Кладбище домашних животных Кинг Стивен
Молоко – вот что почти всегда успокаивает желудок после рвоты. Речел рассказала, что Гадж проснулся с «голодным криком» где-то через час после того, как Луис ушел спать. Речел всучила мальчику бутылочку. Пока малыш пил молоко, Речел успела снова задремать, но малыш отбросил бутылочку, разбудив ее. Еще через час появились первые признаки удушья…
Больше никакого молока – так решил Луис, и Речел смиренно согласилась. Никакого молока.
Во второй раз Луис спустился вниз в четверть второго И потратил минут пятнадцать, охотясь за котом. Во время своих поисков он обнаружил, что дверь в подвал приоткрыта и закрыл ее. Он вспомнил, как его мать говорила ему, что совсем умные коты могут передними лапами открывать дверные замки, как раз такие как на двери, ведущей в подвал. Кот залезает по косяку двери, тянет лапой за ручку, пока она не повернется, и дверь открывается. «Умный даже для таких трюков», – подумал Луис, но он не собирался каждый день устраивать облаву на кота. Он просто запер дверь в подвал на замок. Черча Луис обнаружил дремлющим под раковиной и без всяких церемоний вышвырнул на улицу. Вернувшись на диванчик, он снова прошел мимо двери, ведущей в подвал.
Теперь она была надежно заперта на замок.
Глава 29
Утром у Гаджа была почти нормальная температура. Щечки у малыша втянулись, но выглядел он хорошо и был в приподнятом настроении. Все, что случилось за неделю, прозвучало в бессвязном бормотании Гаджа, который переиначил большую часть слов. Он пытался повторить почти все, что говорили при нем. А Элли добивалась от него, чтобы он сказал:
«Дерьмо».
– Скажи «дерьмо», Гадж, – просила Элли, склонившись над овсянкой. – Дерьмо.
– Гадж, – согласно выдал малыш свой вариант. Луис позволил Гаджу поесть немного овсянки с сахаром. И, как обычно, Гадж, казалось, скорее игрался с овсянкой, чем ел ее.
Элли разразилась хихиканьем.
– Скажи: «пердун», Гадж, – продолжала она.
– Перд – Гадж, – сказал малыш, размазывая овсянку по личику. – Перд – Гадж.
Элли и Луиса это забавляло. Не смеяться было просто невозможно.
Но Речел это ничуть не забавляло.
– Что за вульгарные словечки? – спросила она, протягивая Луису вареные яйца.
– Перд-дерьм-перд-дерьм, – бодро запел Гадж, и Элли закрыла лицо руками, чтобы спрятать смешки. Рот Речел скривился, и Луис подумал, что вот так, злясь, она выглядит лучше на все сто. Все дело в облегчении, которое она теперь испытывала. Гаджу лучше, и она дома.
– Не говори гадости, Гадж, – приказала Речел.
– Хва-тит, – заявил Гадж и, переменив занятие, сосредоточил свое внимание на овсянке.
– Ах, «гадости»! – воскликнула Элли и выскочила из-за стола.
Тогда Луис немного рассердился. Но он ничего не мог поделать, лишь рассмеялся, закашлялся, а прочистив горло, продолжал смеяться снова. Речел и Гадж посмотрели на него так, словно он неожиданно сошел с ума.
«Нет, – мысленно сказал им Луис. – Я был сумасшедшим, но, думаю, именно сейчас снова стал нормальным. Я на самом деле так думаю».
Он мог объяснить, почему он чувствует, что прав…
А со временем так и оказалось.
Глава 30
Гадж болел неделю, а потом болезнь отступила. Еще через неделю малыш заболел бронхитом. Элли тоже стала покашливать, а за ней и Речел. Перед Рождеством они кашляли как старые охотничьи собаки. Луис никак не мог поставить их на ноги, и Речел ставила это ему в вину.
Последняя неделя занятий в университете выдалась лихорадочной для Луиса, Саррендра, Стива и Чарлтон. В конце концов, несмотря на предсказания, не было никакой эпидемии гриппа, но были легкие бронхиты, несколько случаев пневмонии в легкой форме. А за два дня до того, как все разъехались на Рождество, заботливые друзья принесли шесть пьяных ребят из общежития. Первые мгновения они очень напоминали Луису явление Паскова. Все шестеро – проклятые дураки – уселись на тобогган (шестой из них, естественно, сидел на плечах последнего), и поехали с холма, что рядом с дымящимся заводом, за университетом. Весело! Набрав приличную скорость, тобогган занесло. Он изменил курс, а потом врезался в контейнер, но ребятам повезло. Дюжина сломанных рук, сломанное запястье, переломанные ребра, сотрясение мозга, плюс контузии – этого добра без счету. Только мальчик, ехавший последним, на плечах приятеля, оказался невредим. Всем им повезло. Когда тобогган ударился о контейнер, его вместе с пассажирами, перевернув, перебросило через контейнер, и неосторожные «спортсмены» оказались в сугробе. Разбирать переломы было не развлечением, но Луис отметил, что все мальчики несдержанны на язык. Но он зашивал, перевязывал и разглядывал зрачки, а позже, когда рассказывал об этом Речел, смеялся, пока не зашелся. Речел тогда странно посмотрела на мужа, не понимая, что в случившемся его рассмешило, но Луис так и не смог ей этого объяснить. Случай выглядел просто глупым, но все студенты сами ушли из лазарета. Смех принес Луису облегчение, триумф. «Луис, ты выиграл!»
К началу каникул в школе, у Элли бронхит прошел, и 16 декабря все четверо оказались совершенно счастливы, войдя в заветную страну Рождества. Дом в Северном Ладлоу; дом, который казался таким странным в августе, когда они только приехали сюда (странным и даже враждебным: Элли тогда ободрала коленку, а Гаджа ужалила пчела) теперь казался им их домом.
Вечером, накануне Рождества, после того, как дети наконец уснули, Луис и Речел, крадучись, словно воры, принесли с чердака кучу разноцветных коробок: мачбоксовские гоночные автомобили для Гаджа, который совсем недавно стал проявлять любовь к игрушечным машинкам; куклы Барби и Кен для Элли, руки и ноги которых можно было сгибать так и этак; платья для кукол, игрушечная плита из светлого пластика. Остальные коробки с обновками для детей.
Вдвоем (Речел в шелковой пижаме и Луис в халате), встав по разные стороны елки, они раскладывали подарки. Луис не мог вспомнить более приятного вечера. Огонь трещал в камине и раз за разом они, расставляя подарки, наклонялись, словно неваляшки. Уинстон Черчилль прошмыгнул мимо Луиса, и тот отпихнул кота без всякого отвращения.., но этот запах… Позже Луис увидел, как Черч пытается обосноваться у ног Речел, и Речел тоже пнула его с нетерпеливым «Кыш!», и Луис увидел, как его жена вытирает пальцы о свою пижаму. Вы ведь тоже так делаете, когда чувствуете, что коснулись чего-то грязного или заразного. Луис подозревал, что Речел сделала это совершенно автоматически.
Черч пробрался к камину и теперь осторожно жался возле огня. Движения кота лишились грациозности, так казалось. Он потерял ее в ту ночь, о которой Луис заставлял себя не думать. И Черч потерял еще кое-что столь же важное. Луис в этом был уверен, но целый месяц понадобился, чтобы точно убедиться в правильности догадки. Кот теперь мурлыкал, крайне редко, а если и мурлыкал, то лишь во сне. Это было и в ту ночь, когда Луис поднялся из постели, чтобы закрыть дверь в комнату Элли так, чтоб спать спокойно.
Кот спал, словно каменный, словно мертвый.
«Нет, – подумал Луис, – мертвым он быть не может». Ночь, когда Луис проснулся на диванчике, а Черч сидел, свернувшись у него на груди… Черч мурлыкал в ту ночь. Но этот звук мог идти откуда угодно…
Правда, как считал Джад Крандолл, – все шло не так уж плохо. Луис обнаружил в подвале за печкой разбитое окно, и стекольщик застеклил его. Выходило, что Черч спас Кридам деньги, которые пошли бы на дополнительную оплату горючего для системы отопления. А ведь Луис мог обратить внимание на разбитое окно только через неделю или через месяц, а то и вовсе не узнать о нем. Луис решил, что поэтому поводу должен вынести Черчу благодарность.
Элли больше не хотела, чтобы Черч спал с ней, это – правда, но иногда, когда она смотрела телевизор, она разрешала коту забираться к ней на колени и спать там. Часто Луис слышал, как Элли говорила коту:
– Уйди, Черч, ты – грязный!
Элли с любовью регулярно мыла его, но из-за запаха даже Гадж перестал таскать кота за хвост… Однако, малыш стал гораздо дружелюбнее относиться к нему… Раньше Луису, когда Гадж тянул Черча за хвост, казалось, что малыш похож на крошечного монаха, дергающего за меховую веревку колокола. В такое время Черчу приходилось забираться под один из комнатных радиаторов и сидеть там, где Гадж не мог достать его.
«С собакой все могло бы получиться не так хорошо, – думал Луис. – Но коты – богом проклятые, независимые животные. Независимые и странные, обреченные». Его не удивляло, что древние египетские фараоны мумифицировали своих котов и укладывали их в треугольные могилы, наказывая служить духами стражи в следующем мире. Коты – существа сверхъестественные.
– Куда поставить этот велосипед?
Луис только закончил собирать подарок для Элли – велосипед, «как у взрослых».
Речел показала на прозрачный полиэтиленовый пакет, в котором осталось три или четыре пластиковые скрепки.
– Что это?
– Запасные скрепки, – невинно улыбнувшись, ответил Луис.
– Будем надеяться, что они лишние. Девочка может сломать себе шею.
– Это случится много позже, – ответил Луис, – когда ей исполнится двенадцать и она станет выделываться на скейбоде.
Речел вздохнула.
– Ладно.., не будем о грустном.
Луис встал, заложил руки за спину и выгнулся вперед. Спина затрещала.
– Ox уж эти игрушки!
– А помнишь прошлый год? – захихикала Речел, и Луис улыбнулся. Уходящий год казался им всем, что они имели. Они не ложились до четырех часов утра нового года. В конце у обоих испортилось настроение; оба казались выбитыми из колеи. А потом еще до полудня первого января Элли решила, что коробки нравятся ей больше, чем игрушки, но это на следующий день, а в новогоднюю ночь…
– «Гадости!» – фыркнула Речел, передразнивая Элли. – Ладно, пошли спать, – предложила она мужу. – И я отдамся тебе.
– Женщина, – сказал Луис, потянувшись в полный рост. – Это мне не подходит!
– А тебя не спрашивают, – заявила Речел и прыснула в ладони. В это мгновение она выглядела похожей на Элли.., и на Гаджа.
– Минуточку, – попросил он. – Есть одна вещь, которую я должен сделать.
Он торопливо нырнул в стенной шкаф и принес оттуда один из своих ботинков, а потом отодвинул каминный экран, за которым догорали угли.
– Луис, что ты..
– Увидишь.
С левой стороны огонь потух, и там был толстый слой пушистого, серого пепла. Луис поставил туда ботинок, оставив глубокий след. Потом он прижал ботинок к кирпичам снаружи, используя его, словно большой резиновый штамп.
– Так, – сказал он после того, как убрал ботинок обратно в шкаф. – Тебе нравится?
Речел захихикала.
В течение последних двух недель школьных занятий Элли собирала на школьном дворе всевозможные слухи, чтобы догадаться, что Санта Клауса на самом деле изображают ее родители. Эта идея была подкреплена тощим Санта Клаусом с Бангорской почты, который промелькнул в «Ледяной Кремовой Гостиной» несколько дней назад. Его борода была сдвинута набок так, чтобы он мог есть чизбургер. Эта встреча сильно взволновала Элли (казалось, ее взволновало то, что он ест чизбургер, намного сильнее, чем то, что у него фальшивая борода); все получилось вопреки заверениям Речел, что департамент торговли и Армия Спасения Санта Клаусов были «реальными» помощниками, посланниками настоящего Санты, который был очень занят, комплектуя подарки, и там у себя на севере читая письма детей, написанные в последнюю минуту и пробежавшие полмира, чтобы попасть к нему.
Луис осторожно поставил на место экран. Теперь у них в камине был четкий след: один в золе, второй на стенке камина. Оба вели к рождественской елке, так, словно Санта приземлился на ноги и тут же направился выгружать подарки, предназначенные Кридам. Иллюзия выглядела несовершенной, так как в наличии был отпечаток только одной ноги.., но Луис сомневался, что Элли сможет разобраться в этом.
– Луис Крид, я люблю тебя, – заявила Речел и поцеловала его.
– Ты вышла замуж, победив в сложном конкурсе, крошка, – сказал Луис, искренне улыбаясь. – Положись на меня, и я сделаю тебя звездой.
Они начали подниматься по лестнице. Луис показал на карточный стол, который стоял у телевизора. На столе лежали овсяные хлопья и два ринг-динга. Еще банка «Макелобов». «Для тебя, Санна», – гласила подпись на коробке, выполненная большими печатными буквами в стиле Элли.
– Хочешь крекеров или ринг-дингов?
– Ринг-дингов, – ответила она и съела половину одного из них. Луис открыл банку пива.
– Пиво так поздно приводит к расстройству желудка, – проговорила жена.
– Жаль, – сказал Луис чуть насмешливо.
Луис положил на стол колечко от банки пива и неожиданно стал шарить в кармане своего халата, словно он забыл что-то.., хотя он чувствовал вес маленького пакетика всю долгую ночь…
– Вот, – сказал он. – Для тебя. Можешь открыть прямо сейчас. Уже за полночь. Счастливого Рождества, крошка!
Речел повертела маленькую коробочку, завернутую в серебряную бумагу и перевязанную синей шелковой ленточкой.
– Луис, что это?
Он пожал плечами.
– Мыло? Шампунь? Я забыл…
Речел открыла упаковку прямо на лестнице, увидела коробочку «от Тиффани» и завизжала, сорвала бумажную ткань и застыла, слегка разинув рот.
– Ну, как? – с любопытством спросил Луис. Раньше Луис никогда не дарил ей настоящие драгоценности и поэтому сейчас нервничал. – Тебе нравится?
Она осторожно взяла в руки подарок, напряженными пальцами перебирая великолепную золотую цепочку и рассматривая крошечный сапфир. Лениво вращаясь на цепочке, драгоценный камень, казалось, переливался, выстреливая во все стороны холодные, синие лучи.
– О, Луис, это дьявольски прекрасно…
Он понял, что она почти кричит, и встревожился.
– Нет, крошка, не вбирая его, – сказал он. – Надень цепочку.
– Луис, мы не можем позволить.., ты не можешь позволить…
– Ш-ш-ш, – сказал он. – Я копил деньги с прошлого рождества.., и, это стоит не так много, как ты, может быть, думаешь.
– Сколько?
– Я никогда не скажу тебе, Речел, – печально проговорил он. – Даже под китайскими пытками, не скажу.., две тысячи долларов.
– Две тысячи! – она обняла его так неожиданно и так крепко, что он едва не упал с лестницы. – Луис, ты – сумасшедший!
– Надень цепочку! – снова попросил он. Она надела. Луис помог ей с застежкой, а потом она повернулась и посмотрела на него.
– Хочу подняться в спальню и посмотреть, как я выгляжу. Думаю, я хотела бы почистить перышки.
– Прочь прихорашивания! – заявил Луис. – Сейчас я только выставлю кота и выключу свет.
– А потом мы займемся этим, – сказала она, глядя прямо ему в глаза.
– Тогда прихорашивайся, – согласился Луис, и она засмеялась.
Схватив Черча, он понес его на руках.
Вопреки всему, Луис решил, что сможет примириться с котом. Он открыл дверь из кухни в гараж. Холодный воздух ударил ему по ногам.
– Счастливого Рождества, Че…
Луис замолчал. На коврике у двери лежала мертвая ворона. Ее голова была искалечена. Одно крыло оторвано и лежало позади тела, словно кусок бумаги. Черч немедленно, извиваясь, вырвался из рук Луиса и начал обнюхивать замерзший трупик. Луис видел, как метнулась вперед голова кота, отогнулись назад уши, и до того, как Луис успел отвернуться, Черч выцарапал один из остекленевших глаз птицы.
«Черч снова убил, – чувствуя слабую тошноту, подумал Луис и отвернулся.., нет, раньше он успел увидеть окровавленную, пустую глазницу там, где прежде находился глаз вороны. – Не волнуйся, не волнуйся, ты видел вещи и хуже. Пасков, например. Пасков выглядел хуже, намного хуже…»
Но это не помогло. Желудок выворачивало. Теплый монолит сексуального возбуждения неожиданно рухнул, опал. «Боже, эта проклятая птица такая же большая, как Черч. Может, он поймал ее, подкараулив на земле? На земле, под землей…»
Никому не нужны такие подарки первого января. И за это отвечал Луис, разве не так? Точно! Он, и никто другой. Он, который знал так много о путях подсознания, вынужден был в тот вечер, когда вернулась его семья, оплакивать остатки мышки, убитой Черчем.
«…у мужчин каменные сердца…»
Мысль была такой ясной, словно трехмерной, и понятной. Луис усмехнулся. Ему показалось, что Джад материализовался у него за спиной и нараспев заговорил:
«Но мужчина тоже выращивает, что может.., и пожинает плоды».
Черч застыл над мертвой птицей. Потом он стал работать над вторым ее крылом. С мрачным, шуршащим звуком Черч дергал крыло туда-сюда. «Никогда не поднимайся высоко, Икар… Да, Дедал», е…я птица! Такая же мертвая как шкура, содранная с собаки. Видимо, Черч собирался пообедать, что ж, так, может, и лучше…
Луис, неожиданно для себя, пнул Черча.., здорово пнул. Задняя часть кота аж подлетела вверх. Скосолапившись, кот поплелся прочь, наградив Луиса неприятным, желто-зеленым взглядом.
– Вот тебе от меня, – прошипел на него Луис, словно сам был котом.
– Луис? – позвала сверху Речел. – Ты идешь?
– Сейчас, – ответил он. «Я только уберу этот маленький беспорядок, Речел, ладно? Потому что этот беспорядок касается только меня». Он добрался до выключателя, потом быстро вернулся к шкафчику под раковиной на кухне, где лежали зеленые полиэтиленовые пакеты для мусора. Взяв пакет, он вернулся в гараж и снял со стены совок, висевший на гвоздике. Потом он подцепил тяжелое крыло мертвой птицы, и оно само соскользнуло в кулек. За крылом туда же последовало тело. Завязав узлом пакет, Луис забросил его в дальний угол багажника «Цивика». К тому времени как он закончил, от холода ноги у него пошли мурашками.
Черч стоял в дверях гаража. Луис погрозил коту совком и тот скользнул в сторону и растворился среди теней.
Наверху Речел лежала в кровати. На ней ничего не было, кроме сапфира на цепочке.., как обещано. Она лениво улыбалась мужу.
– Что ты там так долго делал?
– Выключатель заело, – ответил Луис. – Пришлось менять кнопку.
– Иди сюда, – позвала она и мягко притянула его к себе за руку. – Он знает, что ты хочешь быть во мне, – мягко пропела она. – Он знает, чего ты хочешь.., о, Луис, дорогой, какой он большой.
– Он только начинает подниматься, я так думаю, – ответил Луис, выскальзывая из халата. – Посмотрим, управимся ли мы до прихода Санта Клауса. Как ты думаешь?
Она поднялась на локте. Луис почувствовал ее грудь, теплую и мягкую.
– Он знает, когда тебе плохо или хорошо.., или очень хорошо.., божественно приятно… Ты ведь был хорошим мальчиком, Луис?
– Я так считаю, – сказал он. Его голос был не очень спокоен.
– Давай посмотрим, так ли он хорош на вкус, как крепок на вид, – сказала Речел.
С сексом вышло удачно. Луис не чувствовал себя просто скользящим взад-вперед, как обычно бывало, когда он трахал жену… После, кончив, он лежал в темноте новогодней ночи, вслушиваясь в размеренное и глубокое дыхание супруги, думал о мертвой птице на пороге гаража.., той, что Черч подарил ему на Рождество.
«Не сходите с ума, доктор Крид. Я живой. Тогда я был мертвым, а сейчас – живой. Я сделал круг и снова здесь, чтобы сказать вам, чтоб вы убирались в жопу с вашим мурлыканьем и манией преследования. Должен вам сказать, что мужчина… „мужчина.., выращивает, что может.., и пожинает плоды“. Не забывайте это, доктор Крид. Я – то, что взрастило ваше сердце, и принадлежу вам, как ваша дочь, жена, сын… Помните тайну и хорошенько берегите ее от чужих глаз».
Скоро Луис уснул.
Глава 31
Новый год прошел. Вера Элли в Санта Клауса вспыхнула с новой силой.., на время, конечно.., с помощью следов в камине. Гадж все время заявлял о своем присутствии, то и дело останавливаясь, чтобы пожевать особенно вкусно выглядевшие куски оберточной бумаги. В этом году оба ребенка решили, что коробки лучше игрушек.
Первого зашли Крандоллы и принесли эг-ног17 и Луис поймал себя на том, что мысленно изучает Норму. Она выглядела бледной и какой-то еще более прозрачной, чем раньше. Если бы ее увидела бабушка Луиса, она сказала бы, что Норма начала «слабеть», а это, возможно, не такое уж плохое слово, чтобы описать произошедшие с Нормой перемены. Ее руки, такие пухлые и изуродованные артритом, сразу покрылись темными, старческими пятнами. Волосы казались еще более жидкими. Крандоллы отправились домой около десяти вечера, и Криды вместе посмотрели на Нью-Йорк по телевизору. Это был тот, последний раз, когда Норма была у них дома.
Большая часть каникул оказалась грязной и дождливой, но Луис был рад оттепели, хотя погода стояла мрачная и гнетущая. Луис работал дома: делал книжные полки и шкаф для посуды Речел, модель «Порше» у себя в кабинете лично для себя. Когда 23 января кончились рождественские каникулы, Луис был счастлив вернуться в университет.
Наконец началась эпидемия гриппа.., серьезная эпидемия в общежитии через неделю после начала семестра. У Луиса оказалось забот полон рот. Он обнаружил, что работает по десять, иногда по двенадцать часов и приезжает домой словно избитый.., но работа не тяготила его.
Чары оттепели развеялись 29 января. И выдалась холодненькая неделька. Термометр не поднимался выше минус двадцати. Как-то утром Луис осматривал, как срасталась сломанная рука одного молодого человека, который надеялся (бесплодно, по мнению Луиса), что сможет играть в баскетбол летом, когда одна из практиканток, заглянув в комнату, сказала, что Луиса к телефону.
Луис из бокса прошел в свой кабинет. Речел плакала в трубку, и Луис почувствовал настоящую тревогу. «Элли, – подумал он. – Она упала с санок и сломала руку.., или пробила себе череп…» Луис с тревогой подумал о безумных наездниках на туботтане.
– С детьми все в порядке? – спросил он.
– Да, да, – заплакала Речел еще громче. – Не с детьми. С Нормой, Луис. С Нормой Крандолл. Сегодня утром она умерла. Около восьми часов, скорее всего сразу после завтрака, так сказал Джад. Он зашел посмотреть, дома ли ты, и я ответила ему, что ты ушел полчаса назад. Ox… ox, Луи, он выглядел таким потерянным, таким удивленным.., таким старым… Слава богу, Элли уже уехала, а Гадж слишком мал, чтобы понимать, что случилось..
Луис нахмурился. Злясь на то, что все так плохо складывается, он обнаружил, что думает о Речел, пытаясь не думать о том, что Смерть снова здесь. Смерть – тайна, ужас, и надо хранить ее подальше от детей, совсем спрятать ее от детей – таким путем пошли викторианские джентльмены и дамы. Еще они верили, что правда о сексуальных отношениях должна храниться подальше от детей.
– Боже, – только и сказал он. – Сердце?
– Не знаю, – ответила Речел. Она больше не плакала, но хрипела и задыхалась по-прежнему. – Ты сможешь приехать, Луис? Ты же его друг, и, я думаю, ты нужен ему.
Ты – его друг.
«Ладно, пусть так, – подумал Луис, слегка удивленно. – Я никогда не стремился выбрать себе в приятели восьмидесятилетнего старика, но догадываюсь, что все именно так и получилось». А теперь вещи назвали своими именами и теперь все станут считать их друзьями. Осознав это, Луис понял, что Джад давно знал об этом, задолго до того, как это понял Луис. Джад стоял рядом с ним вопреки тому, что происходило, вопреки мыши, вопреки вороне. И Луис почувствовал, что в вопросе с Черчем старик поступил совершенно верно.., или, по крайней мере, он проявил максимум участия. Теперь Луис должен тоже сделать для Джада, что сможет. И даже если это означает сидеть рядом со Смертью, рядом с его мертвой женой, Луис сделает это.
– Я уже еду, – ответил он Речел и встал с кресла.
Глава 32
У Нормы был не сердечный приступ. Несчастный случай, кровоизлияние в мозг, безболезненная смерть. Стив заметил, что надеется, с ним такого никогда не случится.
– Иногда Господь мешкает, – сказал Стив, – а иногда Он указывает на вас и говорит вам, что дает шанс.
Речел не захотела говорить с Луисом о смерти Нормы и не позволила Луису разглагольствовать на эти темы.
Элли оказалась не так уж и огорчена. Она только удивилась и заинтересовалась.., как раз так Луис и представлял себе здоровую реакцию шестилетнего ребенка. Элли, например, захотела узнать, как умерла миссис Крандолл: с закрытыми глазами или открытыми, но остекленевшими. Луис ответил, что не знает.
Джад держался гораздо лучше, чем можно было предположить, принимая во внимание, что Норма делила с ним кровать, спала бок о бок шестьдесят лет. Когда Луис пришел к Джаду, тот сидел на кухне за столом, курил Честерфильд, пил пиво и отрешенно смотрел куда-то вдаль.
Вот так Джад сидел, когда вошел Луис. Он сказал Луису:
– Все нормально, просто она ушла…
Он сказал так, словно просто констатировал факт. Луис только подумал: «Должно быть, он еще полностью не осознал, что его жена мертва. Смерть жены еще не задела его за живое». Тут рот Джада задрожал, и он закрыл глаза одной рукой. Луис подошел к нему, обнял. Джад сжался и заплакал. Он все понимал. Его жена умерла.
– Так лучше, – сказал Луис. – Так лучше. Ей, наверное, понравилось бы, что ты плачешь, я так думаю. Облегчись, если не можешь по-другому. – Луис тоже прослезился. Джад крепко обнимал его, и Луис обнимал старика.
Джад плакал минут десять или около того, а потом буря стихла. Луис в основном молчал, говорил Джад, а Луис слышал его, как доктор и как друг; прислушивался ко всему, что рассказывал Джад, и понимал: некогда хватка Джада была еще крепче. О Норме Джад говорил в настоящем времени. Луису показалось даже, что Джад не потерял своей постоянной насмешливости. Луис понимал, что было много общего между супругами, раз они прожили рука об руку столько времени. Потрясенный, он понял, что думает именно об этом (такая мысль не появилась бы у него, не будь истории с Черчем; Луис обнаружил, что многие его понятия относительно духовного и сверхъестественного изменились… «ничто не вечно под луной»). Луис понимал, Джад горюет, но не сходит с ума от горя. Луис не чувствовал в Джаде ничего похожего на ту хрупкую, изящную ауру, что окружала Норму в Новый год, когда Крандоллы пришли в гости и сидели в гостиной Кридов, пили эг-ног.
Джад принес Луису пива из холодильника. Лицо старика от слез пошло пятнами.
– Еще рановато, – заметил он, – но солнце уже висит где-то на краю небосвода, и в нынешнем положении…
– Не надо ничего говорить, – попросил его Луис и открыл пиво, потом посмотрел на Джада. – Мы выпьем за нее?
– Думал выпить… – протянул Джад. – Ты бы видел ее, когда ей было шестнадцать, Луис. Снова вернуться бы в церковь, когда она вошла туда в день нашей свадьбы в той кофточке без пуговиц… У тебя бы глаза из орбит повылазили! Выпив, она в молодости дьявольски ругалась. Слава богу, потом она сильно изменилась, даже стала меня ругать, когда я себе позволял лишнее…
Они чокнулись бутылками пива. Джад снова заплакал, а потом улыбнулся, вспомнив что-то приятное. Он кивнул Луису.
– Может, она обрела мир и больше не будет страдать от артрита?
– Аминь, – сказал Луис, и они выпили.
Луис наблюдал за Джадом, постепенно напиваясь. Потом он едва смог встать. Джад вспоминал: постоянный поток теплых воспоминаний и анекдотов, ярких, чистых, приковывающих внимание, заставляющих вслушиваться в каждое слово. Конечно, вперемешку с историями о прошлом, Джад говорил о настоящем. Он говорил так, что Луис мог только восхищаться: если бы так могла говорить Речел, которая просто проглотила историю о смерти после грейпфрутов и утренней овсянки. Луис искренне восхищался Джадом. Сам он вряд ли смог бы держаться и в половину так хорошо…
Джад позвонил в похоронную контору Брукинс-Смит в Бангоре и сделал все, что мог сделать по телефону: он договорился, чтобы приехали завтра, и обо всем остальном. Конечно, он сделает бальзамирование; он хотел, чтоб ее одели в платье, которое он сам выберет; да, он выберет и нижнее белье; нет, он не хочет, чтобы похоронная контора снабжала ее специальными тапочками, которые зашнуровываются на пятке. Вымоют ли они ей голову? – поинтересовался Джад. Последний раз она мылась в понедельник вечером, так что ей пора было снова мыться. Джад слышал ответы, и Луис, дядя которого занимался этим бизнесом (считался в нем «большим докой»), заранее знал, что владелец похоронного бюро скажет Джаду: мытье головы и прическа входят в обслуживание. Джад кивнул и поблагодарил того, с кем говорил, потом снова стал слушать.
– Да, – согласился он, пусть ей наведут грим, но не слишком сильный.
– Она умерла и люди знают об этом, – сказал Джад, закуривая Честерфильд. – Нет нужды разукрашивать ее.
Гроб может быть закрыт во время похорон, – так сказал он представителю похоронной конторы.., сказал печально, но авторитетно; но гроб должен быть открыт во время прощания накануне. Она будет похоронена на кладбище «Моунт Хоп», где они приобрели участки еще в 1951 году. Держа в руке бумаги, Джад назвал номер участка: «Н-101». Для себя он оставил «Н-102», как потом рассказал Луису.
Повесив трубку, Джад посмотрел на Луиса и сказал:
– Это самое лучшее кладбище, какое я могу себе позволить здесь, в Бангоре. Бери еще бутылочку пива, если хочешь, Луис. На все требуется некоторое время…
Луис начал было отказываться. Он чувствовал себя немного на взводе, когда гротескный образ неожиданно появился у него перед глазами: Джад на волокуше тащит труп Нормы через лес на ту самую землю, где раньше хоронили своих мертвых Микмаки, туда, за хладбище домашних любимцев.
Выглядело бы ужасно. Без слов Луис встал и отправился к холодильнику за новой бутылкой пива. Джад кивнул и снова стал крутить диск телефона. Было часа три, когда Луис вернулся домой съесть сэндвич и тарелку супа. Джад добился определенного прогресса в организации похоронного обряда для своей жены: он переходил от одного к другому, словно человек, планирующий устроить обед с некой знаменитостью. Он позвонил в Церковь Северного Ладлоу, где проводили все похороны, и администрации кладбища «Моунт Хоп». Еще два раза перезвонил в похоронное бюро Брукинс-Смит. Джаду отвечали по– прежнему учтиво. Поступки, лишенные даже мысли о.., или если они думали об этом, они не могли заставить себя признаться. Луис все больше восхищался Джадом. Потом Джад позвонил нескольким, еще живым, родственникам Нормы, и своим собственным родственникам, полистал старую обтрепанную телефонную книжку, с кожаной обложкой, чтобы найти нужные номера. А между звонками он пил пиво и вспоминал прошлое.
Луис чувствовал, что восхищается стариком и любит его. Неужели любит?
«Да, – подтвердило его сердце. – И любит».
Когда Элли вечером спустилась вниз уже одетая в пижаму, чтобы ее поцеловали на ночь, она спросила Луиса: попадет ли мисс Крандолл на небо? Она прошептала это Луису, словно знала: лучше, чтоб ее вопрос никто не услышал. Речел на кухне пекла пирог с курицей, который завтра хотела вручить Джаду.
Через дорогу, в доме Крандолла, светились все окна. У дорожки, ведущей к гаражу, было припарковано несколько машин. Остальные стояли вдоль дороги на сотню футов в обе стороны. Официально прощание назначили на завтра (оно должно было проходить в морге, куда уже отвезли тело Нормы), но сегодня вечером к Джаду приехали знакомые и родственники, чтобы утешить его, как кто мог и вместе помянуть Норму… Джад назвал это мероприятие «на посошок». Между домами яростно завывал февральский ветер. Дорога покрылась коркой черного льда. Сейчас в Мэйне наступила самая холодная часть зимы.
– Если говорить честно, я точно не знаю, моя сладкая, – ответил Луис дочери, посадив ее на колено. В телесериале, который крутили по центральной программе ковбои – стрелки охотились на бандитов, а может, наоборот. Падали люди… Луис сознавал (от этого ему становилась неловко), что Элли, возможно, знала, черт возьми! намного больше о Рональде МакДональде, Человеке-Пауке и Короле Бугере «Персонажи детских комиксов», чем о Моисее, Иисусе и Святом Павле. Она была дочерью женщины, которая не придерживалась даже иудейской веры – веры своих родителей; и мужчины, давным-давно свернувшего с истинного пути католика-реформатора. Луис считал, что понятия Елены о странствиях души – весьма смутные. Они даже выглядели не снами, не мифами, а грезами в снах. «Поздно прививать ей любовь к богу, – неожиданно подумал Луис. – Ей всего пять, а уже поздно. Боже, поздно наступило так быстро».
Элли смотрела на отца, и Луис должен был что-то сказать.
– Люди верят в разное. Никто точно не знает, что случится после того, как они умрут, – сказал он. – Некоторые люди считают, что после смерти мы попадем на небеса или в ад. Другие верят, что мы рождаемся снова маленькими детьми.
– Точно. Это называется инкорнация. Такое случилось с Одри Розой в том фильме, что показывали по телевизору.
– Но ты же тот фильм не смотрела! – Луис подумал, какую головную боль будет иметь Речел, если Элли станет смотреть такие фильмы как «Одри Роза».
– Его пересказала мне Мэри в школе, – объяснила Элли. Мэри была официальной подругой Элли – грязная, малюсенькая девчушка, которая всегда выглядела так, словно вот-вот заболеет стригущим лишаем или цингой. Но Луис и Речел в какой-то мере радовались этой дружбе. Однажды Речел призналась Луису, что боится, как бы гниды и вши не перескочили с головы Мэри на волосы Элли. Луис засмеялся и покачал головой.
– Мамочка Мэри разрешает ей смотреть все подряд, – эти слова прозвучали как-то недовольно, и Луис не смог просто так от них отмахнуться.
– Будем считать, с идеей инкорнации ты знакома… Католики верят в Ад и Рай, но еще они верят в то место, которое называется Лимбо, а другие называются Чистилищем. Гандисты и Буддисты верят в Нирвану…
На стене появилась тень. Речел. Слушает.
Луис стал говорить медленнее.
– Существует много всяких теорий. Но что же происходит на самом деле, Элли, никто не знает. Люди говорят, что знают, но когда они рассказывают, во что верят, выясняется, что эти идеи предписывает им их Вера. Ты знаешь, что такое Вера?
– Ну?
– Садись. Присаживайся ко мне на кресло, – предложил Луис. – Скажи, как ты думаешь, этот стул будет стоять тут завтра?
– Да, конечно.
– Значит, ты Веришь в это. Ты считаешь, что именно так и случится. Я тоже так считаю. Вера – это значит верить в то, что произойдет то или иное событие. Правильно?
– Да, – ответила Элли.
– Но мы не знаем, будет ли все так на самом деле. Какой-нибудь грабитель, специализирующийся на воровстве стульев, может сломать его или унести, правильно?
Элли хихикнула. Луис улыбнулся.
– Но мы верим, что такое не произойдет. Вера великая вещь, и по-настоящему религиозные люди, вот таким же образом Верят, что знают некоторые вещи, но я, например, в этом сомневаюсь. Ведь существует много различных религий. Что мы знаем об этом? Когда мы умираем, случается одно из двух: или наши души и мысли останутся после нашей смерти в какой-нибудь форме в нашем мире, или нет. Если они останутся, то справедливым может оказаться любое из предположений, любой религии. Если нет, то религия – только дурман. Вот и все.
– Смерть.., это словно засыпаешь?
Луис задумался, а потом сказал:
– Очень похоже, я думаю.
– А во что ты Веришь, папочка?
Тень на стене исчезла. Покой в доме восстановлен. Большую часть сознательной жизни, со времен колледжа, Луис предполагал… он верил, что Смерть – конец жизни. Теперь, побывав у постелей многих умирающих и не почувствовав того, что называли «отлетом души»… Но не отлет ли души почувствовал он, когда умер Виктор Пасков? Луис был согласен со своим учителем психологии, который рассказывал, что есть жизнь после смерти, объясняя свое мировоззрение с помощью многочисленных статей в различных журналах, но как-то он все опошлил, приведя доводы из дешевых статей желтой прессы, – безумные конструкции из галлюцинаций, пытающиеся объяснить бессмертие. Луис был также согласен со своим знакомым по общежитию, который заявил, когда готовился к экзамену (Луис еще был на втором курсе), что Библия подозрительно полна чудес, которые быстренько прекратились с наступлением рационального века («совсем прекратились», сказал он), и у него хватило сил отступать шаг за шагом перед другими, кто авторитетно возразил, что хотя изобилие сверхъестественного ушло, но кое-что еще осталось в мире и рассеяно по чистым, хорошо освещенным местам. «Итак, Христос оживил Лазаря», – так гласят знакомые строчки. «Со мной будет все в порядке, если я приму это на веру. То есть соглашусь с тем, что один утробный плод может снова стать утробным плодом в другой матке – земле; матке – похожей на каннибала. А потом, разжав зубы для проверки своих легких, она выпустит его – родит заново. Предположим, что при этом я смогу что-то приобрести.., или что-то потерять. Но как устал я наблюдать кружение Смерти.. – поняли, о чем это я? Я не спрашиваю, как Черч вылез из могилы. Но я могу засвидетельствовать, что раньше он был мертв. Я, словно Иуда, говорящий, что только он верит в воскрешение Иисуса и только тогда, когда напьется до розовых слонов. Мне кажется, он – настоящий псих, а никакой не Иуда».
Нет, на самом деле Луис не верил в то, что кот мог быть живым, когда его хоронили.
– Я верю, что мы уходим, – медленно сказал он дочери. – А если быть точным, у меня нет своего мнения. И тут каждый человек считает по-своему. Я верю, что мы исчезаем, и в то, что миссис Крандолл оказалась в таком месте, где будет счастлива.
– Ты в это веришь, – протянула Элли. Это был не вопрос. Ее слова прозвучали испуганно.
Луис улыбнулся, немного обрадовавшись и немного смутившись.
– Я уверен в этом. И я верю, что для тебя самое время спать. Уже десять минут назад тебе пора было лечь.
Он дважды поцеловал дочь в губы и носик.
– Ты думаешь, что животные тоже уходят?
– Да, – сказал он машинально и в тот же момент мысленно добавил: «Особенно коты». Слова мгновение дрожали у него на губах, готовые сорваться; кожа Луиса пошла мурашками. Ему стало холодно.
– Ладно, – спокойно сказала Элли. – Пойду поцелую мамочку.
– Правильно.
Луис посмотрел вслед дочери. За дверью гостиной она повернулась и сказала:
– Я сильно струсила насчет Черча в тот день, так? Плакала и все такое?