Кладбище домашних животных Кинг Стивен
Его первой мыслью было то, что Речел оказалась права.., и как! Ирвин Голдмен действительно постарел. Ему было.., сколько же? Пятьдесят восемь, пятьдесят девять? Сегодня он выглядел постаревшим, ему можно было дать лет семьдесят. Он выглядел похожим на премьер-министра Израиля – лысая голова и круглые очки. Речел после Дня Благодарения, вернувшись из Чикаго, сказала Луису, что ее отец постарел, но Луис не обратил на это внимания. «Конечно, думал Луис теперь, может, Ирвин был не таким уж и плохим? Старик потерял одного из двух внуков…»
Дора пришла вместе с Ирвином. Лицо ее нельзя было разглядеть под то ли двумя, то ли тремя слоями тяжелой черной вуали. Ее волосы были изысканно синими – любимый цвет престарелых дам высшего класса общества, американок по убеждениям. Она держала своего мужа за руку. Все, что мог разглядеть Луис сквозь вуаль, – блеск ее слез.
Неожиданно Луис решил, что сейчас самое подходящее время порвать с прошлым. Больше он не испытывал к Голдменам прежней ненависти. Неожиданно кого-то ненавидеть стало невыносимо тяжело. Возможно, он больше никогда не сможет противиться совокупному весу всех пошлостей Голдменов.
– Ирвин, Дора, – пробормотал он, – большое спасибо за то, что пришли. Он сделал жест, словно хотел пожать руку отцу Речел и одновременно обнять ее мать или обнять их обоих. Сейчас, в первый раз и в этот день, он почувствовал, как у него потекли слезы, и, действительно, у него возникла безумная идея, что он сможет снести барьер, разделяющий их, что смерть Гаджа сможет принести с собой что-то полезное, как это случается в романах романтически настроенных дам. Наступило то время, когда лик Смерти примиряет людей, когда может зародиться нечто более конструктивное, чем эта бесконечная, глупая, подтачивающая боль, накатывающаяся снова и снова.
Дора посмотрела на него, сделав такой жест, словно решив протянуть к нему свои руки. Она сказала что-то вроде «О, Луис…», и что-то еще неразборчивое, а потом Голдмен оттащил жену назад. Секунды три они стояли, изображая весьма живую сцену, на что никто не обратил внимания, кроме, возможно, владельца похоронной конторы, ненавязчиво маячившего в дальнем углу Восточной Комнаты и наблюдавшего за происходящим (Луис был уверен в этом, так как так обычно поступал дядя Карл). Так они и стояли Луис вытянув руки, Ирвин и Дора Голдмен – чопорные и надменные, словно пара перед венчанием.
Луис увидел, что в глазах тестя нет слез. Они сверкали и были полны ненависти. «Неужели он думает, что я назло ему убил Гаджа?» – удивился Луис. Эти глаза, казалось, измерили Луиса, но нашли его слишком мелким и незначительным – человеком, который украл их дочь.., а потом не уберег своего сына. Глаза Ирвина соскользнули с Луиса к гробу Гаджа, и взгляд их смягчился.
Вот тогда Луис сделал последнюю ошибку.
– Ирвин, – проговорил он. – Дора… Пожалуйста…
– Луис, – покачав головой, сказала Дора («Доброжелательно» – подумал Луис) и потом они прошли мимо. Ирвин Голдмен протолкнул вперед свою жену, не глядя ни налево, ни направо, словно не видел Луиса Крида. Они приблизились к гробу, и Ирвин Голдмен, стянув с головы маленькую суконную ермолку, положил ее в карман костюма.
«Вы же забыли расписаться в альбоме» – подумал Луис, а потом молча отступил, и сердце его погрузилось в такую пучину дна, что лицо исказилось от боли.
Наконец «утренние часы посещения» закончились. Луис позвонил домой. Джад взял трубку и рассказал, как идут дела.
– Все в порядке, – сказал ему Луис и попросил позвать Стива.
– Если Речел сможет сама одеться, я позволю ей выйти, – проговорил Стив. – Ладно?
– Да, – ответил Луис.
– С тобой все в порядке? Никаких неприятностей… как там у тебя?
– Все в порядке, – резко сказал Луис – Непрекращающийся поток соболезнующих.
«Все они записались в книгу. Все, кроме Доры и Ирвина!»
– Ну, ладно, – проговорил Стив. – Слушай, мы сможем встретиться с тобой за ленчем?
Ленч. Встретиться за ленчем? Это показалось Луису безумием. Он словно читал научно-фантастический роман из тех, что в избытке были у него в детстве – романы Роберта А. Хайнлайна, Мюррея Лейнстера, Гордона Р. Диксона. «Уроженцы планеты Кварк придерживаются странных обычаев, когда один из детей умирает, проговорил лейтенант Абелсон, они встречаются для ленча». Знаю, как гротескно и варварски это звучало, но помню, что та планета была похожа на Землю.
– Да, проговорил Луис. – Но как можно пойти в ресторан между «часами посещения», Стив?
– Полегче, Луис, – ответил Стив, но он не казался обиженным. Охваченный безумной печалью, Луис почувствовал, что теперь сможет лучше понять людей, которые окружали его. Может, это и иллюзия, но Луису казалось, что Стив сейчас думает о нем с сарказмом, словно у Стива неожиданно разлилась желчь.
– Не обижайся, – сказал Стив. – Как насчет «Бенжамина»?
– Ладно, – согласился Стив. – «Бенжамин» так «Бенжамин».
Потом Луис позвонил в контору похоронного бюро. Проходя мимо Восточной Комнаты, Луис увидел, что в фойе никого нет, кроме Ирвина и Доры Голдмен. Они сидели, опустив головы. Выглядели они так, словно просидели тут целую вечность.
«Бенжамин» оказался то, что надо. В Бангоре рано подавали ленч, и около часа в «Бенжамине» было почти пусто. Со Стивом и Речел приехал Джад, и вчетвером они заказали жареных цыплят. Потом Речел пошла в женскую комнату и оставалась там так долго, что Стив уже начал нервничать. Он уже был готов подойти к хозяйке и попросить ее сходить посмотреть, как там Речел, когда та вернулась к столу. Глаза у Речел были красными.
Луис отложил курицу и выпил немного пива «Считз». Джад молча опустошал бутылку за бутылкой.
Их четыре порции обеда остались почти не тронуты. Луис увидел хозяйку. Толстая девушка с милым лицом спорила сама с собой: спросить или нет, почему они не ели? Может, с курицей что-то не то? Наконец, она заметила взгляд воспаленных, красных глаз Луиса и решила: спрашивать не стоит. Над кофе Речел неожиданно заговорила, и слова ее шокировали всех, особенно Луиса, который, наконец, налакавшись пива, начал засыпать.
– Я отдам одежду малыша в Армию Спасения.
– Вы? – через мгновение сказал Стив.
– Да, – ответила Речел. – Осталось много одежды. Все его джемпера.., его вельветовые штаны.., его рубашки. Кто-нибудь будет счастлив, получив их. Они все очень прочные. Кроме тех, что были на нем в день смерти. Те штаны.., порвались.
Именно последнее слово вызвало у Речел спазмы. Она поставила на стол чашечку кофе, так и не сделав ни глотка, и зарыдала, закрыв лицо ладонями.
Потом случилось нечто странное. Луису показалось, что весь мир сфокусировался на нем. Он снова почувствовал некое сверхъестественное всепонимание – ощущение, которое то и дело появлялось у него. Все мысли его спутников стали ему ясны. Даже хозяйка ресторана почувствовала: что-то идет не так. Луис увидел, как она замерла над столом, где раскладывала столовые приборы. На мгновение Луис оказался в тупике, а потом понял: все ждут, что он начнет успокаивать жену.
Но Луис не сделал этого. Он хотел это сделать, понимал, что должен ее успокоить. Все ждали от него этого, а он не мог. Мысль о Черче встала у него на пути. Неожиданно, без всякой причины. Кот, е…й кот! Черч.., и черт бы побрал выпотрошенных мышей и птиц, которых регулярно приносил он Луису. Находя новое приношение, Луис каждый раз старался как можно быстрее все убрать, не жалуясь и не комментируя без протеста. А кот продолжал приносить их. Но почему же он приносил их Луису?
Луис посмотрел на свои пальцы. Он видел, как его пальцы скользили по кофточке Гаджа. Потом кофточка Гаджа исчезла. Да и Гадж вместе с ней. Луис посмотрел на свою чашечку кофе. Пусть Речел выплачется.., хотя так поступать, наверное, неудобно…
Через мгновение, (реальном времени все происходило, на самом деле, очень быстро), Стив нежно обнял Речел за плечи и ласково погладил ее. Потом с упреком и яростью он посмотрел на Луиса. Луис отвернулся к Джаду, но Джад смотрел в пол. Никакой помощи.
Глава 37
– Я знал, иногда кажется, что так и должно было случиться, – сказал Ирвин Голдмен. Неприятненькое такое начало получилось. – Я знал это, когда она еще только выходила замуж. «Если ты хочешь мучиться и еще того хуже, выходи за него замуж», – сказал я ей тогда. Только посмотрите на него. Посмотрите на все это.., на их супружескую жизнь!
Луис медленно оглянулся, посмотрел на тестя, который появился перед ним, словно некий враждебно настроенный чертик из коробочки.., чертик, надевший ермолку. А потом, инстинктивно, Луис огляделся. Вон там стояла Речел; вон – альбом.., а ведь Речел утром в морг не приехала.., но…
После полудня народу было меньше. Через полчаса или около того, Луис смог даже присесть на одно из сидений. Он сидел возле прохода, почти в центре партера, ничего не сознавая (издали вдыхал пересыщенный запах цветов). Он очень устал и хотел спать. Только отчасти в этом было виновато пиво – Луис это понимал. Он уже готов был просто вырубиться. Может, так будет лучше. Возможно, после двенадцати или шестнадцати часов сна он сможет немного помочь Речел.
Тем временем голова его опускалась ниже и ниже, пока он не уставился на свои ладони, лежащие на коленях. Шум голосов успокаивал…
Когда они вернулись из «Бенжамина», Луис вздохнул с облегчением, так как увидел, что ни Ирвина, ни Доры тут нет. Но где-то внутри он сознавал, что продолжительное отсутствие горячо любимых родственников, слишком хорошее событие, чтобы оказаться правдой…
– Где Речел? – спросил Луис, неожиданно обнаружив, что потерял жену.
– Со своей матерью, где она еще может быть? – заявил Голдмен с триумфом человека, который удачно сделал большое дело. От него несло коньяком. Сильнее, чем надо, несло. Голдмен стоял перед Луисом, словно маленький, районный адвокат перед простым посетителем адвокатуры, чувствующим себя потенциально виновным. Ирвин покачивался на носках как отставной полицейский.
– Что вы сказали? – спросил Луис, чувствуя нарастающую тревогу. Он знал: Голдмен, должно быть, что-то сказал. Только что? Какую-то гадость? Точно. Это можно было прочесть по лицу Ирвина.
– Ничего, кроме правды! Я сказал, что вы во всем виноваты, а она сделала огромную глупость, выйдя замуж без благословения родителей. Я сказал ей…
– Что вы сказали? – недоверчиво переспросил Луис. – Вы же не могли сказать ей такое?
– И даже больше, – продолжал Ирвин Голдмен. – Я всегда знал: случится что– то в таком роде. Я понял, какой вы человек, когда в первый раз вас увидел. – Он наклонился вперед, выдыхая пары алкоголя. – Я вижу тебя насквозь, маленький мошенник-докторишка! Ты заманил мою дочь в ловко расставленные сети, заставил ее сделать глупый, бесполезный поступок – выйти за тебя замуж. Потом ты сделал из нее домработницу, а теперь ты дал ее сыну выскочить на шоссе словно.., бурундучку.
Большая часть этих слов пролетела мимо ушей Луиса. Он пытался понять: зачем этот маленький, глупый человечек что-то ему говорит.
– Вы что ей сказали? – проговорил Луис. – Вы это ей сказали?
– Надеюсь, ты сгниешь в аду! – заявил Голдмен, и все присутствующие повернулись на звук его голоса. Слезы потекли из налитых кровью глаз Ирвина Голдмена. Его лысая голова сверкала в рассеянном свете ламп дневного света. – Ты превратил мою удивительную дочь в домработницу.., уничтожил ее, как личность, увез ее черт-те куда.., и дал моему внуку сдохнуть на этой чертовой дороге.
Голос мистера Голдмена превратился в истерический крик.
– Где ты был? Жопу было не поднять, когда ребенок играл на дороге? Думал над своими глупыми медицинскими статьями? Чем ты там занимался?.. Дрочил?.. Убийца!..
Тут были все. Все собрались в Восточной Комнате. Все тут были.., и Луис с удивлением увидел, как метнулась вперед его рука, совершенно непроизвольно метнулась.., как задрался рукав костюма и высунулся манжет белой рубашки.., видел, как слабо сверкнула запонка. Речел подарила эти запонки ему на третью годовщину их свадьбы, не зная, что ее муж наденет эти запонки на похороны их тогда еще не родившегося сына. Кулак Луиса оказался крепко сжат. Он ударил в рот Голдмена. Луис почувствовал, как под кулаком расплющились, вывернулись наружу губы старика. На самом деле такое ощущение вызвало тошноту – раздавленный в кулаке слизняк может вызвать примерно такое же чувство. Никакого удовольствия. За тонкой плотью губ тестя Луис почувствовать неумолимую твердость зубных протезов.
Голдмен качнулся назад. Его руки ударились о гроб Гаджа, одна из ваз с цветами, стоящая на краю, упала и разбилась. Кто-то закричал.
Кричала Речел. Она боролась со своей матерью, пытавшейся оттащить ее назад. Люди, которые тут были – десять или пятнадцать человек, замерли, испуганные и смущенные. Стив увез Джада назад в Ладлоу, и Луис обрадовался этому. Тут получилась не та сцена, в которой он хотел бы увидеть замешанным Джада. Непристойная такая сценка…
– Не бей его! – закричала Речел. – Луис, не бей моего отца.
– Но ведь тебе нравится бить стариков? – сорвавшись завопил Ирвин Голдмен. Он усмехался окровавленным ртом. – Понравилось бить старика? Я не удивлен, ты – вонючий выродок. Ты меня ничуть не удивил.
Луис повернулся, и Голдмен ударил его по шее. Это был неуклюжий удар, больше похожий на пощечину, но Луис не стал защищаться. Боль оказалась такой сильной, что следующие два часа он не мог глотать. Голова его качнулась назад, и он упал на одно колено.
«Это еще только цветочки, – подумал он. – Что говорила Кассандра? Хей-хо, то ли еще будет!» – ему показалось, что он хочет засмеяться, но смеха не получилось. Луис смог извлечь из своего горла только один звук – тихий стон.
Речел снова закричала.
Ирвин Голдмен, с губ которого капала кровь, подошел к стоявшему на коленях зятю и пнул Луиса по почкам. Боль согнула Луиса. Ему пришлось выбросить вперед руки, чтобы на упасть на живот.
– И дерешься ты плохо! Даже со стариком справиться не можешь, сынок! – хрипло кричал Голдмен. Он снова пнул Луиса, не так уж сильно, в тот раз достав до левой ягодицы Луиса носком своего черного ботинка. Луис взвыл от боли и в этот раз рухнул на ковер. Голова Луиса со стуком ударилась об пол. Луис прикусил язык.
– Вот так! – закричал Голдмен. – Первый раз с тех пор, как ты стал мельтешить вокруг моей дочери, я дал тебе пинка, ублюдок! А вот еще! – он снова пнул Луиса в зад, в этот раз по другой ягодице. Ирвин плакал и смеялся от радости. Только сейчас Луис заметил, что тесть не брит – знак траура. К ним поспешил владелец похоронного бюро. Речел, вырвавшись из объятий миссис Голдмен, тоже бросилась к ним, что-то крича.
Луис неуклюже повернулся на бок и сел. Его тесть пнул Луиса снова, но Луис поймал ботинок Ирвина обеими руками, крепко сжал его, словно удачно пойманный мяч, а потом рванул, как можно резче.
Взревев, Голдмен полетел на спину, размахивая руками, безуспешно пытаясь восстановить равновесие. Он упал на вместилище останков Гаджа, сделанное в Огайо, на гроб, который стоил не так уж дешево.
«Оз – Веикий и Ушшасный пал на гроб моего сына», – с удивлением подумал Луис. Гроб с ужасным грохотом упал с козел: сперва левая его часть, потом правая. Замки лопнули. Крики и вопли собравшихся перекрыли плач Голдмена, который, после всего, сыграл самую незавидную роль. Гроб открылся и останки Гаджа, подскочив, рассыпались. Луис почувствовал тошноту… Гроб лежал на боку – теперь дно стало его боковой стенкой. Так же легко он мог упасть и по– другому… Замки еще раз щелкнули, но не закрылись. Луис увидел что-то серое.., краешек костюма, в который они запихали остатки Гаджа, чтобы похоронить. Розовые куски мяса. Может, это рука Гаджа?
Сидя на полу, Луис закрыл руками лицо и заплакал. Он потерял всякий интерес к своему тестю.., к ракетам «MX».., к постоянному противостоянию приверженцев и противников снятия швов.., ко всему на свете. В этот момент Луис Крид захотел умереть. И неожиданно, сверхъестественный образ возник у него в голове: Гадж, нацепивший уши Микки Мауса; Гадж, смеющийся и трясущий руками рядом с огромным большим Гуфи на Главной Улице в Диснейленде. Луис увидел его совершенно отчетливо.
Одна из подставок гроба опрокинулась, другая накренилась. Лежа среди цветов, Голдмен плакал. Вода текла на пол из перевернутых ваз. Цветы, ломаные и искалеченные, придавали этой сцене некую строгость.
Кричала Речел.
Луис никак не реагировал на ее крики. Образ Гаджа, нацепившего уши Микки Мауса, растаял, но перед тем, как он исчез, Луис услышал голос, объявивший, что тело будет предано земле завтра. Луис сидел, спрятав лицо в ладонях, не желая, чтобы его кто-то видел.., чтобы кто-то видел его краснеющее от слез лицо, его горе, его вину, его боль, его стыд, а самое главное, его трусливое желание умереть.
Владелец похоронного бюро и Дора Голдмен вывели Речел. Она все еще кричала. Позже, в другой комнате (одной из тех, что на всякий случай Луис зарезервировал специально для тех, кто не сможет перебороть свое горе – «Гостиная для Истеричек», может, и так) она остановилась в полном молчании. Луис, ошеломленный, но еще в своем уме, успокаивал ее там, после того, как настоял, чтоб их оставили одних.
Дома он отвел Речел в спальню, уложил в кровать и сделал ей второй укол. Потом он натянул ей одеяло до подбородка и стал изучать ее бледное, словно вылепленное из воска лицо.
– Речел, мне жаль, что так получилось, – сказал он. – Хотел бы я, чтоб этого не произошло.
– Да ладно, – ответила она странным, мягким голосом, а потом повернулась на бок, отвернулась от него.
Он почувствовал, что с его губ готов сорваться вопрос: «С тобой все в порядке?» Но Луис загнал его назад. Неправильный вопрос. Не хотел он об этом знать.
– Насколько тебе плохо? – наконец спросил он.
– Совсем плохо, Луис, – ответила она, а потом издала звук, который можно было расценить как смех. – Мне ужасно плохо.
Надо было расспросить поподробнее, но Луис не смог. Неожиданно он почувствовал, что обижен на нее, на Стива Мастертона, на Мисси Дандридж и ее мужа с кадыком, напоминающим острие стрелы, на всех проклятых гостей. Почему он вечно должен удовлетворять чьи-то потребности? Например, потребность в зрелищах… Какого черта!
Выключив свет, Луис вышел, подумав, что должен заглянуть к своей дочери.
Одним молниеносным движением он поднялся к ней.., заглянул в ее комнату, полную теней, подумав, что она – Гадж… У Луиса появилось ощущение, что все происходящее – кошмар, похожий на сон с Пасковым, который провел Луиса через лес. На мгновение измученный разум Луиса ухватился за эту мысль. Тени помогли – в комнате единственным источником света был телевизор, который Джад перенес сюда несколько часов назад. Долгих-долгих часов.
Нет, это, конечно, не Гадж. Это была Элли, которая теперь не только сжимала в руках фотографию Гаджа, но и сидела на его стульчике. Она взяла стульчик в комнате малыша и перенесла к себе. Это был маленький пляжный стульчик с парусиновым сиденьем и парусиновой спинкой. По трафарету на спинке сиденья было написано «Гадж». Речел как-то купила четыре таких стула. Каждый член семьи имел свой стул с именем, написанным на спинке.
Элли была слишком большая для стула Гаджа. Она едва уместилась на нем, и матерчатое дно опасно выгнулось. Элли прижимала к груди фотографию и смотрела в телевизор, где показывали какой-то кинофильм.
– Элли, – сказал Луис, выключая телевизор. – Пора спать.
Соскользнув со стула, Элли сложила его, явно намереваясь прихватить с собой в постель.
Луис заколебался. Он захотел сделать что-то, только не знал, что именно.
– Ты не хочешь, чтобы я тебя уложил?
– Да, пожалуйста, – попросила Элли.
– Может.., ты будешь спать с мамой?
– Нет.
– Точно?
Элли слегка улыбнулась.
– Да. Она всегда стягивает одеяло.
Луис снова улыбнулся.
– Тогда ложись.
Действительно, Елена попыталась прихватить стул с собой в постель. Девочка поставила его в голове кровати и абсурдная картина родилась в голове Луиса: вот так могла бы выглядеть приемная самого маленького в мире психиатра. Елена разделась, положила фотографию Гаджа на свою подушку. Надев пижаму, она взяла фотографию и пошла в ванную; там она положила фотографию на раковину, причесалась и приняла успокоительное. Потом, снова взяв фотографию, отправилась с ней в постель.
Луис, присев рядом с дочерью, сказал:
– Я хочу, чтобы ты знала, Элли, если мы сохраним нашу любовь друг к другу, мы прорвемся.
Каждое слово напоминало жалобный скрип ручной тележки, наполненной мокрыми тюками, и Луис, чувствуя себя опустошенным, едва смог это выговорить.
– Я хотела бы быть более стойкой, – печально сказала Элли. – И я хотела бы уметь молиться, чтобы попросить Бога вернуть Гаджа назад.
– Элли…
– Бог вернет его назад, если захочет, – сказала Элли. – Он же может сделать все.., все.., все…
– Элли, Бог не может творить такие чудеса, – тяжело сказал Луис и мысленно увидел Черча, сидевшего на стульчаке унитаза, смотревшего на Луиса тусклым взором.
– Бог делал так, – заявила Элли. – В Воскресной Школе учитель рассказывал Мэри о парне по имени Лазарь.
Он умер, а Иисус вернул его к жизни. Иисус сказал Лазарю: «Восстань!» Еще учитель говорил, что если Бог скажет, так любой восстанет из могилы. А тогда Иисус оживил только Лазаря.
Луис издал какой-то нелепый звук (день пения и невнятного абсурдного бормотания.., во денек!).
– Элли, это случилось так давно.
– Вот поэтому я и держу все наготове, – сказала Элли. – Вот фотография и его стул…
– Но, Элли, ты чересчур большая, чтобы сидеть на стульчике Гаджа, – заметил Луис, взяв ее за горячую, словно в лихорадке, руку. – Ты.., его сломаешь.
– Бог поможет и стульчик не сломается, – сказала Элли. Ее голос был спокойным, но Луис заметил темные круги у нее под глазами. Взглянув на дочь с болью в сердце, он отвернулся. Может быть, когда сломается стульчик Гаджа, она поймет, что случилось непоправимое.
– Я хочу иметь фотографию и стул под рукой, – сказала девочка. – Я и завтрак его съем.
Гадж и Элли обычно завтракали овсянкой. Однажды Элли даже заявила, что Гадж ест свою порцию, словно мертвых жуков. Если «Кокао Беарс» были единственным сортом овсянки в доме, Элли ела вареные яйца.., или совсем ничего не ела.
– Буду есть даже бобы, которые ненавижу, и читать книжки Гаджа и.., и.., ты, папа, понимаешь.., буду готова.., в случае…
Она снова заплакала. Луис не пытался ее утешить, только убрал ей волосы со лба. Элли говорила с каким-то безумным чувством уверенности, уверенности в том, что так будет. В этом было что-то настораживающее, что-то вызывающее любопытство. Сохранить Гаджа в настоящем, словно живого, не дать ему уйти; помнить, когда Гадж делал то.., или это.., конечно, это здорово.., хороший, добрый Гадж, божественный ребенок. Тогда не будет такой боли от потери, все будет не так реально. «Если Элли это понимает, – подумал Луис, – тогда ей легче будет перенести смерть Гаджа».
– Не надо больше кричать, Элли, – сказал он. – Не будешь же ты теперь все время плакать.
Будет.., по крайней мере, еще минут пятнадцать. Еще до того, как она перестала плакать, ее потянуло в сон. Может, она уже уснула к тому времени, как часы внизу пробили десять.
«Храни его живым, Элли, если ты так хочешь, – подумал Луис и поцеловал дочь. – Такое отступление – нездоровое явление, черт возьми, но я так поступил, потому что знаю.., придет день, может, даже в эту пятницу, когда ты забудешь взять с собой фотографию, и я увижу ее лежащей на постели в пустой комнате, когда ты поедешь покататься на велосипеде по дорожке или когда ты отправишься на прогулку в лес или в гости к МакГовин. Тогда Гаджа с тобой не будет, вот тогда он и исчезнет.., вот где выход для маленьких девочек. Тогда смерть Гаджа станет тем, что случилось в 1984 году. Прошлым».
Покинув комнату дочери, Луис мгновение постоял, подумывая (не серьезно, конечно) о том, чтоб пойти лечь спать.
Он-то знал, что на самом деле нужно ему, и собирался заняться этим…
Луис Алберт Крид сидел и меланхолично напивался. Внизу в подвале стояло пять упаковок светлого пива «Считз». Луис всегда пил пиво. Джад пил пиво. Стив Мастертон пил его. Мисси Дандридж могла при случае выпить бутылку или две, пока смотрела за детьми («ребенком», – напомнил сам себе Луис, направившись вниз в подвал). Даже миссис Чарлтон, когда заходила к ним, не брезговала ни пивом (если, конечно, это было светлое пиво), ни вином. Однажды, в конце зимы, Чарлтон купила десять коробок светлого пива «Считз» на распродаже пивоваров «А В». «Останавливаюсь у вас каждый раз, когда еду к Джулио в Оррингтон, – сказала она, – и вы всегда успокаиваете меня бутылочкой „Роберта Паркера“… Но ведь любое пиво в холодильнике – хорошее пиво после долгой поездки, так? Так выпьем светлого и подумаем о деньгах, которые вы сэкономили». Конец зимы. Тогда все было в порядке. Тогда все было в порядке. Хорошо.., как быстро и легко все делится на плохое и хорошее.
Луис принес упаковку пива и высыпал банки в холодильник.
Потом взял одну, прикрыл дверцу холодильника и открыл пиво. Медленно, заискивая, появился Черч, но, когда хлопнула дверца холодильника, метнулся в сторону и вопросительно уставился на Луиса. Кот не спешил подходить ближе; слишком часто получал от Луиса болезненные пинки.
– Для тебя ничего нет, – сказал Луис коту. – Все, что ты должен был перевести на говно сегодня, ты уже получил. Если хочешь чего-нибудь еще, иди и убей птицу.
Черч спокойно стоял, глядя на Луиса. Выдув полбутылки пива, Луис почувствовал, что голова его почти вернулась на свое место.
– Значит, ты не хочешь есть? – спросил он. – Лень убить кого-нибудь на ужин?
Черч не спеша отправился в гостиную, поняв, что ему ничего съестного не перепадет. Через мгновение Луис последовал за котом.
Луис снова подумал:
«Хей-хо! То ли еще будет».
В гостиной Луис сел на стул и снова посмотрел на Черча. Кот развалился на паласе возле телевизора, осторожно наблюдая за Луисом, готовый вскочить и убежать, если Луис, неожиданно разозлившись, решит пнуть его.
Пока же Луис всего лишь игрался полупустой банкой пива.
– За Гаджа, – сказал он. – За моего сына, который мог стать артистом, олимпийским чемпионом по плаванью или е…м в рот Президентом Соединенных Штатов – Говнатов… Что ты там бормочешь, дырка в жопе?
Черч посмотрел на Луиса тусклыми, полными удивления глазами.
Луис выпил остатки пива одним быстрым глотком. Пиво проскользнуло в желудок, и тогда Луис отправился за следующей банкой.
Когда он прикончил третью банку, впервые за день, он почувствовал, что наконец-то успокаивается. Добравшись до шестой, Луис решил, что сумеет на час или два уснуть. Возвращаясь к холодильнику за восьмой или девятой (он на самом деле сбился со счета и ходил туда-сюда шатаясь), он увидел Черча; кот дремал – или притворялся, что дремлет на коврике. Зародившаяся у Луиса мысль была простой. Непонятно, почему она не появилась раньше. Видно, она просто ждала своего времени.
«Когда ты пойдешь и сделаешь это? Когда ты пойдешь и похоронишь Гаджа на второй половине Кладбища Домашних Любимцев?»
А потом:
«Да воскреснет брат твой!»
Дрожащий сонный голос Элли:
«В Воскресной Школе учитель рассказывал… „Восстань!“ Еще учитель говорил, что любой восстанет из могилы».
От таких мыслей Луиса прошиб холодный пот, его затрясло. Неожиданно он обнаружил, что вспоминает первый школьный день Элли, вспоминает, как Гадж спал в колыбели, пока он и Речел слушали лепет Элли о «Старом МакДональде» и миссис Берримен. Он тогда сказал: «Только дай мне положить крошку в колыбельку», а когда понес Гаджа наверх, на него нахлынули ужасные предчувствия. Теперь он понял: уже тогда, в сентябре, он знал, что Гадж скоро умрет. Какая-то часть Луиса знала, что Оз – Всикий и Ушшасный уже занес свою руку. Ничего, все перемелется – это были сверхъестественные сети сирен.., но в голосах сирен звучала истина. Правда, Луис до конца уверен не был. Луис пролил немного пива на рубашку, а Черч сразу устало поднял голову, прикидывая, не откроется ли фестиваль пинков по кошкам.
Неожиданно Луис вспомнил вопрос, который задал Джаду; вспомнил, как дернулись руки старика, сбив две бутылки со стола. Одна из бутылок даже разбилась.
«Я надеюсь, больше ты не станешь говорить о таких вещах, Луис!»
Но Луис хотел поговорить именно об этом.., или просто помечтать. Хладбище Домашних Любимцев… То, что лежит за Хладбищем… Идея выглядела смертоносно и привлекательно. В ней скрывалась определенная логика, которую невозможно было отрицать. Черч погиб на дороге, Гадж погиб на дороге. Черч тут, изменившийся, конечно.., противный, в некотором роде, но он тут. Элли, Гадж, Речел – все любили кота. Правда, теперь Черч убивал птиц и мышей-полевок, но коты всегда убивают маленьких животных. То есть, Черч жив, но превратился в кота доктора Франкенштейна. В некотором отношении он стал даже лучше, чем был раньше…
«Ты же рационалист, – нашептывал Луису внутренний голос. – Кот – не такой уж хороший, по сравнению с тем, каким он был. Он не просто кот, а – привидение. Вспомни-ка ворону, а, Луис? Помнишь подарочек к Рождеству?»
– Боже, – протянул Луис, обезумев, таким голосом, что сам бы не смог его узнать.
«Боже.., о, да, здравствуй новый Бог, Луис Крид».
Словно начитавшийся книг о духах и вампирах, Луис взывал к Богу. Так что же.., что же такого в имени Бога.., что же в нем такого? А потом Луис стал думать о черном богохульстве, которому не мог полностью доверять. «Ты же словно проститутка», – заявил он сам себе… Но какой рационально-приятной выглядела богомерзкая ложь относительно Хладбища и всего, что с ним связано.
«Так где же правда? Ты хочешь правды, е…й говнюк? В чем же правда?»
Правда в том, что Черч – не совсем обычный кот, начнем с этого. Он выглядит как кот и он действует словно кот, но на самом деле он – жалкая имитация. Люди не могут сознательно распознать в нем имитацию, но они это чувствуют. Луис вспомнил ту ночь, когда Черч пробрался в дом. То, что случилось однажды за обедом еще до Рождества. Они сидели тут, разговаривали за едой, и тут Черч прыгнул на колени миссис Чарлтон. Та немедленно сбросила кота, быстро и инстинктивно, морщинки отвращения появились в уголках ее рта.
Не велико событие. Никто его не обсуждал. Но.., это было. Чарлтон почувствовала, что это не кот. Луис допил пиво и пошел за следующей банкой. Если Гадж вернется настолько изменившимся, что будет непристойно…
С хлопком открыв банку пива. Луис сделал большой глоток. Он пил, пил.., а ведь завтра у него будет болеть голова. «Как я в сумке понес хоронить своего сына», автор книги – Луис Крид, печально известный нашумевшим бестселлером «Как я упустил Гаджа, и тот попал под грузовик» и еще нескольких захватывающих книг. Пить! Точно! Упиться! Луис подозревал, что уже упился, потому что ему никак было не прогнать эту безумную идею, вызвавшую тошноту некого сверхъестественного толка. Но идея зачаровывала. Да, именно так: зачаровывала…
А Джад стоял за спиной и нашептывал:
«Ты сделал это потому, что это место, где хоронили Микмаки, – тайное место, а ты захотел узнать секрет, когда подвернулась настоящая причина… У тебя была причина… и она показалась тебе достаточно веской…»
Голос Джада – низкий голос с интонациями настоящего янки… Голос Джада, отзвуков которого по коже шли мурашки и волосы вставали дыбом на затылке.
«Есть тайные вещи… Луис, у мужчин каменные сердца – крепкие, как земля на том месте, где раньше хоронили Микмаки… Мужчина тоже выращивает, что может.., и пожинает плоды».
Луис начал вспоминать другие вещи, которые Джад рассказывал ему о земле, где хоронили Микмаки. Луис начал сравнивать даты, сортируя мысли, сжимая круг.., он пошел по тому пути, к которому подталкивали его…
Пес. Спот.
«Я видел шрамы, которые остались на его теле от колючей проволоки.., они не заросли шерстью. Шрамы напоминали маленькие ямочки. Выглядело все так, словно с этого момента, как пес получил эти раны, прошло лет пять или даже больше…»
Бык. Другие слова всплыли в голове Луиса.
«…Лейстер Морган похоронил там своего быка, Черного Ангуса по имени Ханратт… Лейстер тащил его туда на санях.., пристрелил его через две недели. Бык изменился, в самом деле изменился. Но он был единственным зверем, о котором я такое слышал».
Бык изменился, в самом деле изменился…
…у мужчин каменные сердца.
Мужнина тоже выращивает, что может…
…он был единственным зверем, о котором я такое слышал.
Это место.., поймав однажды., оно держит тебя.
…Ханратт. Разве не глупое имя для быка?
Мужчина тоже выращивает, что может.., и пожинает плоды.
Это мои крысы и птицы.
…Хладбище.., тайное место, а ты захотел узнать его секрет.
Бык изменился, в самом деле изменился.
Но он был единственным зверем, о котором я такое слышал.
«Чего ты хочешь, Луис, когда дует сильный ветер и лунные лучи высвечивают дорожку в лесу? Хочешь снова взобраться по тем ступенькам? Они же выглядят как дешевая декорация для фильма ужасов. Все зрители знают, как просто герою или героине подниматься по таким ступеньками, но в реальной жизни они смоются оттуда.., смоются, словно дым, даже не пристегнув ремней безопасности, побегут, побросав все и словно большие крысы, станут всю ночь носиться туда-сюда. Так, Луис, что ты скажешь? Хочешь подняться по лестнице? Ты сможешь затащить туда своего сына и уйти?»
Хей-хо… То ли еще будет!
«Изменился… единственным зверем.., большинство из вернувшихся кажутся… человек… ты… его…»
Луис свалил пустые банки из-под пива под раковину, неожиданно почувствовав, еще чуть-чуть и его вырвет. Комната закружилась у него перед глазами.
В это время в дверь постучали.
Долго.., на самом деле это Луису только показалось.., он верил, что стучит у него в голове, что у него галлюцинация… Но стук повторялся снова и снова, терпеливый и неумолимый стук. И неожиданно, Луис вспомнил историю с обезьяньей лапкой. Холодный ужас затопил его. Он, кажется, даже физически ощутил это, словно нашел мертвую руку в холодильнике; мертвую руку, которая неожиданно обрела самостоятельную жизнь и заползла ему под рубашку, вцепившись в тело возле самого сердца. Глупый образ, грубый и глупый, но – ох? Луис не чувствовал, что это глупо. Нет!
Луис, не чувствуя ног, подошел к двери и попытался открыть щеколду трясущимися пальцами. Открывая дверь, он подумал: «Это Пасков. Друг Пасков в гости зашел! Стоит там в своих спортивных трусах, по-прежнему живой такой паренек, только слегка подгнивший. Пасков – друг! Пасков, который снова станет предупреждать: „Не ходи туда“. Как это в той детской сказочке?.. Не пей, козленочком станешь!..»
Дверь открылась. На пороге стояла темная фигура – темная даже на фоне ночи – ночи между Днем Прощания и Днем Похорон его сына. Там стоял Джад Крандолл. Его редкие белые волосы слегка растрепались.
Луис попробовал рассмеяться. Казалось, время повернуло назад. Снова наступил вечер Дня Благодарения. Скоро они возложат закоченевшее, сверхъестественно-тяжелое тело Черча в полиэтиленовый мешок и отправятся в путь. «Ах, не спрашивайте куда, просто пойдем и нанесем визит в Родные Пенаты…»
– Мне можно войти? – спросил Джад. Он вынул пачку Честерфильда из кармана рубашки и выудил из нее сигарету.
– Скажи, чего ты хочешь, – сказал Луис. – Уже поздно, а я перебрал пива…
– Чувствую, – ответил Джад и чиркнул спичкой. Ветер погасил ее. Тогда он сложил руки чашечкой и снова чиркнул спичкой. Но руки старика дрожали и робкий огонек потух. Старик взял третью спичку, приготовился зажечь ее, а потом посмотрел на Луиса, загораживающего вход. – Не могу никак прикурить, – сказал он. – Так, может, мне зайти, а, Луис?
Луис шагнул в сторону, и Джад вошел.
Глава 38
Они сидели за столом на кухне и пили пиво. «Первый раз, когда мы пьем пиво у нас на кухне», – подумал Луис, немного удивившись, когда они проходили через гостиную. Элли наверху вскрикнула во сне. Они замерли, словно «окаменев» в детской игре. Крик не повторялся.
– Ладно, – сказал Луис. – Что ты тут делаешь в четверть первого ночи накануне похорон моего сына? Ты – мой друг, Джад, но в твоих действиях есть…
Джад выпил пиво, вытер губы рукавом и посмотрел прямо на Луиса. Взгляд старика был таким твердым, уверенным, что Луис, как нашкодивший мальчишка, отвел глаза.
– Ты знаешь, почему я здесь, – спокойно сказал Джад. – Ты думал о том, о чем, Луис, думать не стоит. Хуже того, я боюсь, что для себя ты уже все решил.
– Я ни о чем не думал, хотел уже ложиться спать, – ответил Луис. – Завтра с утра похороны.
– Я несу ответственность зато, что у тебя болит сердце; за то, что – в эту ночь ты не спишь, – мягко сказал Джад. – На мне ведь тоже лежит часть ответственности за смерть твоего сына.
Луис поднял взгляд, испугавшись.
– Что?.. Джад, ты сошел с ума!
– Ты ведь думал о том, как воскресить Гаджа, – продолжал Джад. – Не отрицай, что думал об этом, Луис.
Луис не ответил.
– Как далеко ты зашел в своих мыслях? – спросил Джад. – Можешь мне сказать? Нет? Я не могу сам ответить на этот вопрос, и я хочу оставаться в мире с самим собой, спокойно прожить остаток жизни. Я много знаю о Микмаках… То место всегда считалось святым.., но нехорошим. Станни Б. рассказывал мне об этом. Мой отец сказал мне то же самое.., но позже. После того, как Слот умер во второй раз. Сейчас земли Микмаков относятся к землям штата Мэйн, и правительство Соединенных Штатов ведет тяжбу с индейцами, так как индейцы требуют, чтоб им вернули их же собственные земли. Кому это место изначально принадлежало? Никто на самом деле не знает, Луис. Никто не знает. Различные люди борются за заявку на этот участок, но никто ее получить не может. Ансон Ладлоу – пра-пра-внук одного из основателей города – один из них. Если удовлетворить требование кого-то из белых, это будет лучше для всех. Жозеф Ладлоу – тот, из-за которого началась тяжба, такой же великий, как Король Георг, приехал сюда, когда Мэйн был всего лишь большой провинцией, колонией Массачусетского залива. А потом, после высшего суда, он отправился в Ад, потому что нечистым способом отобрал заявки на землю у других жителей Ладлоу и у одного парня, которого звали Питер Диммарта. Так вот, Диммарта заявил, что сможет убедительно доказать свою правоту. К концу жизни Жозеф Ладлоу-Старший имел мало денег, но много земли, даже подарил две или три сотни акров.
– А об этом нет никаких записей? – спросил Луис, очарованный рассказом и досадовавший за это на себя самого.
– Да, наши деды все регулярно записывали, – ответил Джад, прикурив новую сигарету от старой. – То же получилось и с землей, которая ныне принадлежит тебе. – Джад закрыл глаза и вздохнул. – Огромная старая карта, вырезанная на дереве, раньше стояла на краю Квинсберрийской дороги, там, где та соединяется с Оррингтонским шоссе. Там есть заброшенная дорога, ведущая с севера на юг, – Джад невесело улыбнулся. – Но, как говорят, старая карта упала в 1882 году. К 1900 году она уже обросла мхом… Из-за неразберихи с заявками Оррингтонское шоссе повернуло, огибая болота, лет за десять до конца Первой Мировой и разрезало пастбища. Сколько же бед причинила с тех пор эта дорога! А тогда, еще в начале века, судебное разбирательство зашло в тупик.
Луис смотрел на Джада, потягивающего пиво.
– Все естественно. Есть много мест, где История собственности на земли также запутана.., никто ничего не может разобрать, только адвокаты деньги гребут. Черт возьми, Диккенс это хорошо описал. Но я уверен, в конце концов, сюда вернутся индейцы. Хотя все это не важно, Луис. Так, лирическое отступление… Я пришел к тебе, чтобы рассказать о Тимме Батермене и его папочке.
– Кто такой Тимми Батермен?
Читать бесплатно другие книги:
