Маршал Жуков Карпов Владимир
«Примерно в 23.00 немцы интенсивным огнем обстреляли батальон из минометов и пулеметов. За это время командиры и политработники разбежались, и что произошло с людьми, никто из них не видел и не знает. Но все бежавшие командиры и политработники говорят всякие небылицы о каких-то командах, белых флагах, хотя сами, убежав с позиции, конечно, видеть ничего не могли… Всего перешло к немцам 261 человек. Командир дивизии наказан, комиссар дивизии снят, как не справившийся с задачей конкретного политического руководства».
В донесении рассказывается о славных делах, которые вершили в те дни наши летчики:
«Частями ВВС фронта с 2 по 8 октября в воздушных боях сбито 96 самолетов противника и штурмовыми налетами уничтожено: 205 танков, 605 автомашин, 14 батарей, 54 зенитных Орудия и 101 огневая точка. Кроме того, расстреляно большое количество вражеской пехоты». К сожалению, в этом же донесении говорится и о несовершенстве работ на Можайской линии обороны, той самой, на которую так много надежд возлагал Жуков и куда сосредоточивал имеющиеся у него силы. «Нашим работником установлено, что 22-й ВПС МВО [Московского военного округа] намеченное строительство УР Волоколамск — Можайск не обеспечил. Окончание строительства было намечено на 12 октября, но к этому времени оно не закончено…»
Далее перечисляются участки, на которых должны были быть отрыты противотанковые рвы, но они только начаты или отрыты очень небольшой протяженностью. Не хватает рабочих:
«Население, прилегающее к линии обороны, в большинстве эвакуировано вместе с имеющимся транспортом. Большинство рабочих строительных батальонов не подготовлены к работе в условиях заморозков. Они в большинстве своем не имеют теплой одежды и обуви. По пяти вышеуказанным секторам недостает 800 пар обуви и совершенно нет теплой одежды. Среди рабочих батальонов, направленных московскими организациями (Бауманский РК ВКП(б)), наблюдается огромная текучесть: стремление скорей уехать в Москву. Направленные в распоряжение УР рабочие строительные батальоны НКВД до сего времени не прибыли, и когда прибудут — неизвестно. Командование и инженерно-технический персонал этих строительных батальонов в количестве 200 человек прибыли в УР на машинах, бросив свои батальоны и четыре дня сидят без дела».
Бои не затихали ни на секунду, они велись днем и ночью, но это если рассматривать ситуацию в тактическом отношении. Что же касается оперативного масштаба, то здесь случилась пауза. Дели в том, что, окружив столько наших армий, гитлеровцы должны были их удержать в этом кольце и уничтожить. На это им требовалось больше 28 дивизий. А это значит, что из ударных группировок, из тех могучих таранов, которые были направлены севернее и южнее Москвы для ее охвата, эти двадцать восемь дивизий были вынуты и остались в тылу.
Как же немецкое командование пыталось выйти из тех трудностей, с которыми оно встретилось, несмотря на победное начало наступления? Давайте опять заглянем в дневник Гальдера. Вот что он пишет 5 октября, в день, когда Сталин, почувствовав, что катастрофа произошла, звонил Жукову в Ленинград и просил его немедленно приехать:
«Сражения на фронте группы армий „Центр“ принимают все более классический характер (Канны всегда были образцом для всех немецких генералов, и вот в этой операции они, как это было уже не раз в приграничных сражениях, вновь стремились к достижению этого классического образца. — В.К.). Танковая группа Гудериана вышла на шоссе Орел — Брянск. Части противника, контратаковавшие левый фланг танковой группы Гудериана, отброшены и будут в дальнейшем окружены, 2-я армия быстро продвигается своим северным флангом, почти не встречая сопротивления противника. Танковая группа Гепнера, обходя с востока и запада большой болотистый район, наступает в направлении Вязьмы. Перед войсками правого фланга танковой группы Гепнера, за которым следует 57-й моторизованный корпус из резерва, до сих пор не участвовавший в боях, противника больше нет».
Запись 6 октября:
«В целом можно сказать, что операция, которую ведет группа армий „Центр“, приближается к своему апогею — полному завершению окружения противника».
Запись 7 октября, в тот день, когда Жуков уже ездил по тылам Западного фронта:
«Сегодня танковая группа Гепнера соединилась с танковой группой Гота в районе Вязьмы. Это крупный успех, достигнутый в ходе 5-дневных боев. Теперь необходимо как можно скорее высвободить танковую группу Гепнера для нанесения удара по юго-восточному участку московского оборонительного фронта, быстро перебросив к Вязьме пехотные соединения 4-й армии».
Вот в этой записи и видна причина паузы, возникшей в наступлении противника: танковые соединения только-только сомкнулись, но полевые армии еще не подошли, поэтому действительно наступление должно было приостановиться.
Запись 8 октября:
«Окружение группировки противника в районе Вязьмы завершено и обеспечено от возможных ударов противника извне с целью деблокирования окруженных соединений».
9 октября Гальдер, несмотря на сухость и точность его военного языка, все же с явным восторгом записывает:
«Бои против окруженной группировки противника в районе Вязьмы носят прямо-таки классический характер. Вне котла 4-я армия наступает правым флангом на Калугу, а 9-я сосредоточивает силы на северном фланге для удара по району Ржева»…
Это, как видим, уже вытягиваются щупальца, а точнее, клинья в сторону Москвы для охвата ее с севера и с юга.
Такова была обстановка, в которой Жуков 10 октября 1941 года в 17 часов получил тот самый приказ Ставки, согласно которому Западный и Резервный фронты объединялись в Западный фронт, командовать которым поручалось ему.
Из этого приказа, из того, что Жукову отдаются все силы фронтов, которые еще остались под Москвой, и выполняется его пожелание насчет назначения Конева его заместителем, отчетливо видно, что Сталин как бы говорит: делай все, что хочешь, но только не допусти гитлеровцев в Москву.
Но что можно было сделать в такой тяжелейшей обстановке? Большинство сил оказалось в окружении.. Тех частей, которые отходят перед наступающим противником, безусловно, недостаточно для того, чтобы остановить его продвижение. Резервов кет — Ставка не располагает готовыми частями, а с Дальнего Востока и из других районов прибытие войск задерживается. Если Сталин, отправляя Жукова в Ленинград, назвал сложившуюся там ситуацию безнадежной, то, наверное, к тому, что сейчас происходило под Москвой, это слово можно было применить с еще большим основанием.
И вот здесь, под Москвой, мы еще раз убедимся, что для талантливого полководца, каким был Жуков, действительно не существует безвыходных положений. Быстро и реально оценив создавшуюся обстановку и прекрасно зная тактику врага, Жуков приходит к выводу, что противник не может сейчас наступать на ширине всего фронта. У него не хватит для этого сил, много соединений он вынужден использовать для уничтожения наших окруженных армий. Следовательно, и нам нет необходимости создавать сплошной фронт обороны перед Москвой. Зная повадки врага: наступать вдоль дорог и наносить удары танковыми и механизированными клиньями, Жуков принимает решение — в первую очередь организовать прочную оборону на направлениях вдоль дорог, где противник будет пытаться наступать, охватывая Москву, а именно — на Волоколамском, Можайском. Калужском шоссе. Здесь надо сосредоточить все, что окажется сейчас под руками, главным образом артиллерию и противотанковые средства. Сюда нацелить силы имеющейся авиации.
Самым Опасным было можайское направление. Там, на подступах к Бородино, к тому самому Бородинскому полю, где в 1812 году наши предки дали генеральное сражение Наполеону, уже находились части противника. На Можайскую линию обороны, как мы знаем, сосредоточивало силы и командование Резервного фронта. Именно сюда, на наиболее угрожающее направление, и выезжает Жуков с членом Военного совета Н. А. Булганиным.
На этом рубеже особенно стойко сражалась стрелковая дивизия под командованием полковника В. И. Полосухина. Жуков убедился, что на Полосухина можно положиться, что он удержит занимаемые позиции, но тем не менее, не теряя времени, искал другие части, чтобы укрепить здесь оборону. На этом направлений войсками 5-й армии и всем, что можно было сюда собрать, командовал генерал-майор Д. Д. Лелюшенко, а после его ранения генерал-майор Л. А. Говоров.
Волоколамское направление он приказал оборонять генерал-лейтенанту К. К. Рокоссовскому, в распоряжении которого было только командование его 16-й армии, войска же этой армии, как помним, остались в окружении. Жуков подчинил Рокоссовскому все, что можно, из отходящих частей, он знал Рокоссовского как умелого и волевого генерала и надеялся, что он удержит волоколамское направление.
33-я армия во главе с генерал-лейтенантом М. Г. Ефремовым сосредоточилась на наро-фоминском направлении. На малоярославецком направлении получила задачу обороняться 43-я армия генерал-майора К. Г. Голубева. Калужское направление перекрыла 49-я армия генерал-лейтенанта И. Г. Захаркина. На калининское направление, наиболее удаленное от штаба фронта, где действия противника и обороняющихся носили более самостоятельный характер, Жуков направил своего вновь назначенного заместителя генерала И. С. Конева с оперативной группой.
Поставил боевые задачи Жуков и войскам, находившимся в окружении. Он объединил командование всеми окруженными частями в руках командующего 19-й армией генерала М. Ф. Лукина и поручил ему руководить боями и выводом частей из кольца. По давно установившемуся правилу, известному не только из теории, но и из практики, окруженную группировку противника надо дробить и уничтожать по частям. Гитлеровцы и пытались это сделать в районе Вязьмы. Но, понимая их замысел, генерал Лукин старался не допустить дробления войск и организовал упорное сопротивление внутри кольца. В течение недели окруженные войска активными действиями приковывали к себе значительные силы противника. Затем они предприняли попытку прорыва. Немногие соединились со своими частями, но все-таки часть сил прорвалась.
Для того чтобы реально представить себе, как сражались выходящие из окружения войска, я приведу (сокращенно) подлинный документ — итоговое донесение начальника политуправления Западного фронта дивизионного комиссара Лестева, которое он направил 17 ноября армейскому комиссару 1 ранга Мехлису:
«О политико-моральном состоянии войск и характеристика ком. нач. состава, вышедшего из окружения.
По данным отдела укомплектования фронта, вышло из окружения нач. состава 6 308 человек, младшего нач. состава 9994 человека, рядового состава 68 419 человек. Данные далеко не полные, ибо много бойцов, командиров и политработников, вышедших из окружения, сразу же были влиты в свои части, а также часть задержанных бойцов и командиров с оружием заградотрядами формировалось в подразделения и направлялось на передовые позиции на пополнение частей…»
В донесении подробно излагаются некоторые примеры боев и организованного выхода из окружения,
«Морально-политический облик бойцов, командиров и политработников, выходящих из окружения организованными боевыми подразделениями и частями, продолжающими жить уставными положениями Красной Армии, оставался высоким. Эти группы, подразделения и части не избегали встреч с противником, а, наоборот, разыскивали его, смело вступали в бой и громили его.
Волевые командиры и политработники в сложных условиях окружения сумели сохранить целостность своих частей или сформировать новые боевые подразделения из бегущих бойцов и командиров, наладить в них надлежащий воинский порядок, дисциплину и с боями вести эти части и подразделения на соединение с главными силами, нанося противнику огромный урон.
Командир 203-го СП капитан Нагорный и комиссар этого полка тов. Азаренок до конца выхода из окружения сумели сохранить свой полк как боевую единицу, несмотря на то что полк в течение двух недель проходил с боями.
Группа командиров и политработников: Герои Советского Союза батальонный комиссар тов. Осипов, полковник Смирнов, батальонный комиссар Швейнов и другие по заданию Военного совета 30-й армии возглавили группу войск. Из отдельных частей и одиночных бойцов они сколотили боевые воинские подразделения, наладили в них партийно-политическую работу, установили железную воинскую дисциплину, ведя борьбу с малейшими проявлениями трусости и паникерства. Группа полковника Смирнова в течение двух недель дралась с противником, установила связь со штабом 29-й армии и действовала, выполняя его боевые приказы. Группа полковника Смирнова не скрывалась от врага, наоборот, нащупывала наиболее слабые места у противника, делала смелые налеты, разбивала узлы сопротивления, часто обращая противника в бегство. Группа вышла из окружения в составе 1870 человек… Все бойцы и командиры были вооружены и, кроме того, имели 14 станковых пулеметов, 33 ручных пулемета, 6 122-мм минометов, 3 76-мм пушки, 2328 гранат и 160 тысяч винтовочных патронов, 19 автомашин и 36 повозок.
Генерал-майор Орлов координировал действия групп, созданных из отходящих частей 20-й, 24-й и других армий, и с боями вывел из окружения более 5 тысяч вооруженных бойцов и командиров…
Особо следует отметить героизм танкистов 126, 127 и 128-й танковых бригад. Личный состав этих бригад вел бой до последнего снаряда, до последнего патрона, до последнего танка. Они смело вступили в бой с превосходящими силами противника, сгорали вместе с танками, но поля боя не покидали…»
Отнюдь не желая принижать подвига героически сражавшихся людей, но помня о своем обещании приоткрывать там, где это возможно, покров над «неизвестной войной», я приведу из того же донесения и некоторые факты, не украшающие наших бойцов и командиров.
«В ряде случаев командиры и политработники, в том числе штабы армий, дивизий и полков, оказавшись в окружении, растерялись и очень быстро потеряли связь со своими частями, перестали совершенно руководить ими. При прорыве противником левого фланга 20-й армии части 24-й армии стали в беспорядке отходить, открыв тем самым фланг 20-й армии и деморализовав ее части.
Получив приказ об отходе на новый рубеж, штаб 20-й армии и многие штабы частей и соединений потеряли управление своими частями и подразделениями…
То же самое произошло и со штабом 24-й армии, который шел отдельно от своих частей, не пытаясь восстановить связь со своими дивизиями и полками, восстановить порядок и боеспособность частей, не. заботясь о судьбе своих людей, боевой техники и материальных ценностей… В результате командирской неорганизованности целые дивизии и полки рассыпались на мелкие разрозненные группы и перестали быть боевыми единицами. Эти разрозненные группы, действуя самостоятельно, не могли прорваться из окружения… Политрук Комиссаров доложил: «В одной из деревень в районе Вязьмы группа безоружных красноармейцев осталась ночевать, зная о том, что противник находится в 3-4 километрах. Некоторые красноармейцы заявляли: „Нам некуда больше идти, нам все равно“. Эта группа людей в количестве 800 человек была захвачена в плен без единого выстрела… Много красноармейцев, и в первую очередь уроженцев областей, занятых противником, разбежались по домам и остались на территории, занятой противником».
Причину такого поведения дивизионный комиссар видит не в тех трагических бедах сталинского периода нашей истории, о которых мы сегодня говорим и пишем открыто, а совсем в ином. Нельзя, конечно, с позиций сегодняшнего дня упрекать комиссара, но все же то, в чем он видел тогда причины низкого морального духа, было весьма характерно для некоторой категории наших руководителей:
«Это свидетельствует о том, что требование приказа Ставки Верховного Главнокомандования № 270… (О репрессиях по отношению к попавшим в плен.-В. К.) многими не понято и не выполняется».
Однако рядом порой приводятся и другие причины, дающие более всестороннее представление о происходящем:
«Особенно следует отметить, что раненые бойцы и командиры, как правило, оставались без всякой медицинской помощи… Тяжелораненые или раненные в ноги, которые не могли идти и даже ползти, в лучшем случае оставались в деревнях или просто бросались на поле боя, в лесах и погибали медленной смертью от голода и потери крови.
Все это происходило на глазах у людей и являлось одной из причин того, что многие красноармейцы и командиры стремились уклониться от боя и скрытыми путями пробраться к своим частям, ибо в ранении видели неизбежность гибели».
10 октября, когда Жуков вступил в командование фронтом, на полосах газеты «Фелькишер беобахтер» пестрели такие заголовки: «Великий час пробил: исход восточной кампании решен», «Военный конец большевизма…», «Последние боеспособные советские дивизии принесены в жертву». Гитлер, выступая в Спортпаласе на торжестве по случаю одержанной победы, произнес:
«Я говорю об этом только сегодня потому, что сегодня могу совершенно определенно заявить: противник разгромлен и больше никогда не поднимется!»
Командующего группой армий «Центр» фон Бока даже испугала такая парадная шумиха в Берлине. Он сказал Браухичу:
— Разве вы не знаете, каково действительное положение дел? Ни Брянский, ни Вяземский котлы еще не ликвидированы. Конечно, они будут ликвидированы. Однако будьте любезны воздержаться от победных реляции!
В ответ главнокомандующий Браухич напомнил фельдмаршалу:
— Не забывайте о намерении Гитлера 7 ноября вступить в Москву и провести там парад. Я советую вам форсировать наступление.
В тот же день, 10 октября, Гальдер во время прогулки верхом упал с лошади и вывихнул ключицу. Его отправили в госпиталь, поэтому в его дневнике отсутствуют записи с 10 октября по 3 ноября. Свою первую запись после излечения Гальдер сделал 3 ноября 1941 года и дал в ней обобщенные сведения за те 23 дня, которые он отсутствовал. Не буду приводить его записи по другим фронтам, познакомимся только с положением группы армий «Центр», которая наступала на Москву против Западного фронта Жукова. Все эти дни продолжалось осуществление плана операции «Тайфун». Гальдер делает свои записи о ходе этого сражения. Вот что он пишет: «Группа армий „Центр“ подтягивает 2-ю армию (усиленную подвижными соединениями) на Курск, чтобы в дальнейшем развивать наступление на Воронеж. Однако это лишь в теории. На самом деле войска завязли в грязи и должны быть довольны тем, что им удается с помощью тягачей кое-как обеспечить подвоз продовольствия. Танковая группа Гудериана, медленно и с трудом продвигаясь, подошла к Туле (от Орла), 4-я армия во взаимодействии с танковой группой Гепнера прорвала оборонительную позицию противника (прикрывающую Москву) на участке от Оки (в районе Калуги) до Можайска. Однако намеченный севернее этого участка прорыв танковой группы Рейнгардта (который принял 3-ю танковую группу от Гота) на Клин из-за тяжелых дорожных условий осуществить не удалось, 9-й армии после тяжелых боев удалось стабилизировать положение в районе Клина и создать достаточно сильную оборону на своем северном фланге».
Как видим, в этих записях уже нет восторженных восклицаний о классическом развитии операции или о блестящем продвижении вперед с охватом Москвы. Темп наступления явно сбился, за 20 дней части противника продвинулись еле-еле, и уже нужно искать оправдание этой замедленности. В данном случае это грязь и плохие дороги (потом будут снег и морозы). Разумеется, нельзя отрицать, что распутица и бездорожье затрудняли продвижение танков, артиллерии и автотранспорта гитлеровцев. Но все же главной причиной потери темпа был наш отпор на всех главных направлениях армиям наступающих. Вот чего достиг Жуков небольшими силами, используя их именно на тех направлениях, где было острие наступления противника. Его предположения оправдались, немногие силы, которыми он располагал, оказались там, где нужно, и продвижение противника, как видим становилось все медленнее и медленнее.
После войны Лев Безыменский, известный журналист и знаток немецких военных документов (он и мне давал полезные советы), во время одной из поездок в Западную Германию Безыменский исследовал сохранившийся в архиве дневник фельдмаршала фон Бока. Этот документ интересен тем, что писался не для печати и поэтому достаточно достоверен. По нему можно довольно точно воспроизвести ход решений фон Бока и все детали действий противника, против которого вел бои Жуков под Москвой.
Главным беспокойством фон Бока в начальные дни октября было то, чтобы танковые части его группы армий не ввязались в уничтожение окруженных советских армий, а двигались дальше, дабы не позволить нам создать новый фронт обороны на подступах к Москве.
7 октября Бок приказывает 2-й танковой группе Гудериана взять Тулу и двигаться дальше на Коломну и Серпухов, 4-й танковой группе идти на Москву по шоссе Вязьма — Москва, 4-й и 9-й армиям вместе с 3-й танковой группой двигаться на Калугу и Гжатск и дальше на Москву. На Малоярославец двигалась дивизия СС «Рейх», а за нею шли 57-й и 10-й танковые корпуса.
На пути этой мощной танковой механизированной группы встали курсанты Подольских училищ, пехотного и артиллерийского, батарея 222-го зенитного артиллерийского полка, которая стала вести огонь по танкам, и подразделениям 17-й танковой бригады. Шесть суток эти замечательные воины удерживали и отбивали натиск мощнейшей танково-механизированной армады. Шесть суток! Только представьте себе, как молодые курсанты, не имеющие достаточного количества средств для борьбы с танками, несмотря ни на что, сдерживают и не пропускают противника к Москве! Как трудно было Жукову, с какими истерзанными частями он отбивал противника!
В эти дни к Боку прибыл главнокомандующий сухопутными войсками Браухич. Ознакомившись с обстановкой, он настоятельно потребовал послать в обход Москвы с севера, со стороны железной дороги Ленинград-Москва, 3-ю танковую группу. Опытный Бок возражал, предупреждая,» что танковые группы Рейнгардта и Гудериана в этом случае разойдутся слишком далеко, но Браухич добился того, что Бок получил на это соответствующий приказ еще и сверху.
Наступающие части 13 октября овладели Калугой. 15 октября Гепнер со своей танковой группой делает новый рывок вперед и прорывается через Московскую линию обороны. В штабе Гепнера делают такую запись: «Падение Москвы кажется близким».
В один из этих напряженных дней Сталин позвонил Жукову и спросил:
— Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас об этом с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.
Жуков некоторое время думал, наверное, эти секунды были для Сталина очень тягостны. Жуков же отчетливо понимал, какую ответственность он берет на себя любым — положительным или отрицательным — ответом. Проще было уклониться от однозначного суждения, но это было не в его характере. А главное — он был уверен, что предпринял все возможное и невозможное, чтобы отстоять столицу, поэтому твердо сказал:
— Москву, безусловно, удержим. Но нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков.
— Это неплохо, что у вас такая уверенность. Позвоните в Генштаб и договоритесь, куда сосредоточить две резервные армии, которые вы просите. Они будут готовы в конце ноября. Танков пока дать не сможем.
Этот разговор, очень нехарактерный для Сталина, встревожил и Жукова. Георгии Константинович вызвал к себе начальника охраны Бедова и сказал ему:
— Что-то очень тревожно в Москве. Поезжайте немедля в город, посмотрите, что там делается. Узнайте, где работают Верховный, начальник Генштаба. — Жуков помолчал и добавил доверительно: — Делать это надо очень осторожно. Понимаете?
Бедов попросил:
— Разрешите мне взять вашу машину, на ней пропуск на въезд в Кремль и ваши номера, которые все знают, иначе мне в Кремль не попасть, да и вообще по городу проехать свободнее.
Бедов выполнил поручение Жукова, он побывал в Кремле, узнал, что Сталин работает там. На своем месте в Генеральном штабе был и Шапошников: Бедов подробно рассказал мне об этой поездке. Чтобы читатели лучше представили себе, что тогда происходило в городе, я добавлю для полноты картины сведения из других источников.
В Москве в эти дни было неспокойно. О новом наступлении немецких войск узнали, конечно, не только в военных учреждениях, но и почти все жители Москвы. Артиллерийская канонада и бомбежки слышны были всем. Вот что сказано в воспоминаниях начальника тыла Красной Армии генерала А. В. Хрулева, человека, которому можно верить и который хорошо знал обстановку:
«Утром 16 октября мне позвонил начальник Генштаба маршал Б. М. Шапошников и передал приказ Сталина всем органам тыла немедленно эвакуироваться в Куйбышев. Ставка должна была согласно тому же приказу переехать в Арзамас. Для вывоза Ставки мне было приказано срочно подготовить специальный поезд. Позднее в тот же день у меня состоялся разговор со Сталиным, который подтвердил это распоряжение…»
Решение об эвакуации государственных учреждений, Генерального штаба и Ставки подтверждается и постановлением Государственного Комитета Обороны об эвакуации Москвы, где говорилось о необходимости немедленно начать эвакуацию правительства. Верховного Совета, наркоматов, дипломатического корпуса и других учреждений, о вывозе ценностей и исторических реликвий из Оружейной палаты Кремля. В одну из ночей, соблюдая строжайшую тайну, извлекли из Мавзолея тело В. И. Ленина и отправили под особой охраной в специальном вагоне в Куйбышев.
Был в этом постановлении и такой пункт, о существовании которого Сталину очень не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, особенно когда стало ясно, что Москва выстояла. В нем было сказано, что товарищ Сталин должен эвакуироваться сразу же после издания этого постановления.
Как же можно допустить, чтобы народ узнал о колебаниях великого полководца, о его попытке, прямо скажем, удрать из Москвы, когда войска из последних сил обороняли столицу? Поэтому долгие годы текст этого постановления не публиковался, во всяком случае до 1988 года.
Как только в Москве приступили к широкой эвакуации населения и учреждений, качалось то, что назвали позже «московской паникой», — беспорядки, о которых ходило и до сих пор ходит много слухов. Многие очевидцы подтверждают, что действительно в городе растаскивали товары из магазинов, складов, да, собственно, даже и не растаскивали, а было такое полуофициальное разрешение все разбирать.
О том, что происходило в эти дни в Москве, несколько раз публиковал обширные статьи журналист Лев Колодный. Ниже я пересказываю несколько эпизодов из них. Вот выдержки из двух писем, которые ему прислали читатели. В. Л. Таубен сообщил:
«В тот день на Большой Полянке я видел своими глазами: склады магазинов были открыты, продукты выдавались бесплатно всем, кто хотел их взять. Естественно, многие, я в том числе, восприняли это как знак предстоящей сдачи Москвы».
Москвичка Э. Борисова пишет:
«Утром того дня вдруг заговорило радио (черная тарелка), без всякого представления кто-то сообщил, что Москва находится в угрожающем положении и поэтому предлагается уезжать или уходить из города кто как может. Единственная дорога свободная — шоссе Энтузиастов, железная дорога — Ярославская. Предлагалось получить двухнедельное пособие на службе. И все. Кто говорил, от чьего имени, так и осталось неизвестным».
На вокзалах грузились эшелоны заводов и учреждений. Множество людей уходило пешком по шоссе — на восток страны.
Лихорадочно, торопливо работало в эти ночи (а по случаю спешки — даже днем) ведомство Берии. Срочно уничтожались арестованные и отбирались те, кого предстояло вывезти. Говорят, именно в эти дни были случаи, когда в тюрьмах Москвы расстреливали сотни человек в сутки. Наиболее «ценных» арестованных, которых готовили в качестве участников грандиозного процесса, похожего на «военный заговор» 1937-1938 годов, отправили под усиленным конвоем в Куйбышев. В этой группе были дважды Герой Советского Союза, помощник начальника Генерального штаба Я. Смушкевич, бывший заместитель наркома обороны и командующий советской авиацией генерал-лейтенант авиации Герой Советского Союза П. Рычагов и его жена, тоже летчица, генерал-полковник, начальник управления ПВО страны Герой Советского Союза Г. Штерн…
Только прибыли вагоны с узниками на место, как вслед им, 18 октября, пришло предписание наркома НКВД генерального комиссара государственной безопасности Берии — немедленно расстрелять 25 заключенных, среди которых находились и вышеназванные военачальники. Приказ был выполнен немедленно, все были расстреляны без суда и следствия.
В Москве начались грабежи и беспорядки, которые чинили дезертиры и всякая другая нечисть. 19 октября Государственный Комитет Обороны принял постановление о введении в Москве осадного положения. В первых строках говорилось о Жукове:
«Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100— 120 километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии т. Жукову».
Дальше говорилось о введении комендантского часа и о строжайшем наведении порядка в Москве органами охраны и войсками НКВД и милиции и предписывалось:
«Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду Военного Трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте».
1 ноября Жукова вызвали в Москву. Сталин сказал:
— Мы хотим провести в Москве кроме торжественного заседания по случаю годовщины Октября и парад войск. Как вы думаете, обстановка на фронте позволит нам провести эти торжества?
Жуков ответил:
— В ближайшие дни враг не начнет большого наступления. Он понес в предыдущих сражениях серьезные потери и вынужден пополнять и перегруппировывать войска. Против авиации, которая наверняка будет действовать, необходимо усилить ПВО и подтянуть к Москве истребительную авиацию с соседних фронтов.
Утром 6 ноября позвонил Сталин:
— Завтра будем проводить парад. А сегодня вечером будет торжественное заседание Моссовета, Для безопасности проведем его на станции метро «Маяковская». Позволит ли вам обстановка приехать на заседание?
Жуков присутствовал на этом торжественном заседании. Но на трибуне Мавзолея во время парада он не был, находился на командном пункте, готовый немедленно принять все необходимые меры, если гитлеровцы попытаются кинуться на Москву.
Для всей страны парад стал неожиданным, потрясающе радостным событием. Поэтому мне хочется коротко рассказать о том, что происходило тогда на Красной площади. Рассказать не от себя, — я в этот день был еще заключенным в одном из лагерей Сибири и писал письма Калинину с просьбой отправить меня на фронт.
Это был парад хотя и традиционный, но необыкновенный. Парад не только военный, но и политический, парад-вызов, парад презрения к врагу, парад-пощечина: вот вам! Вы кричите о взятии Москвы, а мы проводим свой обычный праздничный парад!
В дни, когда враг находился в нескольких десятках километров от города, проведение парада было очень рискованным. Ведь если бы немцы узнали о нем, они могли обеспечить десятикратное превосходство наземных и воздушных сил, пронзить, как ударом кинжала, нашу оборону на узком участке и ворваться прямо на Красную площадь. Разумеется, это предположение гипотетическое, однако же и не слишком. Немцы ведь не раз прошибали нашу оборону своими клиньями за короткое время и на большую глубину.
Но на этот раз они удара не подготовили. Их разведка не узнала о готовящемся сюрпризе. Когда начался парад, только в эту минуту была включена радиостанция и пошла трансляция на весь мир. Его, конечно, услышали и в Берлине, и в «Волчьем логове», но все это было так неожиданно, так невероятно, что не знали, что же предпринять. Все боялись доложить Гитлеру о происходящем. Он сам совершенно случайно, включив радиоприемник, услышал музыку и твердую поступь солдатских сапог. Фюрер сначала принял это за трансляцию о каком-то немецком торжестве, но, услышав русскую речь, команды на русском языке, понял, что происходит. Фюрер кинулся к телефону. Он понимал — ругать разведчиков и генштабистов не время, они ничего не успеют предпринять, поэтому позвонил сразу в штаб группы армий «Центр».
Услыхав голос телефониста, стараясь быть спокойным, чтоб не напугать отозвавшегося, сдержанно сказал:
— У телефона Гитлер, соедините меня с командиром ближайшей бомбардировочной эскадры,
Некоторое время Гитлер слышал в трубке только обрывки фраз, щелчки переключения на коммутаторах. В эти секунды в нем, будто переключаясь со скорости на скорость, разгорался гнев.
Взволнованный голос закричал в трубке:
— Где, где фюрер, я его не слышу!
— Я здесь, — сказал Гитлер. — Кто это?
— Командир двенадцатой бомбардировочной эскадры генерал…
— Вы осел, а не генерал. У вас под носом русские устроили парад, а вы спите, как свинья!
— Но погода, мой фюрер… она нелетная… снег…— Голос генерала прерывался.
— Хорошие летчики летают в любую погоду, и я докажу вам это. Дайте мне немедленно лучшего летчика вашей дивизии!
Лучшие летчики были где-то далеко, на полковых аэродромах, генерал, глядя на трубку, как на змею, поманил к себе офицера, случайно оказавшегося в кабинете. Офицер слышал, с кем говорил командир дивизии, лихо представился:
— Оберлейтенант Шранке у телефона!
Гитлер подавил гнев и заговорил очень ласково, он вообще разносил только высших военных начальников, а с боевыми офицерами среднего и младшего звена всегда был добр.
— Мой дорогой Шранке, вы уже не обер-лейтенант, вы капитан, и даже не капитан, а майор. У меня в руках Рыцарский крест — это ваша награда. Немедленно поднимайтесь в воздух и сбросьте бомбы на Красную площадь. Этой услуги я никогда не забуду!
— Немедленно вылетаю, мой фюрер! — воскликнул Шранке и побежал к выходу.
Услыхав потрескивание в трубке, командир дивизии поднес ее к уху — там звучал голос Гитлера:
— Генерал, генерал, куда вы пропали?
— Я здесь, мой фюрер, — сказал упавшим голосом генерал и тоскливо подумал: «Сейчас он меня разжалует». Но Гитлер понимал: сейчас главное — успеть разбомбить парад: времени для разжалования и нового назначения нет.
— Генерал, даю вам час для искупления вины. Немедленно вслед за рыцарем, которого я послал, вылетайте всем вашим соединением. Ведите его сами. Лично! Жду вашего рапорта после возвращения. Все.
Вновь испеченный майор Шранке через несколько минут был уже в воздухе. Он видел, как вслед за ним взлетали тройки других бомбардировщиков. Облачность была плотная, идти надо было по компасу и по расчету дальности. Он приказал штурману тщательно проделать все эти расчеты для точного выхода на цель.
…Шранке не долетел до Москвы, его самолет и еще двадцать пять бомбардировщиков были сбиты на дальних подступах, остальные повернули назад.
Стремясь к максимальной подлинности при описании событий, я дальше воспользуюсь рассказом очевидца, который не только присутствовал на том параде, но и описал его в газете тогда же, в ноябре 1941 года. Писатель Евгений Захарович Воробьев — мой старый добрый друг, я еще расспросил его с пристрастием о том параде, выясняя побольше деталей, и дополнил ими его ранее опубликованную газетную статью.
— Я был корреспондентом газеты Западного фронта «Красноармейская правда», — начал Евгений Захарович. — Корреспонденты других газет на этот раз собрались у левого крыла Мавзолея. На довоенных парадах здесь обычно стояли дипломаты, военные атташе. Теперь дипломатического корпуса на параде не было — посольства эвакуировались в Куйбышев. Мы стояли так близко, что я слышал, как Сталин, выйдя на балкон Мавзолея, где, видимо, ветер был сильнее, чем у нас внизу, сказал:
— А здорово поддувает…
И потом немного позже, радуясь непогоде, которая затрудняла нападение вражеской авиации, Сталин усмехнулся, когда снег пошел еще гуще, и сказал тем, кто стоял с ним рядом:
— Везет большевикам, бог им помогает…
Парад принимал С. М. Буденный, командовал парадом генерал-лейтенант П. А. Артемьев. Вопреки традиции сегодня произнес речь не тот, кто принимал парад, а Сталин. Именно в этот день он сказал запомнившиеся всем слова:
«Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!..»
На парад вышли курсанты военных училищ, полки дивизии особого назначения имени Дзержинского, Московский флотский экипаж.
А отдельные армейские батальоны были незаметно для противника введены в Москву только для участия в параде.
Вслед за частями и подразделениями, прибывшими с фронта, прошагал полк народного ополчения — разношерстное и пестрое войско. Полушубки, бушлаты, стеганые ватники, бекеши и шинели, иные шинели еще помнили Каховку и Царицын, Касторную и Перекоп… Сапоги, валенки, ботинки с обмотками… Шапки-ушанки, буденовки, треухи, картузы, кубанки, папахи… Винтовки вперемешку с карабинами, мало автоматов и совсем нет противотанковых ружей.
Надо признать, вид у бойцов народного ополчения был недостаточно молодцеватый, непарадный. Долговязый парень, из тех, кого называют «дядя, достань воробушка», затесался на левый фланг и шагал в соседстве с низенькими, приземистыми. Но кто бы поставил в упрек бойцам народного ополчения плохую выправку? Их ли вина, что не осталось времени на. строевые занятия? Люди непризывного возраста и не весьма отменного здоровья учились маршировать под аккомпанемент близкой канонады.
В то праздничное утро, совсем как в годы гражданской войны, парад стал одновременно проводами на фронт. В отличие от мирных парадов сегодня винтовки, пулеметы, орудия, танки были снабжены боеприпасами. И одна из верных примет того, что путь с Красной площади вел не в казармы, а на позиции, — у многих участников парада заплечные вещевые мешки.
Позже по площади с железным громыханием провезли пушки. Иные из них казались прибывшими из другой эпохи — «времен Очакова и покоренья Крыма». Наверно, то были очень заслуженные пушки; но за выслугой лет им давно пора на музейный покой. И если они дефилировали, то лишь потому, что все боеспособные пушки нужны, до зарезу нужны были на фронте и не могли покинуть своих огневых позиций.
Затем, к нашей радости, прошли танки, их было много, около двухсот, в том числе немало тяжелых. Танкисты оказались в Москве мимоездом. Накануне самого праздника две танковые бригады выгрузились на задворках вокзалов, на станциях Окружной дороги. С Красной площади танки держали путь прямехонько на исходные позиции. Может, для того, чтобы сократить дорогу, танки сегодня не спускались, как обычно, мимо Василия Блаженного к набережной, а возле Лобного места поворачивали налево и через Ильинку и площадь Дзержинского спешили на Ленинградское, Волоколамское и Можайское шоссе.
Долго по мостовым города громыхали танки, тягачи, броневики, пушки, слышались цоканье копыт, маршевый шаг пехоты, скрип обозов, тянувшихся из города на его окраины, в пригороды, предместья… На фронт!
Евгений Захарович посмотрел на меня, седой, белоголовый. Мне на миг показалось, что это он запорошен снегом, еще тем, что шел над Красной площадью в ноябре сорок первого…
Доклад и выступление Сталина использовались политработниками для поднятия духа сражающихся воинов. Вот о чем говорят документы. Из донесения 11 ноября 1941 года:
«Во всех частях фронта широко развернута работа по изучению доклада товарища Сталина на торжественном заседании Моссовета 6 XI 41 года… Работники политотделов выехали в части. Основной формой работы является индивидуальная и коллективная читка доклада и беседы. Доклад товарища Сталина вызвал большой политический подъем личного состава».
Далее приводятся примеры:
«Красноармеец 765-го СП Т. Машков заявил: „Выступление товарища Сталина на Красной площади — самый сильный удар по гитлеровской банде убийц. Мудрого товарища Сталина не запугаешь, он знает цену Гитлера и его банды и знает, как их победить. Выступление товарища Сталина вселяет полную уверенность в победу, зовет на подвиги во имя Родины“.
«В октябре месяце подано 386 заявлений о приеме в члены ВКП (б), 1135 заявлений о приеме в кандидаты ВКП (б), 2274 о приеме в члены ВЛКСМ. Особенно выросла тяга в партию и комсомол после опубликования в газетах доклада товарища Сталина. Многие бойцы и командиры подавали заявления сразу же после коллективной читки доклада товарища Сталина…
Бойцы и командиры частей фронта на призыв вождя народов товарища Сталина — никакой пощады немецким оккупантам — отвечают конкретными боевыми делами. Личный состав частей 16-й армии в течение 12-14 ноября уничтожил и захватил 80 танков, три тяжелых орудия, 20 орудий ПТО, 40 пулеметов и много других трофеев. В боях за Скирмантово и Козлове частями 1-й гвардейской и 28-й танковой бригад захвачено: 30 танков, 3 тяжелых орудия, 12 орудий ПТО, 10 станковых пулеметов, 10 ручных пулеметов, 12 минометов, 30 винтовок, автомашины, мотоциклы, уничтожено до полка пехоты и взято в плен 40 немецких солдат».
Но в эти же дни происходит и такое:
«8 ноября шесть красноармейцев и младший командир 6-й стрелковой роты 774-го СП 222-й СД младший сержант Тонких Ю. Г., рождения 1921 года, уроженец Воронежской области, перешли на сторону противника. Все указанные красноармейцы и младший командир находились в боевом охранении. Изменник Тонких считался лучшим командиром и 7 ноября был награжден ценным подарком».
«Комиссар 67-го железнодорожного батальона 1-й жел. дор. бригады старший политрук Ларин К— И., рождения 1905 года, член ВКП (б), рабочий, русский, б октября, в период отхода наших частей, дезертировал, захватив с собой красноармейца Полторацкого… 31 октября Ларин явился в батальон и среди нач. состава вел антисоветские, пораженческие разговоры. Ларин исключен из партии и предан суду ВТ…»
Приведу еще некоторые факты из донесений, свидетельствующие о том, в каких труднейших условиях приходилось Жукову организовывать защиту Москвы.
«Части ощущают большие затруднения в обеспечении личного состава теплым обмундированием. В частях фронта недостает: шапок-ушанок нач. состава 12 877, шапок-ушанок для рядового состава 50223, телогреек ватных 136784, шаровар ватных 168754, гимнастерок суконных нач. состава 6466, шаровар суконных amp;221, свитеров 25 107, перчаток теплых 89 360, рубах теплых 105 952, кальсон теплых 89 907, подштанников полушерстяных 112 534…
Большой недостаток обуви в 126-й СД (16-я армия), где 1080 человек совершенно не имеют обуви. В частях 49-й армии недостает 4700 пар ботинок… Причины недостачи вещевого имущества: 1. Соединения, прибывшие из внутренних округов, не имеют теплого обмундирования (78-я СД, 58-я ТД). 2. Выходящие из окружения бойцы и командиры теплого обмундирования не имеют. 3. Медленно продвигаются транспорты с обмундированием к месту назначения. Интендантское управление фронта обещало 5-й армии до 13 ноября полностью удовлетворить все заявки на вещевое имущество, за исключением валенок, полушубков и шинелей. Но эти неоднократные обещания не выполнены».
«В результате проводимой работы… бытовое обслуживание бойцов и командиров улучшилось. В большинстве частей бойцы и командиры получают горячую пищу два раза в день. Улучшилось снабжение личного состава водкой и махоркой… Но нет кипятильников, кипятить чай не в чем. Во многих частях недостает большого количества кухонь и котлов. Пища готовится в русских печах в крестьянских избах. В 222-й СД положено иметь 84 кухни, имеется 19…»
Создалось очень сложное положение у обеих сторон — и у наступающих, и у обороняющихся. Казалось бы, в самой сложной ситуации полководец волен выбирать любую форму маневра для того, чтобы выполнить задачу, которая перед ним стоит, то есть успешно наступать или успешно обороняться. Но это только теоретически, потому что каждый раз полководец зависит от многих условий, от обстановки, сложившейся в данном конкретном случае. Это особенно наглядно видно в той ситуации, о Которой идет речь.
Фельдмаршал фон Бок не мог продолжать наступление в той группировке, которая была создана по прежнему его замыслу. Операция «Тайфун», по сути дела, захлебнулась после ее успешного начала. Фон Бок намеревается теперь уже не завершать операцию «Тайфун», а осуществить новую, он назвал ее «Московские Канны». Как видим, опять «классический образец». Несмотря на сложность обстановки, мечты не покидают немецкого полководца. На сей раз фон Бок решает осуществить двойное окружение только Москвы. Первый внутренний охват войск Западного фронта должны осуществить 4-я танковая группа Гепнера и 4-я полевая армия фельдмаршала Клюге. Танковая группа должна наступать на истринском направлении с рубежа Волоколамск, а 4-я полевая армия на подольском направлении из района Наро-Фоминск — Серпухов. Кольцо внутреннего охвата они должны замкнуть непосредственно в Москве.
Второй, внешний, охват должны произвести: 3-я танковая группа Рейнгардта ударом севернее Москвы на восток, на Клин и Дмитров и двигающаяся ей навстречу с юга 2-я танковая группа Гудериана ударом из района Тулы на Коломну. Эти две танковые клешни должны были замкнуть кольцо внешнего охвата в районе Ногинска.
Принимая это решение и ставя такие задачи, фельдмаршал фон Бок учел недостаток своего, предыдущего решения, когда его части, ввязавшись в бой с окруженными советскими армиями под Вязьмой, вынуждены были отражать активные действия тех, кто пытался вырваться из кольца, и одновременно получали в спину удары контратакующих советских войск, находившихся вне кольца. Теперь, создавая двойное окружение, фон Бок хотел надежно обеспечить соединения, непосредственно окружающие и врывающиеся в Москву. Они могли, по его представлению, спокойно осуществить поставленную задачу, так как их тылы будут обеспечены вторым внешним кольцом окружения.
Подготовку и проведение этой операции надо было вести ускоренными темпами, чтобы не дать советским частям опомниться и организовать оборону. Надо было бить, пока брешь, созданная из-за окружения наших армий под Вязьмой, ничем еще, по сути дела; не была заполнена.
Отдадим должное организованности и опыту гитлеровских штабов и войск: они сумели в короткое время подготовить эту новую сложную операцию, успели подтянуть резервы и доукомплектовать части людьми и танками и, главное, создать большое превосходство сил на узких участках, там, где наносились главные удары.
В общей сложности, фон Бок сосредоточил на московском направлении пятьдесят одну дивизию, в том числе тридцать одну пехотную, тринадцать танковых и семь механизированных. Кроме этих наземных войск группу армий «Центр» поддерживал 2-й воздушный флот, в котором было более 650 боевых самолетов. Силы немалые! Опасность удара такой огромной армады была очень велика. Фон Бок и главнокомандующий сухопутными войсками Браухич с полным основанием считали, что разработанная ими операция «Московские Канны» должна пройти успешно, сил вполне достаточно, чтобы нанести четыре стремительных удара, окружить и захватить Москву, тем более что, по их представлению, советская сторона не имела реальных возможностей противостоять этому новому мощному наступлению.
К 15 ноября гитлеровские армии готовы были ринуться вперед.
Командующий Западным фронтом Жуков тоже не терял времени. Все, что можно было найти из частей, не попавших в окружение, а также несколько дивизий народного ополчения, сформированных в Москве, специальные части, военные училища — все он сосредоточивал и ставил на тех направлениях, где ожидал удара противника.
Случаются в жизни полководца неприятности, которые приносит ему не противник, а свой более высокий по рангу начальник. Георгий Константинович уже пережил не одну такую неприятность, вплоть до снятия с должности начальника Генерального штаба. Не одну неприятную ситуацию пришлось пережить ему и в битве за Москву.
Когда дело касалось личных затруднений, незаслуженной обиды, это скрепя сердце он мог перенести, но когда от непонимания его планов могло рухнуть то, что уже сделано, а от этого зависела судьба не только его, Жукова, но и Москвы, тут переживания были особенно тягостны.
Когда Жуков с таким трудом, почти из ничего, слепил оборону на главных направлениях, ему позвонил Сталин. Он звонил нередко и прежде, поэтому Жуков и этот разговор начал в обычном деловом тоне, но когда он понял, что затевает Верховный, то разволновался и тон разговора стал напряженным.
— Как ведет себя противник? — спросил Сталин.
— Заканчивает сосредоточение своих ударных группировок и, видимо, в скором времени перейдет в наступление.
— Где вы ожидаете главный удар?
— Из района Волоколамска. Танковая группа Гудериана, видимо, ударит в обход Тулы на Каширу.
— Мыс Шапошниковым считаем, что нужно сорвать готовящиеся удары противника своими упреждающими контрударами, Один контрудар надо нанести в районе Волоколамска, другой — из района Серпухова во фланг 4-й армии немцев. Видимо, там собираются крупные силы, чтобы ударить на Москву.
— Какими же силами, товарищ Верховный Главнокомандующий, мы будем наносить эти контрудары? Западный фронт свободных сил не имеет. У нас есть силы только для обороны.
— В районе Волоколамска используйте правофланговые соединения армии Рокоссовского, танковую дивизию и кавкорпус Доватора. В районе Серпухова используйте кавкорпус Белова, танковую дивизию Гетмана и часть сил 49-й армии.
— Считаю, что этого делать сейчас нельзя. Мы не можем бросать на контрудары, успех которых сомнителен, последние резервы фронта. Нам нечем будет тогда подкрепить оборону войск армий, когда противник перейдет в наступление своими ударными группировками.
— Ваш фронт имеет шесть армий, Разве этого мало?
— Но ведь линия обороны войск Западного фронта сильно растянулась, с изгибами она достигла в настоящее время более 600 километров. У нас очень мало резервов в глубине, особенно в центре фронта,
— Вопрос о контрударах считайте решенным. План сообщите сегодня вечером, — недовольно отрезал Сталин.
Минут через пятнадцать к Жукову зашел Булганин и сказал:
— Ну и была мне сейчас головомойка!
— За что?
— Сталин сказал: «Вы там с Жуковым зазнались. Но мы и на вас управу найдем!» Он потребовал от меня, чтобы я сейчас же шел к тебе и мы немедленно организовали контрудары.
Жуков был мастером по контрударам, он это показал особенно ярко в обороне Ленинграда. Может быть, помня об этих успешных действиях, Сталин и Шапошников решили под Москвой применить такую же тактику? Но давно известно: любые тактические приемы приносят успех только при соответствующих условиях. При малых силах и при полном отсутствии резервов, как это было в те дни под Москвой, решиться на контрудары было не только неправильно, но и весьма рискованно.
Жуков выполнил приказ Сталина: удары состоялись. Вот каково мнение Рокоссовского, Командовавшего 16-й армией, по поводу контрудара:
«Неожиданно был получен приказ Командующего Западным фронтом — нанести удар из района севернее Волоколамска по волоколамской группировке противника. Срок подготовки определялся одной ночью. Признаться, мне было непонятно, чем руководствовался командующий, отдавая такой приказ. Сил мы могли выделить немного, времени на подготовку не отводилось, враг сам готов двинуться на нас. Моя просьба хотя бы продлить срок подготовки не была принята во внимание. Как и следовало ожидать, частный контрудар, начатый 16 ноября по приказу фронта, принес мало пользы. На первых порах, пользуясь неожиданностью, нам удалось даже вклиниться километра на три в расположение немецких войск. Но в это время они начали наступление на всем фронте армии. Нашим выдвинувшимся вперед частям пришлось поспешно возвращаться…»
Как вы думаете, что лучше: отражать наступление противника, находясь на позициях, подготовленных к обороне, или выйти ему навстречу в «чисто поле»? В обороне перед траншеями — мины, в боевых порядках пехоты окопались противотанковые пушки, а в тылу — артиллерия, пристрелявшая все подступы к обороне. В траншеях подготовлены гранаты, патроны, бутылки с горючей смесью. Здесь все обжито, здесь, как говорится, и стены помогают. А войска, вышедшие из оборудованных позиций, все эти преимущества потеряли, оставили за спиной и при своей малочисленности, конечно, были обречены на неуспех.
«Поспешно возвращались», — пишет Рокоссовский. А сколько не вернулось, легло в землю, ослабив тем самым и без того малые силы обороняющихся?! В общем, ой как тяжело слово Верховного! Многих он уложил в братские могилы понапрасну и в этом вот случае. А Рокоссовский, увы, всю ответственность возлагает в своих воспоминаниях на Жукова: «…мне было непонятно, чем руководствовался командующий, отдавая такой приказ».
Итак, 16 ноября войска Западного фронта, выполняя приказ Сталина нанесли контрудары. Выбиваясь из последних сил, вступили они в схватку с противником. И в это же утро перешли в наступление гитлеровцы! Вот что пишет Жуков о создавшемся критическом положении:
«С утра 16 ноября вражеские войска начали стремительно развивать наступление из района Волоколамска на Клин. Резервов в этом районе у нас не оказалось, так как они по приказу Ставки (читай: Сталина. — В. К.) были брошены в район Волоколамска для нанесения контрудара, где и были скованы противником».
Несмотря на упорное сопротивление дивизий генерала И. В. Панфилова, полковника А. П. Белобородова, генерала П. Н. Чернышева, курсантского полка С. И. Младенцева, танковой бригады генерал-майора М. Е. Катукова, противник, имея большие силы на узком участке, продолжал продвигаться вперед.
Именно в этот день совершили свой подвиг 28 панфиловцев, отражая удар врага. А через два дня здесь же, на этом направлении, 18 ноября погиб и сам генерал Панфилов.
Противник, несмотря на превосходство в силах, все же почувствовал, что ему не удастся пробиться на волоколамском направлении. Поэтому, продолжая наступать здесь, он перенес направление своего главного удара южнее Волжского водохранилища.
Генерал Рокоссовский, на 16-ю армию которого ринулась мощная 4-я танковая группа Гепнера, заметил некоторое ослабление действий противника вдоль Волоколамского шоссе и не сомневался, что противник ищет и обязательно ударит где-то в новом месте. Оценивая местность и группировку наступающих, он предвидел, что, вероятнее всего, они нанесут удар южнее водохранилища, а там положение наших войск может быть очень устойчивым. Как пишет в своих воспоминаниях Рокоссовский:
«Само водохранилище, река Истра и прилегающая местность представляли прекрасный рубеж, заняв который заблаговременно, можно было, по моему мнению, организовать прочную оборону, притом небольшими силами… Всесторонне все продумав и тщательно обсудив со своими помощниками, я доложил наш замысел командующему фронтом (то есть Жукову. — В. К.) в просил его разрешить отвести войска на истринский рубеж, не ожидая, пока противник силою отбросит туда обороняющихся и на их плечах форсирует реку и водохранилище».
Жуков не посчитался с мнением Рокоссовского и приказал не отходить ни на шаг и удерживать занимаемый рубеж. Как видим, и у Жукова бывали моменты, когда он мог закусить удила и вопреки здравому смыслу, не считаясь с предложением такого опытного командующего, каким был Рокоссовский, настаивать на своем.
Понимая, что если части 16-й армии на этом участке не устоят, то путь на Москву будет открыт, и это возлагает на него как командующего армией огромную ответственность, Рокоссовский решил послать телеграмму начальнику Генерального штаба Шапошникову, мотивировав в ней свое предложение. Вскоре он получил ответ, что Генеральный штаб разрешает ему осуществить принятое решение. Однако не успели Рокоссовский и его штаб отдать соответствующие распоряжения частям, как пришел грозный письменный приказ Жукова:
«Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не Отступать. Генерал армии Жуков».
В этих коротких строках наглядно проявился жуковский характер: его темперамент и его крутость. Но в данном случае он оказался не прав. Войска не удержали подступы к водохранилищу, противник отбросил их и, как предвидел Рокоссовский, на плечах отступающих переправился на восточный берег реки Истры и захватил там плацдармы.
Вы, наверное, не раз встречали в военной литературе это образное и не совсем военное выражение «на плечах». Что же это означает в действительности? А это значит, что войска отходят или даже бегут, противник их давит танками, расстреливает из пулеметов, артиллерией, врывается прямо в боевые порядки, в гущу вот этих бегущих людей, когда они находятся вне траншей, не имеют на огневых позициях пулеметов и артиллерии. Практически в этом случае наступающая сторона чаще всего даже опережает отступающую и выходит на следующий рубеж раньше, чем его успеет занять отходящий.
Такое положение сложилось и в районе водохранилища. А если бы Жуков согласился с Рокоссовским, то потерь было бы меньше: войска, переправившись на восточный берег канала, успели бы там закрепиться и оттуда, из-за водной преграды, скорее всего остановили бы врага.
Рокоссовский по этому поводу пишет:
«Не только мы, но и весь Западный фронт переживал крайне трудные дни. И мне была понятна некоторая нервозность и горячность наших непосредственных руководителей. Но необходимым достоинством всякого начальника является его выдержка, спокойствие и уважение к подчиненным. На войне же — в особенности. Поверьте старому солдату: человеку в бою нет ничего дороже сознания, что ему доверяют, в его силы верят, на него надеются… К сожалению, командующий нашим Западным фронтом не всегда учитывал это».
В этих словах звучит явный упрек Георгию Константиновичу за те потери, которые понесли войска, и боль за дело, которому повредила вспыльчивость Жукова.
Но можно понять и Жукова. Имея ограниченное количество войск и организовав оборону лишь на отдельных направлениях, он понимал: если противник разгадает его замысел, то может в любой момент отказаться от наступления на удобных танкодоступных направлениях и пойти правее и левее, там, где, по сути дела, войск у Жукова нет совсем. И тогда судьба Москвы была бы решена, тогда он, Жуков, не отстоял бы Москву. Этим объясняются его нервозность и его нетерпимость к каким бы то ни было отклонениям от его решения. А решение это звучало коротко: стоять насмерть на занимаемых позициях, там, где подготовлена оборона!
29 ноября гитлеровские войска прорвались через канал Москва — Волга в районе Яхромы. Это была очень серьезная опасность, так как противнику удалось преодолеть водный рубеж, на который опиралась оборона 16-й армии Рокоссовского. Надо было немедленно бросать все силы для того, чтобы отразить этот прорыв.
И вот в этот момент произошел очередной, так сказать, каприз Сталина. Кто-то ему доложил о том, что гитлеровцы овладели городом Дедовском. А Дедовск — это уже в непосредственной близости от Москвы. Сталин немедленно позвонил Жукову:
— Вам известно, что занят Дедовск?