Смертельная белизна Гэлбрейт Роберт
– Класс! Это тебе.
Необъятный букет восточных лилий перекочевал к Робин.
– Спасибо, – сказала она. – Пойду поставлю в воду.
У них не было достаточно большой вазы, но Робин решительно не могла просто оставить подаренные цветы в раковине. Ей слышно было, как Сара хохочет в кухне, заглушая даже Coldplay и Рианну, исполнявших «Princess of China»[8]. Робин достала из шкафа ведерко, стала наполнять его из-под крана и, естественно, забрызгалась.
Она не забыла, что уже просила Мэтью не приглашать Сару перекусить вместе в обеденный перерыв. А узнав, что Мэтью в возрасте уже за двадцать крутил с Сарой роман, стала настаивать на полном разрыве этого знакомства. Однако Том помог Мэтью получить продвижение по службе, а Сара в последнее время носила на пальце крупный бриллиант-солитер, и Мэтью, наверное, не видел ничего предосудительного в общении с будущими супругами Тэрви.
Робин слышала, как они втроем топают наверху. Мэтью проводил экскурсию по комнатам. Робин вытащила ведерко с лилиями из раковины и затолкала в угол кухонной столешницы, рядом с чайником, спрашивая себя, не слишком ли гадко подозревать, что Сара принесла букет с умыслом – чтобы хоть ненадолго отделаться от хозяйки дома. В разговорах с Мэтью Сара вечно переходила на игривый тон, который усвоила еще в студенческие годы.
Налив себе вина, Робин вышла из кухни в тот момент, когда Мэтью вел Тома и Сару в гостиную.
– …а лорд Нельсон и леди Гамильтон жили, как считается, в доме номер девятнадцать, но улица в ту пору называлась Юнион-стрит. – Он разливался соловьем. – Так, кто хочет выпить? Прошу на кухню, там все готово.
– Шикарно, Робин, – сказала Сара. – Такой дом – большая редкость. Вам, с моей точки зрения, просто повезло.
– Мы ведь его только снимаем, – пояснила Робин.
– Правда? – насторожилась Сара, и Робин поняла, что та делает выводы не о состоянии рынка недвижимости, а об их с Мэтью браке.
– Замечательные серьги, – сказала Робин, чтобы только сменить тему.
– Миленькие, правда? – подхватила Сара, отбрасывая назад волосы, чтобы продемонстрировать серьги во всей красе. – Подарок от Тома на день рождения.
Опять раздался звонок. Робин пошла открывать, надеясь, что пришел кто-то из тех немногих, кого пригласила она. Увидеть сейчас на пороге Страйка она, конечно, не надеялась. Он непременно опоздает, как бывало в половине таких случаев.
– О, слава богу, – выдохнула Робин при виде Ванессы и сама удивилась испытанному облегчению.
Ванесса Эквензи служила в полиции – высокая чернокожая женщина с миндалевидными глазами, модельной внешностью и завидным самообладанием. На новоселье Ванесса пришла одна. Ее бойфренд, судмедэксперт Скотленд-Ярда, в тот вечер оказался занят. Робин была разочарована: ей давно хотелось с ним познакомиться.
– Ты как, в порядке? – вручая ей бутылку красного вина, спросила Ванесса.
На ней было платье густо-лилового цвета на тонких бретельках. Робин в который раз пожалела, что не рискнула надеть свое изумрудно-зеленое.
– Да, все прекрасно, – ответила Робин. – Пойдем во дворик. Там можно курить.
Она провела Ванессу через гостиную, мимо Сары и Мэтью, которые теперь не стесняясь подшучивали над лысеющим Томом.
Стена, выходившая на задний двор, была увита плющом. В терракотовых вазонах зеленели аккуратно подстриженные кусты. Робин, сама не курящая, заранее расставила тут и там складные стулья и пепельницы, а также множество чайных свечей. Мэтью раздраженно поинтересовался, с какой стати она так печется о курильщиках. Робин прекрасно понимала, к чему он клонит, но не стала себя выдавать.
– Мне казалось, Джемайма курит, – не моргнув глазом пояснила она.
Джемайма была начальницей Мэтью.
– А-а, – замялся тот, сбитый с толку. – Да. Но только в неформальной обстановке.
– Ну, хотелось бы верить, что у нас неформальная обстановка, Мэтт, – добродушно заметила Робин.
Она захватила стакан для Ванессы, вернулась в гостиную и увидела, что ее подруга, заметно оживившись, обратила свои красивые глаза к Саре Шедлок, которая при активном содействии Мэтью все еще подтрунивала над облысением Тома.
– Она, точно? – спросила Ванесса.
– Она, – подтвердила Робин.
Эта моральная поддержка дорогого стоила. Они были знакомы давно, однако сдружились примерно полгода назад, и только тогда Робин доверила Ванессе историю своих отношений с Мэтью. До этого они, отправляясь в кино или недорогие рестораны, делились мнениями только о следственной работе, о политике и одежде. Ни с одной другой знакомой Робин не чувствовала себя так легко и свободно, как с Ванессой. Мэтью был с ней в компании два раза и сказал, что находит ее холодной, но так и не смог объяснить почему.
У нее сменилась целая плеяда бойфрендов; была и одна помолвка, но Ванесса не простила жениху измены. Иногда Робин задумывалась, не считает ли Ванесса ее, вышедшую замуж за своего первого парня, до смешного инфантильной.
Очень скоро в гостиную нагрянуло еще с десяток гостей – это были коллеги Мэтью с своими женами и девушками; они, совершенно очевидно, для начала разогрелись в баре. Робин понаблюдала, как их приветствует Мэтью и громко объясняет, где стоит спиртное. У него прорезался хвастливый тон, который ей доводилось слышать на корпоративах. От этого тона ее трясло.
Вечеринка быстро стала многолюдной. Робин знакомила присутствующих, показывала, где какие бутылки, выставляла новые стаканчики и передавала над головами тарелки с закусками, так как в кухне уже было не протолкнуться. Только после прихода Энди Хатчинса с женой она почувствовала, что может на какое-то время расслабиться и пообщаться со своими друзьями.
– А для вас, – говорила она Энди и Луизе, провожая их во дворик, – я приготовила отдельное блюдо. Знакомьтесь, кстати: это Ванесса. Она служит в Центральном полицейском управлении. Ванесса, это Энди и Луиза. Побудь тут, Энди. Я сейчас принесу. Закуска – без капли молочных продуктов.
На кухне стоял Том и загораживал собой холодильник.
– Извини, Том, я должна…
Он заморгал, потом отодвинулся в сторону. Уже пьян, подумала Робин, а еще только девять вечера. До ее слуха доносился гогот Сары.
– Давай помогу. – Том придержал дверцу, грозившую захлопнуться.
Робин склонилась к нижней полке, чтобы достать приготовленную безлактозную еду, не подвергавшуюся тепловой обработке.
– Боже, у тебя обалденная задница, Робин.
Она выпрямилась, но промолчала. За пьяной усмешкой Тома сквозила тоска, подобная ледяному ветру. Мэтью упоминал, что Том страшно комплексует из-за лысины и даже подумывает о пересадке волос.
– Красивая рубашка, – сказала Робин.
– Что? Эта? Нравится? Она купила. У Мэтью есть точно такая, верно?
– Хм, не уверена, – ответила Робин.
– Не уверена, – с отрывистым, гаденьким смешком передразнил он. – Где твои глаза? Дома не зевай, Роб.
На миг сочувствие Робин смешалось со злостью; потом же, решив, что с пьяным спорить бесполезно, она просто вышла из кухни с закуской для Энди.
Гости расступились, давая ей пройти, и она сразу заметила Страйка. Он стоял спиной к ней и разговаривал с Энди. Рядом, в алом шелковом платье, красовалась Лорелея с каскадом темных волос, как в рекламе дорогого шампуня. Каким-то образом за время краткого отсутствия Робин к этой группе примкнула и Сара. При виде Робин у Ванессы дрогнул уголок рта.
– Привет, – сказала Робин, опуская тарелку на чугунный столик рядом с Энди.
– Робин, привет! – сказала Лорелея. – Такая дивная улица!
– Да, приятная, верно? – ответила Робин, пока Лорелея чмокала воздух у нее за ухом.
Страйк тоже наклонился к хозяйке дома. Его щетина кольнула щеку Робин, но губы даже не прикоснулись к ее коже. Он уже открывал банку пива «Дум-бар» из принесенной сцепки.
Робин мысленно отрепетировала, что скажет Страйку на своем новоселье: спокойные, дежурные фразы, которые покажут, что сожалений у нее нет, что якобы существуют некие противовесы, хотя и недоступные его пониманию, склонившие чашу весов в пользу Мэтью. Она хотела также расспросить его подробнее о странном поведении Билли и о задушенном ребенке. Однако Сара в это время распространялась на тему известного аукционного дома «Кристис», где она работала, и вся компания внимала ей одной.
– Да, у нас третьего числа будет торговаться «Шлюз», – вещала Сара. – Констебль, – великодушно добавила она для дилетантов. – Мы ожидаем получить больше двадцати.
– Тысяч? – изумился Энди.
– Миллионов, – фыркнула в ответ Сара с покровительственным смешком.
За спиной у Робин хохотнул Мэтью, и она машинально посторонилась, чтобы впустить его в круг. Поскольку речь зашла о крупных суммах, его лицо просияло от восторга. Не исключено, подумала Робин, что именно об этом беседуют Сара и Мэтью во время совместных обедов: о деньгах.
– В прошлом году «Джимкрэк» ушел за двадцать два с лишним. Стаббс[9]. Третье место среди самых дорогих картин старых мастеров.
Пальцы Лорелеи с красными ногтями скользнули, как заметила краем глаза Робин, в ладонь Страйка, исполосованную тем же ножом, который навсегда оставил шрам и на ее предплечье.
– Скучно, скучно, скучно! – театрально воскликнула Сара. – Хватит о работе! Кто-нибудь раздобыл билеты на Олимпиаду? Том – мой жених – в ярости! Нам достались только на пинг-понг! – Сара скривилась. – А у вас у всех какие успехи?
Робин увидела, как Страйк и Лорелея обменялись быстрыми взглядами, и поняла, что они призывают друг друга смириться с набившей оскомину темой. На миг пожалев, что эти двое здесь, Робин отошла.
Прошло около часа; Лорелея танцевала в гостиной, пока Страйк обсуждал с кем-то из друзей Мэтью шансы сборной Англии на чемпионате Европы по футболу. Робин, с которой он не обменялся ни словом после встречи во дворике, вошла с тарелкой в руке, остановилась поболтать с рыжеволосой женщиной, а потом стала предлагать угощения. Прическа Робин напомнила Страйку день ее венчания.
Его неотступно будоражили подозрения насчет той незнакомой клиники; он мысленно рисовал себе фигуру под облегающим серым платьем. Ни намека на беременность, да к тому же Робин пила спиртное, но есть вероятность, что они с мужем только начали подготовку к ЭКО.
Прямо напротив Страйка за танцующими возвышалась инспектор-следователь Ванесса Эквензи, чье присутствие в этой компании его удивило. Подпирая стену, она беседовала с рослым блондином, который, судя по его преувеличенным знакам внимания, на время забыл о своем обручальном кольце. Ванесса перехватила взгляд Страйка и кислой миной дала ему понять, что просит нарушить их тет-а-тет.
Разговор о футболе был не настолько увлекательным, чтобы продолжать его бесконечно, так что во время следующей удобной паузы Страйк обошел танцующих и заговорил с Ванессой.
– Вечер добрый!
– Приветик! – сказала она, принимая со своей неизменной элегантностью его тычок носом в щеку. – Корморан, это Оуэн – извините, не расслышала фамилию?
Оуэн вскоре понял, что ему не светит ни приятный флирт, ни телефончик симпатичной женщины.
– Не думал, что вы с Робин настолько дружны, – сказал Страйк, когда Оуэн отошел.
– Да, мы частенько проводим время вместе, – ответила Ванесса. – Я написала ей записку, после того как ты ее уволил.
– Угу, – сказал Страйк, делая глоток «Дум-бара». – Так, значит.
– Она позвонила сказать спасибо, и в результате мы отправились в бар.
Робин никогда об этом не заговаривала, но Страйк отчетливо сознавал, что после ее возвращения из медового месяца сам целенаправленно обходил все темы, кроме рабочих.
– Хороший у них дом, – сказал он, стараясь даже мысленно не сравнивать элегантно обставленную комнату со своим чуланом в мансарде над офисом.
Мэтью, должно быть, зашибает огромные деньги, подумал Страйк. Прибавка к зарплате Робин вряд ли сыграла ощутимую роль в этом приобретении.
– Хороший, – кивнула Ванесса, – только съемный.
Страйк некоторое время обдумывал эту интересную подробность, а сам наблюдал, как танцует Лорелея. Некоторая уклончивость Ванессы подсказывала, что выбор молодой четы был продиктован не только конъюнктурой рынка недвижимости.
– Виновата морская инфекция, – сказала Ванесса.
– Что-что? – переспросил он, совершенно сбитый с толку.
Она внимательно посмотрела на Страйка и, смеясь, покачала головой:
– Ничего. Забудьте.
– Да, нам более или менее повезло. Раздобыли билеты на бокс, – услышал Страйк слова Мэтью, сказанные рыжеволосой женщине во время музыкальной паузы.
«Уж не ты ли раздобыл?» – с неприязнью подумал Страйк, в очередной раз нащупывая в кармане сигареты.
– Ну как тебе тусовка? – спросила Лорелея в такси; был уже час ночи.
– Так себе, – ответил Страйк, глядя на огни встречных машин.
У него создалось впечатление, что Робин его избегает. После относительно теплого разговора в четверг он ожидал – чего? Общения, смеха? Ему интересно было узнать, как складывается брак молодой пары, но узнал он сущие крохи. Робин и Мэтью держались друг с другом вполне дружелюбно, однако тот факт, что жилье у них съемное, наводил на размышления. О чем он свидетельствовал, пусть даже неявно: о нежелании вкладываться в совместное будущее? О запутанных отношениях, которые не хочется осложнять еще больше? А дружбу с Ванессой Эквензи Страйк вообще расценил как новую грань той жизни, которую Робин вела независимо от Мэтью.
Виновата морская инфекция.
Как, черт побери, это понимать? Связано ли это с той загадочной клиникой? Робин перенесла какую-то болезнь? После нескольких минут молчания Страйк решил задать Лорелее встречный вопрос насчет вечеринки.
– Бывало и получше, – вздохнула Лорелея. – Жаль, что у Робин друзья такие скучные.
– Да уж, – сказал Страйк и не без удовольствия добавил: – Видимо, это из-за мужа. Он у нее бухгалтер. Мудила тот еще.
Такси мчало их дальше в ночь, а у Страйка перед глазами стояла фигура Робин в сером платье.
– Что, прости? – встрепенулся он: ему вдруг померещилось, что Лорелея с ним заговорила.
– Я спросила: о чем задумался?
– Ни о чем, – солгал Страйк и, чтобы не продолжать этот разговор, обнял ее, прижал к себе и поцеловал.
8
А потом он вдруг как-то в гору пошел. Теперь, говорят, многие ходят к нему на поклон.
Генрик Ибсен. Росмерсхольм
В воскресенье вечером Робин, которая перед своим кратким отпуском сдала все дела, прислала Страйку вопрос: с чего ей начинать в понедельник? Лаконичный ответ гласил: «C выхода на работу», и, как повелось вне зависимости от ее отношений со старшим партнером, без четверти девять она уже входила в обшарпанный офис.
Дверь в кабинет Страйка была распахнута. Сам он сидел за столом, слушая кого-то по мобильному. На вытертый ковер медовыми пятнами падал солнечный свет. Приглушенный шум транспорта вскоре совсем вытеснило бормотание старого чайника; не прошло и пяти минут с момента появления Робин, как она уже поставила перед Страйком кружку обжигающего густо-коричневого чая «Тайфу», получив беззвучное «спасибо» и одобрительный жест – поднятые вверх большие пальцы. Она вернулась за свой рабочий стол; на офисном телефоне мигал огонек – сигнал голосового сообщения. Как следовало из информации, которую наговорил холодный женский голос, звонок поступил за десять минут до прихода Робин – вероятно, в это время Страйк либо еще находился у себя в квартире этажом выше, либо не хотел прерывать текущий разговор.
В ухо Робин заскрежетал надтреснутый шепот:
– Вы уж простите, мистер Страйк, что я от вас сдернул. И прийти больше не получится. Он меня тут запер. Мне не вырваться, он дверь снаружи проволокой примотал…
Конец фразы утонул в рыданиях. Не на шутку встревожившись, Робин попыталась привлечь внимание Страйка, но тот развернулся в кресле к окну и внимательно слушал, все так же прижимая к уху мобильный. Между тем до Робин сквозь жалобные, безысходные всхлипы доносились отдельные слова:
– …не вырваться… никого нету…
– Да, хорошо, – раздался наконец голос Страйка. – Тогда в среду, договорились? Отлично. Хорошего дня.
– …умоляю, помогите, мистер Страйк! – простонал в ухо Робин все тот же голос.
Она включила громкую связь, и все пространство заполнил измученный голос:
– А попытаюсь сбежать – двери взорвутся… Мистер Страйк, умоляю, помогите, умоляю, выручайте, напрасно я к вам пришел, я ему сказал, что знаю про того ребенка, но дело серьезней, намного серьезней, а ведь я ему доверял…
Резко развернувшись в кресле, Страйк встал и широким шагом вышел из кабинета в приемную. Послышался глухой стук, словно на другом конце уронили трубку. Рыдания отдалялись, – видимо, звонивший, совсем отчаявшись, шел прочь от телефона.
– А ведь это опять он, – сказал Страйк. – Билли. Билли Найт.
Судорожные всхлипывания опять приблизились, и Билли отчаянно зашептал, прижимая, как видно, трубку к губам:
– За дверью кто-то есть. Помогите. Помогите, мистер Страйк.
Разговор прервался.
– Узнай номер, – приказал Страйк.
Робин потянулась к телефону, чтобы набрать 1471, но тут раздался новый звонок. Она схватила трубку, не сводя глаз со Страйка.
– Агентство Корморана Страйка.
– Да-да, доброе утро, – ответил глубокий аристократический голос.
Робин поморщилась и отрицательно покачала головой.
– Черт!.. – прошептал Страйк и пошел к себе в кабинет за чайной кружкой.
– Будьте добры, соедините меня с мистером Страйком.
– К сожалению, он сейчас разговаривает по другой линии, – солгала Робин.
Уже с год в конторе действовало негласное правило: перезванивать клиентам. Это отсекало журналистов и безумцев.
– Я подожду, – жестко сказал звонивший, как видно привыкший к беспрекословному повиновению.
– Боюсь, он освободится не скоро. Оставьте, пожалуйста, ваш номер – я сразу же попрошу мистера Страйка вам перезвонить.
– Только непременно в ближайшие десять минут – потом я уезжаю на совещание. Передайте, что у меня есть для него поручение.
– К сожалению, не могу гарантировать, что мистер Страйк займется вашим поручением лично. – Это был еще один стандартный прием против газетчиков. – В настоящее время наше агентство перегружено заказами.
Она придвинула к себе ручку и лист бумаги.
– Какое поручение вы…
– Мне нужен только мистер Страйк, и никто другой, – недослушав, твердо заявил звонивший. – Доведите это до его сведения. Моя фамилия Чизл.
– Как пишется? – спросила Робин, чтобы не ошибиться.
– Чи-зу-элл. Джаспер Чизл. Пусть он перезвонит мне по следующему номеру.
Робин записала номер, который продиктовал Чизуэлл, и распрощалась. Страйк уже сидел на обтянутом искусственной кожей диване для посетителей; этот предмет мебели имел свойство издавать неприличные звуки, когда сидящий менял позу.
– Некто Чизл, пишется «Чизуэлл», хочет дать тебе поручение. Говорит, ему нужен только ты, и никто другой. – Робин озадаченно наморщила лоб. – Знакомое имя?
– Еще бы, – отозвался Страйк. – Это же министр культуры[10].
– Господи! – спохватилась Робин. – Ну конечно! Здоровенный такой, со странной шевелюрой!
– Он самый.
На Робин нахлынули смутные воспоминания и ассоциации. Ведь было же какое-то шумное дело, позорная отставка, реабилитация, а сравнительно недавно – очередной скандал, грязные нападки в прессе…
– Не его ли сына посадили за убийство по неосторожности? – припомнила Робин. – Это ведь сын Чизуэлла под наркотиками сел за руль и насмерть сбил молодую мать?
Страйк будто бы издалека вернулся к реальности. У него на лице застыло непонятное выражение.
– Вроде да, – ответил он.
– Какая-то зацепка?
– И не одна. – Страйк провел рукой по щетинистому подбородку. – Во-первых, в пятницу я выследил брата Билли.
– Каким образом?
– Долгая история, – ответил Страйк. – Но Джимми, как оказалось, – активный участник движения противников Олимпиады – ОТПОР, так они себя именуют. Короче, с ним была девушка, которая, услышав, что я частный сыщик, выпалила: «Его Чизл подослал».
Допивая идеально заваренный чай, Страйк задумался.
– Но Чизуэллу без надобности внедрять меня в ОТПОР, – продолжал он, размышляя вслух. – Там уже присутствовал полисмен в штатском.
Хотя Робин не терпелось узнать, какие еще зацепки усмотрел Страйк в обращении Чизуэлла, она не перебивала, а сидела молча, давая ему возможность оценить новое развитие событий.
Во время ее отсутствия Страйку сильно не хватало этой деликатности.
– А как тебе понравится вот это, – продолжил он наконец, словно ни на что не отвлекался. – Тот, кого посадили за убийство, – не единственный… то есть был не единственным сыном Чизуэлла. Его старший брат, Фредди, погиб в Ираке. Да-да. Майор Королевского гусарского полка Фредди Чизуэлл. Убит при нападении на колонну бронетехники в Басре. Я, когда служил в ОСР, на месте расследовал его гибель.
– Выходит, ты знаком с самим Чизуэллом?
– Лично – нет. Обычно встреч с родственниками не требуется… Много лет назад я и дочку Чизуэлла знал. Не накоротке, но пару раз пересекались. Она была школьной подругой Шарлотты.
При упоминании Шарлотты у Робин по спине пробежал холодок. Она втайне сгорала от любопытства, когда речь заходила о Шарлотте, которая в течение шестнадцати лет, хотя и с перерывами, была рядом со Страйком и вполне могла стать его женой, если бы в результате какой-то неприглядной истории отношения их не прекратились, и, вероятно, навсегда.
– Жаль, что у нас нет телефона Билли, – сказал Страйк, вновь проводя волосатой ручищей по нижней челюсти.
– Я непременно его раздобуду, если только Билли опять выйдет на связь, – заверила его Робин. – Ты не собираешься перезванивать Чизуэллу? Он сказал, что уезжает на совещание.
– Очень хорошо бы выяснить, что ему понадобилось, но вопрос в том, найдется ли у нас промежуток для еще одного клиента, – сказал Страйк. – Надо подумать.
Он сцепил руки за головой и хмуро уставился в потолок, на котором солнечные лучи высветили паутину мелких трещин. Да плевать… Пусть застройщик решает, что с этим делать…
– Я направил Энди и Барклая следить за парнишкой Уэбстером. Барклай, кстати, хорошо справляется. Я получил от него отчет за полных трое суток, с фотографиями и всем прочим. Есть еще Врач-Ловкач. Он пока не совершил ничего сенсационного.
– Очень жаль, – сказала Робин и тут же осеклась. – Нет, я оговорилась. Хотела сказать «очень хорошо». – Она протерла глаза и со вздохом продолжила: – Ох уж эта работа! Все этические нормы путает. Кто сегодня пасет Ловкача?
– Я собирался поручить это тебе, – сказал Страйк, – но вчера вечером позвонил клиент – видишь ли, забыл предупредить, что Ловкач улетел на симпозиум в Париж.
Не сводя глаз с потолка и в задумчивости морща лоб, Страйк продолжал:
– У нас не охвачена двухдневная конференция по высоким технологиям, которая начинается завтра. Что ты выбираешь: Харли-стрит или Центр конгрессов в Эппинг-Форесте? Если хочешь, можем поменяться. Что для тебя предпочтительнее: завтра походить за Ловкачом или посидеть среди сотен пропотевших айтишников в футболках с супергероями?
– Раз айтишники – значит сразу пропотевшие? – упрекнула его Робин. – От твоего приятеля Болта, например, ничем плохим не пахнет.
– Да он перед приходом к нам в офис дезодорантом обливается с головы до ног! – фыркнул Страйк.
Болт, младший брат Ника, школьного друга Страйка, произвел апгрейд их компьютеров и телефонов, когда бизнес круто пошел в гору. Он благоговел перед Робин, что не укрылось ни от нее, ни от Страйка.
Страйк перечислил и другие рабочие возможности, все так же потирая подбородок.
– Перезвоню-ка я Чизуэллу – хотя бы узнаю, что ему нужно, – решил он наконец. – Как знать: вдруг это нечто более весомое, чем адвокат со своей гулящей женой. А ведь этот законник у нас следующий на очереди, правда?
– Либо он, либо эта американка, которая замужем за дилером «Феррари». Они на равных.
Страйк вздохнул. Супружеская неверность составляла основную часть их заказов.
– Надеюсь, Чизуэллу жена не наставляет рога. Такие дела уже в зубах навязли – хочется перемен.
Когда Страйк вставал с дивана, ему вслед, как обычно, понеслись звуки газовой атаки. Входя к себе в кабинет, он услышал вопрос Робин:
– А мне, получается, завтра с документацией работать?
– Если ты не против, – ответил Страйк, плотно закрывая за собой дверь.
Робин в приподнятом настроении вернулась за компьютер. На Денмарк-стрит уличный музыкант запел «No Woman, No Cry»[11], и ей показалось, что во время разговора про Билли Найта и Чизуэллов они сделались теми же Страйком и Робин, какими были год назад, до ее увольнения, до венчания с Мэтью.
Между тем Страйк из кабинета позвонил Джасперу Чизуэллу, который снял трубку почти мгновенно.
– Чизл! – рявкнул он.
– Говорит Корморан Страйк, – сказал детектив. – Вы только что разговаривали с моим партнером.
– Да-да, – подтвердил министр культуры; судя по всему, он ехал в автомобиле. – У меня есть для вас работа. Но это не телефонный разговор. Сегодня, к сожалению, я занят с утра до вечера, а завтра меня устроит.
«Ob-observing the hypocrites…», – выводил уличный певец. «Наблюдая за ханжеством…»
– Сожалею, но завтра нет никакой возможности. – Страйк наблюдал, как в ярком солнечном свете кружатся пылинки. – До пятницы не будет ни минуты. Вы можете хотя бы в общих чертах обрисовать суть дела, господин министр?
Чизуэлл ответил с напряженностью и гневом:
– Разговор не телефонный. Я приму ваши условия, если вопрос только в этом.
– Это вопрос не денег, а времени. До пятницы я очень плотно занят.
– Ох, я вас умоляю…
Вдруг Чизуэлл отстранил трубку, и до слуха Страйка донеслось злобное шипение, обращенное к кому-то другому:
– Здесь налево, болван! Нале… чтоб тебе!.. Не трудись, я пешком. Пешком дойду, черт тебя дери, открывай дверь!
На заднем плане Страйк услышал нервный мужской голос:
– Простите, господин министр, но там был знак «въезд запрещен».
– Умолкни! Открывай… дьявольщина… открывай же дверь!
Вздернув брови, Страйк выжидал. Он услышал, как хлопнула дверца автомобиля, как затопали торопливые шаги, а потом Джаспер Чизуэлл вновь заговорил в трубку.
– Дело не терпит отлагательств! – прошипел он.
– Если оно не может потерпеть до пятницы, то вам, к сожалению, остается только обратиться в другое агентство.
«My feet is my only carriage», – выводил певец. «И носят меня лишь ноги».
Помолчав, Чизуэлл в конце концов процедил:
– Мне нужны именно вы. При встрече объясню, но… ладно, в пятницу так в пятницу, если иначе никак. Найдете меня в клубе «Прэттс». Приходите к двенадцати, ланч с меня.
– Хорошо, – согласился Страйк, уже заинтригованный. – До встречи.
Он вышел в приемную, где Робин сортировала почту и вскрывала конверты. Когда Страйк сообщил ей о результатах разговора, она сразу погуглила «Прэттс».
– Я думала, таких заведений больше не существует, – в недоумении произнесла она, бегая взглядом по монитору.
– Каких заведений?
– Это клуб для джентльменов… причем весьма консервативный… Женщины допускаются только в сопровождении членов клуба и только в обеденное время… А кроме того… – Робин стала зачитывать из «Википедии»: – «Во избежание недоразумений весь обслуживающий персонал, исключительно мужской, откликается на имя Джордж».
– А если наймут женщину?
– Такое однажды произошло – в восьмидесятых, – продолжила Робин с насмешливым неодобрением. – Ее нарекли Джорджиной.
9
И лучше для тебя, чтобы ты не знала. Лучше для нас обоих.
Генрик Ибсен. Росмерсхольм
В половине двенадцатого Страйк, свежевыбритый, в деловом костюме, вышел из станции метро «Грин-парк» и двинулся по Пиккадилли. Двухэтажные автобусы проезжали мимо витрин роскошных магазинов, сбывающих всякую дребедень под шум олимпийской лихорадки: шоколадные медали в золотой фольге, башмаки с британским флагом, старинные спортивные плакаты; тут и там мелькал изломанный логотип, который Джимми Найт сравнил с разбитой свастикой.