Отвергнутый наследник Уатт Эрин

– Угу.

Вздохнув, Хартли ставит ногу на первую ступеньку, а потом поднимает глаза на лестницу и смотрит так, будто подняться по ней – невыполнимая задача.

Но хорошо, что я здесь.

Я беру ее на руки.

– Я могу и сама дойти, – говорит Хартли, но возражение получается слабым, да и к тому она уже обняла меня руками за шею.

– Ну-ну.

Девчонка легкая как перышко. Но я поднимаюсь по лестнице медленно. Она впервые позволила прикоснуться к себе, и мне это нравится. Даже очень.

Обстановка в ее квартире все такая же мрачная, как и накануне. Но в комнате чисто и свежо. На узком подоконнике стоит стеклянная ваза с маргаритками, но она не особо-то способна сделать интерьер веселее.

Хартли наблюдает за мной.

– Мне казалось, что это пятно цвета поможет немного оживить обстановку, – сухо говорит она.

– Не уверен, что это в принципе возможно.

Подойдя к маленькому напольному шкафчику, я открываю дверцу микроволновки. Ух ты, даже не знал, что такие старые модели печей еще существуют. У меня уходит одна секунда на то, чтобы понять, как работает эта дурацкая штуковина.

Пока буррито подогревается, Хартли скрывается в ванной. Желая хоть чем-то себя занять в ожидании нее, я открываю шкафчики, чтобы найти что-нибудь перекусить. Мне попадается лишь коробка с крекерами. Все остальное – консервы.

– Закончил разнюхивать? – недовольно спрашивает она из дверного проема.

– Нет.

Я заглядываю в мини-холодильник – в этом жалком подобии кухни не хватит места на нормальный – и изучаю его скромное содержимое. Сливочное масло, молоко, маленький пакет апельсинового сока, кое-какие овощи и пластиковые контейнеры с уже приготовленной едой.

– В воскресенье я готовлю себе на всю неделю, – смущенно объясняет Хартли. – Так мне не нужно волноваться о том, что поесть.

Я беру один из контейнеров, осматриваю его и ставлю на место.

– Здесь только ужины, – замечаю я.

Хартли пожимает плечами.

– Ну да. На завтрак я обычно съедаю злаковый батончик или какой-нибудь фрукт, а обедаю в школе. По выходным работаю и на обед обычно времени нет.

И тут до меня доходит, почему она накладывает себе столько еды в столовой. Совершенно очевидно, что у этой девчонки туго с деньгами и полно проблем. Мне тут же становится очень стыдно, когда я вспоминаю, как несколько дней назад съел весь ее обед.

Я проверяю таймер на микроволновке. Остается чуть больше двадцати секунд. Куча времени на то, чтобы набраться смелости и спросить:

– Почему ты не живешь со своей семьей?

Хартли напрягается.

– Мы… не сходимся во мнениях, – отвечает она, и я удивлен, что смог получить такой ответ.

Мне хочется, чтобы она объяснила, но Хартли упрямо молчит, а я не настолько глуп, чтобы давить на нее и требовать подробностей. Раздается сигнал микроволновки. Когда я открываю маленькую дверцу, от буррито исходит пар, и мне приходится воспользоваться бумажным полотенцем, чтобы вытащить тарелку и не обжечься.

– Пусть немного остынет, – предлагаю я.

Хартли раздражена, словно эта задержка невыносима, потому что ей придется провести со мной больше времени. Я еще никогда не встречал девушку, которая не хотела бы побыть в моей компании.

Хартли подходит к дивану, садится и расшнуровывает свои туфли, а потом откидывает их в сторону, как будто они повинны в каком-то чудовищном преступлении. Она молчит некоторое время, а когда заговаривает, в ее голосе слышится разочарование.

– Зачем ты принес мне еду, Истон?

– Волновался за тебя. – Я достаю из кухонного ящика нож и вилку. Хотя зачем ей целый ящик? У нее всего-то две вилки, два ножа и две ложки. – Почему ты ушла из школы посреди учебного дня?

– Мне пришло сообщение от босса, – признается она. – Освободилась смена, и я не могла отказаться.

– Как долго длятся эти смены? – спрашиваю я, потому что она ушла из «Астора» около полудня и появилась дома после полуночи. Ее не было двенадцать часов. Для работы официанткой с неполной занятостью это как-то слишком долго.

– Эта была двойная, – отвечает Хартли. – Двойные смены – это полный отстой, но иначе мне не получить рабочие часы. У нас есть еще две официантки, у них маленькие дети, и им эти часы нужнее, чем мне.

Я вспоминаю про ее пустые кухонные шкафчики и начинаю сомневаться в этом заявлении. Ей рабочие часы тоже нужны, еще как.

А может, и нет. Ну, у меня же есть деньги. Не знаю, сколько может стоить эта дыра, но вряд ли больше, чем десятая часть того, что я получаю в месяц на расходы. Я точно не потеряю покой и сон, если поделюсь с кем-то своими наличными.

Я сервирую ужин на кофейном столике вместе с салфеткой и стаканом воды, одновременно пытаясь придумать способ, как предложить ей деньги и не обидеть. Хартли даже не шевелится, чтобы взять вилку, и тогда я сажусь на другом конце дивана и скрещиваю руки на груди.

– Ешь, – приказываю я.

Она медлит.

– Боже мой, я не сыпал туда яда, глупая. Ты же голодная. Ешь!

К счастью, долго уговаривать мне не приходится. Хартли впивается в буррито с восторгом ребенка в рождественское утро и одним махом съедает сразу половину, лишь потом немного сбавив темп, что лишь доказывает, насколько она проголодалась.

Мне с трудом удалось уговорить ее принять от меня буррито за десять долларов. И как же мне убедить эту девчонку взять пару тысяч долларов?

– Почему ты никому не говоришь, что работаешь?

– Потому что это никого не касается. Ну да, я обслуживаю столики в кафе, и что? Об этом должна знать вся школа? Это не такая уж важная новость.

От ощущения безысходности я наклоняюсь вперед, упираюсь локтями в колени и пристально изучаю ее лицо.

– Кто ты такая, Хартли?

Вилка застывает на полпути к ее рту.

– Что ты имеешь в виду?

– Я искал информацию о тебе…

И в эту же секунду на ее лице появляется яростное выражение.

– О, да не переживай, я не нашел никаких страшных секретов. Мне известно лишь, что твой папа участвовал в выборах мэра и проиграл.

При упоминании об отце по ее лицу пробегает тень, и я ловлю себя на том, что рассматриваю ее руки: нет ли там синяков. Может быть, он бил ее, и она сбежала?

Мне нужно выудить еще что-нибудь.

– А еще я нашел статью, в которой говорится, что у тебя две сестры.

Хартли ничего не подтверждает и не отрицает, просто устало смотрит на меня.

– Истон, – она умолкает на секунду, – зачем ты искал информацию обо мне? – Снова пауза. – Зачем ты купил мне еду? – И еще одна. – Почему ты здесь? Почему уехал из своего огромного, роскошного дома и провел весь вечер, ожидая меня? Удивительно, что за это время тебя не ограбили.

Тут я должен засмеяться.

– Детка, я в состоянии постоять за себя. Ну и, отвечая на твой вопрос, я здесь потому, что ты мне нравишься.

– Ты ведь даже не знаешь меня! – говорит она со смесью раздражения и отчаяния.

– Но я пытаюсь тебя узнать! – Я в нетерпении хлопаю себя ладонью по ноге.

От громкого звука Хартли вздрагивает. В ее глазах мелькает страх.

Я тут же поднимаю вверх обе руки.

– Прости, не хотел тебя напугать.

Черт, может, ее все-таки били дома? А вдруг она и сейчас подвергается физическому насилию? Может, мне позвонить папе?

– Тебя никто не… обижает? – осторожно спрашиваю я.

– Нет, – отвечает она. – Меня никто не обижает. Я живу здесь одна, и мне не нужна ничья помощь. Я прекрасно справляюсь сама.

– Лично мне все это прекрасным не кажется. – Я обвожу рукой квартиру.

– И ты еще спрашиваешь, почему я не рассказываю никому из «Астора» о том, где работаю или где живу? Запомни: мне здесь нравится. – Хартли раздраженно качает головой. – Квартира, конечно, не шикарная, зато моя. Я сама себя обеспечиваю и очень этим горжусь.

– Согласен.

Мое признание застает ее врасплох.

– Что?

– Эй, я умею признавать свои ошибки. И вообще, я правда восхищаюсь тобой. Если бы это было не так, я не стал бы ходить за тобой хвостом или привозить тебе еду.

Хартли заметно смягчается, но на ее лице все еще сохраняется настороженное выражение.

– Истон, ты не из тех людей, с которыми я хотела бы проводить время.

Мне как будто клинок вонзили в самое сердце.

– Знаю, звучит резко. – Она совершенно не подозревает о том, как подействовали на меня ее слова. – Но еще раз повторяю: от тебя слишком много проблем. У меня нет на это времени.

Несмотря на бурлящее во мне негодование, я понимаю, что Хартли права. Я ходячие проблемы, тот самый Ройал, который всегда лажает, ввязывается в драки, слишком много пьет и вечно всех раздражает.

И пусть мне неприятно узнать, что она считает меня совершенно несерьезным, я ценю ее честность. Она не такая, как Клэр или другие девчонки, которые у меня были: они только и делали, что подлизывались ко мне и прощали мне все косяки, потому что в их глазах Истон Ройал всегда прав.

Хартли же не боится сказать о тех вещах, которые ей во мне не нравятся. И я даже не могу разозлиться на нее, потому что все плохое, что она видит, – как раз то, что я в себе ненавижу.

– Я забочусь лишь об одном: чтобы у меня всегда была крыша над головой, а значит, мне нужно зарабатывать деньги, – говорит она откровенно.

– Я могу дать тебе денег.

Черт, вот этого говорить не стоило.

Вилка со звоном опускается на тарелку.

– Ты сейчас действительно это сказал? Что, думаешь, если подкинешь мне денег, я не стану так много работать, а значит, смогу свое свободное время проводить с тобой? – Она говорит так, будто ушам своим не верит.

– Прости. Я сморозил глупость. – У меня возникает неприятное ощущение из-за чувства вины, потому что именно так мы, Ройалы, и решаем проблемы: откупаемся от них деньгами.

Но в то же время меня раздражает осуждение в ее прекрасных глазах цвета грозового неба. Она не росла в нищете, в отличие от Эллы или Вэл, которая родом из не самых обеспеченных Каррингтонов и вынуждена принимать подачки от своих тети и дяди, чтобы учиться в престижной школе.

У Хартли богатая семья. Пусть сейчас она с ними не живет, но раньше-то жила.

– Если помнишь, я был у тебя дома. – Я слышу злость в собственном голосе. – Да, сейчас у тебя нет стабильного дохода, но у твоей семьи полно денег. Так что не смотри на меня так, как будто я избалованный богатенький наследник, а ты вырезаешь купоны, потому что всю жизнь едва сводишь концы с концами. Блин, да ты пару месяцев назад училась в каком-то понтовом пансионе!

Она снова устало смотрит на меня своими печальными серыми глазами.

– Да, прежде у меня были деньги. Но теперь их нет. И я живу в этой квартире с мая, с окончания прошлого учебного года. Всего каких-то четыре месяца, но их хватило, чтобы понять, насколько я привыкла не ценить то, что имела. Жизнь – она не в пансионах, дорогущих шмотках и особняках. Когда я вернулась в Бэйвью, то выучила этот суровый урок. – Она окидывает меня взглядом. – А вот ты, похоже, еще нет.

– Какой урок? – усмехаюсь я. – Как быть бедным? Так вот что нужно сделать, чтобы ты стала относиться ко мне дружелюбнее? Поменять свою машину на автобусный билет и хотя бы некоторое время понаблюдать, как живут в другом мире?

– Я не прошу тебя об этом. Мне вообще плевать на то, что ты делаешь, Истон. Я здесь не для того, чтобы помогать тебе или держать тебя за руку, когда ты будешь справляться с уроками жизни. Я лишь пытаюсь позаботиться о самой себе. – Хартли быстро делает глоток воды. – Девяносто девять процентов времени я даже не вспоминаю о тебе.

Оу!

А вот это уже задевает меня не на шутку.

Но чувство обиды быстро проходит, когда я кое-что подмечаю: в ее голосе звучит фальшь. И она старательно избегает встречаться со мной взглядом.

– Я тебе не верю, – объявляю я. – Ты вспоминаешь обо мне.

Хартли ставит стакан на стол и, чуть пошатываясь, поднимается с дивана.

– Тебе пора, Истон.

– Почему? Потому что я поймал тебя на лжи? – С вызовом во взгляде я тоже встаю на ноги.

– Нет, потому что ты начинаешь действовать мне на нервы.

– Нет. Я волную тебя.

Я подхожу ближе, Хартли не двигается с места, хотя я вижу, как она напряжена. Ее дыхание участилось, и мне даже видно, как пульсирует венка у нее на шее. И еще отчаянное желание в ее глазах. Она хочет меня, ну, или, по крайней мере, хочет то, что я могу ей дать, но эта девчонка слишком гордая, чтобы попросить об этом. Она считает, что ей не нужны чувства, близость или отношения.

Я начинаю разгадывать Хартли. Не проблемы с семьей, а ее прошлое движет ею.

Когда она напугана или чувствует опасность, готова биться до последнего. Будь на моем месте кто-то не такой упорный, он давно бы сдался. Но именно поэтому она одна: в ее жизни никогда не было того, кто сошелся бы с ней.

Я знаю, что значит быть одиноким, хотеть и не иметь. И не желаю, чтобы Хартли тоже испытывала все эти чувства. Особенно если рядом есть я.

– Я сейчас это сделаю, – тихо говорю я.

Она поднимает глаза, и наши взгляды встречаются.

– Что сделаешь?

– Поцелую тебя.

У нее перехватывает дыхание. Воздуха становится мало, словно летишь высоко в облаках и между тобой и безграничным голубым небом нет ничего, кроме нескольких сантиметров металла. По венам растекается радостное возбуждение: я вижу в ее глазах такое же предвкушение, какое испытываю сам.

– Истон… – произносит Хартли, но я не пойму, предупреждение это или просьба.

Да и слишком поздно разбираться. Мои губы уже накрыли ее.

Хартли удивленно вздыхает, но я ощущаю, как она целует меня в ответ.

У меня кружится голова, в животе порхают бабочки, и все из-за этой девчонки. Ее губы нереально мягкие. Я притягиваю Хартли ближе к себе, желая ощутить ее всем телом. Мой язык проскальзывает между ее раскрывшихся губ, касается ее языка, и в этот момент она вырывается из моих объятий.

Все заканчивается так быстро, что я даже глазом моргнуть не успеваю. Меня настигает разочарование, заставляя тихо и хрипло выругаться.

– Почему ты остановилась? – со стоном спрашиваю я.

– Потому что я этого не хочу, – отступая назад, хрипло отвечает Хартли. – Я же говорила тебе: у меня нет времени на отношения. Мне это неинтересно.

– Но ты поцеловала меня в ответ, – я не отступаю.

Мой пульс все еще бешено колотится от этого возбуждающего поцелуя.

– Минутная слабость. – Она дышит с большим трудом. – Не знаю, как мне еще сказать тебе, Истон. Я не хочу встречаться с тобой.

Я проглатываю разочарование. Не понимаю эту девчонку. Зачем тогда целовать меня в ответ? Минутная слабость? Ага, десять раз! Я ей нравлюсь. Ее тянет ко мне. Так почему нам не сделать это?

«Сделать что?» – спрашивает внутренний голос с издевкой.

Этот вопрос заставляет меня задуматься… зачем я здесь. Чтобы переспать с Хартли или чтобы по-настоящему встречаться с ней? Вообще в выпускном классе я хотел лишь играть в футбол и не заморачиваться на отношениях с девушками. Есть куча девчонок, с которыми я могу переспать, но почему-то меня тянет к Хартли, так, как не тянуло ни к кому и никогда. Что-то в ней делает меня счастливым, если она рядом.

И тут мне в голову приходит совершенно сумасшедшая мысль.

– А если мы будем друзьями? – медленно выговаривая слова, спрашиваю я.

Хартли, кажется, ошарашена этим вопросом.

– Что?

– Если мы будем друзьями? Слово такое, из шести букв, обозначает людей, которые приятны друг другу.

– Я знаю, кто такие друзья. Я просто не понимаю, что ты говоришь.

– Я говорю, что мы должны стать друзьями. Раз ты не хочешь встречаться со мной и все такое. – Я подмигиваю. – Либо так, либо я буду приставать к тебе и пытаться поцеловать.

Хартли раздраженно вздыхает.

– Почему мне нужно обязательно выбирать из этих двух вариантов? Третьего не дано?

– Нет. – Я криво усмехаюсь. – Давай же, Хартли Дэвидсон…

– Хартли Дэвидсон?

– Я придумываю тебе прозвища. У лучших друзей всегда есть прозвища друг для друга. – Я засовываю руки в задние карманы джинсов. – Если честно, мне эта идея нравится. Если уж нам не суждено встречаться, то хотя бы будем друзьями. У меня никогда не было по-настоящему близкого друга женского пола, так что это еще будет и отличный жизненный опыт.

Хартли снова опускается на диван.

– По-моему, у тебя уйма друзей.

– Нет, – выпаливаю я.

И тут же жалею, потому что кто тогда Элла и Вэл? Братья не в счет: они всегда были в моей жизни. Я считаю их друзьями, но кровные узы не оставляют никакого выбора. Зато дружба с Эллой и Вэл – только мой выбор.

Я поясняю:

– У меня есть друзья, но их немного. И я хочу еще одного друга. Кое-кого по имени Хартли Райт.

Она закатывает глаза.

– Теперь я должна сказать, что хочу дружить кое с кем по имени Истон Ройал?

– Ага. – Мой энтузиазм растет. – Мы будем вместе тусоваться после тренировок, делать домашку по математике. Не буду хвастаться, но у меня вся эта школьная фигня получается отлично, если я не ленюсь.

– Школьная фигня, – сухим тоном повторяет Хартли.

– Ну да. Вообще-то… – Немного помолчав, все-таки решаю признаться: – Вообще-то, я очень умный.

– Знаю. – Хартли вытягивает ноги и сгибает пальцы.

– Знаешь?

– Ага. Те заметки, которые ты мне принес, – они просто супер. Объяснить все таким образом мог только тот, кто действительно разбирается в предмете.

– Ха-ха.

– Но тебе нравится притворяться глупым, так что я никому ничего не скажу.

– Я не притворяюсь глупым, мне просто… неинтересно. Школа – это такая скукотища!

– Если я соглашусь…

Я широко улыбаюсь.

– Если я соглашусь, – повторяет Хартли, в этот раз строже, – ты будешь соблюдать кое-какие правила.

– Ну уж нет. Я никогда не следую правилам.

Она ехидно улыбается.

– Тогда я говорю «нет» нашей дружбе.

– Ладно, как скажешь. Выкладывай свои правила, – бурчу я.

– Тебе нельзя приставать ко мне.

– Хорошо, – я киваю, хотя уже и так пообещал, что не буду этого делать.

– Тебе нельзя флиртовать со мной.

– Не согласен. Это у меня получается само по себе, и я ничего не могу поделать. – Я поднимаю руку, предлагая компромисс: – Но если меня будет заносить, ты всегда можешь попросить меня перестать.

– Отлично.

– Что еще?

Хартли задумывается.

– Никаких намеков на секс.

– Невозможно. Это тоже получается само по себе… ну, ты понимаешь. – Я вздыхаю. – Ой, ты хочешь от меня слишком многого. Давай так: ты игнорируешь абсолютно все мои намеки. Мой папа говорит, что, если не заострять на чем-то внимание, его вроде как и не существует.

Я вижу, как Хартли едва сдерживает смех.

– Твой папа так говорит. Ну да. – Она растягивает слова, а ее голос полон сомнений.

– Ладно. Может, это Ганди. Но в любом случае кто-то умный. И мы должны придумать себе рукопожатие, – отвечаю я.

Она выгибает бровь.

– Рукопожатие.

– Ну да. У Леброна Джеймса особое рукопожатие для каждого из своих товарищей по команде. Таким образом ты узнаешь, что людей что-то связывает. Давай что-нибудь попробуем.

– Я никогда в жизни не запомню какое-нибудь сложное рукопожатие. Выбираю песню. Давай лучше ты будешь петь мне песню каждый раз, когда мы будем встречаться. – Хартли закрывает глаза.

Бедняжка, она так устала. Я беру покрывало, лежащее на спинке дивана.

– Я уже говорил тебе, что у меня напрочь отсутствует слух, – напоминаю я ей, укрывая ее ноги. – Но какую песню ты предлагаешь?

Хартли натягивает покрывало до подбородка.

– Я пошутила.

– Но я готов принять любой вызов.

– Начинаю понимать это.

– Если песни и рукопожатия не подходят, остановимся на секретном стуке.

Она не отвечает. Я смотрю, как медленно и спокойно поднимается и опускается ее грудь. Потом осторожно встаю с дивана и перекладываю ее ноги на освободившееся место. Хартли не просыпается, даже когда я подсовываю ей под голову подушку и накрываю симпатичным лоскутным одеялом, которое нашел аккуратно свернутым на полу у дивана.

Мне очень хочется остаться, но я знаю, что Хартли предпочла бы проснуться в одиночестве. И поэтому ухожу.

Почему я так зацепился за эту идею: быть друзьями? Но она почему-то кажется мне правильной. Я хочу, чтобы Хартли стала частью моей жизни, и если это возможно только при условии, что нас будет связывать лишь дружба, – так тому и быть.

Это немного не то, чего я хочу, но тоже неплохо.