Гвоздь в башке Чадович Николай

Дорога шла на подъем, и, пришпорив коня, я вырвался вперед. Пурпурно-золотистая колеблющаяся кайма быстро вырастала как в высоту, так и в ширину, уходя влево к самому горизонту. Очень скоро я понял, что это птичьи перья – миллионы ярчайших птичьих перьев, украшавших тысячи медных шлемов.

По соседней дороге, расположенной к нам почти под прямым углом и прежде скрытой высоким кустарником, к городу двигалась бесконечная людская процессия, для описания которой у меня вряд ли хватит достойных слов.

Такого пестрого, помпезного и массового шествия история, наверное, не знала со времен римских императоров, праздновавших свои триумфы.

Впереди мерно двигались ряды метельщиков, буквально полировавших дорожную брусчатку. Далее следовала королевская гвардия – отдельно копейщики, отдельно пращники, отдельно лучники. Но больше всего, конечно, было тех, кто имел на вооружении дубины – штатное оружие индейской армии. Вкупе воинов набиралось столько, что если бы каждый швырнул в нас по камню, то на ровном месте возник бы могильный холм, мало чем уступающий пирамиде Хеопса.

За воинами важно выступали те, кого можно было назвать сливками местного общества – особы королевской крови и аристократы, чье высокое происхождение подтверждали деформированные уши, свисавшие до самых плеч. Золота, украшавшего их одежду, наверное, вполне хватило бы на то, чтобы заплатить все внешние и внутренние долги моей исторической родины.

Самого короля Уаскара несли на роскошных носилках восемь рослых индейцев, одетых в ярко-синие туники. Несмотря на вечернюю прохладу, король был обнажен по пояс. Его лица отсюда я разглядеть не мог, тем более что мне слепили глаза блики, отражавшиеся от огромных золотых дисков-серег.

Вплотную к носилкам держались королевские наложницы, число которых превышало полтысячи штук. А дальше опять вышагивали воины, аристократы, чиновники, слуги – и у каждого на голове раскачивался роскошный плюмаж из перьев тропических птиц.

Когда голова колонны уже вступила в Кахамарку, ее хвост еще оставался за горизонтом. Такого количества людей, марширующих лишь ради того, чтобы поддержать авторитет своего вождя, я не видел со времен приснопамятных октябрьских и первомайских парадов. Но в отличие от тех бестолково-шумных шествий, где здравицы перемежались с матом, а торжественный гул труб с визгом гармошки, здесь все происходило в полном молчании.

Очевидно, король Уаскар страдал мигренью, что неудивительно для человека, совсем недавно убившего своего родного брата, несколько тысяч других ближайших родственников и бессчетное количество простонародья, случайно вмешавшегося в этот маленький семейный конфликт.

Вот с каким фруктом мне предстояло иметь дело.

С одной стороны, можно было сказать, что я скатываюсь все ниже и ниже. Но с другой стороны – чего не сделаешь для блага человечества!

Пустив лошадей в галоп, мы достигли городской площади почти одновременно с авангардом королевской свиты.

Индейцы понаслышке уже знали о грозных чужестранцах, рыскавших по стране, но впечатление, которое мы оказали на них воочию, граничило с шоком.

Что же, этих невежественных и суеверных людей, никогда не видевших зверя более крупного, чем лама, можно было вполне понять. Скачущий во весь опор минотавр – зрелище не для слабонервных.

Дабы не усугублять панику, я велел своим спутникам спешиться. Но это ничуть не успокоило индейцев. Чудовище, легко разделившееся на несколько других чудовищ, все равно остается чудовищем.

– Каковы титулы короля? – спросил я у Вельверде по-древнегречески.

– Их много, но главный – Инка, или Сын Солнца.

– Скажи, что мы тоже дети солнца, прибывшие из-за далеких морей, чтобы породниться со своими братьями-индейцами. Ты скажи, а она пусть переведет, – я вытолкал вперед Роситу-Чуики, до этого скрывавшуюся за моей спиной.

На Вельверде было жалко смотреть. Он напоминал незадачливого бычка, который вышел на лужок пощипать травки, а вместо этого оказался на корриде. И хотя жрец мало что понимал в происходящих событиях, он довел мои слова до сведения Роситы, и та звонким голосом перевела их на язык кечуа.

Среди сомкнувшихся в монолитную массу индейцев произошло какое-то движение. Воины, хотя и перепуганные, но готовые прикрывать повелителя собственными телами, расступились.

В полусотне шагов от себя я увидел короля Уаскара, так и не покинувшего носилок.

Было бы глупо перекликаться на таком расстоянии, и я двинулся вперед, одной рукой подталкивая Вельверде, а другой таща за собой девчонку. Хорошо вышколенные кони, громко цокая копытами, следовали за нами.

На вид король был обыкновенным индейским парнишкой – тонкошеим, скуластым и достаточно смуглым. Его костлявую грудь прикрывало тяжелое изумрудное ожерелье, а отягощенные золотом уши размером превосходили мою ладонь.

Против закованного в броню и затянутого в черную кожу минотавра он был как молодой петушок против бульдога.

Тем не менее король смотрел на меня спокойно и твердо. Когда между нами осталось всего несколько шагов, и дрожь носильщиков передалась носилкам, он ударил себя кулаком в грудь и произнес высоким, ясным голосом:

– Ама маниа! Нока Инка!

Смысл этого возгласа был ясен и без перевода: «Я не боюсь! Я Инка!»

Все его огрехи пусть останутся при нем, но надо заметить, что парень держался воистину по-королевски. Как-никак, а происхождение сказывалось. Равным ему здесь было только солнце, ярко освещавшее, но плохо гревшее этот мир.

Я низко поклонился королю и заставил спутников сделать то же самое. При этом Вельверде шепотом испросил разрешения у Диониса, а Росита аж застонала от ненависти.

– Переводи! – приказал я жрецу. – Мы прибыли в эту страну с самыми добрыми намерениями. Мы посланцы мира. Однако мир должен сохраняться не только между гостями и хозяевами, но и внутри страны. Отныне в твоем государстве не должно пролиться и капли невинной крови. К сожалению, не все мои братья, прибывшие из-за моря, думают подобным образом. Их обуревает алчность, жестокость и нетерпимость к чужой вере. Они жаждут вашего золота, ваших женщин и вашей крови. Дабы установить на этой земле вечный мир, мы должны заставить их вернуться туда, откуда они прибыли – за моря, разделяющие разные части суши.

– Я не буду переводить это, – отрезал Вельверде. – Ты изменник.

– Будешь! – выхватив из седельной кобуры пистолет, я приставил его ствол к виску жреца. – И посмей только переиначить хоть одно мое слово. Я поклялся избегать кровопролития, но боюсь, что сейчас мне придется нарушить клятву.

Вельверде молчал. Я легонько нажал на собачку, и стальное колесико, готовое вот-вот чиркнуть по кремню, заскрипело.

Этот ничтожный звук подействовал на жреца убедительней, чем тысяча самых горячих слов. Он весь сжался и заговорил – глухо, запинаясь, все время косясь на меня помутневшим взором. Перевод, выполненный Роситой, звучал еще менее убедительно. Короче, получалось что-то вроде детской игры в испорченный телефон, когда сказанное тобой слово, дойдя до адресата, приобретает прямо противоположное значение.

Король с одинаковым вниманием выслушал и меня, и Вельверде, и девчонку. Ответ его, вернее, встречный вопрос, был на удивление краток и ясен. Последовательно пройдя через две инстанции, он выглядел так:

– Ты враг своих братьев?

– Я враг всякого зла, кто бы ни творил его, – (наш дальнейший диалог я привожу без упоминании роли посредников, что лишь усложнило бы текст).

– Твои братья будут сопротивляться? – Да.

– Говорят, что их оружие способно метать молнии, испепеляющие все живое на расстоянии многих тысяч стоп.

– Шума действительно много, а результат тот же, что и от камня, пушенного из пращи.

– Еще говорят, что звери, на которых вы разъезжаете, неуязвимы.

– Они уязвимы еще в большей степени, чем любой из здесь присутствующих.

– Тогда докажи это.

– Каким способом?

– Лиши своего зверя жизни.

Такого поворота событий я, честно сказать, не ожидал. Неужели в таком святом деле, как спасение человечества, нельзя обойтись без пролития крови? Однако выбирать не приходилось. В предстоящих сражениях будет еще немало жертв – и минотавров, и людей, и лошадей.

– Сам я не могу решиться на такое. Пусть это сделает кто-нибудь из твоих подданных, – я малодушно потупил взор, продолжая, впрочем, держать Вельверде на мушке.

Король жестом подозвал к себе здоровенного детину, сплошь обвешанного золотом и утыканного перьями, не иначе как генерала, и что-то шепнул ему на ухо.

Тот подобострастно кивнул, выхватил у кого-то из воинов дубинку с медным навершием и замахнулся на вороного жеребца – ну прямо Илья Муромец, воздевающий богатырскую палицу на Змея Горыныча.

Однако боевой конь, повидавший на своем веку немало схваток, умел постоять за себя. Увидев бросившегося на него чужого человека, он яростно заржал и вскинулся на дыбы. Индеец, не имевший никакого представления о поведении лошадей, неосмотрительно сунулся вперед и, естественно, угодил под копыта.

Как могли расценить это трагическое происшествие индейцы? Только как сознательную провокацию, допущенную с нашей стороны. Все надежды на успешные переговоры рухнули по вине чересчур норовистого коня.

И тут еще Вельверде показал свою подлую сущность. Воспользовавшись моим вполне понятным замешательством, он метнулся в сторону и выхватил из посоха длинный трехгранный стилет, жертвой которого должен был стать король Уаскар, слишком гордый для того, чтобы спасаться бегством.

Убийства венценосной особы я допустить не мог, ибо это напрочь перечеркивало все мои далеко идущие планы. Но и смерти Вельверде я не желал, а на спуск пистолета нажал только для того, чтобы напугать ретивого жреца.

То, что началось непосредственно после выстрела, под общепринятое определение паники уже не подходило. Это был последний день Помпеи и первый день Страшного суда, соединенные воедино да вдобавок еще окутанные облаком порохового дыма.

Сам я был ошеломлен и напуган не меньше других. Но это было ничто по сравнению с теми чувствами, которые я испытал, узрев результаты выстрела.

Пуля, размером не уступавшая перепелиному яйцу, лишь задела Вельверде (изрядно контузив его при этом) и угодила прямиком в голову королю Уаскару.

Упасть на землю властителю Тауантинсуйу не позволила высокая спинка носилок, но от его лица остались главным образом те самые замечательные уши, украшенные золотыми дисками.

Божественное солнце не смогло стерпеть гибели любимого сына, и с небес на землю обрушился грохот, сопоставимый разве что с извержением вулкана. Вокруг засвистело, завизжало, затенькало на разные лады, и индейцы стали валиться пачками.

Что-то железное цокнуло и по моей кирасе. Понимая, что случилось непоправимое, я обернулся и увидел, что окрестные высоты заняты минотаврами, надо полагать, тайно явившимися сюда вслед за нами. Одни палили из пушек и мушкетов, другие обнажив шпаги, скакали в атаку.

Ко мне приближались трое – Франсиско Писарро, Диего де Альмагро и тот самый солдат, которому Эрнандо де Соте, то есть я, отдал свой мушкет.

И эта неблагодарная скотина еще имела наглость целиться в меня из моего собственного оружия!

Выстрела я не услышал, вспышки не видел, но общее ощущение было такое, словно меня прямо в доспехах швырнули под колеса бешено мчащегося поезда…

Настромо, минотавр

Моему терпению, моему упорству и моим надеждам пришел конец. Хватит, сколько можно… Да и силы иссякали. Душевные, естественно, поскольку других сил, принадлежавших лично мне, давно не имеется.

Я уже совсем не тот, что прежде. Каждая новая смерть уносит какую-то частичку личности, а смертей этих не сосчитать…

Короче, нужно признать, что я потерпел полный крах. Причем сам в этом и виноват. Взвалил на себя ношу не по плечу. Сел не в свои сани. С собственным уставом полез в чужой монастырь. И, понятное дело, наворотил такого, что вспомнить стыдно. Правда, за все ответил сполна и даже через край. Ну кого еще, спрашивается, казнили чаще, чем меня, да притом самыми изощренными способами? Нет других таких мучеников.

Сейчас меня уже ничего не интересует, а в особенности то, куда несут мою измученную душу ветры ментального пространства. В прошлое, в будущее, в никуда – какая разница!

Борьба закончилась, и меня устраивает любой финал. Небытие столь же приемлемо, как и бытие, хотя и одинаково постыло.

Единственное, чего я хотел бы, так это напоследок попросить у людей прощения. Но похоже, что просить уже не у кого…

Я был вышвырнут в реальное пространство без малейших потуг со своей стороны.

Возможно, это было связано с тем, что моя душа достигла некоего предела, за которым род минотавров уже не существовал, и поколение, в одного из представителей которого я должен был вселиться, являлось последним. Если так, то поделом вам, быкочеловеки.

Впервые мне довелось присутствовать при половом акте, оба участника которого были минотаврами (спасибо провидению хоть за то, что я и на сей раз оказался самцом).

Что можно сказать по этому поводу? Да ничего особенного. Скорее даже наоборот – влечение слабое, оргазм копеечный, удовлетворение так себе.

Не те, видно, пошли минотавры. Оскудела порода. Нет уж титанов, сравнимых с Астерием Непобедимым, Александром Двурогим и Эрнандо де Соте. В этом я смог убедиться наглядно, когда запал любовников иссяк и они отвалились друг от друга, как насосавшиеся крови пиявки.

Единственным достоинством дамы-минотавра было довольно смазливое телячье личико. Зато тело ее было измождено, как у инокини, зад размером не превышал пару буханок ситника, а груди напоминали выжатые лимоны.

Пошаливал и быкочеловечий организм, в котором я понемногу осваивался. Ныло под ложечкой, свербело в паху, кололо в сердце, свистело в бронхах, а с головой вообще творилось полное безобразие. Фигурально говоря, это была даже не голова, а мусорное ведро, которое давным-давно не опорожнялось, вследствие чего в нем завелась не только плесень, но и тараканы.

Необъятные мозги минотавров, способные усвоить массу всякой информации, похоже, сыграли с хозяевами злую шутку – усвоили много такого, чего усваивать и не следовало бы. Воистину сказано – все наши горести проистекают от излишней изощренности ума.

Что касается лично меня, то я даже и не собирался подступаться к этой грандиозной свалке несбывшихся замыслов, извращенных страстей, вселенской тоски, самого мрачного фатализма, пренебрежения ко всем аспектам бытия и отвращения к самому себе.

Если душа человека (а равно и минотавра) – это целый мир, то я попал в мир, стремящийся к саморазрушению.

– Что будем делать дальше? – поинтересовалась дама, закуривая что-то предельно вонючее, не то средства для уничтожения насекомых, не то высушенный кусок собачьего дерьма.

– Ничего, – ответил мой минотавр. – Я едва жив. Я разбит физически и морально. Мышка, угодившая в мясорубку, и та, наверное, чувствует себя лучше.

– Еще бы! – саркастически усмехнулась дама. – Погулял ты вчера знатно. Еле приполз под утро.

– Меня можно понять и простить. Я едва не захлебнулся в пучине порочных наслаждений, – простонал минотавр.

– Понимаю… А головка после этого не болит?

– Болит! Ох, как болит, – он так сжал свой череп руками, что затрещали швы.

– Да я не про эту головку, – опять усмехнулась дама. – Потаскуха, которая вчера затянула тебя в пучину порочных наслаждений, страдает острой генитальной язвой в четвертой стадии. Ее симптомы проявляются в течение суток. Это тебя не пугает?

– Какая разница, – он пошарил возле кровати в поисках кружки с водой, но та валялась на боку. – Она в четвертой стадии, ты во второй. Конец будет один.

– Не скажи. Острая форма – это одно, а хроническая – совсем другое. Я когда острой страдала, через зонд мочилась.

– Зонд не проблема. Санитары их даром раздают.

– Тогда собирайся в больничку, – оживилась дама. – Заодно и подкумарим.

– Как же, подкумаришь… От таких, как ты, там отбоя нет.

– У тебя имеются другие предложения?

– Не знаю, – минотавр опять обхватил руками свою забубённую головушку. – На биржу надо идти. Дело какое-нибудь искать. Авось и сшибем бабок.

– Кто тебя такого в дело возьмет! Сначала в зеркало на себя полюбуйся. Рвань дохлая, и больше ничего. Уж лучше логическими опытами займись. Иногда это у тебя получается.

– Прямо на улице?

– Где же еще! А впрочем, позвони своему продюсеру. Не исключено, что он снял для тебя шикарный концертный зал.

– Издеваешься… Можно, конечно, и опытами заняться. Только не в себе я что-то… Чую всеми фибрами, что в меня вселилась некая мыслящая субстанция.

– Надеюсь, не заразная? – язвительно ухмыльнулась дама, сама насквозь пропитанная заразой.

– Она же нематериальная… Соткана из структур, более чистых, чем свет, и более легких, чем пустота.

– А если это опять какой-нибудь инопланетянин? – дама явно намекала на некий пикантный случай. – Мало тебе было одного раза? Всем миром еле откачали…

– Лучше не вспоминай. Передозировка подвела. А тут совсем иной случай. Одна бесприютная душа нашла другую.

– И что тебе от этого?

– Мне – ничего. Но этой странствующей душе нужна моральная опора. Сейчас ей очень плохо. Она страдает. Она не видит смысла в дальнейшем существовании.

– Неужели кому-то бывает еще хуже, чем нам! – искренне удивилась дама.

– Представь себе, бывает. Мир переполнен горем.

– Ну почему в тебя не вселится что-нибудь энергичное, жизнерадостное, деятельное! – взмолилась дама.

– А зачем?

– А затем, что тогда бы ты не валялся здесь бревном, а прошвырнулся по окрестностям и сбил бы немного дури. Иначе нам до следующего дня не дожить.

– Доживем как-нибудь, – минотавра стало понемногу клонить в сон. – Не впервой… Но идти в больничку ты меня сегодня не заставишь…

– Недоносок! Мразь! – Дама неловко соскользнула с постели и, как была голышом, так и поползла к инвалидной коляске, застрявшей в протараненных дверях ванной комнаты. – Одна поеду! Голая! Пусть надо мной вся сволочь смеется! Пусть меня голодные псы загрызут!

Достала! Ну, достала! – Минотавр с превеликим трудом принял сидячее положение и стал одеваться, долго и с отвращением разглядывая каждый предмет своего туалета.

– Как там твоя квартирантка? – После того, как они оказались под открытым небом, дама сразу повеселела. – В смысле бесприютной души…

– Затаилась, – буркнул минотавр, толкая перед собой коляску. – Присматривается. Тут ей все внове.

Столь быстрое разоблачение отнюдь не встревожило меня. Во-первых, мне и в самом деле было глубоко на все начхать, а во-вторых, я ничуть не боялся этого несчастного, изувеченного жизнью быкочеловека. Наоборот, иногда в нем даже проскальзывало что-то симпатичное.

Не хочу сказать, чтобы меня очень уж интересовала окружающая обстановка, но взглянуть на быкочеловеческое будущее все же стоило. Интересно, куда завел минотавров путь, указанный Астерием Непобедимым – в райские кущи или в адские бездны?

Увы, меня ждало разочарование. Мало того, что мой минотавр был полуслеп (какой скорбный контраст с орлиной зоркостью предков!), так он еще старался не фиксировать свой взгляд на чем-либо конкретном, как бы отстраняясь от внешнего мира.

Это был типичный интроверт – личность, обращенная внутрь себя самой.

Действуя в своей привычной манере, он даже не заметил бездыханное быкочеловечье тело, лежавшее поперек пешеходной дорожки, но дама-инвалидка не преминула высказаться по этому поводу:

– Совсем обнаглели филины. Уже и дохляков не подбирают.

– Ты языком-то зря не болтай, – упрекнул ее минотавр. – Еще восьми часов нет. Труповозки позже выезжают.

– Откуда мне время знать! – окрысилась дама. – Сам же ведь мои часы загнал.

– А кто аккумуляторы от коляски на дозу «торчка» сменял? – парировал минотавр. – Ехала бы сейчас, как цаца, и меня не заставляла корячиться.

Ладно, не петушись, – дама устроилась в коляске поудобнее и постаралась придать своему потасканному личику благостное выражение. – А то на нас санитары в окна косятся…

Медицинское заведение, в которое они прибыли, пахло вовсе не больницей, а овощебазой – то есть вечной сыростью и залежалой гнилью. Пологий пандус, ведущий к входным дверям, был сплошь забит инвалидными колясками. Одни были еще в заводской смазке, другие успели заржаветь, но похоже, что ими никто никогда не пользовался.

Потянулись гулкие пустые коридоры. Минотавр двигался, не поднимая глаз, и единственное, что я мог видеть, кроме его брюк и ботинок, были серо-голубые квадраты керамической плитки, клочья окровавленной ваты, засохшие плевки и опорожненные одноразовые шприцы, которые дама-инвалидка почему-то называла «дурмашинами».

Судя по всему, дорога сюда была для этой парочки столь же привычна, как маршрут «спальня – туалет». Последовательно преодолев несколько стеклянных дверей, украшенных загадочными пиктограммами, они оказались в просторном помещении, где имелось и гинекологическое кресло, и целая батарея капельниц, и много другого оборудования, явно имевшего отношение к медицине.

За столом, столешница которого представляла собой толстую полупрозрачную плиту, восседал минотавр, облаченный в зеленый прорезиненный комбинезон и защитную маску. На рукаве имелась эмблема, изображавшая двух свившихся вместе змей.

– Привет! – еще с порога поздоровалась дама. – Мы не рано?

– Нет, – глухо ответил санитар (по-видимому, так здесь называли всех служителей легендарного Асклепия). – Хотя сегодня вы первые. С каждым днем пациентов бывает все меньше и меньше.

«Выздоравливают, гады», – негромко буркнул минотавр, зато его подруга весело прощебетала:

– Самым первым посетителям полагается приз! Однако санитар пропустил ее намек мимо ушей.

– Вы нас часто посещаете? – спросил он.

– Чаще не бывает. Чуть ли не ежедневно. Можно сказать, постоянные клиенты. Тут, правда, до вас другой мужчина был… Он в отпуске?

– Он умер, – сообщил санитар безо всяких эмоций. – На что жалуетесь?

– На жизнь, – дама игриво передернула плечиками.

– Имя, фамилия?

– Зовите меня Камелия. А фамилию я забыла, – она капризно скривила бледные губки.

– Провалы памяти?

– Нет, эпидемический менингит. С последующими осложнениями.

– Как вы регистрировались здесь раньше?

– Так и регистрировались, – ответила Камелия.

– А ваш спутник? – санитар внимательно глянул на моего минотавра.

– Я, в общем-то, здесь случайно, – произнес тот с независимым видом. – За компанию заглянул. На здоровье не жалуюсь.

– Имя, фамилия?

– Это обязательно?

– Желательно.

– Настромо.

– А дальше?

– Просто Настромо.

– Его потому так прозвали, что он умеет будущее предсказывать, – затараторила Камелия. – И мысли читает. Хотите узнать дату своей смерти?

– Спасибо, не надо…

Санитар провел пальцем по столешнице, и в ее глубине стали зажигаться тусклые огоньки – словно елочные гирлянды, если смотреть на них сквозь заледеневшее окошко. Наверное, это было что-то вроде компьютера. Выходит, что минотавры все это время тоже не спали, а двигали технический прогресс вперед.

– Пациент Настромо, положите сюда свою правую ладонь, – санитар указал на малиновый круг, появившийся в центре столешницы.

– А я? – заволновалась Камелия.

– Вы пока подождите.

Мой минотавр, пожав плечами, исполнил эту просьбу, и огоньки в недрах столешницы замерцали живее.

– Когда вы принимали пищу в последний раз? – спросил санитар.

– Да только что, – минотавр по имени Настромо похлопал себя свободной рукой по животу. – Навернул дюжину бутербродов с лососиной, а сверху добавил свиной шницель.

– Вам необходимо срочно ввести хотя бы сто кубиков глюкозы и что-нибудь из витаминов. Иначе возможен вегетативно-сосудистый криз.

– Себе в задницу введи, – посоветовал Настромо, убирая ладонь со столешницы.

– Тогда вы пришли сюда зря. На этаминал натрия можете даже не рассчитывать. Ни вы, ни ваша спутница.

– Соглашайся, дурак! – Камелия яростно дернула Настромо за рукав. – Не убудет тебя от глюкозы. Зато бешенкой ширнемся.

Заскрежетав зубами, Настромо присел на трехногую больничную табуретку, закатал левый рукав и сдернул с предплечья плотную брезентовую манжетку. Под ней обнаружился вживленный в вену катетер.

Не сходя с места, санитар подтащил к себе капельницу, уже снабженную нужными флаконами, и подключил ее шланг к катетеру…

После этой лечебной процедуры моему минотавру лучше не стало, а головная боль даже усилилась – наверное, давал о себе знать легкий наркотик, введенный вместе с глюкозой.

Камелия, получив свою дозу, печально скривилась.

– Не забирает меня уже бешенка, – пожаловалась она. – Это только для школьников. Может, что-нибудь покрепче имеется? Ледышка или чума?

– Ничего другого не держим.

– Держите! Ты вола-то не верти и темноту с чернотой не разводи. Все у вас есть, если за деньги.

– Я не собираюсь с вами пререкаться, – санитар помахал над столешницей рукой, и все огни разом погасли.

– Денег у нас нет, это я прямо говорю, – распаленная бешен кой Камелия уже не владела собой. – Но отработать могу. Услуга, как говорится, за услугу.

– Мне не до шуток.

– А кто здесь шутит! Я до любви знаешь какая горячая. На все способна. Тем более что бояться уже нечего. Лауреат, так сказать, всех существующих премий. В смысле имею полный букет вензаболеваний. Но ты не бойся. Две резинки натянешь – гарантия сто один процент.

– Венерические болезни – это понятно, – помолчав немного, сказал санитар. – А как насчет иммунодефицита?

– Полный набор. Не скрываю. Но ты ведь знаешь, как предохраняться. Соглашайся, милый, не пожалеешь.

Санитар явно колебался, все время протирая салфеткой стекла своей маски.

– Ладно, вы тут забавляйтесь, а я пока погуляю, – сказал Настромо и уже от дверей добавил: – А дату вашей смерти я могу сообщить почти точно. Первое число следующего месяца плюс-минус один день. Заявляю это как практикующий ясновидец.

Я, кстати, тоже ясновидец, – ответил санитар. – Лично вы не доживете и до полуночи.

Как видно, санитар остался доволен Камелией, иначе зачем было так накачивать ее наркотиками. Инвалидка хотя и пребывала в полной отключке, но гримаса блаженства не сходила с ее лица. Моего минотавра даже зависть взяла.

– У-у-у, тварь продажная, – пробормотал он, поправляя в коляске ее беспомощное тело.

Возвращаться домой не имело никакого смысла (там даже таблетку бензолки давно нельзя было сыскать), и Настромо, толкая перед собой коляску, двинулся на так называемую биржу, где иногда можно было перехватить какое-нибудь разовое поручение или даже найти работу, посильную для наркоманов и алкоголиков. Однако по причине раннего часа на бирже еще никого не было (тем не менее окурки и недопитые бутылки уже кто-то успел подобрать).

Силы Настромо почти иссякли, и он еле добрался до набережной. Выбранная им позиция имела то преимущество, что люди, спускавшиеся сюда с моста, не могли обойти его стороной. Развернув Камелию лицом к каналу (пусть «дурь» немного выветрится), Настромо стал поджидать потенциальных клиентов. Зажиточная публика здесь, как правило, не появлялась, но его сейчас устроила бы самая ничтожная сумма.

Завидев тучного немолодого быкочеловека, оказавшегося в этих местах явно случайно, Настромо попытался проникнуть если не в его душу, то хотя бы в самые простые страстишки.

– Вы идете не в ту сторону, – сказал он вкрадчиво. – Особа, с которой вы условились о встрече, живет не здесь. Вы просто ошиблись поворотом. Однако я бы не советовал вам рисковать. Вас ввели в заблуждение. Это вовсе не спальный район, как вы полагаете, а трущобы, где приличный человек может легко угодить в неприятную историю.

Толстяк остановился, словно налетев на невидимое препятствие. Физиономия его побагровела.

– Выследили все же… – пробурчал он, буравя Настромо ненавидящим взглядом. – Засекли… Ну ничего… Скажи той суке, которая тебя послала, что она занимается пустыми хлопотами. Я сам себе хозяин и гуляю там, где хочу.

Высказавшись подобным образом, толстяк лихо развернулся на месте и засеменил в противоположную сторону. Прежде чем скрыться с глаз Настромо, он приостановился и погрозил ему кулаком.

Вот и верь потом в быкочеловечью благодарность.

Некоторое время набережная была пуста, но затем ее заполнила публика, высыпавшая из туннеля подземки. Добыча, кажется, сама шла в руки Настромо.

– Эй, – крикнул он какому-то типу в широкополой шляпе. – Задержитесь на минутку. Предсказываю будущее, снимаю порчу, корректирую судьбы, диагностирую любые болезни. Вот у вас, например, артрит правого коленного сустава, гипертония, аденома простаты и недолеченный сифилис.

– А у тебя шизофрения! – быстро удаляясь, огрызнулся прохожий.

– Куда же вы! – взмолился Настромо. – Хотя бы на пачку сигарет дали. Разве я что плохое сказал? По нынешним временам вы почти здоровый.

Однако сифилитика-гипертоника уже и след простыл. Следующей была женщина средних лет, только что побывавшая в ближайшем супермаркете, о чем свидетельствовали пестрые целлофановые пакеты, торчавшие из ее сумки.

– Зря вы оставили суп на плите, – сказал Настромо как бы между прочим. – И суп выкипел, и кастрюля прогорела. Хорошо хоть, что пожар не случился.

К сожалению, его слова не произвели на домохозяйку должного впечатления.

– Чтоб у тебя мозги выкипели, засранец! – ответила она, ускоряя шаг. – Развелось тут всяких нищебродов…

Нет, так дело не пойдет, – сказал Настромо самому себе. – Уж если предсказывать, так только что-нибудь отрадное для души. На плохих вестях не заработаешь.

Спустя некоторое время его внимание привлекла юная особа, облокотившаяся на парапет набережной. Сейчас она была занята самым естественным в этой позе делом – плевками на точность, благо привлекательных мишеней в мутной воде канала имелось предостаточно.

– Поздравляю со скорым прибавлением в семействе, – сказал Настромо девушке. – Вы беременны на третьем месяце и, скорее всего, мальчиком.

– Знаю, – с пикантной хрипотцой в голосе ответила девушка. – Вот потому и пришла сюда. Хочу утопиться.

Страницы: «« ... 1112131415161718 »»

Читать бесплатно другие книги:

Маша Царева – журналистка, оптимистка, к тому же великий специалист в области любовных катастроф. Бо...
Уж очень странной была первая встреча! Девять из десяти мужчин после знакомства с Татьяной сбежали б...
«Звезды над болотом». Его основой стали письма каракозовцев – политических ссыльных конца 1860-х год...
«Валькирия не может полюбить. Валькирия обязана принять вызов, кем бы он ни был брошен. Никто из вст...
Земля захвачена негуманоидными инопланетянами-телепатами, и герой романа – один из тех, кто вроде бы...
В романе «Доктор Бладмани» описан мир, переживший ядерную войну в начале 1970-х годов....