Где властвует любовь Куин Джулия

К чести Пенелопы, она сумела довольно правдоподобно ответить:

– Боюсь, у меня побаливает голова.

– Да-да, Энтони, – сказала леди Бриджертон, – ступай и сделай объявление, чтобы Колин и Пенелопа могли исполнить свой танец. Она никак не может уйти до этого.

Энтони согласно кивнул и, жестом пригласив Колина и Пенелопу следовать за ним, направился к небольшому помосту, где размещался оркестр. Трубач подал громкий сигнал, призывая собравшихся к молчанию. Все притихли, возможно, решив, что предстоящее объявление будет касаться леди Уистлдаун.

– Леди и джентльмены, – громко объявил Энтони, приняв бокал с шампанским из рук лакея. – Я понимаю, что вы все заинтригованы неожиданным вмешательством леди Уистлдаун в наше торжество, но я хотел бы напомнить вам о цели сегодняшнего собрания.

Этот момент должен был стать кульминацией вечера, бесстрастно думал Колин. Вечера триумфа Пенелопы, когда она засияла бы новыми красками, чтобы все поняли, насколько она очаровательна и умна.

Этот вечер должен был продемонстрировать всем искренность его намерений, чтобы каждый убедился, что он, Колин, выбрал ее из всех остальных. И что не менее важно, что она выбрала его.

А вместо этого он думает лишь о том, чтобы схватить ее за плечи и трясти, пока не лишится сил. Она все испортила. Она подвергла опасности их будущее.

– Как глава семьи Бриджертонов, – продолжил Энтони, – я испытываю огромную радость каждый раз, когда кто-то из моих сестер или братьев находит себе жениха или невесту. – Он улыбнулся, кивнув в сторону Дафны и Саймона.

Колин посмотрел на Пенелопу. Она стояла очень прямо и неподвижно в своем платье из льдисто-голубого атласа. Она не улыбалась, что, должно быть, выглядело довольно странно для сотен гостей, смотревших на нее. Но возможно, они отнесли это на счет волнения. В конце концов, она не привыкла к такому вниманию.

Однако если бы кто-нибудь стоял так близко к ней, как Колин, он заметил бы панику в ее глазах, бурно вздымающуюся грудь и участившееся дыхание.

Она была испугана.

Отлично. Ей следует бояться. Того, что случится с ней, если ее тайна раскроется. И того, что произойдет, когда они останутся наедине.

– Поэтому, – заключил Энтони, – я с огромным удовольствием поднимаю свой бокал в честь моего брата, Колина, и его невесты, Пенелопы Федерингтон. За Колина и Пенелопу!

Колин посмотрел на свою руку и обнаружил, что кто-то предусмотрительно вложил в нее бокал с шампанским. Он поднял его, намереваясь пригубить, но после секундного раздумья поднес бокал к губам Пенелопы. Толпа разразилась приветственными криками. Пенелопа сделала глоток, затем другой, вынужденная пить, пока Колин не уберет бокал, что он сделал не раньше, чем она допила до конца.

Сообразив, что эта ребяческая демонстрация власти оставила его без выпивки, в которой он отчаянно нуждался, Колин взял бокал Пенелопы, который она по-прежнему держала в руке, и залпом осушил его.

Толпа возликовала еще больше.

Колин нагнул голову и прошептал ей на ухо.

– Сейчас я приглашу тебя танцевать. Когда к нам присоединятся остальные и мы больше не будем в центре внимания, постараемся выскользнуть из зала. Нам надо поговорить.

Пенелопа едва заметно кивнула.

Колин взял ее за руку и вывел на середину зала, положив другую руку ей на талию, когда послышались первые звуки вальса.

– Колин, – шепнула она. – Я не думала, что так получится.

Колин изобразил, улыбку. В конце концов, это его первый официальный танец с невестой.

– Мы обсудим это позже, – уронил он. – Но…

– Через десять минут. Можешь не сомневаться, мне есть что сказать тебе, но сейчас мы должны просто танцевать.

– Я всего лишь хотела…

Он сжал ее руку предостерегающим жестом. Пенелопа прикусила губу, кротко взглянув на него, и отвернулась.

– Мне следует улыбаться, – прошептала она, не глядя на него.

– Так улыбайся.

– Тебе тоже следует улыбаться.

– Ты права, – согласился Колин. – Следует.

Но не улыбнулся.

Они начали танец. Пенелопа грациозно двигалась в такт музыке, стараясь не поддаваться панике. Ей хотелось плакать, но она как-то умудрялась держать уголки губ приподнятыми, сознавая, что все наблюдают за ней, следя за каждым ее жестом и каждым– выражением, промелькнувшим на ее лице.

Годами она чувствовала себя невидимкой и страдала от этого. А теперь отдала бы все на свете за несколько мгновений прежней безвестности.

Впрочем, нет, не все. Она не отказалась бы от Колина. Если брак с ним означает, что она проведет остаток жизни под пристальным вниманием света, так тому и быть. И если порой ей придется выносить его гнев и презрение, как сейчас, это того стоит.

Она знала, что он придет в ярость, если она опубликует свою последнюю заметку. Руки ее дрожали, когда она писала ее снова, и она трепетала от ужаса все то время, пока находилась в церкви Святой Бригитты (как, впрочем, и на пути туда и обратно), уверенная, что если он застигнет ее на месте преступления, то отменит свадьбу.

Но она все равно это сделала.

Конечно, Колин уверен, что она совершила ошибку, но она просто не может допустить, чтобы Крессида Тумбли присвоила ее труды. Неужели она просит слишком многого, желая, чтобы он хотя бы попытался понять ее? Она слишком много работала и слишком многое вытерпела от Крессиды.

К тому же она знала, что Колин никогда не откажется от нее после официального объявления о помолвке. Отчасти по этой причине Пенелопа дала четкие указания своему издателю доставить газету в понедельник на бал к Моттрамам. И еще потому, что казалось немыслимым устроить подобное представление на собственной помолвке, особенно если учесть, что Колин решительно возражал против этой идеи.

Черт бы побрал мистера Лейси! Наверняка он сделал это нарочно, чтобы добиться максимальной огласки. Как постоянный читатель леди Уистлдаун, он достаточно знал о светском обществе, чтобы догадываться, что бал, устраиваемый Бриджертонами в честь помолвки, будет самым грандиозным событием в сезоне. Зачем ему понадобилась эта сенсация, Пенелопа не представляла, поскольку разжигание интереса к леди Уистлдаун не сулило ему выгоды, С леди Уистддаун покончено раз и навсегда, и мистер Лейси больше не получит ни гроша от ее публикаций.

Если только…

Пенелопа нахмурилась и вздохнула. Должно быть, мистер Лейси надеется, что она передумает.

Рука Колина крепче сжала ее талию, и Пенелопа подняла взгляд. В сиянии свечей его глаза казались поразительно зелеными, Хотя, наверное, они будут казаться ей изумрудными даже в темноте.

Колин указал подбородком на другие пары, заполнившие танцевальную площадку.

– Пора уходить, – сказал он.

Пенелопа кивнула. Они уже предупредили родных, что она неважно себя чувствует, так что никто особенно не удивится их раннему отъезду. Ну а то, что они будут вдвоем в карете… что ж, помолвленные пары могут рассчитывать на некоторое смягчение правил, особенно в такие романтические вечера.

С ее губ сорвался нервный смешок. Этот вечер обещает быть самым неромантичным в ее жизни.

Колин бросил на нее острый взгляд, вопросительно выгнув бровь.

– Не обращай внимания, – сказала она.

Он сжал ее руку, хотя и не слишком нежно.

– В чем дело?

Пенелопа обреченно пожала плечами. Вряд ли она может что-нибудь сказать или сделать, чтобы этот вечер не стал хуже, чем он уже есть.

– Просто я подумала, что этот вечер задумывался как романтичный.

– Он мог быть таким, – безжалостно отозвался Колин. Он убрал руку с ее талии и, слегка придерживая за локоть, повел через толпу к французским дверям, выходившим на террасу.

– Не сюда, – шепнула Пенелопа, обеспокоенно оглядываясь назад.

Колин даже не удостоил ее ответом. Они вышли в ночной сад и свернули за угол. Однако и там Колин не остановился.

Бросив беглый взгляд по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, он открыл неприметную дверь в стене.

– Что это? – спросила Пенелопа.

Вместо ответа он подтолкнул ее сзади, и она оказалась в темном коридоре.

– Наверх, – скомандовал Колин, указав на лестницу. Пенелопа покорно зашагала по ступенькам, остро ощущая его присутствие за своей спиной.

Когда они поднялись на второй этаж, Колин открыл дверь, выходившую на лестничную площадку, и заглянул внутрь. Пенелопа узнала коридор, где располагались личные апартаменты семьи. Там было пусто. Колин схватил ее за руку и быстро зашагал вперед, пока они не добрались до комнаты, где она никогда прежде не была.

Это была спальня Колина. Пенелопа всегда знала, где она находится. За все годы, что она приходила сюда, навещая Элоизу, она никогда не решалась на большее, чем провести пальцами по массивной деревянной двери. Это было давно, поскольку в последние годы Колин жил отдельно, но его мать настояла, чтобы эта комната сохранилась за ним. Никто не знает, сказала леди Бриджертон, когда она может ему понадобиться, и оказалась права, когда Колин, вернувшись с Кипра, остался без собственного жилья.

Он распахнул дверь и втащил ее внутрь. В комнате было темно. Споткнувшись, Пенелопа повалилась вперед, и только руки Колина остановили ее падение.

Он поддержал ее, схватив за локти, однако не отпустил, когда она восстановила равновесие. Они молча стояли в темноте. Это не было объятием, но их тела соприкасались. Пенелопа ничего не видела, но могла ощущать его тепло и слышать его дыхание, ласкавшее ее щеку.

Это была пытка.

И блаженство.

Ладони Колина медленно скользнули вниз по ее обнаженным рукам, возбуждая каждый нерв. Затем он резко отступил назад.

Пенелопа не знала, чего ждать. Он мог накричать на нее, выбранить, потребовать объяснений.

Ho он не сделал ничего подобного. Просто стоял в темноте, вынуждая, ее сделать первый шаг.

– Ты не мог бы… зажечь свечу? – неуверенно спросила она.

– Тебе не нравится темнота? – поинтересовался Колин.

– Не сейчас.

– Понятно, – вкрадчиво произнес он. – Может, так тебе понравится, больше? – Его пальцы коснулись ее кожи, скользя вдоль выреза платья.

– Не надо, – произнесла она дрогнувшим голосом.

Он убрал пальцы.

– Не касаться тебя? – насмешливо спросил Колин, и Пенелопа обрадовалась, что не видит его лица. – Но ведь ты моя, не так ли?

– Пока нет, – напомнила она.

– Отчего же? Ты позаботилась об этом. Неплохо придумано – дождаться нашей помолвки, чтобы сделать свой ход. Ты же знала, что я не хочу, чтобы, ты публиковала эту заметку. Я запретил тебе! Мы договорились…

– Мы ни о чем не договаривались!

Он проигнорировал ее вспышку.

– Дождалась, пока…

– Мы ни о чем не договаривались, – снова выкрикнула Пенелопа, желая прояснить, что она не нарушала свое слово. Что бы она ни сделала, она никогда не обманывала Колина. Правда, она одиннадцать лет скрывала тайну леди Уистлдаун, но это совсем другое дело. – Конечно, – признала она, не собираясь начинать лгать сейчас, – я понимала, что ты не бросишь меня. Но я надеялась… – Ее голос прервался.

– На что? – спросил Колин, когда пауза затянулась..

– Я надеялась, ты простишь меня, – прошептала Пенелопа. – Или хотя бы поймешь. Я всегда думала, что ты принадлежишь к числу мужчин…

– Каких? – нетерпеливо спросил он.

– Я сама виновата, – печально сказала она. – Водрузила тебя на пьедестал. Ты был таким хорошим все эти годы. Видимо, я решила, что ты не способен быть другим.

– Что нехорошего я сделал? – возмутился Колин. – Я защитил тебя, сделал тебе предложение, я…

– Ты даже не пытался принять мою точку зрения, – перебила его она.

– Потому что ты ведешь себя как идиотка! – рявкнул он. Повисло молчание, натянутое и гнетущее.

– Не представляю, что можно сказать на это, – произнесла наконец Пенелопа.

Колин отвернулся. Он не знал, зачем это сделал – все равно он не мог видеть ее лица в темноте. Но в ее голосе прозвучало нечто такое, что заставило его ощутить неловкость. Какая-то усталость и беззащитность. И разочарование. Внезапно ему захотелось понять ее, по крайней мере, попытаться, несмотря на уверенность; что она совершила ужасную ошибку. Каждая заминка, каждая неуверенная нотка в ее голосе остужала его ярость. Он все еще испытывал злость, но желание демонстрировать ее пропало.

– Тебя разоблачат, – произнес Колин, стараясь говорить спокойно. – Ты унизила Крессиду. Думаю, она вне себя от бешенства и не успокоится, пока, не разыщет настоящую леди Уистлдаун.

Шорох юбок подсказал ему, что она отошла на несколько шагов.

– Крессида недостаточно сообразительна, чтобы вычислить меня. К тому же я больше не собираюсь печататься в газете, так что у меня не будет возможности совершить оплошность или оставить улики. – Пенелопа помолчала, затем добавила – Это я могу обещать.

– Слишком поздно, – отозвался Колин.

– Нет, не поздно, – возразила она. – Никто ничего не знает! Никто, кроме тебя, а ты так стыдишься меня, что это просто невыносимо.

– О, ради Бога, Пенелопа, – резко бросил, он, – я не стыжусь тебя.

– Ты не мог бы зажечь свечу? – взмолилась она. Колин пересек комнату и порылся в ящике комода в поисках свечи и приспособлений, необходимых, чтобы зажечь ее.

– Я не стыжусь тебя, – повторил он, – но считаю, что ты поступила глупо.

– Может, ты и прав, – сказала Пенелопа, – но я не могла поступить иначе.

Колин зажег свечу и повернулся к ней.

– Ладно, забудем о том, что произойдет с твоей репутацией, если станет известно, кто ты на самом деле. Забудем, что тебя подвергнут остракизму, что люди станут перешептываться у тебя за спиной.

– Такие люди не заслуживают того, чтобы о них беспокоиться, – заявила Пенелопа, резко выпрямив спину.

– Возможно, – согласился Калин, привычным движением скрестив руки на груди и вперив в нее жесткий взгляд. – Но это больно. Вряд ли тебе это понравится, Пенелопа. И мне тоже.

Пенелопа нервно сглотнула. Хороший признак. Может, подумал он, ему все же удастся достучаться до ее сознания.

– Забудем обо всем этом, – продолжил Колин. – Ты провела последние одиннадцать лет, задевая чувства людей. Обижая их.

– Но я писала и много хорошего, – возразила Пенелопа; в ее темных глазах блеснули слезы.

– Разумеется, и эти люди не доставят тебе беспокойства. Я говорю о тех, кого ты разозлила, кто чувствует себя оскорбленным. – Колин шагнул к ней и схватил ее за плечи. – Пенелопа, – настойчиво произнес он, – найдется немало желающих отомстить, причинить тебе вред.

Хотя эти слова предназначались ей, они пронзили его собственное сердце.

Он попытался представить себе жизнь без Пенелопы. И не смог.

Всего лишь несколько недель назад она была… Колин задумался. Кем она была для него? Другом? Знакомой? Женщиной, которую он видел, но никогда по-настоящему не замечал?

А теперь она его невеста и скоро станет женой. Если не чем-то большим. Более близким и дорогим.

– Чего я не понимаю, – сказал он, встревоженный направлением, которое приняли его мысли, – так это почему бы тебе не ухватиться за столь безупречное алиби, чтобы сохранить инкогнито.

– Потому что суть не в том, чтобы сохранить инкогнито! – чуть ли не выкрикнула Пенелопа.

– Ты хочешь, чтобы тебя разоблачили? – поразился Колин.

– Конечно, нет, – ответила она. – Но это моя работа. Дело всей моей жизни. Единственное, что я могу предъявить в качестве оправдания своего существования. И если я не могу заявить об этом во всеуслышание, то будь я проклята, если позволю сделать это кому-нибудь другому.

Колин открыл рот, собираясь возразить, но вдруг, к собственному удивлению, понял, что ему нечего сказать. Дело всей жизни… У Пенелопы есть дело всей ее жизни.

А у него нет.

Пусть она не может поставить свое имя под своими трудами, зато, оставшись наедине с собой, она может просматривать газетные заметки и думать: «Вот зачем я жила, вот чего я достигла».

– Колин? – шепнула Пенелопа, озадаченная его молчанием.

Удивительная женщина! Как он не понял этого раньше, когда уже знал, что она умна, очаровательна, остроумна и изобретательна? Но даже эти определения – и многие другие, которых она, безусловно, заслуживает, – не отдают ей должного в полной мере.

Пенелопа Федерингтон – удивительная женщина.

А он… Прости, Господи, он завидует ей.

– Я пойду, – сказала она, направившись к двери.

Колин не сразу отреагировал, ошеломленный этим откровением. Но, увидев ее руку на дверной ручке, понял, что не может ее отпустить. Ни сейчас, ни когда-либо в будущем.

– Подожди, – хрипло сказал он, в несколько шагов преодолев разделявшее их расстояние. – Подожди, – повторил он. – Я хочу, чтобы ты осталась.

В ее глазах отразилось замешательство.

– Но ты сказал…

Колин нежно обхватил ладонями ее лицо.

– Забудь, что я сказал.

И тут он понял, что Дафна права. Любовь не поразила его как гром с ясного неба. Она подкралась незаметно – с улыбкой, словом, взглядом. С каждой секундой, проведенной в обществе Пенелопы, она все больше завладевала его душой, пока не наступил этот момент. Момент откровения.

Он любит ее.

Конечно, он все еще злится на нее из-за заметки, которую она все-таки опубликовала. И ему чертовски стыдно, что он позавидовал тому, что она нашла себе дело в жизни. Но при всем этом он любит ее.

И если он позволит ей уйти сейчас, то никогда не простит себя.

Может, это и есть любовь. Когда нуждаешься в женщине и продолжаешь восхищаться ею, даже когда злишься на нее.

Даже когда хочется привязать ее к кровати, чтобы не позволить ей уйти и натворить еще больших бед.

Он должен сказать ей. И показать.

Сегодня. Сейчас.

– Останься, – шепнул Колин и привлек ее к себе, грубо, жадно, без объяснений и лишних слов.

– Останься, – повторил он, ведя ее к постели…

Она молчала, и он произнес в третий раз:

– Останься.

Она кивнула, и он заключил ее в объятия.

Это была Пенелопа, и это была любовь.