Где властвует любовь Куин Джулия

Пенелопа круто повернулась и, оставив Колина сидеть в кресле с приоткрытым ртом, взирающим на нее как на фантастическое создание с тремя головами и хвостом, быстро вышла из комнаты.

Что ж, отметила она, спускаясь по ступенькам, выходившим на Брутон-стрит, это был самый эффектный уход в ее жизни.

Жаль только, что мужчина, которого она покинула, был единственным человеком, с которым она хотела бы остаться навеки.

Колин промучился весь день.

Рука немилосердно ныла, несмотря на бренди, которым он щедро заливал рану и собственные внутренности. Агент по недвижимости, которому он поручил снять для него уютный особнячок в Блумсбери, уведомил его, что у прежнего жильца возникли проблемы и Колин не сможет переехать сегодня, как собирался.

В довершение ко всему он подозревал, что нанес непоправимый урон своим отношениям с Пенелопой.

И это было самое скверное, поскольку он дорожил их дружбой, хотя до сегодняшнего дня не сознавал этого. Почему-то это открытие вызывало у Колина легкую панику.

Пенелопа была чем-то постоянным в его жизни: подруга его сестры, неизменная, но незаметная участница светских вечеринок, смиренно ожидавшая кавалеров, не слишком баловавших ее своим вниманием.

Но похоже, в этом мире нет ничего постоянного. Пенелопа, во всяком случае, изменилась. Или это он сам изменился? А может, изменился его взгляд на Пенелопу?

Иначе с чего бы его так огорчила их размолвка?

Все-таки странно было после тех десяти лет, в течение которых он воспринимал Пенелопу как некое приложение к его жизни, вдруг осознать, как много она для него значит.

Жаль, что они расстались, разговаривая на повышенных тонах. Колин не помнил случая, чтобы он чувствовал себя неловко с Пенелопой. Разве что однажды… Господи, когда ж это было? Шесть или семь лет назад? Его мать настаивала, чтобы он женился. В этом не было ничего нового, не считая того, что она предложила Пенелопу в качестве невесты. Это настолько поразило Колина, что у него едва хватило терпения остудить матримониальный пыл матери в своей обычной шутливой манере.

Однако она не успокоилась. Леди Бриджертон твердила о Пенелопе днем и ночью, так что Колин в конце концов просто сбежал. Не очень далеко – всего лишь в Уэльс. Но право, как что мать могла додуматься до такого?

Когда он вернулся, она, конечно же, пожелала поговорить с ним – правда, на сей раз о его сестре Дафне, которая снова ждала ребенка, и леди Бриджертон хотела объявить об этом на семейном собрании. Но откуда же он мог знать, о чем пойдет речь? Уверенный, что его ждут новые уговоры и прозрачные намеки на его холостяцкий статус, Колин крайне неохотно отправился с визитом к матери и на пороге дома столкнулся с братьями. Те принялись подначивать его по тому же поводу, как это умеют делать только братья, и неожиданно для себя Колин заявил, да еще во весь голос, что не собирается жениться на Пенелопе Федерингтон!

И тут он увидел Пенелопу. Она стояла в дверях, зажав рот ладонью; в ее расширившихся зрачках отражались обида, стыд и дюжина других эмоций, слишком неприятных, чтобы размышлять о них.

Это был один из самых ужасных моментов в его жизни. Собственно, Колин постарался забыть о нем. Вряд ли Пенелопа питала к нему теплые чувства – во всяком случае, не более чем многие другие женщины, – но он унизил ее. Выделить ее из всех остальных таким вот заявлением…

Это было непростительно.

Он, разумеется, извинился, и Пенелопа приняла его извинения, но Колин так и не простил себя.

И вот теперь он снова оскорбил ее. Не напрямую, разумеется, но ему следовало бы хорошенько подумать, прежде чем жаловаться ей на свою жизнь.

Проклятие, это звучит глупо даже с его личной точки зрения! На что ему жаловаться?

Не на что.

И все же Колин не мог отделаться от ощущения пустоты. Его грызла тоска по чему-то, чего он не понимал. Боже, он докатился до того, что завидует собственным братьям лишь потому, что они нашли свое призвание!

Похоже, единственный след, который он оставит в мире, это бесчисленные упоминания его персоны на страницах «Светских новостей».

Какая ирония!

Но ведь все относительно, не так ли? И в сравнении с Пенелопой ему не на что жаловаться.

А значит, ему следовало держать свои мысли при себе. Колину не хотелось думать, что у Пенелопы нет шансов устроить свое будущее, но, видимо, она права, называя себя старой девой. Кстати, довольно унизительное положение в британском обществе.

Собственно, если у кого и есть основания жаловаться, так это у Пенелопы.

Но она всегда стоически смирялась, со своей участью, хоть и была недовольна ею.

Хотя кто знает? Может, Пенелопа мечтает о другой жизни, которая не вписывается в рамки скромного существования вместе с матерью и сестрой в их доме на Маунт-стрит. Может, у нее есть тайные надежды и планы, которые она скрывает под маской достоинства и добродушия.

Может, в ней есть нечто большее, чем кажется.

Колин вздохнул. Пожалуй, он должен извиниться перед ней. Хотя в чем именно, он не представлял, да и не был уверен, что Пенелопа нуждается в его извинениях.

Но нужно же как-то исправлять ситуацию.

О черт! Придется, видимо, посетить музыкальный вечер у Смайт-Смитов, Это ежегодное событие служило дьявольским испытанием для каждого, кто обладал хоть каким-то слухом. Но как только возникала уверенность, что все девицы Смайт-Смит выросли и выпорхнули из родительского гнезда, на их месте появлялась очередная кузина, еще более бесталанная, чем предыдущие.

Но раз Пенелопа намерена появиться там этим вечером, значит… значит, и ему, Колину, придется направить туда свои стопы.

Глава 7

В среду на музыкальном вечере у Смайт-Смитов Колин Бриджертон собрал вокруг себя целый букет юных особ, причитавших над его раненой рукой.

Что касается происхождения раны, то мистер Бриджертон проявил удручающую скрытность в этом вопросе. Зато автор этих строк с уверенностью может сказать, что мистера Бриджертона утомили обрушившиеся на него знаки внимания. Как он признался своему брату Энтони, он сожалеет, что не оставил эту (непечатное слово) повязку дома.

«Светские новости от леди Уистлдаун», 16 апреля 1824 года

Ну зачем, зачем она мучает себя?

Каждый год курьер приносил приглашение, и каждый год Пенелопа давала себе клятву, что больше никогда, Бог свидетель, она не появится на музыкальном вечере у Смайт-Смитов.

И тем не менее каждый год она сидела в музыкальной гостиной Смайт-Смитов, отчаянно стараясь не корчиться (хотя бы видимо), когда очередное поколение девиц Смайт-Смит калечило бедного Моцарта в его музыкальном воплощении.

Это было мучительно. Ужасно, невыносимо, чудовищно. Она не могла подобрать подходящего слова, чтобы выразить свои ощущения.

Положение усугублялось еще и тем, что Пенелопа всегда оказывалась в первых рядах, что было настоящей пыткой. И не только для ее ушей. Каждые несколько лет среди девиц Смайт-Смит появлялась одна, казалось, понимавшая, что участвует в действе, которое нельзя назвать иначе, чем преступлением по отношению к слушателям. И пока остальные девушки самозабвенно терзали свои скрипки и фортепьяно, эта бедняжка исполняла свой номер со страдальческим видом – столь знакомым Пенелопе.

Так выглядел бы человек, желающий оказаться где угодно, но только не там, где он находится в данный момент. И как бы он ни старался скрыть свои чувства, они проступали в уголках плотно сжатых губ и, конечно же, во взгляде, скользившем поверх чужих голов.

Видит Бог, лицо Пенелопы часто приобретало подобное выражение.

Возможно, по этой причине ей никогда не удавалось остаться дома, когда Смайт-Смиты устраивали свои вечера. Должен же кто-то ободряюще улыбаться и делать вид, что наслаждается музыкой.

К тому же это случалось не чаще чем раз в год.

И все же, сидя в гостиной Смайт-Смитов, трудно было избавиться от мысли, что здесь можно сделать целое состояние на незаметных ушных затычках.

Квартет девиц разминался, производя какофонию звуков из несогласованных аккордов и гамм, которая обещала стать только хуже, когда они начнут играть по-настоящему. Пенелопа расположилась в середине второго ряда, к величайшему неудовольствию ее сестры Фелисити.

– В заднем ряду два свободных места, – прошептала та ей в ухо.

– Слишком поздно, – отозвалась Пенелопа, откинувшись на мягкую спинку стула.

– Помоги мне, Боже, – простонала Фелисити.

Пенелопа взяла программку и начала листать.

– Если мы не займем эти места, их займет кто-нибудь другой, – сказала она.

– Именно этого я и хотела!

Пенелопа склонилась ближе, чтобы никто, кроме сестры, не мог слышать ее шепота:

– Мы хотя бы способны вежливо улыбаться. Вообрази, что будет, если здесь усядется кто-нибудь вроде Крессиды Тумбли и будет презрительно фыркать весь вечер.

Фелисити огляделась по сторонам.

– Крессиду Тумбли сюда калачом не заманишь.

Пенелопа предпочла пропустить эту реплику мимо ушей.

– Не дай Бог, если в первом ряду окажется публика, склонная к язвительным замечаниям. Эти бедняжки умрут от унижения.

– Им этого в любом случае не избежать, – проворчала Фелисити.

– Вот уж нет, – возразила Пенелопа. – Во всяком случае, не эта и не та. Или вон та, – добавила она, указав на двух девушек со скрипками и одну, расположившуюся за фортепьяно. Но вот эта, – она сделала едва заметный жест в сторону девушки с виолончелью, – уже чувствует себя несчастной. Самое меньшее, что мы можем сделать, – это не дать занять эти места любителям позлословить.

– Все равно леди Уистлдаун разделает их под орех в ближайшем выпуске своей газеты, – заметила Фелисити.

Пенелопа открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент на свободное место по другую сторону от нее опустилась Элоиза.

– Элоиза! – воскликнула Пенелопа с нескрываемым восторгом. – Мне казалось, что ты собиралась остаться дома.

Элоиза скорчила гримаску.

– Не знаю, как это объяснить, но я просто не могла пропустить сие событие. Это как дорожное происшествие. Не хочешь смотреть, но смотришь.

– Или слушаешь, – вставила Фелисити, – как в данном случае.

Пенелопа не смогла сдержать улыбку.

– Я не ослышалась, вы, кажется, говорили о леди Уистлдаун, когда я подошла? – поинтересовалась Элоиза.

– Я сказала Пенелопе, – Фелисити довольно неэлегантно перегнулась через сестру, чтобы видеть Элоизу, – что леди Уистлдаун не оставит от них и мокрого места в своей газете.

– Как сказать, – задумчиво отозвалась та. – Она не каждый год набрасывается на девиц Смайт-Смит. Не знаю почему.

– Я знаю, – фыркнул кто-то справа.

Элоиза, Пенелопа и Фелисити дружно повернулись на своих сиденьях и тут же отпрянули назад, оказавшись в опасной близости от трости леди Данбери.

– Леди Данбери, – ахнула Пенелопа, не устояв перед желанием потрогать собственный нос, чтобы убедиться, что он еще на месте.

– Кажется, я поняла, что за штучка эта леди Уистлдаун, – заявила леди Данбери.

– Неужели? – поразилась Фелисити.

– У нее мягкое сердце, – продолжила старая дама. – Видите вон ту девчушку? – Она ткнула тростью в виолончелистку, задев при этом ухо Элоизы.

– Вижу, – сказала Элоиза, потирая ухо, – только, боюсь, уже ничего не услышу.

– Считайте, что вам повезло, – обронила леди Данбери, прежде чем вернуться к теме разговора. – Вы еще поблагодарите меня за это.

– Вы имеете в виду виолончелистку? – поспешно вмешалась Пенелопа, опасаясь, как бы Элоиза не ляпнула что-нибудь совершенно неприемлемое.

– Да, конечно. Взгляните на нее, – сказала леди Данбери. – Она выглядит несчастной, что в общем-то вполне понятно. Она единственная из них, кто понимает, насколько чудовищно их исполнение. Остальные три не имеют ни малейшего слуха.

Пенелопа бросила на младшую сестру самолюбивый взгляд, гордясь собственной проницательностью.

– Попомните мои слова, – сказала леди Данбери. – Леди Уистлдаун не напишет ни слова о сегодняшнем музыкальном вечере. Не в ее правилах ранить чьи-либо чувства. Что же касается остальных…

Фелисити, Пенелопа и Элоиза пригнули голову, когда трость описала дугу над их головами.

– До остальных ей просто нет дела.

– Интересная теория, – заметила Пенелопа.

Леди Данбери с видимым удовлетворением откинулась на спинку стула.

– Вы так считаете?

Пенелопа кивнула:

– Думаю, вы правы.

– Хм. Как обычно.

Все еще повернувшись к леди Данбери, Пенелопа взглянула вначале на Фелисити, затем на Элоизу.

– Вот почему я прихожу на эти дьявольские музыкальные вечера каждый год, – заявила она.

– Из-за леди Данбери? – изумилась Элоиза.

– Нет. Из-за таких вот девушек. – Пенелопа указала на виолончелистку. – Я очень хорошо представляю, что она чувствует.

– Не говори глупостей, Пенелопа, – сказала Фелисити. – Ты никогда не играла на фортепьяно на публике, а если бы даже играла, то у тебя это неплохо получается.

Пенелопа повернулась к сестре:

– Дело не в музыке, Фелисити.

И тут с леди Данбери случилась престранная вещь. Ее лицо изменилось самым невероятным образом. Глаза приобрели мечтательное выражение, рот, обычно искривленный иронической усмешкой, смягчился.

– Я сама была такой девушкой, мисс Федерингтон, – сказала она так тихо, что Элоиза и Фелисити подались в ее сторону. Элоиза с учтивым «Прошу прощения?», Фелисити с куда менее вежливым «Что?».

Но леди Данбери смотрела только на Пенелопу.

– Вот почему я прихожу сюда каждый год, – закончила она. – Как и вы.

На мгновение Пенелопа ощутила странную связь со старой дамой. Что было чистым безумием, поскольку их не объединяло ничего, кроме пола, – ни возраст, ни общественное положение. И все же леди Данбери как будто выбрала ее – почему и чачем, Пенелопа не. представляла. Но похоже, графиня твердо вознамерилась разжечь огонь под ее упорядоченной и довольно скучной жизнью.

И Пенелопа не могла отделаться от ощущения, что ей это удастся.

«Разве не приятно обнаружить, что мы не совсем то, чем кажемся?» Слова, сказанные леди Данбери накануне вечером, все еще звучали в ее ушах. Почти как заклинание.

Или вызов.

– Знаете, что я думаю, мисс Федерингтон? – осведомилась леди Данбери с обманчивым добродушием.

– Не имею ни малейшего представления, – честно призналась Пенелопа.

– Я думаю, что вы вполне можете быть леди Уистлдаун.

Фелисити и Элоиза ахнули.

Губы Пенелопы удивленно приоткрылись. Никогда прежде ее не подозревали ни в чем подобном. Это было невероятно… немыслимо…

И, признаться, довольно лестно.

Губы Пенелопы сложились в плутоватую улыбку, словно она собиралась сообщить что-то чрезвычайно важное.

Фелисити. и Элоиза придвинулись ближе.

– А знаете, что думаю я, леди Данбери? – осведомилась Пенелопа приятным тоном.

– Хм, – отозвалась та с коварным блеском в глазах. – Я могла бы сказать, что мне не терпится это услышать, но вы уже однажды сказали мне, что, с вашей точки зрения, леди Уистлдаун – это я.

– А это так?

Леди Данбери надменно улыбнулась:

– Возможно.

Фелисити и Элоиза снова ахнули, на этот раз громче.

Желудок Пенелопы совершил пируэт.

– Так вы признаете это? – прошептала Элоиза.

– Разумеется, я ничего не признаю. – Леди Данбери выпрямила спину и стукнула тростью по полу с такой силой, что все четыре музыкантши прекратили свои упражнения. – Даже будь это правдой – а я не говорю, что это правда, – по-вашему, я настолько глупа, чтобы признаться?

– Тогда почему вы сказали…

– Да потому, глупышка, что я пытаюсь довести до вашего сведения одну вещь.

Графиня надолго замолчала, так что Пенелопе пришлось спросить:

– Какую?

Леди Данбери окинула их всех разочарованным взглядом.

– Леди Уистлдаун может быть кем угодно, – воскликнула она, стукнув тростью по полу с удвоенной силой. – Любой из нас.

– Кроме меня, – возразила Фелисити. – Я совершенно уверена, что это не я.

Леди Данбери даже не удостоила ее взглядом.

– Если позволите, я вам кое-что расскажу, – сказала она.

– Как будто вас можно остановить, – произнесла Пенелопа таким любезным тоном, что это могло сойти за комплимент. Собственно, так оно и было. Она восхищалась леди Данбери, как восхищалась бы каждым, кто имел смелость говорить то, что думает, на публике.

Леди Данбери хмыкнула.

– Вы совсем не такая тихоня, какой кажетесь на первый взгляд, Пенелопа Федерингтон.

– Еще бы, – ухмыльнулась Фелисити. – Вы не поверите, на какие жестокие шутки она способна. Когда мы были маленькими…

Пенелопа ткнула ее локтем в бок.

– Видите? – возмутилась Фелисити.

– Так вот, я хотела сказать, – продолжила леди Данбери, – что свет делает все неправильно, пытаясь ответить на мой вызов.

– В таком случае что вы предлагаете? – поинтересовалась Элоиза.

Леди Данбери небрежно махнула рукой.

– Вначале я должна объяснить, что делается неправильно, – заявила она. – Все ищут леди Уистлдаун среди наиболее подходящих персон. Таких, например, как ваша мать, Порция Федерингтон.

– Наша мать? – дружно ахнули Пенелопа и Фелисити.

– О, ради Бога, – фыркнула леди Данбери. – Свет не видывал большей сплетницы, чем ваша матушка. Она одна из тех, на кого подумают в первую очередь.

Пенелопа молчала, не представляя, что ответить на подобное утверждение. Ее мать обожала сплетни, но вообразить ее в роли леди Уистлдаун было слишком сложно.

– Вот почему, – продолжила леди Данбери с глубокомысленным видом, – мы должны исключить ее из числа подозреваемых.

– И также потому, – заметила Пенелопа не без сарказма, – что мы с Фелисити можем поручиться, что это не она.

– Фи! Будь ваша мать леди Уистлдаун, она сумела бы скрыть этот факт от вас.

– Наша мать? – усомнилась Фелисити. – Вряд ли.

– Я пытаюсь сказать, – проскрежетала леди Данбери, – несмотря на то, что меня постоянно перебивают…

Пенелопе показалось, что она услышала, как Элоиза фыркнула.

– …что, будь леди Уистлдаун кем-то, кого легко заподозрить, ее давно бы вывели на чистую воду, не так ли?

Последовало сосредоточенное молчание, затем все трое, осознав, что от них ждут ответа, энергично кивнули.

– А значит, это кто-то, кого никто не подозревает, – подытожила леди Данбери. – Иначе быть не может.

Пенелопа обнаружила, что снова кивает. В словах леди Данбери присутствовала логика, хотя и довольно своеобразная.

– Вот почему, – торжествующе заявила старая дама, – я не являюсь подходящей кандидатурой на эту роль!

Пенелопа моргнула, ошарашенная таким выводом.

– Прошу прощения?

– О, ради Бога. – Леди Данбери устремила на Пенелопу вызывающий взгляд. – Вы действительно полагаете, что вы единственная, кто заподозрил меня?

Пенелопа только покачала головой.

– Но я по-прежнему так считаю.

В глазах леди Данбери мелькнуло уважение. Она одобрительно кивнула.

– Пожалуй, вы нахальнее, чем кажетесь.

Фелисити подалась вперед и сообщила заговорщическим шепотом:

– Вы даже не представляете насколько.

Пенелопа шлепнула сестру по руке.

– Фелисити!

– Похоже, начинается концерт, – заметила Элоиза.

– Помоги нам, Боже, – провозгласила леди Данбери. – И зачем только я… О, мистер Бриджертон!

Пенелопа, повернувшаяся лицом к импровизированной сцене, резко обернулась и увидела Колина, который пробирался вдоль ряда к пустому месту возле леди Данбери, учтиво извиняясь при столкновении с чужими коленями.

Извинения сопровождались одной из его неотразимых улыбок, и несколько дам чуть не растаяли на своих сиденьях.

Пенелопа нахмурилась. Отвратительно!

– Пенелопа, – прошептала Фелисити. – Ты, кажется, только что зарычала?

– Колин! – окликнула его Элоиза. – Ты же не собирался приходить.

Колин пожал плечами и криво усмехнулся.

– Передумал в последний момент. В конце концов, я большой поклонник музыки.

– О, это объясняет твое присутствие здесь, – сухо заметила Элоиза.

Колин только выгнул бровь в ответ, прежде чем повернуться к Пенелопе.

– Добрый вечер, мисс Федерингтон, – сказал он, затем кивнул Фелисити: – Мисс Федерингтон.

Пенелопе понадобилось некоторое время, чтобы обрести голос. Учитывая, что накануне они расстались не лучшим образом, она никак не ожидала увидеть на лице Колина дружескую улыбку.

– Добрый вечер, мистер Бриджертон, – выдавила она наконец.

– Кто-нибудь в курсе, что сегодня в программе? – спросил он с чрезвычайно заинтересованным видом.

Пенелопа искренне восхитилась. Колин умел так смотреть на собеседника, что казалось, будто на свете нет ничего интереснее его следующей фразы. Это был настоящий талант. Особенно в таких ситуациях, как эта, когда они оба знали, что ему совершенно все равно, что девицы Смайт-Смит исполнят нынче вечером.

– Наверное, Моцарт, – сказала Фелисити. – Они почти всегда играют Моцарта.

– Чудесно, – отозвался Колин, откинувшись на своем стуле с таким видом, словно он только что отлично отобедал. – Я большой поклонник Моцарта.

– В таком случае, – хмыкнула леди Данбери, – вам лучше сбежать отсюда, пока еще есть такая возможность.

– Чепуха, – заявил Колин. – Уверен, девушки сделают все, что в их силах.

– О, в этом никто не сомневается, – зловеще изрекла Элоиза.

– Тише, – шикнула на них Пенелопа. – Кажется, сейчас начнут.

Не то чтобы ей не терпелось послушать Моцарта в исполнении девиц Смайт-Смит, просто Пенелопа чувствовала себя ужасно неловко в присутствии Колина. Она не знала, что говорить. Собственно, то, что она могла сказать Колину, нельзя было произносить при Элоизе, Фелисити и тем более леди Данбери.

По комнате прошел дворецкий и задул несколько свечей, что послужило сигналом для начала концерта. Пенелопа собралась с духом, набрала в легкие воздуху в надежде заблокировать слух (что, к сожалению, не сработало), и пытка началась.

Пенелопа не знала, что было мучительнее – плохое исполнение или сознание того, что Колин сидит у нее за спиной. Затылок у нее покалывало, она ерзала на месте, непрерывно теребя пальцами темно-синий бархат юбки.

Когда квартет закончил наконец выступление и раздались вежливые аплодисменты, три девушки присели, сияя улыбками, а четвертая, виолончелистка, выглядела так, словно ей хочется забиться в ближайшую щель.

Пенелопа вздохнула. По крайней мере, ее за все годы, проведенные в свете, никогда не заставляли демонстрировать себя публично, как этих девушек. Ей всегда позволяли держаться в тени, тихо перемещаясь по периметру бальных залов, наблюдая, как другие девушки кружатся в танце. О, мать таскала ее за собой, пытаясь навязать то одному, то другому подходящему холостяку, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что приходилось выносить девицам Смайт-Смит.

Впрочем, справедливости ради следовало отметить, что трое из них пребывали в блаженном неведении относительно своих музыкальных способностей. Пенелопа улыбнулась и присоединилась к аплодисментам. Что ж, она не собирается выводить их из этого заблуждения.

И если теория леди Данбери верна, леди Уистлдаун не напишет ни слова о сегодняшнем концерте.

Аплодисменты вскоре затихли, и гости смешались с толпой, вежливо беседуя со знакомыми и поглядывая на скудно сервированный стол для закусок в задней части комнаты.

– Лимонад, – пробормотала Пенелопа себе под нос. Здесь чудовищно жарко – о чем она только думала, вырядившись в бархат в такой теплый вечер? Прохладный напиток – как раз то, что нужно, чтобы почувствовать себя лучше. К тому же Колин увяз в разговоре с леди Данбери. Вряд ли ей подвернется более удачный момент, чтобы сбежать.

Но не успела она поднести стакан к губам, как позади нее раздался знакомый голос, окликавший ее по имени. Пенелопа обернулась и выпалила:

Страницы: «« 4567891011 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Кое-что изменилось с тех пор, как первая версия «Библии секса» ушла в печать. Но мы все так же хотим...
И вот вроде бы все наладилось: Ампера и Рину приняли стронги, есть боевая задача, которую нужно выпо...
Майор Глухов получил вторую жизнь в теле пятнадцатилетнего наследника барона Ирридара из закрытого м...
Великий князь Владимир, Красное Солнышко, Святой Креститель Руси, пришедший к власти по языческому п...
Анна Матвеева – автор романов «Перевал Дятлова, или Тайна девяти», «Завидное чувство Веры Стениной» ...
Все вы встречали таких подростков, как Чарли Крабтри. Темное воображение, зловещая улыбка, всегда са...