Опоздавшие к лету (сборник) Лазарчук Андрей

— Все будет хорошо.

Ника тонула в собственном сне — выплывала на секунду, чтобы глотнуть воздуха, и снова погружалась в зеленую бездну; потом она открыла глаза там, внизу, и увидела дно, увидела то, что ее ждет: буро-коричневая, медленно шевелящаяся масса, похожая на громадную амебу, ленивую и равнодушную, знающую наверняка, что пища не денется никуда… мимо Ники медленным градом падали, закрыв глаза, птицы с бессильными крыльями — и из последних сил она забарахталась, продираясь сквозь зелень, сквозь ставшую вдруг густой, как патока, воду; она всплыла, открыла глаза — синеватый свет сбоку и спасительный холод — она лежала, совершенно голая, на измятой простыне, подушка и одеяло исчезли, она перегнулась через край кровати и увидела их — и сама, преодолевая не боль, не слабость — тошноту во всем теле, — сползла на пол, чудом — так качало — поднялась на четвереньки, потом, цепляясь за кровать, — на колени. Так она стояла долго, привыкая к непонятным ощущениям в теле: тошноте в руках и ногах и мятному холоду в животе; голова не кружилась, а раскачивалась, как маятник, но все меньше и меньше. Наконец Ника смогла встать на ноги. До подоконника было два шага. Мягкое жужжание ее не обмануло: это был кондиционер, он работал, и Ника нашла регулятор и выкрутила его до отказа: через минуту прохладная струя стала ледяной, Ника наклонилась и подставила под нее лицо, голову, грудь — это было упоительно.

В слабом синем свете ночника палата была таинственно-огромной: кровать как мост, подушка и одеяло на полу — как облака, над которыми пролетаешь, дверь — крепостные ворота… Ника нашла выключатель, и в белом свете тайны исчезли. Тесная клетушка, которая в высоту больше, чем в ширину, бледно-зеленые неровные стены, серый потолок, под которым проходит короб вентиляционной трубы. Оконное стекло стало черно-зеркальным, и в этом зеркале Ника увидела себя: ломкий силуэт. Отражение было не свое и не чужое. Она и не узнавала его, но в то же время не ожидала увидеть кого-то другого. Поднесла руки к лицу: узкие кисти с тонкими пальцами, коротко стриженные ногти без лака, на среднем пальце правой руки тонкое белое кольцо с угольно-черным камнем. Она не знала, откуда у нее это кольцо, но и не испытывала уверенности, что видит его впервые. Ладони белые, все остальное — почти шоколадного цвета. Негритянка? Она посмотрела на себя: маленькая грудь, втянутый живот, узкие бедра — все равномерно-шоколадное… нет, на бедрах узкая контрастно-белая полоска. Загар. Ничего не помню…

Ничего не помню!

Ее вдруг бросило в дрожь. Может быть, от холода. Закутавшись в одеяло, она села на край постели. Так… Меня зовут Ника Буковчан. Мне двадцать три года. Я живу… нет, не помню. Работаю… нет, кажется, учусь… не помню. Ничего не помню.

Помню, как зовут, — и все. Боже ты мой… Нет, ложиться нельзя. Эта кровать только и ждет, когда я лягу… эта пасть притворилась кроватью и ждет… Ника вскочила. То, что было кроватью, как бы вывернулось наизнанку и стало похоже на ярко освещенный въезд в туннель. Воздух был ледяной, и пол тоже был ледяной. Она стояла на тонкой, прогибающейся под ногами льдине, а под льдиной ее ждала бездна. Да что же это делается, беззвучно зашептала Ника, Господи, что же это делается, делается… Она шагнула к двери, и тут дверь сама открылась навстречу ей. Это было так страшно, что Ника закричала.

Рот тонкий, глазки маленькие, жидкие волосики стянуты в фигу, и говорит, как пилит: вжик-вжик, вжик-вжик… туда-сюда, туда-сюда… Мымра, неуверенно подумала Ника. Она слышала слова, которые произносила доктор Кимли, слова были знакомые, но до сознания доходили с огромным запозданием. Итак, данные дактилоскопии показали, что вы — Ника Буковчан, двадцати трех лет, последнее место жительства — кемпинг «Соло», предполагаемый источник доходов — незарегистрированная проститутка. Шестнадцатого августа две тысячи четвертого года в двадцать три часа сорок минут подобрана бригадой скорой помощи на улице Прапорщика Пранова в состоянии фобического шока третьей степени, вызванного, предположительно, кодоном. Эрм-исследование не проводилось ввиду ясности клинической картины — с одной стороны — и необходимости принятия неотложных мер по купированию шока — с другой. На месте подвергнута медикаментозно-инструментальной гипнотерапии по методу Штольца-Гусмана; в стационаре лечение продолжено. Шок купирован, следовые мнемонические расстройства в пределах допустимого. Стационарное лечение не показано, выписывается немедленно, рекомендуется амбулаторное наблюдение в гипнологическом кабинете. От себя доктор Кимли имеет добавить следующее: на момент оказания помощи Ника Буковчан была одета только в шорты из джинсовой ткани; денег, драгоценностей и документов при себе не имела. Обследование показало, что незадолго до случившегося ею был совершен коитус. Мазок взят, и в течение суток можно передать его в генетическую лабораторию для установления личности партнера. Опыт доктора Кимли показывает, что обычно поражение кодоном происходит при просмотре нелегальной видеопродукции: порнофильмов и наркоклипов. Доктор Кимли советует Нике Буковчан начать судебное преследование партнера, поскольку психика и сама жизнь пострадавшей были поставлены под угрозу; сумма же компенсации за моральный ущерб может составить несколько сот тысяч динаров. Поэтому в первую очередь надо перевести в генетическую лабораторию плату за анализ: двести пятьдесят динаров. Затем следует обратиться в любую адвокатскую контору и составить судебное исковое заявление. Доктор Кимли настоятельно рекомендует заняться этим немедленно. От себя она может предложить, поскольку Ника Буковчан была одета более чем легко, старый операционный халат. А теперь пойдемте со мной, через час вас отвезут к месту последнего жительства…

— Ника, — тихо сказал кто-то за спиной.

Ника обернулась. Прислонясь к стене, стоял пожилой грузноватый человек в измятой и испачканной рубашке. Ника никогда не видела его, но он, очевидно, ее знал, потому что повторил:

— Ника. Иди за мной. Ни о чем не спрашивай и иди за мной.

Он говорил это очень тихо, глядя куда-то мимо нее и едва шевеля губами. Лицо у него было отекшее, глаза измученные. Наверное, поэтому Ника ему поверила.

Человек оттолкнулся от стены и пошел куда-то в противоположную от выхода сторону (Нике показали дверь и сказали: выходи и жди), и Ника пошла за ним. Они пересекли коридор — в коридоре стояли койки и стулья, бродили тени, происходило медленное и неприятное больничное движение, — свернули на темную лестницу, поднялись на второй этаж, пошли вдоль по коридору, точно такому же, как внизу, и точно так же набитому до отказа; двери палат стояли открытыми, и в палатах было столпотворение. Коридор кончился, направо открылась глубокая темная ниша, заставленная больничным хламом. Человек, который шел впереди, толкнул незаметную дверь, и они вышли на узкую темную лестницу. Очень осторожно, сказал человек. Ступени были железные. По этой лестнице они спустились на четыре пролета, явно ниже первого этажа. Здесь был тускло освещенный туннель. Стоял запах немытой посуды. Пол местами был скользкий. Они шли довольно долго, потом туннель раздвоился. Боковой ход вел немного вверх. Тихо, сказал вдруг человек. Они остановились и стали слушать, но никаких посторонних звуков не было. Ты не помнишь меня? — спросил человек. Нет, сказала Ника, но это ничего не значит, я почти ничего не помню. Сказали, что это скоро пройдет. Человек достал из кармана зажигалку, высек огонь. Оказывается, они стояли перед дверью. Дверь была закрыта на засов, в проушины засова вдет замок. Человек вынул из кармана ключ и стал возиться. Ключ явно не подходил к этому замку, человек возился долго, а Ника ему светила зажигалкой. Наконец замок открылся.

Воздух снаружи был теплый и почему-то затхлый. Они стояли на широкой асфальтовой площадке. Справа возвышался прочерченный вертикальными строчками синих огней — лестницы? — темный больничный корпус. Слева, совсем рядом, стояла огромная железная клетка. На решетке ее висел красный противопожарный щит. Проходя мимо, человек снял со щита лом. Обогнув клетку, они оказались перед сетчатым забором и пошли вдоль него по протоптанной в траве тропинке. Метров через пятьдесят в заборе обнаружилась дыра. По ту сторону дыры тропа продолжалась, и по этой тропе они вышли к слепым коробкам многоэтажных гаражей. А дальше, в промежутке между коробками, видны были фонари нормальной человеческой улицы. Они прошли половину пути, когда оттуда навстречу им свернула длинная машина, осветив их фарами. Бежать было некуда. Они стояли, ослепленные, держась за руки. Фары остановились в двух шагах перед ними, позади фар раздались непонятные звуки, потом кто-то вышел и подошел к ним. Ника почувствовала прикосновение чужих рук, не злое, но решительное, ее повели, легонько направляя и подталкивая, и усадили в пахнущую табачным дымом прохладу. Снаружи раздался сдавленный стон, что-то звонкое упало и покатилось. Человек, который вел ее, сел рядом, прижимая к груди руку. Ника вздохнула. Перед глазами плыли черные круги. А с этим что будем делать? — спросил кто-то кого-то сзади. Действительно, — сказал другой голос, холодный, аристократический. Как вы могли, государственный служащий, санитарный инспектор… вы же знаете, какая обстановка в городе… черт те что. Провожатый молчал. Черные круги стали лиловыми, сквозь них Ника на фоне освещенной фарами стены гаража видела профиль водителя и рядом с ним — профиль обладателя аристократического голоса, острый, четкий. Ника оглянулась. Сидевшего позади, на третьем сиденье, видно не было. Вы же знаете, как предписано поступать в подобных случаях, продолжал острый профиль. Или вас не инструктировали? Что вы молчите? Вы понимаете, надеюсь, что и вас придется изолировать? Не дождавшись ответа, он кивнул водителю: поехали. Ника посмотрела на своего провожатого. Он поймал ее взгляд и улыбнулся ей. И Ника, как могла, улыбнулась ему в ответ своими деревянными губами.

— Прошу, мадемуазель, — сказал один из тех, кто привез ее сюда, — высокий, белый, тонкий. — Присаживайтесь, устраивайтесь поудобнее.

Ника послушно села. Кресло, кожаное на вид, оказалось холодным и скользким. Еще в машине ей дали понюхать что-то, и теперь лицо онемело, глаза не мигали и почти не двигались, а мысли стали рыхлыми и медленными. С ней что-то сделали и собирались сделать что-то еще, но значения это уже никакого не имело.

— Смотрите, пожалуйста, сюда, — сказал тонкий.

Собственно, никуда больше она смотреть и не могла — кроме как на экран, большой и плоский — не голо. Экран осветился, появились и стали растекаться, превращаясь во что-то другое, человеческие фигуры, и понять это было невозможно. Потом все стронулось и потекло, покатилось на нее, понемногу убыстряя скорость, и Ника, захваченная этим движением, неслась, едва успевая поворачивать, сквозь живой, кипящий, взрывающийся новыми, неизвестными природе цветами лабиринт, а потом, не удержавшись на краю, полетела куда-то вниз в потоке упруго поддающейся телу перламутровой ртути… Там, куда она падала, медленно вращался багровый водоворот… И тут же резкий сигнал зуммера вонзился в уши. Мигала тревожная лампа на пульте, и автопилот готовился перехватить управление. Если глаза закрыты более трех секунд… Она провела ладонью по лицу. Все нормально. Это туннель. Туннель ее укачал. Она никогда не любила туннелей. Все, осталось немного… Ч-черт, пот пробил. Ровно год назад разбился Джэб — ехал без автопилота и на ровной дороге уснул за рулем. С тех пор она никогда не выключала автопилот, хоть это и считалось дурным тоном.

На выезде из туннеля по глазам ударило таким световым контрастом, что опять пришлось жмуриться и нервировать этим «черного Сэма». Асфальт казался фиолетовым в обрамлении сверкающих склонов, горы были небесно-белыми, как облака, а небо над ними имело такой сказочно чистый синий цвет, какого вообще не бывает нигде, кроме как в небе над горами. Машина легла в плавный поворот, и сразу перед глазами, закрывая солнце, воздвиглась темная громада «Горной твердыни». Площадка паркинга была еще почти пуста: дюжина машин, из них лишь две знакомые: черный «сабр» барона и новый, купленный месяц назад и уже помятый «форд-шериф» Яна Богница. Барон, конечно, приехал самым первым — его машина крайняя в ряду… У подъема на мост стоял седовласый дядюшка Гастингс. Увидев ее, он растянул серые губы в широчайшей улыбке.

— Наша маленькая принцесса! — воскликнул он. — Как давно я вас не видел!

— Чуть больше года, дядюшка, всего лишь чуть больше года, — она улыбнулась в ответ. Опираясь на его мощную, как из бронзы, руку, она поднялась по ступеням на мост и оглянулась. Ее «мерлин» уже стоял в ряду с другими машинами, выделяясь своей плотной тяжестью и нескрываемой мощью, как артиллерийский снаряд рядом с детскими колясками.

— И правда, — согласился старый негр. — Чуть больше года. Но как долго тянулся этот год!

— Ничего, — сказала она. — Тяжелые времена тем и хороши, что проходят рано или поздно.

— Воистину так. Я желаю вам, принцесса, провести приятный вечер… а если захотите поболтать со старым негром и послушать разные истории, как слушала их девочка Аннабель… приходите.

— А чай будет с ромом?

— С черным ямайским ромом из большой зеленой бутыли с литой печатью на пробке…

— Спасибо, дядюшка. Если ничего не случится, я обязательно приду.

И, вновь ощутив себя почему-то девочкой Аннабель, она, пританцовывая, зашагала через мост. Дубовые брусья глухо принимали в себя удары ее каблучков. Вот здесь, где несмываемое темное пятно, двести лет назад стрела поразила преступную леди Канолу…

У ворот донжона дядюшка Гастингс передал ее дворецкому. Аннабель незаметно пожала твердую надежную ладонь старого привратника.

— Ее высочество принцесса Аннабель! — провозгласил, распахивая перед ней резные створки парадного входа, дворецкий. Оркестр играл что-то легкое, полетное, и леди Денниус, хозяйка, маленькая и подвижная, шагнула к ней, поцеловала в щеку и шепнула: «Ты здесь, слава Богу!» Сэр Денниус, давний друг, наставник, почти отец — напротив, холодно коснулся губами запястья и молча посмотрел в глаза, и Аннабель вдруг поняла, что он боится за нее.

И — почувствовала, что благодарна ему за этот страх.

— Богниц, — сказал барон лениво, — вы неизбежны, как судьба.

Как удар молнии. И так же несносны.

— Судьбу вы считаете несносной? — сделал домиком свои белесые брови Богниц; глаза его смеялись.

— Я с ней конфликтую с момента рождения, — сказал барон.

— Нельзя ли несколько подробностей для прессы?

— В раздел скандальной хроники?

— Как можно! В спортивный, разумеется. Кстати, правда ли, что вы оба, — Богниц поклонился Аннабели, — намерены выступить одним экипажем в «Трансафрике»?

Барон, не глядя, поставил пустой бокал — под бокалом тут же оказался поднос, а мгновением позже при подносе материализовался официант. Другой официант, несущий свежие коктейли, качнулся было в их сторону, но барон отмахнулся от него.

— Это неплохая мысль, — медленно сказал он, — поэтому, наверное, она мне в голову и не приходила… А что скажет ваше высочество? — повернулся он к Аннабели.

— Я вообще не собиралась заявляться на эту «Трансафрику», — сказала Аннабель. Сейчас он спросит: почему? — мелькнуло в голове. Надо что-то сказать…— Хотела бы не торопясь подготовиться к Кубку Наций.

— Это, конечно, цель…— протянул Богниц недоверчиво. — А можно политический вопрос? То есть я обращаюсь к вам не как к знаменитым спортсменам, а как к представителям виднейших фамилий Конкордиума. Ваше мнение о завтрашней Конференции Гор и Долин?

— Я отвечу как частное лицо, — сказала Аннабель. — Я считаю, что в нынешней ситуации любые шаги навстречу друг другу надо только приветствовать — и помнить, что есть вещи важнее застарелых обид.

— А я вообще не отвечу, — сказал барон. — Во-первых, я ничего не понимаю в политике, о чем вы, Богниц, прекрасно знаете. Во-вторых, что бы я ни сказал, это будет вразрез с мнением моей семьи — кажется, так получается автоматически.

— Послушайте, Ян, — сказала Аннабель. — Вы тут знаете всех — кто вон тот человек с черной розой?

— О, это же Яппо. Говорят, он настоящий маг. Из старых. Я знаю, что его очень боялся покойный король Томас.

— Понятно, — сказала Аннабель.

Значит, вот он какой, этот Яппо, подумала она. Почему-то думала — старик, с бородой, с посохом… Как Хиид — таким он запомнился ей. Впрочем, может быть, это детские аберрации — тогда все, кто старше тридцати лет и выше пяти локтей, казались глубокими стариками и великанами…

— Король Томас, по-моему, боялся всего, — сказал барон. — Даже собственной тени.

— Вот именно, — поднял толстый палец Богниц.

Барон уже набрал в грудь воздуха, чтобы задать вопрос, когда Аннабель перехватила брошенный мельком на них взгляд высокого человека во всем черном и с черной розой в петлице и положила руку барону на плечо.

— Давайте лучше о скачках, — сказала она. — Или о боксе. Ведь наш друг Ян…

— В прошлом, ваше высочество, в прошлом!

— Не столько в прошлом, сколько в душе, правда ведь, Ян? Вот, допустим, волею судеб вы снова стали спортивным репортером — пари, что будете втрое счастливее, так? Или нет?

— Если с нынешним окладом — о, вдесятеро! Кстати, о пари: хотите свеженький скандал? Помните бой Раулингсон — Ферри? Третьего апреля? В восемнадцатом раунде Ферри проиграл техническим нокаутом?

— Сломал руку, кажется, — уточнил барон.

— Тот самый бой, — закивал Богниц. — Так вот, выяснилось, что оба боксера заключали пари на победу противника! Огромные суммы! Раулингсон дисквалифицирован и по уши в долгах, а Ферри вообще скрылся — но зато с двумя миллионами. Хотя, если его найдут, миллионы ему вряд ли понадобятся…

— То есть руки он не ломал? — приподнял бровь барон.

— Естественно. Массажист в перерыве незаметно впрыснул ему под кожу что-то вызывающее отек, и Ферри осталось только удачно упасть…

— Свинство, — сказала Аннабель. — Массажист его и продал, наверное?

— Нет, — сказал Богниц. — Случайный снимок, и фотограф не сразу обратил внимание…

— Что осталось более или менее честного, — сказал барон, — так это теннис, шахматы, яхты и большие ралли. Все остальное…

— Я сказал бы иначе, — прищурился Богниц. — Бокс, лошади и футбол. Это продано, куплено и продано снова. Все остальное — с вариантами.

— Лошади, — сказала Аннабель. — Знаете, Ян, есть лошади и лошади…

— Я не имел в виду выездку, — сказал Богниц. — Я говорил про ипподром.

— Самый честный вид спорта — это рулетка, — сказал барон. — Ты знаешь, что всегда выигрывает казино…

— Смотрите, это Берт, — сказала Аннабель.

К ним подходил, заранее широко улыбаясь, Берт Яскульский, рыжий и круглолицый; четыре года назад, когда он только начинал свою карьеру, его простецки-легкомысленная внешность страшно мешала ему. Как и островной акцент. От акцента и веснушек он избавился — но не это, конечно, стало причиной его стремительного взлета. Сейчас он был товарищем премьер-министра Маргитании, второго по значению королевства Конкордиума.

По слухам, влияние его в кулуарах власти самого Конкордиума было колоссальным.

— О милая Аннабель, как я рад вас видеть! Лео, я слышал, у вас проблемы? Поговорим за картами. Ян, никаких интервью, я отдыхаю. Что интересного в мире? Господа, позвольте мне похитить у вас принцессу…

Конечно, и Берт с ними, думала Аннабель, увлекаемая мягкой превосходящей силой. Как же без Берта… Она автоматически раскланивалась со знакомыми, окидывала взглядом платья и украшения дам, и вдруг оказалось, что они идут как бы по длинному коридору, в конце которого стоит, вовсе на них не глядя, человек в черном, но в последний момент коридор слегка вильнул, и их пронесло мимо, куда-то ко входу в зимний сад…

— Берт, куда вы меня тащите? — спросила она, оглядываясь.

— Как, вы еще не знаете? У Денниусов зацвела инстрелла. Вы видели цветок инстреллы?

— Я выросла в этом доме, Берт, — сказала Аннабель.

— Ладно. Тогда сами подскажите место, где можно поговорить без посторонних. При этом не пропадая с глаз.

— Значит, то, что нас будут видеть беседующими, — не страшно?

— Предпочтительно. Мои агенты уже распускают слухи о моих матримониальных намерениях.

— Берт, вы совсем не в моем вкусе.

— Вкусы — вещь переменчивая… впрочем, говорить мы будем о другом.

— Тогда поднимемся на галерею.

На галерее слышен был мягкий шорох климатизатора и ощущались токи прохладного воздуха. Пахло подтаявшим снегом. В зале собралось уже около сотни гостей, разговаривали, пили, знакомились и знакомили, было немало юных дам и молодых кавалеров, и кто-то замечал стоящих на галерее Аннабель и Берта — замечал, обращал внимание, запоминал для последующего перемывания косточек… А что, подумала Аннабель, с их точки зрения — Берт для меня прекрасная партия… как и я для Берта. Принцесса-изгнанница, пожизненная правительница государства площадью в один номер-люкс на территории отеля «Палас», которая не гнушается брать деньги за победы в автогонках… и молодой политик, представитель древнейшего дворянского рода, более древнего, чем коронованные Мартиниусы… К развлечению гостей меры приняты.

— Так в чем дело, Берт?

Невидящими глазами Берт смотрел куда-то в противоположную стену.

— Отвечайте, — сделала улыбку Аннабель. — Или вы хотите, чтобы я ушла?

— Я хочу предложить вам участие в грандиозном предприятии. Риск колоссальный. Победитель получает всё. Но на кон ставится, пожалуй, не только смертное тело, но и бессмертная душа…

— Заговор?

— Да. Мы хотим вернуть вам корону.

— У меня ее никогда не было.

— Была. Король Евгений за день до смерти тайно короновал вас.

— Не может быть. Я запомнила бы. Мне ведь было уже пять лет.

— Вы пробыли в руках у… мы называем их упырями, но это условно… вы пробыли у них неделю, прежде чем Конкордиум вытащил вас оттуда. Странно, что у вас вообще осталась прежняя личность.

— Берт, вы говорите что-то такое… Может быть…

— Да.

— Что «да»?

— Мы расскажем вам все. В последние несколько месяцев нам удалось добыть немало новой информации об Альбасте, и… это страшно, принцесса. Меры надо было принимать десять лет назад. Я боюсь, что сегодня уже поздно. Но ничего не делать — тем более нельзя. Сейчас Яппо расскажет нам кое-что… и еще — генерала Паулина вы помните?

— Нет.

— Он командовал внешней охраной дворца еще при вашем отце.

Неделю назад бежал из-под ареста. Он сейчас здесь. Поговорите с ним тоже.

Конечно, она помнила этого генерала. Маленькая, она боялась его. У генерала — в те времена, наверное, полковника — был низкий лоб, приплюснутый нос, узкие губы и мощные челюсти. Вечно прищуренные глаза напоминали серые льдинки. Он никогда не улыбался. Люди с такими лицами не меняются десятилетиями и становятся стариками в одну зиму. Похоже, что генерал был на грани этого превращения.

Берт уже замолчал, а Аннабель все пыталась зрительно представить себе хоть что-нибудь из рассказанного: котлованы, на дне которых живут сотни и тысячи людей — абсолютно, идиотически счастливых людей, которым вообще ничего не нужно; живых мертвецов, по ночам патрулирующих улицы столицы; необъяснимые и жуткие перерождения домашних животных и птиц; покинутые, но продолжающие жить непонятной жизнью сёла и города; и брата, короля Германа, до недавнего времени — слабоумного морщинистого мальчика, куклу в руках матери-правительницы… он стал выше ростом и тверже лицом, речи его разумны и указы точны, но никто не может встретить взгляд его глаз и остаться в здравом рассудке…

— Он умер, принцесса, — сказал Яппо, поняв, о чем она думает. — И смерть его души была долгой и невыносимо тяжкой. Снедаемая заживо, она…

— Не надо, — сказала Аннабель. — Я поняла. Но — что мы можем вообще сделать? Если все так…

— С нами Яппо, — сказал Берт.

— Яппо…— Аннабель подняла глаза на мага. — Яппо, а почему вы с нами?

— Потому что могущество тех, кого вы назвали упырями, угрожает и мне, — сказал маг.

— Только поэтому?

— Да, только поэтому. Восстановление справедливости в вашем смысле меня не занимает. Меня вообще не занимают людские отношения.

— Хорошо. А чем конкретно вы можете помочь?

— Информацией. В ближайшие дни я буду знать все о сегодняшней структуре Альбаста. Узнав это, я смогу найти для вас способ проникнуть на его территорию. Научу бороться с магией упырей. Возможно, смогу нарушить их системы наблюдения и воздействия…

— Вы говорите — упыри…— начала Аннабель.

— Это вы так говорите, — поправил ее Яппо.

— А как на самом деле? И — кто они?

— Вот этого вам как раз пока знать не следует. Вы же не хотите, чтобы они слышали, что мы тут обсуждаем? В нужный момент я сообщу вам их настоящее имя.

— А пока?

— А пока, принцесса, остерегайтесь красного света. Закрывайте глаза, отворачивайтесь, не смотрите. С его помощью упыри способны перебрасывать людей в другой мир.

— Как это? — хором спросили Аннабель и Берт.

— Ваше активное начало, ваша истинная личность окажется где-то в другом месте, в другом мире, в другом теле. А это тело останется здесь — пассивной игрушкой в руках судьбы. Все будет как раньше, никто не заметит — только противостоять жизни вы уже не сможете.

— Интересно…— протянул Берт. — Об этом писал Келлер, если я не ошибаюсь?

— Да, Франц Келлер. Он умел перемещаться из мира в мир собственной волей. Трактат «Существование» — вовсе не результат употребления африканских грибов арау-рау, как писали его враги…

— То есть, вы хотите сказать?..

— Дорогой господин, давайте отложим лекции до более легких времен. Скажем, через год после возведения принцессы Аннабель на трон Альбаста я готов познакомить вас с полной картиной мира. Правда, это будет стоить вам нескольких лет жизни и множества иллюзий. Хотите?

— Пожалуй, да.

— Я уважаю такие характеры, как у вас. Я буду заниматься вами с удовольствием.

— А мной? — спросила Аннабель.

Яппо покачал головой.

— Я помогу вам взойти на трон. В ученики вы не годитесь.

— И можно узнать почему?

— Нет.

Это было сказано так, что от продолжения расспросов Аннабель удержалась.

— Через несколько минут, — продолжал Яппо, — вам придет в голову такая мысль: а почему мы должны доверять этому человеку — то есть мне — и действовать по его указке? Не преследует ли он свои интересы и не использует ли нас для собственных надобностей? Отвечаю: да, преследую. Использую. Из Альбаста сейчас исходит страшнейшая за всю историю Земли угроза для человечества — в том числе и для меня. В моем плане противодействия этой угрозе одним из основных пунктов значится: вернуть светскую власть в Альбасте живым людям. Сейчас у власти живых нет. Если вы откажетесь, принцесса, мне придется начинать головоломную династическую игру или пытаться создать там республику — что сложно, малонадежно и требует времени, которого у нас и без того практически нет. Если вы согласитесь участвовать в этом деле, вам придется принимать на веру все, что я буду говорить, так как добыча доказательств опять же потребует огромного времени и сил. Вот живой свидетель, — Яппо кивнул на молчащего генерала. — Это чудо, что он здесь, с нами. Чудо вдвойне, что это влиятельный человек, за которым гвардия пойдет на смерть. Я долго не видел возможности нанести поражение упырям. Сейчас эта возможность у нас появилась. Если мы ее упустим, то, я думаю, всем нам лучше умереть как можно раньше…

Стало очень тихо.

— Если вы ждете моего слова…— Аннабель начала и замолчала.

Ей даже не было страшно. Как перед лобовым столкновением, которого не избежать. Так уже было однажды. — Да. Разумеется, да.