После тебя Мойес Джоджо

Глава 23

– Ну-ну… Кого я вижу? Неужели работницу года?

Я положила пластиковый пакет с униформой и париком на барную стойку. Время завтрака, все столики в «Шемроке и кловере» были заняты. Какой-то упитанный бизнесмен лет сорока, чья поникшая голова и зажатый в пухлых ладонях стакан явно говорили о том, что он начал закладывать за воротник уже с утра, поднял на меня пустые глаза. Вера сердито подметала пол в дальнем конце бара, отодвигая столы и ноги сидевших посетителей с таким сосредоточенным видом, будто гонялась за мышью.

На мне была синяя рубашка наподобие мужской, поскольку я решила, что мужской стиль одежды придаст мне уверенности, и я машинально отметила, что рубашка Ричарда точно такого же оттенка.

– Ричард, мне бы хотелось поговорить с вами насчет того, что произошло на прошлой неделе.

Аэропорт оказался наполовину заполнен пассажирами, уезжающими на Банковские каникулы[27], то есть было меньше, чем обычно, деловых костюмов и море плачущих малышей. Новый баннер за кассой обещал «Отличный старт для вашего путешествия! Кофе, круассан и алкогольный напиток!». Ричард расхаживал по бару. Сосредоточенно сдвинув брови, он ставил на поднос чашки со свежим кофе и выкладывал завернутые в пластик батончики гранолы.

– Можете не трудиться. Униформа чистая?

Он потянулся за моим пакетом и вытащил зеленое платье. Придирчиво изучил платье в люминесцентном свете, скорчив такую гримасу, будто его заранее натаскали на поиск мерзких пятен. Странно, что он еще не обнюхал его.

– Естественно, чистая.

– Форма должна быть в таком виде, чтобы ее мог надеть новый работник.

– Она побывала в стирке не далее как вчера, – огрызнулась я.

Внезапно я обнаружила, что в зале звучит обновленная версия кельтских народных мелодий. Меньше арфы, больший акцент на флейту.

– Хорошо. Нам надо подписать кое-какие бумаги. Пойду принесу их из кабинета. Подпишите прямо здесь. Ну и на этом, пожалуй, все.

– А нельзя ли закончить с делами в более… укромном месте?

Ричард Персиваль даже не удосужился на меня посмотреть.

– Боюсь, это невозможно. Я очень занят. У меня еще масса дел и только один помощник на сегодняшний день. – Он энергично протиснулся мимо меня, громко считая вслух оставшиеся пакетики с жареными креветками, висевшими над чистыми стаканами. – Шесть… семь… Вера, не могла бы ты обслужить вон того джентльмена?

– Да, но я вот о чем хотела с вами поговорить. Я хотела узнать, а нельзя ли…

– Восемь… девять… Парик.

– Что?

– Где парик?

– Ой, я и забыла. Вот. – Я залезла в сумку и извлекла парик.

Накануне, прежде чем положить парик в специальный мешок, я тщательно его расчесала. И теперь он лежал, похожий на сбитое машиной палевое животное, в ожидании следующей жертвы, у которой, как и у меня, будет мучительно зудеть от него голова.

– Вы его выстирали?

– Стирать парик?!

– Да. Ведь это очень негигиенично – надевать после кого-то нестираный парик.

– Ваш парик сделан из более дешевого синтетического волокна, чем волосы уцененной Барби. И я справедливо решила, что в стиральной машине он просто-напросто разъедется.

– Если парик в недостаточно хорошем состоянии, мне придется взыскать с вас деньги на приобретение нового.

Я вытаращила на него глаза:

– Вы что, собираетесь взять с меня деньги за парик?!

Он потряс им в воздухе, затем сунул обратно в мешок:

– Двадцать восемь фунтов сорок пенсов. Естественно, я дам вам чек.

– Боже мой! Вы реально собираетесь взять с меня деньги за парик, – рассмеялась я.

Я стояла посреди многолюдного аэропорта, где взлетали и садились самолеты, и думала о том, во что превратила мою жизнь работа на этого человека. Затем я вытащила из кармана кошелек:

– Отлично. Двадцать восемь фунтов сорок пенсов, говорите? Я вам вот что скажу: я округлю сумму до тридцати, включу административные расходы.

– Вам не обязательно…

Я отсчитала тридцать банкнот и шлепнула их перед ним на барную стойку:

– Знаете что, Ричард? Я люблю работать. Если бы вы умели видеть дальше своего носа и не зацикливаться на своих треклятых целях, то непременно заметили бы, что я именно из тех, кто старается все делать на совесть. Я работала, не жалея сил. Носила вашу жуткую униформу, хотя из-за нее у меня наэлектризовывались волосы и надо мной смеялись детишки на улице. Я выполняла все ваши поручения, включая уборку мужского туалета, что явно не предусмотрено моим контрактом и что, согласно трудовому законодательству, подразумевает, по крайней мере, предоставление костюма химической защиты. Я трудилась сверхурочно, пока вы искали бармена и отпугивали всех соискателей, входивших в эту дверь, и я распродала ваш залежавшийся жареный арахис, хотя от него воняло так, будто кто-то испортил воздух. Но я не автомат. Я живой человек, и у меня есть своя жизнь, и я имею временные обязательства, а потому иногда не могу быть таким уж идеальным работником. Я пришла к вам сегодня попроситься обратно на работу, если честно, умолять вас, чтобы меня взяли обратно, поскольку у меня по-прежнему имеются некоторые обязательства и мне нужна работа. Не просто нужна, а нужна позарез. Но сейчас я поняла, что от вас мне ничего не надо. Уж лучше трудиться задарма, чем провести хотя бы еще один день в этом разъедающем душу убогом баре с его кельтской свирелью. Ричард, большое вам человеческое спасибо. Благодаря вам я впервые за долгое время приняла правильное решение. – Я положила кошелек в сумку, туда же запихнула парик и собралась было уходить. Но, поняв, что еще не все сказала, снова повернулась к нему. – И можете засунуть эту вашу работу себе в то самое место, куда вам следует засунуть и ваш поганый арахис. Ой, и что вы делаете с волосами? Зачем столько геля и такая прилизанная макушка? Просто кошмарный ужас какой-то! Вы похожи на Экшн-Мена[28].

Подвыпивший бизнесмен выпрямился и наградил меня сдержанными аплодисментами. Ричард машинально потрогал волосы. Я посмотрела на бизнесмена, затем перевела взгляд на Ричарда:

– Ладно, последние слова беру обратно. Это было низко.

И я ушла.

Я шагала по терминалу, тщетно пытаясь унять сердцебиение, и тут мне вслед неожиданно раздалось:

– Луиза! Луиза!

За мной трусцой бежал Ричард. Я попыталась демонстративно игнорировать его призывы, но, к несчастью, дорогу мне преградил парфюмерный магазин.

– Ну что еще? – спросила я. – Неужели я не заметила крошку от арахиса?

Ричард явно запыхался. Он остановился и задумчиво посмотрел на витрину с духами, словно собираясь с мыслями. Затем повернулся ко мне:

– Вы совершенно правы. Понятно? Вы совершенно правы. – (Я уставилась на него круглыми глазами.) – «Шемрок и кловер». Жуткое место. Согласен, я не самый хороший начальник. Но единственное, что я могу сказать в свое оправдание, так это то, что даже если я и мучу вас дурацкими указаниями, мне приходится еще хуже, поскольку головной офис держит меня за яйца, с каждым разом сжимая их все сильнее. Жена ненавидит меня за то, что я вечно торчу на работе. Поставщики ненавидят меня за то, что из-за давления держателей акций я каждую неделю уменьшаю их маржу. Региональный менеджер недоволен падением продаж, и, если я, как фокусник, не достану улучшенные показатели из рукава, меня сошлют в наше отделение в Северном Уэльсе, обслуживающее пассажирские паромы. Но тогда жена меня точно бросит. И я не стану ее за это осуждать. И вообще, я ненавижу управлять людьми. Навыки общения у меня не лучше, чем у фонарного столба, поэтому я не могу ни с кем сдружиться. Вера до сих пор работает лишь потому, что она толстокожая, как носорог, и, насколько я подозреваю, метит на мое место. Короче, я прошу прощения. И с удовольствием приму вас обратно, так как, что бы я там раньше ни говорил, вы чертовски хорошо работали. И посетители вас любили. – Он вздохнул и, окинув взглядом снующие туда-сюда толпы пассажиров, добавил: – Но вот вам мой совет. Луиза, постарайтесь выбраться отсюда как можно быстрее. Вы привлекательная, умная, работящая женщина и наверняка сможете найти себе место получше, чем это. Если бы не ипотека, которую я с трудом выплачиваю, ребенок на подходе и кредит за чертову «хонду-цивик», отчего я чувствую себя столетним старцем, то, можете мне поверить, я бы сбежал отсюда быстрее, чем взлетают вот эти самолеты. – Он протянул мне расчетный лист и коричневый конверт. – Вот ваши отпускные. А теперь идите. Я серьезно, Луиза. Уносите отсюда ноги.

Я посмотрела на конверт. Нас медленно обтекал поток пассажиров; безразличные к происходившему за их спиной, они то и дело отходили к витринам магазинов проверить наличие паспорта или достать что-нибудь из ручной клади. И неожиданно я со всей неотвратимостью поняла, что сейчас будет.

– Ричард! Конечно, спасибо за добрые слова, но… не могли бы вы все-таки позволить мне вернуться? Пусть даже на время. Мне действительно очень нужна работа.

Ричард посмотрел на меня так, будто не верил своим ушам. Затем тяжело вздохнул:

– Если вы задержитесь на пару месяцев, вы меня здорово выручите. Я действительно в отчаянном положении. На самом деле, если вы приступите прямо сейчас, я смогу съездить к оптовикам за новыми подставками под пивные кружки.

Мы словно поменялись местами, закружившись в вальсе обоюдного разочарования.

– Мне надо позвонить домой, – сказала я.

– И кстати. Вот возьмите. – Он протянул мне пластиковый пакет с униформой. – Полагаю, вам это понадобится.

Мы с Ричардом вроде как вернулись на круги своя. Правда, теперь он относился ко мне чуть более уважительно, то есть просил убирать мужской туалет только тогда, когда не было Ноа, нашей новой уборщицы, и не комментировал мои слишком продолжительные, на его взгляд, беседы с посетителями, хотя и делал при этом страдальческое лицо. А я, в свою очередь, старалась быть жизнерадостной, пунктуальной и не забывать сплавлять по мере возможности залежавшийся товар. Поскольку, как ни странно, чувствовала себя в ответе за его яйца.

А однажды он отвел меня в сторонку и сказал, что, конечно, не хочет опережать события, но в головном офисе рассматривают возможность повысить кого-нибудь из персонала до помощника менеджера, и если все пойдет по плану, он намерен выдвинуть мою кандидатуру. («Вера, естественно, отпадает, я не могу так рисковать. Она нальет мне в чай жидкость для мытья пола, лишь бы получить мое место».) Я поблагодарила Ричарда, изо всех сил постаравшись выглядеть довольной.

Тем временем Лили попросилась на работу к Самиру, в его лавку, и он обещал взять ее на испытательный срок, то есть на полдня, если она согласится потрудиться бесплатно. В семь тридцать я приготовила ей кофе и проследила, чтобы к восьми утра она успела одеться и выйти из дому. Когда я вернулась домой, она уже успела получить работу с жалованьем 2,73 фунта в час, что, как я выяснила, было той суммой, меньше которой Самир по закону не имел права платить. Лили в основном занималась тем, что, пока Самир с кузеном смотрели футбол по Интернету, переставляла ящики в подсобке и пришпандоривала допотопным этикет-пистолетом ценники на банки. Она возвращалась домой грязная, усталая, но, как ни странно, довольная.

– Самир говорит, что, если я продержусь хотя бы месяц, он посадит меня за кассу.

Поскольку я отработала свою смену, во вторник вечером мы смогли отправиться к родителям Лили в Сент-Джонс-Вуд. Я осталась ждать в машине, а Лили пошла в дом взять свои вещи и репродукцию с картины Кандинского, которая, по словам Лили, должна была хорошо смотреться в моей квартире. Лили появилась двадцать минут спустя, с сердитым, замкнутым лицом. Вслед за ней на крыльцо вышла Таня. Сложив на груди руки, она молча смотрела, как Лили швыряет в багажник туго набитый вещевой мешок и, уже более бережно, укладывает картину. Лили села на переднее сиденье и уставилась злыми глазами на пустую дорогу. Когда Таня закрыла за собой дверь, мне показалось, что Лили вытирает слезы.

Я вставила ключ в замок зажигания.

– Когда я вырасту, – сказала Лили дрожащим голосом, – то постараюсь ни в чем не походить на свою мать.

И мы молча поехали домой.

Как насчет того, чтобы вечером сходить в кино? Хочется убежать от действительности.

Не уверена, что могу оставить Лили.

Возьми ее с собой.

Пожалуй, не стоит. Прости, Сэм. Целую.

В тот вечер я нашла Лили на пожарной лестнице. Она подняла голову на звук открывающегося окна и помахала мне сигаретой:

– Я решила, что, поскольку ты не куришь, нехорошо курить в твоей квартире.

Тогда я распахнула окно, осторожно забралась на лестницу и села рядом с ней на железную ступеньку. Машины на парковке под нами плавились на августовской жаре, в неподвижном воздухе стоял запах гудрона. Из автомобиля с открытым верхом раздавался тяжелый рок. Металлические ступеньки еще хранили летнее тепло, и я, закрыв глаза, откинулась назад.

– Мне казалось, это сработает, – сказала Лили, и я, насторожившись, сразу открыла глаза. – Мне казалось, если я смогу заставить Питера исчезнуть, то все мои проблемы разрешаться. Мне казалось, если я найду своего папу, то смогу хоть за что-нибудь уцепиться. Но вот Питера нет, Гарсайда нет, я знаю, кто мой папа, и у меня есть ты. Но все почему-то не так, как я ожидала.

Я собралась было сказать ей, чтобы не глупила. Сказать, что за короткое время она многого достигла, получила свою первую в жизни работу, да и вообще, перед ней открыты все двери. Но все это прозвучало бы слишком банально и назидательно.

В конце улице компания офисных работников сгрудилась за круглым металлическим столиком у задней двери паба. Чуть позже улицу наводнят хипстеры и случайные люди из Сити. Они будут гудеть всю ночь, расплескивая на тротуар алкоголь и мешая своими воплями спать.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала я. – Если честно, я до сих пор не пришла в норму после смерти твоего папы. У меня такое чувство, будто я до сих пор не могу найти мотивации. Я по-прежнему на дерьмовой работе. По-прежнему живу в этой квартире, которая, похоже, никогда не станет для меня настоящим домом. Я была на волосок от смерти, но это не сделало меня мудрее, не научило быть благодарной судьбе или типа того. На занятиях группы психологической поддержки я встречаюсь с людьми, которые точно так же увязли в прошлом. Я все понимаю, но ничего не делаю, чтобы изменить жизнь к лучшему.

– Зато ты помогла мне, – немного подумав, сказала Лили.

– Пожалуй, это единственное полезное дело, которое я сделала.

– И у тебя есть парень.

– Он не мой парень.

– Нет, твой, Луиза.

Мы смотрели, как машины ползут в сторону Сити. Лили сделала последнюю затяжку и затушила окурок о металлическую ступеньку.

– А вот это следующий пункт моей повестки дня, – заметила я.

У Лили хватило совести сделать виноватое лицо.

– Я все знаю. Я брошу. Обещаю.

Солнце начало потихоньку клониться к закату, окрашивая оранжевым цветом свинцово-серое вечернее небо над Сити.

– Понимаешь, Лили, возможно, некоторые вещи требуют больше времени, чем другие. Но я уверена, рано или поздно у нас все получится.

Она взяла меня под руку и положила мне голову на плечо. Мы смотрели, как осторожно заходит солнце, как постепенно удлиняются тени, и я вдруг подумала о небесной линии Нью-Йорка, а еще о том, что ни один человек не может быть полностью свободным. Возможно, вся наша пресловутая свобода – физическая и духовная – всегда достигается за счет кого-то или чего-то другого.

Солнце скрылось за горизонтом, и оранжевое небо начало потихоньку чернеть. Когда мы поднялись, Лили одернула юбку и посмотрела на зажатую в руке пачку. Вытащила из нее оставшиеся сигареты, разломала их пополам и швырнула вниз, совсем как конфетти из табака и белой бумаги. Затем лукаво посмотрела на меня и торжественно подняла руку:

– Все. Официально объявляю это место зоной, свободной от курения.

– Вот так просто?

– А почему бы и нет? Ты ведь сама говорила, что путь вперед может занять больше времени, чем мы думали. И это мой первый шаг. А какой твой?

– О боже! Быть может, мне удастся уговорить Ричарда позволить не надевать этот проклятый нейлоновый парик.

– Отличный первый шаг. Наконец-то меня не будет бить током от дверных ручек в твоей квартире, – заразительно улыбнулась Лили.

Я поспешно забрала пустую пачку, чтобы Лили больше не замусоривала парковку, и посторонилась, дав Лили возможность первой пролезть в окно. Но она неожиданно остановилась, словно ей в голову вдруг пришла умная мысль, и повернулась ко мне:

– Знаешь, чтобы сохранить с ним связь, тебе вовсе не обязательно быть грустной. – (Я изумленно смотрела на Лили.) – Я о своем папе. Так, просто в голову пришло. – Она пожала плечами и влезла в окно.

Проснувшись на следующее утро, я обнаружила, что Лили уже ушла на работу. В записке она написала, что в обеденный перерыв занесет домой хлеб, так как у нас его вообще нет. Я выпила кофе, позавтракала, натянула спортивные штаны, чтобы пойти прогуляться (Марк: «Физические упражнения укрепляют не только ваше тело, но и ваш дух!»), и тут кто-то позвонил мне на мобильник. Номер был незнакомым.

– Алло? – От удивления я на минуту потеряла дар речи. – Ма?

– Выгляни в окно!

Я подошла к окну гостиной. На тротуаре стояла мама и энергично махала мне рукой.

– Что… что ты здесь делаешь? А где папа?

– Он дома.

– Что-нибудь с дедушкой? Дедушка хорошо себя чувствует?

– Он себя чувствует прекрасно.

– Но ты никогда не ездила в Лондон одна. Ты ведь даже заправить машину без папы не могла.

– Ну, за это время я успела здорово измениться. Разве нет? Можно мне подняться? Я боюсь, что израсходую все минуты на своем новом телефоне.

Я впустила ее в дом и совершила экстренный обход гостиной, чтобы убрать оставшуюся с вечера грязную посуду, и к тому моменту, как мама подошла к двери квартиры, я уже стояла на пороге с раскинутыми для объятий руками.

На маме была ее парадная куртка, сумка висела на плече («Грабителям так будет сложнее ее отнять»), волосы мягкими волнами обрамляли лицо. Мама буквально сияла, ее губы были аккуратно накрашены кораллово-розовой помадой, в руках она сжимала домашний телефонный справочник, датируемый 1983 годом.

– Поверить не могу, что ты рискнула приехать одна.

– Разве это не чудесно? У меня даже слегка кружится голова. Я сказала одному молодому человеку в подземке, что впервые за тридцать лет еду в метро без сопровождающих, и он отодвинулся от меня как от прокаженной. Я так смеялась, что едва не описалась. Может, поставишь чайник? – Она села, сняла куртку и осмотрела стены гостиной. – Ну что ж… Серый – это даже интересно.

– Цвет выбирала Лили. – На секунду мне показалось, что меня разыгрывают и в квартиру вот-вот со смехом ворвется папа и скажет, какая я все-таки лопоухая, если купилась на их розыгрыш и поверила, будто Джози может хоть куда-то отправиться одна. Я налила маме чая. – Ничего не понимаю. Почему ты приехала без папы?

– Ой, чай замечательный. Ты всегда умела заваривать чай, – похвалила меня мама и поставила кружку на стол, предусмотрительно подложив под нее книжку в бумажной обложке. – Ну, я сегодня проснулась и вспомнила о делах, которые мне предстоит переделать. Постирать, помыть окна, выходящие во двор, поменять дедушке постельное белье, купить зубную пасту. И внезапно подумала: нет, я не стану тратить чудесный субботний день на то, что делала целых тридцать лет. Я устрою себе маленькое приключение.

– Приключение.

– Вот я и подумала, что мы могли бы сходить на шоу.

– На шоу.

– Да, на шоу. Луиза, чего ты все повторяешь как попугай? Миссис Казинс из страховой компании сказала, что на Лестер-сквер есть киоск, где можно дешево купить билеты на дневные спектакли. Вот я и подумала, почему бы тебе не сходить со мной?

– А как насчет Трины?

– Бог с тобой, она слишком занята, – отмахнулась мама. – Ну, что скажешь? Рискнем?

– Мне надо предупредить Лили.

– Тогда иди и скажи ей. А я допью чай, ты приведешь в порядок волосы – и вперед! Представляешь, я купила проездной на один день! И могу с утра до вечера кататься в метро.

Мы приобрели за полцены билеты на «Билли Эллиота»[29]. Выбор был невелик: или это, или какая-то русская драма, но мама сказала, что с тех пор, как кто-то угостил ее холодным свекольником со словами, будто в России только так его и едят, русские вызывают у нее смех.

Весь спектакль она сидела как завороженная, периодически пихая меня в бок, а в антракте сказала:

– Луиза, я была свидетелем настоящей шахтерской забастовки. Малообеспеченным семьям тогда пришлось очень несладко. Маргарет Тэтчер! Ты ее помнишь? Ужасная женщина! Правда, у нее всегда были красивые сумочки.

Когда бедный Билли взмыл в воздух, очевидно за счет потенциальной энергии своих амбиций, мама тихонько всплакнула, вытирая глаза свежевыстиранным белым носовым платком.

А я смотрела на его учительницу танцев миссис Уилкинсон, у которой не хватило амбиций вырваться за пределы провинциального городка, и пыталась делать вид, будто не нахожу сходства с собственной судьбой. Нет, как-никак я была женщиной с работой, с неким подобием бойфренда и, более того, посетившей субботним днем театр в Вест-Энде. Я мысленно перебрала вс три пункта, словно подводя итог своим маленьким победам в борьбе с неопознанным противником.

Мы вышли на дневной свет с легким головокружением и эмоционально опустошенные.

– Ну ладно, – сказала мама, крепко зажав сумочку под мышкой (вот она, сила привычки). – Чай в отеле. Давай. Устоим себе маленький праздник.

В шикарные отели нам попасть не удалось, но мы нашли неподалеку от Хеймаркет вполне себе симпатичный отельчик, выбор чая в котором устроил маму. По ее просьбе нам дали столик в центре, и мама с удовольствием отпускала замечания по поводу входящих в зал гостей, комментируя их манеру одеваться, особенно тех, кто «приехал из-за рубежа», и осуждая посетителей, пришедших по недомыслию с маленькими детьми или похожими на крыс собачонками.

– Нет, ты только посмотри! – то и дело восклицала она, когда в зале становилось тихо. – Разве это не чудесно?

Мы заказали чай «Английский завтрак» (Мама: «Это нормальный чай, да? И никаких этих странных ароматизаторов?») и «Послеобеденный чай», ели крошечные сэндвичи с обрезанной корочкой, маленькие ячменные лепешки, которые даже рядом не стояли с мамиными, и пирожные в золотой фольге. Мама битых полчаса говорила о «Билли Эллиоте», о том, что нам не мешало бы по крайней мере раз в месяц предпринимать подобные вылазки и что папе наверняка здесь понравилось бы.

– Кстати, а как там папа?

– Ой, у него все прекрасно. Ты же знаешь своего отца.

Я собралась было задать сакраментальный вопрос, но не решилась. Подняв глаза, я встретила мамин испытующий взгляд.