После тебя Мойес Джоджо
– Да, Луиза. Я так и не побрила ноги. И да, папа действительно не слишком доволен. Но в жизни есть вещи и поважнее.
– А что он сказал по поводу твоей сегодняшней поездки?
Она фыркнула, для приличия сделав вид, что закашлялась.
– Он не поверил, что я решусь. Я сообщила ему об этом сегодня утром за чаем, а он начал хохотать, и, если честно, я так разозлилась, что молча оделась и ушла.
От изумления у меня глаза полезли на лоб.
– Ты что, ничего ему не сказала?!
– Но я ведь поставила его в известность. А теперь он целый день шлет сообщения на мой телефон. Идиот! – Она покосилась на экран и поспешно спрятала мобильник в карман.
Я сидела и смотрела, как она деликатно подцепляет вилкой и кладет на тарелку очередную лепешку, а потом, закрыв глаза от удовольствия, откусывает кусочек.
– Лепешки восхитительные.
– Мама, ты же не собираешься разводиться, да? – судорожно сглотнула я.
Она сразу открыла глаза:
– Разводиться?! Луиза, я добрая католичка. А католички не разводятся. Они просто заставляют своих мужей страдать до скончания века.
Я заплатила по счету, и мы удалились в дамский туалет – похожую на пещеру комнату с красновато-коричневым мрамором на стенах, дорогими цветами и молчаливой служительницей возле раковин. Мама дважды вымыла руки, очень тщательно, затем понюхала выстроившиеся над раковиной бутылочки с лосьонами, делая соответствующее выражение лица, если лосьон ей нравился.
– Конечно, мне не следует так говорить с учетом моих феминистских взглядов, но я действительно мечтаю о том, чтобы хотя бы одна из моих девочек нашла себе хорошего мужчину.
– Я кое-кого встретила, – неожиданно для себя призналась я.
Она повернулась ко мне, с бутылочкой лосьона в руках.
– Не может быть!
– Он парамедик.
– Потрясающе. Парамедик! Это ничуть не хуже водопроводчика! И почти так же полезно. Так когда мы его увидим?
– Когда вы его увидите? – замялась я. – Не уверена, что это…
– Что – это?
– Ну, я хочу сказать, мы еще слишком мало знакомы. Не уверена, что он именно тот…
Мама отвинтила колпачок тюбика губной помады и уставилась в зеркало:
– Значит, ты хочешь сказать, что он у тебя только для секса, да?
– Мама! – Я покосилась на служительницу.
– Ну тогда объясни, в чем дело.
– Я пока не уверена, что готова к серьезным отношениям.
– Почему? Разве в твоей жизни хоть что-нибудь происходит? Видишь ли, яичники не та вещь, которую можно сохранить в морозилке.
– А почему не приехала Трина? – поспешила я сменить тему.
– Не смогла найти, на кого оставить Тома.
– А ты вроде говорила, будто она очень занята.
Мама поймала мое отражение в зеркале. Плотно сжала губы и положила помаду обратно в сумку.
– Луиза, похоже, она сейчас на тебя здорово сердита. – Мама посмотрела на меня так, словно просветила рентгеном. – Неужели вы поссорились?
– Не понимаю, почему она считает себя вправе меня судить. – В моем голосе слышались угрюмые подростковые нотки.
Мама пригвоздила меня к месту суровым взглядом.
И я все ей рассказала. Я села на мраморную столешницу, мама нашла себе кресло, и я рассказала ей о предложении работы в Нью-Йорке и почему от нее отказалась, о том, как мы потеряли и снова нашли Лили, и что Лили наконец начала меняться в лучшую сторону.
– Я договорилась о новой встрече с миссис Трейнор. Мы медленно, но верно движемся вперед. Но Трина вообще ничего не хочет слушать, хотя, если бы нечто подобное случилось с Томом, она первая сказала бы, что я не имею права его бросать.
Мама смотрела на меня круглыми глазами:
– Господи Исусе! Ты рехнулась?
– Что?
– Работа в Нью-Йорке со всеми делами, а ты хочешь навечно застрять в этом ужасном месте в аэропорту! Нет, вы слышали? – Мама повернулась к служительнице. – Поверить не могу, что это моя родная дочь! Господь свидетель, я не понимаю, что случилось с ее мозгами.
Служительница медленно покачала головой:
– Да уж, ничего хорошего.
– Мама! Я сделала так, как лучше.
– Для кого?
– Для Лили!
– Неужели ты считаешь, что, кроме тебя, некому помочь этой девочке встать на ноги? Ну а ты хотя бы попробовала поговорить с тем парнем в Нью-Йорке и попросить у него пару недель отсрочки?
– С таким человеком, как он, не торгуются.
– Откуда ты знаешь? Под лежачий камень вода не течет. Разве не так? – (Служительница снова медленно кивнула.) – Боже правый, когда я об этом думаю… – Мама взяла из рук служительницы бумажное полотенце и принялась яростно вытирать шею. – Послушай меня, Луиза. У меня уже есть одна талантливая дочь, которая застряла дома, расплачиваясь за одну-единственную ошибку молодости. Ты знаешь, как я безумно люблю Тома, но иногда, как подумаю, чего могла бы добиться Трина, родись Том чуть-чуть позже, мне хочется рвать и метать. Да я и сама увязла в болоте бытовых проблем, ухаживая за папой и дедушкой. Но я-то ладно. Я сейчас ищу свой собственный путь. Но ты не должна ограничивать свои устремления только этим, слышишь меня? Только не билетами за полцены и ароматным чаем с пирожными. Ты должна быть там! Тебе единственной из всей нашей семьи реально выпал чертовски хороший шанс! И мне больно слышать, что ты его профукала ради какой-то девчонки, которую едва знаешь!
– Мама, я приняла единственно верное решение.
– Очень может быть. А может, просто решила плыть по течению.
– Под лежачий камень вода не течет, – подала реплику служительница.
– Вот именно! Слушай, что тебе умные люди говорят. Тебе надо срочно вернуться и узнать у этого американского джентльмена, нельзя ли приехать чуть позже… И не смотри на меня так, Луиза! Похоже, я с тобой слишком миндальничала. Не подталкивала вперед, когда следовало. Завязывай с этой своей тупой работой и начинай жить.
– Мама, места в Нью-Йорке больше нет.
– Это еще бабушка надвое сказала. А ты его спрашивала?
Я покачала головой.
Мама, тяжело дыша, поправила шарфик. Потом достала из кошелька две монеты по одному фунту и вручила их служительнице:
– Ну-с, должна вам сказать, что вы потрудились на славу! Пол такой чистый, что с него можно есть. И пахнет тут просто роскошно.
Служительница ответила маме теплой улыбкой и подняла палец, словно на нее неожиданно снизошло озарение. Она выглянула в коридор и подошла к своему шкафчику, быстро открыв его висевшим на связке ключом. Вынула кусок цветочного мыла и вложила маме в руку.
Мама принюхалась и вздохнула:
– Просто райский запах. Прямо-таки кусочек рая.
– Это вам.
– Мне?
Женщина сжала мамину ладонь, в которой та держала мыло.
– Ну, вы просто сама доброта. А можно узнать, как вас зовут?
– Мария.
– Мария, а я Джози. И когда я в следующий раз буду в Лондоне, то непременно зайду в ваш туалет. Ты меня понимаешь, Луиза? Никогда не знаешь, что тебя ждет за следующим поворотом. Разве это не настоящее приключение? И я получила роскошный кусок мыла от моей чудесной новой подруги Марии.
Они обменялись горячими рукопожатиями, словно старые друзья накануне разлуки, и мы покинули отель.
Я не могла ей сказать. Не могла ей сказать, что мысль о работе в Нью-Йорке, как наваждение, преследует меня с утра до вечера. Что бы я там ни говорила, в глубине души я отлично понимала, что до самой смерти буду жалеть об упущенном шансе переехать в Нью-Йорк. И как бы ни успокаивала себя тем, что у меня впереди еще целая жизнь, воспоминания о Нью-Йорке, словно о дешевой сумочке, на которую я когда-то пожалела денег, будут вечно терзать меня.
Итак, посадив маму на поезд домой, где ее ждал мой кипевший от возмущения папа, и приготовив Лили салат из продуктов, оставшихся в холодильнике еще со времен Сэма, я проверила свою электронную почту и обнаружила послание от Натана.
Не могу сказать, что полностью с тобой согласен, но я понимаю, почему ты все это делаешь. Думаю, Уилл гордился бы тобой. Ты хороший человек, Кларк. Целую.
Глава 24
Еще не успев обзавестись собственными детьми, я уже узнала несколько важных вещей о том, каково это – быть родителем. Что бы ты ни сделал, ты все равно будешь не прав. Если ты будешь жестоким, или авторитарным, или небрежным, то непременно ранишь неокрепшую душу своего подопечного. Если ты будешь любящим, внимательным и станешь хвалить своего подопечного даже за самые незначительные достижения – скажем, если ему удалось утром не проспать или воздержаться от курения в течение дня, – это все равно выйдет тебе боком. Я выяснила, что если ты являешься родителем de facto, то все вышесказанное остается в силе, но при этом у тебя нет тех властных полномочий, которыми ты, по идее, должен быть наделен, поскольку кормишь и обслуживаешь своего подопечного.
И вот, вооруженная этой новой мудростью, я погрузила Лили в машину и сообщила ей, что мы едем на ланч. Возможно, моя затея провалится, сказала я себе, но, по крайней мере, у меня будет союзник, способный помочь справиться с потенциальными осложнениями.
– Мы едем не той дорогой. Твои папа и мама живут в другой стороне.
– Я знаю.
– Тогда куда мы направляемся?
– Я же тебе уже говорила. На ланч.
Она долго гипнотизировала меня взглядом, но, поняв, что со мной этот номер не пройдет, уставилась в окно со словами:
– Господи, иногда ты бываешь просто невыносима!
Через полчаса мы подъехали к отелю «Корона и подвязка», зданию из красного кирпича, расположенному в парковой зоне, в двадцати минутах езды от Оксфорда. Я решила, что нейтральная территория – это оптимальный вариант. Лили вылезла из машины, демонстративно шваркнув дверью, с целью дать мне понять, что я реально ее достала.
Оставив без внимания ее выходку, я подкрасила губы и вошла в ресторан. Лили нехотя поплелась за мной.
Миссис Трейнор уже сидела за столом. Увидев ее, Лили в отчаянии простонала:
– Ну вот, снова здорово! Зачем начинать все сначала?
– Потому что все рано или поздно меняется, – подтолкнув ее вперед, сказала я.
– Лили, – встала с места миссис Трейнор.
Миссис Трейнор явно успела побывать у парикмахера, ее волосы были элегантно пострижены и уложены. Она даже решилась на легкий макияж и теперь напоминала себя прежнюю: элегантно одетую даму, хорошо понимающую, что внешность человека играет если не главную, то весьма существенную роль.
– Здравствуйте, миссис Трейнор.
– Привет, – промямлила Лили.
Она не стала протягивать миссис Трейнор руку и поспешно села рядом со мной.
Миссис Трейнор это заметила, но только сдержанно улыбнулась и, подозвав официанта, снова заняла свое место.
– Этот ресторан был у твоего папы в числе любимых, – заметила она, положив на колени салфетку. – В тех редких случаях, когда мне удавалось выманить его из Лондона, мы обычно встречались именно здесь. Тут отменная еда. Ресторану присвоена звезда Мишлена.
Я посмотрела меню: кнели из тюрбо[30] с франжипаном из мидий и лангустов, копченая утиная грудка с тосканской капустой и кускусом. Оставалось только надеяться, что, как приглашающая сторона, платить будет миссис Трейнор.
– Звучит очень уж претенциозно, – не отрывая глаз от меню, заметила Лили.
Я покосилась на миссис Трейнор.
– Уилл всегда именно так и говорил. Но кухня очень хорошая. Лично я, наверное, возьму перепелку.
– Тогда я закажу сибас, – сказала Лили, закрыв меню в кожаном переплете.
Я во все глаза смотрела на список блюд. Все до одного названия были мне незнакомы. Что подразумевается под брюквой? Что такое равиоли из костного мозга и морского укропа?
– Вы готовы сделать заказ? – Рядом со мной возник официант.
Я подождала, пока миссис Трейнор с Лили озвучат выбранные ими блюда. И внезапно обнаружила слово, которое помнила еще по Парижу.
– А мне, если можно, joues de boeuf confites[31].
– С картофельными клецками и спаржей? Хорошо, мадам.
Говядина, подумала я. С говядиной я уж точно справлюсь.
В ожидании закусок мы говорили о совершенно незначимых вещах. Я рассказала миссис Трейнор, что по-прежнему работаю в аэропорту, но ожидаю повышения, постаравшись представить это как осознанный выбор, а не крик о помощи. А еще о том, что Лили нашла работу. Услышав, чем занимается Лили, миссис Трейнор не ужаснулась, чего я в глубине души опасалась, а просто кивнула:
– По-моему, очень разумно. Грязные руки в начале карьеры еще никому не повредили.
– Но работа не слишком перспективная, – не стала кривить душой Лили. – В лучшем случае меня потом посадят за кассу.
– Разносить газеты тоже радости мало. Однако твой папа занимался этим последние два года до окончания школы. Такие вещи прививают трудовую этику.
– И консервированные сосиски будут всегда пользоваться спросом, – заметила я.
– Да неужели? – Миссис Трейнор была явно шокирована.
Мы смотрели, как за соседним столиком устраиваются новые посетители: двое мужчин усаживали на стул охающую пожилую женщину.
– Мы получили ваш фотоальбом, – сказала я.
– Правда? Я как раз думала, получили вы его или нет. Тебе… тебе понравилось?
Лили бросила на нее острый взгляд:
– Очень мило с вашей стороны, спасибо.
Миссис Трейнор осторожно пригубила стакан с водой.
– Я хотела показать тебе другого Уилла. Мне казалось, что после того, как он умер, со стороны его жизнь видится очень однобоко. И еще я хотела показать, что он был больше чем просто калека в инвалидном кресле. Больше чем несчастный человек, выбравший такой способ ухода из жизни.
За столом повисло тягостное молчание.
– Очень мило с вашей стороны, спасибо, – повторила Лили.
Нам подали еду, и Лили снова замолчала. Официанты топтались у нас за спиной, услужливо доливая стаканы с водой, когда ее уровень понижался хотя бы на сантиметр. Нам принесли хлебную тарелку, потом унесли и через пять минут снова принесли. Ресторан постепенно заполнялся людьми, похожими на миссис Трейнор: хорошо одетыми, с грамотной речью, – людьми, для которых кнели из тюрбо были обычным ланчем, а не языковой засадой. Миссис Трейнор поинтересовалась, как поживают мои родители, и очень тепло отозвалась о моем папе:
– Он отлично поработал в замке.
– Должно быть, вам иногда хочется вернуться туда, – заметила я и внутренне сжалась, поняв, что сболтнула лишнего.
Но миссис Трейнор только опустила глаза, разглядывая скатерть перед собой.
– Да, это так, – через силу улыбнулась она и снова отпила воды.
Мы принялись за закуски (копченый лосось для Лили, салат для нас с миссис Трейнор),продолжая беседовать в том же духе, периодически замолкая и снова осторожно продвигаясь вперед. Примерно так неопытный автомобилист учится вести машину. Я даже с облегчением вздохнула, когда нам принесли основное блюдо. Но радость моя была недолгой. То, что лежало на моей тарелке, – круглые мокрые кусочки в густом коричневом соусе – даже отдаленно не походило на говядину.
– Простите, – обратилась я к официанту, – но я, кажется, заказывала говядину?
Он задержал на мне удивленный взгляд:
– А это и есть говядина, мадам. – (Мы дружно уставились на мою тарелку.) – Joues de boeuf. Говяжьи щечки.
– Говяжьи щечки?
Мы снова посмотрели на мою тарелку, и мой желудок вдруг словно подпрыгнул.
– Ну да, конечно, – сказала я. – Я… Да. Говяжьи щечки. Спасибо.
Говяжьи щечки. Я постеснялась спросить, с какого конца они отрублены. Поскольку сама толком не знала, что для меня хуже. Улыбнувшись миссис Трейнор, я принялась ковырять клецки.
Мы ели почти в полном молчании. Мы с миссис Трейнор, похоже, исчерпали все темы для разговоров. Лили была не слишком многословна, лишь изредка она отпускала какую-нибудь колкость, словно проверяя долготерпение бабушки. Она гоняла кусочки рыбы по тарелке, словно недовольный подросток, вынужденный есть изысканную еду в компании двух взрослых. Я же подцепляла вилкой крохотные кусочки, стараясь не слушать настойчиво жужжащий в голове голос: Ты ешь щечки! Настоящие щечки!
Наконец мы заказали кофе. Когда официант удалился, миссис Трейнор убрала с коленей салфетку и положила ее на стол:
– Все. Мое терпение лопнуло. – (Лили, встрепенувшись, перевела взгляд с меня на миссис Трейнор.) – Еда замечательная, и было очень приятно узнать, как вам работается, но так мы далеко не уедем. Да?
И у меня сразу промелькнула мысль, что Лили ее все-таки достала и теперь она собирается уходить. Более того, я заметила нескрываемое удивление на лице Лили, которая наверняка подумала о том же. Но миссис Трейнор повела себя совершенно неожиданно. Отодвинув свою чашку, она наклонилась к нам поближе:
– Лили, я приехала сюда отнюдь не для того, чтобы поразить твое воображение изысканным ланчем. Я приехала попросить прощения. Мне трудно объяснить, в каком я была состоянии, когда вы у меня появились, но в том, что наша первая встреча прошла не слишком гладко, естественно, нет твоей вины, и сейчас мне хочется извиниться за то, что твое знакомство с родственниками со стороны отца… оказалось столь неудачным.
Тем временем официант принес кофе, но миссис Трейнор, не поворачиваясь, остановила его взмахом руки:
– Не могли бы вы оставить нас на две минуты.
Официант неуклюже попятился с подносом в руках. Я замерла. Миссис Трейнор перевела дыхание. Она была как натянутая струна, голос звучал взволнованно.
– Лили, я потеряла сына, твоего папу, но, положа руку на сердце, я потеряла его еще раньше. Его смерть положила конец всему, на чем строилась моя жизнь: моей роли матери, моей семье, моей карьере, даже моей вере. Если честно, у меня вдруг возникло такое чувство, будто я проваливаюсь в черную дыру. Но, обнаружив, что у Уилла есть дочь, а значит, у меня есть внучка, я вдруг обрела надежду на будущее. – Она нервно сглотнула. – Я не собираюсь говорить, что ты вернула мне частицу Уилла, поскольку это было бы нечестно по отношению к тебе. Ведь ты, как я успела понять, на редкость цельная девушка. И в твоем лице я неожиданно для себя нашла человека, о котором я снова могу заботиться. Лили, я надеюсь, что ты дашь мне еще один шанс. Потому что мне очень хочется – нет, черт побери, я об этом просто мечтаю! – чтобы мы стали проводить вместе время. Луиза утверждает, что у тебя сильный характер. Что ж, тебе еще придется поближе узнать нашу семью. Само собой, мы с тобой непременно столкнемся лбами, как это было с твоим отцом. Но, в сущности, если нам ничто не помешает, ты должна знать главное. – Она сжала руку Лили. – Я просто счастлива, что мы познакомились. Сам факт твоего существования изменил мое мироощущение. В следующем месяце моя дочь, твоя тетя Джорджина, специально прилетает из Австралии, чтобы познакомиться с тобой. Более того, она просит, чтобы мы с тобой приехали погостить к ней в Сидней. У меня в сумке лежит ее письмо, адресованное тебе. – Голос миссис Трейнор дрогнул. – Я понимаю, мы не сумеем заменить тебе отца, и я понимаю, что я не… ну, я по-прежнему пытаюсь выкарабкаться. Но… как ты думаешь… возможно… ты все-таки найдешь в своем сердце уголок для не самой простой бабушки? – (Лили смотрела на нее во все глаза.) – Возможно, все-таки… рискнешь и попытаешься попробовать? – На этой фразе ее голос вконец сломался.
За столом воцарилось томительное молчание. У меня бешено застучало в висках. Лили посмотрела на меня, а потом, спустя целую вечность, – на миссис Трейнор.
– Так вы хотите… Вы хотите, чтобы я приехала к вам и пожила у вас, да?
– Если тебе так будет угодно. Да, я этого очень хочу.
– А когда?
– А когда ты сможешь?
Я привыкла видеть Камиллу Трейнор исключительно собранной и подтянутой, но сейчас ее лицо странно сморщилось. Она неуверенно положила руку на стол и потянулась к Лили, и та после секундного колебания накрыла ее своей ладонью. Их пальцы сплелись на белоснежном полотне, словно выжившие жертвы кораблекрушения, а официант тем временем стоял как столб с подносом в руках, не зная, можно ли подавать кофе.
– Я привезу ее завтра днем.
Мы стояли на парковке, Лили топталась возле машины миссис Трейнор. Лили успела умять два пудинга: свой, с жидким шоколадом, и мой (к этому времени я напрочь потеряла аппетит) – и теперь придирчиво разглядывала пояс джинсов.
– Вы уверены? – Я сама толком не знала, к кому из них в данный момент обращаюсь. Ведь я прекрасно понимала, насколько непрочно их entente cordiale[32] и как легко может нарушиться установившееся между ними хрупкое равновесие.
– У нас все будет хорошо.
– Завтра я не работаю, – подала голос Лили. – По воскресеньям Самира подменяет его кузен.
Мне было непривычно вот так расставаться с Лили, хотя та сияла от счастья. Очень хотелось сказать: «Не курить и не ругаться», а возможно: «Может, как-нибудь в другой раз?» – но Лили помахала рукой и решительно села на пассажирское сиденье «фольксвагена-гольф» миссис Трейнор, даже не оглянувшись.
Ну вот, дело сделано. У меня снова развязаны руки.
Миссис Трейнор открыла дверь машины.
– Миссис Трейнор? Можно у вас кое о чем спросить?
Она остановилась:
– Зовите меня просто Камилла. Почему бы нам не отбросить формальности?
– Камилла. А вы говорили с матерью Лили?
– Ах да. Говорила. – Она наклонилась, чтобы вырвать из цветочного бордюра сорняк. – Я сказала ей, что надеюсь в будущем проводить с Лили как можно больше времени. И я полностью отдаю себе отчет, что в свете тех трагических обстоятельств меня трудно считать образцовой матерью, но, если уж быть до конца откровенной, тут мы обе далеки от идеала, а потому ей надлежит хоть раз в жизни подумать прежде всего о счастье своего ребенка, а не о своем собственном.
У меня отвисла челюсть. Я даже на миг потеряла дар речи.
– «Надлежит» – отличное слово, – опомнившись, сказала я.
– Очень емкое, да? – Миссис Трейнор выпрямилась, и в ее глазах появился озорной блеск. – Вот так-то. Уж кого-кого, а Тани Хотон-Миллер я боюсь меньше всего. Надеюсь, мы хорошо поладим. Лили и я.
При этих словах я собралась было попрощаться и вернуться к своей машине, но миссис Трейнор положила руку мне на плечо:
– Луиза, спасибо вам за все.
– Я не сделала ничего такого…
– Нет, сделали. Я прекрасно понимаю, мне есть за что вас благодарить. И надеюсь, когда-нибудь смогу отплатить вам добром за добро.
– Ой, даже не думайте об этом! У меня все отлично.
Она заглянула мне в глаза и сдержанно улыбнулась. Ее помада, как я успела заметить, была безупречной.
– Ну, тогда я позвоню вам завтра, перед тем как везти Лили домой.
И, зажав сумочку под мышкой, миссис Трейнор решительно направилась к своей машине, где ее ждала Лили.
Я проводила глазами «гольф» и позвонила Сэму.
Канюк лениво парил в лазурном небе над полем, раскинув в дрожащей синеве огромные крылья. Я предложила Сэму помочь с кирпичной кладкой, но в результате мы осилили только один ряд (я подносила кирпичи). Жара оказалась настолько удушающей, что Сэм предложил сделать перекур и глотнуть холодненького пивка. Мы легли на траву и потом уже не смогли подняться. Я рассказала ему историю с говяжьими щечками, и он смеялся до слез, тщетно пытаясь сделать серьезное лицо, когда я возмущенно объясняла, что если бы они назвали блюдо как-нибудь по-другому, то все было бы нормально, а так это все равно что сказать, будто ты будешь есть куриную гузку или типа того. Я лежала рядом с ним, прислушиваясь к пению птиц и тихому шепоту трав, смотрела, как персиковое солнце потихоньку заходит за горизонт, и думала, когда удавалось отогнать гложущие меня сомнения насчет лексикона Лили, и в частности ее любимого слова «задолбала», что жизнь – хорошая штука.
– В такие моменты я иногда задаю себе вопрос: а зачем, собственно, напрягаться и строить дом? – сказал Сэм. – Если можно просто лежать в поле.
– Хорошая мысль. – Я лениво жевала травинку. – Правда, в январе ледяной душ с небес тебя быстро отрезвит.
Я приехала к Сэму прямо из ресторана. Внезапный отъезд Лили выбил меня из колеи, и мне не хотелось оставаться одной в пустой квартире. Подъехав к полю Сэма, я заглушила мотор и осталась сидеть, наблюдая за тем, как он шлепает цемент на кирпич и кладет сверху следующий, вытирая пот со лба выцветшей футболкой. Это зрелище подействовало на меня столь умиротворяюще, что нервное напряжение, в котором я пребывала весь день, стало постепенно проходить. И к счастью, Сэм не стал напоминать о пробежавшей между нами черной кошке, за что хотелось сказать ему отдельное спасибо.
На небе вдруг появилось одинокое облако. Сэм прижался ко мне ногой, она была вдвое больше моей.
– Интересно, а миссис Ти рискнула достать фотографии? Ну, ты понимаешь, для Лили.
– Фотографии?
– Фото в рамках. Я тебе говорила. В тот раз, когда мы с Лили к ней нагрянули, я не увидела у нее ни одной фотокарточки Уилла. А когда она прислала фотоальбом, я здорово удивилась, поскольку решила, что она все уничтожила. – (Сэм задумчиво молчал.) – Все это, конечно, очень странно. Хотя, с другой стороны, у меня тоже нет фотокарточек Уилла. Возможно, должно пройти какое-то время, прежде чем ты сможешь найти в себе силы позволить ему смотреть на тебя с фотографии. Сколько тебе потребовалось, чтобы снова поставить карточку сестры у кровати?
– Я не убирал ее фото. Мне нравилось, что она рядом, такая… похожая на себя. Она всегда резала правду-матку в глаза. Типичная старшая сестра. И теперь, когда мне кажется, будто все так плохо, что хуже не бывает, я смотрю на фото и слышу ее голос: «Сэм, дуралей, только не вздумай опускать руки». – Он повернулся ко мне лицом. – И знаешь, Джейку тоже полезно видеть ее портрет. Так ему легче о ней говорить.
– Тогда, быть может, я тоже поставлю у себя карточку Уилла. Лили будет приятно иметь дома фото ее папы.
Куры гуляли на свободе; неподалеку от нас две вляпавшиеся в грязь несушки отчаянно чистили перья, поднимая маленькие облачка пыли. Оказывается, у каждой домашней птицы был свой характер. В хозяйстве Сэма была властная рыжая несушка, еще одна, очень ласковая, с пестрым гребешком, и, наконец, бентамка, которую каждый вечер приходилось извлекать из кустов и загонять в курятник.
– Как думаешь, может, отправить ей эсэмэску? Узнать, как дела.
– Кому?
– Лили.
– Оставь их в покое. У них все будет хорошо.
– Конечно, ты прав. Просто все так странно. Глядя на нее в ресторане, я поняла, что даже не подозревала, как она похожа на Уилла. Полагаю, миссис Трейнор… Камилла… это тоже заметила. Она моргала всякий раз, как Лили демонстрировала свои манеры, словно Лили чем-то напоминала ей сына. А когда Лили вдруг приподняла одну бровь, мы с Камиллой просто обалдели. Лили вдруг стала точной копией Уилла.
– Так чем ты хочешь заняться сегодня вечером?
– Ой… Мне все равно. Чем хочешь. – Я сладко потянулась, чувствуя, как трава щекочет шею. – Хотя я бы осталась вот так лежать. А если ты вдруг захочешь лечь сверху, то подобная инициатива будет только приветствоваться.
Я ожидала, что он рассмеется, но, кажется, напрасно.
– Тогда… может… поговорим о нас? – без улыбки сказал Сэм.
– О нас?
Он прикусил зубами травинку:
– Угу. Я… вот тут подумал… В общем, мне хотелось бы знать, что, по-твоему, между нами происходит.
– Ой, тоже мне, бином Ньютона!
– Лу, я только пытаюсь убедиться, что между нами нет недопонимания. – Он расщепил травинку и взял следующую.
– Думаю, у нас все хорошо, – ответила я. – На сей раз я не собираюсь тебя обвинять в пренебрежении своими отцовскими обязанностями. Или возбухать по поводу несуществующих подружек.
– Но ты продолжаешь держать меня на расстоянии вытянутой руки, – мягко заметил он, и мне показалось, будто меня ударили под дых.
Я приподнялась на локте, чтобы заглянуть ему в глаза:
– Я здесь. Разве нет? И ты первый, кому я звоню в конце рабочего дня. Мы встречаемся при каждой удобной возможности. И меня вряд ли можно обвинить в том, что я «держу тебя на расстоянии вытянутой руки».
Читать бесплатно другие книги:
