Трио неизвестности Панов Вадим

© Панов Ю.В., текст, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Пролог

в котором везение и внимательность дарят надежду на великое будущее

Доводилось чувствовать себя мёртвым?

Ну, или почти мёртвым? Потерявшим всякую надежду на спасение? И потерявшим не по слабости характера, а по объективным причинам: твой цеппель[1] скрипит всеми шпангоутами, из пятого баллона фонтанирует газ, третья мотогондола сорвана и навсегда осталась в Пустоте, вторая работает, но толку от неё нет, потому что лопасти пропеллера невероятным и неведомым образом погнуты, и на оставшихся четырёх двигателях можно идти лишь на средней скорости. Но это только часть проблем. Малая часть. А основная заключается в том, что ты не знаешь, где находишься. Ты стоишь на капитанском мостике, смотришь на невиданный, запредельно прекрасный пейзаж и понимаешь, что никто и никогда сюда не добирался. А звёзды, что сияют над головой, не указаны ни в одном астрологическом атласе. И ещё ты видишь, что планета, на которую тебя занесло по прихоти Пустоты, безжизненна настолько, насколько может быть безжизненным мёртвое.

Ты стоишь, смотришь на невероятный пейзаж и понимаешь, что надежды нет.

Никакой.

И ты чувствуешь себя почти мёртвым. А потом слышишь, как твой старший помощник спрашивает у астролога, знает ли тот, где они оказались. Астролог отвечает, что нет, и тогда старший помощник, человек, с которым ты прошёл половину Герметикона, который не раз и не два доказывал свою храбрость, человек, в котором ты ни разу не усомнился и которого считал другом, твой старший помощник достаёт пистолет и стреляет себе в голову.

А ты даже не оборачиваешься.

Потому что только что вышел из такого шторма, по сравнению с которым придуманный галанитами ад покажется муниципальным парком для воскресных прогулок. Ты не оборачиваешься, потому что медленно, очень медленно осознаёшь, что едва не погиб. Что чудом избежал смерти – настоящей, которая навсегда, и это осознание придавливает так сильно, что хочется махнуть стакан бедовки. Залпом. И ещё – очень хочется сесть и заплакать, впервые за многие годы – сесть и заплакать, слезами выдавить из себя напряжение и страх. Но ты не можешь. Ты здесь главный, и если цепари почуют слабость – вам точно не выбраться. Цепари должны тебе верить.

Цепари должны верить в тебя.

И вот теперь ты оборачиваешься. Бросаешь равнодушный взгляд на труп старшего помощника, щелчком сбиваешь со штурвала окровавленный кусочек кости и взглядом заставляешь рулевого вернуться на пост. Астролог вызывает уборщиков. Ты смотришь в потухшие глаза цепарей, видишь в них обречённость и прикидываешь: как скоро на борту вспыхнет бунт? Бесцельный и бессмысленный – от страха. От того, что слетят запреты. И в этом бунте погибнут все, но главное – остатки надежды.

Ты понимаешь, что бунт будет, но не показываешь виду, говоришь, что на планете могут быть сильные ветры, и приказываешь укрыться в гигантском кратере. Цеппель неспешно – потому что не может быстро – опускается к подножию колоссально высокого, почти отвесного внутреннего склона и приземляется, потому что нужно вывести цепарей на твёрдую почву, дать подышать и успокоиться. Ты тоже выходишь – после шторма Пустоты это необходимо, – с удовольствием прогуливаешься, дыша полной грудью, кашляешь, возможно, от непривычного воздуха, и неожиданно понимаешь, что прямо перед тобой на поверхность выходит знакомая порода. Очень редкая порода. Настолько редкая, что во всём Герметиконе существует один-единственный рудник, в котором эту породу разрабатывают в промышленных масштабах. А ты видишь её под своими ногами.

И напрочь теряешь спокойствие.

Ты кричишь, чтобы принесли лопату, и начинаешь копать, не обращая внимания на удивлённые взгляды. А когда цепари собираются вокруг – изумлённые, растерянные, напуганные, готовые к бунту, злые, – ты поднимаешь над головой обломок породы и кричишь.

Ты кричишь:

– Герметикон у наших ног! – И смеёшься. – Мир будет принадлежать нам!

И цепари – изумлённые, растерянные, напуганные, готовые к бунту, злые – тебе верят.

Глава 1

в которой заканчивается то, что началось на Мартине, Кира теряет старого друга, кажется, обретает нового и любуется необыкновенным зрелищем, Шилов принимает командование, Жакомо остаётся верным долгу, Магистр чувствует себя опозоренным, а Помпилио дер Даген Тур собирается сделать неожиданный шаг

– Мессер, я вижу звёзды!

Слабый голос алхимика прозвучал настолько неожиданно, что на него не сразу обратили внимание. Тем более цеппель изрядно тряхнуло прощальным «пинком Пустоты», вперёдсмотрящий покатился по полу, рулевой удержался, вцепившись в штурвал, а Помпилио и капитан Дорофеев спаслись лишь тем, что находились в креслах. Удержались… и через мгновение поняли, что дело не только в «пинке».

– Мы падаем? – поднял брови Помпилио.

– Мы теряем высоту, мессер! – подтвердил рулевой.

«Пытливый амуш» действительно шёл вниз, несмотря на то что в сражении не получил повреждений.

– Бедокур, что происходит?! – прорычал в переговорную трубу вскочивший на ноги Дорофеев.

– Я стараюсь, капитан! – ответил шифбетрибсмейстер. – Сбрасываю балласт.

Движение вниз заметно замедлилось. На мгновение на мостике установилась тишина, в которой отчётливо прозвучал голос Квадриги:

– Я вижу звёзды…

И это – наконец-то услышанное – сообщение вызвало у капитана логичный вопрос:

– Галилей, где мы находимся?! – который он задал машинально.

– Базза, не время! – поморщился Помпилио, также поднимаясь с кресла.

– Да, мессер! – опомнился Дорофеев. И распорядился: – Малый вперёд!

– Ваш кофе, мессер, – невозмутимо произнёс поднявшийся на мостик Теодор.

И отступил к стене, увидев, что хозяин отрицательно мотнул головой. Некогда. Дер Даген Тур принял у радиста микрофон и громко произнёс:

– Капитанам доложить обстановку!

«Пытливый амуш» вошёл в Пустоту через «окно перехода» противника – гигантского цеппеля катамаранного типа. Вошёл, несмотря на отчаянный риск подобного прыжка. Вошёл, не зная, где окажется. Вошёл, потому что дер Даген Тур не мог отпустить врага, с которым не закончил бой на Мартине: во-первых, чтобы узнать, откуда он явился; во-вторых, потому что не мог бросить абордажную команду. А вслед за «Амушем» рискованный манёвр повторили все вымпелы маленькой эскадры: исследовательский рейдер «Дэво», импакто «Стремительный» и паровинг, которым управляла Кира дер Даген Тур. Все без колебаний пошли за Помпилио и понятия не имели, где находятся.

Впрочем, сейчас это не имело значения.

– Вижу противника! – громко сообщил вперёдсмотрящий. – Строго на восток!

– Дальномер! Дистанцию!

– Есть!

Дорофеев бросил быстрый взгляд на Помпилио, который официально командовал эскадрой, увидел короткий кивок – они понимали друг друга без слов – и склонился к переговорной трубе:

– Мерса!

– Капитан? – мгновенно отозвался алхимик.

– Ракеты?

– Устанавливаем последнюю.

Офицеры «Пытливого амуша» понятия не имели, что такое безынициативность: отстрелявшись, Мерса тут же принялся готовить следующий залп, прервался на время межзвёздного прыжка, но стоило цеппелю выйти из Пустоты – вернулся к работе.

– Нам очень нужно положить катамаран на землю!

– Но…

– И как можно быстрее.

– Да, капитан!

– Готовность?

– Три минуты.

– Огонь открывай без команды! Я обеспечу дистанцию.

– Да, капитан.

– Мерса!

– Да, капитан?

– Нам очень это нужно. Мы на территории противника, и у нас нет времени с ним возиться.

– Да, капитан. Я сделаю.

Дорофеев отставил трубу, подошёл к лобовому окну гондолы и внимательно посмотрел на гигантский цеппель, находящийся впереди, но чуть ниже «Амуша» – из-за размера он просел в здешней атмосфере глубже рейдера – и потому неспособный вести артиллерийский огонь. Лингийцы тоже не стреляли, опасаясь навредить находящимся на борту катамарана десантникам.

– Средний вперёд. Высоту держать.

– Капитаны, оглохли? – рявкнул Помпилио, который до сих пор не услышал командиров подчинённых кораблей.

– Импакто «Стремительный» переход завершил, – доложил дер Шу. – Потерь нет.

– Рейдер «Дэво» переход завершил, потерь нет, – доложил Капурчик. И добавил: – Здесь что-то не так с атмосферой.

«Дэво» как раз появился слева от «Амуша», но гораздо ниже, провалился метров на двести и шёл у каменистой поверхности, едва не касаясь гондолой острых скал. «Стремительный» был выше метров на пятьдесят, не больше, но дер Шу не жаловался.

– Здесь вообще всё не так, – отрезал дер Даген Тур. – Приспосабливайтесь быстрее! Вы нужны мне в строю, а не под ногами…

Помпилио закашлялся, и, воспользовавшись паузой, капитаны бодро ответили:

– Есть, мессер.

– Есть, командор.

Судя по тому, что оба цеппеля начали неспешно набирать высоту, дер Шу и Капурчик уже указали своим шифбетрибсмейстерам на возникшую проблему и те приняли меры.

– Паровинг!

– Я не удержу машину, командор, – сквозь зубы ответила Кира. – Мне очень жаль.

– Так…

Дорофеев резко повернулся и посмотрел на дер Даген Тура. Впрочем, не только он: и радист, и рулевой, и вперёдсмотрящий – все сейчас смотрели на Помпилио. А дер Шу и Капурчик внимательно вслушивались в эфир. Паровинг – не цеппель, в него невозможно добавить гелий из резервных баллонов или сбросить балласт. Паровинг тяжелее воздуха, а здесь, судя по всему, оказался фатально тяжелее.

Дер Даген Тур побледнел, но продолжил говорить прежним уверенным тоном:

– Насколько всё плохо?

– Иду на аварийную.

– Принято. Постарайся приземлиться как можно ближе к катамарану.

– Катамаран ещё в воздухе, – заметила Кира.

– Ненадолго.

– Я поняла…

– Базза!

– Работаем, мессер, мы на расстоянии удара. – Капитан «Амуша» вновь перевёл взгляд на катамаран.

– Тридцать секунд! – долетел из переговорной трубы голос алхимика. – Держите курс и высоту.

– Принято, – ответил рулевой прежде, чем Дорофеев подтвердил приказ.

– Паровинг, удачи, – очень коротко и сухо произнёс дер Даген Тур.

– Спасибо, мессер.

В принципе – всё, в бою добавлять нечего, но на аварийную посадку крылатую и очень тяжёлую машину вела женщина, которую он обожал, и Помпилио не сдержался:

– Кира…

– Я постараюсь, любимый, – тихо ответила рыжая. – Я очень постараюсь.

– Да поможет нам Добрый Маркус… – Ничего больше он сейчас ни сказать, ни сделать не мог.

Вернул микрофон радисту и подошёл к боковому окну, напряжённо разглядывая идущий к земле паровинг.

«Да поможет нам Добрый Маркус…»

Кира не была лингийкой, но стала ею, никогда не считала себя религиозной, но видела, как несокрушимый, всегда уверенный в себе, а главное – не часто бывающий в храмах Помпилио не стыдится и не стесняется обращаться к небесному покровителю Линги. И потому сейчас, с огромным трудом удерживая паровинг в воздухе, рыжая одними губами прошептала:

– Да поможет нам Добрый Маркус… – эхом повторив слова мужа и вверив себя тому, в ком дер Даген Тур не сомневался.

Второй пилот вздохнул, но промолчал. А остальные члены экипажа, возможно, повторили слова нехитрой молитвы.

«Да поможет нам Добрый Маркус…»

При всех своих несомненных достоинствах паровинг был сконструирован по схеме «летающая лодка» и не предназначался для посадки на землю: ни штатно, ни аварийно. Тем более в условиях слабой атмосферы, когда снижение превращается в плохо управляемое падение на безжизненную каменистую пустыню. А падение означало верную смерть. И надеяться оставалось лишь на Доброго Маркуса да мастерство Киры, которой предстояло совершить невозможное.

– Пристегнуть ремни и держаться!

Двигатели натужно ревут, но подъёмной силы отчаянно не хватает, высота исчезает на глазах, и рыжая мечтает об одном – о времени. Ей нужно время, чтобы подготовиться, и каждая минута в воздухе – на вес золота.

Нет – дороже. Ведь нет ничего дороже жизни.

Машина предназначена для воды, но воды нет. Под паровингом только скалы и валуны. Которые становятся всё ближе… Кире страшно, но она говорит:

– Экипажу приготовиться к жёсткой посадке. – И твёрдости её голоса может позавидовать иной генерал.

Второй пилот закусывает губу. Радист шепчет молитву, шепчет безостановочно, с того момента, как понял, что паровинг падает. Бабарский вздыхает и спрашивает у Крачина порошок от укачивания. Крачин обзывает его идиотом.

Ровных площадок внизу предостаточно, однако они усеяны хаотично разбросанными валунами, скалами и их обломками, столкновение с которыми может стать фатальным. Кира знает, что ей нужно хотя бы двести чистых метров, и внимательно ищет подходящее место. И внутренне готовится садиться на валуны.

– Правее… – шепчет второй пилот, вовремя сообразивший, что высматривает командир. – На два часа.

– Принято.

Высота – сто.

Кира плавно входит в вираж, прищуривается, разглядывая указанную вторым площадку, кивает, соглашаясь с тем, что она подходит, но замечает проблему – три высокие скалы по курсу.

– Сразу за ними – вниз.

– Если дотянем.

Девяносто.

В эфире слышны голоса, но Кира их не различает. Она выжимает из двигателей всё возможное и держит штурвал. Смотрит на приближающиеся скалы и… не думает ни о чём. Вообще ни о чём. Просто смотрит на них и делает всё, чтобы паровинг прошёл выше.

Шестьдесят.

У второго на лбу пот, а на губах – кровь. И он тоже смотрит на скалы, которые вот-вот их убьют.

– Скорости бы…

Кира не отвечает. Ей кажется, что второй левый двигатель стал захлёбываться, но думать об этом не нужно. Сейчас – не нужно. Сейчас нужно держать штурвал и надеяться, что Добрый Маркус улыбнётся своим лингийцам, верным, но непутёвым, оказавшимся так далеко от дома. Улыбнётся и поддержит падающий паровинг. Даст время, о котором так мечтает рыжая.

И Кира улыбается ему. Но больше не просит и ничего не шепчет, а изо всех сил сжимает штурвал.

Сорок метров.

Самая высокая скала чиркает по брюху паровинга, но чиркает нежно… рвёт обшивку, но не сбивает. То ли Добрый Маркус помог, то ли посиневшие от напряжения руки. Паровинг вздрагивает, но проходит. Скрежет разорванной обшивки заставляет нервно вздрогнуть всех, кроме Киры – ей некогда. Рыжая изо всех сил задирает машине нос, направляя паровинг на землю, как на воду. И кричит, предупреждая:

– Сейчас!

Удар.

Кажется, кто-то вскрикнул, но эти звуки – за пределами восприятия. Кира слушает машину.

Удар.

Левое крыло отламывается. Паровинг заносит, но не сильно. Он несётся по земле, окончательно разрывая многострадальное пузо и стремительно теряя скорость.

Удар – на пути оказывается большой валун, и машина слегка подпрыгивает. Судя по грохоту, у паровинга отвалился хвост, но в заднем отсеке быть никого не должно. Кира останавливает двигатели и прислушивается. Криков больше нет. Бабарский сообщает Крачину, что «ты сам идиот».

– Посадка завершена, – громко произносит Кира. – Машина погибла. Потерь среди экипажа нет.

И слышит голос мужа:

– Отличная работа, командор.

– Благодарю.

– Мы обеспечим эвакуацию в течение часа.

– Да, мессер.

Больше всего на свете Кире хочется прижаться к груди мужа и замереть, успокоиться, чувствуя его силу, но… Чуть позже.

– Крачин! – рявкает дер Даген Тур. Он молчал, пока паровинг выполнял едва управляемое падение, но раз машина на земле, а потерь нет – для старшего помощника «Пытливого амуша» тут же находится дело.

– Да, мессер? – отзывается подошедший к рации Аксель.

– Если есть возможность, присоединись к десанту. Передай Панару, что мне нужны атласы, карты и, по возможности, астролог и старшие офицеры с катамарана. Ну и в принципе посмотри, как там и что.

Дер Даген Тур полностью доверял штаб-майору Панару и его егерям, но если есть возможность отправить в эпицентр событий своего человека, почему бы ею не воспользоваться?

– Да, мессер.

Аксель бросил взгляд на Киру – формально она сейчас являлась его непосредственным командиром, – увидел кивок, распахнул дверь, спрыгнул на землю и замер, прикидывая, куда рухнет приговорённый к уничтожению катамаран.

Хотя со стороны – для тех, кто ничего не знал о «Пытливом амуше» или не видел предыдущего сражения, – противостояние исследовательского рейдера и грандиозного катамарана казалось шагом отчаяния. Размеры цеппелей, слабое вооружение «Амуша» – всё, абсолютно всё говорило о том, что лингийцы обречены и начинают самоубийственную атаку лишь для того, чтобы спасти лицо.

Но это – взгляд со стороны.

По обычным меркам исследовательский рейдер не был сильно вооружён, лишь пулемёты и две пушки, но при этом «Амуш» нёс абсолютно новое, грозное оружие – ракеты, придуманные Бедокуром и начинённые особенной смесью Мерсы. Летели они не далеко, с точностью наведения существовали проблемы, как и с надёжностью самих ракет, но если они добирались до цели, то устраивали на борту сильнейший пожар, побороть который до сих пор не удавалось самым вышколенным командам. «Амуш» уверенно клал на землю даже тяжёлые крейсеры, и алхимик не сомневался в том, что катамаран разделит их участь. Расстояние до противника небольшое, а положение идеальное: Дорофеев поставил «Амуш» напротив левой «сигары» катамарана – лучшую мишень представить трудно.

– Команде – в укрытие! – громко распорядился Мерса.

Помощники молниеносно скатились по лестнице в помещение под пусковой платформой, алхимик же в последний раз проверил наведение, поджёг шнуры и последовал за подчинёнными. Люк с лязгом захлопнулся, и через двадцать секунд четыре ракеты стартовали к гигантскому цеппелю.

– Как они это делают? – пробормотал Иля Сямчик. Старший помощник капитана галанитского цеппеля наблюдал ракетную атаку второй раз в жизни, и вновь – с изумлением. Не привык. Не мог осознать, что четыре тонкие чёрные палочки – четыре металлические трубы, несущиеся сейчас к левой «сигаре» катамарана, – способны положить чудовищную машину на землю. Они выглядели забавно, как шутихи, но оказались смертельно опасными.

– Не знаю, как делают, но подробный отчёт я уже составил, – тихо ответил стоящий рядом Зиновар Капурчик. – Это чудо-оружие.

– Мы сможем его повторить?

– Полагаю, да. Мы знаем идею, всё остальное – вопрос технологий. – Ракеты вонзились в катамаран, и капитан «Дэво» запустил секундомер. – Интересно…

– Вижу, ты не сомневаешься в успехе… лингийцев, – обронил Сямчик.

– Сейчас от их успеха зависят наши жизни, – ответил Капурчик. – Нравится тебе это или нет.

Потому что без чудо-ракет «Пытливого амуша» у небольшой эскадры не было и шанса.

– Жить мне нравится, – хмыкнул старпом. – А вот чудо-оружие лингийцев – нет. Во всяком случае до тех пор, пока оно есть только у них.

– С этим не поспоришь… – Капурчик поднёс к глазам бинокль. – Обшивка начала нагреваться.

– Так быстро?

– Кто мог подумать, что корабельный алхимик «Амуша» – настоящий гений?

– У лысого все офицеры хороши, – буркнул Сямчик.

– В этом ты прав, – согласился капитан «Дэво», разглядывая стремительно краснеющую обшивку «сигары». – Сейчас катамаран потеряет управление и начнёт падать.

– Если они не дураки, то стравят гелий из правых баллонов и постараются приземлиться. Жёстко, конечно, но без катастрофического удара.

– Если не дураки…

А дураками они не были.

Им просто не повезло нарваться на оружие, о котором они ничего не знали, и пропустить фатальный удар. Они пытались сбежать, но не получилось. Они приняли удар, но поскольку видели гибель других крейсеров, то знали, к чему готовиться.

– Пожар в правом корпусе!

– Локализовать! – рявкнул в переговорную трубу Капитан.

– Не получается!

– Мы горим!

Сидящий в кресле Магистр испуганно съёжился и втянул голову в плечи. Что выглядело весьма комично для его массивной фигуры, наряженной в чёрную униформу, чёрный плащ и чёрную фуражку… Выглядело бы комично, если бы не атака страшными ракетами. Магистр любил производить впечатление грозного вояки, но сейчас, проигрывая, растерял весь лоск.

– Они нас достали?

– Разумеется, – угрюмо ответил Третий, прислушиваясь к невнятным крикам из переговорной трубы. Он видел, как быстро погибли крейсеры сопровождения, и догадывался, что сейчас творится в правом корпусе.

Паника и смерть. Температура запредельная, горит даже то, что гореть не способно, а остальное – плавится. И погасить ужасный алхимический пожар невозможно при всём желании. Огонь подбирается к баллонам с гелием, прожигает их, и катамаран начинает заваливаться набок.

– Что будет дальше?

– То же самое, что с крейсерами.

– Я не хочу умирать, – взвизгнул Магистр.

Тонкий голос сочетался с его фигурой так же плохо, как поза перепуганного цыплёнка, но Третий даже не усмехнулся.

– Никто не хочет.

Палуба ощутимо накренилась.

– Левый корпус! Травите гелий! – громко приказал Капитан. – Выравнивайте цеппель, иначе нас перевернёт!

– Нас перевернёт? – не сдержался Магистр.

– Всё может быть.

– А мы… мы опускаемся?

Третий промолчал, глядя в окно и думая о том, насколько же глупо задавать сейчас такие вопросы. А Капитан не ответил, поскольку был слишком занят текущими делами.

– Мы опускаемся? – переспросил Магистр.

– Скажи спасибо, что не падаем.

– Что?

Третий повернулся к бледному как мел радисту и жёстко спросил:

– Ты подал сигнал тревоги?

– Да, – кивнул тот, облизнув губы. – Они выслали помощь, но ближайший крейсер в двух часах хода.

– Почему так далеко?! – взвизгнул Магистр.

– Мы не очень удачно прыгнули.

Потому что торопились покинуть место сражения и астролог навёл переход наспех. Просто чтобы уйти.

– Когда ляжем на землю, егеря наверняка продолжат абордаж, – бросил через плечо Капитан. – Лысому нужна информация.

– Они уже продолжают, – выдохнул толстяк – ему показалось, что он слышит выстрелы.

– Согласен, продолжают. У них вообще нет нервов.

Тридцать отборных лингийских егерей прыгнули на катамаран с другого цеппеля, начали захват, который прервался лишь во время перехода через Пустоту, и теперь продолжили атаку. Плевать они хотели на то, что катамаран горит и кренится, – у них приказ.

Третий подошёл к стоящему у двери телохранителю и очень тихо приказал:

– Приведи сюда астролога. Если не успеешь – убей.

– Приготовиться к жёсткой посадке! – объявил Капитан.

Магистр снова взвизгнул.

Раскалённая обшивка левой «сигары» не выдержала – лопнула, и на месте зловещих красных пятен появились открытые раны – смертельные, страшные, – из которых вырывались языки огня. Придуманная Мерсой смесь горела бешено, недолго, но бешено, её нельзя было погасить стандартными средствами пожаротушения, и потому урон всегда оказывался значительным. Точнее – фатальным. Ни один цеппель, который принял на себя удар кошмарных ракет, не остался в воздухе. И катамаран не стал исключением.

Он резко накренился, когда огонь добрался до баллонов с гелием. Показалось, что вот-вот перевернётся и рухнет, но экстренные меры помогли: из правых баллонов стравили газ, и гигантский цеппель стремительно пошёл вниз, отчаянно пытаясь тормозить двигателями и рулями высоты.