Путь королей Сандерсон Брендон

И-1

Ишикк

Ишикк шлепал по воде на встречу со странными чужаками, тихонько насвистывая себе под нос, а шест с ведрами лежал у него на плечах. Он был в озерных сандалиях и штанах до колен. Без рубашки. Упаси? Нуу Ралик! Настоящий чистозерец никогда не покрывает плеч, если солнце светит. Без солнечного света, согревающего тело, и заболеть недолго.

Он насвистывал, но не потому, что день был приятным. Строго говоря, Нуу Ралик даровал почти ужасный день. В ведрах Ишикка плавали только пять рыб, и четыре из них – самых непритязательных и частых разновидностей. Приливы неправильные, как будто само Чистозеро рассердилось. Приближались плохие дни; это точно, как солнце и прилив, да-да.

Чистозеро простиралось во все стороны, на сотни миль, и его блестящая гладь была совершенно прозрачной. В самой глубокой части от мерцающей поверхности до дна не больше шести футов, а в других местах теплая и ленивая вода достигала примерно середины бедра. Здесь обитали маленькие рыбы, разноцветные кремлецы и похожие на угрей речные спрены.

Чистозеро – сама жизнь. Однажды на эту землю посягнул король. Села-Талес – так называлась его страна, одно из Древних королевств. Что ж, называть ту страну могли как угодно, но Нуу Ралик ведал – природные границы куда важнее границ, что устанавливают народы. Ишикк был чистозерцем. В первую и главную очередь. Прилив и солнце соврать не дадут.

Он уверенно шел вброд, хоть дно иной раз бывало неровным и опасным. Приятная теплая вода колыхалась ниже колен, Ишикк шагал почти без всплесков. Он знал, как двигаться медленно, следя за тем, чтобы не наступить на шипогрива или острый каменный выступ.

Впереди зеркальное совершенство нарушала деревня Фу Абра – скопище домов, ютившихся на подводных каменных плитах. Округлые крыши делали их похожими на камнепочки, что вылезали из земли. На много миль вокруг ничто иное не возвышалось над поверхностью Чистозера.

Тут столь же неторопливо бродили другие люди. По воде можно и бегать, но для подобного редко находились причины. Ради чего такого важного нужно устраивать плеск и суматоху?

От этой мысли Ишикк покачал головой. Спешили только чужаки. Он кивнул темнокожему Таспику, что прошел мимо, волоча за собой маленький плот. На плоту несколько стопок одежды, – видимо, Таспик возвращался после стирки.

– Эй, Ишикк! – окликнул его тощий человек. – Как рыбалка?

– Ужасно! – отозвался Ишикк. – Вун Макак сегодня мне все испортил. А ты?

– Потерял рубаху, пока стирал, – радостно ответил Таспик.

– Что ж, такова жизнь. Мои чужаки здесь?

– Конечно. Сидят у Маиб.

– Пусть Вун Макак позаботится о том, чтобы они не съели все припасы в ее доме, – сказал Ишикк, продолжая идти. – И чтоб не заразили ее своими постоянными тревогами.

– Пусть позаботятся об этом солнце и приливы! – ответил Таспик, усмехнувшись, и отправился своей дорогой.

Дом Маиб стоял почти в центре деревни. Ишикк не очень-то понимал, что заставляет ее жить внутри здания. Большинство ночей он спокойно спал на плоту. На Чистозере не бывает холодов, если не считать Великой бури, да и ту можно перенести, коли Нуу Ралик благоволил.

Когда приходили бури, Чистозеро мелело, утекало в ямы и дыры, так что надо было просто запихнуть плот между двумя каменными выступами и спрятаться под ним от ярости урагана. Бури здесь не такие страшные, как на востоке, где они швырялись валунами и сдували дома. О, он слышал истории о том, как там живут. Не дай Нуу Ралик, чтобы ему пришлось когда-нибудь отправиться в такое ужасное место.

Кроме того, в домах холодно. Ишикк жалел тех, кому приходилось жить в холоде. Отчего они просто не перейдут на Чистозеро?

«Не дай Нуу Ралик, пусть уж лучше не приходят», – думал он, приближаясь к жилищу Маиб. Если все узнают, как хорошо на Чистозере, точно захотят тут жить, и не останется места, где не наткнешься на чужака!

Он вошел в дом. Низкий пол покрывало несколько дюймов воды, так что его икры теперь ощущали воздух. Чистозерцам нравились такие полы – правильные они, хотя во время отлива некоторые дома пересыхают.

Вокруг его пальцев носились пескари. Обычные, ничего не стоящие. Маиб возилась с горшком рыбного супа и поприветствовала его кивком. Эта крепко сбитая женщина вот уже много лет гонялась за Ишикком, пытаясь приманить его отличной стряпней и женить на себе. Может, однажды он позволит ей себя поймать.

Его чужаки сидели в углу, за столом, который могли выбрать только они, – поднятым чуть выше, с подставками для ног, чтобы чужестранцы не намочили пальцы. «Нуу Ралик, что за дурни! – подумал он с веселым удивлением. – Прячутся от солнца под крышей, носят рубашки, остерегаются его тепла и приливов не чуют. Неудивительно, что в голове у них такая путаница».

Ишикк опустил ведра, кивнул Маиб.

Она поглядела на него:

– Хорошо порыбачил?

– Ужасно.

– Ну ладно, тогда твой суп сегодня бесплатный. Чтобы возместить проклятие Вуна Макака.

– Сердечно тебя благодарю. – Он принял у нее исходившую паром миску.

Маиб улыбнулась. Теперь он у нее в долгу. Еще немного мисок, и ему придется взять ее в жены.

– Там в ведре колгрил для тебя, – заметил он. – Поймал рано утром.

На ее полноватом лице отразилась растерянность. Колгрил – очень удачный улов. Съевший его на целый месяц забывал о боли в суставах, а иногда ты мог обрести способность читать по облакам и предсказывать приход гостей. Маиб любила колгрилов из-за посланных Нуу Раликом болей в пальцах. Один колгрил стоил двух недель супа, и теперь уже она была в долгу перед Ишикком.

– Вун Макак следит за тобой, – раздраженно пробормотала Маиб и заглянула в ведро. – Ну да, точно колгрил. Парень, и как же я тебя поймаю?

– Я рыбак. – Он отхлебнул супа – из таких мисок проще было пить. – Тяжело поймать рыбака. Ты это знаешь.

Все еще посмеиваясь, Ишикк пошел к чужакам, а женщина принялась вылавливать колгрила.

Их было трое. Два темнокожих макабаки, хоть это и были самые странные макабаки из всех, кого ему доводилось видеть. Один – крепкого телосложения, хотя его сородичи, как правило, отличались изяществом, а еще он был полностью лысым. Другой – повыше ростом, с короткими темными волосами, жилистый и широкоплечий. Мысленно Ишикк называл их Ворчун и Грубиян, в соответствии с их характерами.

Третий был смугловатым, как алети. В нем тоже ощущалось что-то неправильное. Глаза не того разреза, да и выговор точно не алетийский. Он говорил на селайском хуже первых двух и, как правило, помалкивал. И все же чувствовалось, что он много размышляет. Ишикк назвал его Мудрецом.

«Интересно, где он получил этот шрам на голове?» – подумал Ишикк. Да, жизнь вдали от Чистозера очень опасна. Сплошные войны, особенно на востоке.

– Странник, ты опоздал, – сказал высокий, суровый Грубиян. Он выглядел и вел себя как солдат, хотя все три чужака были без оружия.

Ишикк нахмурился, сел и с неохотой вытащил ноги из воды:

– Разве сегодня не день варли?

– День правильный, дружище, – согласился Ворчун. – Но мы должны были встретиться в полдень. Понимаешь?

Обычно разговоры вел именно он.

– Так ведь почти полдень.

Ну в самом деле, кто обращает внимание на точное время? Только чужаки. Вечно они суетятся.

Ворчун лишь головой покачал. Маиб принесла им супа. Ее дом был единственным подобием трактира во всей деревне. Она оставила Ишикку мягкую салфетку из ткани и миленькую кружку со сладким вином, пытаясь побыстрее уравновесить его рыбу.

– Ну ладно, дружище, – сказал Ворчун. – Отчитывайся.

– В этом месяце я побывал в Фу-Ралисе, Фу-Намире, Фу-Албасте и Фу-Мурине. – Ишикк вновь хлебнул супа. – Никто не видел человека, которого вы ищете.

– Ты задавал правильные вопросы? – спросил Грубиян. – Уверен?

– Конечно уверен. Я этим занимаюсь уже вечность.

– Пять месяцев, – уточнил Грубиян. – И никакого результата.

Ишикк пожал плечами:

– Хотите, чтоб я начал сочинять? Вуну Макаку это понравится.

– Нет, друг мой, никаких выдумок, – сказал Ворчун. – Нам нужна только правда.

– Ну так вы ее и получили.

– Клянешься именем этого вашего бога, Нуу Ралика?

– Тсс! – встревожился Ишикк. – Не произносите его имя. Вы что, идиоты?

Ворчун нахмурился:

– Но ведь он же ваш бог. Так? Его имя что, священное? Его нельзя говорить вслух?

Чужаки такие тупые. Разумеется, Нуу Ралик – бог, но всегда следовало притворяться, что это не так. Вун Макак – его младший, злобный брат – должен верить, что поклоняются именно ему, иначе его одолеет зависть. О таких вещах безопасно говорить только в священном гроте.

– Я клянусь именем Вуна Макака, – многозначительно сказал Ишикк. – Пусть он хранит меня и проклинает, сколько ему захочется. Я искал усердно. Ни один чужак, как тот, которого вы описали, – с белыми волосами, хорошо подвешенным языком и лицом, похожим на наконечник стрелы, – там не появлялся.

– Иногда он красит волосы, – уточнил Ворчун. – И переодевается.

– Я спрашивал про все имена, что вы мне дали. Никто его не видел. Вообще-то, я бы мог поймать рыбу, которая разыщет его для вас. – Ишикк потер заросший подбородок. – Толстобокий корт смог бы такое сделать. Только вот искать его я буду долго, да-да.

Трое посмотрели на него.

– Знаете, эти рыбы – они ведь неспроста, – сказал Грубиян.

– Суеверия, – отрезал Ворчун. – Вао, вечно ты их ищешь.

«Вао» – не настоящее имя этого человека; Ишикк не сомневался, что они называют друг друга фальшивыми именами. Поэтому он придумал для них собственные имена. Если чужаки подсовывают ему фальшивки, он ответит им тем же.

– А ты, Темоо? – резко спросил Грубиян. – Мы не можем лебезить перед тобой всю дорогу до…

– Господа… – заговорил Мудрец и кивнул на Ишикка, который знай себе прихлебывал суп. Они перешли на другой язык и продолжили спор.

Ишикк слушал краем уха, пытаясь определить, что это за язык. Он никогда не ладил с другими языками. Да и зачем? Ни ловить, ни продавать рыбу они бы не помогли.

Он действительно искал нужного им человека. Всю округу обошел, посетил множество местечек на Чистозере. Это была одна из причин, по которым он не хотел жениться на Маиб. Ему придется осесть, а это плохо сказывается на улове. По крайней мере, редкую рыбу так точно не поймаешь.

Ему все равно, зачем они ищут этого Хойда, кем бы он ни был. Чужаки всегда искали то, чем не могли обладать. Ишикк откинулся к стене, болтая пальцами ног в воде. Как приятно. Наконец они прекратили спорить. Дали ему новые инструкции, вручили кошель со сферами и ступили в воду.

Как большинство чужаков, эти носили сапоги из толстой кожи, до самых колен. Они шли к выходу, расплескивая воду. Ишикк последовал за ними, махнув Маиб и подобрав свои ведра. Он еще вернется позже, чтобы поужинать.

«Может, стоит позволить ей поймать меня? – Рыбак вышел снова на солнечный свет и вздохнул от облегчения. – Нуу Ралик знает, я старею. Было бы неплохо расслабиться».

Его чужаки шлепали по Чистозеру. Ворчун шел последним. Он выглядел очень расстроенным.

– Где же ты, Бродяга? Что за дурацкое путешествие… – Потом он прибавил на своем родном языке: – Алаванта камалу каяна. – И зашлепал следом за своими товарищами.

– Что-то дурацкое в этом точно есть, – проговорил Ишикк с коротким смешком и, повернув в другую сторону, отправился проверить ловушки.

И-2

Нан Балат

Нан Балат любил убивать.

Не людей. Только не людей. Он убивал животных.

Особенно маленьких. Он не знал, отчего это его так радовало. Радовало, и все тут.

Нан Балат сидел на крыльце своего особняка, отрывая лапки небольшого краба одну за другой. Отделять их было приятно – Нан Балат сначала тянул легко, и животное замирало. Потом тянул сильнее, и оно начинало дергаться. Связки сопротивлялись, затем рвались, щелкая. Краб корчился, и Балат махал лапкой, сжимая тварюшку двумя пальцами.

Он удовлетворенно вздохнул. Отрывание лапок расслабляло, заставляло боль отступать. Бросив лапку через плечо, принялся за следующую.

Нан Балат не любил говорить об этой своей привычке. Даже с Эйлитой избегал этой темы. Он просто этим занимался. У всех свои способы не сойти с ума.

Лапки закончились, и он встал, опираясь на трость, окидывая взглядом сады семьи Давар – каменные стены, увитые лозами разных видов. Они такие красивые, но лишь Шаллан могла оценить их по достоинству. Эта часть Йа-Кеведа – расположенная на юго-западе от Алеткара, на возвышенностях, пересеченная горами вроде Пиков Рогоедов, – изобиловала лозами. Они росли повсюду, укрывали и сам особняк, и ступени, ведущие к нему. За пределами людских поселений свисали с деревьев, вились по каменистым просторам и были такими же вездесущими, как трава в других областях Рошара.

Балат подошел к краю крыльца. Какие-то дикие певунчики запели в отдалении, потирая свои раковины, покрытые бороздками. Каждый пел в своем ритме и тональности, хотя мелодией это все-таки называть не стоило. Мелодии творили люди, не животные. Но все же это песни, и временами казалось, что они поют, отвечая друг другу.

Балат спустился, преодолевая ступеньку за ступенькой, и лозы, вздрагивая, убирались прочь от его ног. Прошло уже почти шесть месяцев после отъезда Шаллан. Этим утром они получили весточку по дальперу – она успешно завершила первую часть своего плана, став ученицей Ясны Холин. И теперь его малышка-сестра, которая до сих пор ни разу не покидала поместье, готовилась ограбить самую важную женщину в мире.

Спускаться по ступенькам – удручающе тяжкий труд. «Двадцать три года, – подумал Балат, – и уже калека». Он по-прежнему чувствовал постоянную тупую боль. Перелом был плохой, и лекарь едва не решил отрезать всю ногу. Возможно, стоило радоваться, что до этого так и не дошло, но ему предстояло до конца своих дней ходить с тростью.

Скрак играла с чем-то на зеленой лужайке, где ухоженную траву оберегали от лоз. Большая рубигончая валялась, прижав усики к голове, и грызла свою добычу.

– Скрак, – позвал Балат, ковыляя ближе, – что у тебя там, девочка?

Рубигончая глянула на хозяина, приподняв усики. Потом издала гулкий звук – два голоса, словно эхо, накладывались друг на друга – и снова принялась играть.

«Проклятая тварь, – подумал Балат ласково, – так и не научилась выполнять приказы». Он разводил рубигончих с юных лет и обнаружил – как многие до него, – что чем они умней, тем более непокорны. О, Скрак была верной, но по мелочам внимания на него не обращала. Точно ребенок, который старается доказать свою независимость.

Приблизившись, он разглядел, что Скрак умудрилась поймать певунчика. Существо размером с кулак имело форму заостренного диска с четырьмя «руками», что высовывались из основания и ритмично скребли по верхушке. Четыре крепкие «ноги» обычно удерживали его на каменной стене, но их Скрак уже отгрызла. Она и с двумя «руками» расправилась и сумела сдавить раковину так, что та треснула. Балат чуть было не отобрал животное, чтобы самому оторвать оставшиеся лапы, но потом решил – пусть лучше Скрак развлечется.

Скрак отвлеклась от певунчика и посмотрела на Балата, вопросительно приподняв усики. Она была гладкой и поджарой и, садясь на задние лапы, вытягивала перед собой все шесть конечностей. У рубигончих нет ни раковин, ни кожи; их тела покрывала смесь того и другого, гладкая на ощупь и более гибкая, чем истинный панцирь, но жестче кожи и состоявшая из плотно сомкнутых пластин. Заостренная морда рубигончей казалась любопытной, ее глубокие черные глаза внимательно глядели на Балата. Она издала тихий трубный звук.

Балат улыбнулся, наклонился и почесал рубигончую за ушными дырами. Животное прислонилось к нему – Скрак весила, наверное, столько же, сколько и он сам. Рубигончие иногда доходили человеку до талии, но эта из породы поменьше и побыстрей.

Певунчик задергался, и Скрак принялась рьяно крошить раковину сильными внешними жвалами.

– Скрак, я трус? – Балат присел на скамью.

Он отложил трость и схватил крабика, который прятался на боковине скамейки, выкрасив раковину в белый цвет, чтобы не выделяться на фоне камня.

Балат разглядывал дергающееся животное. Зеленую траву вывели не такой робкой, и она высунулась из норок уже через несколько мгновений после того, как Балат прошел. Другие растения распускались, выглядывая из раковин или дыр в земле, и вскоре на ветру покачивались красные, оранжевые и синие цветы. Пространство вокруг рубигончей оставалось голым, конечно. Скрак слишком увлеклась своей добычей, и даже прирученные растения из-за нее сидели по норам.

– Я не мог отправиться в погоню за Ясной, – сказал Балат, начиная отрывать крабу лапки. – Только женщине по силам подобраться к ней достаточно близко, чтобы украсть духозаклинатель. Кроме того, кому-то надо было остаться дома и обо всем тут позаботиться.

Слабые оправдания. Балат действительно чувствовал себя трусом. Он оторвал еще несколько лапок, но удовольствия не получил. Краб очень маленький, и лапки отрывались слишком легко.

– Этот план, скорее всего, не сработает. – Пальцы оторвали последнюю лапку.

Так странно глядеть на тварь без «ног». Краб был все еще жив. Впрочем, с чего он так решил? Без лап, которыми можно было семенить, существо выглядело мертвым, точно камень.

«Руки, мы ими размахиваем, чтобы казаться живыми. Вот для чего они нужны». Он сунул пальцы в просвет между пластинами крабьего панциря и начал их раздвигать. Панцирь не поддавался, и это было приятно.

С их семьей все кончено. Необходимость на протяжении долгих лет выносить жестокий нрав отца толкнула Ашу Йушу на путь порока, а Тет Виким впал в отчаяние. Только Балату как будто везло. Балату и Шаллан. Ее отец оставил в покое, ни разу не тронул. Временами Балат ненавидел сестру за это, но разве такую, как Шаллан, можно ненавидеть по-настоящему? Она тихая и нежная.

«Не следовало позволять ей уезжать, – подумал он. – Должен был найтись какой-то другой путь». Ей не справиться самой; сестра, наверное, в ужасе. Удивительно, что она сделала то, что сделала.

Он бросил куски краба через плечо. «Если бы только Хеларан выжил». Их самый старший брат – тогда его звали Нан Хеларан, потому что он был первым сыном, – не раз противостоял отцу. Что ж, он теперь мертв, как и отец. От семьи остались одни калеки.

– Балат! – позвал кто-то.

На крыльце стоял Виким. Юноша, похоже, оправился от недавнего приступа меланхолии.

– Что? – спросил Балат, вставая.

Виким поспешил к брату вниз по ступеням, и лозы – а потом трава – прятались, ощутив его приближение.

– У нас проблема.

– Насколько серьезная проблема?

– Весьма серьезная, я бы сказал. Пойдем со мной.

И-3

Блаженное неведение

Сзет-сын-сына-Валлано, неправедник из Шиновара, сидел на деревянном полу таверны, и лависовое пиво медленно пропитывало его коричневые штаны.

Его одежда, грязная и заношенная до дыр, ничем не напоминала простой, но изысканный белый наряд, в котором он пять лет назад отправился убивать короля Алеткара.

Голова опущена, руки на коленях, оружия нет. Он не призывал свой осколочный клинок вот уже несколько лет и, кажется, все это время ни разу не мылся. Сзет не жаловался. Если выглядеть ничтожеством, люди будут относиться к тебе как к ничтожеству. Ничтожество не посылают убивать.

– Так он сделает, что велят? – спросил один из сидевших за столом шахтеров.

Мужик одет не лучше Сзета и покрыт таким количеством грязи, что трудно отличить кожу от ткани. Их четверо, все с глиняными кружками. В комнате воняло отбросами и потом. Низкий потолок, окна – простые щели, и только на подветренной стороне. Стол едва держался, стянутый кожаными ремнями, поскольку через всю столешницу шла трещина.

Тук – нынешний хозяин Сзета – поставил кружку на покосившийся стол. Тот просел под тяжестью его руки.

– Ага, точно сделает. Эй, курп, глянь-ка на меня.

Сзет поднял глаза. «Курп» на местном бавском диалекте означало «ребенок». Сзет привык к таким уничижительным эпитетам. Хотя ему пошел тридцать пятый год – и седьмой, как его назвали неправедником, – обычные для его народа большие круглые глаза, невысокий рост и лысая голова напоминали уроженцам востока ребенка.

– Встань, – сказал Тук.

Сзет так и сделал.

– Попрыгай.

Сзет подчинился.

– Вылей пиво Тона себе на голову.

Сзет потянулся за кружкой.

– Эй! – Тон быстро убирал ее. – Пиво-то не трожь! Я еще не допил!

– Если бы допил, – хмыкнул Тук, – ему бы нечего было вылить себе на голову, правда?

– Пусть он что-то другое сделает, – проворчал Тон.

– Ну ладно. – Тук вытащил засапожный нож. – Курп, порежь себе руку.

– Тук… – простуженным голосом сказал один из шахтеров, – это неправильно, ты же знаешь.

Хозяин не отменил приказ, так что Сзет подчинился – взял нож и стал резать себе руку. Кровь выступала вокруг грязного лезвия.

– Перережь себе глотку, – приказал Тук.

– Хватит, Тук! – Амарк вскочил. – Я тут не…

– Да заткнись ты. – (Теперь на представление смотрели уже почти все посетители.) – Сам все увидишь. Курп, перережь себе глотку.

– Мне запрещено отнимать собственную жизнь, – тихо проговорил Сзет на бавском языке. – Поскольку я неправедник, природа моего страдания такова, что я не имею права познать смерть от собственной руки.

Амарк снова сел, вид у него был глуповатый.

– Мать пыли! – сказал Тон. – Он всегда так разговаривает?

– Как? – спросил Тук, отхлебнув из кружки.

– Гладко, слово за слово, и все приличные. Точно светлоглазый.

– Ага, он вроде раба, только лучше, потому как шинец. Не сбежит, огрызаться не будет, вообще ничего делать не станет. Платить ему тоже не надо. Он как паршун, но умнее. Стоит целую кучу сфер, я бы сказал. – Тук поглядел на остальных мужчин. – Его можно отправить в шахту с вами, пусть работает, а жалованье мы себе заберем. Он будет делать то, чего вам не хочется. Выгребать дерьмо из уборной, белить дом. Полезная скотина!

– Ну-ну, и где же ты его раздобыл? – спросил один из шахтеров, почесывая бороду.

Тук – сезонник и переезжал из города в город. Показывая Сзета, он быстро находил себе друзей.

– О, та еще история! Я шел через горы к югу отсюда, ну, вы знаете, и услыхал такой жуткий вой. Это был не просто какой-нибудь ветер, но я и…

История была полностью выдуманной; прежний хозяин – фермер из деревни неподалеку – обменял Сзета на мешок семян. Фермер получил его от странствующего торговца, которому он достался от сапожника, а тот выиграл его в запрещенной азартной игре. А до того – еще с десяток хозяев.

Сначала темноглазым простолюдинам нравилось владеть им, в этом была новизна.

Большинству рабы не по карману, а паршуны – тем более. Потому иметь под рукой кого-то вроде Сзета было весьма неплохо. Он драил полы, пилил дрова, помогал работать в поле и носил грузы. Кто-то обращался с ним хорошо, кто-то – нет.

Но от него всегда избавлялись.

Возможно, крестьяне чуяли правду, понимали, что он способен делать куда больше, чем они осмеливались ему приказывать. Одно дело – иметь собственного раба. Но если тот разговаривает как светлоглазый и куда умнее тебя? От этого им становилось не по себе.

Сзет пытался играть роль, пытался не быть таким воспитанным. Это было очень трудно для него. Почти невозможно. Что бы сказали эти люди, узнав, что их ночные горшки выносит осколочник, связыватель потоков? Ветробегун, как древние Сияющие? В момент призыва клинка его глаза становились из темно-зеленых бледными, почти светящимися сапфирами, такой уникальный эффект имелся у его оружия.

Лучше им об этом не знать. Сзет радовался тому, как бестолково его используют; каждый день, потраченный на уборку или рытье ям, а не на убийства, становился победой. Воспоминания о том вечере все еще его преследовали. До того ему приказывали убивать, но всегда по секрету, тихо. Никогда раньше ему не давали столь преднамеренно ужасных инструкций.

«Убивай, уничтожай и сокрушай, пока не доберешься до короля. Пусть тебя увидят. Пусть останутся свидетели. Раненые, но живые…»

– …и вот тогда он поклялся служить мне до конца моих дней, – завершил Тук. – И с той поры со мной.

Слушатели повернулись к Сзету.

– Это правда, – подтвердил он, как было приказано заранее. – До последнего слова.

Тук улыбнулся. Он не чувствовал неловкости из-за Сзета и явно считал естественным, что тот ему подчиняется. Возможно, Тук останется хозяином Сзета на более долгий срок, чем другие.

– Ну, – сказал Тук, – мне пора. Завтра рано в дорогу. Увидеть новые города, пройти новыми дорогами…

Он любил считать себя опытным путешественником, хотя, насколько Сзет мог судить, просто двигался по большому кругу. В этой части Бавии было множество маленьких шахт – и, соответственно, маленьких поселков. Тук, возможно, уже бывал в этой самой деревне несколько лет назад, но сезонники в шахтах постоянно менялись. Вряд ли его помнили, если только кому-нибудь не врезались в память его до жути неправдоподобные истории.

Неправдоподобные или нет, но шахтерам захотелось еще. Они уговаривали Тука, предлагая выпивку, и он со смиренным видом согласился.

Сзет сидел тихо, скрестив ноги, держа руки на коленях, – по предплечью стекала тонкая струйка крови. Понимали ли паршенди, на что обрекают его, выбрасывая клятвенный камень той ночью, когда покидали Холинар? Сзету приказали найти камень и встать на обочине дороги – он так и сделал и все думал, найдут ли его, казнят ли – он надеялся, что найдут и казнят, – пока проезжавший мимо торговец не заинтересовался им и не спросил, в чем дело. К тому моменту Сзет был в одной набедренной повязке. Честь вынудила его выбросить белый наряд, потому что тот сделал бы его слишком легкоузнаваемым. Ему надлежало беречь себя, чтобы продлевать свои страдания.

После короткого объяснения, в котором были опущены уличающие детали, Сзет оказался на телеге торговца. Торговец – звали его Авадо – попался достаточно умный, чтобы сообразить, как плохо могут обойтись с чужаками после смерти короля. Он отправился в Йа-Кевед, даже не догадываясь, что сделал убийцу Гавилара своим слугой.

Алети его не искали. Они предположили, что печально знаменитый Убийца в Белом сбежал вместе с паршенди. И видимо, рассчитывали встретить его на Расколотых равнинах.

В конце концов шахтерам наскучили истории Тука, в которых было все больше невнятицы. Они распрощались с ним, не обращая внимания на намеки о том, что еще одна кружка пива могла бы подвигнуть его на то, чтобы поделиться самой великой историей.

Имелся в виду тот случай, когда он якобы видел саму Ночехранительницу и украл сферу, что в ночи излучала черный свет. Эта история всегда вызывала у Сзета неприятные ощущения, поскольку напоминала о странной черной сфере, которую ему дал Гавилар. Он хорошо ее спрятал в Йа-Кеведе. Вот только не знал о ее возможностях, но уж точно не хотел рисковать, понимая, что любой хозяин может ее отнять.

Когда никто не предложил Туку еще выпить, он неохотно слез со стула и взмахом руки велел Сзету следовать за ним. Снаружи было темно. В этом городе, Железнодоле, имелись настоящая центральная площадь, несколько сотен домов и три отдельные таверны. Это почти центр Бавии – маленькой, всеми пренебрегаемой полосы земли к югу от Пиков Рогоедов. В строгом смысле слова она была частью Йа-Кеведа, но даже его великий князь редко про нее вспоминал.

Сзет следовал за хозяином по улицам в один из бедных кварталов. Тук был слишком прижимистым и, разумеется, не стал платить за комнату в каком-нибудь приличном, пусть и скромном районе города. Сзет кинул взгляд через плечо, желая, чтобы Вторая сестра, которую на востоке называли Номон, взошла и подарила хоть немного света.

Тук, захмелев, споткнулся и упал посреди улицы. Сзет вздохнул: это будет не первая ночь, когда придется нести пьяного сезонника в постель. Он присел, чтобы поднять Тука.

И застыл. Под телом хозяина расплывалась теплая лужа. Лишь в этот момент неправедник заметил, что из шеи Тука торчит нож.

Сзет мгновенно насторожился, и тут из переулка высыпала группа разбойников. Один вскинул руку, готовясь бросить в Сзета нож, чье лезвие отразило звездный свет. Он напрягся. В кошеле Тука были заряженные сферы, из которых можно вытянуть буресвет.

– Стой, – прошипел один из разбойников.

Человек с ножом замер. Другой подошел ближе, рассматривая Сзета:

– Он шинец. И кремлеца не обидит.

Другие потащили тело в переулок. Человек с ножом снова замахнулся:

– Он ведь может заорать.

– А почему не заорал до сих пор? Я тебе говорю, они безобидны. Почти как паршуны. Мы его продадим.

– Ну, не знаю, – пробормотал второй. – Он перепугался. Ты только погляди.

– Иди сюда, – позвал первый разбойник и взмахнул рукой.

Сзет подчинился, прошел в переулок, который внезапно осветился, когда другие бандиты развязали кошель Тука.

– Келек свидетель, – сказал один из них, – зря старались. Горстка грошей и две марки, ни единого броума.

– Да я же вам говорю, мы можем продать этого парня как раба. Людям нравятся слуги-шинцы.

– Да он же просто пацан.

– Не-а. Они все так выглядят. Эй, а это что такое? – Разбойник вытащил искрящийся камень размером со сферу из ладони того, который считал добычу. Камень выглядел заурядно – просто кусочек скалы с несколькими кристаллами кварца и ржавой железной жилой. – Это что?

– Булыжник какой-то, – предположил кто-то из членов шайки.

– Я должен сообщить, – тихо проговорил Сзет, – что ты держишь мой клятвенный камень. До тех пор, пока он у тебя, ты мой хозяин.

– Это как понять? – спросил один из бандитов, вскакивая.

Первый сжал камень в кулаке и окинул товарищей опасливым взглядом. Потом снова посмотрел на Сзета:

– Твоим хозяином? Что это значит, объясни четко и не увиливай.

– Я должен тебе подчиняться. Во всем, хотя я не выполню приказ совершить самоубийство.

Ему также нельзя было приказать отдать свой клинок, но об этом не стоило упоминать сейчас.

– Ты будешь мне подчиняться? – переспросил бандит. – В смысле, сделаешь все, что я скажу?