Грозовой перевал Бронте Эмили

Глава 27

Семь дней пробежали, и каждый из них только ускорил перемены в состоянии Эдгара Линтона. Если раньше болезни требовались месяцы, чтобы подорвать его силы, то теперь счет шел на часы. Мы старались обмануть Кэтрин, но ее живой ум угадывал происходящее, предчувствуя приближение неотвратимой кончины дорогого ей человека и превращая это предчувствие в уверенность. Она не осмелилась заговорить о поездке на встречу с Линтоном, когда наступил очередной четверг. Я сама напомнила об этом хозяину вместо нее и получила разрешение. Более того, мне было прямо приказано вывести ее на свежий воздух, потому что в последние дни библиотека, куда ее отец спускался на короткое время, в течение которого еще мог сидеть, и его спальня стали для девушки всем ее миром. Она жалела о каждой минуте, когда не могла склониться над его ложем или сидеть подле него. Ее лицо побледнело от печали и забот, посему мой хозяин с радостью отпустил ее на прогулку, которая, как он полагал, будет для нее приятной сменой обстановки и общества. Он утешался надеждой, что теперь она не останется в полном одиночестве после его смерти.

Еще мистером Линтоном владела навязчивая идея, о которой я догадалась по некоторым оброненным им замечаниям. Ему казалось, что коль скоро его племянник так похож на него внешне, то и внутренне он должен быть достойным своего дяди, тем более что письма Линтона почти не содержали указаний на его скверный нрав. А я по слабости, которую, надеюсь, можно считать извинительной, не торопилась открыть мистеру Эдгару глаза. Что толку, думалось мне, отравлять последние дни человека на этой земле, сообщая ему те сведения, которые он не сможет использовать, не имея на то ни сил, ни возможности.

Мы отложили нашу прогулку на послеполуденные часы: золотой августовский день стоял в самом разгаре, и каждый порыв ветра с гор дарил живительные силы вместе с чистейшим воздухом, способным, кажется, воскресить всякого, кто вдохнет его, и даже умирающего. Подобно тому, как свет и тени пробегали по разворачивающемуся вокруг нас пейзажу, выражение лица Кэтрин постоянно менялось, но тени задерживались на нем все дольше и дольше, а солнечный свет мерк по мере того, как ее бедное сердце полнилось упреками себе самой в том, что она, пусть ненадолго, оставила отца своими заботами.

Мы издалека смогли различить, что Линтон ждал нас на том же месте, которое он выбрал и в прошлый раз. Моя молодая госпожа спешилась и велела мне остаться в седле и придержать ее пони, потому что она не хотела оставаться здесь надолго. Но я отказалась: ни на секунду не должна была я выпускать ее из поля зрения, коль скоро хотела выполнить возложенное на меня хозяином поручение. Посему я спешилась, и мы вдвоем поднялись вверх по склону. В этот раз Хитклиф-младший, встречая нас, выказал гораздо больше чувства, но чувство это не имело ничего общего с радостью или воодушевлением, а больше напоминало страх.

– Вы с Эллен сегодня опоздали, – проговорил он отрывисто и с трудом. – Твой отец очень болен? Я думал, ты вообще не придешь.

– Почему ты не можешь быть откровенным со мною? – воскликнула Кэтрин в ответ на эти слова вместо приветствия. – Почему ты не можешь честно сказать, что ты не хочешь меня видеть? Странно, Линтон, что уже второй раз ты нарочно зазываешь меня сюда, и, как мне кажется, лишь для того, чтобы измучить нас обоих.

Линтон поежился и глянул на нее не то с мольбой, не то со стыдом, но его кузина явно не расположена была терпеть его загадочное поведение.

– Мой отец действительно очень болен, – сказала она, – так зачем же ты делаешь все для того, чтобы я не находилась сейчас у его постели? Почему ты не передал с кем-нибудь, что освобождаешь меня от моего обещания, если сам не хотел, чтобы я его выполнила? Отвечай! Хочу услышать твои объяснения: мне сейчас не до игр и пустяков, и я не могу ходить перед тобой на задних лапках, выполняя твои прихоти и любуясь на твое притворство.

– Притворство? – пробормотал он. – В чем же ты видишь притворство с моей стороны? Ради всего святого, Кэтрин, не сердись! Презирай меня, сколько хочешь, я действительно трус и ничтожество, и нет мне прощения, но я слишком жалок для твоего праведного гнева. Обрати его на моего отца, а для меня оставь одно презрение!

– Вздор! – вскричала Кэтрин в порыве чувств. – Ты просто глупый мальчишка! Теперь ты дрожишь? Неужели ты думаешь, что я способна ударить тебя? Взгляни на себя со стороны: можешь не просить презрения, оно само возникает у людей, стоит им на тебя глянуть. Уходи! Я тоже иду домой. И для чего было отрывать тебя от теплого очага, а меня от постели отца и устраивать здесь эту сцену взаимного притворства? Не цепляйся за мое платье! Коли я жалею тебя за то, что ты плачешь и выглядишь таким запуганным, тебе следовало бы отвергнуть такую жалость как унижающую тебя. Эллен, скажи ему, что его поведение постыдно. Встань, прекрати пресмыкаться передо мной, не смей так делать!

Лицо Линтона была залито слезами и перекошено в смертельной судороге. Он пал на землю всем своим истощенным телом и забился в припадке, вызванном, как казалось, неизбывным страхом.

– О, Кэтрин! – рыдал он. – Мне этого не вынести! Я тоже предатель, Кэтрин, но я не смею тебе открыться! Если ты оставишь меня сейчас – я погиб! Милая, любимая Кэтрин, жизнь моя в твоих руках. Ты говорила, что любишь меня, а коли так, то тебе это не может повредить… Ты ведь не уйдешь? Дорогая Кэтрин, ну пожалуйста, не уходи… Может быть, ты согласишься, и тогда он позволит мне умереть подле тебя.

Моя молодая госпожа, видя такую неподдельную боль, склонилась, чтобы поднять его с земли. Прежняя нежность и снисходительность взяли верх над раздражением, и она выглядела глубоко тронутой и обеспокоенной страданиями Линтона.

– Соглашусь на что? – спросила она. – Остаться где? Объясни мне, что значат эти странные слова, и я останусь. Ты сам себе противоречишь и сбиваешь меня с толку. Давай поговорим спокойно и откровенно, и ты сможешь сбросить весь тот груз, что лежит у тебя на сердце. Ты ведь не хочешь причинить мне зла, Линтон? И ты не позволишь моим врагам сделать это, если сможешь им помешать? Я допускаю, что ты трус в том, что касается тебя самого, но не верю, что ты можешь трусливо предать своего лучшего друга!

– Но мой отец… он угрожал мне… – пробормотал юноша, ломая исхудавшие руки. – И я боюсь его, я так его страшусь…

– Ну что ж, – промолвила Кэтрин с презрительным состраданием, – храни свои страшные тайны: я не из трусов. Спасай себя! Я не боюсь!

Ее великодушие вызвало у него новый поток слез. Он плакал навзрыд, целуя ее руки, которыми она его поддерживала и обнимала, но так и не набрался смелости открыться нам. Я ломала себе голову над тем, какую тайну он скрывает, и твердо решила, что, насколько у меня хватит сил, никогда не позволю Кэтрин страдать ради выгоды Линтона или кого бы то ни было. Тут размышления мои прервал какой-то шум на заросшем вереском склоне. Я подняла глаза и увидела мистера Хитклифа, спускавшегося прямо к нам с Грозового Перевала. Он не обратил ни малейшего внимания на моих спутников, хотя они находились так близко, что он не мог не слышать рыданий родного сына. Вместо этого Хитклиф направился прямо ко мне, окликая самым сердечным тоном, в котором разговаривал со мной одною, но в искренности которого сегодня я не могла не усомниться. Он сказал:

– Как приятно видеть тебя так близко от моего дома, Нелли! Как идут дела у вас в усадьбе «Скворцы»? Поведай мне, пожалуйста. Ходят слухи, – добавил он тихим голосом, – что Эдгар Линтон на смертном одре. Нет ли здесь преувеличения?

– Нет. Мой хозяин действительно умирает, – ответила я. – К сожалению, это правда. Для всех нас его скорая смерть – большое горе, но для него она будет избавлением.

– Сколько он еще протянет, как ты думаешь? – спросил он.

– Не знаю, – сказала я.

– Дело в том, – промолвил он, глядя на юную чету, которая под его взглядом замерла на месте – Линтон не смел шевельнуться или поднять голову, пока отец смотрел на него, а Кэтрин не могла сдвинуться с места из-за вцепившегося в нее кузена, – что этот юнец вознамерился провести меня. Так что я только поблагодарю его дядюшку, если он поторопится и упредит моего щенка! Ну-ка, и давно ты, парень, ведешь свою собственную игру? Я тут его малость поучил, чтобы нюни не распускал, но не уверен, что это помогло. Достает ли у него веселости, когда он общается с мисс Линтон?

– Веселости? И о чем вы только говорите? Сразу видно, что мальчик очень расстроен, – ответила я. – На него посмотреть, так ему надлежит не по полям бродить с любимой, а лежать в постели под присмотром врача!

– Через пару дней уложу его в постель, – пробормотал Хитклиф, – но не сейчас. А пока… Ну-ка вставай, Линтон! – крикнул он. – Хватит по земле пластаться! Встать, тебе говорят!

Линтон вновь рухнул на землю в очередном приступе бессильного страха, вызванного одним только взглядом его отца. Другой причины для такого униженного поведения я не увидела. Юноша несколько раз пытался подчиниться приказу, но те малые силы, которые у него еще оставались, окончательно покинули его, и он со стоном повалился на спину. Мистер Хитклиф подошел к нему и посадил рывком, прислонив к поросшему травой склону.

– Смотри у меня! – сказал он, немного обуздав свою ярость. – Я рассержусь по-настоящему, если ты не совладаешь со своей ничтожной душонкой… Да пропади ты пропадом! Немедленно встань!

– Сейчас встану, отец, – прохрипел несчастный, – только оставьте меня, а не то я упаду в обморок. Видит Бог, я все сделал так, как вы хотели. Кэтрин, скажи ему, что я… что я был достаточно весел. Ах, Кэтрин, не оставляй меня, дай мне руку!

– Возьми мою руку, – сказал его отец, – и поднимайся на ноги. Так, хорошо! А теперь она поддержит тебя с другой стороны, только попроси ее об этом как следует. Можно подумать, мисс Линтон, что я просто дьявол во плоти, раз вызываю в нем такой ужас. Будьте так добры, проводите его до дому, а то он начинает трястись с головы до ног, стоит мне до него дотронуться.

– Линтон, дорогой мой, – прошептала Кэтрин, – я не могу пойти с тобой на Грозовой Перевал – мне папа запретил. Твой отец не причинит тебе зла. Почему ты так напуган?

– Я не могу войти в дом, – взвыл мальчик, – я не должен входить в дом без тебя!

– Прекрати! – воскликнул его отец. – Мы обязаны уважать дочерние чувства мисс Кэтрин. Нелли, отведи его в дом, а я немедленно последую твоему совету насчет доктора для сына.

– Вы правильно сделаете, – ответила я, – но я должна оставаться с моей госпожой. Забота о вашем сыне – не мое дело.

– Ты неуступчива, Эллен, я знаю, – проговорил Хитклиф, – но ты принудишь меня щипать этого милого ребеночка, чтобы он вопил до тех пор, пока в тебе не проснется милосердие. Давай, герой, пошевеливайся, придется тебе возвращаться в моем сопровождении.

Он вновь приблизился к сыну и сделал движение, как будто бы хотел подхватить тщедушное тело, но Линтон отпрянул и так сильно приник к своей кузине, умоляя ее не оставлять его, что отказать в ответ на эти мольбы было решительно невозможно. Хоть я и не одобряла ее действий, помешать ей я не могла. В самом деле, не отталкивать же ей было беззащитного юношу? Что внушало ему такой страх, оставалось для нас загадкой, но одно было очевидно – животный ужас лишил его последних сил, а дальнейшие запугивания могли привести лишь к полной потере им рассудка. Мы дошли до порога дома. Кэтрин вошла внутрь, а я стояла в ожидании того, когда она усадит больного в кресло и немедленно вернется назад, но в этот момент мистер Хитклиф, подтолкнув меня в залу, воскликнул:

– Заходи, Нелли, мой дом не зачумлен, а я сегодня желаю быть гостеприимным. Садись и позволь мне закрыть дверь.

Он закрыл дверь и запер ее на ключ. Я вскочила на ноги.

– Попьете чаю, прежде чем отправляться домой, – добавил он. – Я нынче один тут заправляю. Гэртон погнал скот в Лис, а Зилла и Джозеф отправились по своим делам. Хоть я и привык к одиночеству, но не прочь провести время в хорошей компании, коли уж мне удалось ее собрать. Мисс Линтон, садитесь рядом с моим отпрыском. Я дарю вам все, что имею, – хоть и не назову этот подарок ценным – словом, я дарю вам мое сокровище, моего сыночка Линтона. Как же она на меня уставилась! Что за странное чувство закипает во мне, когда кто-то боится меня, – я просто свирепею! Родись я в стране, где законы не так строги, а вкусы на столь испорчены цивилизацией, я бы вдоволь натешился этим вечером, подвергнув эту парочку всем мыслимым пыткам и истязаниям.

Он хищно втянул носом воздух, стукнул кулаком по столу и выругался про себя:

– Клянусь самим чертом! Как же я их ненавижу!

– Я вас не боюсь! – крикнула Кэтрин, не слышавшая последних слов Хитклифа. Она подступила к хозяину Грозового Перевала; ее темные глаза горели яростью и решимостью. – Отдайте мне ключ! Я ни крошки не съем в этом доме и не выпью ни капли, даже если бы я умирала от голода и жажды!

Хитклиф продолжал сжимать ключ в руке, лежавшей на столе. Он поднял взгляд на Кэтрин, как будто удивленный ее смелостью, а может быть, вспомнив, кого напоминает ему этот голос и этот взгляд. Она ухватилась за ключ и потянула его на себя из чуть разжавшихся пальцев, но это вернуло Хитклифа к действительности, и он тут же вновь плотно сжал кулак.

– А теперь, Кэтрин Линтон, – сказал он, – сядьте на место и ведите себя тихо, а не то я вас этим кулаком проучу так, что с пола не встанете, и это сведет с ума нашу добрую миссис Дин.

Невзирая на предупреждение, Кэтрин вцепилась в его руку с зажатым в ней ключом. «Мы уйдем отсюда, уйдем!» – повторяла она, прилагая все усилия, чтобы разжать железные мускулы того, кто обманом завлек ее в свой дом. Убедившись, что ногтями ей ключ не выцарапать, она пустила в ход зубы. Хитклиф бросил на меня такой взгляд, который на мгновение буквально пригвоздил меня к месту и не дал вмешаться, а Кэтрин была слишком занята борьбой за ключ, чтобы разглядеть выражение его лица. Внезапно он разжал кулак и отпустил предмет спора, но как только Кэтрин завладела им, он схватил ее освободившейся рукой и, бросив ее к себе на колено, нанес другой рукой несколько таких сильных ударов ей по голове, каждого из которых было бы достаточно, чтобы исполнить его угрозу, если бы он не удерживал бедняжку от падения.

При виде этого чудовищного насилия я в ярости набросилась на него. «Негодяй! Гнусный негодяй!» – кричала я. Одного толчка в грудь оказалось достаточно, чтобы заткнуть мне рот: я женщина полная и одышливая, да вдобавок голова моя закружилась от обуревавшего меня гнева, и я упала на стул задохнувшись, на грани апоплексического удара. Безобразная сцена прекратилась так же быстро, как и началась. Кэтрин, отпущенная злодеем, схватилась за голову и выглядела так, как будто бы не была уверена, на месте ли у нее уши. Бедняжка дрожала с головы до ног и, совершенно ошеломленная, оперлась о стол, чтобы не упасть.

– Видите, я умею вразумлять детей при случае, – мрачно проговорил негодяй, нагибаясь за ключом, упавшим в пылу схватки на пол. – А теперь ступайте к Линтону и можете поплакать вволю! Завтра я стану вашим отцом, а через несколько дней другого отца у вас не останется, и тогда я вам еще не раз задам трепку. Чувствую, что одного раза для такой мятежной особы будет мало. Но готовьтесь: будете получать по заслугам, едва только я замечу в ваших глазах этот дьявольский огонь непокорности.

Кэтрин, вместо того чтобы бежать к Линтону, бросилась ко мне и спрятала пылающее лицо у меня на коленях, плача навзрыд. Ее кузен забился в угол дивана и сидел тихо, как мышь, в глубине души радуясь, как мне показалось, что гнев его отца обрушился в этот раз не на него. Мистер Хитклиф, видя, что привел всех участников чаепития в полное смятение, быстро и ловко сам приготовил чай и разлил его в заранее приготовленные чашки, стоявшие на блюдцах на накрытом столе. Мне он подал чашку со словами:

– Залей-ка свою хандру, Нелл. А потом помоги своей своенравной воспитаннице, а заодно и моему никчемному отпрыску. Не бойся, чай не отравлен, хоть я его и приготовил собственноручно. Я пойду за вашими лошадями.

После его ухода нашей первой мыслью было взломать дверь и выбраться из дома. Мы попробовали открыть дверь на кухню, но она была не только заперта, но и закрыта снаружи на засов. Окна в зале были слишком узки даже для стройной фигурки Кэтрин.

– Мистер Хитклиф-младший, – подступила я к Линтону, убедившись, что мы являемся пленниками Грозового Перевала, – вы знаете, в чем заключается замысел этого дьявола, вашего родителя, и вы все должны нам рассказать, а иначе получите столько же затрещин, сколько он надавал вашей кузине.

– Да, Линтон, настало время тебе раскрыть, чего же добивается твой отец, – сказала Кэтрин. – Я пришла сюда ради тебя, и с твоей стороны молчать дальше будет просто черной неблагодарностью.

– Дай мне чаю, – был его ответ. – Я хочу пить. Налей мне скорей чашку, и я тебе все расскажу. А вы, миссис Дин, отойдите, не люблю, когда кто-нибудь стоит у меня над душой. Кэтрин, взгляни, твои слезы накапали мне в чашку – я такой чай пить не буду. Дай мне другую.

Кэтрин пододвинула к нему другую чашку и вытерла лицо от слез. Меня затошнило от самоуверенности, которую тут же обрел этот жалкий человечишка, когда угроза непосредственно для него миновала. Тот болезненный ужас, который владел им во время нашей встречи, улетучился тотчас, когда мальчишка оказался под кровом Грозового Перевала. Я догадалась, что отец грозился стереть своего сына в порошок, если тому не удастся нас заманить сюда, а коль скоро юный предатель выполнил свою задачу, он перестал опасаться за свою шкуру.

– Папа хочет, чтобы мы поженились, – продолжал он, попивая чай. – Он знает, что твой отец не разрешит нам заключить брак сейчас, и боится, что я умру, если свадьбы придется ждать. Посему утром мы поженимся, до этого вы всю ночь должны будете провести здесь, а если вы сделаете так, как он хочет, вы вернетесь завтра в усадьбу и возьмете меня с собой.

– Ей взять тебя с собой? Ах ты, ничтожная тварь! Видно, эльфы тебя подменили в колыбели! – воскликнула я в негодовании. – Моей Кэтрин выйти замуж за это жалкое отродье? Да Хитклиф просто рехнулся, задумав такое, или считает нас всех круглыми дураками! Чтобы такая красивая, здоровая и веселая молодая леди связала свою жизнь с полудохлым ублюдком вроде тебя? Ты что, серьезно думаешь, что какая-нибудь девушка, не то что Кэтрин Линтон, согласится выйти за тебя? Да тебя надо бы выпороть хорошенько за то, что ты обманом завлек нас сюда! И нечего прикидываться невинной овечкой! Я собственноручно наподдам тебе прямо сейчас за подлое предательство и глупое чванство!

Я и вправду слегка встряхнула мальчишку, но он тут же закашлялся и прибег к своим обычным уловкам в виде стонов и слез, после чего Кэтрин принялась меня упрекать за жестокосердие.

– Остаться здесь на ночь? Никогда, – твердо сказала она, оглядываясь вокруг. – Эллен, я готова развести костер под этой дверью, но выйду отсюда.

Она уже собралась привести свою угрозу в исполнение, но Линтон принялся ее отговаривать, вновь испугавшись за свою драгоценную особу. Он обнял ее своими слабыми руками и, рыдая навзрыд, проговорил:

– Неужели ты не хочешь выйти за меня и тем самым спасти меня? Неужели ты не хочешь вернуться в усадьбу? Кэтрин, дорогая моя, ты не вправе уйти и бросить меня здесь. Ты должна подчиниться моему отцу, должна!

– Я должна подчиняться своему отцу, – ответила она, – и освободить его от мучительного ожидания, ведь он считает минуты, когда я вновь буду дома. Что он подумает, если я останусь здесь на всю ночь? Он, наверное, уже извелся от тревоги. Я либо выломаю дверь, либо запалю ее, но выберусь из этого дома. Прекрати плакать – тебе ничего не угрожает, но, если ты только попытаешься остановить меня, тебе несдобровать… Ах, Линтон, я люблю папу больше тебя!

Смертельный страх, который мальчишка испытывал перед мистером Хитклифом, развязал его язык труса и подлеца. Кэтрин совсем измучилась опровергать его красноречивые доводы, которые он искусно выстраивал в собственную пользу, но по-прежнему настаивала, что должна вернуться домой. Пока они предавались этому бессмысленному спору, вернулся наш мучитель и тюремщик.

– Ваши лошади убежали, – заявил он. – Что такое, Линтон, в чем дело? Опять распустил нюни? Что она тебе сделала? До свадьбы заживет! Ну-ка распрощайся со всей честной компанией и марш в кроватку! Ничего, дружочек, через пару месяцев ты сполна железной рукой отплатишь этой юной леди за то, что она вздумала тобой помыкать. Ты жаждешь искренней любви, мой мальчик? Ты ее получишь: Кэтрин Линтон станет твоею. А теперь – в кровать! Зиллы сегодня здесь нет, поэтому будь любезен, разденься на ночь сам. Тихо! Прекрати стенать и хныкать! Ступай к себе, а я к тебе и близко не подойду, можешь не трястись как осиновый лист. Ты более или менее справился с задачей, чего я от тебя, признаться, не ожидал. Об остальном я сам позабочусь.

Произнося эти слова, он открыл дверь и придержал ее, чтобы его сын смог выйти. Тот прошмыгнул мимо него, как проштрафившаяся собачонка, которая ожидает, что ее сейчас этой дверью нарочно прищемят. Хитклиф вновь запер дверь и подошел к очагу, где замерли мы с Кэтрин. Кэтрин взглянула на него и непроизвольно схватилась за щеку, как будто его приближение оживило причиненную им ранее боль. Любого другого такой отчаянный жест тронул бы, но Хитклиф только выругался и проворчал:

– Ага! И ты, девчонка, еще утверждаешь, что не боишься меня? Хорошо же ты спрятала свою отвагу. Да у тебя душа в пятки ушла!

– Теперь я вас и вправду боюсь, – ответила она, – потому что если я останусь, то причиню папе большое горе, а как я могу его огорчать, когда он… когда он… Мистер Хитклиф, пожалуйста, отпустите меня домой! Обещаю, что я выйду замуж за Линтона: папа не будет против, и я его люблю. Почему вы хотите силой принудить меня к тому, что я готова сделать добровольно?

– Пусть только попробует принудить вас! – прокричала я. – У нас в стране, слава тебе, Господи, еще существуют законы, хоть мы и живем на отшибе. Да я бы и на родного сына донесла за такое! Принуждение к браку – тяжкое преступление, за него и священника могут привлечь к суду, без всяких скидок на его сан.

– Замолчи! – вскричал негодяй. – Прекрати поднимать шум, а то отправишься ко всем чертям! Тебе, Нелл, слова никто не давал! Ах, мисс Линтон, я вне себя от счастья и глаз не сомкну от радости, коль скоро от вас же узнал, что ваш отец будет страдать. Сказав это, вы сами дали мне прямой резон оставить вас под моим кровом еще на одни сутки. А что до вашего обещания выйти замуж за Линтона, то я позабочусь о том, чтобы вы его сдержали. Вы не выйдете отсюда, пока его не исполните.

– Тогда пошлите Эллен в усадьбу сказать папе, что я жива и здорова! – воскликнула Кэтрин, горько плача. – Или обвенчайте нас прямо сейчас. Бедный папа! Эллен, ведь он подумает, что с нами случилась беда. Что же нам делать?

– Ничего такого он не подумает. Он решит, что вы устали ухаживать за ним и сбежали, чтобы немного развлечься, – ответил Хитклиф. – Вы не будете отрицать, что вошли в мой дом по собственной воле и вопреки запретам вашего отца. В вашем возрасте искать развлечений естественно, значит, вам наскучило нянчиться с больным, который вам всего лишь только отец. Знайте, Кэтрин, что счастливая пора его жизни кончилась в тот самый день, когда вы появились на свет. Я думаю, что он проклинал вас за то, что вы родились – уж я-то точно вас поминал недобрым словом, – посему будет справедливо, если он снова будет вас проклинать в свой последний час. И я вместе с ним – ведь я вас не люблю! Да и как мне вас любить? Плачьте, плачьте… Что-то мне подсказывает, что вскорости это будет вашим постоянным уделом, если только Линтон не вознаградит вас за все ваши утраты. Неужели ваш любящий папочка действительно считает его на это способным? Я очень веселился, читая письма с наставлениями и утешениями, которые он писал моему сыночку. В последнем письме он советует моему сокровищу заботиться о его драгоценной дочурке и всячески беречь ее – это ли не пример нежных отцовских чувств! Но Линтону весь запас заботы и бережения требуется лишь для него самого – из него может получиться отличный маленький домашний тиран. Он в состоянии замучить сколько угодно кошек, если только кто-то лишит их сперва зубов и когтей. Вы сможете поведать его дядюшке немало историй о его доброте, когда вернетесь домой, мой милый мальчик постарается – уверяю вас.

– Вот тут вы правы! – перебила его я. – Расскажите-ка побольше о характере вашего сына, покажите ей, как сильно он похож на вас, и тогда мисс Кэтрин дважды подумает, прежде чем выходить замуж за эдакое чудовище!

– А я не против прямо сейчас раскрыть девушке глаза на характер ее будущего супруга, – ответил он. – Либо они венчаются, либо она остается моей пленницей, и ты вместе с ней, до тех пор пока твой хозяин не умрет. Я могу держать вас здесь сколько угодно, и ни одна живая душа об этом не узнает. Если сомневаешься, уговори ее взять слово назад, и ты получишь возможность в этом убедиться.

– Я не откажусь от своего слова, – сказала Кэтрин. – Я готова пойти с Линтоном к алтарю сейчас же, если мне разрешат после этого вернуться в усадьбу. Мистер Линтон, вы – человек жестокий, но вы же человек, а не дьявол. И вы не станете только по злобе разрушать всю мою жизнь. Если папа решит, что я по собственной воле покинула его, и если он умрет раньше, чем я вернусь, как смогу я жить после этого? Видите, я больше не плачу, но припадаю к вашим стопам, и не встану, и не отведу взгляд от лица вашего, пока вы не взглянете на меня в ответ! Нет, не надо отворачиваться! Вы не увидите ничего, что бы питало вашу злобу. Я не испытываю к вам ненависти, не сержусь за то, что вы меня ударили. Неужели вы никогда никого в своей жизни не любили, дядя? Никого и никогда? Да взгляните же на меня хоть один раз. Я так несчастна, что вы не можете не пожалеть меня!

– Убери от меня свои цепкие ручки и убирайся, а то получишь пинка! – закричал Хитклиф, грубо отталкивая ее. – Пусть лучше я окажусь в объятиях змеи, чем в твоих. Какого дьявола тебе вздумалось ласкаться ко мне? Ты мне отвратительна!

Он повел плечами, как будто отталкивал от себя нечто омерзительное, и по телу его пробежала дрожь. Стоило мне только раскрыть рот, чтобы обрушить на него поток заслуженных им упреков, как он вскочил со стула и накинулся на меня. Уже первую мою фразу прервала угроза, что еще одно слово – и он запрет меня в другой комнате.

Начало темнеть. Мы услышали голоса у ворот в сад. Злодей поспешил тотчас выйти; он выглядел спокойным и хладнокровным, мы же совершенно утратили самообладание. Разговор продолжался две-три минуты, а затем хозяин дома вернулся один.

– Я подумала, что это ваш кузен Гэртон, – заметила я, обращаясь к Кэтрин. – Хоть бы он вошел сюда! Кто знает, может быть, мы смогли бы перетянуть его на свою сторону?

– То были трое слуг из усадьбы, посланные на ваши поиски, – сказал Хитклиф, услыхавший мои слова. – Тебе всего-то и нужно было, что открыть окно и позвать на помощь. Однако, держу пари, девчонка счастлива, что ты этого не сделала. Она просто спит и видит, как бы остаться здесь.

Узнав о том, какую возможность спастись мы упустили, мы дали волю своему горю, и Хитклиф позволил нам плакать до девяти вечера. Потом он велел нам подняться наверх через кухню в комнату Зиллы, а я шепнула Кэтрин, чтобы она подчинилась. Я надеялась, что нам удастся вылезти в окно или пробраться на чердак, а оттуда – на крышу. Но оказалось, что окно в этой комнате такое же узкое, как и окна в зале, а дверца на чердак надежно защищена от наших попыток добраться до нее, потому что нас вновь заперли. Ни одна из нас не ложилась. Кэтрин встала у окна и там с нетерпением ожидала рассвета. На все мои уговоры прилечь и отдохнуть она отвечала лишь скорбными вздохами. Я опустилась в кресло-качалку и принялась раскачиваться взад-вперед, жестоко осуждая себя за то, что не единожды нарушала долг свой, послужив тем самым несчастью и бедам моих хозяев. На деле все, конечно, обстояло не так, но в ту ужасную ночь я возложила на себя основное бремя вины за происходящее, оставив Хитклифу лишь малую его часть.

В семь утра он явился и спросил через дверь, встала ли мисс Линтон. Кэтрин немедленно бросилась к двери с криком «Да!». «Вот и прекрасно!» – ответил он, быстро открывая дверь и вытаскивая ее вон из комнаты. Я встала, чтобы последовать за ней, но он тут же вновь запер дверь. Я потребовала, чтобы меня выпустили.

– Наберись терпения, – ответил он. – Через некоторое время тебе принесут завтрак.

Я колотила в дверь и яростно трясла ее так, что засов гремел вовсю, а Кэтрин спросила, почему меня до сих пор держат под замком. Он ответил, что я должна потерпеть еще час, и они ушли. Я терпела добрых три часа, и наконец послышались шаги, но это был не Хитклиф.

– Я вам поесть принес, – раздался голос. – Отворите дверь, я ее отпер.

Я тут же охотно выполнила распоряжение и увидела Гэртона, нагруженного едой, которой мне должно было хватить на день.

– Вот, возьмите, – пробормотал он, сунув мне в руки поднос.

– Постой минутку, – начала я.

– Не велено! – ответил он и тут же исчез, несмотря на мои горячие просьбы остаться.

Вот так я и просидела взаперти целый день и всю ночь, а потом еще одни сутки, и еще… Всего пять ночей и четыре дня оставалась я пленницей, не видя никого, кроме Гэртона по утрам, а он был отменным тюремщиком, лучшего и не придумаешь, ибо неизменно оставался мрачным, немым и глухим ко всякой моей попытке воззвать к его чувству справедливости или состраданию.

Глава 28

На пятый день или, точнее, вечер, раздался звук других шагов – более легких и мелких – и на этот раз пришедшая ко мне особа не задержалась на пороге, а вошла в комнату. Это была Зилла – принаряженная, в пурпурной шали, черной шелковой шляпе, с плетеной корзинкой в руках.

– Ах ты, Господи! Миссис Дин! – воскликнула она. – А в Гиммертоне только о вас и говорят! Я думала, не иначе как вы утонули в болоте Черной Лошади, и молодая леди вместе с вами, покуда хозяин не сказал, что вы нашлись и что он поселил вас на время здесь, в моей комнате. Так как же вы спаслись? Небось, на островок какой выбрались? И сколько времени вы просидели на болоте? Хозяин наш вас спас, миссис Дин, или кто другой? Должна сказать, что вы не больно-то похудели, видать, все не так плохо, а?

– Ваш хозяин – просто подлец! – прервала я поток бессмысленных вопросов Зиллы. – Но он ответит за свои деяния. Какие бы небылицы он ни плел, правда все равно восторжествует.

– Что вы хотите сказать? – удивилась Зилла. – Не он пустил слух, все в деревне твердили, что вы пропали на болоте. Я, как вошла, сразу и говорю нашему Эрншо, мол, что за странные вещи творятся, мистер Гэртон, с той поры как я в Гиммертон подалась. Как жалко молодую госпожу – вот ведь была красавица! Да и Нелли Дин жалко – такая славная женщина. Он на меня так и уставился. Я думала, он про те слухи ничего не знает, вот и рассказала ему. И хозяин слушал, да только улыбался про себя, а потом и говорит: «Если они и были на болоте, то теперь они спасены, Зилла. Нелли Дин сейчас в вашей комнате. Можете сказать ей, чтобы она возвращалась к себе, когда подниметесь, – вот ключ. Наша миссис Дин нахлебалась болотной воды так, что та ударила ей в голову и сия почтенная особа собралась бежать домой во весь дух, поэтому я запер ее у тебя для протрезвления. Можешь сейчас же отправить ее в усадьбу “Скворцы”, если она в состоянии идти, и передай ей от меня, что ее молодая госпожа сможет последовать за ней, дабы не опоздать на похороны хозяина усадьбы».

– Мистер Эдгар умер? Или он жив? – закричала я. – О, Зилла! Зилла!

– Да не умер он. Сядьте, моя милая, – ответила она, – а то, неровен час, сейчас в обморок упадете. Доктор Кеннет считает, что он протянет еще пару дней. Я его встретила на дороге и спросила.

Вместо того чтобы сесть, я схватила накидку и шляпу и кинулась вниз, благо путь был свободен. Войдя в залу, я оглянулась, ища кого-нибудь, кто мог бы рассказать, что сталось с Кэтрин. Все вокруг было залито солнцем, а дверь распахнута, но никого из домочадцев видно не было. Я заколебалась, отправиться ли в путь немедленно или поискать мою госпожу, когда внимание мое привлек легкий кашель, доносившийся от камина. Там на диване лежал, утопая в подушках, Линтон, посасывая леденец и следя за моими метаниями равнодушным оком.

– Где мисс Кэтрин? – задала я вопрос самым суровым голосом, надеясь припугнуть его, застав в одиночестве, и получить хоть какие-то сведения о моей госпоже. Он продолжал посасывать леденец с самым невинным видом.

– Она ушла? – спросила я.

– Нет, – ответил он. – Она наверху. Ей нельзя уйти – мы ее не пустим.

– Вы ее не пустите? – воскликнула я в бешенстве. – Ах ты, безмозглое отродье! Немедленно отведи меня в ее комнату, а не то ты у меня запоешь!

– Это вы запоете у папы, если только попробуете проникнуть к ней, – ответил он. – Папа говорит, что я не должен проявлять мягкость к Кэтрин: она – моя жена и негоже жене стремиться уйти от мужа. Он говорит, что она ненавидит меня и жаждет моей смерти, чтобы завладеть моими деньгами, но она их не получит! И домой ей уйти не дадут! Пусть не надеется, сколько бы она ни плакала и ни прикидывалась больной.

Он вновь принялся за леденец и смежил веки, как будто собираясь заснуть.

– Ах, мистер Хитклиф-младший, – вновь заговорила я, – неужели вы забыли, как добра была к вам Кэтрин этой зимой, когда вы уверяли, что любите ее! Она ведь приносила вам книги, пела вам песни, приезжала навестить вас сквозь снег и ветер. Она плакала, когда случалось ей пропустить хотя бы один вечер, потому что не хотела, чтобы вы ее ждали понапрасну. Тогда вы признавали, что она в тысячу раз лучше вас и вы ее недостойны, а нынче верите той лжи, которую громоздит ваш отец, хотя прекрасно знаете, что он ненавидит и презирает вас обоих. И вы объединились с ним против нее – вот так-то вы отблагодарили Кэтрин за ее доброту!

Линтон страдальчески скривил губы и вынул изо рта леденец.

– Неужели она бы пришла на Грозовой Перевал, если бы ненавидела вас? – продолжала я. – Подумайте сами! А что до ваших денег, так она даже не знает, что они у вас будут. Вы говорите, она больна, и вы посмели ее бросить одну, в незнакомом доме! Вы, который на своей шкуре испытал, что это такое! Получается, что вы способны только себя жалеть, а на ту, которая самоотверженно прониклась вашими бедами и страданиями, у вас жалости не хватает. Посмотрите на меня – я, пожилая женщина, простая служанка – лью слезы, а вы, после того как изображали нежную привязанность к той, кого вам следует на руках носить, приберегли все слезы для себя одного и теперь преспокойненько тут лежите. Такого бессердечного себялюбца надо еще поискать!

– Не могу я с ней сидеть, – раздраженно ответил он. – А ее еще и ко мне в комнату поселили. Она плачет все время, а мне этого не вынести. Она не прекращает, даже когда я говорю, что позову папу. Я раз и вправду его позвал, так он пригрозил задушить ее своими руками, если она не утихомирится. Она замолчала, но стоило ему выйти за дверь, тут же принялась стонать и всхлипывать, и продолжала шуметь всю ночь, хоть я и кричал ей, чтобы она прекратила, потому что совсем не мог заснуть и извелся от этого.

– Мистера Хитклифа нет? – спросила я, поняв, что лежащее предо мной ничтожество не способно посочувствовать душевной пытке, которой подвергалась его кузина.

– Он во дворе, – ответил юный себялюбец, – разговаривает с доктором Кеннетом. Тот сказал, что дядя и вправду наконец-то умрет. Я рад, потому что после него я стану владельцем усадьбы «Скворцы». Кэтрин всегда говорила об усадьбе как о своем доме, а он, оказывается, не ее! Он будет моим! Папа говорит, что все, чем она владеет, тоже мое. И даже ее красивые книжки. Она их мне предлагала, а также своих певчих птичек и лошадку Минни в придачу, если я достану ключ от нашей комнаты и выпущу ее. Но я ответил, что ей нечего мне отдавать, потому что это все и так мое. Тогда она заплакала и сняла с шеи медальон и сказала, что я могу его взять. А медальон-то золотой, и с каждой стороны в нем по портрету: с одной – ее матери, а с другой – моего дяди в молодом возрасте. Я сказал, что медальон тоже мой, и попытался отобрать его, а эта противная девчонка мне его не давала. Она меня толкнула, да так больно! Я закричал, и она испугалась, потому что услышала, что на крик идет мой папа. Тогда она сломала петли, скреплявшие медальон, разделила его надвое и дала мне ту половинку, где был портрет ее матери, а вторую половину попыталась спрятать. Папа спросил, в чем дело, и я объяснил ему. Он забрал себе у меня ту половину, которую она мне дала, и потребовал, чтобы она мне отдала портрет дяди. Она отказалась, и тогда он ее ударил, да так сильно, что она упала на пол. Потом он сорвал портрет с цепочки и растоптал его.

– И вам было приятно смотреть, как ваш папа ее бьет? – спросила я, нарочно поощряя его распускать язык.

– Я зажмурился, – признался он. – Я всегда так делаю, когда мой отец бьет при мне собаку или лошадь. Он так сильно их наказывает! Но тогда я сначала обрадовался – ведь она заслужила наказание за то, что толкнула меня. Правда, потом, когда он ушел, она подвела меня к окну, открыла рот и показала, что у нее от удара вся щека внутри изодрана о зубы и рот наполняется кровью. А затем она собрала осколки портрета и села лицом к стене. После этого она со мной не разговаривала – ни единого словца не сказала. Иногда мне кажется, что она не может говорить от боли. Это, конечно, плохо, но она мне уже надоела своим беспрестанным плачем. Вдобавок лицо у нее такое бледное, а взгляд такой дикий, что я боюсь ее.

– А сможете достать ключ, если захотите? – спросила я.

– Да, когда пойду наверх, – ответил он. – Но сейчас я не могу идти наверх.

– А в какой она комнате? – спросила я.

– Вам я ни за что не скажу! – завопил он. – Это наш секрет. Никто, ни Гэртон, ни Зилла, не должен об этом знать. Хватит с меня! Уходите сейчас же – я устал от вас! – Он склонил голову на руку и вновь закрыл глаза, показывая, что вознамерился заснуть.

Я почла за лучшее покинуть Грозовой Перевал, не сталкиваясь с мистером Хитклифом, и привести подмогу из усадьбы для освобождения моей молодой госпожи. Когда я появилась в «Скворцах», изумление и радость других слуг при виде меня были велики и только усилились, когда я сообщила, что их молодая хозяйка цела и невредима. Двое или трое тут же хотели устремиться наверх, собираясь прокричать эти замечательные новости у двери мистера Эдгара, но я настояла на том, что сообщу их хозяину сама. Как же сильно изменился мой господин за те несколько дней, пока я отсутствовала! Он лежал так тихо, что казался воплощением скорби и обреченности перед ликом смерти. Страдания несказанно омолодили его: ему было тридцать девять лет, но никто не дал бы ему и тридцати. Он постоянно думал о Кэтрин, потому что то и дело шептал ее имя. Я взяла его за руку и заговорила:

– Кэтрин скоро будет здесь, дорогой мой господин! Она жива и здорова и с Божьей помощью окажется подле вашего ложа уже этим вечером.

Воздействие моих слов привело меня в дрожь: мой господин приподнялся, жадно оглядел комнату и затем упал на подушки в глубоком обмороке. Когда он пришел в себя, я рассказала, как нас заманили на Грозовой Перевал, а потом и задержали там. Я сказала, что Хитклиф силой затащил нас в дом, что, конечно, не совсем соответствовало истине. Я постаралась как можно меньше чернить Линтона и не стала подробно описывать дикую грубость его отца, чтобы не добавлять лишнего в уже переполненную чашу горестей мистера Эдгара.

Он понял, что его враг среди прочего стремился к тому, чтобы закрепить за своим сыном, то есть на деле за собою, не только имение, но все личное имущество семьи Линтонов. Однако мой хозяин терялся в догадках, почему Хитклиф не хочет просто дождаться его смерти. Видно, он не знал, как велика вероятность того, что и он, и его племянник одновременно покинут сей мир. В любом случае Эдгар решил, что лучше изменить завещание и вместо того, чтобы отказать капитал Кэтрин напрямую, вверить его опекунам, которые выплачивали бы его дочери пожизненное содержание, а затем передали бы деньги ее детям, если они у нее родятся. В этом случае Хитклиф не сумеет завладеть наследством, коли Линтон умрет.

Получив от моего господина необходимые распоряжения, я отправила одного слугу за стряпчим, а еще четверых, вооруженных соответствующим образом, на Грозовой Перевал, чтобы потребовать мою молодую леди у того, кто ее насильственно удерживал. Никто из них не вернулся вплоть до позднего вечера. Первым прибыл обратно тот, кого отправили в Гиммертон. Он сказал, что мистер Грин, наш поверенный, отсутствовал, когда он пришел, и посланцу мистера Эдгара пришлось прождать битых два часа его возвращения. По приходе мистер Грин заявил, что у него еще есть одно дельце в деревне, которое безотлагательно требует его внимания, но он прибудет в усадьбу «Скворцы» еще до рассвета. Четверо слуг также вернулись домой без мисс Кэтрин. Они сообщили, что к ним вышел мистер Хитклиф и объявил о том, что молодая леди так больна, что не может выйти из своей комнаты и не принимает посетителей. Я отругала глупцов, поверивших в эту сказку, которую я не стала пересказывать своему господину. Я решила с первыми лучами солнца сама нагрянуть на Перевал со всей ватагой слуг, которую смогу собрать, и при необходимости буквально взять дом штурмом, если нам не отдадут пленницу добровольно. Я поклялась, что ее отец увидит свою дочь перед смертью, даже если для этого придется убить этого дьявола Хитклифа на пороге его собственного дома!

К счастью, мне не пришлось прибегать к таким крайним мерам. В три часа ночи я спустилась вниз за водою и с кувшином в руках пересекала холл, когда тишину дома прорезал стук в дверь. Я вздрогнула, но сказала себе: «Это, видно, мистер Грин пришел, только и всего!» Я пошла дальше, чтобы приказать кому-нибудь из слуг открыть дверь и впустить законника, когда стук повторился – не громко, но настойчиво. Я поставила кувшин на ступеньку и поспешила к двери. Снаружи ярко светила полная луна. Это был не стряпчий. Моя ненаглядная маленькая госпожа, рыдая, бросилась мне на шею с вопросом:

– Эллен, Эллен, папа жив?!

– Да! – закричала я. – Да, ангел мой, он жив, благодарение Богу. А вы опять с нами и в безопасности!

Она хотела тут же бежать к отцу, даже не отдышавшись после своего побега, но я заставила ее опуститься в кресло, принесла воды, напоила ее и умыла ее бледное лицо, растерев его своим передником так, чтобы на щеках появился хотя бы легкий румянец. Потом я сказала, что пойду вперед и предупрежу мистера Эдгара о ее возвращении, а ее попросила сказать, что она счастлива с молодым Хитклифом. Она сначала уставилась на меня в недоумении, но затем поняла, зачем от нее требуется эта ложь, и уверила меня, что не станет жаловаться.

Я не посмела присутствовать при их встрече. С четверть часа провела я в коридоре под дверью и лишь затем отважилась приблизиться к кровати. В комнате стояла тишина. Отчаяние Кэтрин было столь же молчаливо, как и радость ее отца. Она, оставаясь внешне совершенно спокойной, обняла и поддерживала его, а он не мог отвести от ее лица сверкавших восторгом глаз.

Кончина его была блаженной, мистер Локвуд, истинно так! Поцеловав дочь в щеку, он прошептал:

– Я иду к ней. И ты, наше дорогое дитя, тоже пребудешь с нами…

После этого он ничего не говорил и не шевелился, а только смотрел и смотрел все тем же восхищенным, лучистым взором, пока сердце его не перестало биться и душа не отлетела. Никто не заметил, когда точно он покинул сей мир, уйдя из него тихо и без всякой борьбы.

То ли Кэтрин выплакала раньше все свои слезы, то ли ее горе было слишком сильным, чтобы дать этим слезам пролиться, но она сидела неподвижно, с сухими глазами над телом отца, пока не взошло солнце. Она оставалась у ложа смерти до полудня и просидела бы и дольше, отрешенная и молчаливая, но я настояла на том, чтобы она ушла к себе и хоть немного отдохнула. Хорошо, что мне удалось отослать ее на время, потому что ко времени обеда явился наш поверенный. Как оказалось, прибыл он к нам лишь после того, как побывал на Грозовом Перевале, где получил указания, как ему действовать. Он всецело продался мистеру Хитклифу – вот почему он медлил, когда мой господин велел ему прийти в усадьбу. Слава Богу, ни одна мысль о делах земных не посетила мистера Эдгара после появления дочери у его ложа, иначе кончина его не была бы столь мирной.

Мистер Грин тотчас принялся распоряжаться всем и вся. Он рассчитал всех слуг, кроме меня. Он даже попытался настоять на том, чтобы Эдгара Линтона похоронили не рядом с его женою, а в церкви, в семейном склепе. Однако существовало завещание покойного, и я в полный голос напомнила о нем, протестуя против любых отступлений от последней воли моего господина. С похоронами неприлично торопились. Кэтрин – теперь миссис Линтон Хитклиф – было разрешено оставаться в усадьбе «Скворцы» до тех пор, пока оттуда не вынесут тело ее отца.

Тогда она и рассказала мне, как ей удался побег: ее страдания в конце концов тронули сердце Линтона и заставили его пойти на риск и освободить ее. Она слышала, как в дверь стучали слуги, посланные мною, и догадалась, что ответил им Хитклиф. Это привело ее в отчаяние. Вскоре после моего ухода Линтона перевели в малую гостиную, и Кэтрин угрозами заставила его достать ключ, пока его отец вновь не поднялся наверх. У юнца хватило ума и хитрости отпереть дверь, не открывая ее, как он уже проделывал ранее, а когда настало время ложиться спать, он попросил отправить его на ночь к Гэртону, в чем ему в тот раз в виде исключения не было отказано. Кэтрин выбралась из комнаты до рассвета. Через двери она выйти побоялась, чтобы собаки не подняли лай. Она принялась обследовать все пустые комнаты и проверять, открыты ли там окна. В бывшей спальне ее матери ей повезло – окно легко поддалось ее усилиям, она вылезла в него и спустилась на землю по стволу росшей рядом ели. Ее сообщник понес свою долю наказания за то, что соучаствовал в побеге, невзирая на все пущенные им в ход трусливые увертки.

Глава 29

Вечером после похорон мы с молодой леди сидели в библиотеке и предавались скорбным размышлениям о нашей потере, равно как и о нашем будущем, которое для одной из нас виделось исключительно в мрачном свете.

Мы только что пришли с Кэтрин к согласию о том, что лучше всего для нее было бы получить разрешение проживать и дальше в усадьбе, – по крайней мере, пока Линтон жив, – и чтобы ему также разрешили присоединиться к ней, а меня оставили бы у них домоправительницей. Такой исход казался нам слишком благоприятным, но я все же надеялась, что он возможен, и уже порадовалась, что, быть может, сохраню свой нынешний дом, службу, а главное, не расстанусь с моей любимой молодой хозяйкой. Но в этот момент действительность явилась перед нами в виде одного из слуг, который уже получил расчет, но еще не покинул усадьбу. Он вбежал с сообщением, что «этот чертов Хитклиф» идет по двору, и спросил, не запереть ли ему дверь перед носом злодея?

Даже если бы у нас хватило безрассудства отдать такой приказ, его не успели бы привести в исполнение. Хитклиф вошел, не потрудившись постучаться или потребовать доложить о себе: он был здесь хозяином и воспользовался правом хозяина входить в любые помещения своего дома без спроса. Он прошел прямо в библиотеку на голос слуги, одним мановением руки услал его и закрыл за собой дверь.

Он очутился в той самой комнате, куда восемнадцать лет назад вошел в качестве гостя. В окно светила та же луна, а снаружи расстилался тот же осенний пейзаж. Мы еще не зажигали свечей, но в библиотеке было настолько светло, что различались портреты на стене: чудесная головка миссис Линтон, а рядом – благородное лицо ее мужа. Хитклиф подошел к камину. Время, пролетевшее с того памятного вечера, почти не повлияло на него, только смуглое лицо приобрело чуть более землистый оттенок и стало совершенно непроницаемым, а фигура немного отяжелела, в остальном это был тот же человек. Кэтрин, увидев его, порывисто встала, чтобы тотчас уйти.

– Стойте! – сказал он, крепко беря ее за руку. – Больше никаких побегов! Куда вы собираетесь от меня нынче скрыться? Я пришел, чтобы отвести вас домой. Надеюсь, вы станете мне послушной дочерью и не будете подбивать моего сына на новые проявления неповиновения. Я не знал, как мне наказать его, когда вскрылась его роль в этой истории: он ведь как паутина, дунешь – и нет его, но вы по его виду догадаетесь, что его делишки не остались безнаказанными. Два дня назад я свел его вниз и просто посадил на стул. Клянусь, я больше пальцем до него не дотронулся. Гэртона я услал, мы остались с ним наедине в зале – только он и я. Через два часа я вызвал Джозефа, чтобы тот отнес мальчишку наверх. С того времени стоит мне появиться рядом с ним, и он пугается так, точно перед ним призрак. Сдается мне, что он видит меня даже тогда, когда меня и в помине рядом нет. Гэртон говорит, что он просыпается среди ночи и кричит часами: призывает вас, чтобы вы защитили его от меня. Так вот, придется вам внять его мольбам и воссоединится с вашим драгоценным спутником жизни. Отныне забота о нем – это ваша забота, а я умываю руки.

– А почему бы не разрешить Кэтрин и дальше жить здесь? – осторожно спросила я. – Вы же можете послать Линтона к ней. Раз уж вы так ненавидите их обоих, то не будете о них скучать. Сердце ваше неспособно к естественным привязанностям – так зачем же вам лишняя морока?

– Я думаю сдать «Скворцы» внаем, – ответил он, – и, ясное дело, хочу, чтобы мои дети были при мне. Кроме того, молодая леди должна будет своими услугами отплатить мне за стол и кров. Пусть не надеется, что после смерти Линтона я буду содержать ее в роскоши и праздности. Так что пусть собирается поскорей… Поторопись, противная девчонка, не вынуждай меня на крайности!

– Я пойду с вами, – сказала Кэтрин. – Кроме Линтона, мне некого любить в этом мире. Хоть вы и сделали все что могли, чтобы я возненавидела его, а он – меня, большего вам не добиться. Посмотрим, отважитесь ли вы причинять ему боль, когда я буду рядом, и сможете ли вы так же запугать меня, как и его!

– О, да вы у нас поборница справедливости! – презрительно скривился Хитклиф. – Не собираюсь я вредить Линтону, и вот почему: я не слишком вас люблю, чтобы ускорить ваше освобождение. По моему замыслу вы должны получить причитающееся вам полной мерой, и не я сделаю вашего супруга ненавистным для вас, а его подлый характер. Нынче Линтон буквально исходит ядом, когда речь заходит о вас – а все из-за вашего побега и его последствий. Не ждите благодарности за ваше благородство и за вашу преданность. Я тут подслушал, как ваш супруг расписывал Зилле, что бы он сделал с вами, будь у него столько же сил, сколько у меня: должен признаться, наклонности у него весьма изощренные, даже я поразился его злобным фантазиям, проистекающим, как видно, из самой его слабости.

– Я знаю, что у него злобный нрав, – сказала Кэтрин. – Он – ваш сын. Но я рада, что имею великодушие прощать и простить. Я знаю, что он любит меня, и по этой причине тоже люблю его. Мистер Хитклиф, вдумайтесь, у вас ведь никого нет, кто любил бы вас, и сколько бы вы нас с Линтоном ни унижали и ни старались сделать несчастными, наше отмщение в понимании того, что жестокость ваша – продолжение ваших же несчастий, превосходящих наши беды. Вы несчастны – и нет смысла это отрицать! Вы одиноки, как сам Сатана, и завистливы подобно ему. Никто вас не любит – никто не заплачет о вас, когда вы умрете! Не хотела бы я оказаться на вашем месте!

Кэтрин говорила с каким-то мрачным торжеством, даже со злорадством. Она будто бы прониклась духом своей будущей семьи и старалась насладиться горем врагов своих.

– А я бы не хотел оказаться на твоем месте, ведьма, если ты помедлишь еще минуту, – злобно процедил сквозь зубы ее свекор. – Быстро за вещами и в путь!

Кэтрин ушла, всем своим видом выказывая презрение. В ее отсутствие я принялась умолять Хитклифа дать мне место экономки на Грозовом Перевале, а Зиллу поставить на мою должность здесь в усадьбе, но он решительно отказал. Он велел мне замолчать и впервые за все время позволил себе обвести взглядом библиотеку и посмотреть на портреты. Разглядывая портрет миссис Линтон, он произнес:

– Я заберу его в свой дом, но не потому, что он мне нужен, а потому, что… – Тут он прервал сам себя на полуслове, быстро отвернулся к огню и продолжал с каким-то неизъяснимым выражением, которое я за неимением лучшего слова назову улыбкой. – Сейчас я тебе расскажу, что я сделал вчера. Я заставил могильщика, копавшего могилу Линтону, счистить землю с крышки гроба Кэтрин, а потом открыл крышку. Сперва я застыл как громом пораженный, когда увидел ее лицо – а это все еще было ее лицом – и не мог сдвинуться с места. Могильщик с трудом вернул меня к действительности. Он сказал, что от воздействия воздуха ее черты могут измениться за несколько минут. Тогда я сделал вот что, Нелли: я выбил боковую стенку ее гроба, а потом приставил ее обратно и засыпал землей – заметь, стенку не со стороны Линтона, будь он трижды проклят, а с другой стороны! Дорого бы я дал, чтобы это ничтожество опустили в землю в запаянном свинцовом гробу! Потом я подкупил могильщика, чтобы он, когда будет хоронить меня подле Кэтрин, убрал эту выломанную стенку и выбил бы смежную стенку и в моем гробу тоже. Получается, что, когда Линтон доберется до нас, останки наши перемешаются так, что он не будет знать, где чьи кости.

– Вы поступаете кощунственно, мистер Хитклиф, – воскликнула я. – Как вам не совестно тревожить покой мертвых?

– А я ничей покой не потревожил, Нелли, – ответил он. – Я только добыл каплю этого самого покоя для себя. Теперь мне станет немного легче на этом свете, а когда я умру, вам проще будет удержать меня под землей, чтобы я не разгуливал среди живых. Тревожить ее покой? Это она тревожила меня, днем и ночью, все восемнадцать лет… неустанно… безжалостно… до вчерашней ночи. Только вчерашней ночью мир наконец воцарился вокруг меня. Я грезил наяву, я словно спал, и мне снилось, что я сплю последним сном – щека к щеке – подле той, кто мертва уже много лет, и сердца наши больше не бьются.

– А если бы она рассыпалась прахом или и того хуже, о чем бы вы тогда грезили? – спросила я.

– О том, чтобы исчезнуть и раствориться вместе с нею, и все равно стать счастливей, – ответил он. – Думаешь, я страшился увидеть те перемены, о которых ты говоришь? Когда я поднимал крышку, я ожидал худшего, но я рад, что тлен и разрушение пока пощадили ее. Теперь они захватят уже нас двоих, когда и я стану их пищей. Кроме того, если бы ее бесстрастные черты до сих пор не стояли у меня перед глазами, я по-прежнему оставался бы во власти одного странного чувства. Оно пришло ко мне давно и при самых необычных обстоятельствах. Ты помнишь, Нелли, что после ее смерти я как будто сошел с ума и целыми днями и ночами, не ведая сна и отдых, молился, чтобы она вернулась ко мне хотя бы в обличье своего призрака. Знаешь, я ведь верю в духов и убежден, что они могут находиться среди нас, что они – рядом. В тот день, когда ее похоронили, выпал снег. Вечером я пошел на кладбище. Холодный ветер дул совсем по-зимнему, кругом – ни души. Я не боялся, что ее глупый муж спустится в долину в этот поздний час, а больше на кладбище шататься было некому. И вот я остался один, наедине с нею, а между нами всего-то два ярда рыхлой земли, и тогда я сказал себе: «Я должен вновь заключить ее в объятия! Если она холодна, я подумаю, что меня заморозил северный ветер, а если она неподвижна, значит, мы оба во власти сна!» В сарае могильщиков я нашел лопату и принялся копать изо всех сил. Очень скоро лезвие лопаты ударилась в крышку гроба. Я упал на колени и принялся разгребать землю голыми руками. Дерево на крышке уже затрещало у винтов, и я свесился в глубь ямы, я был почти у цели, когда мне показалось, что я услыхал вздох, прошелестевший на краю могилы. «Только бы мне снять крышку, – пробормотал я, – и пусть они нас обоих забросают землею». И я принялся за дело с новыми силами, которые мне придало отчаяние. Раздался еще один вздох, буквально над самым моим ухом. Я словно почувствовал, как чье-то теплое дыхание отогнало ледяной ветер. Я знал, что вокруг нет никого из плоти и крови, но подобно тому, как мы ощущаем, что кто-то живой идет на нас из кромешной тьмы, я вдруг уверился, что Кэти здесь, рядом со мной, а не в гробовом плену. Внезапное чувство облегчения разлилось от сердца по всему моему телу. Я бросил свой отчаянный и скорбный труд, и сразу же на меня снизошло утешение – несказанное утешение. Кэти оставалась со мною, была рядом – и тогда, когда я лихорадочно засыпал могилу, и тогда, когда шел домой. Можешь смеяться, если пожелаешь, но я был уверен, что, придя домой, увижу ее. Я чувствовал, что она со мной, и не мог не заговорить с нею. Когда я добрался до Грозового Перевала, то с надеждой бросился к двери. Она была заперта. Я помню, как этот проклятый Эрншо и моя женушка попытались помешать мне войти. Помню, как сначала вышиб дверь, а затем и дух из подлеца, а потом поспешил наверх, в свою комнату, которая была и ее комнатой. Я оглядывался вокруг в страстном нетерпении… Я чувствовал ее рядом… Я почти видел ее – и все-таки не видел! До кровавого пота призывал я ее в тоске и томлении, я с жаром молился, чтобы она дала мне посмотреть на себя всего один раз! Но нет, она и после смерти обошлась со мной с тем же дьявольским упрямством, с которым играла мною при жизни! И с той самой минуты, с того самого дня я терплю и терплю эту адскую муку, которая то отпустит, то нахлынет на меня с новой силой. Нервы мои пребывают все эти годы в таком напряжении, что, будь я слеплен из другого теста, они давно бы ослабли, как у слюнтяя-Линтона. Когда я сижу с Гэртоном под родным кровом, мне кажется, что стоит мне выйти, – и я увижу ее. Когда я брожу по вересковым пустошам, то, возвращаясь, жду, что она встретит меня на пороге. Куда бы я ни шел, я всегда спешу назад, потому что уверен: она должна быть где-то здесь, на Перевале, она ждет, она рядом! Я пробовал спать в ее комнате – это была пытка. Сон бежал меня, ведь стоило мне смежить веки, как она пролетала тенью за окном, распахивала створки алькова, входила в комнату, даже клала голову ко мне на подушку, как будто бы мы вновь были детьми, и я не мог не открыть глаз, чтобы вновь увидеть мою милую. И так повторялось тысячу раз за ночь, и каждый раз – тщетно! Я сходил с ума, я кричал в голос, а старый лицемер Джозеф думал, наверное, что совесть мою терзает сам дьявол. Теперь, когда я увидел ее, я успокоился – пусть немного, но успокоился. Странный способ убивать – не просто резать тупым ножом, но неспешно делать это целых восемнадцать долгих лет, изводя призраком несбыточной надежды!

Мистер Хитклиф замолчал и отер лоб, к которому прилипли мокрые от пота волосы. Он неотрывно смотрел на красные угли в очаге и не хмурил брови, как обычно, а поднял их в горестном недоумении, что сообщало всем его чертам тревогу и болезненное напряжение мысли, направленной на один всепоглощающий предмет. Он говорил со мною – и не со мною, а я молчала. Не по душе был мне его рассказ! Замолчав, он вновь задумчиво поглядел на картину, снял ее со стены и поставил на диван, чтобы лучше рассмотреть. Когда он был занят этим, вошла Кэтрин и объявила, что она готова и пусть ей оседлают ее пони.

– Отправь мне картину завтра, – велел мне Хитклиф, и, обращаясь к невестке, добавил: – Пони вам не понадобится. Вечер прекрасный, ничто не мешает нам пойти пешком. А на Грозовом Перевале вам придется забыть о прогулках верхом – будете добираться, куда вам скажут, на своих двоих. Пойдемте!

– До свидания, Эллен, – прошептала мне моя дорогая юная леди. Она поцеловала меня ледяными губами и добавила: – Не забывай навещать меня, Эллен!

– И не думайте, миссис Дин! – сказал ее новый отец. – Когда я захочу с вами поговорить, то сам приду сюда. Нечего вам вынюхивать в моем доме!

Он сделал знак, чтобы Кэтрин шла впереди него, и она подчинилась. На прощание она бросила мне через плечо взгляд, как ножом прошедший мне по сердцу. Я смотрела из окна им вслед. Они уходили через сад, Хитклиф крепко взял Кэтрин под руку, хотя она сначала и возражала, и быстрым шагом направил ее в аллею, где деревья скрыли их, и больше я их не видела.

Глава 30

Лишь однажды смогла я прийти на Грозовой Перевал, но с Кэтрин мне увидеться больше так и не удалось. Джозеф лишь чуточку приоткрыл дверь, когда я осведомилась о ней, и не впустил меня в дом. Он сказал, что миссис Хитклиф «нынче шибко занятая», а хозяина нет дома. Зилла кое-что порассказала мне о том, что происходило на Перевале, а не то я бы даже не знала, кто из домочадцев жив, а кого уже нет с нами. По ее разговору я поняла, что она считает Кэтрин гордячкой и недолюбливает ее. Когда моя молодая госпожа только появилась на Перевале, она попросила Зиллу кое в чем ей услужить, но мистер Хитклиф велел экономке заниматься своим делом, так как считал, что невестка должна обслуживать себя сама. Зилла с радостью приняла такой порядок, будучи женщиной ограниченной и не любительницей лишней работы. Кэтрин с ребяческой мстительностью отплатила за это унижение презрением и причислила мою собеседницу к списку своих врагов, как если бы та действительно причинила ей большое зло. Я имела долгий разговор с Зиллой примерно месяца полтора назад, незадолго до вашего приезда, когда перехватила ее на вересковой пустоши, и вот что она мне поведала:

«Миссис Линтон как появилась у нас на Грозовом Перевале, так сразу пошла наверх, не поздоровавшись ни со мной, ни с Джозефом, заперлась в комнате Линтона и не показывалась до утра. Она спустилась, когда хозяин с Гэртоном завтракали, и, дрожа с ног до головы, попросила послать за врачом, потому что ее кузен очень болен.

– Мы об этом знаем, – ответил Хитклиф, – но его жизнь не стоит и фартинга[26], и я ни фартинга лишнего на него не потрачу.

– Но я не знаю, что делать, – сказала она, – и если мне никто не поможет, он умрет!

– Убирайтесь отсюда! – заорал хозяин. – И чтоб больше я о нем ни слова не слышал! Здесь никому нет дела до того, что с ним станется. Если вам не все равно, оставайтесь при нем сиделкой, если нет, заприте его и пусть сидит один.

Тогда она принялась донимать меня, но я сказала, что сыта по горло выходками этого несносного мальчишки. У каждого из нас свои обязанности, и ее долг – ухаживать за Линтоном, потому что мистер Хитклиф велел мне оставить эту работу для нее.

Как уж там молодые супруги ладили друг с другом – про то мне неведомо, но, думается мне, он день и ночь носился со своими горестями и болячками, не давая ей ни сна, ни отдыха. Лицо у нее совсем осунулось, веки отяжелели. Иногда она спускалась в кухню в полном замешательстве, и мне казалось, что она сейчас отбросит свою гордыню и попросит помощи. Но я, конечно, не собиралась идти наперекор указаниям своего хозяина, уж будьте уверены, миссис Дин, хотя в душе и осуждала его за то, что он не посылает за доктором Кеннетом. Впрочем, не мое это было дело – давать советы хозяину или жаловаться, вот я и молчала. Пару раз, когда все в доме расходились по своим спальням, мне случалось открывать дверь, и я видела ее сидящей на верхней ступеньке лестницы – она плакала, – а я старалась тут же свою дверь захлопнуть, чтобы не поддаться жалости и не вмешаться. Я ее тогда сильно жалела, не скрою, но мне совсем не хотелось лишиться места.

Наконец как-то среди ночи она вошла в мою комнату, чуть не напугав меня до смерти, и с порога заявила:

– Ступайте к мистеру Хитклифу и скажите, что его сын умирает. В этот раз я знаю наверняка. Вставайте и идите к нему, нельзя терять ни минуты.

Сказала она так и тотчас вышла. Я полежала с четверть часа, дрожа и прислушиваясь. В доме было тихо – нигде ни звука.

“Она ошиблась, – сказала я себе, – он, видать, оправился. Нет нужды никого беспокоить”. И я опять задремала. Тут мой сон вторично потревожили – на сей раз громким звонком. А звонок-то у нас в доме был всего один – его отдельно провели для Линтона. Хозяин крикнул мне, чтобы я сходила и посмотрела, что случилось, и что он не желает больше слышать этого шума.

Тут я пересказала ему слова Кэтрин, он выругался, через несколько минут появился с зажженной свечой и пошел в их комнату. Я последовала за ним. Миссис Хитклиф сидела у кровати, сложив руки на коленях. Ее свекор подошел к кровати, поднес свечу к лицу Линтона, поглядел на сына, дотронулся до него и потом повернулся к ней.

– Ну что ж, Кэтрин, – сказал он, – как вы себя чувствуете?

Она в ответ не произнесла ни звука.

– Как вы себя чувствуете, Кэтрин? – переспросил он.

– Он теперь не ведает земных страхов, а я свободна, – ответила она. – Наверное, я должна была почувствовать облегчение, но… – она заговорила с горечью, которую даже не пыталась скрыть, – вы заставили меня так долго бороться со смертью в одиночку, что теперь я вижу и чувствую одну только смерть! Я и сама как смерть!

Выглядела она и впрямь неважно, должна вам заметить. Я принесла ей немного вина. Гэртон и Джозеф, которых разбудил звонок, наши шаги и голоса, тоже вошли в комнату. Джозеф, как мне кажется, был рад, что Господь наконец-то прибрал молодого хозяина, а Гэртон выглядел явно не в своей тарелке. Впрочем, он больше таращился на Кэтрин, чем предавался мыслям о Линтоне. Но наш господин тут же отправил его обратно в постель, потому что его помощь не требовалась. Потом он велел Джозефу отнести тело в его комнату, меня услал в мою, а миссис Хитклиф осталась одна.

Утром он послал меня к ней с распоряжением, чтобы она спустилась к завтраку. Она была раздета и собиралась лечь в постель. Она сказала, что больна и не выйдет, чему я, признаться, не удивилась. Я доложила об этом мистеру Хитклифу, и он распорядился:

– Хорошо. Пусть остается у себя, пока не пройдут похороны, а ты поднимайся к ней время от времени и приноси, чего ей нужно будет. А когда ей станет лучше, сообщи мне.

По словам Зиллы, Кэтрин не выходила из своей комнаты добрых две недели. Экономка дважды в день заходила к ней и даже старалась проявить чуть больше доброты и благожелательности, чем обычно, но все ее попытки разбивались о неприступную стену.