Малой кровью Андронати Ирина
— …он учился на военного летчика, но в прошлом году их школу распустили, малышу не удалось положить себя на алтарь победы, и он пустился во все тяжкие. Омар вытащил его буквально из-под асфальтового катка…
— Нормальный парень, зря ты, — сказал Омар. — А тараканы у нас у всех свои. Правда, сестра?
— Ага, — оторопело согласилась Юлька.
— Если бы у тебя был скафандр, мы бы тебя взяли в экипаж, — сказал Раджаб. — Ты бы как, полетела?
— Не знаю, — сказала Юлька. — Наверное, да.
— И плюнула бы на своего марцала? — наклонил голову Омар.
— Нет. Я сначала пристрелила бы его, а потом полетела.
— Но у тебя нет скафандра…
— …так что я не готова путешествовать, — подхватила Юлька.
— Это неправильно, — сказал Раджаб. — Едешь по своим важным делам, и вдруг какие-то ниггерские подонки на мотоциклах тебя догоняют, выдергивают из-под тебя машину… Скажи, брат, это ведь неправильно?
— Неправильно, — согласился Омар. — Один из этих ниггерских подонков уже весь раскаялся. А завтра можно будет раскаять остальных. У них были благородные намерения, но, по существу, они ошиблись. Надо было их всех пристрелить, чтоб потом не мучились раскаянием.
— Нельзя, — сказала Юлька строго. — Они не марцалы. Стрелять можно только в марцалов.
— Мудрая женщина, — сказал Омар. — Скажет что-нибудь — и невозможно спорить. Вот если бы ты так мог…
— Я так могу, — обиделся Раджаб. — Я умный. Только ты все равно для чего-то споришь. Думаешь, я не догадался, зачем ты ее сюда привез?
— Наоборот. Я думаю, ты сразу догадался, а молотишь языком только для того, чтобы про тебя хорошо подумали. Потому что она тебе сразу понравилась. Ведь так?
— Зачем я буду отрицать очевидное? — Раджаб воздел руки. — Сестра — красавица, а кроме того, она абсолютно бесстрашная. Я бы взял ее на Марс даже вместо тебя.
— Нет, ты бы так не поступил. Во-первых, я главный, во-вторых, ты брал мои деньги, а в-третьих, Марс — это была моя идея.
— Моя.
— Не спорь. Моя. Я все помню.
— Я тоже все помню.
— Ты помнишь неправильно. А я — правильно. Это я сказал: а не слетать ли нам на этот Марс? А ты сказал: отчего бы и не слетать? А потом уже стал придумывать как. Но первым точно сказал я.
Раджаб потер лоб.
— Даже если он врет, — повернулся он к Юльке, — то ему все равно хочется верить. Это называется харизмой. Поэтому он командир, а я, который все сделал и вручную отполировал, только бортинженер и называю его чифом. И вот смотри: он приезжает в полтретьего ночи, когда все порядочные ниггеры уже натанцевались и спят, привозит незнакомую белую сестру и молчит, а я должен сам догадаться, что сестру надо куда-то отвезти, представляешь? И мой бедный больной перегруженный мозг…
— Не отвезти, — сказал Омар. Голос у него стал чуть другой, и Юлька вдруг поняла, что треп окончен. — Я просто подумал, а не найдется ли у тебя чего-нибудь ненужного на заднем дворе?
Вольный город Хайя, планета Тирон.
Год 468-й династии Сайя, 2-й день лета
«Еще пара ребят», обещанные Давидом Юрьевичем, оказались на поверку двумя местными весьма обрусевшими девушками и шестидесятилетним (а на первый невооруженный взгляд гораздо более почтенным) мужиком запоминающейся внешности: с крупной классически-редькообразной лысой головой (хвостиком кверху), поросячьим пятачком вместо носа и маленькими круглыми черными глазками, посаженными неправдоподобно близко. Рот его совершенно скрывали роскошные седые усы, и только когда он зевал, становились видны безупречно ровные белые зубы. Девушек звали Маша и Тамара, а мужика — Сентери, что постепенно и естественно сократилось до Сани и Саши; родом он был финн из Петрозаводска. Как выяснилось вскоре, Саша оказался среди тех считанных по пальцам землян, кто, быв похищенным, перед окончательной выбраковкой сбежал из концентратора — и после этого не погиб и не попался, а сумел адаптироваться, затеряться и выжить; на Тирон он перебрался, сменив перед этим пять пли шесть планет, рассчитывал было осесть здесь и встретить старость патриархом большого семейства, но угодил как раз в водоворот, потерял все, что имел, — и основательно разъярился.
Как и подобает горячему финскому парню, внешне он этого никак не проявлял, но Серегин понимал, что остудить его может только решительная победа над обидчиками — или смерть.
Маша и Тамара были сестрами и сиротами. Саша — по-видимому, совершенно платонически — патронировал им. При этом он как-то без слов, но доходчиво дал понять, что никаких оскорбительных поползновений по отношению к девочками ни со стороны врагов, ни со стороны соратников не допустит. Девушки своей круглоголовостью и большеглазостью напоминали отчасти индианок, отчасти совушек, по-русски говорили бегло, уверенно, но, естественно, с густым чапским акцентом.
Сидели в квартирке, которую сестры снимали под ателье. Они были белошвейками — и белошвейками, похоже, отличными. И что же вас понесло в шпионки, подумал Серегин, гася в себе тревогу и страх за этих девчушек. Он прекрасно помнил, как поступают со шпионами чапы…
Фогман, как ни странно, нервничал, когда объяснял, что он будет главным и что слушаться его следует беспрекословно. Он, конечно, старался не показывать виду, но… Здесь что-то скрывалось, и Серегин сделал себе в памяти зарубочку — никогда этой нервности из виду не упускать. Хотя он служил прежде не в агентурной, а в простой пешей разведке, тем не менее знал и с чужих слов, и из личного опыта: у командира не должно быть никаких комплексов и никаких непрокачанных рефлексий, все это рано или поздно приводит к повышенной смертности среди подчиненных. Он решил когда-нибудь потрепаться с Фогманом на эту тему, а пока — пока просто слушал и мотал на ус.
В Хайе можно было без труда купить револьвер или пистолет: один, два или небольшую партию; достать современную винтовку; не сразу, с трудом и за солидные деньги добыть ручные гранаты и взрывчатку. Вероятно, за еще большее время и большие деньги торговцы могли бы доставить все прочее: пулемет, гранатомет, пушку. Но это не решало главной задачи: выход на крупных поставщиков, имеющих доступ к внепланетным рынкам, по-прежнему остался бы закрыт. Хайские торговцы не упустят личной выгоды и возможности расширить дело…
Конечно, можно кого-то из них просто и грубо взять за жабры. Однако тут легко напороться на такой же грубый ответ, погибнуть самим ни за грош и еще больше осложнить задачу тем, кто придет после.
— У нас есть катер, — подумал вслух Серегин; Фогман кивнул. — Может быть, как-то использовать его?..
— Грузоподъемность маленькая, — сказал Фогман, — для перевозок он почти непригоден. Я уже думал об этом: зафрахтоваться…
— Это все понятно. Но торговцам нужно возить не только железяки сюда, но и деньги отсюда. Не через банк же они платежи переводят…
— Да! — воскликнула Маша. — Одна наша знакомая когда-то возила деньги через таможню. В своих вещах. Ома работала официанткой в ресторане какого-то лайнера. Потом ее уволили, и возить деньги она перестала. Естественно.
— Хм… — Саша почесал подбородок. — Вот и зацепка. Ты нам эту подругу найти сможешь?
— Наверное, — сказала Маша.
— Ну, тогда мы, наверное, сможем и с торговцем познакомиться, — сказал Фогман.
— Если они оба живы, — добавил Серегин. — И если это был торговец оружием.
Про себя он подумал: сегодня же найти Кгенгху. Она должна многое знать…
Санкт-Петербург. 28. 07. 2015, день
— День добрый! Что у нас интересного?
Продавец, как обычно утративший в Кешином присутствии дар речи, улыбаясь и часто кивая, выставил на прилавок картонную коробку.
— Только что принесли? — угадала Вита.
Продавец закивал еще чаще.
— Ну-с, про что сегодня будем рассказывать…
На дне коробки были разложены веер, шелковые белые перчатки, перламутровый бинокль, букетик искусственных цветов и шкатулочка. Внутри обнаружился женский профиль, вырезанный из черной бумаги.
— Какая коллекция! Но ведь это же от разных людей, правда? Вы сами подобрали?
Продавец расцвел в улыбке.
Вита приготовилась рассказывать про то, как боролись с жарой в отсутствие вентиляторов и кондиционеров, про то, как дамы посещали театры и болтали на языке вееров, про то, как появилось слово «белоручка»…
Но обнаружила, что Кешка ее не слышит. Он неотрывно глядел куда-то под потолок.
Там на стене висел криво старенький, тусклый и изрядно поцарапанный пионерский горн. Кеша постоял, покачиваясь на носках, то выпуская, то втягивая когти, затем издал боевой клич «Мое!!!» и метнулся по стене вверх.
Это была судьба.
Герцогство Большой Южный Паоот, планета Тирон,
Год 468-й династии Сайя, 14-й день лета
Двое выскочили на него из тумана, мгновенно офонарели, простые крестьянские парни без малейшей военной подготовки, Денис срезал их обоих негромкой очередью — походя, как отмахиваются от жирных мух, — и с досадой пошел дальше; с досадой потому, что идти было много труднее, чем стрелять…
Когда-то в другой жизни уже было что-то подобное: на Тянь-Шане между двумя перевалами Денис в двух местах сломал голеностоп. Ничего не оставалось, как из подручных средств сварганить себе гипсовую повязку — на бинт пошла тельняшка, а вместо гипса был использован клюквенный кисель. И все: по утрам он вставал, и начинал идти, и шел весь день, что-то оря — вроде. бы как Высоцкого, он никогда не знал, что помнит его столько. Так он прошел три перевала и спустился к Ак-Су, там уже ходили машины…
Здесь было примерно то же самое, только орать нельзя. И он точно знал, что никуда никогда не придет.
Обрамленные лиловыми кругами, перед глазами мотались замшелые камни. Щелкнуло, от дерева отлетели щепы, Денис огрызнулся, где-то закричали. Потом снова стали мотаться камни — медленно и неровно, в такт шагам.
На последнем привале он сжег карту и все бумажки, которые нашлись в рюкзаке и карманах. Остался только медальон. Уничтожать медальон было не положено, да и не требовалось. Все равно в Легионе он числился дезертиром.
На осклизлом мху ноги не удержались, покатились, подлетели, но боли от падения Денис не почувствовал, наоборот: теперь появилось оправдание перед собой, чтобы несколько секунд не делать ничего. Он катился вниз, это была какая-то очередная расщелина, валуны, кусты и вялые деревца, об одно его ударило, закрутило, перевернуло на живот. На животе он проехал еще сколько-то камней и остановился.
Вставать не хотелось. Рюкзак забросило на левое плечо и голову, он был как дикий враг, оседлавший поверженного. Но сквозь толстый мокрый мох Денис нащупал кое-какую опору под собой… колени расползлись, дрожа, зато приподняться он все-таки сумел.
И понял, что прибор над ухом не то что пищит — а просто-таки исходит гнусной трелью. Будто крыса, которой зажали хвост.
Броском правой руки он сумел ухватить клапан рюкзака, еще больше сдернуть его вперед, дотянуться до пряжки. Нажать… потянуть…
Вот она, макушка прибора.
Чуть-чуть на себя…
Денис выбрался из-под придавившей его тяжести и лег рядом, тяжело дыша. Прибор продолжал верещать. Тогда он без какой-либо мысли дотянулся до клавиши, единственного органа управления прибором, и нажал ее. Если сейчас верещание не прекратится, он начнет стрелять…
Верещание прекратилось, но тишина длилась секунду, не больше. Раздался громкий вздох, потом скрежет камней, потом зашумели деревья. Налетел порыв ветра, сильного ветра.
Медленно стало темнеть…
Денис с трудом перевернулся на спину. Деревья с плоскими, как будто расплющенными о стекло кронами склонялись над ним, образуя купол. Мох куда-то спрятался — во всяком случае, ясно обозначилась дорога, мощенная каменными плитками цвета выгоревшего хаки. На обочине ее Денис и лежал, с трудом воспринимая происходящее. В той стороне, куда он лежал ногами, дорога подергивалась зеленой рябью и пропадала, а в другой стороне, куда Денис мог дотянуться взглядом, что-то еще двигалось, изменялось — и внезапно стало понятно, что там отворились ворота в темноту.
Глава одиннадцатая
Где-то над Индией. 28. 07. 2015, 18 часов 00 минут по Бомбею
Из кабины вышел первый пилот, пригладил лысину, сказал что-то ненужное, кажется — «пролетели Бомбей». Адам как раз пытался вчитаться во второй из докладов только что вернувшихся агентов. Как он с удивлением узнал, только за последние полгода и только спецслужбами России, Европы и Израиля в Империю было заслано более трехсот агентов. Кроме того, как выяснилось, ГРУ начало засылать агентов в Легион аж с семьдесят четвертого года — то есть задолго до того, как самое существование Легиона, Империи и вообще других обитаемых миров стало неопровержимым фактом, а не игрой больного воображения. И сейчас, читая доклад — в общем-то малоинформативный, — Адам вспоминал, что слухи о каких-то возможностях наняться на ну оч-чень оплачиваемую военную службу куда-то непонятно куда действительно имели хождение в офицерской среде, но лично он, Адам, считал это байками; в девяностые годы ходило много всяческих слухов.
Оказывается, первые тайные вербовочные пункты Легиона были развернуты на Земле еще в пятидесятые. И успешно работали под носом всяких там КГБ, ФБР, «Штази», МИ-6, «Сюртэ»… Поток завербованных был тогда невелик, от ста до пятисот человек в год, и сравнительно недавно достиг пяти тысяч. Но только после того, как вербовка наемников — согласно договору с Империей — стала делом вполне легальным, ее принялись широко использовать как окно для внедрения агентуры, и Адам был не одинок в подозрениях, что вся эта показушная вербовка — что в Легион, что на генетическое донорство — представляет собой теперь нечто вроде отвлекающего маневра, а настоящая тайная деятельность осуществляется где-то в другом месте, которое пока никак не удается вычислить…
Итак, ГРУ… в семьдесят четвертом организована тематическая группа, а начиная с семьдесят девятого началась заброска в Легион (а вернее, куда получится) офицеров… и по крайней мере два десятка случаев вроде бы увенчались успехом. Даже поддерживалась связь (интересно, каким способом?)… Но в девяносто третьем начальник отдела, который этим занимался, умер (совершенно естественной смертью: на майском пикничке полез купаться в озеро с родниками на дне и утонул на глазах двух десятков сослуживцев), а преемник, похоже, оказался идиотом — и, посчитав покойника сумасшедшим или жуликом, все нити оборвал и отдел развалил. Когда через пятнадцать лет хватились — документы почти полностью были уничтожены… судьба заброшенных агентов до последних лет оставалась неизвестной…
Перемать-перемать-перемать, как говорит пират Абалмасов. Кстати, пора бы его из глухомани вытащить и приставить к делу…
Пилот помялся еще в салоне и вернулся в кабину, и Адам с запозданием понял, что тому просто хотелось поглазеть или даже, чем черт не шутит, познакомиться с новым шефом, который — вот поди ж ты — забрал половину президентского авиаотряда. На самом деле произошло немножко иное, новый президент собрался сокращать свои службы, и Адам оказался в нужном месте в нужное время, но со стороны это выглядело именно так: наскочил и отобрал. Ну и ладно, подумал Адам, дутый авторитет — тоже авторитет.
Он встал и пошел в кабину. Стюардесса, строгая дама в густом официальном макияже, попыталась забежать вперед и открыть дверь, но он кашлянул, и дама замерла.
— Если можно, пива, — попросил он.
— Раки? — изогнулась дама. — Омары? Красную рыбку или анчоусы под дымком?
Адам задумался. Новое положение демонстрировало свои большие преимущества.
— А пиво какое? — решил уточнить он.
— Ну как! — изумилась стюардесса. — Которое вы любите. «Адмирал».
Адам сделал зарубочку. Он никому из обслуги ни слова не говорил о своих предпочтениях в пиве, так что, похоже, где-то в недрах аппарата существовало досье, где эти предпочтения прописаны.
— Немного анчоусов и орешки, — сказал он и постучал в дверь кабины.
Секунд через десять ему открыли.
— Господин старший имперский со… — начал было круглолицый и курносый (инженер, догадался Адам, взглянув на пустое кресло справа и сбоку), но Адам махнул на него рукой.
— Адам Станиславович, — сказал он. — В особых случаях — генерал-майор. А вы?
— Бортинженер Игнатович Сергей Геннадьевич… простите: командир корабля полковник Секунда Игорь Леонидович, второй пилот подполковник Колыванов Сергей Геннадьевич и я…
— Тоже Сергей Геннадьевич?
— Так точно. В смысле — так вышло.
— А как вы друг друга различаете? — спросил Адам.
Бедняга уставился на него в полном обалдении. Адам не подозревал даже, что простенькая шутка может вогнать человека в ступор.
— А его никто так не зовет, — сказал командир, обернувшись. — Его зовут Магнето.
— Ну, Игорь!..
— Чего тебе «Игорь»? Должен же человек знать, с кем имеет дело. Кому, можно сказать, жизнь вверяет. Можешь и сам рассказать, как магнето на «червонце» искал…
— Да ладно тебе… Ну, накололи молодого, теперь всю жизнь вспоминать будем, — сказал второй пилот. — Вы ему не верьте, Адам Станиславович, командир у нас вообще-то главным образом по травле спец, ну еще если поднести что-нибудь тяжелое, а машину-то на самом-то деле мы с Серегой-маленьким водим. Вон хотите на Цейлон посмотреть?
— Хочу, — сказал Адам.
— Высота семьдесят кэмэ, скорость шесть тысяч, — объявил бортинженер, он же — Серега-маленысий.
Действительно, маленький, сообразил Адам запоздало, если есть в нем метр шестьдесят, то это много…
Цейлон с большой высоты выглядел цепочкой огней — сияла отелями прибрежная линия. Океан был черен, а на континенте огни проступали пятнами, как светлые подпалины на гигантской шкуре.
Очень много людей, подумал Адам. Даже если считать, что каждый огонек это один человек — что полная ерунда, но все же, — то картина получается страшненькая…
Страшненькая? Почему вдруг? Он не знал. Просто само взяло и подумалось.
— Спасибо, — сказал он. — Очень красиво. Пойду работать…
Работать… легко сказать. Хорошо бы раздобыть вставные мозги.
Он поблагодарил стюардессу, подплывшую с большим бокалом пива и блюдом закусочек, и уставился в экран.
Рабочее место было оборудовано по последнему слову: хороший компьютер и связь со всем миром. Всего за год — меньше, месяцев за десять, — была расконсервирована старая сеть, и хотя о прежних компьютерах ценой в сто бутылок водки и размером с книгу можно было забыть надолго и даже навсегда (триполяровые процессоры и схемы просто в силу физических особенностей материала не могли быть размерами меньше, чем с сигаретную пачку; машина целиком получалась побольше письменного стола и стоила как грузовик), уже можно было говорить о том, что информационное единство человечества восстановлено. Буквально со дня на день ожидается возрождение телевидения… Адам вернул на экран доклад и попытался заставить себя понять, что же именно остановило его внимание на этом пустейшем документе.
Не получалось ни черта…
Тогда он упрямо, пытаясь пересилить усталость, открыл свои наметки грядущих действий.
Первое, безотлагательное: восстановить целостность флота. Вряд ли это удастся сделать напрямую, но пусть будет Императорский флот (что хорошо, поскольку позволит ввести единообразие техники и вооружения) — и национальные флоты самообороны. Им оставить старые кораблики, пусть переоборудуют, Императорский оснащать новьем.
Второе, более важное, но и более медленное: изучить все законы Империи, все кодексы и своды (по прикидкам, более ста тысяч статей) — и найти зацепки, позволяющие исключить самою возможность толковать то, что произошло и происходит на Земле, как мятеж. Если это удастся, можно будет чуть-чуть расслабиться.
Третье, тоже важное, но еще более медленное: изучить технологические цепочки Т-зон и везде, где возможно, заменить инопланетное сырье и комплектующие земными аналогами. Марцалы, хошь тресни, не производят впечатления надежных союзников. В этом деле есть один, но очень существенный прорыв: удалось разобраться с формулой катализатора, применяемого при выплавке триполяра, и теперь этот ценнейший материал может производиться исключительно из земного сырья, на земном оборудовании и земными специалистами. А эрхшшаа построили на орбите заводы, производящие эмиттеры — приспособления, позволяющие космическим кораблям проникать в субпространство и тем самым как бы (очень условно) превышать скорость света, причем на порядки. И на этих заводах тоже используется только земное сырье и земные комплектующие…
Четвертое: разведка. Пока все делается судорожно, вразнобой и без координации. Поступить как с Флотом: Императорское разведуправление, а всяческие национальные разведки на подхвате. И это можно и нужно сделать быстро, в идеале — к сегодняшнему вечеру, чтобы завтра с утра иметь свежую информацию.
Пятое: марцалы.
Шестое: опять почему-то марцалы. Наверное, это пунктик. А, это марцалы и марцалоиды, то есть всяческие молодежные (и не очень) организации и движения, на марцалов опирающиеся. Ксенофилия и ксенофобия в действии. Разобраться.
Седьмое: имперская агентура на Земле. По договору, ее должны были сдать с потрохами на милость победившего человечества. Но что-то слишком уж мало народу пришло регистрироваться в качестве бывших шпионов. То есть, вероятнее всего, сеть легла на дно. Кто-то этим тоже должен будет заняться…
И далее еще сорок пять мелких вопросов — наподобие систематизации и просеивания уже имеющейся информации, или разработки перспективных видов вооружения, или проблем колонизированной планеты Мизель и что вообще с нею делать…
Ып. Адам вернул на экран докладную записку.
Так… ага. Некоторые офицеры штаба Легиона на Тироне решили, что ситуация на планете все ближе к той, что была в Сомали в десятых годах, и что было бы весьма неглупо этим воспользоваться, взять власть в основных столицах и сделать Тирон колонией… мятеж вспыхнул стихийно, без должной подготовки, поэтому правительственным войскам удалось кое-где одержать верх, однако… семь северо-восточных провинций (в общей сложности тридцать два герцогства), объединившись, признали власть короля Чтохи Блаженного (Благолепов Макар Игнатьевич, 1959 г. р., майор авиации, последнее место службы — 50-й ОСАП, должность — командир эскадрильи, уволен в запас в 1989 г. по сокращению штатов)… Определить природу воздействия т. наз. Дьявола Чихо на подчиненных пока не представилось возможным, однако результат может быть получен…
Еще одна колония. А действительно, чего мелочиться: где одна, там и две. Семь бед — один диабет. Ну елы-палы, как говорит посол Никита.
Никита. Кстати о разведке. Он обещал добыть перечень того полезного, чем можно поживиться в Большом Дворе — месте наибольшего скопления Свободных. Там постоянно функционирует огромный рынок, где продают и меняют все на свете. Но, как и положено настоящим Свободным, Никита — человек не слишком обязательный…
Напомнить.
Пискнул сигнал, замигал транспарант: «Пристегните ремни». Подошла стюардесса, забрала пустой бокал и почти пустое блюдо. Адам мельком удивился: когда ж это я успел?..
«До посадки на базе Кергелен остается двадцать две минуты», — сказал динамик неизвестно чьим голосом.
Кергелен… Полгода назад в мире о существовании этого архипелага знали разве что флотские. Ну, еще какие-нибудь ооновцы и десяток французских клерков. Вряд ли больше. Сейчас туда слетаются шесть наделенных самыми обширными полномочиями команд. На детальное знакомство друг с другом и с… ну, скажем так: с руководством.
С императором Бэром.
Черт. Почему-то испытываешь неловкость, произнося — даже про себя — этот чертов титул и это чертово имя.
Горизонт за иллюминатором стремительно светлел, и было хорошо видно, какая она круглая, эта небольшая планета.
Герцогство Большой Южный Паоот, планета Тирон.
Год 468-й династии Сайя, 15-й день лета
Наверное, они просто боялись входить в эту непроницаемую тьму. Денис был уверен, что ему ничего не померещилось — а значит, чувство полнейшей потерянности, которое охватило его в воротах, не было только нервной реакцией истощенного организма. Туннель, наполненный тьмой, словно бы вращался вокруг какой-то неопределенной — не продольной, не поперечной, не вертикальной, а какой-то четвертой — оси, и вот теперь Денис, лежа напротив ворот уже по другую их сторону, смотрел, как там, перед входом, о чем-то совещаются партизаны. Если снаружи ворота казались чем-то вроде чрезвычайно медленного водоворота черного маслянистого тумана, в самом туннеле тьма была непроницаема, словно идешь сквозь невесомую сажу, и лишь впереди горит багровая точка, то изнутри наружу все было видно прекрасно, чуть затемнено, но очень резко и контрастно, как сквозь коллиматорный прицел.
Двое самых смелых уже успокоились там, на входе, одного оттащили, другого тащить побоялись или просто не нашли — он уже вошел в туннель.
Пули, каким и положено, летели в темноте по прямой…
Все бы ничего, но патронов осталось шестьдесят семь штук, одна граната, половина небольшой успевшей подгнить с краю тыковки — и половина фляжки воды. И в придачу к этому человек, который трое суток практически не спал и проскакал по горкам и буеракам километров сто семьдесят — это если смотреть по карте.
Его могло вырубить в любой момент, уж слишком тепло и тихо было тут.
Хорошо бы найти способ закрыть этот туннель — ведь был же он закрыт до того, как Денису пришло в голову долбануть по долбаной клавише на долбаном приборе… Но быстрый осмотр помещения ничего не дал, равно как и повторные нажатия на клавишу. А на интеллектуальные усилия Денис был попросту не способен.
Место, где он оказался, напоминало ему то ли заброшенный, то ли недостроенный вокзал или аэропорт, предназначенный для людей метрового роста, причем проект его разрабатывал Эшер. Сейчас Денис находился на открытой широкой эстакаде с мягким, как ковер, пластиковым полом. Полуметровые поручни отделяли его от темного пространства обширного зала с колоннами, причем верхушки колонн никуда не упирались и ничего не поддерживали. От середины эстакады шли узкие лестницы с очень мелкими ступенями — одна вниз, в зал, а вторая — вверх, к круглой застеленной ротонде, которая, кажется, просто висела в воздухе метрах в двух над эстакадой. Позади Дениса был, похоже, вход в другой туннель, но вход закрытый; над ним горел пронзительным рубиновым цветом странно знакомый символ. Именно на этот свет и шел Денис в темноте…
В какой-то момент он догадался посмотреть на часы. Оказалось около полуночи — но то, что происходило по ту сторону туннеля, видно было отчетливо. Похоже, полупроницаемая тьма имела какие-то особые свойства.
Собственно, по ту сторону не происходило пока ничего. После двух выстрелов и двух трупов партизаны не проявляли активности и вообще старались не появляться в поле зрения. Только один раз Денис засек осторожное движение: кто-то подполз ко входу сбоку, заглянул, отпрянул; Денис не стал тратить патрон.
Так шел час за часом. А потом Денису показалось, что он слышит далекие шлепки водяных капель.
Конечно, это был бред. Во рту давно терся песок о наждак. По всему телу растекалась все более и более тяжелая и ядовитая дрянь: кровь постепенно заменяли ртутью. Часа в четыре по армейскому времени он понял, что так и останется тут лежать, если не встанет и не пойдет искать воду. Он встал, выпил глоток из фляжки (осталось еще глотка три), откусил и пожевал волокнистую мякоть тыковки (голода не было, вообще ничего не было)…
Но прежде чем пуститься на поиски, Денис соорудил в туннеле мину из последней своей гранаты и проклятого прибора — просто придавив прибором спусковую скобу гранаты и вынув чеку. Сделать нормальную растяжку никак не получилось бы: стенки туннеля гладкие и тепловатые на ощупь, как фарфор, нож их даже не царапал, а другого инструмента у него не было.
В темноте кто-нибудь запнется…
Плохо то, что снять мину будет очень трудно. А с другой стороны, подумал Денис, вряд ли понадобится это делать.
Вода капала с потолка. Нормальная чистая вода. Довольно часто: кап-кап-кап. В полу выдолбило углубление размером с розеточку для варенья. Дальше вода тянулась длинным влажным пятном к стене и там исчезала.
Под стеной лежал скелет. Скелет был в тяжелых ботинках и оранжевого цвета штанах и куртке. Он лежал на одеяле в такой позе, будто пытался край одеяла на себя натянуть, но сил уже не хватило.
Денис укрыл его.
И только потом начал пить.
При скелете обнаружился саквояж со сломанным замком. Саквояж был до краев набит странными на ощупь бумажками, в которых Денис не без труда опознал австралийские доллары. Вещь в данной точке Вселенной абсолютно бесполезная, поскольку австралийские доллары ни на что не годятся — они даже не горят. Только тут он сообразил, что оранжевый костюм — это, пожалуй, тюремная роба. Что за история закончилась здесь, на мокром полу непонятно какого вокзала?..
Из более полезного наследства нашлись: две пустые консервные банки, тряпичный сверток с солью, бухточка капронового шнура с грузилом и обломком крючка, два бинта в непромокаемых пакетах, небольшие сломанные ножницы (ими он открывал консервы, догадался Денис) — и фонарь, из тех, которые нужно как следует потрясти, и они будут целую ночь светиться гнилушечным зеленоватым светом.
Могло и этого не быть, мрачно подумал Денис.
От воды он осоловел как от пива — то есть весело, но раздуто. Надо было походить, поразмять организм. Потом он сообразил, что судьба послала ему соль не просто так, а для дела. Когда голодаешь, надо жрать хотя бы соль. И пить хотя бы кипяток. Но чтобы соорудить кипяток, нужно найти то, что горит. Чертовы австралийцы… Сомнительно, что здесь найдется какой-нибудь разбитый ящик или хотя бы метла, но почему бы не поискать?
При слабом — а с другой стороны, вполне достаточном, а главное, дармовом — свете фонаря Денис обошел этот зал — по форме напоминающий букву Е — и в конце средней палочки обнаружил ступени вниз; проход, однако же, преграждала толстая несокрушимая решетка. Бедолага покойник, похоже, пытался ее разрубить, распилить или отогнуть — на ступеньке, недалеко, но рукой чуть-чуть не достать, лежал неплохой такой нож. Вроде мачете, но не мачете: лезвие вогнутое, как у ятагана. А почему бы не достать, подумал Денис, отцепил от автомата ремень, сделал петлю, просунул руку между прутьями, завел петлю под клинок, попытался поднять… и в руке у него оказалось два ремня. Нож звякнул о ступеньку.
Ну ни фига себе, вдруг проснувшись, подумал Денис. Чтобы вот так, почти без усилия, рассечь крепчайший брезент… Ну ладно.
Он вынул шомпол и, повозившись немного, соорудил на его конце затягивающуюся петлю из капронового шнура. Подвел ее под рукоятку, осторожно затянул. Вроде бы держится… Стал поднимать — и выволок неожиданно тяжелый нож наверх. Перехватил рукой. Рукоять была шершавая и даже чуть колючая. Наверное, ножом этим полагалось орудовать, надев рукавицу.
Лезвие было матово-серым и не имело ни малейшей зазубринки. Остальная поверхность клинка оставалась нешлифованной, грубой и напоминала скорее не металл, а гранит — такого грязно-серого с прозеленью цвета.
Это было точно не тиронское изделие. И не земное.
Денис для пробы провел ножом по пруту решетки. С довольно противным звуком, но без особого усилия нож снял с прута длинную стружку.
Да. Хорошая штука, хорошая. Но надо быть осторожным.
Потом подумаем, что нам с этой находкой делать. А пока…
Пришлось повозиться, скрепляя рассеченный ремень. Неудобно ходить, держа в одной руке автомат, в другой нож, а фонарь засунув… или повесив… Хорошо, что в комплект принадлежностей автомата входило и приспособление для извлечения застрявших гильз, в просторечии именуемое козьей ножкой. С ее помощью Денис пробил дырки в ремне, а потом продел туда все тот же шнур, используя обломок крючка как иглу.
Он покончил с этим делом, съел щепотку соли, запил водой (желудок вяло брыкнулся) — и отправился продолжать разведку. В конце концов, именно на разведку его направили…
Только где ты, где ты, о радистка Кэт? «Сокол, я Незабудка…» Блин, Большой — ты же должен наконец просечь фишку! Думай, думай своей толстой премудрой башкой, думай!
Денис обошел все доступные помещения, но больше ничего интересного не обнаружил. Кто-то когда-то вынес отсюда все, что можно было поднять. Попытку проникнуть в подвал разведчик решил отложить на потом — когда (и если) проснется.
Он знал, что от голода обычно умирают во сне. Вообще-то помирать рано, по-настоящему он голодал дня четыре, но уж слишком обилен был расход энергии. Складки на животе не было никакой, тонкая сухая шкурка.
Он забрался в ротонду над эстакадой, лег так, чтобы можно было сразу начать стрелять, и уснул, велев себе проснуться или при взрыве, или через шесть часов.
«Будильник» не сработал, и Денис проспал почти сутки. За это время ничего не произошло.
Глава двенадцатая
Окрестности города Портервилль, Калифорния,
28. 07. 2015, 10 часов 00 минут
…а потом Юлька поняла, что больше не может ни черта. Это произошло почти мгновенно, просто вытащили какую-то пробку, и силы вылетели из организма, как воздух из простреленного шарика.
Она продержалась еще несколько минут — ровно до того момента, когда впереди и внизу как нельзя кстати выплыла надпись «Мотель „Надежное место“. Потом был провал, запомнился китаец в красной рубашке, а потом она каким-то чудом сумела затолкать себя под душ. Это она тоже запомнила — ледяные и жгучие струи…
И это все.
…Было прохладно и полутемно, и сидевших за пультом она видела со спины: две темные фигуры в плащах и академических шапочках. Горели маленькие лампочки в большом количестве, стрекотал самописец, а сбоку крутилось колесо, на которое из-под потолка лилась тонкая струйка воды. От колеса шла сложная система шатунов, которые встряхивали большую, но легкую бамбуковую рамку с туго натянутой на ней сеткой из черного шелка. Позади всего этого, шурша, крутились высокие, от пола до потолка, цилиндры с непонятными светящимися иероглифами. «Альфа шесть, гамма сорок девять», — сказал один из исследователей, тот, который слева, более высокий. «Понял…» — пробормотал второй — коротенький и толстый, — подкручивая барабаны настройки. Самописец застрекотал громче, из него полезла длинная бумажная лента. «Поехали», — сказал высокий. Коротышка кивнул, пробормотал почему-то по-русски: «Ну, мертвая…» — и долбанул кулаком по большой красной квадратной кнопке на пульте. Второй подбросил в воздух большую белую таблетку. Оба тут же присели на корточки и закрыли головы руками. Между шуршащими цилиндрами открылась дверца, и из нее вылетел золотой дракон! Он схватил на лету таблетку и пронесся через весь зал, оставляя за собой медленно тающие разноцветные шарики с буквами: «А», «В2 », «В6 », «В12 », «С», «Р», «Н»… Дракон исчез в темной амбразуре под потолком, а исследователи, вздохнув в унисон, уселись на своих табуретках. «Дальше, — сказал высокий. — Альфа девять, гамма пятьдесят шесть». Коротышка, кряхтя, провернул барабаны, потом ударил по кнопке. Все повторилось, разве что шариков-драже стало немного больше. «Что-то мы упускаем…» — пробормотал высокий, выбираясь из-под стола. «Давай попробуем пирожок, — сказал коротышка. — С черникой. В ней прорва каротина». Высокий почесал лоб. «Ну давай… — как-то неуверенно согласился он. — Альфа двенадцать, гамма шестьдесят три». «Поехали!» — заорал коротышка, врезав по кнопке локтем. Высокий подбросил пирожок, и вырвавшийся из дверцы дракон схватил его широко раскрытой пастью, проглотил — и захохотал. Пролетая над сеткой, он уронил в нее большое фигурное яйцо, похожее на те, что выходили из-под рук Фаберже, и тут же сквозь ячейки сетки снизу полезли десятки маленьких сияющих дракончиков…
Юлька проснулась, когда солнечный зайчик залез ей в нос, ей очень захотелось чихнуть, но не чихнулось, а просто заперло дыхание. Было тревожно, хотелось куда-то бежать; сердце неприятно, по-птичьи, трепыхалось. Разве в чернике есть каротин? — подумалось ей вдруг. Она сосредоточилась на этом чертовом каротине и не заметила, как снова уснула — но на этот раз не глубоко и не надолго, ощущая именно тот замечательный факт, что спит. И скоро, пожелав проснуться, она проснулась.
Кровать была широкая, но слишком мягкая, а то и дряблая, и Юлька чувствовала себя совершенно разбитой. Затекли руки, ноги, правый бок и даже щека. Несколько минут, пока кровообращение не пришло в норму, Юлька лежала, потягиваясь и разминая непослушное тело — и рассматривая комнату, где ей пришлось прервать бег.
Симпатичный номер. Она уже привыкла к тому, что в Америке все удобное и одинаковое, удобно-одинаковое, одинаково-удобное… Здесь было иначе: высокая, очень длинная и очень узкая, как троллейбус, комната с огромным окном во всю длинную левую стену; за окном шла галерея, или балкон, или как-то еще называется — в общем, что-то, куда, по идее, можно было бы выйти при наличии двери; но двери не было. Над окном свистел кондиционер, светлые шторы полураздвинуты, одежда валялась на полу, и чехол с винтовкой криво стоял в углу. За белой скользящей дверью, закрытой не до конца, тихо булькала вода.
Постель пахла хвоей.
Наконец Юлька сползла с кровати и поковыляла умываться…
Герцогство Большой Южный Паоот, планета Тирон.
Год 468-й династии Сайя, 16-й день лета
В период увлечения йогой (ну, был у него такой период, был; еще были занятия у-шу, философией дзен и нырянием без акваланга; много чего было) Денис однажды не ел семнадцать дней. Ведя при этом самый активный образ жизни. Когда это?.. в ноль восьмом… или девятом. Не важно. Главное — не паниковать. Есть вода, есть соль. Здесь тепло. Двадцать дней продержаться в полном сознании — можно. За двадцать дней может измениться все.
Он думал так, осторожно подстругивая «на карандаш» прутья решетки. Соблазн рубануть он тщательно преодолевал, поскольку понял, как именно бедняга австралиец — или кто он там? — утратил инструмент. Отдачей от удара ему отсушило руку, а прут, не перерубленный до конца, спружинил. Он нашел эту глубокую зарубку, когда взялся за решетку сам. Денис на всякий случай обмотал рукоять ножа шнуром и сделал петлю, чтобы захлестывать запястье — наподобие как у казачьей шашки, — но все равно иррационально опасался нож уронить. Это была его своеобразная инверсия страха высоты: он не боялся упасть сам, но боялся, что что-то выскользнет из рук и улетит вниз. Так что лучше потратить время… благо его достаточно. Более чем достаточно.
Надо было перерезать четыре прута, каждый толщиной четыре сантиметра. Восемь разрезов. На первый ушло полчаса. На второй и следующие — немного меньше.
Он заканчивал восьмой разрез, когда наверху грохнул мощный взрыв. Ударило в уши, перепонки вдавило, и все заполнил металлический звон.
Надо было взлететь на три лестничных марша, пробежать закрытую галерею, пересечь «колонный зал», снова взлететь по лестнице…
Эстакада была затянута густым едким дымом с запахом жженой резины. Что-то горело у входа в туннель. Слышны были выстрелы, но не было свиста и ударов пуль. Денис распластался на эстакаде, пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь дым, хотя это было нереально. Во всяком случае, пока ясно одно: внутрь никто не вошел.
Едва Денис подумал так, как у входа, там, где горело, послышался протяжный стон. А потом кто-то зашевелился…
Денис едва сдержал выстрел. Почему-то сдержал.
Вместо этого он пополз по эстакаде. Дым драл глотку. Пришлось закрыть глаза.
Почти на ощупь Денис нашел раненого, ухватил его за обрывки одежды и поволок за собой, подальше от ядовитого дыма.
Для чапа он был слишком легкий…
В общем, пленник был точно не чап. Потому что не бывает чапов-негров. Но одет он был по-крестьянски. И под носом его белели вислые крестьянские усы, выращивать которые надо не один год.
Еще у него не было ног. Похоже, взрывом их снесло под самые колени. Взрывом же запекло, запечатало сосуды, и обошлось почти без кровотечения. На всякий случай Денис наложил ременные жгуты — а то выбьет тромбы, и все тут будет в кровище, а на хрена? Но парень был не жилец, это точно.
Дым здесь, на эстакаде, понемногу рассеивался, уползал в сторону и вниз. Впрочем, увидеть хоть что-то сквозь трубу туннеля все еще было нельзя. А вдруг оно испортилось, подумал Денис, прибор-то ведь — в клочья. Но нет, это был просто дым, там что-то горело все сильнее и сильнее.
Ладно, будем надеяться, что пока не полезут.
Парень что-то промычал. Денис поднес к его губам флягу. Сначала вода лилась мимо, потом раненый со стоном сделал несколько глотков. На фиг я это творю, подумал Денис. Раненый открыл глаза. Они были мутные, но сквозь муть просвечивало багровое бешенство.
Глазами-углями он пристально и долго смотрел на Дениса, как бы запоминая. Из Дениса словно вынули все кости. Это был какой-то первобытный, протоплазменный ужас… Потом глаза закатились, остались только лиловые белки.
Читать бесплатно другие книги:
