Смотри на меня Кэрол Джеймс

65

Когда Джаспер вошел в комнату вместе с Клейтоном, я стоял к ним спиной и смотрел в стеклянную стену, как в зеркало. Я не повернулся к ним, ничего не сказал, просто смотрел, как они входят в комнату сквозь двойные двери. Ханна снова встала рядом и смотрела на озеро.

Джаспер с сыном остались стоять по понятной и очевидной причине: поскольку я стоял, им оставалось делать то же самое. Если бы они сели, то с психологической точки зрения оказались бы в проигрышном положении. Игра под названием «битва за власть».

Вчера вечером я не удостоил Клейтона никакого внимания. Несмотря на занимаемую должность, на фоне отца он казался слишком незначительным, больше похожим на маленького ребенка, а не на главу корпорации. Фигура отца так высоко нависала над ним, что закрывала своей тенью его всего.

Факт, что Клейтон играл роль собачки Джаспера, был чересчур очевидным. Сложно было представить, что Клейтон способен сформулировать хоть одну собственную мысль. Джаспер наверняка выжал из него всю самостоятельность много лет назад. Грустнее всего было то, что Джаспер, наверное, думал, что правильно воспитывает ребенка. Не будешь бить – избалуешь. Какая ерунда.

Сейчас же я все свое внимание переключил на Клейтона. Он нервничал и казался потерянным. Было ощущение, что отец только что хорошенько его отчитал. Он стоял, опустив голову, и смотрел на ковер. Лицо у него было белее белого, и он совершенно не знал, куда деть руки. В нем было много подавленной ярости, и с ней он тоже не знал, что делать. Ему было немного за сорок, но под давлением теперешней ситуации он выглядел гораздо старше.

Не хватало только копов. По моим часам прошло девять с половиной минут с того момента, как я позвонил Шеперду. Их машины уже должны были попасть в камеры наблюдения, когда они сворачивали в лес. То, что Джаспер и Клейтон выбрали именно этот момент, чтобы войти в комнату, означало, что полицейские будут здесь с минуты на минуту.

Напряженная тишина, висящая в комнате, достигла апогея. Время от времени что-то ее прерывало – чье-то движение, кашель, шорох рубашки о кожу, когда кто-то смотрел на часы. Четыре человека не могут сохранять полнейшую тишину, особенно если сильно стараются.

Джон Кейдж это понимал. Его пьеса «4:33» стала его самым противоречивым произведением и самым непонятым. Люди думают, что это четыре минуты тишины. Но это не так. Музыкой является шум, производимый аудиторией. Это гениальная задумка. Минимализм в своем максимуме.

Полиция прибыла через пару минут – за это время прозвучала бы почти половина произведения Кейджа. Они ворвались в комнату всей толпой. Возглавлял ее шериф Фортье, затем шел Шеперд, Баркер и, наконец, Ромеро.

Фортье направился прямо к Джасперу. Он был где-то на тридцать сантиметров ниже мэра – его брови были как раз на уровне рта Джаспера.

– Приношу вам самые глубокие и искренние извинения. Мы сейчас же покинем дом, и вы сможете вернуться к своим делам.

– Подождите минуту, – повернулся я от окна. – У нас в комнате есть вероятный убийца. Есть мотив, возможность и средства. Отвезите Клейтона в участок и допросите.

Фортье подошел ко мне. Лицо его раскраснелось, давление зашкаливало. Мы стояли лицом к лицу, и ему приходилось задирать голову, чтобы смотреть мне в глаза. Я выглядел ужасно, зато его форма была безупречна как никогда – складки ровно там, где нужно, ботинки начищены до блеска, прическа идеальна.

– Я вам сейчас скажу, что мы сделаем. Мы оставим этих уважаемых господ в покое, и я лично отвезу вас в Шривпорт и проверю, чтобы вы сели на первый же самолет.

Он повернулся к Джасперу.

– Еще раз прошу прощения. Произошло ужасное недоразумение.

Джаспер отмахнулся от него так, как будто ничего особенного не случилось и происходящее было в порядке вещей. Как будто его сына то и дело обвиняли в убийстве.

– И совершите большую ошибку, – сказал я, и Фортье с ненавистью посмотрел на меня. – Вы ведь в Игл-Крике выросли, да?

– Какое значение имеет то, что я вырос в Игл-Крике?

– Вы знали Клейтона с пеленок. А Джаспер вас знал с пеленок. Так здесь все устроено. Все обо всем знают. И тот Клейтон, которого вы знаете, не может быть замешан ни в чем подобном. Ни за что и никогда. Но ваш подход основан на допущении, что мы способны досконально узнать другого человека. А мы на самом деле не способны. Большинство из нас даже не знает, что творится в собственной голове и в сердце, не говоря уже о других людях.

– Клейтон Морган непричастен к убийству Сэма Гэллоуэя. Могу отдать голову на отсечение.

Я оглянулся и осмотрел лицо каждого из присутствующих. Джаспер и шериф Фортье готовы были взорваться. Шеперд знал, что закон на его стороне, и выглядел соответствующе. Баркер и Ромеро ждали, пока им скажут, что делать. Ханна выглядела развалиной. Комната была большая, но ее пространства не хватало для всех тех эмоций, которые искали выхода.

– Что, никому не интересно услышать, что я хочу сказать? – спросил я. – Совсем никому?

– Мне интересно, – сказала Ханна, чем заслужила испепеляющий взгляд шерифа Фортье.

Я посмотрел на Джаспера. Его слово было законом в этом городе.

– Что скажете, Джаспер? Если вы так уверены в невиновности сына, что вам терять? Я скажу свое слово, и, если окажусь неправым, вы все превращаетесь в победителей, а я в идиота. – Тут я улыбнулся. – Но что, если я прав? Что тогда? Как это отразится на вас? Я вам расскажу. Тогда окажется, что вы покрывали сына, а это плохо скажется на бизнесе. При любом раскладе Клейтону придется дать показания. Так или иначе правда выйдет на свет.

Джаспер вздохнул и покачал головой. Он еще держал себя в руках, но видно было, что он делает это из последних сил. Ладони у него были сжаты в кулаки, белые костяшки выступали на загоревшей коже.

– Вы неправы. Никак мой сын не может быть в этом замешан. Но какого черта! Давайте, выкладывайте. Скажите, что хотите, а потом проваливайте из моего дома.

– Начнем с мотива. Шантажист требует двадцать миллионов долларов, значит, мотивом могут быть деньги, правильно? – Я покачал головой. – Нет. Дело в мести. Все это просто восхитительно на самом деле. Джаспер, что для вас важнее всего в жизни? Дам подсказку – это не семья и не Игл-Крик.

Все смотрели на меня, никто не произносил ни слова. В комнате было очень тихо, но не абсолютно. Здесь был тот тип тишины, который понравился бы Джону Кейджу. Тишина, в которой сгущался мрак.

– Ответ: «Морган Холдингс». Компания – ваше наследство. Она была задолго до вашего рождения, и вы хотите, чтобы она была и после вашей смерти. И вы хотите, чтобы ею управлял кто-то из Морганов. Это для вас важно. Тот факт, что у Клейтона нет наследника, выводит вас из себя. Ваш сын, возможно, окажется замешан в убийстве, а вы все еще злитесь на то, что по дому внуки не бегают. C моей точки зрения, это очень нездоровая реакция.

Я отвел взгляд от Джаспера и повернулся ко всем остальным. На меня смотрело шесть пар глаз. Я чувствовал запах собственного пота и слабый запах крови Тэйлора. Мне придется неделю принимать душ, прежде чем он исчезнет. Может, дольше. А может, он не исчезнет никогда.

– Для тех из вас, кто не в курсе: Джасперу вчера ночью по почте пришло письмо с требованием двадцати миллионов долларов. Вот где по-настоящему оторвется Клейтон. Первый платеж – просто затравка. Задача – вовлечь в игру. И Клейтон очень точно рассчитал сумму. Она должна быть достаточно крупной, чтобы быть ощутимой для компании, но недостаточно большой, чтобы разорить ее. Ведь в таком случае у Джаспера не останется выбора – ему придется дать делу ход и привлечь ФБР. Сейчас же он планирует решить все по-тихому. Если выяснится, что его шантажируют, это нанесет вред бизнесу.

– Вы определитесь, – вставил Фортье. – Сначала вы говорите, что мотив не в деньгах, сейчас – наоборот.

– А вы невнимательно слушаете. Шантаж – это средство, способ убить компанию. Клейтон ненавидит отца, презирает его. Он хочет разрушить его, а для этого нужно разрушить то, что отец любит больше всего. Компанию. Проработайте этот вариант и увидите, что я прав. Джаспер платит, а через несколько месяцев получит новое требование. Оно уже будет поменьше – скажем, на пять миллионов. Джасперу придется продать еще какое-то количество активов и заплатить. И если порочный круг не остановить, компания будет постепенно слабеть и слабеть, пока не останется ничего. И неважно, о каких суммах речь – о миллионах или тысячах, так устроен любой шантаж. Вы раскручиваете жертву и высасываете из нее все.

Я помолчал какое-то время, чтобы сказанное дошло до всех. Все по-прежнему смотрели на меня, и в комнате было так же тихо, как в участке перед тем, как счетчик дошел до нуля. Клейтон поймал мой взгляд и быстро отвел глаза. Его волосы торчали во все стороны, потому что он постоянно их теребил, морщины стали более глубокими. Через десять или двадцать лет они превратятся в такие же борозды, которыми было покрыто обветренное лицо его отца.

– Но Джаспер не идиот, – продолжал я. – Он хитрый бизнесмен. Он наймет армию частных сыщиков, чтобы выследить шантажиста. Компетентных, самых лучших – бывших полицейских, например, бывших агентов ФБР, – лучших из тех, которых можно купить за деньги. Но только под Клейтона никто сильно копать не будет, да и зачем? Ведь Клейтон не будет пытаться разрушить собственную компанию?

Я кивнул сам себе.

– План хороший, и больше всего мне нравится, что Клейтон обставил все так, что Джаспер его еще и выгораживает. Это гениально, просто блестяще, – я усмехнулся Клейтону. – Отец серьезно вас недооценил, так ведь?

– Да вы с ума сошли! Я не имею никакого отношения к смерти Сэма, и я не шантажировал отца.

Я внимательно наблюдал за Клейтоном. Он снова лишь на секунду ловил мой взгляд и тут же отводил глаза.

– Вы прекрасно врете. Это как минимум.

– Я не вру.

– Но ведь вы ненавидите своего отца, разве нет?

Опустив голову, Клейтон прикусил губу и замолчал.

– Вот вам и мотив.

– Но где доказательства? – сказал Фортье. – Где улики? Пока все, что я слышу, – это ваши размышления.

– Кто из нас полицейский? Это ваша задача – искать улики. Моя работа – поймать убийцу Сэма Гэллоуэя, и я это сделал. – Я сложил руки так, будто собрался молиться, прижал пальцы к губам и вновь их разомкнул. – На вашем месте я бы прямо сейчас доставил Клейтона в участок и послушал, что он может сказать в свою защиту.

– Уинтер прав, сэр, – вмешался Шеперд. Он с задумчивым видом поглаживал усы. – У нас нет достаточных доказательств, чтобы предъявить обвинение Клейтону, но мотив и правда есть. Нам нужно хотя бы побеседовать с ним.

Фортье застыл, как парализованный, покачал головой и тяжело выдохнул. Казалось, вся несправедливость и беспощадность мира опустились на его плечи.

– Джаспер, мне очень-очень жаль, но мы заберем Клейтона. Но не волнуйся, мы во всем разберемся. К ужину он будет дома, я обещаю.

Шеперд дал отмашку Баркеру и Ромеро, кивнув в направлении Клейтона Моргана. Парочка направилась к нему.

– Мне очень жаль, мистер Морган, – сказал ему Баркер.

Клейтон неподвижно стоял и тряс головой из стороны в сторону.

– Я никуда не поеду.

– Я не хочу надевать вам наручники, по крайней мере, не перед всеми, но, если потребуется, мне придется это сделать.

Клейтон рассматривал свои ботинки, как будто ничего более интересного в комнате не было. И даже захватывающий вид из окна не мог с ними сравниться. За годы работы я видел множество сломленных людей. На Клейтоне просто не было лица, было такое впечатление, что жизнь поставила его на колени. И он выглядел очень виноватым.

Я подождал, пока эта троица дойдет до двери, а затем сказал:

– Подождите-ка минуту. Я передумал. Клейтон ничего не делал, он невиновен.

Шесть пар глаз тут же уставились на меня.

66

– Вот так всегда: накачай ложь нужным количеством правды, и она начинает внушать доверие. Любой поверит.

Никто ничего не говорил. Джаспер Морган и шериф Фортье уже с трудом сдерживали свою ярость, но сейчас в них уже не было столько уверенности, сколько раньше. В очках Шеперда я рассмотрел отражение собственного лица. Уголки моего рта пошли вверх и больше походили на усмешку. Это полностью отражало мое восприятие, но для нынешних обстоятельств оно не подходило. Я изменил выражение на более адекватное – серьезное, прямое, вызывающее.

– Вы ведь все помните Дэна Чоута, верно? Вечно виноватого копа, совершившего самоубийство после убийства Сэма Гэллоуэя. Хорошая была попытка достоверно замаскировать ложь. Почти все этому поверили, потому что убийца сделал отличную ставку на Чоута. В нем сошлось все – несчастливое детство, властная мать, классическая история.

Я замолчал и покачал головой.

– К сожалению, вся конструкция стояла на зыбучих песках. Когда врешь, нужно продумывать все детали. Убийца прокололся с предсмертной запиской. Если ты решил покончить с собой, то есть совершить самый важный поступок в своей несчастной жизни, ты пишешь записку, чтобы объяснить людям, почему ты это делаешь. А если ты не хочешь ничего объяснять, то записку ты не пишешь. Вот так все просто. Затем, если ты сел писать записку, думаешь, сразу найдутся слова? Нет. Ты будешь писать и переписывать снова и снова. Ты все мусорное ведро забьешь неудачными попытками. Но не Чоут. Он написал свою записку на первом же листке блокнота. Прямо сразу у него все идеально получилось!

Я закончил говорить и улыбнулся. В комнате было так тихо, что, если бы сейчас упала иголка, это было бы все равно что звон колоколов.

– Это была ошибка номер один. Ошибка номер два – содержание записки. Никто не станет оставлять записку из одного слова. Никто. Это бессмысленно, как кофе без кофеина. После всех своих сомнений и раздумий Чоут смог придумать только «извините». Извините за что? Извините кто? Как я уже сказал, смысл записки – объяснить, почему ты себя убиваешь, оправдать этот поступок. Придать какой-то смысл своему существованию.

– Да что же это за чертовщина? – взревел Джаспер. – Почему я должен слушать этот бред? Кто-нибудь, выведите этого идиота отсюда.

Джаспер наконец-то обрел голос. Не сразу у него это получилось, но в конце концов он смог. Он смотрел на меня так, будто был готов застрелить на месте.

Я поднял руки, словно сдаваясь ему на милость.

– Ну а вы сейчас должны быть самым счастливым человеком на земле. Ваш сын невиновен, в тюрьме ему не сидеть. Он сможет позаботиться о компании после вашей смерти. Да, он вас ненавидит, но, по крайней мере, он не пытался вас уничтожить. Хотя таких планов и быть не могло. Мы оба знаем, что на это у него не хватило бы решимости. Вы ее всю выбили из него еще в детсадовском возрасте.

Джаспер повернулся к Фортье, сжав кулаки что было сил. Казалось, ему срочно нужно кого-то или что-то ударить. Неважно что. У меня было четкое ощущение, что меня он бы с особой радостью использовал в качестве боксерской груши.

– Уберите его из моего дома. Я ясно выражаюсь?

Баркер и Ромеро отвернулись от Клейтона и направились ко мне. Баркер потянулся за пистолетом, Ромеро – за наручниками. Я выставил руку вперед, чтобы их остановить, но они продолжали идти.

– Прежде чем вы меня вышвырнете, мне нужно сказать последнее. Почти все вы купились на эту историю про Клейтона, который шантажировал Джаспера, но это вымышленная история от начала до конца, как и суицид Дэна Чоута. Разве никто не хочет узнать почему?

– Вышвырните его, – закричал Фортье. Шериф был в такой же ярости, как и Джаспер.

– Потому что убийца – коп.

Теперь я внимательно следил за Джаспером. В эту секунду только его реакция имела значение. Баркер и Ромеро встали как вкопанные и смотрели по сторонам, ожидая указаний.

– Ладно, хватит, – сказал Шеперд. – Ты начинаешь хвататься за все, что попало. Никак он не может быть полицейским.

Я подошел к Шеперду и остановился прямо перед ним. Мы стояли настолько близко, что почти касались носами. Я чувствовал запах его лосьона после бритья. Я нарушал его личное пространство, но он не отступал.

– Ты ведь без вопросов принял версию про то, что убийца – Чоут. Но вышло так, что это был не он, но это не значит, что другой полицейский не стоит за этим. Ты, например.

Шеперд засмеялся и замотал головой.

– Я же говорю – ты хватаешься за все подряд.

– Зато появляется объяснение, почему Тэйлор оказался в больнице. А я все никак не мог этого понять. В целом ответ на вопрос «почему» очень четкий. Тебе нужно было отвлечься. Но, учитывая габариты Тэйлора, сложнее ответить на вопрос «как». Если бы Баркер, Ромеро или еще кто-то попытались на него напасть, он бы их уложил в больницу на пару недель. Ведь он как раз и ожидал подобных выпадов, – улыбнулся я Шеперду. – Но ты – другое дело. Ты мог застать его врасплох. Твое имя было одним из первых в нашем списке подозреваемых и одним из первых, которое мы зачеркнули. Итак, как же тебе это удалось?

– Если это следующая твоя постановка, то это не смешно.

Мы были примерно одного роста. Сначала я смотрел ему в глаза, а потом стал смотреть на свое отражение в его очках, сместив фокус. Я подождал какое-то время, на случай, если он захочет что-то ответить, но он просто стоял и смотрел, сжав губы.

– Хорошо, я скажу, как тебе это удалось. Ты улучил момент, когда все будут заняты, и попросил Тэйлора принести что-то из багажника. Он ушел, ты вышел за ним, как будто тебе понадобилось что-то еще. Ты улыбался, забалтывал его, всячески отвлекал. Подойдя к нему вплотную, ты вколол ему транквилизатор – такой сильный, который и слона бы повалил, – и пихнул его в багажник. Потом ты доехал до хранилища, припарковался как можно ближе к двери и втащил его внутрь. Там избил его до полусмерти и вернулся на место преступления еще до того, как тебя хватились.

– У тебя слишком живое воображение, Уинтер.

На это я рассмеялся и увидел яркую вспышку злости за его очками. Она вспыхнула и потухла, но я ее заметил. И для меня она была все равно что чистосердечное признание.

– И это неправильный ответ. Если человека в твоем ранге обвинили в чем-то подобном, он сопротивлялся бы гораздо активнее. Однозначно заявил бы, что ничего подобного не делал. Кричал бы со всех трибун.

– Какой у меня мотив?

Я отошел на шаг и повернулся к Джасперу.

– Хороший вопрос. Так какой у него мотив, Джаспер?

– А мне-то откуда знать?

– Потому что вашей первой реакцией стал взгляд на Шеперда. Хотя он должен быть только третьим в списке. Клейтон – первый, потом шериф Фортье, потому что он самый главный полицейский в этой комнате, и только потом – Шеперд, как второй по старшинству. Но вы сразу же посмотрели на Шеперда, миновав остальных. Почему?

Я взглянул на Шеперда, а потом на Джаспера. И снова на Шеперда, и снова на Джаспера. Сравнивал и фиксировал отличия. Затем я посмотрел на Клейтона, а потом вернулся к Шеперду.

– Глаза! Доминантный ген – в них. Очки и усы – умный ход, кстати. Они отвлекают внимание от глаз.

– О чем он говорит? – спросил Клейтон.

– Познакомься со своим сводным братом.

Клейтон вытаращил на меня глаза так, будто я только что объявил Шеперда реинкарнацией Элвиса Пресли. У него было тупое выражение лица, рот открывался и закрывался, как будто бы все слова застряли в горле.

– Бред, – сказал Шеперд и кивнул Баркеру. – Вышвырни его отсюда.

– Все нормально, я сам уйду. Только пусть Джаспер скажет, что я неправ. – Теперь была очередь Шеперда испепелять меня взглядом. Я смотрел на Джаспера. – Пожалуйста, сцена ваша.

Джаспер медленно подошел к Шеперду и остановился перед ним. Когда они вот так встали рядом, их сходство бросалось в глаза как никогда: форма носа, скулы, рост. Волосы Джаспера были такими же белыми, как и мои. Шеперд тоже двигался в этом направлении.

– Почему? – спросил Джаспер.

Повисла напряженная тишина. Шеперд смотрел на Джаспера, Джаспер смотрел на Шеперда, а все остальные смотрели на них, ожидая сами не зная чего. Шеперд засмеялся, выведя всех из транса. Смех получился сухой, колючий и совершенно не веселый.

– Ты и правда не понимаешь?

– Нет, но хочу понять. Мне нужно понять.

Шеперд вздохнул и покачал головой так, будто не верил, что ему придется объяснять настолько очевидные вещи.

– У Сэма был огромный дом в «МакАртур-Хайтс» и «феррари», и все это купил ему ты. Ты ему даже жену купил. Такой неудачник, как Сэм, не будь у него твоих денег, никогда не смог бы позволить себе такую женщину. Теперь Клейтон – он получит все, когда ты умрешь. А мне что останется?

– Я всегда следил, чтобы у тебя все было хорошо. Ты хотел стать следующим шерифом. И я бы этого добился.

– Ты все еще не понимаешь, – фыркнул Шеперд и недовольно замотал головой. – Я хочу и «феррари», и «Гольфстрим», и большой дом, но, даже будучи твоим сыном, я не смогу получить к этому доступ. Откуда у полицейского может быть «феррари»? Что я отвечу людям, когда меня спросят, откуда у меня это все?

Джаспер выпучил глаза от изумления:

– Так это все из-за денег?

Шеперд снова покачал головой и фыркнул.

– Ну конечно, это все из-за денег. Если покопаться, то все в мире всегда из-за денег.

– Тебе надо было сказать, я бы дал тебе денег.

– Ты все никак не можешь понять. Что я скажу, когда начнут задавать вопросы? Что я выиграл в лотерею? Ты мог бы признать, что я твой сын, но это невозможно, потому что тогда тебе пришлось бы признать факт наличия отношений с моей матерью. А это невозможно, потому что наличие ребенка от официантки повредит твоему имиджу, так ведь? Как бы в гольф-клубе на тебя стали смотреть?

– Я всегда следил, чтобы твоя мать ни в чем не нуждалась.

– Нет, ты покупал ее молчание. Это большая разница.

– Позвольте быстрый вопрос, – вставил я, и они оба удивленно повернулись ко мне. Они настолько были поглощены собственными переживаниями, что забыли о том, что в комнате были другие люди. – Ваша мать умерла? Я правильно понимаю, что это произошло недавно?

– В прошлом месяце, – сказал Шеперд. – Только какое отношение это, черт возьми, имеет к этому всему?

Я кивнул, потому что сложил еще один кусочек пазла.

– Все сходится. Если уж ты сходишь с ума и поджигаешь сводного брата только потому, что у него машина лучше, значит, что-то должно было сыграть роль последней капли, пускового крючка. И тяжелая утрата, потеря близкого – на первых местах в списке таких стимулов.

Шеперд, весь раскрасневшийся, смотрел на меня безумными глазами. Было похоже на то, что он хотел убить меня, и я понял, что непроизвольно пересек черту. Затем его лицо немного расслабилось, но следующая перемена только все усугубила. В один момент его лицо перекосилось от ярости, а в следующий оно стало абсолютно спокойным. Я вспомнил, что видел такое же лицо в каком-то старом документальном фильме, когда работал в ФБР. Оно принадлежало летчику-камикадзе за секунду до взрыва.

Пока я сообразил, что сейчас случится, Шеперд уже достал свой «глок». Я пошел к нему, не имея ни малейшего понятия, что буду делать, когда дойду. В Куантико меня пытались учить навыкам самообороны и рукопашного боя, но безуспешно.

Но не успел я пройти и полпути, как все кончилось. Первая пуля попала Джасперу в грудь, а вторая снесла затылок.

67

Шеперд тут же перевел пистолет на меня, и я встал как вкопанный. Он вытянул свободную руку, схватил меня за рубашку, развернул и притянул к себе. Пистолет уперся мне в правый висок, и я почувствовал его горячее дуло на своей коже. Сам же Шеперд спрятался за меня, чтобы использовать мое тело в качестве щита. Мы стояли у самого панорамного окна, так близко, что Шеперд, наверное, облокачивался на стекло.

Послышался звук торопливых шагов, и в комнату вбежали Смитсон и его напарник. Пистолеты были уже у них в руках, и они размахивали ими во всех направлениях. Они явно огорчились, увидев, что неверно оценили Шеперда, но вместе с тем их глаза горели решимостью исправить ошибку. Баркер и Ромеро с потерянными лицами тоже полезли за своими пистолетами.

Боковым зрением я видел Ханну. Она стояла, широко раскрыв глаза и рот. Джаспер лежал слева от меня, и из него прямо на дорогой светло-серый ковер вытекала кровь. На сером фоне кровь казалась черной. У среднестатистического человека около четырех литров крови. Пока она внутри, все хорошо и чистенько, но когда она начинает вытекать, грязи очень много.

Запах смерти наполнил комнату. Смерть – великий уравнитель. Неважно, кем ты был – бездомным с разными ботинками или одним из самых богатых людей на планете, в смерти достоинства мало.

Шеперд еще сильнее прижал пистолет к моему виску. Левой рукой он придавил мне шею, ограничив ход крови по сонной артерии и перекрыв доступ кислорода к легким. Я почувствовал необычную легкость, как будто я мог взлететь. Ноги меня не слушались, в глазах темнело, и я понял, что вскоре потеряю сознание.

Я не стал биться и вырываться. Это привело бы к лишнему расходу дефицитного кислорода. Это было нелегко. Мне хотелось бежать, вырываться, но я все еще сохранял здравомыслие и понимал, что это ни к чему не приведет. Я смотрел на Смитсона. Он водил пистолетом из стороны в сторону, выискивая прямую траекторию. На его лице не было ни единой эмоции. Если он и был расстроен, то ничем этого не выдавал.

– Стреляй в него, – сказал я Смитсону. Я говорил еле слышно, рука Шеперда забирала у меня все силы.

Шеперд тут же еще сильнее прижал дуло мне к виску. Было ощущение, что он проталкивает пистолет мне в мозг.

– Если он это сделает, ты умрешь. Ты разве этого хочешь?

– Стреляй в него, – снова зашипел я.

Это было все, на что я был способен, и даже эти три слова забрали слишком много сил. Мне было что сказать, я мог бы выговорить себе свободу, но теперь эти речи были заперты у меня в горле и в голове. Если бы было время, я бы разрулил эту ситуацию. Всегда есть какой-то выход, и я бы его нашел. Но мой мозг соображал все медленнее, и я больше не мог поддерживать мыслительную деятельность. И зрение тоже стало отказывать. Все стало расплывчатым. Я только примерно представлял, где находится Смитсон, а где – Ханна.

В глазах становилось все темнее и темнее. В любую секунду мой внутренний экран мог стать черным, и это будет означать конец. С этим миром меня связывала тончайшая ниточка, и, когда она порвется, я проплыву сквозь стекло, меня подхватит вода, и я так и буду в ней лежать.

Внезапно слева что-то вспыхнуло. Все. Это был момент, когда свет окончательно погас. Один выстрел. И резкий звук разбивающегося стекла.

Ниточка порвалась, и я плыл по воздуху. Где-то вдалеке я слышал звук моцартовского кларнета и успел даже подумать, что, может, я смогу наконец разгадать его загадку.

Одна за другой все лампочки погасли, и я остался в кромешной темноте.

68

Я стоял у здания больницы, задрав голову к солнцу и наслаждаясь моментом. После того, как посмотришь в глаза смерти, некоторое время живешь с обостренными чувствами, тебе открывается магия окружающего мира. Звуки, запахи, виды, вкусы, прикосновения – все становится более живым и ярким, чем обычно.

Долго это не длится – пару дней или, максимум, неделю. Постепенно ты опускаешься на землю и понимаешь, что ты лишь один из семи миллиардов и, как и все, просто живешь день за днем.

Ничто не длится вечно – все течет и изменяется. Все мы знаем, что земля крутится, и я это принимаю тоже. Но сейчас я наслаждался прикосновением солнца к моей коже и звуками симфонии, состоящей из шума окружающего мира. Я с наслаждением вдыхал простые и понятные запахи горячего летнего дня.

Ведь я и правда подумал, что умер.

С того момента прошло двадцать четыре часа. У меня были целые сутки, чтобы понять, что произошло, взглянуть на ситуацию со стороны, и почти все уже было мне понятно.

Жизнь мне спасла Ханна. Это она была той вспышкой, которую я успел заметить перед тем, как потерял сознание. Она набросилась на Шеперда, сбила его с ног, открыв тем самым Смитсону линию видимости для выстрела. Пуля четко прошла сквозь череп Шеперда и разбила окно, через которое мы втроем вывалились прямо в озеро.

Когда меня, кашляющего и отплевывающегося, вытащили из воды, я уже пришел в сознание. Каким-то чудом на мне не было ни единой царапины. Только болело горло в том месте, где его сжимал Шеперд, и на виске был небольшой ожог от огненного дула «глока». Никаких других повреждений не было. Ханне повезло меньше. Она порезалась о разбитое стекло, и ей накладывали швы. Если бы я мог взять ее раны на себя, то с готовностью бы это сделал. Она была героиней. Тэйлор мог ею гордиться.

Я вошел в больницу. В заднем кармане джинсов у меня лежал чек на сто тысяч долларов на имя Ханны. К сожалению, мне пришлось выписывать его со своего собственного счета. Джаспер уже не мог подписать ничего, а Клейтон повел себя как подлец. Он обвинил меня в смерти отца и отказался платить.

Мне эти расходы по карману. У меня есть акции и облигации, зарабатываю я хорошо, а трачу очень мало. Ежедневные расходы – отель, обеды, виски – оплачивают те, на кого я работаю. Ипотека на дом выплачена, а поскольку в Вирджинии я не был уже давно, коммунальные платежи стремятся к нулю. Какая-то символическая сумма идет на оплату электричества, потому что в доме включены часы, дабы отпугнуть грабителей. И я плачу охранному агентству, которое время от времени приезжает, чтобы убедиться в сохранности моей собственности, и клининговой компании, которая раз в месяц приводит в порядок мою лужайку. Вот и все. Единственное, что я покупаю, – сигареты.

Лифт остановился на третьем этаже, и я вышел в ярко освещенный коридор, наполненный запахами и звуками больницы. Мне навстречу шла чернокожая пара. Им было около пятидесяти, они были высокими и стройными. Женщина, увидев меня, улыбнулась. На ней была яркая одежда в красно-желтых тонах и большой серебряный крест на шее. Она протянула руку для пожатия, а потом взяла мою руку в свои. Они были теплые и мягкие. От нее шел еле уловимый аромат лаванды.

– Очень приятно познакомиться с вами. Тэйлор столько о вас рассказывал. Меня зовут Роза. А это Малкольм, – улыбнулась она, повернув голову к мужу.

– Приятно с вами познакомиться. Как он?

– Лучше, – Роза все еще держала мою руку, словно не желая отпускать. – Спасибо вам за то, что спасли жизнь моему сыну.

Роза еще раз улыбнулась мне, прежде чем отпустить мою руку и передать ее Малкольму. Он был почти таких же размеров, как и сын, – может, на пару сантиметров ниже. В его лице я рассмотрел то, каким со временем станет Тэйлор. Приятное лицо, в котором отражалась сила, гордость, целостность. Моя рука утонула в его ладони – грубой и шершавой от десятилетий тяжелого ручного труда.

– Спасибо вам, – сказал он.

Я не знал, что сказать и куда смотреть. Я тяжело переношу похвалу, а эта похвала была еще и незаслуженной. Если бы я лучше разобрался в ситуации, Тэйлор сейчас не был бы в больнице. Его родители благодарили меня, вместо того чтобы гнать с глаз долой.

– Он не спит?

– Он просыпается и засыпает, – сказала Роза. – Но когда мы уходили, он не спал, и я уверена, что он будет очень рад вас видеть.

Мы попрощались, и они пошли в сторону лифтов. Я прошел пару шагов и внезапно остановился. До меня только что дошло, что сказала Роза. Если бы я не был так взволнован, я бы обратил внимание сразу. Я побежал к лифтам и еле успел, потому что подошел лифт и как раз открывались двери.

– Роза, – крикнул я.

– Все в порядке? – обернулась она.

– Да, все хорошо. Вы только что назвали своего сына Тэйлором.

Она озадаченно посмотрела на меня.

– Так его зовут, как же еще мне его называть?

– Нет, вы не поняли. Вы его мать. Матери зовут детей не по фамилии, а по имени. И обычно без сокращений, всегда полным именем – Роберт, а не Роб, Майкл, а не Майк. Мне кажется, даже в Конституции это как-то отражено.

Она понимающе кивнула и улыбнулась.

– Его зовут Тэйлор.

Теперь уже я был озадачен.