Заставь меня влюбиться Сокол Лена

1

Все началось обычным весенним днем.

Я проспала. Открыла глаза, еще даже не догадываясь ни о чем, лениво потянулась и вдруг поежилась от холода. Апрельский ветерок ворвался в форточку, заставив трепетать тонкие розовые занавески и принеся с улицы прохладу с запахами талого снега, прелой травы и свежей выпечки.

Выпечки? Какого черта?!

Булочная на первом этаже нашего дома открывалась в восемь утра. Часам к девяти запах булочек с корицей, пышной сдобы и ржаного каравая с тмином обычно добирался до моих окон. Я подскочила на постели, пытаясь разлепить глаза. Дотянулась до мобильника. Тот лежал на краю тумбочки и не подавал признаков жизни. Зарядного устройства, которое подключала вчера вечером, тоже нигде не было видно.

Так и оказалось – телефон сдох.

Я упрямо таращилась в темный экран, пытаясь разглядеть цифры, которых там и не должно было быть. Аппарат был выключен. Сел, отрубился еще вчера. И, кажется, я знала, кого нужно было за это благодарить: братца-кролика – точнее просто братца, мирно храпящего за стенкой.

Соскочив с кровати, запрыгнула в старые рваные джинсы, неуклюже натянула любимый свитшот с изображением ребят из «Chromeo» и пулей понеслась в мамину комнату. Большие часы на комоде показывали половину десятого. Половину, мать его, десятого…

– Нет! Нет! Нет! – вырвалось с досады.

Шучу. Просто одно «нет» и пара крепких ругательств. Я ж вам не хрупкая героиня любовного романа. Но о моем искусном владении нецензурной лексикой знает лишь брат – все крепкие словечки обычно предназначаются ему. И заслуженно: он балбес, каких еще поискать.

Как я его терплю? Мне просто некуда деваться. Живем на одной территории, да и люблю я его – чего тут скрывать. Мы, как-никак близнецы. Ну, то есть двойняшки.

Но то, что он забрал вчера мое зарядное без спроса, лишив и средства связи, и будильника, не прощу. Зря, что ли, корпела над учебниками до двух ночи? Готовилась к такому важному зачету. А он, тупица, все испортил очередным своим глупым разгильдяйским поступком.

– Ну, и гад же ты, Пашка! – громко выкрикнула я, пнув дверь в его комнату.

– Отвали, сурикат. – Буркнул брательник, перевернувшись с боку на бок.

И накрылся одеялом с головой.

– Сейчас ты у меня за все ответишь! – Хлопнула дверью я и побежала собираться.

Ненавижу это прозвище. Обидное и жалкое. Прилипло ко мне в университете в прошлом году. Почему сурикат? Нет, не потому, что я, сложа лапки, вечно осматривалась в поисках опасности, словно маленький зверек.

Все из-за фамилии – Сурикова.

Нормальная фамилия, скажете вы, и только извращенцу могло прийти в голову придумать такое производное от него как сурикат. Но, к сожалению, у меня в группе учатся одни недоумки, которым нечем больше заняться, кроме как выдумывать прозвища и дразнить изгоев. Хотя нет, я не изгой, я – невидимка.

И до сих пор не стала объектом их издевательств только потому, что веду себя неприметно. Ботаники, неформалы – всем достается от кучки задавак, считающих себя элитой нашего универа. Но меня они пока не трогали. У нас с ними, вроде как, негласный договор: я делаю вид, что их не существует, они не замечают меня, и все довольны.

Когда все это началось? Пожалуй, еще на первом курсе.

Не сказать, чтобы тогда это меня сильно беспокоило. В школе я ладила со всем классом, врагов у меня не было, а в друзьях числилось несколько довольно приятных девочек. Ну, и брат. Мы с ним всегда были «не разлей вода», и с таким другом никогда не приходилось скучать. Жаль, что он назло маме после школы поступил в экономический колледж – в моем универе такой парень точно бы не пропал. И мне не дал бы превратиться в серую тень, которой я стала.

Помню свой первый день в университете, как сейчас. Совершенно неожиданным было оказаться вдруг на первом занятии, окруженной двумя десятками пар незнакомых глаз, встревоженных так же, как и я, от того, что оказались чужими в незнакомом месте. Все было новым, непонятным, но ужасно интересным.

Время шло, мы привыкали, втягивались в учебу. Мои одногруппники приглядывались друг к другу и находили точки соприкосновения. Вскоре образовались союзы по интересам, большие веселые компании и скромные междусобойчики. И как-то этот момент, видимо, прошел мимо меня – потому что в один прекрасный день я вдруг обнаружила, что не принадлежу ни к одной касте из вновь образованных.

Несколько ботаников, сбившихся в кучку, еще как-то более-менее общались со мной, могли перекинуться парой слов, но только по делу: все же, я числилась не самой тупой и даже могла подсказать им что-нибудь дельное. А вот неформалы огрызались – оказавшись в меньшинстве, они использовали агрессию, как самый эффективный способ защиты: не трогай нас – не тронем и тебя.

Середнячки же тянулись к «звездам» – так я называла компанию Костыля. Детки вполне обеспеченных родителей, посещающие пары только ради ежедневной тусовки и общения. Не богатенькие моральные уроды, а просто уроды (по версии моего личного хит-парада отмороженных). Хамоватые, невоспитанные, зато с раздутым до небес самомнением. Еще бы – отпрыски уважаемых в городе людей, и потому избалованные, сытые и дорого одетые.

Почему их «альфу» все звали Костылем? Все просто. Этот дебил год назад умудрился на спор с Лысым выпрыгнуть из окна аудитории и сломал ногу (говорю же, недоумок). Две недели на растяжке, долгие месяцы реабилитации, и приросшие, казалось, почти намертво к подмышкам костыли. Кость со временем заросла, а прозвище осталось.

А почему Лысый? Потому, что это тип пришел на первый курс с густой шапкой кучерявых волос, из-под которых не видно было даже его черных глаз. Смуглый, рослый, с ровным прямым носом – вылитый жгучий итальянец, он сразил всех наповал и своей внешностью, и прической. А прозвище – от противного, чтобы смешнее воспринималось. Видимо, по той же логике, по которой маленьких собачек кличут Гром или Цербер.

Самые красивые девочки, хорошо одетые мальчики – все они сразу потянулись друг к другу невидимым магнитом. А я вот это разделение на могучие кучки проспала и осталась одна. Ну, а позже просто привыкла.

Приходила, садилась тихонько на последний ряд и ныряла с головой в конспекты. Это стало моим способом медитации – записывать все, что говорили преподаватели. Слово в слово, точно стенографистка. Так можно было не отвлекаться на косые взгляды и недобрые перешептывания.

Сидишь себе, пишешь, никого не замечаешь вокруг. Переменка? Можно отдохнуть и порисовать. Громко, конечно, сказано «порисовать». Так, почиркать на полях или в блокноте. Пару забавных рожиц одногруппников, перевод песни для брата (чтобы он знал, о чем напевает под веселое треньканье на гитаре), и, разумеется, сердечки.

А как вы думали? Я же девочка. И все девчонки в моем возрасте мечтают о вполне себе взрослой любви. С прогулками вечером по темной аллее, обязательно за ручку и…как там в книжках? Ах, да, с поцелуями.

Схватив в охапку сонного Крыся, посмевшего недовольно мяукнуть, я сунула его Пашке под одеяло. «Так ему!» Эффекта ждать пришлось недолго: голые пятки брата нервно задергались, затем из-под одеяла послышалось сонное мычанье.

– Машка! – Его охрипший голос казался крайне раздраженным, что не могло меня не радовать. – Вот ты стерва…

– Я такая, да, – довольно хрюкнула я, натягивая носки.

– Крысь! – А это уже негодяю-коту, царапающему не в меру волосатые икры брательника. – Брысь! Иди уже отсюда, иди. Ы-ы-ы! Ма-а-аш, ну убери его?!

– И тебе доброго дня, Суриков!

Закрыла за собой дверь – так, чтобы кот не смог выбраться из комнаты и поддержал Пашкино пробуждение протяжным мяуканьем. Таким, как только он один умеет: громким, заунывным, максимально раздражающим. Усмехнулась и побежала к двери. Один мимолетный взгляд в зеркало. «Оп! Стоять. Это что, я вот так собралась выйти в люди? Е-мое…»

Поработала пятерней, пытаясь унять непокорный каштановый бунт на голове, и уныло вздохнула. Ничего не поделаешь, а мне с этим еще жить. Пара завершающих и вполне бесполезных штрихов расческой, цветная (да, детская, ну и что?) заколка. И хитрая улыбка.

Проскользнула в любимые кеды, подогнула джинсы немного (так – для красоты), сняла с вешалки любимое кашемировое пальто нежно-кремового оттенка, на которое старательно копила несколько месяцев. Надела и закинула сумку на плечо. «Все равно чего-то не хватает». Напялила очки с круглыми стеклами персикового цвета.

Вот, теперь красотка. Никогда в таком прикиде не появлялась в универе. Так меня, пожалуй, и заметят.

Хотя, оно мне надо? По фигу, вообще. Просто по ба-ра-ба-ну.

Можно идти. Закрыла дверь. Громко (мвуааахаххахаха!) и достаточно звонко – чтобы окончательно разбудить старшего (всего-то на пятнадцать минуточек) братца-лоботряса. А затем торопливо поскакала вниз через две ступеньки, усиленно пытаясь сообразить, почему волосы одного и того же цвета и качества отлично смотрелись на голове парня по фамилии Суриков и совершенно нелепо торчали в разные стороны у меня. Шутница-природа, будь она неладна, и тут подвела!

«Сколько там у меня? Полчаса?» Поглядела на часы. Нет, уже двадцать минут осталось. «Проклятие!» В другой раз обязательно прошлась бы пешком, тщательно вымесив кедами весеннюю грязь. Но не сейчас. Пожалуй, стоит воспользоваться общественным транспортом. Вон, кстати, маршрутный автобус вырулил из-за угла. О-очень кстати! Стой, стой!

Водитель притормозил и открыл двери, словно приглашая меня заскочить на ходу.

– В своем уме? – Всплеснула руками, еле сдерживаясь, чтобы не показать ему в стекло неприличный жест. – Давай по-человечьи останавливайся!

«Тц-тц-тц». Старая развалюха, которой давно пора на свалку, со скрежетом проехала еще пару метров и замерла на остановке.

– Другое дело, – проворчала я, запрыгивая внутрь.

Оплатила проезд картой и ухватилась за поручень. Теперь успею к началу зачета по грамматике перевода. А он очень важен для меня, ведь его преподает сам Станислав Вячеславович. Мой Стас…

Нет-нет, конечно, педагог не догадывался, что он «мой». И что его как-то там зовут, пусть даже очень ласково, вроде Стас или Стасик. Но для меня он стал настоящим предметом обожания буквально с первого дня, стоило мне только его увидеть. Спутанные волосы, мягкие и кудрявые, совсем, как у моего брата. Светло-русые, намеревающиеся захватить весь мир и густыми прядями спадающие на лицо. Глаза – грустные, серьезные, большие и темно-зеленые. Такие темные, что кажутся почти карими, но стоит посмотреть на них на солнце, и они загораются тысячами зеленых отблесков, сливающихся из маленьких искр в крупные яркие изумруды.

Высокий, всегда скромно, но со вкусом одетый, и что немаловажно, привлекательный мужчина лет сорока с хвостиком. Скажете, староват? Нет, совершенно. Гораздо больше удручал тот факт, что ему не положено заводить близких отношений со студентами. Но и повод для радости был – мне оставалось учиться всего-ничего, два года с небольшим. Главное, обратить на себя внимание, заинтересовать, а в этом направлении я уже немного продвинулась.

Еще на втором курсе, чтобы не отставать от других студентов, я начала читать неадаптированную литературу. Прочла в оригинале «Европейцев» Генри Джеймса (чуть тогда мозг не вывихнула, но осилила). Очевидность прогресса моих языковых навыков заставила меня продолжать эксперимент, подбирая для чтения все новые и новые произведения в нашей библиотеке. Слушала много музыки и аудио-спектаклей и привыкала к особенностям произношения и отличиям в британском и американском английском, пока вдруг не решила резко сменить тактику.

А что, подумала я, если попробовать поразить Стаса не своими успехами, а наоборот – попросить помощи? Смелый ведь ход? И тогда по моей просьбе мама договорилась о двух часах в неделю дополнительных занятий. Индивидуальных. Для меня одной. У нас дома.

Стасик приходил по средам и пятницам вечером. Вот уже два месяца. Мы садились за стол в гостиной – на расстоянии полуметра друг от друга. Опасно близко. Так близко, что сердце гулко отдавалось в ушах от каждого случайного соприкосновения рукавами. Я закусывала до боли губу, боясь, что он услышит. Но он продолжал монотонно объяснять материал, который был для меня проще пареной репы. Ловя глазами каждое движение его губ, я слушала и наслаждалась этой близостью.

Иногда, когда запах его парфюма ударял в голову, мне хотелось поцеловать Стаса и посмотреть на его реакцию.

Вот наши взгляды встречаются. Искра, словно от спички. Еще несколько секунд на раздумье и долгожданное встречное движение.

Мммм…. С каждым разом это видение становилось все реальнее и, казалось, вот-вот желанное произойдет наяву, а не в моих глупых мечтах. Но, как всегда, заходила мама со своим традиционным «я только поставлю вам чаю и уйду» и все обламывала, отдаляя меня от моей цели и мужчины-мечты все дальше и дальше.

Разумеется, оплачивала я эти занятия из своего кармана. Маме и так было тяжело: на ее шее висели мы с братом, квартплата, кредит подонка-отца, бросившего нас еще в детстве, и сам подонок-отец. Да-да, вы не ослышались. Узнав, что этот тип болен (черт знает чем – мне все равно, но лучше бы он поскорее загнулся от этой дряни), мама решила ему помогать и теперь навещает несколько раз в неделю уже в течение пары лет.

Из-за этого у нее с Пашкой постоянно конфликты: брат громыхает своими вечеринками, шокирует татуировками, пирсингом, сигаретами и странного вида девахами, которых пачками тащит к нам в квартиру. А я держусь ровно и стараюсь не расстраивать родительницу еще больше. Молчу про учебу, проблемы, подрабатываю переводами, батрачу в свободное время в местной забегаловке и стараюсь не злить. Одного стихийного бедствия на семью, пожалуй, будет достаточно.

2

Удобнее устроившись на сидении напротив выхода, я облегченно выдохнула и уставилась в окно. Через пару минут в голову пришла идея полистать конспекты, пока эта развалюха медленно ползет в сторону универа. Сняв очки, я запустила руку в сумку, где приятно шелестели исписанные мною тетрадки – зеленые, желтые, красные. Мои богатства, мои верные спутники.

И в этот же момент автобус подскочил на кочке, резко вытряхнув из меня последние остатки сна, а затем стал сбавлять ход перед следующей остановкой. Отпустив конспекты, я покосилась на водителя. Если бы не такой чудесный весенний день, точно послала бы ему мысленно пару крепких ругательств.

Повернулась к окну. Солнышко пробивалось сквозь мутные стекла автобуса невероятно прозрачными, яркими лучами, растекающимися по салону, словно медовая акварель. Их блики вспыхивали, отражаясь в хромированных поручнях и даже в моих часах, и рассыпались на десятки солнечных зайчиков на сидении и под ногами. Красота!

Обожаю весну. Природа просыпается, согревает своим свежим дыханием, радует первыми цветами, звонкими ручейками. И даже музыка в наушниках звучит веселее, заставляя шагать вприпрыжку.

«Тц-тц-тц-ц-ц!»

Опять! Автобус со страшным скрипом притормозил возле остановки. Я убрала за ухо волосы, упавшие на глаза.

Похоже, водитель решил не испытывать в этот раз терпение пассажиров – остановился, как положено, и открыл двери. Желающих прокатиться в такую прекрасную погоду нашлось немало: целая орава первоклашек во главе с учительницей с шумом влетели и рассосались по сидениям в хвосте салона, а следом за ними вползли и заняли места рядом с водителем две ворчащие и спорящие друг с другом бабушки. «И как пенсионеры вообще выносят такую жару в своих пальто, зашторенных буквально по подбородок? – подумала я. – Да еще и в глухой вязаной шапке в комплекте с платком, плотно обернутым вокруг шеи. Загадка».

Втянув носом приятный свежий аромат весны, вдруг ворвавшийся в салон, я еще раз утвердилась в мысли, что, все-таки, лучше этого времени года и быть не может. И плевать на лужи, на грязь, которую приходится месить собственной обувью вплоть до конца апреля, плевать на серые кучи снега и мусор после зимы на газонах. Это же весна! И ничего не может быть прекраснее нее!

Но взгляд на часы быстро вернул меня в реальность: я нетерпеливо постучала пальцами по коленке и покосилась на спину водителя. «Пора бы и отправляться, чего он там ждет?» У меня важный зачет, нельзя опаздывать. Он что, уснул там? И тот, словно услышав мой внутренний монолог, обернулся, полоснул по мне хмурым взглядом и лениво нажал кнопку, закрывающую двери.

«Вот так уже лучше. А теперь поторопимся, иначе…»

Дверь, почти закрытая до конца, заскрежетала, перехваченная чьей-то рукой. Я увидела сначала пальцы – длинные, покрытые цветными татуировками от ногтей до запястий, увешанные странными массивными кольцами-печатками. Они вцепились в нее и с силой дернули в обратную сторону. Ветхая конструкция не стала сопротивляться – открылась податливо и мягко.

Через секунду вслед за костлявой рукой появилось такое же худощавое тело. Это был… парень. Высокий, сутулый, в вытянутой, длинной серой футболке, непроницаемых черных очках и потертой кожанке. Он запрыгнул на ступеньку. Я замерла. Голова его качнулась из стороны в сторону, пугающе и опасно. Он словно хищник выискивал глазами жертву, хотя, именно глаз и невозможно было разглядеть сквозь черные стекла очков.

Перестав мотать головой, незнакомец взялся за поручень, обвив тот своими безобразными тонкими пальцами, и как-то странно покачнулся, хотя автобус еще не начинал движение. Наклонился всем телом на металлический релинг справа и снова принялся сканировать салон взглядом.

Я выпрямилась, стараясь не дышать. Еще не хватало, чтобы этот наркоман занял место напротив меня. Бледный, помятый, явно страдающий от похмелья или чего там у них, нариков, бывает, он навалился на поручень, ожидая, пока автобус тронется и наберет скорость. Навис надо мной, как многоэтажка, угрожающе покачиваясь, и уставился…

«Да блин!»

Опять мне не повезло. Это чучело заприметило-таки свободное место!

Парень отпустил поручень, сделал шаг и рухнул на сидение напротив, точно тяжеленный мешок с картошкой. Ну, или с костями. Потому что он явно был изможден, как и все любители курнуть, закинуться чем-нибудь запрещенным или уколоться. Сел, вытянул свои длинные худые ноги в узких черных джинсах, расслабил плечи и завис, глядя куда-то сквозь меня.

По спине пробежал холодок. Взгляд этого чудилы явно был направлен в мою сторону, но вполне могло статься, что он просто спит, а не рассматривает брошку на моем пальто. Я прижала к себе сумку и робко опустила глаза. В пол. А как? Не на него же глядеть? Если он такой наглый и бесцеремонный, пусть пялится на меня. Но лично я так не могу.

Посмотрела налево. Старушки уже перешептывались друг с другом, обсуждая странного пассажира, и брезгливо плевались в его сторону. Глянула вправо. Малыши-карандаши застыли с выражением ужаса на лице. Эксцентричный парень с татуировками захватил все их внимание, обеспечив хотя бы на какое-то время, но идеальную тишину в салоне.

Я опустила взгляд на свои кеды и выдохнула. Ну, и что? Да, тип отвратительный. Но не тронет же он никого прямо на глазах всего салона? Пусть себе сидит, а я пока посмотрю на него. И очень осторожно стала скользить взглядом снизу-вверх.

Кроссовки. Спортивные найки, хай-топы с золотистым логотипом и красными шнурками. Донельзя белые и омерзительно дорогие. Новенькие. Или просто чистые. Ну, не летает же этот экземпляр на метле? Ходит, как и все, по улицам. Значит, только вышел из дома, целомудренно-незапачканный, не отмеченный серо-коричневой грязью этой весны.

Руки. Ухоженные, мягкие, с тонкими пальцами. Металлические цепочки и браслеты на запястье. Много татуировок в цвете. Рисунки тянутся диковинными завитушками и загадочными буквами вверх, перемежаясь со штрихами и, кажется, чем-то похожим на черепушку, ныряющую в рукав куртки. Это на одной руке. Вторая чистая, как белый лист, покоится на его ноге.

Поза дерзкая, расслабленная. Положение хозяина жизни. Сидит, не дергается, не собирается даже оплачивать проезд. И все будут молчать, никто не скажет ни слова. В том числе и водитель. Я уверена в этом, потому что и сама бы не заикнулась. Кто знает, чего ожидать от такого кадра, расписанного под хохлому?

Подняла глаза выше. Робко, медленно, стараясь делать вид, что думаю о чем-то своем.

Куртка: черная, кожаная, с английским воротником, усеянная металлическими клепками-застежками. Даже со своего места можно было представить, как она пахнет кожей – дорогой, мягкой. И в контраст ей длинная футболка, превосходящая по длине. Серая, линялая, вытянутая. Такой будто несколько раз помыли полы, потом выстирали, высушили и надели снова. Короче, по ходу, тоже адски дорогая вещь.

Странный тип сидел, развалившись на сидении, и мерно покачивался всем телом в такт автобусу. Наверняка, еще и ловил кайф от того, как его открыто разглядывает добрая половина салона.

А я тем временем продолжила свое исследование. Подняла глаза выше. В вороте футболки незнакомца красовался очередной рисунок. Татуировка поднималась вверх, раскрашивая шею оттенками синего, красного и желтого, и заканчивалась где-то за левым ухом. Крылья, перья, когти какой-то птицы. А на плече вроде клыки? Не видно полностью, можно только дорисовывать в уме.

Не тело, а холст, блин. Надо же так себя изуродовать! И как люди это делают? Да еще и добровольно. Мне непонятно.

И вдруг я чуть не охнула, заметив, что он пялится на меня прямо поверх слегка спущенных на переносицу очков. Брови нахмурены, губа закушена ровными белыми зубами. Вот ведь наглец!

Быстро отвернулась и уставилась в окно.

Не хватало еще, чтобы начал приставать ко мне с болтовней или предложениями употребить чего-нибудь запрещенного. Еще две остановки, и я буду на месте. Автобус свернул на нужную улицу и ускорил движение. Поглядывая на часы, я чувствовала себя неуютно под этим взглядом, пронзающим насквозь.

Рука наркомана – та, что была «от» и «до» изрисована цветными чернилами, шевельнулась, невольно приковывая мое внимание, и медленно потянулась за чем-то во внутренний карман кожаной куртки. Я облизнула пересохшие губы, не зная, чего ожидать. Напряглась всем телом. Секунда, и из кармана показалась алюминиевая банка с какой-то дрянью.

Пиво? Энергетик? Газировка? Не было видно – он обхватил ее своей измалеванной клешней и поставил на коленку. Взялся свободной рукой за язычок на крышке. Не собирается же он открыть ее прямо здесь?! Ужасно бестактно. Я брезгливо отвернулась, чтобы убедиться, что и остальные пассажиры в недоумении.

Большинство пыталось делать вид, что заняты чем-то важным, вдруг появившемся на экране смартфона или за окном. И только школьники сидели, с интересом разглядывая чудака и негромко перешептываясь.

«Кхш-кшшш….»

О, ужас. Я сразу поняла, что это за звук. Он что не слышал о запрете распития спиртных напитков в общественных местах?! Вскрыл банку, приложил к губам и принялся жадно глотать. Дикарь! Он вообще знает хоть что-нибудь о манерах? Я покосилась на него из-под полуприкрытых ресниц и вжала голову в плечи, наблюдая, как содержимое банки, вторя движениям кадыка, исчезает в его желудке.

Парень выпил все до последней капли. И, хмуро оглядывая тару из-под напитка, скривился, разнося свое неудовольствие мелкими морщинками по бледному лицу.

Ох, если он сейчас еще и рыгнет, меня вырвет. Точно вырвет. Просто вывернет наизнанку прямо здесь! Вот что за мерзкий тип!

Бросила взгляд за окно. Автобус промчался мимо пустой остановки и двинулся дальше. Отлично, значит, быстрее доеду и успею к началу зачета. К своему Стасу…

«Кхш-кххшшшш!»

Он в своем уме вообще, нет?! Запредельно громко и невыразимо бессовестно этот тип смял алюминиевую банку в руках, превратив ее в ровный алюминиевый блин.

«Блин!»

Моя челюсть отвалилась, когда он бросил смятую посудину рядом с собой на сидение. Прикрыв раззявленный от возмущения рот, я сглотнула и оглянулась по сторонам. Никто, буквально никто, не хотел конфликта – все дружно смотрели куда угодно, только не на источник громкого звука.

Я повернулась к наглецу. Не дрогнув ни единой мышцей на лице, он невозмутимо достал из кармана жевательную резинку, распечатал и отправил в рот. Фантик, само собой, разумеется, полетел туда же, куда и банка – на сидение рядом. Нарушитель порядка положил локти на спинку сидения за головой и растянулся ленивым котом, медленно двигая челюстями.

«О, моя остановка!» Наконец-то.

Я схватила сумку, нетерпеливо накинула на плечо и рванула к выходу. Встала всего в метре от татуированного наглеца, боясь даже взяться за поручень возле его плеча. Осторожно ухватилась с другой стороны, переступила с ноги на ногу и стала считать секунды до полной остановки автобуса. Сейчас этот парень был настолько близко от меня, что при желании можно было разглядеть каждую пылинку на его куртке, каждую капельку пота, стекающую вниз по шее в ворот футболки, но я не смела даже краем глаза взглянуть на это «чудо природы».

«Тц-тц-тц-ц-ц…» Двери открылись, и я спешно ломанулась к выходу. На волю! Скорее. Сколько у меня там в запасе? Три минуты! Да что ж за день-то такой!

3

Солнце уже безжалостно поливало своим горячим светом, заставляя зажмуриваться с непривычки. Ускоряясь вдоль по тропинке, ведущей к главному входу, мне вдруг почему-то захотелось обернуться, чтобы последний раз глянуть на всклокоченные, стоящие дыбом черные волосы, вниз от которых, прямо за ухом, разливаясь радугой, тянулась яркая татуировка, ныряющая под воротник крыльями огромной птицы.

Вот зачем мне это? «Сурикова, ты что, чудаков в своей жизни не видала?» Дома есть один, такой же костлявый, всклокоченный и невоспитанный. Но голова уже поворачивалась, отыскивая взглядом сидение возле самого выхода. Автобус отъезжал от остановки, набирая скорость. Мутные стекла мелькали одно за другим: первое, второе, третье… Пусто! А дальше взбудораженные лица школьников, провожающие взглядом… меня.

Меня?! Я обернулась и испуганно вздрогнула, заметив высокую черную фигуру, движущуюся следом. Руки в карманах джинсов, плечи ссутулены, взгляд устремлен под ноги. Чуть не запнувшись, я спрятала глаза, развернулась в сторону универа и добавила скорости.

Не хватало еще попасться ему в лапы. Почему он вышел на моей остановке? Почему идет за мной? Зачем я поперлась по этой тропинке среди деревьев вместо того, чтобы пойти по нормальной дороге, где все ходят? Вот дура!

Шаги, твердые и уверенные, смягченные лишь подошвой дорогих найков, эхом отдавались в голове. Я судорожно перебирала в памяти, что такого лежит у меня в сумочке, что можно было бы использовать в качестве орудия защиты. Наверное, следовало взять в руки хотя бы шариковую ручку. Ткнуть в шею, если эта обезьяна подойдет ближе и попробует, хотя бы дотронуться до меня!

Хотя зачем человеку явно обеспеченному преследовать кого-то? Чтобы обворовать? Вряд ли. Насиловать посреди бела дня? Нет, он, пожалуй, мучается больше от похмелья, чем от полового зуда – вон какой помятый. Ой, а если этот тип просто нанюхался и ничего не соображает?

И еще ускорила шаг. Береженого Бог бережет.

Тропинке конец, а тут какой-то гадкий сучок под ногами, хрясь – и правая нога предательски завернулась внутрь, откидывая мое тело вперед. Да как так-то, а?! Я беспомощно вскинула руки и с размаху приземлилась на кучу прелой травы возле дороги. Волосы встрепенулись в воздухе и упали прямо на лицо, закрыв глаза.

Когда падаешь главное что? Правильно: не запоросячить новый прикид. Поэтому не удивительно, что я успела принять позу человека, готового к отжиманиям. Колени прямые, вес тела на вытянутых руках, кеды упираются в грязь самыми носочками. Сумка съехала с плеча и повисла в сантиметре от земли. Да блин! Блин же!

И как я так умудрилась? Еще и в такой момент, когда тебя преследует неведомое науке существо. Топает позади, как слон. Все быстрее и быстрее. На водопой что ли торопится?

– Помочь? – донеслось вдруг из-за спины.

Насмешливо, но, надо признать, с некоторой долей участия.

Голос оказался глубоким, низким и немного с хрипотцой. Неожиданно приятный, черт его подери. Но на меня подействовал, словно будильник – очень отрезвляюще. Барахтаясь в позе ползущей черепахи, я нервно выдохнула и движением головы откинула волосы с лица. Переставила ноги, оперлась и встала, спешно отряхивая руки от пыли.

К пальцам прилипли веточки, песчинки, остатки сухой прошлогодней травы. Надо же было так опозориться! Растянуться на глазах у этого типа! Да еще и…

Опаньки. Бросила взгляд на часы. Одна минута. Одна чертова минута до начала зачета! И я припустила через дорогу, молча и не оглядываясь назад.

А что? Как будто, так и надо. Может, я не падала? Может, отжималась? В детстве, поскальзываясь зимой, я всякий раз делала вид, что так и было задумано. Кто знает, вдруг, мне полежать захотелось, отдохнуть? И нечего так пялиться, а тем более ржать. Вдруг человек ногу сломал? Обидно же.

Метрах в пятидесяти впереди уже маячило здание, в двери которого дружной толпой ломились студенты. Ох, и наши тоже, наверное, еще не все собрались. Есть шанс забежать в аудиторию незамеченной. Все, как я люблю. Маша – серая мышка. Маша – невидимка. Маша – только не вызывайте меня к доске для устного ответа.

Отряхивая по пути липкие от травы и грязи ладошки, я неслась к входу. Надо признаться, меня даже разжарило. С одной стороны чудесное апрельское солнышко, ласково дарящее свой свет. С другой – предвкушение встречи со Стасом.

Вот что за мужчина: видный, красивый, хорошо сложенный. В самом расцвете сил. Всего сорок с небольшим. И каждая мелкая морщинка на лице лишь придавала ему шарма. И еще эти глаза. Печальные, глубокие. Просто оружие массового поражения! Пожалуй, стоит законодательно обязать всех владельцев таких глаз носить темные очки, чтобы не сводить женщин всех возрастов с ума. Ах, если бы он только обратил на меня внимание, я бы уж побеспокоилась о том, чтобы эти глаза засветились от счастья!

Добежала до ворот и не сдержалась. Оглянулась, как бы невзначай, немного повернув голову вбок. Блин, да интересно же, куда свернул этот размалеванный. Скользнула по асфальту, пробежалась взглядом по бортику, еще немного… оп…

Нет-нет-нет! Мои опасения подтверждались. Странный парень топал прямо за мной! Лениво и не торопясь. Прямиком к зданию университета. Я опять добавила скорости. Лучше бежать быстрее Усейна Болта и предпоследней зайти в шумную аудиторию, чем опоздать, приковывая к себе внимание тридцати пар любопытных глаз.

Ужасно захотелось вновь обернуться. Что это со мной сегодня? Странно, что я не видела этого дылду здесь раньше. Интересно, где он мог учиться? Что за специальность? Будущий айтишник разве что. Ну, не математик же, не историк, не культуролог, не юрист? Скорее всего, даже не учится здесь, пришел, наверное, встретить кого-то. Такого я бы раньше заприметила, точно.

– Здравствуйте, – почти не слышно буркнула я под нос, забегая в здание.

Охранник, молча, кивнул. Он кивал всем. Такая у него была работа. Сейчас поток схлынет, и можно будет вернуться к заунывному чтению желтых газет с кроссвордами. Ему уже не терпелось, поэтому он, хмурясь, поглядывал на часы.

Поток студентов немного стопорился возле турникета. После прошедших недавно учений с этим делом стало строго. Дежурные на вахте следили в оба, чтобы все шло по правилам. Никто не перепрыгивал, не проходил, прилипнув к чужой спине. Один «пик» – зеленая стрелочка, проходит один человек, потом следующий.

Это всех раздражало, но высказываться было бесполезно. И я тоже терпеливо ждала своей очереди.

Наконец-то! Подошла ближе, подталкиваемая чьими-то тычками в спину, приложила сумку. Кх-хм. Прокашлялась, ожидая заветного сигнала. Но ничего не произошло. Потея, перевернула сумку другой стороной. Приложила. Опять ноль эмоций. Да японский городовой! Пресвятой Оксфордский словарь, чтоб тебя!

Сзади кто-то громко выругался. Взгляд охранника тут же метнулся в толпу, пытаясь вычислить нарушителя, но народа было слишком много.

Я продолжала прикладывать сумку к турникету, старательно перетряхивая содержимое. И опять все тщетно.

– Дай уже другим пройти! – выкрикнули за спиной.

– Пропустите, пожалуйста. – Сквасив жалобную мину, пропищала я в сторону охранника. – Опаздываю на зачет. Откройте, а?

– Не положено. Ищите пропуск или отправляйтесь домой. – Взгляд мужчины говорил о его непоколебимости. Он собирался отработать свою зарплату до последней копейки.

– Ну, что вам стоит? – Мне ужасно не хотелось рыться в сумке при всех.

– Отойдите в сторону, девушка. Вы задерживаете остальных!

Бросил, не глядя, и даже бровью не повел. А в это время чьи-то сильные руки уже отодвинули меня в сторону.

– Можно хотя бы не толкать?! – Гневно бросила я, дернув плечом.

– Подвинься, – пробубнил какой-то широкоплечий гад в синей толстовке.

Я отошла в сторону и расстегнула сумку. Ее содержимое напоминало белье после стирки в барабане машины. Косметика выпала из косметички и рассыпалась, перемешавшись с очками, сотовым, ключами от квартиры и блокнотами с цветными ручками. Два ощутимых неприятных тычка достались мне одновременно с двух сторон.

– Да чтоб вас! – Я готова была зарычать от досады. – О, Галя! Галя, стой!

Я крепко схватила девчонку за рукав. Ответом мне был пренебрежительный взгляд сквозь толстые стекла очков.

– Что? – спросила одногруппница, вырывая руку.

– Галя, я не могу найти свою карточку.

– И?

Эти ботаники иногда могут быть ужасно занудными. Мне уже хотелось потрясти ее за плечи, как следует.

– Галя, дай мне свой пропуск, как пройдешь. Пожалуйста! Просунь вот здесь, а?

– Я не могу. – Она вздохнула, наградив меня сочувствующим взглядом.

– Ну, почему?

Еще один взгляд. Так жалеют умалишенных, сирых и убогих.

– Я пройду. Система отметит, что я в здании. Ты не сможешь войти, пока система не выпустит меня отсюда.

– Что?

– Не сработает пропуск, что! – Она двинулась к турникету. – Потому что я буду в здании. Ты разве не понимаешь, как это работает?

– Черт, – я опустила руки.

Стоило бы выбраться на волю, чтобы хорошенько перетряхнуть содержимое сумки. Еще есть время. И зачет успею сдать, и со Стасом повидаться. Поток студентов, жаждущих успеть к началу занятия, потихоньку иссяк. Поэтому я легко выбралась на крыльцо.

Судорожно начала рыться в сумке. Каких только удивительных вещей там не было скрыто. Билеты в кино, куда мы с Пашкой ходили еще осенью, наушники, запутанные и связанные узелком, фонарик (на черта мне фонарик?), старая жвачка, завернутая в фантик, мятая купюра, зажигалка, духи. Смысла не было перебирать этот хлам по второму кругу. Нужно было сесть.

И я направилась за угол к моей любимой скамейке. Всю дорогу туда, рискуя вновь растянуться на асфальте, я копалась в бездонных карманах. Натыкалась на скрепки, пуговки, монетки. Это вообще карманы или кладбище потерянных вещей? Извлекла на свет божий квитанцию из ремонта обуви, скомкала и швырнула в урну возле скамьи. Ноги запутались в обрывках сигнальной ленты. Наступила на нее, отдирая от кед, и замерла.

Взгляд застыл на идеально белых кроссовках с красными шнурками. Таких знакомых. Но откуда? Вот ведь блин…

Меня словно молнией прошибло. Во рту пересохло, и ужасно захотелось почесаться. Везде. Чтобы снять нервное напряжение. Я так была занята выгребанием мусора из карманов, что не заметила присутствия на своей любимой скамейке высокого незнакомца. Того самого, о существовании которого уже успела забыть в горячке поисков потерянного пропуска.

4

– Привет. – Он нахально улыбался.

Очки подняты на лоб, вздыбливая непокорную черную челку. Куртка распахнута, под ней футболка, облегающая крепкие мышцы.

Да, черт возьми, они у него были! Не качок, не спортсмен, но и не вялый дрищ. Худой, жилистый, поджарый, словно гончая. При свете дня парень уже не смотрелся бледным подобием человека. Всего несколько минут, а такое нехилое преображение.

Да и поза незнакомца уже не была такой вызывающей. Он сидел, немного наклонившись вперед, уперев ладонь в колено, и курил, зажав сигарету между пальцами руки, свободной от татуировок.

– Угу, – отозвалась я и, лишь скользнув по нему взглядом, отошла на два шага назад.

Снова полезла в сумку. Не бежать же мне отсюда. Но и здороваться с незнакомцами тоже не собираюсь. Продолжила копаться. Жаль, нельзя было все взять и вывалить на ровную поверхность. В этом болоте черт ногу сломит. Мусорка, а не сумка, честное слово.

Не подумайте, я не неряха. Вроде. Сама не представляю, как до такой жизни дошла. В общем-то, и не нарочно. Просто, как все девочки, складывала, складывала туда все возможное, пока было место. И забывала доставать.

Нормальная женская сумка. Правда, есть подозрение, что если заглянуть туда с головой, засосет все тело. Прям сюжет для фэнтези: попаданка в мире смятого мусора, косметики и потерянных вещей. Стоило бы в ней прибраться. Да. Сразу, как найду пропуск, сдам зачет и вернусь домой. Где же он?

– Да сядь ты, я не кусаюсь, не бойся! – рассмеялся парень, стряхивая пепел в урну.

Вероятно, ему стало жаль смотреть, как я, изображая цаплю, стою на одной ноге, коленом другой поддерживая сумку и рискуя, потеряв равновесие, грохнуться. Я почти рычала, ругая собственную забывчивость, ведь карточка никак не находилась. Готова была рвать на себе волосы.

Пожалуй, можно и присесть. На другой край лавки. Так удобнее будет искать. Не съест же он меня?

Оторвалась от сумки и посмотрела на незнакомца. Бесконечные ноги в черных джинсах, сигаретный дым, плотной серой струей вырывающийся из напряженных губ и взгляд. Пронзительный, испытующий взгляд сине-зеленых глаз, смотрящий прямиком тебе в душу. С ресницами длинными, пушистыми, делающими лицо немного наивным, как у ребенка, но почему-то ужасно притягательным.

Да уж. Было в нем что-то такое, немножко растерянное, смущенное и приветливое. И на этой скамейке возле универа он уже не смотрелся таким чудиком.

А была, не была!

Делая вид, что не замечаю парня, и гордо задрав подбородок, я плюхнулась на противоположный край скамьи. Вытянула ноги, глядя, как сигнальная лента бело-красного цвета пляшет на ветру, зацепившись за ветку акации. И вдохнула легкий весенний ветерок, налетевший вдруг со стороны незнакомца и принесший с собой пряный запах его туалетной воды и что-то такое неуловимое…

Что это? Похожее на… растворитель? Лак? Хм. Будто где-то поблизости делают ремонт. Поставила сумку на колени, открыла шире и хотела повернуться полу-боком, чтобы скрыть содержимое от сидящего в метре нечаянного соседа. Шевельнулась и ощутила что-то странное.

Не поняла. Повела плечом. Еще раз. Пальто намертво прилипло к сидению. Хотя нет, не намертво. Медленно, со звуком «кх-кхх», оно отклеивалось от скамейки. Чувствуя, что шок от осознания произошедшего вот-вот сменится настоящей истерикой, я перевела взгляд на парня.

Эта сволочь тихо хохотала, прикрыв глаза. Он дрожал всем телом, силясь не заржать в голос и осыпая пеплом недокуренной сигареты собственные джинсы. В моей голове пронеслось все: сигнальная лента, оборванная и болтающаяся на дереве, запах краски, донесшийся откуда-то поблизости и это лицо напротив: растерянно-наивное. И слова: «да сядь ты».

Покрываясь пунцовыми пятнами от злости, я произнесла:

– П-покрашено, что ли?

– Ага, – он швырнул окурок в урну и согнулся пополам от смеха.

– Зачем? – Попыталась привстать, наблюдая, как отлипают светлые ворсинки пальто, насквозь пропитанные краской. Все. Эту вещь было уже не спасти. Меня почти затрясло от злости. – На хрена ты мне сказал сесть, если знал, что она покрашена?!

Парень окинул меня оценивающим взглядом, оторвал от скамейки спину с ужасающим звуком, какой можно слышать разве что на депиляции, и улыбнулся во все тридцать два ровных зуба. Вот же наглец! Этот козел знал, что сидит на краске, что его кожанку и джинсы уже не спасти, и предложить мне сесть тоже! Просто урод! Засранец!

– Знал, конечно, – кивнул он, сдерживая смех. – А что мне здесь, одному сидеть, как дебилу?

И заржал.

– А ты и есть дебил. Нет, даже хуже! Дегенерат, блин, недоделанный!

Я так растерялась, что не знала, то ли вскочить, то ли остаться сидеть приклеенной своим новым пальто к чертовой скамейке. Или разрыдаться, как маленькой. Потому что слезы отчаяния уже подкатили, прозрачной пеленой накрыв зрачки. В горле встал ком, лишивший меня дара речи.

– Эй, не обзывайся. – Он нагнулся, заглядывая мне в лицо. Заметил дрожащую влагу в уголках глаз, нахмурился. От улыбки не осталось и следа. – Это не культурно.

Сказал растерянно и смущенно, видимо, понимая, что я готова вот-вот расплакаться.

– К-культурно? – Сглотнула, пытаясь подобрать слова. – Да что ты знаешь о культуре, чертов обдолбыш?!

Его глаза удивленно распахнулись. Но мне уже было все равно. Опоздала на зачет, к которому усердно готовилась, не повидалась со Стасом, испортила новое пальто, на которое так долго копила! Что еще может быть хуже?! Поэтому мне совершенно было наплевать, задену ли я его чувства, обзываясь.

Вскочила, буквально вынырнув из рукавов пальто, и принялась отклеивать его от скамейки. Медленно и осторожно. Сопровождая сие действо смачными ругательствами, качеству и количеству которых позавидовали бы все работники сапожных мастерских вместе взятые.

– Все, я понял. Понял. – Парень вдруг встал, нависнув надо мной черной тенью, и зачем-то вытянул руки. – Не нужно было так шутить. Дай помогу, не ругайся, а то у меня кровь из ушей сейчас потечет.

– Убрал свои грабли, живо! – Отмахнулась я, чувствуя, как предательски трясется нижняя губа.