Заставь меня влюбиться Сокол Лена

6

Нет, ну как такое рассказывать? Не каждая даже лучшей подруге доверит это – и все из-за стыда, от которого не получится отмыться до конца жизни. А тут брат. Мальчишка. Юноша. Теперь уже мужчина – вспыльчивый, горячий, взрывоопасный.

Пожаловаться ему, чтобы он что? Налетел на Костыля, разбил его чертову тупую башку об асфальт и потом сел на долгие, черт знает сколько, лет в тюрягу? Спасибо, у Пашки и так уже был прецедент – спустил маминого ухажера с лестницы. Бедняга побежал с гематомами и порванным ухом писать заявление, и мама чуть не поседела, переживая всю эту канитель с судом и разбирательствами. Хорошо хоть, разошлись с миром: оплатили пострадавшему ущерб, причиненный здоровью, и дело замяли.

Не знаю, когда произошел перелом в наших с братом отношениях, но однажды я перестала рассказывать ему про свою жизнь. Пашка не знает, что я (веселая, заводная и вполне коммуникабельная) почти ни с кем не общаюсь на новом месте учебы. Даже не подозревает об этом. И я никогда не говорила ему. К чему брату лишние тревоги?

Их с мамой отношения стали натянутыми после того, как она решила проявить к отцу милосердие. Стала ухаживать, прибираться у него дома, помогать деньгами. А Пашка наотрез отказался понимать ее, не мог простить предательства и той боли, которую папа причинил всем нам, бросив восемь лет назад.

Брат тогда повзрослел буквально в считанные дни: принял на себя ответственность, став настоящим главой семьи. Поставил цель – не дать матери замкнуться в себе, и шел к ней. Поддерживал. А теперь она поступала вот так. Неудивительно, что Суриков взбунтовался: он не был готов прощать подобное. Даже родному отцу. Пашка стал раздражительным, вспыльчивым, закипал из-за любой мелочи и делал буквально все ей назло.

Что я могла сказать ему про Костыля? Ничего. Его даже обвинить было не в чем. Я ведь совершеннолетняя – переспала с ним по собственному желанию. Сопротивления не оказывала, и, вообще, вся эта история сначала больше походила на сказку.

Началось все прошлым летом. Солнце, жара, каникулы. Я только устроилась в кафе и сидела в перерыве, изучая траектории движения солнечных зайчиков на полу и лениво листая ленту в соцсетях в смартфоне. И тут посыпались лайки на мои фотографии, один за другим, взрывая дикими трелями бедный потрепанный аппарат. Я чуть бургером не подавилась, когда увидела, от кого они прилетели.

Сам Костыль! Или Игорь, как назвали его родители. Игорь Рублев. Тот самый, который и здоровался то со мной через раз. А, в общем-то, зачем ему здороваться? Было бы с кем. Так, головой кивнет, и на том спасибо. У них же своя компания: он, Макс «Лысый» Данилов, Денис Широких, Танька, Диана – две задаваки и королева всея универа – Вика Старыгина. О том, с каким щенячьим восторгом все парни группы таскались за ней, можно говорить долго, но я не стану. Как-нибудь уж потом.

Лайки, смайлики, сердечки. Десятками. И каково же было мое удивление, когда за ними пришло сообщение. Да, банальное «привет, как дела?». Но с него началось наше общение. Игорь страдал дома от одиночества. Валялся со сломанной ногой, изредка выбираясь куда-то на костылях, поэтому времени для общения со мной у него было навалом. И мы начали переписываться. Днем и ночью, круглыми сутками.

Всякий раз, получая на рассвете сообщение с пожеланием доброго утра, я чувствовала, как кружится голова от счастья. Замирала с блаженной улыбкой на лице, когда он осыпал меня комплиментами, когда говорил, что соскучился и интересовался моим здоровьем. Удивительно, но этот парень понимал меня во всем.

Совпадали наши взгляды на кино, музыку, наши пристрастия в еде. Гоша (как я стала звать его ласково) всегда находил нужные слова, чтобы поднять мне настроение, терпел мои капризы и словно по щелчку пальцев мог успокоить, если нервничала.

В первый раз в жизни я открылась кому-то настолько сильно. Впервые была искренней, рассказывала о себе, о жизни, о проблемах в семье. И ему, казалось, было интересно. Вскоре мы начали созваниваться: могли часами висеть на телефоне или болтать в видео-чате – сначала во время таких звонков я прятала лицо за распущенными волосами, стесняясь его взгляда, но вскоре доверилась, привыкла и уже принимала, как своего. Даже на экране компьютера он казался мне самым красивым, добрым и милым. После каждой такой беседы сердце колотилось, как бешеное, отдаваясь в ушах одной лишь мыслью – «мое».

Он – именно тот, кто мне нужен. Тот, от кого перехватывает дух. Тот, кого хочется пустить себе в душу, с кем хочется делить и горе, и радость. Именно Игорь. И я была счастливее всех на свете. Светилась ярче солнца и не могла думать ни о чем другом.

Через месяц активной переписки прибежала к нему домой. А куда же еще? Его и ходячим-то с трудом можно было назвать. Мы пили чай, смотрели телевизор, разговаривали, преодолевая просто бешеное смущение, и все время хохотали, как ненормальные. На следующий день я пришла снова, чтобы вывести Игоря на прогулку. Потом еще и еще. День за днем. Так наши встречи стали постоянными, а общение переросло в нечто большее. Касания, поцелуи, признания….

Я не могла дождаться того дня, когда приду в универ. Да, может, мне и хотелось, чтобы меня приняли в их компанию, как свою. А может, я мечтала, чтобы меня просто заметили, но романтические отношения с самым популярным мальчиком группы наверняка вызвали бы эффект разорвавшейся бомбы. Наше счастье перестало бы быть тихим, но оставалось бы нашим. Моим и его.

Реальность оказалась жестче, чем я представляла.

То, что не было никаких нас, я поняла уже в первый день. Пришла, села, как обычно, на последний ряд и с замиранием сердца ждала. Вот Игорь придет, обнимет, поведет за собой. Но он ворвался в аудиторию с привычным задором, не удостоив меня даже взглядом, и сразу направился к своим. Ни поцелуя, ни приветствия, ни даже кивка головы. Ноль. Ничего.

Целый день они громко обсуждали каникулы. Игорь красовался, размахивая костылями, хвастался тем, что уже может ходить, почти не прихрамывая. Открыто клеился к Старыгиной и даже не смотрел в мою сторону. Ни разу.

Помню, как бежала, глотая слезы, к его дому. Как долго ждала возле подъезда под дождем, чтобы объясниться. Как он удивился и… нахмурился, увидев меня, и как спрятал глаза.

– Да ничего ведь не случилось, – шептал он, открывая ключом дверь и толкая меня внутрь, – идем.

И я вошла. Костыль притянул меня к себе, дыша неровно, прерывисто. Гладил сильными руками. Торопливо, настойчиво. И меня била дрожь, лишая дыхания и рассудка, наваливаясь всей тяжестью мира на хрупкие плечи.

– Эй, все нормально, – прошептал он, скользя руками по моей спине.

И я знала, что нормально уже не будет, но не могла пошевелиться. Словно проваливаясь в бездну, глядела куда-то мимо него сквозь пелену из слез, застилавших глаза. И молчала. Снова и снова глотая слова, которые тугим комом застревали в горле. Слова, которые я собиралась сказать, но так и не сказала. По крайней мере, вслух.

– Маша, Маша, – повторял он, будто заезженная пластинка.

А его руки в это время метались по моему телу, как в бреду. Меня тошнило от запаха мятной жвачки, от мокрого языка по-хозяйски орудовавшего у меня во рту, от его губ, солоноватых на привкус. Но я не сопротивлялась. Послушно легла, позволяя первому в моей жизни мужчине снять с меня свитер, отодвинуть в сторону и приспустить лямки бюстгальтера. Позволяя ему любоваться увиденным глазами, темными от вожделения. Трогать потными ладонями, мять пальцами и целовать.

Я чувствовала его дыхание на своей коже, но не могла даже двинуться. А потом он опустился ниже, одним движением сдирая с меня белье, и быстро навалился сверху. Впивая губы в мой рот, оставляя свою слюну на горящих щеках и шее. И разрывая меня изнутри тягучим горячим пламенем.

Ничего не случилось. Ничего не случилось.

«Все нормально. Нормально» – повторяла я себе, пока он вдавливал меня в матрас. Забывая, как дышать, как видеть, как жить. Глядя в потолок и просто принимая происходящее. Я могла отказаться, могла оттолкнуть, но не сделала этого. А потом все закончилось. Все.

Игорь откатился и плюхнулся на подушку мокрым от пота затылком.

– Хорош! Вот это да! – Похвалил он сам себя.

Я встала, не глядя в его сторону, натянула дрожащими руками одежду и ушла.

Вероятно, он что-то говорил мне. Не помню. Не слышала. Плелась домой в каком-то тумане. В полной тишине. В мире, в котором была отныне только я.

В день, когда я почти умерла.

Больше не было никаких звонков, сообщений, встреч и даже взглядов. Ничего. Только перешептывания и тихое хихиканье всякий раз, когда я входила в аудиторию. Но и они быстро сошли на «нет».

Все забывается. Почти все.

До сих пор не могу объяснить даже самой себе, почему так случилось. Шок? Растерянность? Неверие в то, что моя сказка могла так глупо оборваться на самом интересном месте и превратиться в пыль? Не знаю.

Сначала я все ждала, когда же Игорь, наконец, скажет, что был не прав. Что запутался. Ждала даже, когда уже понимала, что все зашло слишком далеко, и это не то, чего я хотела и как себе представляла. Верила и надеялась, даже теряя почву под ногами. Готова была цепляться за эту последнюю ниточку до последнего. И только встав с его кровати, поняла, что это все. Конец.

Ничего ведь и не было. Я все придумала себе сама. Так хотела верить в любовь, что увидела ее там, где на нее не было даже намека. Интерес, похоть, игра – все, что угодно, только не настоящие чувства. Глупая маленькая Маша…

Какой же жалкой я себя чувствовала, сидя под душем и пытаясь оттереть с кожи следы его прикосновений. Терла, терла мочалкой чуть не до мяса и все говорила про себя: тупая доступная шлюха, вот ты кто. Тупая и доступная. Тогда мне казалось, что если повторить это раз двести, то станет легче. Но легче, конечно, не становилось. Только росла ненависть к себе, множился стыд и желание закрыться ото всех.

Открыто меня не задирали, но вдруг появившиеся загадочные улыбки на лицах парней – это я заметила, конечно, сразу. Такое трудно игнорировать. Никто не тыкал пальцем, даже не называли больше сурикатом какое-то время, а через пару месяцев и вовсе забыли. А я…

Я делала лицо кирпичом. И жила.

Старалась отвлекаться, чтобы не утонуть в депрессии, но пускать кого-то в свой мир точно больше не собиралась. Даже брата. Вряд ли ему понравилась бы новость, что его сестрой воспользовались, как дешевой потаскушкой, а потом вышвырнули вон. Он был бы взбешен. И разочаровался бы во мне.

Наверное.

Вероятнее всего.

Нам всегда говорили, что мы похожи. Иначе и быть не могло. Но я не соглашалась. У меня светло-коричневые глаза, у него – серые. Я – щуплая, он – поджарый и сильный. Я мягче, бледнее, обычнее, проще. Пашка – всегда впереди и всегда уверен в себе.

Все, что у нас было общего – копна мягких каштановых волос и прямой длинный нос. Папин.

Я не пою в душе, не бренчу на гитаре до утра, не лезу на сноуборд и не собираюсь к тридцати годам покорить Эверест. Я, вообще, всегда избегаю конфликтов, если их можно избежать. А еще всего нового. А Пашке хочется попробовать весь мир на вкус. Противопоставить себя ему, бросить вызов. И иногда мне кажется, что я – единственное, что держит его на месте. Если бы он мог сбросить этот балласт или передать кому-то другому, то давно бы сделал.

А пока мне нравилось жить в его тени. Там было тепло и уютно. Его друзья, его компания, его интересы. И я – маленький багаж Сурикова старшего. Чемоданчик, который при желании можно взять с собой, ведь у него не имелось других хозяев.

Хорошо, что у меня была отдушина – кафе. Его не коснулось проклятие универа: сошлась со всеми на удивление быстро, общалась, смеялась каждую смену и получила репутацию человека душевного. Иначе точно бы пропала.

7

– Какого черта ты не на зачете? – Пашка сбросил тапки и направился к окну. – И почему за тобой таскается какой-то упырь, покрытый кучерявыми глистами с ног до головы?

– Паш, – шаркающей походкой, делая вид, что мне совсем не интересно, я подошла ближе. – Ты так говоришь, будто у тебя самого татуировок нет.

Посмотрела вниз. Незнакомца уже и след простыл.

– Одно дело надписюшка какая-нибудь, – Суриков почесал себе грудь, – или череп крутой, – указал на предплечье. – А тут, хрен знает: мне показалось, что он вообще весь сине-зеленый.

– Показалось – крестись! – Я направилась на кухню. – Или найди свои очки.

– Они стремные, – все еще рассматривая двор из-за шторки, буркнул братец.

– Тогда купи нормальные, достал! Меньше надо было в компьютерные игры лупиться, не испортил бы зрение.

– Ты тему-то не переводи. – Паша появился на кухне тихо, будто шел за мной на цыпочках. – Что за ходячая нательная живопись с тобой была?

– Суриков, вот только не надо учить меня жить, ладно?! – Я вымыла руки, поставила чайник на огонь и достала колбасу из холодильника.

– Марья, ты что, последние мозги растеряла?

– Нет.

– Тогда не думай, что я буду спокойно смотреть, как ты шатаешься по улице непонятно с кем. – Пашка достал хлеб, положил на стол, сел и уставился на меня. – Кто он?

Устало выдохнув, я почувствовала, что эмоции, испытанные несколько минут назад и не думают отпускать меня.

– Разве это важно?

– Для меня – очень. – Брат упрямо продолжал скользить взглядом по моим пылающим щекам и губам, сохранившим вкус поцелуя незнакомца.

– Не скажу. – Взяла нож, начала нарезать колбасу.

– Тогда мне самому придется в следующий раз пойти и спросить у него.

Я прекратила свое занятие и отложила разделочную доску в сторону.

– Паш, да не веди ты себя так. Мне что, ни с кем уже и по улице нельзя пройтись?

– Просто пройтись можно. – Брат выгнул брови в точности, как я. – Я, может, и подслеповат, но видел, как он тянул к тебе свои щупальца.

– Ничего и не тянул.

– Тянул.

– Не было ничего такого. И вообще, ты его не знаешь.

– А ты знаешь?

– Хм. – Чтобы спрятать глаза, мне пришлось вернуться к нарезанию бутербродов. – Павлик, тебе нужно быть спокойнее. Никто не собирался причинить мне вреда. И вообще – ты мне не отец.

– Согласен. – Усмехнулся брат. – А где твой отец?

Я закусила губу. Подлый Крысь, мурча самым наглым образом, терся о мои ноги. Отрезала ему самый краешек колбаски и скинула со стола.

– Чай будешь? – Обратилась к брату.

– Конечно. – Смягчился Пашка. – Я же только что продрал глаза. Жрать охота, жуть.

Молча сделала бутерброды. Брату, как обычно – с колбасой толщиной с мой кулак, себе – так, чтоб просвечивало. Разлила чай по чашкам, положила в них по дольке лимона. Прежде чем сесть, запустила руку в карман джинсов и выудила оттуда… Чтобы вы думали? Чертов пропуск! Тысячу татуированных чертей! Надо же было так опростоволоситься.

В голове вихрем пронеслись мысли о череде случайностей. Будильник, автобус, пропуск, скамейка. Многих звеньев этой цепи, в частности нескольких знаменательных событий – я тронула свои губы, могло и не произойти сегодня. Может, так и было задумано?

– Чего глаза выпучила?

Я так погрузилась в свои мысли, что голос Пашки заставил меня подскочить на стуле.

– Так. Ничего.

– Говори уже.

– Да не попала сегодня на зачет из-за пропуска. Не могла найти. А он все это время лежал в кармане джинсов.

– Не нравится мне. – Заметил он, глядя, как я краснею, превращаясь в помидор.

– Что?

– То, какой счастливой ты выглядишь.

– Разве? – У меня больше не получалось даже контролировать свое дыхание.

– Ага. Давно тебя такой не видел. – Суриков шумно отхлебнул из своей чашки.

– Тебе показалось.

– Что, даже не расскажешь мне, кто твой провожатый? – Посмотрел он мне в глаза и улыбнулся. Первый раз за день, еще и как-то по-доброму. – Раз уж ты даже не бесишься, что тебе придется пересдавать зачет.

– Нет. Не расскажу.

– Как его зовут? – Голос брата стал таким нежным, таким задушевным, аж подозрительно.

– Не знаю, – ответила я, не подумав.

И тут же заметила, как гигантский астероид рождается во взгляде Сурикова, чтобы прорваться через атмосферу и обрушиться на мою бедную голову. Даже жевать бутерброд перестала.

Пашка молчал. Долго сверлил меня взглядом, сжимая и разжимая кулаки, наконец, выдохнул и сказал:

– Хорошо, не говори. Не маленькая девочка.

– Спасибо, – чувствуя облегчение, прошептала я.

– Но если он посмеет тебя обидеть…

– Знаю-знаю! – Отмахнулась от брата, как от назойливой мухи.

– Вот так-то лучше. – Не сводя с меня испытующего взгляда, кивнул он и вцепился зубами в бутерброд.

Черт с ним, с пальто. Мысли метались между преподавателем, встреча с которым так и не состоялась, и странным парнем, который так подло подшутил надо мной. Суждено ли с ним еще увидеться? И хочу ли я этого?

Кто он, вообще, такой? Откуда взялся?

– Ты точно витаешь в облаках, – заметил Пашка, кидая очередной кусок колбасы коту.

– Вот и нет, – ответила я, все еще ощущая гнев, перемешавшийся с интересом и удивлением от недавно произошедшего.

Молчание, прерываемое лишь редким чавканьем брата-поросенка, затягивалось.

– Точно тебе говорю, – он вдруг начал трясти головой, словно решил сложный ребус.

– Отвали уже, – проворчала я.

Встала, забрала обе чашки и принялась мыть.

Пашка поднялся, не удосужившись даже убрать за собой крошки со стола, и вышел из кухни. Из его комнаты тут же послышались звуки гитарного перебора.

– Заходил вчера к вам в кафе. – Окликнул он меня, когда я проходила мимо его комнаты.

– И? – Войдя, я устало плюхнулась на его кровать – прямо в одежде. – Опять хотел на Солнцеву посмотреть?

– Ага.

– И как?

Пашка мечтательно закатил глаза.

– Нормально так…

– Ох, Суриков, она тебе не по зубам. Точно тебе говорю.

– Чего это?

– Ну… Ей мужчины нравятся, понимаешь? Такие чтоб мужчины-мужчины! – Я напрягла бицепсы, изображая кого-то вроде Халка или Шварца. – Чтоб сила, борода православная и чесночный дух на полкилометра!

– Пф! – Павлик весь надулся, насупил брови. – Да я ее заполучу на раз-два. Спорим?

– Ой, нет. Хватит мне споров на сегодня! – Я заложила руки за голову. – Солнцевой я сказала то же самое. Что без таких ухажеров, как мой брат, она точно обойдется.

– Почему это? – Он казался оскорбленным.

– Да на фига ей такой лоботряс, как ты?

– Ладно-ладно, Марья, – прищурился брательник, – земля круглая!

– Тебе не светит. У Солнцевой все равно со вчерашнего дня обет безбрачия действует.

– Чего? – Скорчил он удивленную гримасу.

– Да. Сказала, что садится на кефирно-огурцовую диету и отказывается от мужчин.

– Почему?

– Потому что у нее жопа целлюлитными слезами плачет. Вот почему!

– Ох, женщины. – Продолжая перебирать струны, закатил глаза Пашка. – Нормальная у нее задница. Аппетитная. А мужчинам-то за что бойкот?

– Несчастная любовь.

– Скажешь по секрету?

– Не-а. – Я встала, схватила со стола конфету и отправила в рот, затем направилась к двери, напевая. – «Мои стихи, твоя гитара. Мы отличная па-ра…»

– Э-э-э! – Суриков скривил лицо. – Ты обещала не изводить меня попсой!

– А чем лучше твое доисторическое старье? Джордж Бенсон, Орландо Джонсон, или кто там еще из эпохи динозавров?

– Есть кое-что из современного в том же стиле. – Брат нажал на кнопку стерео-системы, и в комнату тут же ворвались первые звуки «BrunoMars – 24kmagic».

Пашка стал пританцовывать, смеясь надо мной, и я не удержалась – тоже пустилась с ним в пляс. Он чертил носом вертикаль и отбивал ритм ладошками, а я двигала плечами и щелкала пальцами: нам с детства нравилось так дуреть вместе. Единственное, что изменилось с тех пор – мы теперь не скакали на кровати на пару, доводя маму до бешенства.

– Пришел вчера с занятий… – начал он, когда песня закончилась.

– О-о, ты опять ходишь на занятия! – Рассмеялась я, поправляя прическу. – Каких богов благодарить?

– Представь себе, да. – Суриков выключил музыку и принялся заправлять постель. Ну, как заправлять: просто расстелил поверх скомканного одеяла лоскутное покрывало и сел. – Захожу домой, а на кухне мама со Стасиком мило воркуют, чай пьют. Видимо, он пришел пораньше, а тебя еще не было дома.

– Вот как… – Теперь мне захотелось остаться и узнать подробнее.

В груди неприятно заскребло.

– Я сначала напрягся, приревновал вроде как, а потом пораскинул мозгами и даже порадовался. Хороший он мужик, серьезный, этот Станислав Как-его-там-по-батьке. Сошлись бы они с ней, так маман перестала бы таскаться к этому алкоголику, подачки носить, да благотворительностью заниматься. Так ведь?

– Э…

Неловкая пауза.

Я даже забыла, как ворочать языком, чтобы получалось хотя бы что-нибудь членораздельное. В таком контексте я о своем Стасике даже и не думала. И эта мысль, озвученная вдруг братом, и эти сведения о милых чайных посиделках с мамой не вызывали во мне почему-то ничего, кроме резкого неприятия. Надеюсь, ему всего лишь показалось.

А если нет?

Закрыв рот, я уставилась себе под ноги. Странное чувство. Будто тебя обманули, но ты не имеешь даже права так думать, кого-то обвинять или предъявлять претензии. Потому что ты, в общем-то, никто. Просто девчонка, которая опять заигралась со своими мечтами.

– Ты чего? – Брательник толкнул меня в плечо.

– Ничего, – словно во сне, отозвалась я.

8

Страницы: «« « 12345 » »»