Игра теней Катериничев Петр
Ничего… Он докажет этой суке, что он, Дэвид Брэг, не мебель. Нужно…
Нужно просто покопать… Там, где не копал до него никто.
Брэг выпил бокал до дна. Сел перед компьютером. Набрал личный код сержанта ВМС США Хэлен Джонсон. Ну а теперь – ставить запрос… Вот только… Вот только как его сформулировать и мотивировать… Хотя… Нет, не это беспокоило майора Дэвида Брэга. Он не хотел подписывать запрос своим аттестационным номером.
Оставалось… Да, оставалось взять аттестационный номер какого-нибудь солдафона, имеющийся в Центральном опознавательном компьютере, добавить свой шифр допуска, вот так… Теперь… Теперь сформулируем… Хм… Бред, но пусть поищут… среди фотомоделей… Причины: неуплата налогов?.. Пусть и это будет… Но главное… Да… Несанкционированный доступ – это заставит ребят покрутиться у мониторов по-серьезному. А пока они разберутся, что им запустили «дурочку», глядишь, что-нибудь и накопают…
Дэвид Брэг постоянно прихлебывал из бокала, доливал снова прихлебывал… Им овладело какое-то азартноебезумие: один за другим он набирал коды адресатов запроса: Агентство по Национальной безопасности, студии Голливуда, газеты и журналы, архивыбиблиотек и видеотек, Интерпол, частные клубы Нью-Йорка, Филадельфии, Атланты…
Он работал уже третий час, строчки и цифры на экране компьютера прыгали, мелькали, дробились, но Брэг продолжал стучать по клавишам наборной панели с упорством мертвецки пьяного человека… Последнее, что он сделал перед тем, как отключиться, – зашифровал адрес получателя именем своего черного дружка:
«Толстый Том».
Как он вышел из кабинета, как добрался до домика, Брэг не помнил. Он только чувствовал взгляды подтянутых морских пехотинцев, взгляды, полные брезгливости… Это наполняло его горечью и ненавистью, но в пьяном отупении эти чувства утратили остроту – просто саднило, словно от застарелой занозы…
Брэг рухнул на кровать, и тут… Приступ дикого, животного страха скрутил судорогой его мягкое рыхлое тело, изо рта потекло, он вскочил, заметался по комнате, его вывернуло наизнанку прямо на пол, сознание померкло, он упал – почти без чувств и без сил… Только где-то в подсознании брезжило ощущение, что он сделал что-то чрезвычайно опасное. Смертельно.
Председатель сидит перед огромным экраном. Тело неподвижно, лицо лишено грима, тонкие бесцветные губы, заострившийся нос с горбинкой и втянутые щеки…
Блеклые блики пляшут в расширенных черных зрачках. Цифры, цифры, цифры… Биение пульса человечества. Пора.
– Командор вызывает Шейха.
– Шейх слушает Командора.
– Приказываю начать Акцию по Израилю. Евреям нельзя верить. Они должны занимать то место, которое им назначено.
– Да, Командор.
– Мир вам.
– Командор вызывает Кремера.
– Кремер слушает Командора…
Председатель представил, с каким чувством сжимает трубку Йоахим Герцель…
Его волнует власть. И – война. С него пока хватит той власти, что он имеет.
– Приказываю начать Акцию по Израилю. Арабам нельзя верить. Они должны занимать то место, которое им назначено.
– Да, Командор.
– Мир вам.
«Уровень „Командор“. Советнику. Приказываю начать Акцию по России».
Вот и все. Русские любят праздновать. Пьянка начинается задолго до католического Рождества и заканчивается старым Новым годом. Потом – похмелье.
Похмелье у них будет тяжким… Русские должны занимать то место, которое им назначено. Пока не придет время… И земля станет безвидна и пуста…
Старик сидит недвижно. Он любуется камнем. Затухающий свет играет, переливается в пурпурной глубине бриллианта. Искристые блики пляшут в расширенных зрачках и исчезают в их непроницаемой бездне.
Старик опускает веки.
Он знает то, что дано постичь каждому, но выполнить предначертано именно ему…
ТОТ, КТО ПРАВИТ ВОЙНОЙ, – ПРАВИТ МИРОМ.
Пламя совершенно прозрачно. Лишь иногда язычки окрашиваются алым и голубовато-сиреневым.
В комнате сумрак зимнего утра. Огромное окно полуприкрыто жалюзи, за ним угадываются силуэты высоких сосен. Небо светлеет на востоке – день будет ясным.
Мужчина аккуратно снимает широкую бронзовую джезву со спиртовки, вливает глинтвейн в массивный стеклянный кубок с вензелем и гербом. Смотрит сквозь напиток на пламя – цвет темного рубина.
Мужчина высок, плотен и, должно быть, очень силен. На нем свитер свободной вязки, широкие брюки, на вид ему за пятьдесят.
Он подносит напиток к губам, осторожно пробует, подходит к низкому креслу перед камином, ставит кубок на столик, удобно усаживается, вынимает из коробки тонкую сигару, раскуривает, пыхая невесомым голубоватым дымом. Поджигает специально наколотую тонкую лучину, смотрит на огонек, подносит к скрученной бересте под золотистыми поленьями. Береста занимается с легким потрескиванием, пламя охватывает поленья. Камин начинает слегка гудеть. Огонь ровный и мощный.
Мужчина берет кубок, делает маленький глоток и любуется огнем сквозь напиток: цвет пурпура с золотом.
Встает, подходит к небольшому столику с отдельно стоящим аппаратом без наборного диска. Поднимает трубку.
– Уровень «Стратег» вызывает уровень «Цезарь».
– Цезарь слушает Стратега.
– У нас все готово. Сейчас – самое время.
– Я просмотрел приготовленные вами бумаги. Согласен.
– Начинаем?
– Да. Немедленно.
– Есть.
– Уровень «Стратег». Вызываю все уровни.
– Уровень «Центурион» на связи.
– Есть.
– Уровень «Трибун» на связи.
– Есть.
– Уровень…
– Приказ всем уровням: операция «Рубикон».
– Есть.
– Начало – немедленно.
– Есть.
Мужчина садится в кресло перед камином. Делает глоток из кубка. От камина идет тепло. Поленья прогорели, но новых он не подкладывает. Чуть припорошенные пеплом угли светятся густо-малиновым.
Он спокоен. Он знает, как побеждать. Всегда.
ВОЙНУ НУЖНО ОБЪЯВЛЯТЬ ТОГДА, КОГДА ОНА УЖЕ ПРОИГРАНА ПРОТИВНИКОМ.
Глава 8
– Вот, блин, заладили… «Учитель – самая мирная профессия», «строитель – самая мирная профессия», «врач – самая мирная профессия»… Дрон, ты все знаешь о… Какая профессия самая мирная?
«…учитывая огромную силу инерционного мышления…» – шлепаю я по клавиатуре компьютера, – Что?
– Ты когда-нибудь от «ящика» оторвешься?
– Ну…
– Какая профессия самая мирная?
– С чего это ты завелась?
– А интересно. По телику только что сказали, что – журналист. Дескать, снимают войну, а сами не стреляют. А их съемки – предупреждение человечеству.
– Людей нужно хвалить. И им приятно, и для дела полезно.
– Но это же муть! Зеленая!
– Не бери в голову.
– …а бери в рот.
– Аля, мы же договорились: ты не ругаешься матом и не употребляешь идиотского сленга.
– Помню. А также вино, водку, траву, «колеса»…
– Девочка, ты очень красива, но когда с твоих губ срываются выражения…
Все очарование теряется.
– Правда?..
– Да.
– Ну тогда я больше не буду.
– Вот и умница.
– Блин, Дронов, ты такой правильный!
– А без «блин»?
– А чего? Блин – слово русское. Народное. Продукт.
– Во-во, продукт. Чем зря базлать, пошла бы приготовила чего-нибудь. На зуб. А то и на два.
– Дронов, хреновый из тебя сэнсэй. Девушка, можно сказать, только-только на путь истины завернула, а ты сразу – «базла-а-ать».
– Ну. А чем ты сейчас занята? Именно этим. Я-за точность выражений.
– За то-о-очность… Ну тогда ответь: какая профессия самая мирная? Что, не знаешь?
– Знаю.
– Ну и?..
– Солдат-миротворец.
– Ты серьезно?
– Еще как.
– Тут же слова не сочетаются. Солдат – это мужик в каске и с автоматом. А миротворец – это голубь с веткой в клюве.
Девушка прыснула в ладони, закрыла лицо, упала на колени, согнулась, вздрагивая от смеха:
– Ну, Дрон, ты отмочил… Это… это… полный отпад… солдат… миро… творец… – Подняла носик в веснушках, пытаясь придать лицу серьезное выражение, а глаза продолжали смеяться. – Ты извини. Просто представила себе громилу в пятнистом комби с автоматом, гранатометом, мордой лица «а-ля коммандос» – и веточкой… в клюве… Ха-ха-ха… Я не мо-гу.
Аля снова подняла голову, но лицо ее на этот раз было совершенно серьезно и чуть печально.
– Дронов, они что, издеваются над нами? Я даже не спрашиваю, кто – «они».
Под словом «они» в России всегда понимались люди, стоящие вне законов совести и законов вообще. Раньше это были только власти, теперь к ним прибавились новые русские, бандиты, банкиры – да мало ли… Все, стоящие по ту сторону кормушки.
Ведь кормушка по-прежнему одна – труд людей. Богатства создаются только трудом и талантом, ничем иным. И оттого, кто присваивает – коммунисты, демократы, бандиты, – людям легче не становится…
– Ага, – киваю я.
– Дрон, у нас как две страны – в одной мы живем, другая – в телевизоре. В этой другой живут куда лучше.
– Есть еще третья. Там живут БОВы.
– Кто?
– Богатые-Ответственные-Властные. Они же – Важные.
– А-а, знаю. ВИПы. В Америке они так называются. Вери импортэнт персонз.
Как у меня с английским?
– Отлично. Вот только произношение матерное.
– Фи… Мог бы соврать. И сделать девушке приятное. Ладно, пусть будут БОВики. Раз тебе так нравится.
Ну да. Мне так нравится больше. Ибо аббревиатура БОВ расшифровывается как «боевые отравляющие вещества». Образ жизни БОВиков впрямую не рекламируется телевидением, но от этого он не становится менее ядовитым для людей. «А вот в Анталию кому? А кому – в Бразилию?!» «А вот зайца кому, кому выбегайца…»
Услуги наши – деньги ваши.
А по ТВ – лишь отзвуки многомиллионных скандалов, вроде шоу:
– Украли! Караул!
– Много украли?
– У-у-у-у…
– А деньги чьи?..
– Так народные!
– А-а-а-а…
– Ищите! Вы же на то поставлены!
– Ну-у-у…
– Так найдете?
– Ну… Найдем… А зачем?
Вывод для робко подрастающего поколения: если можно украсть много, вернее – очень много, и никто даже искать не будет, то украсть чуть-чуть или отобрать – так это вообще ничего… А жить как-то нужно… А машины по проспекту шуршат – блин… А телки в них – вообще, блин… Так чего мы, ребята, козлы, что ли, совсем? Ну так давай!..
Козлы. Полные козлы. Потому как искать никто не будет, только если украсть много. Вернее – очень много. Потому что это не кража, а… Статистика. Кто представляет себе, что такое миллиард долларов? А – два? Водка… бабы… яхта… самолет… Все, исчерпался, соколик? Вот и я не знаю, сколько это.
Ста-ти-сти-ка. Уразумел?
Все, как завещал Великий Кормчий. Он же – Отец Народов. Он же – Коба. Он же – Coco. Он же… «Если погиб один человек – это трагедия. А если миллионы – уже статистика».
Так что ты там, малый, сотворил? Квартирку выставил? Старуху процентщицу укокошил вместе с богобоязненной соседкой Лизонькой? Нет? А-а… Изнасилование двух девочек («Да они сами напросились!..»), заткнись пока, убийство пенсионера-ветерана («Да я его легонько, для острастки, а он взял да и „кони двинул“…), что еще? Убийство путем нанесения тяжких телесных двум мужчинам…
(А чего они, фраера… За что? А пусть не выступают!..») Ну что, малый, вышка тебе!
– Да пошел ты, мент поганый, ты в суд передавай, а они пусть свидетелей еще поразыщут, и вообще, мне восемнадцати нет, а Кольке хоть есть – у него справка из «дурки»… Что, сожрал, мусорок? В рот я тебя имел!..
– Ошибочка твоя, малый. Не мент я.
– Не мент? А, один хрен. Веди в клетку.
– А зачем?
– Как это зачем?
– Возмущенной общественности не нужна твоя временная изоляция. Тем более время уже очень короткое: сам ведь говоришь – свидетели, доказательства…
– Ну?..
– Возмущенной общественности нужно, чтобы тебя не было. Совсем.
– Ты брось это, ты кто вообще такой?
– Представитель общественности.
– Веди в клетку давай, козел!
– И за козла – ответишь. По совокупности. Дальше? Дальше карьер какой-нибудь за городом… Две пули: одну – «несовершеннолетнему», другую – его дружбанку со справкой… Дураков лечить – только лекарства тратить…
Найдут трупы? Да никогда! Собак одичавших, лис, воронья вокруг карьера…
Не, что-то, может, и найдут… А вот идентифицировать… Протоколы составлять…
Какому отделению милиции такие «глухари» нужны?.. Вот и соображай…
– Начальник, ты что, серьезно?..
– Да какие уж шутки… Автомат полновесный без дураков, каска кевларовая, комби… Усекаешь?..
– Серый волк, что ли?
– Не… У СОБРов ты бы сейчас кипятком писал… Если бы было чем писать…
– Так кто ты, начальник?..
– Ветку в зубах видишь?
– Ну вижу. Курить, что ли, бросаешь?
– Не-а. Ветка какая?
– Хм… Зеленая.
– Оливковая ветка, понял?
– Ну…
– Картину Пикассо видел? «Голубь мира» называется.
– Да я…
– Понятно. Запомни, дебил. Мужик с веткой в зубах – это ми-ро-тво-рец.
Уяснил?
– Ну…
– Уяснил, значит. Так вот, я – солдат-миротворец. Представитель миролюбивой общественности. Так что, оревуар, дорогуша, как сказали бы в Париже. В штаб-квартире ихнего ЮНЕСКО. Гуд-бай, в переводе.
Вытягиваю из поясной кобуры тяжелый револьвер.
– Братан, погоди…
– Сенегальский койот тебе братан.
– Да у меня бабок…
– С собой возьми…
Двумя пальцами взвожу курок и поднимаю ствол. Осечки оружие не даст. Голова бандита сейчас просто разлетится на куски – 45-й калибр, длина ствола – 190 мм, отсюда начальная скорость пули… Короче – опознавать будет нечего. А после собак-бродяжек – и вовсе.
Оружие мне под стать. И по калибру, и по названию. «Миротворец» образца 1872 года, самая популярная модель полковника Самюэля Кольта. Особенно на американском Западе, бывшем в то время «диким». В самой демократической из стран порядок уже тогда наводили безо всяких судебных проволочек и мировых судей – тем более что это вполне сочеталось с самой демократической на то время конституцией…
Палить из «миротворца» имели полное право не только шерифы, но и вполне законопослушные граждане. Чем и выбили из нарушителей спокойствия охоту нарушать закон. Вместе с мозгами.
Пора продвигать достижения американской демократии в Отечестве. Тем более у нас что запад, что восток, что центр – диковаты.
Огонь?..
Огонь!
Напряженно жму собачку, стараясь, чтобы ствол не слишком отклонился от линии прицела… Спуск у «миротворца» жестковат, нужно бы на будущее отверточкой подрегулировать…
– Все готово!
Как? Уже? Я же выстрела не слышал…
– Так ты есть будешь?
Поднимаю голову со столика. Передо мной экран компьютера с маловразумительной записью: «…учитывая огромную инерционную силу мышления электората…» Тряхнув головой, снова пытаюсь уразуметь смысл набранного текста.
Тщетно. Глупость – она и в Африке…
– Буду. – Поднимаюсь и бреду на кухню. А все же было во сне нечто знакомое… Или – полезное. Точно. Способ борьбы с мафиозным беспределом. Все ищут пути, как крестных пап пересажать. Законов ждут. Пусть ждут – уж очень много нужно условий для их принятия: и чтобы четверг, и чтобы дождичек прикрапывал непременно, и чтобы рак насвистывал что-нибудь приятно-патриотическое, «союз нерушимый…», к примеру, или «ах, лимончики, вы, мои лимончики…», и чтобы вечерний бриз волну гнал, и не как-нибудь, а ла-а-асково…
Способ, навеянный мне Морфеем, сиречь сном, проще, а главное, конструктивнее. По простоте приближается к устройству дорогого мне «АКМа». Лучше – пулемета: там пуля весомее.
Так что совершенно неверно откручивать головы «папам» преступного мира: для этого, как минимум, такого «папу» еще разыскать нужно – не любят они афишировать род своих занятий. Гораздо проще – «руки им поотрубать»! В переносном смысле, конечно. И – ноги повыдергивать. В том же смысле. А именно: перестрелять боевиков всех известных преступных группировок. В назидание, так сказать. То есть – уничтожить физически.
«Яйцеголовые» криминологи тут же накатают по умному трактату: мафия-де – это «гидра», и вместо одного обрубленного щупальца отрастут десять новых, ядовитее прежних… Ну и в том же духе.
Интеллигентские бредни!
Это сейчас они, сиречь команды боевиков, растут, как грибочки после летнего дождичка. И ножик грибника – наш многоуважаемый УК – их пугает, как зверь Кинг-Конг ракету «СС-20». Авторитетная 77-я, став самой популярной, легко переквалифицируется судейскими стряпчими… Как любил повторять дядюшка Скрудж:
«И чего не сделаешь за деньги…» И правильно: то, чего не сделаешь за деньги, сделаешь за очень большие деньги… Ну а ежели… Как говаривал рецидивист Артист в образе Леонида Ильича из какой-то комедийки: «Если человека нельзя купить, его нужно убить. То есть – уничтожить физически…»
Бандиты понимают и уважают только один закон: право сильного.
И никакие новые щупальца у гидры не отрастут: это сейчас у «уродов» и «быков» – и деньги, и девки, и иномарки, и высокий социальный статус – «уважаемые», при совершенно невероятной перспективе «подсесть» и уж при полностью исключенной возможности попасть под вышак. А при бескозырных раскладах – пойдешь на дело? Или лучше все-таки «в люди», через заводскую проходную?.. Это ничего, что «Прима» вместо «Кэмела», это ничего, что «сучок» тамбовского разлива, а не «Абсолют», это ничего, что девка твоя не совсем похожа, вернее, совсем не похожа на Клаудиу Шиффер, и чтобы сделать ее ноги сто десять сантиметров, нужны каблуки сорок пять… Все это ни-че-го, главное – живой, и все пути перед тобой, как в песне… Или – не все? Ну и фиг с ними, всех-то никогда и не было! Живи, стручок!
– Дронов, ты, конечно, большой мыслитель… Но сказал бы сразу, что хочешь фаршу… Я бы приготовила…
Гляжу на тарелку. Для того, во что я превратил среднепрожаренный бифштекс, фарш – слишком нежное понятие. Скорее – суфле. Из мяса и сопутствовавшей ему картошки. Судя по запаху, она была жареная фри, соломкой. Э-эх… Мое любимое блюдо. Было.
Тем не менее заливаю вновь созданное с помощью ножа и вилки блюдо кетчупом и отправляю порциями в рот.
– Ты бы лучше ложкой, – советует девушка.
– А я не ищу в жизни легких путей. – Подбираю оставшееся корочкой хлеба.
Отчетливо понимая, что нож и вилка в руках «солдата-миротворца» – оружие ломовое.
– А какие ищешь?
Детские вопросы всегда ставят в тупик. И не только меня. Множество людей живут так, словно собираются жить всегда. То есть – никак. «Ты чем занят?» – «Ничем. Живу».
Самый «детский» из всех детских вопросов – зачем? Последовательная постановка этого милого вопроса по отношению к чему-либо – будь то «единственно верная идеология», ведущая все человечество в целом и каждого индивида в отдельности к очередному «светлому», будь то программа политической партии или бюджет страны, будь то военная операция или поступок отдельного «маленького человека» – приводит к пониманию истинных причин тех или иных действий.
Как правило, выясняется, что мотивировки самых значимых с виду прожектов – пусты, мелки, никчемны… А за завесой Самой Общечеловеческой Идеологии или Самой Тайной Организации, созданной не иначе как из избранных и занятой не иначе как проталкиванием бестолкового человечества по пути «Прогресса и Разума», скрыты ничтожные амбиции кучки мелких, насмерть перепуганных людишек, более всего остального боящихся жизни, а поэтому сеющих вокруг себя смерть – Дрончик, ты чего, на «полной измене»? – Девушка участливо-серьезно смотрит мне в глаза. В переводе со сленга на русский литературный – если таковой еще остался – «подсесть на измену» означает множество понятий – от ностальгии и фрустрации, или, переходя с русского современного на просто русский, тоски, беспокойства, хандры, уныния, разочарования, до бездеятельности, ропота, дурных и немотивированных поступков.
– Угу, – киваю я. – На отстраненку подсел. Лисенок, ты когда-нибудь по-русски говорить научишься?
– Да хоть щас. А на фига? По-моему, все и так обходятся…
И здесь девчонка права.
«На брифинге был озвучен релиз спикера по поводу продолжающихся поисков консенсуса между отдельными фракциями…» Сам-то понял, что сказал? А не важно.
Осталось только лозунг повесить: «Решения брифинга – в жизнь!», а рядом – «Пусть живет в веках имя и дело Великого… и Ужасного!»
Ох уж эти сказочки, ох уж эти сказочники…
– Дрончик, а хочешь я скажу, какая профессия самая мирная?
– Еще бы!
Читать бесплатно другие книги:
