Инферно Браун Дэн

– Рад это слышать.

– Как сказать. На самом деле ее причиной является пуля.

Кардиомонитор тревожно запищал.

– Прошу прощения?!

Доктор Брукс продолжила говорить ровным тоном, но очень быстро.

– Пуля оцарапала вам макушку и, судя по всему, вызвала сотрясение мозга. Вам очень повезло, что вы остались живы. На дюйм ниже, и… – Она покачала головой.

Лэнгдон изумленно уставился на нее. В меня стреляли?

Из холла донеслись разгневанные голоса – там явно разразился скандал. Судя по всему, посетитель, приехавший навестить Лэнгдона, не хотел ждать. Почти сразу Лэнгдон услышал, как распахнулась тяжелая дверь в дальнем конце коридора, и в проеме показалась фигура, направлявшаяся в их сторону.

Женщина, с ног до головы облаченная в экипировку из черной кожи. Спортивная, с темными волосами, склеенными в шипы. Она двигалась легко, словно не касаясь земли, и направлялась прямиком к палате Лэнгдона.

Доктор Маркони немедленно встал в дверях, преграждая путь незваной гостье.

– Ferma![2] – скомандовал он, выставив вперед раскрытую ладонь, как делают полицейские.

Незнакомка, не замедляя шага, вытащила пистолет с глушителем, направила его доктору Маркони в грудь и выстрелила.

Раздался характерный хлопок.

Лэнгдон с ужасом увидел, как доктор Маркони пошатнулся и упал навзничь, прижимая руку к груди. На белом халате расплывалось кровавое пятно.

Роскошная яхта «Мендаций» свыше двухсот тридцати футов длиной рассекала воды Адриатики в пяти милях от побережья Италии. Над легкой зыбью клубился предрассветный туман. Из-за темно-серого цвета, в который был выкрашен корпус из радиопоглощающих материалов, судно больше походило на военный корабль, что его отнюдь не украшало.

Проданная за триста с лишним миллионов долларов яхта имела на борту полный набор атрибутов комфорта, типичных для судов такого класса: сауну, бассейн, кинотеатр, персональную подводную лодку и вертолетную площадку. Однако человека, купившего яхту пять лет назад, роскошь интересовала меньше всего – он сразу избавился от ненужных излишеств, а освободившееся пространство использовал для командного центра, оборудованного по последнему слову техники, начинив его электроникой и защитив от взлома свинцовыми переборками.

Благодаря трем каналам спутниковой связи и широкой сети наземных ретрансляционных станций почти два десятка живших на борту техников, аналитиков и координаторов операций поддерживали постоянный контакт с оперативными центрами на суше.

Безопасность судна обеспечивалась небольшой группой бывших военных, в распоряжении которых имелись две системы обнаружения ракет и внушительный арсенал новейшего вооружения. С учетом вспомогательного персонала – поваров, уборщиков и прислуги – всего на борту находилось чуть более сорока человек. «Мендаций», по сути, представлял собой мобильное офисное здание, из которого его владелец управлял своей империей.

Маленький и тщедушный, с темной от загара кожей и глубоко посаженными глазами, он был известен своим подчиненным только как Ректор. Его внешняя невзрачность и решительность в действиях как нельзя лучше соответствовали образу человека, сколотившего огромное состояние на оказании услуг особого рода не самым примерным членам общества.

Его называли по-разному – бездушным наемником, пособником греха, орудием дьявола, – но никем из перечисленного он не являлся. Ректор всего лишь предоставлял клиентам возможность удовлетворять свои амбиции и желания без каких бы то ни было неприятных последствий, а то, что человечество греховно по своей природе, его не беспокоило.

Несмотря на критику хулителей и недоброжелателей, моральный кодекс Ректора оставался незыблемым. Его репутация – как и сам Консорциум – покоилась на двух столпах.

Никогда не давать обещания, которого не сможешь сдержать.

И никогда не подводить клиента.

Что бы ни случилось.

За всю свою профессиональную деятельность Ректор ни разу не нарушил данного обещания и не давал обратного хода. Его слово было самой верной гарантией и надежным, как банковский сейф, и хотя о заключении некоторых контрактов он сожалел, возможность их расторжения никогда не рассматривалась.

В это утро Ректор вышел на балкон своей каюты и, глядя на покрытую барашками водную гладь, пытался избавиться от нехорошего предчувствия, лишавшего его душевного покоя.

Решения, принятые нами в прошлом, создают наше настоящее.

Решения, которые Ректор принимал в прошлом, не раз заводили его на опасное минное поле, но ему всегда удавалось с него выбраться невредимым. Однако сегодня, разглядывая далекие огоньки на берегу, он ощущал непривычную тревогу.

Год назад, на этой самой яхте, он принял решение, последствия которого теперь угрожали разрушить все, что он построил. Я согласился предоставить услуги не тому человеку. Тогда Ректор никак не мог предположить, каким шквалом непредвиденных проблем обернется этот просчет, заставивший его отправить на задание своих лучших агентов с приказом «любыми средствами» удержать давшее течь судно на плаву.

Сейчас он с нетерпением ждал вестей от конкретного агента.

Вайента, подумал он, вспоминая опытную и отлично подготовленную оперативницу с причудливой прической из шипов. Вайента, которая до этого выполняла все задания безупречно, вчера совершила непростительную ошибку, чреватую ужасными последствиями. Последние шесть часов были гонкой на выживание, отчаянной попыткой восстановить контроль над ситуацией.

Вайента утверждала, что ей просто не повезло и задание оказалось проваленным из-за голубя, заворковавшим так некстати.

Однако Ректор никогда не полагался на удачу. Все, что он делал, обязательно тщательно продумывалось, чтобы исключить малейшую случайность и свести риски к нулю. Его фирменным знаком был контроль, который достигался умением предвидеть все возможные варианты, предвосхищать любую реакцию и направлять события в русло, ведущее к нужному результату. Клиентуру Ректора составляли миллиардеры, политики, шейхи и даже правительства, чье доверие он заслужил впечатляющим списком успешно проведенных операций и неукоснительным соблюдением секретности.

Небо на востоке начинало светлеть, растворяя висевшие над горизонтом звезды. Ректор стоял на палубе и терпеливо дожидался донесения Вайенты об успешном выполнении задания.

На мгновение Лэнгдону показалось, что время остановилось. Доктор Маркони неподвижно лежал на полу, и на его груди расплывалось кровавое пятно. Превозмогая действие снотворного, Лэнгдон поднял взгляд на убийцу со странной прической, которая продолжала идти по коридору. Теперь от открытой двери в палату ее отделяло всего несколько шагов. У порога она посмотрела на Лэнгдона и вскинула пистолет, целясь ему в голову.

Сейчас я умру, подумал Лэнгдон. Это конец.

Тишину больницы разорвал оглушительный грохот. Лэнгдон невольно отпрянул назад, не сомневаясь, что в него попали, но грохот был не от выстрела. Это доктор Брукс успела броситься к тяжелой металлической двери в палату и с силой захлопнуть ее. Щелкнул замок.

С перекошенным от страха лицом Сиенна опустилась на колени возле лежавшего в крови коллеги и принялась нащупывать пульс. Доктор Маркони закашлялся, заливая хлынувшей горлом кровью щеки и бороду, потом дернулся и затих.

– Enrico, no! Ti prego![3] – закричала она.

Железная дверь грохотала под градом сыпавшихся на нее пуль. Из коридора доносились испуганные крики.

Тело Лэнгдона непостижимым образом обрело подвижность, а паника и инстинкт самосохранения нейтрализовали действие снотворного. Он неловко стал выбираться из кровати, и вдруг его правое предплечье пронзила острая боль. В первое мгновение он решил, что в него угодила пуля, прошившая дверь насквозь, но, опустив взгляд, увидел, что все дело в оторвавшейся трубке капельницы: из пластикового катетера, застрявшего в руке, сочилась кровь. От сонливости не осталось и следа.

Склонившись над телом Маркони, доктор Брукс продолжала искать пульс – в ее глазах стояли слезы. Затем, будто по команде, она поднялась и повернулась к Лэнгдону. Выражение ее лица тут же изменилось, на нем отразилась уверенность опытного врача «скорой помощи», привыкшего действовать в критических ситуациях.

– За мной! – скомандовала она и, схватив Лэнгдона за руку, потащила его в другой конец комнаты.

С трудом переставляя ноги, он безропотно подчинился, а из коридора продолжали доноситься звуки выстрелов и испуганные крики. В голове у него прояснилось, но напичканное лекарствами тело слушалось плохо. Быстрее! Он был босиком и чувствовал, как от кафельного пола веет холодом, а тонкая больничная сорочка с завязками на спине оказалась слишком короткой для него. Из вены на руке все еще сочилась горячая кровь.

За спиной по-прежнему раздавались выстрелы – это убийца методично пыталась выбить замок, и доктор Брукс бесцеремонно втолкнула Лэнгдона в маленькую ванную комнату. Она уже собиралась войти следом, но вдруг остановилась и неожиданно бросилась назад, чтобы схватить со столика его заляпанный кровью твидовый пиджак.

Какого черта?!

Сжимая пиджак в руке, она быстро заперла за собой дверь в ванную, и в этот момент в палату ворвалась убийца.

Сиенна действовала решительно. Распахнув в ванной вторую дверь, она увлекла Лэнгдона в смежную послеоперационную палату. Сзади снова раздались выстрелы, и доктор Брукс, выглянув в коридор, быстро схватила Лэнгдона за руку и потащила по коридору на лестничную клетку. От резкого движения у Лэнгдона закружилась голова – он чувствовал, что в любой момент может отключиться.

Следующие пятнадцать секунд он почти ничего не соображал… куда-то спускался по ступенькам… спотыкался… падал. Голова раскалывалась от боли. Перед глазами все плыло, ноги не слушались, а каждое движение было как в замедленной съемке.

И вдруг в лицо ему дохнуло холодом.

Я на улице.

Когда доктор Брукс тащила его по темному переулку подальше от больницы, Лэнгдон наступил на что-то острое и упал, сильно ударившись о тротуар. С трудом подняв его на ноги, Сиенна, не сдержавшись, выругалась, проклиная успокоительное, которым его напичкали.

В конце переулка Лэнгдон снова споткнулся и упал. На этот раз доктор Брукс не стала его поднимать – она выскочила на мостовую, крича кому-то вдалеке. Лэнгдону удалось разглядеть слабый зеленый огонек такси, стоявшего перед входом в больницу. Автомобиль не двигался, его водитель наверняка спал. Доктор Брукс снова закричала, отчаянно размахивая руками. Наконец фары машины зажглись, и она медленно тронулась в их сторону.

Позади Лэнгдона в переулке открылась дверь, и послышались быстро приближающиеся шаги. Он обернулся и увидел темную фигуру, которая направлялась к нему. Лэнгдон попытался сам подняться на ноги, но Сиенна была уже рядом и затолкала его на заднее сиденье подъехавшего «фиата». Лэнгдон практически съехал на пол, когда доктор Брукс нырнула за ним следом и захлопнула за собой дверь.

Заспанный водитель обернулся и с недоумением уставился на странную парочку, забравшуюся к нему в машину, – молодую женщину в медицинской униформе, с собранными в конский хвост волосами и мужчину в рваной больничной сорочке и с залитой кровью рукой. Он уже хотел сказать, чтобы они убирались ко всем чертям, как вдруг боковое зеркало разлетелось на мелкие осколки. К машине бежала затянутая в черную кожу женщина с пистолетом в руке. Доктор Брукс едва успела пригнуть Лэнгдону голову, когда послышался свистящий звук нового выстрела и заднее стекло разлетелось вдребезги, осыпая их мелкими осколками.

Никаких других доводов водителю не понадобилось. Он вдавил педаль газа в пол, и такси рвануло с места.

Лэнгдон был на грани обморока. Кто-то пытается меня убить?

Когда машина повернула за угол, доктор Брукс выпрямилась на сиденье и взяла Лэнгдона за окровавленную руку. Из вены на сгибе локтя неуклюже торчала игла с обрывком трубки.

– Посмотрите в окно, – приказала она.

Лэнгдон повиновался. Свет фар выхватывал из темноты проносившиеся мимо призрачные надгробные плиты. То, что они проезжали кладбище, казалось весьма символичным. Лэнгдон почувствовал, как пальцы доктора осторожно нащупали иглу – и вдруг она резко ее выдернула.

Жгучая боль пронзила Лэнгдону руку и буквально расколола ему череп. Он почувствовал, как его глаза закатились, и провалился в темноту.

Резкий телефонный звонок заставил Ректора оторвать взгляд от стелившейся над водной гладью дымки и поспешно вернуться в оборудованную под офис каюту. Наконец-то, подумал он, с нетерпением ожидая новостей.

На экране монитора светилось сообщение о входящем звонке с мобильного телефона «Тайгер» шведской компании «Сектра коммьюникейшнз», предназначенного для защиты разговора от прослушивания. Прежде чем достигнуть его, сигнал прошел переадресацию через четыре неотслеживаемых маршрутизатора.

Надев наушники, он произнес медленно и четко:

– Говорит Ректор. Я слушаю.

– Это Вайента, – послышалось в ответ.

Ректор уловил в ее голосе необычную нервозность. Оперативники редко разговаривали с Ректором напрямую, но еще реже оставались у него на службе после провала, подобного допущенному в прошлую ночь. Однако исправить положение мог только агент на месте, и Вайента для этого подходила больше других.

– Есть новости, – сообщила Вайента.

Молчание Ректора означало, что он ждет продолжения.

– Лэнгдону удалось скрыться, – сообщила она нарочито сухо, будто подчеркивая свой профессионализм. – Предмет по-прежнему у него.

Ректор опустился в кресло и долго молчал.

– Понятно, – наконец произнес он. – Полагаю, он обратится к властям при первой возможности.

Старший координатор Лоренс Ноултон, сидевший за своим пультом в защищенном центре управления двумя палубами ниже, увидел, что разговор Ректора по закодированной линии закончился. Он надеялся, что новости были хорошими. В последние два дня Ректор явно нервничал, и все понимали, что проводится операция, где на кон поставлено очень многое.

Ставки невероятно высоки, и новые промахи были бы непозволительной роскошью.

Обычно контроль над тщательно спланированными операциями осуществлял Ноултон, но в данном случае все пошло наперекосяк, и Ректор взял руководство на себя.

Мы вторглись на неизведанную территорию.

Хотя в настоящий момент Консорциум проводил с полдюжины других операций в разных уголках мира, ими занимались отделения на местах, а Ректор и сотрудники, находившиеся на борту «Мендация», сосредоточились исключительно на этом проекте.

Несколько дней назад их клиент разбился насмерть, прыгнув с высокой башни во Флоренции, но у Консорциума по-прежнему имелись обязательства перед ним. Клиент поручил организации выполнить ряд заданий при любых обстоятельствах – и Консорциум, как всегда, намеревался сделать все без лишних вопросов.

У меня есть приказ, подумал Ноултон, и я его выполню.

Он вышел из своей звуконепроницаемой стеклянной кабины и прошел мимо других отсеков, в которых дежурные сотрудники занимались прочими аспектами этой операции. Одни кабины были забраны прозрачными стеклами, другие – матовыми.

Кивая по дороге техникам, Ноултон пересек центр управления с прохладным кондиционированным воздухом и вошел в небольшое хранилище с дюжиной сейфов, располагавшееся за отдельной дверью. Открыв один из сейфов, он извлек из него ярко-красную флешку. Согласно прикрепленной к ней инструкции, на флешке имелся большой видеофайл, который клиент поручил им отправить основным новостным порталам в определенное время завтра утром.

Осуществить анонимную рассылку не представляло никакого труда, но протокол обращения с цифровыми данными требовал обязательного ознакомления с ними за сутки до рассылки, с тем чтобы у Консорциума было достаточно времени для дешифровки, компилирования и других возможных действий, которые могли потребоваться для загрузки в определенный час.

Исключить любую случайность.

Ноултон вернулся на свое рабочее место и плотно закрыл тяжелую стеклянную дверь, отгородив себя от внешнего мира.

Он щелкнул выключателем на стене, и стеклянные стены кабинки мгновенно стали матовыми. Для обеспечения секретности все перегородки кабинок на борту «Мендация» были изготовлены по технологии «взвешенных частиц». Прозрачность таких стекол легко регулировалась с помощью электрического тока – под напряжением миллионы продолговатых крошечных частиц внутри перегородок выстраивались параллельно друг другу, а при отсутствии напряжения располагались хаотично.

Изоляция участков работы и ограничение информированности сотрудников исключительно рамками их непосредственной задачи являлись краеугольным камнем успеха Консорциума.

Знай только то, что положено. Никому ничего не рассказывай.

Отгородившись от внешнего мира, Ноултон вставил флешку в компьютер и кликнул на файл, открывая его.

Из динамиков послышался мягкий плеск воды, а на мгновенно погасшем экране начало проступать изображение чего-то неясного и темного. Постепенно изображение стало обретать четкость… это была какая-то пещера… или огромный зал. Вместо пола в нем была вода – что-то вроде подземного озера. Как ни странно, вода светилась… будто ее подсвечивали изнутри.

Ничего подобного Ноултон никогда раньше не видел. Вся пещера переливалась жутким красноватым сиянием, а на светлых стенах дрожали отблески водной ряби. Что это… за место? Под продолжающийся плеск камера начала спускаться к воде и наконец погрузилась в нее. Наступила зловещая тишина. Камера продолжила движение вниз и на глубине в несколько футов замерла у покрытого илом дна.

К нему была привинчена блестящая прямоугольная табличка из титана.

На ней имелась надпись.

СЕГОДНЯ В ЭТОМ МЕСТЕ

МИР ИЗМЕНИЛСЯ НАВСЕГДА

Внизу были выгравированы имя и дата.

Имя – их клиента.

А дата… завтрашний день.

Лэнгдон почувствовал, как чьи-то сильные руки подхватывают его… заставляют очнуться и помогают выбраться из такси. Тротуар под босыми ногами казался ледяным.

Опираясь на свою стройную спутницу, Лэнгдон, пошатываясь, брел по безлюдному проулку между двумя большими жилыми домами. Порывы утреннего ветра забирались под больничную сорочку, и Лэнгдон чувствовал холод в тех местах, которые обычно бывают прикрытыми.

От введенного в больнице успокоительного он плохо соображал, в глазах все расплывалось. Как будто он шел под водой, пытаясь пробиться сквозь вязкий и тусклый мир. Сиенна Брукс тащила его вперед, поддерживая с удивительной для такого хрупкого тела силой.

– Лестница, – предупредила она, и Лэнгдон понял, что они добрались до бокового входа в здание.

Ухватившись за перила, Лэнгдон, покачиваясь, шаг за шагом поднимался по ступенькам, с трудом переставляя ноги. Тело не слушалось. Доктор Брукс буквально толкала его сзади, не позволяя останавливаться. Когда они наконец добрались до двери, она набрала несколько цифр на ржавом кодовом замке, в замке что-то щелкнуло, и дверь открылась.

В подъезде было не намного теплее, но для босого Лэнгдона плитка на полу казалась мягким ковром по сравнению с шершавым асфальтом на улице. Доктор Брукс подвела его к крошечному лифту, открыла раздвижную дверь и впихнула в кабинку размером с телефонную будку. В ней пахло сигаретами «MS» – этот горьковато-сладкий запах, как и аромат свежесваренного кофе эспрессо, висит в Италии повсюду. От запаха в голове Лэнгдона чуть прояснилось. Доктор Брукс нажала кнопку, и где-то высоко над ними с лязгом пришли в движение изношенные шестерни…

Тронулись…

Скрипучая кабинка, дребезжа и вибрируя, потащилась вверх. Ее стены были из металлической сетки, и сквозь нее Лэнгдон видел проплывающие вниз стены шахты. Несмотря на полубессознательное состояние Лэнгдона, его хроническая клаустрофобия тут же дала о себе знать.

Не смотреть.

Он прислонился к стенке лифта, пытаясь восстановить дыхание. Рука продолжала ныть, и, опустив взгляд, Лэнгдон увидел, что она неуклюже обмотана рукавом его твидового пиджака. Сам пиджак, обтрепанный и грязный, волочился по земле.

Он закрыл глаза, чтобы унять стучавшую в висках боль, и вновь провалился в темноту.

Из нее выплыло знакомое видение – похожая на изваяние женщина со скрытым вуалью лицом, с амулетом и струящимися локонами серебристых волос. Как и раньше, она стояла на берегу кроваво-красной реки в окружении корчившихся тел. Она обращалась к Лэнгдону, и ее голос звучал умоляюще. Ищите и обрящете!

Лэнгдон почувствовал, что должен обязательно спасти ее… спасти всех. Торчавшие из земли ноги зарытых вниз головой людей бессильно падали… одна за другой.

Кто вы?! – беззвучно выкрикнул он. Чего вы хотите?

Пышные серебристые волосы странной дамы затрепетали на горячем ветру. Время уже на исходе, прошептала она, касаясь рукой ожерелья с амулетом. И вдруг превратилась в ослепительный огненный вал, который пронесся через реку, поглотив и его тоже.

Лэнгдон громко закричал и очнулся.

– Что случилось? – спросила доктор Брукс, с тревогой глядя на него.

– Снова галлюцинация, – объяснил Лэнгдон. – Та же самая.

– Женщина с серебристыми волосами? А вокруг тела мертвецов?

Лэнгдон кивнул, чувствуя, как на лбу выступает испарина.

– Это пройдет, – заверила Сиенна, хотя голос у нее самой задрожал. – Повторяющиеся видения типичны при амнезии. Из-за временного нарушения функции мозга, отвечающей за сортировку и каталогизацию ваших воспоминаний, все сливается в одну картину.

– Не очень-то приятную, – с трудом выдавил Лэнгдон.

– Я понимаю, но до выздоровления все ваши воспоминания какое-то время будут путаными и беспорядочными: прошлое, настоящее и воображаемое – все вперемешку. То же самое происходит во сне.

Лифт остановился, и доктор Брукс рывком открыла раздвижную дверь. Они пошли по темному узкому коридору и миновали окно, за которым в предрассветном сумраке уже начали вырисовываться смутные очертания флорентийских крыш. В конце коридора Сиенна нагнулась и, достав ключ из-под горшка с растением, которое уже давно не поливали, отперла дверь.

Квартира оказалась крошечной, а в воздухе висел запах борьбы ароматизированной ванильной свечи со старым ковролином. Мебель и картины на стенах были в лучшем случае убогими, будто приобретались на барахолке. Доктор Брукс настроила термостат, и батареи стали нагреваться.

Она секунду постояла, закрыв глаза и глубоко дыша, будто собиралась с силами. Затем повернулась и помогла Лэнгдону добраться до скромной кухоньки с пластиковым столиком и двумя хлипкими стульями.

Лэнгдон шагнул к стулу, намереваясь сесть, но доктор Брукс одной рукой удержала его, а другой открыла шкафчик. В нем лежали только крекеры, несколько пакетиков с макаронами, банка колы и пузырек с таблетками.

Сиенна достала пузырек и вытряхнула Лэнгдону на ладонь шесть таблеток.

– Кофеин, – объяснила она. – На случай ночных смен, как сегодня.

Лэнгдон сунул таблетки в рот и огляделся, ища, чем бы запить.

– Их лучше разжевать, – сказала доктор Брукс. – Тогда они подействуют быстрее и помогут нейтрализовать успокоительное.

Лэнгдон начал жевать и тут же скривился. Таблетки оказались очень горькими и явно предназначались для проглатывания целиком. Доктор Брукс открыла холодильник, достала початую бутылку минералки «Сан-Пеллегрино» и протянула Лэнгдону. Он с благодарностью припал к горлышку.

Дождавшись, когда он напьется, она взяла его правую руку и, размотав импровизированную повязку и положив грязный пиджак на стол, внимательно осмотрела рану. Лэнгдон чувствовал, как дрожат ее пальцы.

– Жить будете, – наконец констатировала она.

Лэнгдон надеялся, что с ней тоже все будет хорошо. У него никак не укладывалось в голове, через что им пришлось пройти.

– Доктор Брукс, – сказал он, – нам надо кому-нибудь позвонить. В консульство… в полицию. Не важно куда.

Она согласно кивнула.

– И еще – перестаньте обращаться ко мне «доктор Брукс». Меня зовут Сиенна.

Лэнгдон кивнул.

– Спасибо. А я – Роберт. – Испытания, через которые они только что прошли, спасая свои жизни, казались вполне резонным основанием, чтобы обращаться друг к другу по имени. – Вы говорили, что вы англичанка?

– По рождению – да.

– Но у вас нет акцента.

– Это хорошо, – ответила она. – Я приложила немало сил, чтобы избавиться от него.

Лэнгдон собирался спросить зачем, но она жестом пригласила его следовать за собой и провела по узкому коридорчику в тесную непрезентабельную ванную. Над раковиной висело зеркало, и Лэнгдон впервые увидел свое отражение, если не считать окна в больничной палате.

Ну и вид! Густые черные волосы всклокочены, взгляд измученный, глаза налились кровью. Подбородок зарос щетиной.

Повернув кран, Сиенна пустила воду и направила больную руку Лэнгдона под струю ледяной воды. От резкой боли он невольно скривился, но руку не отдернул.

Сиенна достала чистую салфетку из махровой ткани и намылила ее антибактериальным мылом.

– Вы можете отвернуться.

– Ничего. Меня не…

Сиенна принялась яростно тереть, и от боли у Лэнгдона перехватило дыхание. Он с силой стиснул зубы, подавляя крик.

– Инфекция вам ни к чему, – пояснила она, действуя еще энергичнее. – К тому же если вы собираетесь связаться с властями, то голова должна быть ясной, а не такой, как сейчас. А боль – самое эффективное средство для выработки адреналина.

Лэнгдон выдерживал эту пытку, как ему показалось, не меньше десяти секунд, после чего с силой отдернул руку. Довольно! Он действительно пришел в себя и не чувствовал никакой сонливости, а боль в руке полностью избавила его от боли в голове.

– Вот и славно, – сказала Сиенна, выключая воду и осторожно вытирая ему руку чистым полотенцем.

Глядя, как она накладывает ему на локоть новую повязку, Лэнгдон вдруг заметил нечто, ужасно его огорчившее. Почти сорок лет он носил подаренные родителями коллекционные часы с изображением Микки-Мауса. Веселая мордашка Микки, распростершего объятия, неизменно вызывала у него улыбку и поднимала настроение.

– Мои… часы, – пробормотал Лэнгдон. – Они пропали! – Без них ему вдруг стало очень неуютно. – Они были на мне, когда я попал в больницу?

Сиенна удивленно на него посмотрела, не понимая, как такая мелочь может его беспокоить.

– Я не помню никаких часов. Постарайтесь привести себя в порядок. Я скоро вернусь, и мы решим, к кому обратиться за помощью. – Она повернулась, чтобы идти, но на пороге остановилась и встретилась с ним взглядом в зеркале. – А пока меня нет, советую хорошенько подумать, почему кто-то желает вас убить. Думаю, это первое, о чем спросят власти.

– Постойте, вы куда?

– Вы не можете разговаривать с полицией полуголым. Попробую достать вам одежду. У моего соседа примерно ваш размер. Он сейчас в отъезде, и я кормлю его кошку. Так что он мой должник. – С этими словами Сиенна вышла.

Роберт Лэнгдон повернулся к маленькому зеркалу над раковиной и едва узнал себя в отражении. Кто-то желает мне смерти. В голове у него снова зазвучало услышанное на диктофоне слово, которое он бормотал в бреду.

Визири. Визири.

Он напряг память, пытаясь отыскать в ее глубинах хоть какую-то подсказку… хоть что-нибудь. Но там была одна пустота. Он знал только то, что находился во Флоренции с пулевым ранением в голову.

Вглядываясь в свои усталые глаза, Лэнгдон вдруг подумал, что все это ему снится и он скоро проснется дома в любимом кресле с пустым бокалом в одной руке и томиком «Мертвых душ» в другой. И поймет наконец, что смешивать Гоголя и джин «Бомбейский сапфир» нельзя ни в коем случае.

Лэнгдон выбросил испачканную кровью больничную сорочку и обмотал вокруг талии полотенце. Ополоснув лицо водой, он осторожно потрогал швы на голове и почувствовал боль. Потом пригладил спутанные волосы, и рана сделалась почти незаметной. Таблетки кофеина начали действовать, и туман в голове наконец стал постепенно рассеиваться.

Думай, Роберт. Вспоминай.

Внезапно маленькая ванная без окон вызвала у него приступ клаустрофобии, и Лэнгдон вышел в коридор, куда пробивался свет из приоткрытой двери комнаты. Комната оказалась импровизированным кабинетом, в котором стоял дешевый стол с потертым вращающимся стулом, на полу были разбросаны книги и, к счастью… имелось окно.

Лэнгдон подошел к нему.

Первые лучи тосканского солнца озаряли самые высокие шпили просыпавшегося города – колокольни Джотто, башни Бадия, дворца Барджелло. Лэнгдон прижался лбом к холодному стеклу. Солнечный свет, уже заливавший склоны гор, казался особенно выразительным на хрустящем от холода мартовском воздухе. Излюбленное освещение живописцев.

Посреди горизонта высился величественный купол, облицованный красной черепицей и увенчанный золоченым медным шаром, который сверкал на солнце, словно луч маяка. Собор Санта-Мария-дель-Фьоре. Возведением гигантского купола над кафедральным собором города Брунеллески навсегда вписал свое имя в историю архитектуры, и его творение высотой в триста семьдесят пять футов уже пятьсот лет стоит на центральной Соборной площади.

Но что я делаю во Флоренции?

Для Лэнгдона, страстного поклонника итальянского искусства, Флоренция была одним из любимейших мест во всей Европе. На ее улицах в детстве играл Микеланджело, эпоха итальянского Возрождения зародилась в ее художественных мастерских. Миллионы туристов приезжали во Флоренцию, чтобы посетить ее музеи и полюбоваться «Рождением Венеры» Боттичелли, «Благовещением» Леонардо и главной гордостью флорентинцев – статуей Давида.

Лэнгдон был заворожен «Давидом» Микеланджело с самой первой встречи с ним. Тогда, еще подростком, он оказался в Академии изящных искусств… медленно брел вдоль шеренги незаконченных скульптур «Рабов» Микеланджело… и вдруг почувствовал, как взгляд сам собой тянется вверх к великолепной огромной статуе высотой семнадцать футов. Большинство посетителей, видевших скульптуру в первый раз, поражали ее размеры и рельефность мускулатуры Давида, но на Лэнгдона наибольшее впечатление произвела гениальность выбранной позы. Микеланджело использовал классический прием под названием «контрапост», чтобы создать иллюзию, что Давид чуть отклоняется вправо и почти не опирается на левую ногу, в то время как на самом деле на нее давили тонны мрамора.

Именно «Давид» пробудил в Лэнгдоне искреннее восхищение великолепием великих скульптур. Лэнгдон попытался припомнить, не навещал ли он этот шедевр в последние дни, но единственным, что удавалось извлечь из глубин памяти, было пробуждение в больнице и убийство у него на глазах ни в чем не повинного доктора.

От нахлынувшего чувства вины его затошнило. Что же я сделал?

Стоя у окна, боковым зрением он заметил на столе ноутбук. Что бы с ним ни произошло прошлой ночью, подумал он, об этом обязательно сообщат в новостях.

Если у меня будет доступ в Интернет, я смогу найти ответы.

Лэнгдон повернулся к дверному проему и громко позвал:

– Сиенна!

В ответ – тишина. Она все еще находилась в соседней квартире и искала одежду.

Не сомневаясь, что Сиенна все поймет правильно, Лэнгдон открыл ноутбук и включил его. На экране появилась стандартная заставка операционной системы «Виндовс». Лэнгдон вышел на итальянскую версию поисковой страницы «Гугл» и набрал «Роберт Лэнгдон».

Видели бы сейчас меня мои студенты, подумал он, подтверждая команду поиска. Лэнгдон постоянно выговаривал своим студентам за то, что они «гуглили» себя в Интернете, – эта новая экстравагантная забава, заразившая американскую молодежь, демонстрировала непонятную одержимость собственной известностью.

На экране высветились результаты поиска – сотни ссылок, относившихся к Лэнгдону, его книгам и лекциям. Все не то.

Лэнгдон ограничил поиск, выбрав рубрику новостей. Появилась другая страница: Результат поиска новостей с «Роберт Лэнгдон».

Автограф-сессии: Роберт Лэнгдон появится…

Выступление Роберта Лэнгдона на церемонии вручения дипломов…

Роберт Лэнгдон выпустит учебник «Основы символогии» для начинающих…

Список занимал несколько страниц, но не содержал ничего о последних днях – во всяком случае, ничего, что могло хоть как-то прояснить происходящее с ним сейчас. Что же случилось вчера ночью? Лэнгдон не сдавался и запросил ссылку на веб-сайт «Флорентайн» – англоязычной газеты, выходящей во Флоренции. Он просмотрел заголовки, раздел срочных новостей и полицейский блог, пробежал глазами статьи о пожаре в квартире, коррупционном скандале в правительстве и разных мелких правонарушениях.

Неужели ничего?!

Его внимание привлекла заметка о городском чиновнике, который накануне вечером скончался от сердечного приступа на Соборной площади. Имя чиновника пока не разглашалось, но оснований подозревать убийство у полиции не было.

Вконец отчаявшись, Лэнгдон зашел в свой почтовый ящик в Гарварде, надеясь найти там хоть какие-то подсказки. Увы, в нем были самые обычные письма от коллег, студентов и друзей. Мало того, во многих из них говорилось о встрече на предстоящей неделе.

Похоже, все считают, что я дома.

Еще больше недоумевая, Лэнгдон выключил компьютер и опустил крышку. Он уже собирался отойти от стола, как его внимание привлек поляроидный снимок, лежавший на стопке старых медицинских журналов и бумаг. На нем Сиенна Брукс и ее бородатый коллега весело смеялись в вестибюле больницы.

Доктор Маркони, подумал Лэнгдон, с горьким чувством вины разглядывая снимок.

Возвращая фотографию на место, Лэнгдон с удивлением заметил на той же стопке журналов желтую брошюрку, которая оказалась потрепанной программкой лондонского театра «Глобус». Судя по обложке, она была выпущена к спектаклю «Сон в летнюю ночь» Шекспира… поставленному почти двадцать пять лет назад. На обложке было выведено фломастером: «Милая, никогда не забывай, какое ты чудо».

Лэнгдон взял буклет, и из него посыпались газетные вырезки. Он хотел быстро вложить их обратно, открыл буклет и замер от изумления.

На потертой от времени странице было фото девочки, игравшей озорного маленького эльфа Пака. Ей было от силы лет пять, а волосы были собраны в знакомый конский хвост. Подпись под снимком гласила: «Рождение звезды».

Тут же шел восторженный рассказ о театральном чудо-ребенке Сиенне Брукс, обладавшей невероятным интеллектом. За один вечер она выучила наизусть реплики всех персонажей пьесы и на первых репетициях подсказывала текст другим актерам. Среди увлечений пятилетней девочки были скрипка, шахматы, биология и химия. Она родилась в богатой семье из лондонского пригорода Блэкхит и уже успела прославиться в научных кругах: в четыре года обыграла в шахматы гроссмейстера и умела читать на трех языках.

Боже милостивый, подумал Лэнгдон. Сиенна! Теперь кое-что становится понятным.

Лэнгдон вспомнил, что одним из самых известных выпускников Гарварда был вундеркинд по имени Сол Крипке, который в возрасте шести лет самостоятельно выучил иврит, а к двенадцати годам изучил философию Декарта, прочитав все его работы. Другим примером вундеркинда, уже последнего времени, являлся Моше Кай Кавалин, который в одиннадцать лет окончил колледж, не раз становился победителем национальных состязаний по боевым искусствам, а в четырнадцать лет опубликовал книгу под названием «Мы можем».

Лэнгдон взял еще одну газетную вырезку с фотографией Сиенны в возрасте семи лет: ГЕНИАЛЬНЫЙ РЕБЕНОК С IQ 208.

А он и не подозревал, что коэффициент интеллекта может быть таким высоким. В статье говорилось, что Сиенна Брукс виртуозно играла на скрипке, могла за месяц выучить незнакомый язык и самостоятельно изучала анатомию и физиологию.

Он взял другую вырезку – на этот раз из медицинского журнала: БУДУЩЕЕ МЫСЛИ: НЕ ВСЕ УМЫ СОЗДАНЫ РАВНЫМИ.

На фотографии к этой статье Сиенне, снятой возле массивного медицинского аппарата и такой же светловолосый, было лет десять. В статье содержалось интервью с врачом, который объяснял, что на снимке мозжечка девочки, полученном методом позитронно-эмиссионной томографии, видно, что он значительно крупнее, чем у обычных людей, и позволяет обрабатывать визуально-пространственную информацию способами, которые другим не доступны в принципе. По словам доктора, своими удивительными способностями Сиенна была обязана ускоренному росту клеток мозга, только «полезных», а не злокачественных, как в случае рака.