Девятнадцать минут Пиколт Джоди

Кинг фыркнул:

— Ясное дело.

— …поэтому я очень волновался, что не смогу добраться до самого верха. Но оказалось, что это было несложно. Сложнее было спуститься обратно, потому что пока я поднимайся, держа канат между ног, у меня появилась сильнейшая эрекция.

— Ну вот, — сказал Кинг. — Спроси у десятерых, и половина из них не вспомнит ничего конкретного о старших классах — не сможет. А вторая половина вспомнит какой-то немыслимо болезненный и унизительный случай. Такие воспоминания приклеиваются навсегда.

— Это очень плохо, — заметил Джордан.

— Ну, большинство из нас взрослеет и понимает, что в целой картине жизни эти события — всего лишь крошечные части мозаики.

— А те, кто не повзрослел?

Кинг посмотрел на Джордана.

— Становятся такими, как Питер.

Прежде всего, Алекс залезла в шкаф Джози, потому что та взяла у нее и не вернула черную юбку, которая нужна Алекс сегодня вечером. Ее пригласил на ужин Уит Хобарт, ее бывший начальник, который ушел на пенсию с поста начальника отдела государственных защитников. После сегодняшнего слушания, на котором прокурор заявила, что требует ее отстранить, Алекс нужен был совет.

Она нашла юбку, но кроме этого обнаружила и секретную коробку. Алекс села на пол, положив открытую коробку на колени. Бахрома от старого джазового костюма Джози, в котором та выступала в шесть или семь лет, с тихим шелестом упала ей на ладонь. Шелк был прохладным на ощупь. Под ней оказался костюм тигра из искусственного меха, который Джози как-то одевала на Хеллоуин и оставила для других маскарадов — первая и последняя вещь, которую Алекс попробовала сшить своими руками. Промучившись, она сдалась и склеила ткань с помощью пистолета с термоклеем. Алекс собиралась возить Джози в этом костюме по знакомым за угощением в тот год, но тогда она еще работала государственным защитником и одного из ее клиентов арестовали в очередной раз. Джози поехала с соседкой и ее детьми. Вечером, когда Алекс наконец-то попала домой, Джози высыпала на кровать полную наволочку конфет.

— Можешь взять половину, — сказала ей Джози. — Потому что ты пропустила все самое интересное.

Она пролистала атлас, который Джози сделала в первом классе, раскрасив каждый континент, а потом заламинировав страницы, просмотрела ее табели успеваемости. Нашла резинку для волос и надела ее на запястье. На дне коробки была записка, написанная округлым почерком маленькой девочки: «Дорогая мама, я очень тебя люблю. Целую».

Алекс водила пальцем по записке. Она спрашивала себя, зачем Джози все еще хранит ее среди своих вещей и почему записка так и не попала к адресату. Может, Джози ждала удобного случая или забыла? Может, рассердилась на Алекс за что-то и решила вовсе не отдавать?

Алекс встала и аккуратно поставила коробку туда, где нашла. С юбкой в руках она направилась в свою комнату. Она знала, что многие родители роются в вещах своих детей в поисках презервативов или пакетиков с травкой, пытаясь поймать их с поличным. Но у Алекс все было иначе. Для Алекс осмотр вещей Джози был способом пережить все то, что она пропустила.

Грустным моментом в жизни холостяка было то, что Патрик не мог найти подходящего оправдания тому, чтобы готовить пищу самому себе. Чаще всего он ел, стоя возле кухонной раковины, поэтому не видел никакого смысла в том, чтобы пачкать дюжину кастрюль и сковородок и переводить свежие продукты. Было бы глупо с его стороны говорить самому себе:

— Патрик, прекрасное блюдо. Где ты взял рецепт?

У него сложился четкий график. Понедельник — пицца. Вторник — кафе «Метро». В среду — китайская еда, в четверг — суп, а в пятницу он ужинал бургером, который заказывал в баре, где выпивал бокал пива по пути домой. На выходных он питался тем, что оставалось после будней, а оставалось немало. Иногда ужин проходил в одиночестве (разве есть в английском языке более грустная фраза, чем «Пиццу на одного, пожалуйста»?), но чаще всего рядом был кто-то из друзей, появившихся благодаря этому четкому расписанию. Сэл в пиццерии угощал его чесночными булочками бесплатно, потому что он был постоянным посетителем. Парень в «Метро», чье имя было Патрику неизвестно, кивал ему и улыбался.

— Сэндвич — итальянская индейка — сыр — майонез — оливки — двойная порция огурцов — соль и перец, — выкрикивал он словесный эквивалент их приветственного рукопожатия.

Сегодня была среда, и он ждал в «Золотом драконе» свой заказ, который собрался съесть дома. Он посмотрел, как Мэй складывает продукты в коробочки на кухне (ему всегда было интересно, где они берут сковородки такого размера), и повернулся к телевизору над барной стойкой, где как раз начинался бейсбольный матч. Рядом в одиночестве сидела женщина, она теребила салфетку и ждала, пока бармен приготовит ей напиток.

Она сидела к нему спиной, но Патрик был детективом и мог кое-что о ней сказать, видя только с этой стороны. Например что у нее прекрасная попка, а собранный в библиотекарский узел волосы нужно распустить, чтобы они волнами упали на плечи. Он смотрел, как бармен (кореец по имени Спайк, которое всегда казалось Патрику нелепым в сочетании с фамилией Цинтао) открывает бутылку «Пино-нуар», и добавил еще один пункт в ее досье: она была элегантной. Никаких бумажных зонтиков в коктейле, только не для нее.

Он незаметно встал у нее за спиной и протянул Спайку двадцатку:

— За мой счет, — сказал Патрик.

Она обернулась, и на долю секунды Патрик утратил способность двигаться, не понимая, как у этой таинственной незнакомки может быть лицо судьи Корниер.

Это напомнило Патрику, как однажды, когда еще учился в школе, он издали увидел маму своего одноклассника на противоположной стороне парковочной площадки и автоматически отметил все прелести ее фигуры, пока не понял, кто она на самом деле. Судья выдернула двадцатидолларовую купюру из руки Спайка и отдала Патрику обратно.

— Вам нельзя угощать меня, — сказала она, достала деньги и расплатилась с барменом.

Патрик сел на высокий стул рядом с ней.

— Ну тогда вы можете угостить меня, — сказал он.

— Не думаю. — Она обвела взглядом ресторан. — Честно говоря, мне кажется, будет не очень хорошо, если кто-то увидит, как мы разговариваем.

— Единственные свидетели — это рыбки в аквариуме возле кассы. Думаю, вы в безопасности, — сказал Патрик. — Кроме того, мы уже разговариваем. И разговариваем не о судебном процессе. Вы ведь еще помните, как разговаривать с людьми за пределами зала суда?

Она подняла свой бокал с вином.

— Что вы вообще здесь делаете?

Патрик понизил голос:

— Я веду дело о наркотиках, которые поставляет китайская мафия. Они импортируют опиум в пакетиках из-под сахара.

Ей глаза расширились.

— Серьезно?

— Нет. Разве я рассказал бы вам, если бы это было правдой? — Он улыбнулся. — Я просто жду, пока упакуют мой ужин. А вы?

— А я жду одного человека.

Пока она этого не сказала, он не понимал, что получает удовольствие от ее общества. Ему нравилось смущать ее, что, честно говоря, было не очень сложно. Корниер напоминала ему волшебника Изумрудного города: столько шума вокруг, а отдернешь занавес — и видишь обычную женщину.

У которой, оказывается, красивая попка.

Его лицо залилось краской.

— Счастливая семья, — сказал Патрик.

— Что, простите?

— Это мой заказ. Я попытался помочь вам продолжить обычный разговор.

— Вы заказали только одну порцию? Никто не идет в китайский ресторан, чтобы заказать одну порцию.

— Ну, не у всех есть дома дети.

Она провела пальцем по краю бокала.

— У вас нет детей?

— Я не был женат.

— Почему?

Патрик покачал головой, слегка улыбнувшись.

— Не хочу об этом говорить.

— Мальчишка, — ответила судья. — Вам от нее, видно, здорово досталось.

У него отвисла челюсть. Неужели это так заметно?

— Похоже, не только вы владеете навыками сыщика, — сказала она смеясь. — Только мы называем это женской интуицией.

— Да, тогда вы легко получите полицейский значок. — Он посмотрел на ее безымянный палец.

— А вы почему не замужем?

Судья повторила его собственный ответ.

— Не хочу об этом говорить.

В наступившем молчании она сделала глоток вина, а Патрик барабанил пальцами по деревянной поверхности барной стойки.

— Она уже была замужем, — признался он.

Судья поставила пустой бокал.

— Он тоже, — сказала она и, когда Патрик повернулся к ней, посмотрела ему прямо в глаза.

Ее глаза были бледно-серыми, они напоминали о сумерках, о серебряных пулях и начале зимы. Цвет неба за секунду до того, как его расколет пополам молния.

Патрик никогда раньше этого не замечал, и неожиданно понял почему.

— Вы сейчас без очков.

— Я очень рада, что Стерлинг находится под защитой такого наблюдательного человека, как вы.

— Обычно вы носите очки.

— Только на работе. Мне они нужны для чтения.

«А я обычно вижу вас на работе».

Вот почему он раньше не замечал, что Алекс Корниер — привлекательная женщина. До этого, когда их пути пересекались, она полностью входила в образ судьи. Она не сидела возле барной стойки, словно экзотический цветок. Она не была настолько… похожей на обычного человека.

— Алекс! — раздалось восклицание у них за спиной. Мужчина был одет в хороший щеголеватый костюм и ботинки, а седины на его висках было ровно столько, чтобы придать его облику элегантности. Весь его вид кричал, что он адвокат. Он явно был богат и разведен. Тот тип мужчин, которые по вечерам обсуждают смертную казнь, перед тем как заняться любовью, спят на своей стороне кровати, вместо того чтобы крепко сжимать ее в своих объятиях и, даже уснув, не разжимать рук.

«О Господи, — подумал Патрик, глядя в пол. — Откуда такие мысли?»

Какое ему дело до того, с кем встречается Алекс Корниер, даже если этот парень годится ей в отцы.

— Уит, — сказала она, — я так рада, что ты смог прийти. — Она поцеловала его в щеку, а потом, все еще держа его за руку, повернулась к Патрику. — Уит, это детектив Патрик Дюшарм. Патрик, Уит Хобарт.

У него оказалось хорошее рукопожатие, что еще больше разозлило Патрика. Патрик подождал, что еще Алекс скажет, — представляя его. Хотя, что она могла сказать? Патрик не был ее старым другом. И познакомилась она с ним не в баре. Она не могла даже сказать, что они вместе работают над делом Питера Хьютона, потому что в таком случае им нельзя разговаривать.

Патрик понял, что именно это она и пыталась ему все время сказать.

Мэй вышла из кухни с аккуратно закрытым пакетом в руках.

— Пожалуйста, Пат, — сказала она. — Увидимся через неделю, да?

Он чувствовал на себе взгляд судьи.

— Счастливая семья, — сказала она, награждая его утешительным призом: едва заметной улыбкой.

— Рад был вас видеть, Ваша честь, — вежливо сказал Патрик.

Он так резко распахнул дверь, что та ударилась о стену. На полпути к машине он понял, что аппетит пропал.

Главной новостью в вечернем выпуске на местном канале было слушание, на котором должно было решиться, будет ли судья Корниер отстранена от дела. Джордан и Селена сидели в постели в темноте (каждый держал на животе миску с хлопьями) и смотрели, как рыдающая мать девочки с парализованными ногами плакала в объектив телекамеры:

— Никто не думает о наших детях, — говорила она. — Если процесс пойдет не так, как надо, из-за каких-то юридических тонкостей… они не переживут еще один судебный процесс.

— Питер тоже, — заметил Джордан.

Селена опустила ложку.

— Корниер будет работать на этом процессе, даже если ей придется ползти на коленях на место судьи.

— Но я же не могу нанять кого-то, чтобы украсть ее наколенники, правда?

— Давай посмотрим на это с другой стороны, — предложила Селена. — В показаниях Джози нет ничего, что могло бы повредить Питеру.

— Боже мой, ты права. — Джордан так резко сел в кровати, молоко выплеснулось на одеяло. Он переставил миску на ночной столик. — Гениально.

— Что именно?

— Диана не вызывает Джози в качестве свидетеля, потому она не сказала ничего, что они могли бы использовать. Но ничто не мешает мне вызвать ее как свидетеля защиты.

— Шутишь? Ты собираешься добавить дочь судьи в список свидетелей?

— Почему бы нет? Они когда-то дружили с Питером. А у него так мало друзей. Все выглядит очень правдоподобно.

— Но ты же не собираешься…

— Не-а, я уверен, что мне не придется ее вызывать. Но прокурору незачем об этом знать. — Он улыбнулся, представив Диану — И судье, между прочим, тоже.

Селена тоже отставила свою миску.

— Если ты впишешь Джози в список свидетелей… Корниер придется отказаться от этого дела.

— Вот именно.

Селена наклонилась, взяла его лицо в ладони и поцеловала в губы.

— Ты ужасно умный.

— Что ты сказала?

— Ты прекрасно слышал.

— Знаю, — улыбнулся Джордан, — но я не прочь услышать это еще раз.

Одеяло соскользнула на пол, когда он обнял ее.

— Маленький жадина, — пробормотала она.

— Разве ты не из-за этого влюбилась в меня?

Селена рассмеялась.

— Ну уж не из-за твоего шарма и галантности, дорогой.

Он склонился над ней и целовал Селену, пока — как он надеялся — она не забыла, что как раз подшучивала над ним.

— Давай заведем еще одного ребенка, — прошептал он.

— Я все еще кормлю грудью первого!

— Тогда давай потренируемся, как это делается.

Джордан подумал, что никто в мире не сравнится с его женой — с красивой, точеной фигурой, умнее его (хотя он никогда ей в этом не признается) и настолько точно чувствующей его, что он почти готов был отказаться от своего скептицизма и поверить, что между людьми действительно существует физическая связь. Он зарылся лицом в свое любимое место на теле Селены: туда, где шея переходит в плечо, где ее кожа цвета кленового сиропа, а на вкус — еще слаще.

— Джордан? — спросила она. — Ты когда-нибудь беспокоишься о наших детях? Я хочу сказать… ты понимаешь. Когда делаешь то, что делаешь… и видишь то, что мы видим.

Он перевернулся на спину.

— Ну ты точно испортила момент, — сказал он.

— Я серьезно.

Джордан вздохнул.

— Конечно, я думаю об этом. Я беспокоюсь о Томасе. И о Сэме. И о тех, кто еще, возможно, появится. — Он приподнялся на локте, пытаясь разглядеть ее глаза в темноте. — Но мне кажется, что именно для этого мы и дали им жизнь.

— В смысле?

Он посмотрел поверх плеча Селены — на мигающий огонек радионяни.

— Возможно, — сказал Джордан, — они те, кто изменит этот мир.

Уиту на самом деле не пришлось принимать решение вместо нее. Оно уже было принято, когда она встретилась с ним в ресторане. Но он был бальзамом, необходимым для ее ран, оправданиями, которые она боялась произносить вслух.

— У тебя когда-нибудь еще будет громкое дело, — говорил он. — А этих моментов с Джози больше не будет.

Она быстро вошла в свой кабинет, скорее всего потому, что знала: это самое простое. Отказаться от дела, написать заявление о своем отстранении — все это было не так страшно, как то, что может произойти завтра, когда она уже не будет судьей по делу Хьютона.

Когда вместо этого ей придется стать матерью.

Элеонор нигде не было, но она оставила документы на столе Алекс. Она села и просмотрела текст.

Джордан МакАфи, который на вчерашнем слушании даже рта не раскрыл, сообщал о своем намерении вызвать в суд Джози в качестве свидетеля.

Что-то дрогнуло у нее внутри. Алекс не могла даже подобрать слов, чтобы описать это чувство — животный инстинкт, который появляется, когда ты понимаешь, что того, кого ты любишь, взяли в заложники.

МакАфи совершил тяжкий грех, втянув Джози в это дело, и мысли Алекс дико завертелись, когда она решала, что может сделать, чтобы его уволили или даже лишили звания адвоката. Если на то пошло, ей было все равно, будет ли наказание в рамках закона или за его пределами. Но неожиданно Алекс успокоилась. Она была готова перевернуть землю вверх дном не ради Джордана МакАфи, а ради Джози. Она сделает все возможное, чтобы уберечь свою дочь от новой боли.

И, наверное, она должна благодарить Джордана МакАфи за то, что он заставил ее понять, что в ней еще осталось то, из чего получаются хорошие матери.

Алекс села за ноутбук и начала печатать. Ее сердце бешено колотилось, когда она вышла к столу помощницы и передала лист бумаги Элеонор. Но разве это не нормальная реакция, когда собираешься прыгнуть с обрыва?

— Позвоните, пожалуйста, судье Вагнеру, — сказала Алекс.

Ордер на обыск был нужен не Патрику. Но когда он услышал, как другой офицер говорит, что придется ехать в суд, он предложил свою помощь.

— Мне все равно по пути, — сказал он. — Я заберу твой ордер.

Честно говоря, он не собирался ехать в сторону здания суда, по крайней мере, пока не вызвался помочь. К тому же он не был добрым самаритянином, готовым проехать лишних сорок миль по доброте душевной. Парик хотел поехать туда по единственной причине: это был еще один повод увидеть Алекс Корниер.

Он въехал на свободное место на стоянке и вышел из машины, сразу же заметив ее «хонду». Это было хорошим знаком. Насколько он знал, ее сегодня могло здесь даже и не быть. Но присмотревшись, он понял, что в машине кто-то есть… и этот кто-то — сама судья.

— Она не двигалась, просто смотрела сквозь лобовое стекло. Стеклоочистители работали, хотя дождя не было. Похоже, она не понимала, что плачет.

У него появилось знакомое ощущение в животе, как обычно, когда он приезжал на место преступления и видел слезы жертвы. «Я опоздал, — подумал он. — Опять».

Патрик подошел к ее машине, но судья, видимо, не заметила его приближения. Когда он постучал в окно, она подпрыгнула от неожиданности и быстро вытерла глаза. Он знаком попросил ее опустить стекло.

— Все в порядке?

— У меня все хорошо.

— По вашему виду не скажешь.

— Тогда не смотрите, — разозлилась она.

Он зацепился пальцами за край дверцы.

— Послушайте. Не хотите пойти куда-нибудь и поговорить?

Я угощу вас кофе.

Судья вздохнула.

— Вам нельзя покупать мне кофе.

— Но мы все равно можем вместе выпить кофе.

Он выпрямился, обошел машину, открыл дверцу и сел на пассажирское сиденье рядом с ней.

— Вы при исполнении, — заметила она.

— У меня обеденный перерыв.

— В десять утра?

Он дотянулся до ключей и включил зажигание.

— Выезжайте с парковки и поверните налево, хорошо?

— Или что?

— Боже мой, разве вы не знаете, что с вооруженным человеком лучше не спорить?

Она посмотрела на него долгим взглядом.

— Не могу поверить, что вы взяли меня в заложники, — сказала судья, но сделала то, что он просил.

— Напомните, чтобы я потом себя арестовал, — сказал Патрик.

Отец учил Алекс отдаваться полностью тому, что делаешь. Похоже, она поступает так же, когда речь идет о нарушении правил. Почему бы не отказаться от самого громкого дела в своей карьере не взять отгул и не пойти на кофе с детективом, расследующим это дело, одним махом?

К тому же, говорила она себе, если бы она не приняла приглашение Патрика Дюшарма, то никогда не узнала бы, что китайский ресторан «Золотой дракон» начинает работу в десять утра.

Если бы она не приняла его приглашение, ей пришлось бы ехать домой и начинать жизнь сначала.

Похоже, в ресторане детектива все знали и никто не возражал, когда он отправился на кухню и приготовил для Алекс чашку кофе.

— То, что вы видели, — неуверенно начала Алекс, — вы же не…

— Не расскажу, что в машине у вас случился небольшой нервный срыв?

Она посмотрела в чашку, которую он поставил перед ней, не зная, что ответить. Ее жизненный опыт говорил, что, если проявить свою слабость при ком-то, этот человек использует это против тебя.

— Иногда так тяжело быть судьей. Люди ожидают, что ты будешь вести себя как судья, даже если у тебя грипп и тебе хочется только свернуться клубком в постели и умереть или наорать на кассира, который специально обсчитал тебя. Но судья не может ошибаться.

— Ваша тайна в безопасности, — сказал Патрик. — Я никому в полиции не расскажу, что на самом деле у вас есть чувства.

Она сделала глоток и подняла на него глаза.

— Сладкий.

Патрик облокотился о барную стойку и наклонился к ней.

— Да, крошка? — Увидев ее выражение лица, он рассмеялся. — Честно говоря, здесь нет ничего страшного. У всех нас бывают тяжелые дни на работе.

— А вы сидите в своей машине и плачете?

— В последнее время нет, но иногда я переворачиваю шкафчики с вещественными доказательствами в порыве отчаяния. — Он налил молоко в молочник и поставил перед ней. — Знаете, это ведь не взаимоисключающие понятия.

— Что именно?

— Быть судьей и быть человеком.

Алекс добавила молока в свой кофе.

— Скажите это тем, кто хочет моего отстранения от судебного процесса.

— И вы не собираетесь говорить мне, что мы не можем обсуждать все, что связано с процессом?

— Это так, — сказала Алекс. — Только я уже не работаю над этим делом. В полдень это станет официально известно.

Его лицо посерьезнело.

— Поэтому вы были так расстроены?

— Нет. Я уже приняла решение о том, чтобы оставить это дело. Но потом я узнала, что имя Джози числится в списке свидетелей защиты.

— Почему? — спросил Патрик. — Она ничего не помнит. Что она может рассказать?

— Не знаю. — Алекс подняла глаза. — Что, если это моя вина? Что, если адвокат сделал это только для того, чтобы избавиться от меня, потому что я оказалась слишком упрямой и не отказалась, когда об этом впервые зашла речь?

К своему великому стыду она опять расплакалась и уставилась в столешницу, надеясь, что Патрик ничего не заметит.

— Что, если ей придется встать перед судом и снова пережить тот ужасный день? — Патрик протянул ей салфетку, и она вытерла глаза. — Простите. Обычно я не плачу.

— Любая мать, чья дочь была настолько близка к смерти, имеет право немного расклеиться, — сказал Патрик. — Послушайте. Я дважды разговаривал с Джози. Я дословно помню ее показания. И даже если МакАфи вызовет ее, она не скажет ничего такого, что могло бы причинить ей боль. Положительный момент в том, что теперь вам не нужно беспокоиться о конфликте интересов. Джози сейчас больше нужна хорошая мать, чем хороший судья.

Алекс печально улыбнулась.

— Как жаль, что вместо этого ей попалась я.

— Ну что вы.

— Это правда. Вся моя жизнь с Джози — это неудачные попытки найти общий язык.

— Но ведь, по крайней мере, в один момент вы были единым целым, — заметил Патрик.

— Ни одна из нас этого уже не помнит. Вы лучше находите с ней общий язык, чем я в последнее время. — Алекс уставилась в свою чашку с кофе. — Все, что я говорю Джози, воспринимается не так. Она смотрит на меня, словно я с другой планеты. Словно я не могу вести себя как обеспокоенная мать, потому что не вела себя так до того, как все это случилось.

— Почему не вели?

— Я работала. Много, — ответила Алекс.