Девятнадцать минут Пиколт Джоди
Лейси убеждала себя, что только по этой причине она согласилась пойти с Алекс и ее коллегами в ресторан. Желание повеселиться и отдохнуть от детей было здесь якобы ни при чем. Так или иначе, вскоре выяснилось, что лучше провести время у стоматолога, чем в компании юристов. Каждый из них, очевидно, очень любил послушать самого себя. Находясь в эпицентре разговора, но не участвуя в нем, а только молча подливая колу в винный бокал, Лейси казалась себе камнем посреди бурной реки. Ресторан был итальянский. Повар не жалел чеснока и плохого томатного соуса. «Интересно, – подумала она, – а в Италии бывают американские рестораны?»
Алекс с головой ушла в разгоряченное обсуждение какого-то дела, вынесенного на суд присяжных. Со всех концов стола до Лейси долетали незнакомые термины, названия нормативных актов, какие-то фамилии. Расфуфыренная соседка справа, покачав головой, сказала:
– Присудить возмещение убытков за нелегальную работу – это все равно что позволить компании быть выше закона.
Алекс рассмеялась:
– Сита, позволь тебе напомнить, что ты здесь единственный прокурор. И черта с два ты выиграешь это дело!
– Вы все смотрите на вещи предвзято. Нам нужен объективный наблюдатель. – Сита улыбнулась Лейси. – Что вы думаете о пришельцах?
Вероятно, Лейси следовало слушать разговор более внимательно. Похоже, пока она витала в облаках, речь наконец-то зашла об интересных вещах.
– Я, конечно, не специалист, но недавно прочитала книгу о секретной военной базе «Зона 51». Там подробно рассказывается о мутациях у скота. Например, у одной коровы в Неваде не оказалось почек, хотя никаких следов повреждения тканей не обнаружили. А у меня самой была кошка, которую, как я считала, похитили инопланетяне. Она где-то пропадала ровно четыре недели, минута в минуту, а когда вернулась, у нее на спинке были выжженные следы – наподобие тех кругов, которые остаются на полях. – Подумав, Лейси добавила: – Только не на пшенице, а на шерсти.
Все молча уставились на нее. Блондинка с гладким каре и ртом, похожим на булавочную головку, удивленно заморгала:
– Пришельцами мы между собой в шутку называем нелегальных мигрантов.
Лейси почувствовала, как лицо и шею заливает краска.
– Ах вот как… Понятно, – пробормотала она.
– А знаете, что я думаю? – произнесла Алекс, отвлекая внимание на себя. – Лейси Хоутон нужно назначить министром труда вместо Элейн Чао. Уж она-то сообразит, как заставить страну хорошенько поднатужиться.
Пока все хохотали, Лейси посмотрела на Алекс и поняла: эта женщина вписывается в любую компанию. И здесь, и у них, Хоутонов, дома, и в зале суда, и, наверное, даже за чаем у королевы. Алекс Кормье везде отлично приспособится к обстоятельствам. Как хамелеон. Лейси вдруг пришло в голову, что она не знает, какого цвета хамелеон бывает до того, как начинает меняться.
В начале каждого пренатального осмотра Лейси ненадолго «включала» целительницу: клала руки пациентке на живот и угадывала, как расположен плод. Это напоминало аттракцион, на который они с Джоуи ходили в Хэллоуин. Просовываешь руку за занавеску и трогаешь кишки из холодных макарон или желатиновый мозг. То, что Лейси сейчас делала, не было точной наукой, но помогало определить главное: где у ребенка голова, а где попа. Это две самые твердые части тела малыша, и они неплохо прощупываются. Голова двигается относительно позвоночника, а таз нет. Если трогаешь головку, туловище остается в прежнем положении, а если поворачиваешь таз, поворачивается все. Проведя руками по животу Алекс, который уже возвышался, как остров, Лейси помогла ей сесть и сказала:
– Есть две новости: хорошая и не очень. Малышка здорова, но лежит неправильно. Попой вперед.
Алекс похолодела:
– Придется делать кесарево?
– До родов еще восемь недель. Есть много способов заставить малыша перевернуться.
– Что, например?
– Моксотерапия. – Лейси села напротив Алекс. – Я направлю тебя к специалистке, которая этим занимается. Она прижжет тебе специальной полынной сигарой мизинцы на обеих ногах. Будет не больно, а только немного жечь. Ты научишься делать это сама, и вполне вероятно, что за неделю или две малыш примет правильное положение.
– Если я буду жечь себя сигаретами, то ребенок перевернется?
– Не факт. Поэтому еще нужно положить гладильную доску на диван так, чтобы получилась наклонная плоскость, и лежать на ней вниз головой три раза в день по пятнадцать минут.
– Боже мой, Лейси, может, ты мне еще и амулет на шею повесишь?
– Уверяю тебя: то, что я предложила, гораздо безболезненнее, чем если малыша будет переворачивать врач. И чем кесарево.
Алекс сложила руки на животе:
– Не верю я в эти народные средства.
Лейси пожала плечами:
– Можешь не верить. Не ты попой вперед застрянешь в проходе.
Вообще-то, было не принято подвозить клиентов в суд, но для Нади Саранофф Алекс сделала исключение. Надин муж сначала стал распускать руки, а потом ушел к другой женщине. На содержание двоих сыновей не давал ни цента, хотя прилично зарабатывал, а Надя работала в ресторане «Сабвей», где за час получала пять долларов с четвертью. Она подала заявление, но правосудие действует неторопливо. Поэтому Надя пошла в дешевый супермаркет и украла для одного из своих мальчиков штаны и белую футболку: ему исполнилось пять лет и через неделю он должен был пойти в школу, а из всей старой одежды он вырос.
Надю признали виновной. Поскольку штраф заплатить она не могла, ей дали тридцать суток тюрьмы с отсрочкой исполнения приговора.
– В вашем распоряжении год, – сказала Алекс своей подзащитной, стоя у входя в женский туалет. – Если после этого вас все-таки посадят, мальчикам придется очень тяжело. Я понимаю, что вы были в отчаянии, но всегда есть другой выход: церковь, Армия спасения.
Надя вытерла мокрые от слез глаза:
– Я не могу добраться ни до церкви, ни до Армии спасения. У меня нет машины.
Алекс знала это. Потому и привезла Надю в суд сама. Когда та зашла в туалет, Алекс постаралась подавить в себе излишнее сочувствие. Если подзащитный виновен, задача адвоката – добиться мягкого приговора, и Алекс это удалось с учетом того, что Надя попалась на краже повторно – после того, как стащила в аптеке детский тайленол.
Алекс подумала о собственном ребенке, который заставлял ее каждый вечер лежать вниз головой на гладильной доске и больно прижигать пальцы на ногах специальными сигарами. Если малыш так и не перевернется, сильно ли он пострадает оттого, что ему придется войти в этот мир задом наперед?
Прошло десять минут, а Надя все не выходила. Алекс, постучав, заглянула внутрь. Ее клиентка всхлипывала, стоя у раковины.
– Что с вами?
Надя сокрушенно опустила голову:
– У меня начались месячные, а денег на тампон нет.
Алекс отыскала в сумочке двадцать пять центов и сунула их в автомат, висевший на стене. В тот момент, когда в приемник выкатился маленький картонный цилиндрик, внутри у Алекс что-то щелкнуло. Она поняла: хотя решение по делу уже вынесено, ее работа не закончена.
– Встречаемся у главного входа. Я иду за машиной.
Алекс отвезла Надю в «Уоллмарт», где та совершила кражу, и бросила в тележку три большие упаковки тампонов.
– Что еще вам нужно?
– Трусы, – прошептала Надя. – Эти были последние.
Алекс ходила с тележкой по проходам между стеллажами и складывала в нее футболки, носки, трусы и пижамы для Нади, штанишки, курточки, шапочки и перчатки для мальчиков, а еще упаковки крекеров, консервированных супов, макарон и печенья с кремовой прослойкой. Вопреки неписаным правилам она делала то, в чем ощущала острую потребность в данный момент, не теряя головы и твердо зная, что в первый и последний раз оказывает клиентке подобную помощь. Она потратила восемьсот долларов в магазине, по милости которого ее подзащитная должна была отправиться за решетку, но это была адекватная цена, чтобы не думать о том, в какой несовершенный мир скоро вступит ее собственный ребенок.
Передавая кассиру кредитную карту, Алекс вдруг услышала в голове голос Логана Рурка, который как-то назвал ее кровоточащим сердцем. Что ж, ему виднее. Ведь он первым разорвал это сердце на части.
«Ну вот, – спокойно подумала Алекс, – моя смерть пришла». Ее живот опять как будто бы прошило пулями. Полмесяца назад, на тридцать седьмой неделе, Лейси заговорила про обезболивание.
– Что ты об этом думаешь?
– Я думаю, что обезболивающие лучше закупать в Канаде, – пошутила Алекс.
Потом она сказала, что ей обезболивающее не понадобится. Пускай процесс протекает естественно. Наверняка эту боль можно как-нибудь перетерпеть.
Оказалось, нельзя. Алекс вспомнила занятия для беременных: Лейси заставляла их посещать и сама же была ее партнершей, потому что другие женщины приходили с отцами своих будущих детей. На этих уроках показывали видеоролики, где роженицы гримасничали, скрежетали зубами и издавали какие-то первобытные крики. Алекс фыркала: «Нас просто запугивают. Наверняка это худший сценарий. Болевой порог у всех разный».
Боль сползла, как кобра, по позвоночнику, обвилась вокруг живота и вонзила в него клыки. Алекс тяжело упала коленями на кухонный пол. На занятиях ей говорили, что схватки могут длиться двенадцать часов и дольше. «Если это будет продолжаться еще полсуток, – подумала она теперь, – я или сама подохну, или застрелюсь».
В первые месяцы работы акушеркой Лейси везде ходила с линейкой. Прошло несколько лет, прежде чем она могла с первого взгляда определить, что диаметр кофейной чашки – девять сантиметров, а апельсина, который лежит возле телефона в медсестринской, – восемь.
– Два сантиметра, – сказала она, снимая латексную перчатку.
– Только два? Я не смогу… – заплакала Алекс, тяжело дыша и извиваясь от боли.
Она попыталась спрятаться под маской уверенности в себе, как обычно делала, когда ей бывало тяжело, но поняла, что, видимо, в спешке оставила эту маску дома.
– Понимаю твое разочарование, – сказала Лейси. – Но с тобой все в порядке, а если при двух сантиметрах все в порядке, то и при восьми будет так же. Так что давай не торопить события.
Лейси знала: рожать тяжело всем, особенно женщинам, у которых все распланировано и занесено в списки. Рождение ребенка никогда не происходит по расписанию. Чтобы родить относительно легко, нужно позволить телу взять верх над разумом. Нужно раскрепостить даже те стороны себя, о которых сама женщина и не подозревала. Алекс, привыкшей все контролировать, это давалось чрезвычайно трудно. Теряя самообладание, она рисковала стать такой, какой не хотела становиться, но другого пути не было.
Лейси помогла Алекс подняться и повела ее в кабинет водных процедур. Там включила инструментальную музыку, приглушила свет и развязала на пациентке халат. Алекс уже ничего не стеснялась. Лейси догадывалась, что сейчас она разделась бы на виду у целой мужской тюрьмы, если бы это сулило ей прекращение схваток.
– Залезай! – велела Лейси, помогая Алекс сесть в вихревую ванну.
Погружение в теплую воду вызывает у организма рефлекторную реакцию. У некоторых людей пульс замедляется, стоит им только опустить ногу в ванну.
– Лейси, – прерывающимся голосом произнесла Алекс, – ты должна пообещать мне…
– Пообещать что?
– Что не скажешь ей. Моей дочке.
– Чего не скажу? – Лейси взяла подругу за руку.
Алекс закрыла глаза и прислонилась щекой к бортику ванны.
– Что сначала я не хотела ее оставлять.
Не успев ответить, Лейси заметила, что схватки усилились.
– Дыши глубже, – сказала она.
Выдуй боль из себя, выпусти ее сквозь пальцы. Представь, что она красного цвета. Обопрись на ладони и колени и вытекай вниз, как будто ты песок в часах. Ты на пляже. Ложись и почувствуй, как пригревает солнышко. Обманывай себя, пока ложь не станет правдой.
Лейси по опыту прекрасно знала, что, когда человеку очень больно, он уходит в себя. Эндорфины, собственные наркотики организма, уносят его туда, где боль до него не доберется. Однажды Лейси принимала роды у неблагополучной пациентки, жертвы домашнего насилия. Так до той вообще невозможно было достучаться. Чтобы вернуть ее «на берег» к моменту, когда нужно будет тужиться, Лейси пришлось петь ей колыбельную на испанском.
Прошло три часа. Благодаря эпидуральной анестезии Алекс успокоилась. Немного поспала, поиграла с Лейси в карты. Но теперь ребенок опустился, начинались потуги.
– Почему опять становится больно? – спросила Алекс, повышая голос.
– Так работает обезболивающее. Если увеличить дозу, ты не сможешь тужиться.
– Я не рожу! Я не готова!
– Ладно, – сказала Лейси. – Давай поговорим об этом.
– О чем я только думала?! Правильно Логан говорил… Ни черта я не соображала, на что иду! Я не мать, я юрист! У меня нет ни мужчины, ни даже собаки… У меня ни один цветок на подоконнике долго не протянет! Я даже толком не знаю, как на ребенка подгузник надеть…
– Картинка должна быть спереди.
Лейси положила между ног пациентки ее же собственную ладонь. Алекс отдернула руку:
– Это…
– Да.
– Уже идет?
– Идет, и ей все равно, готова ты или нет, – ответила Лейси; последовало еще одно мышечное сокращение. – Алекс, я вижу бровки. – Лейси начала вытягивать ребенка из родовых путей, держа головку прижатой к груди. – Знаю, каково тебе сейчас. Но потерпи: вот уже и подбородочек. Какая красавица! – Вытерев малышке лицо и освободив рот от слизи, Лейси перекинула петлю пуповины через шею ребенка и подняла глаза: – Ну давай. Вместе. – Она помогла подруге нащупать голову ребенка. – Держи вот так, а я достану плечо.
Когда девочка, выскользнув, оказалась в дрожащих руках матери, Лейси ее отпустила. Алекс, облегченно всхлипывая, поднесла маленькое извивающееся тельце к груди. Как всегда пораженная беззащитностью новорожденного существа, Лейси потерла спинку младенца и посмотрела в затуманенные голубые глазки, которые впервые в жизни разглядывали маму.
– Алекс, она твоя.
Никто не хочет этого признавать, но печальные вещи будут происходить в жизни всегда. Может быть, все наши невзгоды – звенья одной цепи: давным-давно кто-то сделал что-то не то, и началось… Как в игре «испорченный телефон», где все шепотом передают по кругу какую-нибудь фразу, которая в конце изменилась до неузнаваемости.
А может, плохое просто нужно нам для того, чтобы мы не забывали ценить хорошее.
Несколько часов спустя
Однажды в баре Нина, лучшая подруга Патрика, спросила его: «Ты, наверное, всяких ужасов навидался на своей работе. Но что было ужаснее всего?» Он честно ответил: «Это случилось в Мэне. Человек покончил с собой, привязав себя проволокой к рельсам». При виде такого кровавого месива опытные полицейские блевали в кустах. Патрик отошел в сторонку, чтобы собраться с духом, и увидел отрезанную голову: рот был по-прежнему открыт в беззвучном крике.
Теперь это уже не было самой страшной картиной в памяти Патрика.
Из здания школы все еще доносились крики подростков, когда медики начали выносить раненых. Несколько десятков ребят получили порезы и ушибы во время массового бегства. Тех, кто впал в шоковое состояние, бился в истерике или задыхался от испуга, было не счесть. Патрику полагалось в первую очередь заняться убитыми, которые лежали на полу от кафетерия до спортзала, обозначая кровавую траекторию движений преступника.
По коридору текла целая река: это сработала система пожаротушения, которая до сих пор, воя, разбрызгивала воду. Медики, вымокшие, как под дождем, склонились над девушкой, раненной в плечо.
– На каталку ее, – сказал один другому.
Патрик почувствовал, как по телу пробежала дрожь: он узнал эту девчонку. Она работала в видеопрокате, где он на прошлой неделе брал фильм «Грязный Гарри». Тогда она еще сказала ему, что у него набежали пени: три доллара сорок центов. Он виделся с ней каждую пятницу, когда брал напрокат очередной фильм, но не додумался спросить, как ее зовут. Почему, черт побери?! Девушка застонала. Медик взял маркер и вывел у нее на лбу цифру 9.
– У многих нет при себе удостоверений личности, – пояснил он Патрику. – Приходится нумеровать.
Когда раненую переложили на каталку, Патрик взял желтое антишоковое одеяло – такие есть в каждой патрульной машине, – разорвал его на четыре части и на одной из них нарисовал девятку:
– Положим это здесь. Когда установим личности раненых, будем знать, кто где был найден.
Еще один медик высунул голову из-за угла:
– В медицинском центре Дартмут-Хичкок говорят, что мест больше нет. Мы разложили ребят на газоне, но машинам «скорой помощи» просто некуда их везти.
– А какая ситуация в дневной больнице Элис Пек?
– Там тоже все забито.
– Тогда звоните в Конкорд. Скажите, что мы пришлем раненых на автобусах, – скомандовал Патрик.
Краем глаза он заметил, как один из медиков, опытный специалист, который через три месяца собирался на пенсию, отошел от трупа и, опустившись на корточки, заплакал.
– Джарвис, мне нужна ваша помощь… – Патрик схватил за рукав проходившего полицейского.
– Но, капитан, вы же отправили меня в спортзал…
Патрик распределил всех сотрудников оперативной службы и отдела особо опасных преступлений так, чтобы в каждой части школы работала своя команда.
– Не ходите в спортзал, – сказал он Джарвису. – Обойдите все здание и проследите за тем, чтобы медики клали кусок одеяла с номером на месте, где подобрали неопознанного раненого. Вот вам эти лоскуты и вот фломастер.
– В женском туалете девочка с сильным кровотечением! – прокричал кто-то.
– Иду! – отозвался один из медиков и, подхватив свой чемоданчик, убежал.
«Только бы ничего не забыть!» – сказал Патрик сам себе. Ему казалось, что его отяжелевшая голова сделана из тонкого стекла и не удержит всей информации, которая на нее обрушилась. Он не мог находиться во всех местах одновременно, не мог думать и говорить так быстро, как того требовала ситуация, у него не получалось распределять людей везде, где они были нужны. Все считали его, детектива Дюшарма, ответственным за то, что происходило сейчас в здании школы, а ему приходилось делать вид, будто он знает, как можно разгрести последствия ночного кошмара такого чудовищного масштаба.
Когда за Патриком захлопнулись двери кафетерия, раненых, которые здесь лежали, уже осмотрели и вынесли. Остались только трупы. Стены, сложенные из шлакобетонных блоков, были испещрены дырками и царапинами от пуль. На полу валялись бутылки «спрайта», кока-колы и воды «Дасани», выкатившиеся из разбитого автомата. Один из криминалистов фотографировал брошенные портфели, кошельки и учебники: каждую вещь сначала щелкал крупным планом, потом ставил рядом желтую табличку с номером и делал еще один снимок – с большего расстояния. Второй специалист изучал следы крови на полу, а еще двое заметили что-то в углу потолка:
– Капитан, кажется, у нас есть видео.
– Где можно посмотреть запись?
– Не знаю. В кабинете директора, наверное.
– Выясните это. Немедленно! – приказал Патрик.
Он прошел по центральному проходу между столами, чувствуя себя так, будто попал в какой-то фантастический триллер: люди спокойно ели, болтали друг с другом, шутили, а потом откуда ни возьмись прилетели инопланетяне и всех похитили, оставив только артефакты. Что сумел бы сказать антрополог об учениках старшей школы Стерлинга, имея в своем распоряжении надкусанный сэндвич, тюбик блеска для губ с отпечатком пальца и тетрадку с докладом о цивилизации ацтеков, поля которой исписаны замечаниями, относящимися к современной цивилизации: Я люблю Зака С.!!! Мистер Кейфер – нацист!!!
Патрик случайно толкнул коленом один из столов, и на пол посыпались виноградины. Одна из них отскочила от плеча мальчика, чья кровь насквозь пропитала линованный блокнот. Парень по-прежнему держал в руке очки. Может, он просто протирал их, когда Питер Хоутон начал стрельбу? Или специально снял, чтобы не видеть этого кровавого безумия?
Патрик перешагнул через тела двух девочек, которые лежали в неуклюжих, почти симметричных позах. Мини-юбки задрались, глаза раскрыты. В кухне он осмотрел контейнеры с посеревшими бобами и морковью, неаппетитные остатки пирога с курятиной, пакетики с солью и перцем, рассыпанные по полу, как конфетти. Йогурт – клубника, ягодный микс, персик и лайм – не пострадал: четыре ряда ярких пластиковых стаканчиков стояли возле кассы, как маленькая армия. Кто-то поставил на истертый поднос блюдце с желе и положил салфетку, а остальное взять не успел.
Вдруг послышался шум. Что, если Патрик ошибся и в здании есть еще один вооруженный преступник?! Что, если полицейские и медики, прочесывающие школу в поисках последних выживших, сами подвергаются опасности?! Достав пистолет, Патрик стал медленно углубляться в чрево кухни, набитое огромными банками с томатным соусом, зеленым горошком и сыром для начос, а также рулонами пищевой пленки и фольги. Осторожно подойдя к холодильному помещению, где хранились скоропортящиеся продукты, он открыл дверь ногой. Легкие обожгло холодным воздухом.
– Не двигаться! – крикнул Патрик, и в следующую долю секунды на его лице мелькнуло слабое подобие улыбки: из-за стойки с пакетированной салатной смесью робко вышла латиноамериканка средних лет с поднятыми руками.
Она дрожала, сетка для волос сползла ей на лицо и напоминала паутину.
– No me tire![5] – пролепетала плачущая женщина.
Патрик опустил оружие и набросил ей на плечи свою куртку.
– Все, все… – успокаивающе забормотал он, понимая, как далеки эти слова от правды.
Кошмар только начинался – для него самого, для Питера Хоутона, для целого города.
– Прошу вас, миссис Кэллоуэй, давайте еще раз и по порядку, – сказала Алекс. – Вам предъявлено обвинение в безответственном вождении транспортного средства и причинении тяжкого вреда здоровью потерпевшего. Но вы уверяете, что просто хотели помочь рыбе?
Ответчица, пятидесятичетырехлетняя женщина с плохой завивкой и в ужасном брючном костюме, кивнула:
– Да, Ваша честь.
Алекс оперлась локтями о стол:
– Я бы хотела услышать подробности.
Женщина посмотрела на своего адвоката.
– Миссис Кэллоуэй ехала из зоомагазина с серебристой араваной, – сказал он.
– Это тропическая рыбка, которая стоит пятьдесят пять долларов, – вставила подзащитная.
– Полиэтиленовый пакет упал с пассажирского сиденья и лопнул, – продолжил адвокат. – Миссис Кэллоуэй наклонилась, чтобы подобрать рыбку, и в этот момент произошло… неудачное происшествие.
Заглянув в бумаги, Алекс уточнила:
– Под неудачным происшествием вы понимаете то, что ваша подзащитная сбила пешехода?
– Да, Ваша честь.
Алекс обратилась к ответчице:
– Как чувствует себя рыбка?
– Прекрасно, – улыбнулась миссис Кэллоуэй. – Я назвала ее Аварией.
Краем глаза Алекс увидела, что в зал суда заглянул пристав. Он шепнул что-то секретарю, тот посмотрел на Алекс, кивнул и написал что-то на бумажке. Пристав подошел с запиской к судье.
Стрельба в здании старшей школы.
Алекс словно окаменела. Джози!
– Заседание откладывается, – пробормотала Алекс и выбежала из зала суда.
Джон Эберхард стиснул зубы и, мобилизовав все силы, продвинулся вперед на дюйм. Он ничего не видел, потому что лицо было залито кровью, левая сторона тела не слушалась. Слышать он тоже ничего не мог: в ушах до сих пор грохотали выстрелы. Тем не менее он сумел вползти из коридора второго этажа, где Питер Хоутон его ранил, в кладовую, где хранились принадлежности для уроков изо. Джон вспоминал хоккейные тренировки, на которых тренер заставлял его и других ребят бегать от ворот до ворот снова и снова, все быстрее и быстрее, пока они не падали на лед, отплевываясь и тяжело дыша. Тогда тоже казалось, что сил больше нет, но нужно было их найти, чтобы поднажать еще. Думая об этом, Джон тащил себя по полу, опираясь на локоть.
Добравшись до стеллажа, где хранились краски, глина, бисер и проволока, он попытался принять вертикальное положение, но голову пронзила ослепляющая боль. Очнувшись через несколько минут – или часов? – Джон не мог понять, можно ли уже выползти из укрытия. Он лежал навзничь, чувствуя на лице что-то холодное. Ветер. Он дул из окна.
Окно!
Джон вспомнил Кортни Игнатио: как она сидела напротив него за столиком в кафетерии, когда у нее за спиной осыпалась стеклянная стена; как на ее груди вдруг распустился красный цветок, яркий, как мак. Вспомнил, как сотни людей принялись орать и их крики слились воедино. Вспомнил, как учителя одновременно повысовывали головы из своих классов, будто суслики, и как их лица изменились при звуке выстрелов.
Взявшись одной рукой за металлическую полку и стараясь не замечать шума в голове, который предвещал новый обморок, Джон с огромным трудом приподнялся. Его трясло. В глазах все расплывалось. Он дотянулся до банки с краской и бросил ее в двоящееся окно. Раздался звон разбитого стекла. Скорчившись на низком подоконнике, Джон увидел пожарные машины и машины «скорой помощи», репортеров и родителей, напирающих на растянутую полицейскими оградительную ленту, стайки рыдающих подростков. На снегу, как шпалы, были разложены раненые. Медики выносили все новых и новых потерпевших, продолжая ряд. Джон Эберхард попытался закричать, но не смог выдавить из себя ни слова.
– Эй! – крикнули снизу. – Там какой-то парень!
Джон, всхлипывая, попытался помахать, но рука его не слушалась. Люди подняли головы.
– Не двигайся! – заорал пожарный.
Джон хотел кивнуть, но тело больше ему не принадлежало. Он потерял равновесие и, даже не успев понять, что с ним произошло, вывалился из окна второго этажа на бетонные плиты.
Два года назад Диана Ливен ушла с должности помощника главного прокурора Бостона – решила перевестись на место поспокойнее. Сейчас она стояла в спортзале старшей школы Стерлинга над телом мальчика, который упал прямо на трехочковую линию, когда его сразил выстрел в шею. Криминалисты, скрипя ботинками на лакированном полу, делали снимки и собирали стреляные гильзы в пакеты для улик. Руководил процессом Патрик Дюшарм. Диана посмотрела на брызги крови и на разбросанные повсюду вещдоки: пистолет и патроны, школьные рюкзаки, одежду, обувь – и поняла, что не только у нее, Дианы, будет работы невпроворот.
– Что вам известно на данный момент?
– Стрелял, предположительно, один человек, – сказал Патрик. – Он задержан. Замешан ли кто-нибудь еще, мы пока не знаем. В здании сейчас все чисто.
– Сколько погибших?
– Последняя подтвержденная цифра – десять.
Диана кивнула:
– Раненых?
– Неизвестно. Но сюда согнаны машины «скорой помощи» со всей северной части штата.
– Что я могу сделать?
Патрик повернулся к ней:
– Дайте интервью, и пусть репортеры проваливают.
Она зашагала к выходу, но он остановил ее, тронув за локоть:
– Хотите, чтобы я с ним поговорил?
– С тем, кто стрелял? – (Патрик кивнул.) – Сейчас у нас, возможно, последний шанс допросить его без адвоката. Если думаете, что вам удастся отсюда выбраться, попробуйте. – Диана торопливо вышла из спортзала и спустилась по лестнице, обходя работавших на каждом шагу полицейских и медиков.
Как только она появилась на крыльце, ее обступили журналисты. Их вопросы жалили, как пчелиные укусы: сколько жертв? Имена погибших? Кто стрелял? Почему? Диана сделала глубокий вдох и убрала с лица темные волосы. Меньше всего в своей работе ей нравилось говорить перед камерами. В ближайшие часы сюда должны были съехаться представители всех американских теле- и радиокомпаний, но пока явились только репортеры местных филиалов Си-би-эс, Эй-би-си и «Фокс». Так что еще не поздно было порадоваться преимуществам жизни в небольшом городе.
– Я Диана Ливен, представляю окружную прокуратуру. В данный момент ведется следствие по делу о стрельбе в старшей школе Стерлинга, а потому мы не можем разглашать информацию. Но мы обнародуем детали, как только это будет возможно. Личности преступников доподлинно не установлены, как и их количество. Задержан один человек. Официальное обвинение ему еще не предъявлено.
– Сколько детей убито? – спросила журналистка, вынырнувшая из толпы.
– У нас нет точных данных.
– Сколько ранено?
– У нас нет точных данных, – повторила Диана. – Мы будем держать общественность в курсе.
– Когда будут предъявлены обвинения? – прокричал другой журналист.
– Что вы можете сказать родителям, которые волнуются за своих детей?
Диана сжала губы, готовясь к тому, чтобы прорываться сквозь враждебную толпу.
– Спасибо за внимание, – сказала она вместо ответа.
Вокруг школы скопилось столько машин, что Лейси пришлось припарковаться за шесть кварталов. Она опрометью примчалась, как только услышала о происшествии. С собой у нее было несколько одеял: по радио сказали, что они могут понадобиться детям, находящимся в состоянии шока. «Одного сына я уже потеряла, – подумала Лейси. – Потерять еще и второго я не могу».
Накануне, перед тем как Питер лег спать, у них состоялась не самая приятная беседа. Убегая в больницу на роды, Лейси сказала ему:
– Я просила тебя вынести мусор. Вчера. Ты вообще слышишь меня, когда я с тобой говорю?
Питер на секунду оторвал взгляд от монитора:
– Что?
Вдруг это был их последний разговор?
Ни во время учебы, ни на работе в больнице Лейси не сталкивалась с тем, что ей пришлось увидеть теперь, когда она повернула за угол. Ее мозг обрабатывал информацию постепенно: вот разбитое стекло, вот пожарные машины, вот дым. Сирены, кровь, слезы. Бросив одеяла возле машины «скорой помощи», Лейси нырнула в людское море. Дрейфуя среди таких же перепуганных родителей, она надеялась выловить своего потерянного ребенка, пока его не унесло течением.
На грязный двор выбежали дети – все без верхней одежды. Какая-та счастливая мать увидела среди них свою дочку. А Лейси продолжала в отчаянии вглядываться в толпу. Ей вдруг пришло в голову, что она не знает, в чем Питер сегодня вышел из дому. До нее доносились обрывки фраз:
– …не видели его…
– Мистера Маккейба убили…
– Не могу ее найти…
– Я уж думала, я никогда…
– …потеряла телефон…
– …Питер Хоутон…
Лейси резко развернулась на голос, произнесший это имя. Взгляд остановился на лице девочки – той, которая только что встретилась с мамой.
– Извините, – сказала Лейси. – Мой сын… Я не могу его найти. Я слышала, вы упомянули Питера Хоутона. Где он?
Глаза девочки округлились, она прижалась к матери:
– Так это же он стрелял…
Для Лейси все вокруг замедлилось: пульсация мигалок, движения людей, звуки… Может быть, она ослышалась? Лейси еще раз посмотрела девочке в лицо и тотчас об этом пожалела. Девочка плакала. Мать, бросив из-за плеча дочери полный ужаса взгляд, осторожно заслонила своего ребенка от Лейси, словно она василиск, который обращает в камень все, на что ни посмотрит.
«Наверное, это ошибка… Пожалуйста, пусть это будет ошибкой!» – твердила Лейси, оглядывая картину бойни и чувствуя, как имя сына с рыданием подступает к горлу. На негнущихся ногах она подошла к ближайшему полицейскому:
– Я ищу своего сына…
– Мэм, к сожалению, вы тут не одна такая. Мы делаем все возможное…
Читать бесплатно другие книги:
