Девушка с Легар-стрит Уайт Карен
– Я не думаю, что все зашло так далеко, Нэнси, но все равно спасибо. Я буду иметь в виду. – Я положила трубку и направилась в приемную, чтобы взять пальто.
Нэнси встала из-за стойки, и моему взору предстали красные трикотажные брючки, которые я уже видела.
– Не забудь. Завтра утром в девять у тебя оформление сделки. Дай мне знать, если и ее тоже нужно перенести. – Она улыбнулась и помахала рукой в перчатке для гольфа. Я искренне улыбнулась в ответ. Впервые, насколько мне помнится, мысль о закрытии сделки не вызвала во мне ровным счетом никакого восторга: ни сердцебиения, ни прилива адреналина. Я не стала думать о причинах этого явления, однако была почти уверена, что где-то в глубине сознания я по-прежнему думала о Джеке Тренхольме, обвиняя его в том, что он внес в мою жизнь сумятицу, которой там просто не полагалось быть.
Не увидев рядом с домом ни пикапа моего отца, ни фургонов рабочих, я, честно говоря, удивилась. К моему счастью, ядовитая фуксия стен вестибюля и аляповатая потолочная роспись в моей комнате наконец исчезли под слоем исторически аутентичной (по крайней мере в том, что касалось ее цвета) краски. Увы, нам становилось все труднее заманить маляров назад, независимо от того, сколько денег им было обещано за их работу. Вечно меняющиеся малярные бригады жаловались нам, что банки с краской имели обыкновение падать, кисти летали по воздуху, а самих их в спину толкали чьи-то холодные руки.
Открыв входную дверь, я уловила запах свежей краски и вновь всем телом ощутила пульсацию – своеобразное биение сердца старого дома. Закрыв за собой двери, я замерла, прислушиваясь к стуку, гулким эхом отлетавшему от пустых полов. Я стояла так несколько мгновений, не зная, что мне делать дальше. Моя голова гудела от мельтешащих в ней, словно конфетти на параде, фрагментов информации. В эти минуты мне, как ни странно, нужен был только один человек.
– Мама! – позвала я.
– Я в кухне! – раздалось в ответ.
Я быстро зашагала по коридору на ее голос. На мое счастье, уродливые распашные двери были сняты. Мать сидела за столом спиной ко мне и смотрела в окно. На ней были перчатки. На столе лежал дневник.
– Мне нужно срочно с тобой поговорить, – выпалила я, как будто боялась, что забуду то, что хотела сказать.
– Я знаю.
Она обернулась ко мне. Мне тотчас бросилось в глаза ее осунувшееся лицо. Глаза запали в глазницах, кожа казалась полупрозрачной. Охваченная тревогой, я подошла к ней ближе.
– Что-то не так?
Мать покачала головой:
– Она очень сильная, Мелли. Я чувствую, как она подбирается ко мне.
Я села напротив нее за стол и отодвинула в сторону дневник.
– Прекрати. Пожалей себя.
– Она совсем рядом, – продолжила мать, как будто не слышала моих слов. – Мне кажется, она знает, что теперь ты сильная, и поэтому решила первой уничтожить меня. Но не переживай. Все будет хорошо. Мне уже доводилось сражаться с ней. Мне просто нужно… отдохнуть.
Она закрыла глаза и покачнулась всем телом.
– Я отведу тебя наверх. Думаю, тебе лучше прилечь. А где отец?
– Уехал в Саммервиль, – ответила она, не открывая глаз. – За саженцами для сада… – Она умолкла, и на какой-то миг я подумала, что она просто сидя уснула. Но затем она открыла глаза и улыбнулась мне. – Я здесь была не одна. Со мной был Вильгельм. Правда, он не показывает себя. Ему стыдно. За то, что он сделал с Кэтрин. А ты как? – спросила она, нахмурив брови. – У тебя такой печальный вид.
Ее сочувствия было достаточно, чтобы я едва не расплакалась. Я покачала головой:
– Не хочу сейчас говорить на эту тему.
Я не стала просить ее не брать телефонную трубку и не открывать дверь, если Джек даст о себе знать. Хотя бы потому, что была уверена, что он этого не сделает. Я просто встала и подошла к ней.
– Пойдем, я отведу тебя наверх. Тебе лучше прилечь.
Она не стала спорить, когда я помогла ей подняться на ноги.
– Захвати с собой и это, – сказала она, указывая на дневник.
Я колебалась всего пару секунд. Сунув дневник под мышку, я помогла матери подняться по лестнице на второй этаж. Я не ожидала, что она так тяжело навалится на меня, потому что на вид была совершенно невесомой. По мне тотчас пробежала дрожь дурного предчувствия. Казалось, весь дом дышал им, наполняя воздух застарелым запахом страха.
Усадив мать на край кровати, я опустилась на колени, чтобы снять с нее туфли, после чего уложила ее в постель. Я хотела также помочь ей снять перчатки, но она покачала головой.
– Сегодня я разговаривала с Софи, – сказала я, поправляя на ней одеяло. – Она нашла мемориальный камень Мередит, установленный Розой Приоло в тысяча восемьсот девяностом году. Тысяча восемьсот семидесятый год указан на нем как год ее рождения, а тысяча восемьсот восемьдесят шестой как год смерти.
– Значит, ей было всего шестнадцать, когда она умерла.
– Да, но… – Я на минуту задумалась, перебирая в уме фрагменты головоломки и быстро отбрасывая их один за другим в сторону. – Найденная на судне девушка была старше.
Наши взгляды встретились, и она выгнула бровь:
– Софи нашла что-то еще?
Я кивнула:
– Отец Розы удочерил Мередит, чьи родители погибли во время кораблекрушения, и воспитал, как родную дочь.
– Ну что ж, это многое объясняет. – Она указала на дневник, который я положила на прикроватный столик. – Я кое-что выяснила сегодня. Думаю, ты уже читала эту запись, но не придала ей значения. Сейчас ты посмотришь на это новыми глазами. – Она потянулась за дневником и неуклюже перелистала страницы, пока не нашла то, что искала. – Прочти вот здесь. – Она протянула мне открытый дневник, и я начала читать.
«На день рождения Розы отец приготовил сюрприз для нас обеих. Я уже знаю, что это такое, потому что отец одолжил у меня медальон, чтобы сделать с него копию, но только с инициалом Розы, а не моим. Она хочет во всем быть такой, как я, и это меня немного пугает, потому что мне порой кажется, что она хотела бы стать мной. Она любит, усадив меня перед зеркалом, сесть рядом со мной, чтобы убедиться, что внешне мы почти как близнецы. Разница становится заметна, лишь когда она встает и пытается идти. На прошлой неделе она разыграла Ч., усадив меня в гостиной, чтобы, когда он войдет, я выдала себя за нее. Я согласилась лишь потому, что больше не знаю, как с ней сладить, когда она злится, если что-то происходит не так, как она хочет. Но сегодня я испугалась, что, когда он придет в следующий раз, она захочет притвориться мной. Надо будет послать ему предупреждение, чтобы он сделал вид, будто ничего не заметил».
На минуту задумавшись, я побарабанила пальцами по пожелтевшей странице.
– Через четыре года после землетрясения Роза вышла замуж за некоего Чарльза. Через четыре года после того, как она уехала из Чарльстона путешествовать по Европе с друзьями семьи.
– Четыре года – большой срок. За это время люди могли забыть физическую разницу между двумя девушками, которые были похожи настолько, что их легко можно было принять за родных сестер. – Мать посмотрела мне в глаза. – Мы не такие, какими кажемся.
Я прижала пальцы к вискам:
– Пожалуй, ты права, мы не такие. Но кто мы в таком случае?
Моя мать откинулась на подушки:
– Я видела фото Розы и Чарльза во время их медового месяца, и я видела портрет обеих девушек. Не стоит забывать также, что у найденной на судне девушки была проблема с бедренным суставом. Будь я азартным игроком, я бы поставила на то, что Мередит – наш предок, кто бы она ни была на самом деле.
Мать облизала сухие губы. Я протянула ей стакан с водой, стоявший на прикроватном столике. Взяв его из моих рук, она внимательно посмотрела на меня:
– В таком случае возникает вопрос: как Мередит, которая якобы умерла в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году, родила в тысяча девятисотом году мою мать?
– Но если на «Розе» нашли не Мередит, то кого? – задала я встречный вопрос, хотя, похоже, уже знала ответ. Но я не торопилась озвучить его, боясь ошибиться, пока мать не скажет свое слово.
– Все указывает на Розу. Она хочет, чтобы мы спросили у нее, но мы пока не готовы говорить с ней.
– А почему нет? – удивилась я, чувствуя, как по моей спине как будто маршируют чьи-то маленькие, но тяжелые ноги.
Я глубоко вздохнула, как будто это могло придать мне силы.
– Согласно отчету судмедэксперта, у скелета проломлен череп, как будто его ударили по голове чем-то тяжелым и твердым. Так что у нее есть все причины для злости. Для желания отомстить. И это делает ее крайне опасной.
– Но почему именно нам?
– Потому что это был ее дом. Он принадлежал ей по праву рождения. Потому что, вместо того чтобы жить здесь, иметь детей и внуков, она закончила жизнь на морском дне, с чужим медальоном на шее, в то время как кто-то другой прожил за нее ее жизнь.
Почувствовав себя дурно, я тоже села на кровать.
– Недавно я выяснила еще одну интересную вещь. Алиса Крэндалл, – девушка на портрете в Мимоза-Холле, прапрабабушка Ребекки Эджертон. Колье и серьги с бриллиантами и сапфирами, которые тебе дала твоя мать, первоначально принадлежали матери Алисы, погибшей во время кораблекрушения в тысяча восемьсот семидесятом году. Когда Ребекка увидела твое фото в них, то сразу сообразила, что к чему. Именно поэтому она и обратилась к тебе с просьбой об интервью.
Материнское лицо озарилось мягкой улыбкой:
– То есть если драгоценности были спасены со дна морского, то, возможно, и ребенок тоже. Ребенок, на шее которого был медальон, идентичный тому, какой был у ее сестры Алисы, но только с буквой «Н» посередине. Достаточно было добавить к ней пару штрихов, превратив «Н» в «М», и дать девочке новое имя – Мередит.
Я покачала головой:
– Мне почти жаль Розу. Ее отец находит малышку, приносит ее домой и просит дочь принять ее как родную сестру. Вот только самозванка красивее, лучше сложена и обожает ходить в море под парусом, как и ее отец. Представляю, каково ей было.
Мать закрыла глаза, и я взяла из ее рук стакан воды. А в следующий миг меня посетила еще одна мысль, и я расправила плечи.
– То есть выходит, что мы – потомки убийцы?
Моя мать покачала головой:
– Не говори так. Мы не знаем всех обстоятельств. Кроме того, прочитав дневник, я не могу избавиться от чувства, что Роза сама виновата в своей печальной судьбе.
Я села, вспомнив что-то такое, что слышала. Я повернулась, чтобы сказать ей, но ее глаза были закрыты, и мне на миг показалось, что она уснула. Однако она тотчас открыла их и дотронулась до моей руки.
– Говори.
Почему-то способность матери читать мои мысли не слишком меня тревожила, хотя, по идее, должна была.
– Вильгельм сказал мне, что спас ее, автора этого дневника. Если наши предположения верны и это Мередит – или Нора, – то именно он нашел ее после кораблекрушения. Возможно, она не захлебнулась, когда корабль пошел ко дну, и ее вынесло на берег.
Мать задумалась. Между ее бровями залегла глубокая складка.
– Но ведь на тот момент он уже более ста лет как был мертв.
Я ответила ей снисходительной улыбкой.
– Верно. Если бы мы не знали, как это работает, – вздохнула я. – Из того, что я прочла в журнале, известно, что Роза не видела Вильгельма. Что, в свою очередь, возможно, означало, что она не обладала шестым чувством. Я даже склонна думать, что им не обладал никто в их семье. Но я слышала о том… – Я посмотрела вниз, чтобы убедиться, что она не спит. Но нет, она пристально смотрела на меня.
– Продолжай, – тихо сказала она.
– Я слышала о том, – продолжила я, – что иногда, затратив на это всю свою энергию, духи на миг могут явиться любому человеку.
– Кто тебе это сказал?
– Бабушка Сара.
Ее губы тронула легкая улыбка.
– Я видела такое. Обычно это случается, когда дух прощается со своими близкими или же когда чьей-то жизни угрожает опасность.
– Например, когда тонет маленький ребенок.
Mать кивнула.
– Вильгельм сказал, что он охраняет нас во искупление того, что случилось с его Кэтрин. Именно поэтому он продолжает охранять женщин нашей семьи – потомство Мередит.
– Вильгельм сказал нам, что Кэтрин утонула. – Я нахмурилась, вспомнив книги на столе в квартире Джека, пусть даже я всей душой хотела бы забыть эту сцену. – Джек считает, что во второй половине восемнадцатого века семья Приоло начинала как корабельные мародеры. Их владения на острове Джонс давали им такую возможность. Заманивали они корабли на скалы или же просто при первой возможности грабили севшее на мель судно, мы не знаем, но вполне вероятно, что они нажили свое богатство на несчастье других. – Вспомнив мое унижение, когда я застукала их там вдвоем, и не просто у него дома, а в его спальне, я сглотнула комок слез. – Джек отметил в книге абзац, касающийся исчезновения в тысяча семьсот восемьдесят пятом году у берегов острова Джонс британской шхуны. Ни ее пассажиров, ни команды, ни груза больше никогда не видели.
– И в тысяча семьсот восемьдесят пятом году погибла возлюбленная Вильгельма Кэтрин.
– Я подумала то же самое. И у меня до сих пор не выходят из головы слова, вырезанные на потолочной балке в потайной комнате, – «пленник сердца». Ребекка упомянула о том, как после того, как британские войска оставили город, жители Чарльстона прятали у себя гессенских солдат. Что, если Вильгельма держали пленником в доме в обмен на то, чтобы он делал за своих хозяев грязную работу, грабя корабли?
Не сводя с меня глаз, мать кивнула.
– Но даже если корабль шел ко дну по прихоти матери-природы, а не человеческих рук, увы, тем, кому повезло остаться в живых, не было никакой пощады, так как они были свидетелями разграбления судна.
Я на минуту задумалась. Я почти как наяву слышала, как фрагменты головоломки занимают свои места. И чем ближе я была к закономерному выводу, тем страшнее мне становилось.
– То есть если Вильгельм делал за хозяев их работу, грабя судно, на котором находилась его Кэтрин, – пусть даже он не знал об этом, – и она утонула, так как он не сделал ничего для ее спасения, то я представляю себе, сколь тяжкой была в его глазах его вина.
– Поэтому он вот уже который век подряд искупает свой грех за то, что не спас любимую женщину.
Мать повернулась ко мне в профиль, и я заметила на ее щеке темный отпечаток человеческой руки. Я тотчас вскочила, в ужасе на него глядя.
– Что случилось?
Она попыталась сесть. Ее лицо было почти таким же бледным, как и наволочка, и она попыталась прикрыть синяк рукой.
– Я же сказала тебе: она набирает силы. Она пытается ослабить меня, чтобы затем заняться тобой.
– Но почему ты пыталась скрыть это от меня?
Ее взгляд сделался решительнее.
– Потому что я не хотела вселять в тебя страх. Страх делает нас слабыми. А это то, что ей нужно. Твой страх позволит ей проникнуть в свое сознание и одержать над тобой победу. – Мать подалась ко мне и схватила мою руку. – Она может причинить тебе вред. Ее ненависть насколько сильна, что ей не составит большого труда это сделать.
– Что ей нужно?
Мать ответила не сразу:
– Я не знаю.
– Неправда, знаешь. – Я наклонилась ниже, и она вновь была вынуждена посмотреть мне в глаза. – Почему ты мне не говоришь?
– Потому что я чувствую твой страх. Она рядом. Неужели ты ее не чувствуешь? Она ждет, когда ей подвернется шанс.
Я отстранилась.
– Мне это не нужно. Никогда не было нужно. Почему мы просто не можем уйти и оставить этот дом ей?
– Ты знаешь, что это невозможно. Она и раньше преследовала тебя, а теперь вообще никогда не оставит в покое, пока не одержит победу. Пока… – Она не договорила, жадно глотая ртом воздух. Ее дыхание было частым и поверхностным.
– Пока что? – Я сурово посмотрела нее.
Вместо ответа она положила голову на подушку и закрыла глаза.
– Открой дверь.
– Я не слышала… – Не успела я договорить, как звякнул дверной звонок. Я подошла к окну и выглянула на улицу. У тротуара стоял черный «Порш» Джека.
– Это Джек, – сказала я дрогнувшим голосом.
Мать глубоко вздохнула:
– Впусти его.
– Нет. Ты не знаешь, что он сделал.
Она приоткрыла глаза:
– Вообще-то знаю. Но ты все равно должна его впустить. Ему нужна твоя помощь, Мелани.
– Я не могу…
Она приподнялась, опираясь на локоть, и одарила меня сердитым взглядом.
– Ты понадобишься ему так же, как он понадобится тебе. Поэтому иди, открой эту чертову дверь и не спорь со мной.
Я вытаращила глаза. Я не могла припомнить, чтобы мать когда-нибудь кричала на меня. Впрочем, помимо гнева, было в ее внезапной вспышке и нечто приятное. Как если бы мы привыкли к нашим ролям, и у нас наконец отпала необходимость проявлять друг к другу показную учтивость.
Не говоря ни слова, я нарочито медленно спустилась вниз, заставляя Джека ждать под дверью. И все это время я пыталась понять, что моя мать хотела сказать мне и стоит ли мне говорить ей, что я ощущаю присутствие Розы столь же близко, как туго намотанный вокруг шеи шарф.
Глава 26
Прежде чем открыть дверь, я постояла пару секунд… да и открыла ее лишь на узкую щелочку, в которой было видно лишь мое лицо.
Джек был чисто выбрит, а его волосы блестели влагой, как будто он только вышел из душа. Почему-то он тотчас напомнил мне алтарного служку или же нашкодившего мальчишку, который, зная, что его ждет материнский нагоняй, счел нужным сделать из себя пай-мальчика. Одежда на нем была чистой и выглаженной, а от его тела исходили ароматы мыла и шампуня, и еще один, едва уловимый запах, который я называла «запах Джека».
– Ты уверен, что не ошибся адресом? Насколько мне известно, Ребекка живет в Ансонборо. – Я была горда тем, как холодно прозвучал мой голос – в нем не было слышно даже капельки обиды или унижения, которые с еще большей силой дали о себе знать, когда я вновь оказалась лицом к лицу с ним.
– Послушай, Мелли. Извини. Мне честное слово стыдно, что ты оказалась в той ситуации. Представляю, как тебе было неловко.
– Неловко? Пройти по улице, заправив юбку в колготки, – да, наверно это было бы неловко. То, что было у тебя дома, это… просто унизительно. Это плевок в лицо.
– Плевок в лицо? – Он вопросительно выгнул бровь, и я поняла, что он зол. – Это был бы плевок в лицо, будь между нами, Мелли, какие-то отношения. Ты же однозначно дала понять, что они тебе не нужны. Я, конечно, не святой, но я бы никогда не стал изменять, будь я с кем-то в серьезных отношениях. Твое полное безразличие ко мне дало мне все основания полагать, что я волен поступать, как мне вздумается и ты мне не указ. Я так и поступил. По-другому просто не бывает, Мелли.
Мне хотелось захлопнуть дверь перед его носом, но я не смогла. Ведь что ни говори, а он прав. Теперь самое главное, чтобы он не заметил, как мне больно и что я жалею о том, что упустила свой шанс высказать ему в лицо все, что о нем думаю.
– Мне можно войти? Я должен кое-что тебе показать.
Я приоткрыла дверь чуть шире:
– Тогда покажи прямо здесь. Не хочу тебя задерживать.
Не сказав ни слова, Джек сунул руку в карман и вытащил золотую цепочку. Затем, держа ее перед моим носом, слегка поболтал ею. Луч солнца упал на нее, и она блеснула, как будто заговорщически подмигивая мне. Я прищурилась – хотела убедиться, что передо мной то, что я подумала. На цепочке, на крошечной золотой петельке висел медальон в виде сердечка с буквой «А» посередине.
Я растерянно отпрянула. Джек тотчас воспользовался этим для того, чтобы шире открыть дверь и шагнуть в вестибюль.
– Где ты это взял? – спросила я, хотя, по большому счету, уже знала ответ.
– Ребекка забыла его на полу в ванной. Думаю, он упал, когда она одевалась. И она пока не хватилась его.
Решив не заострять внимание на том, почему Ребекка одевалась в его ванной, я посмотрела Джеку в глаза.
– Это медальон Алисы, не так ли? И если он был у Ребекки, она наверняка была в курсе родственных связей между ее семьей, Крэндаллами и Приоло.
Джек кивнул. Сложив руки на груди, я продолжила сверлить его взглядом. Мой гнев был чем-то вроде брони, оберегавшей мое кровоточащее сердце.
– Ты тоже знал?
Он покачал головой:
– Но я догадался примерно тогда же, что и ты. И я не лгу, говоря, что, как мне кажется, Ребекка тоже ни о чем не догадывалась.
– И поэтому ты принес этот медальон мне? Чтобы доказать мне, что ты не лжешь?
– Отчасти да.
– Отчасти? – Мне захотелось прихлопнуть ту часть меня, в которой шевельнулась слабая надежда. Уголок моего рта пополз вверх в улыбке. И что бы я ни говорила, мне было приятно видеть перед собой нечто от старого доброго Джека.
– Ты ведь знаешь, что я не могу пройти мимо хорошей тайны. Думаю, вместе мы разгадаем ее в два счета.
Я попыталась не показать моего разочарования.
– Только не проси меня работать вместе с Ребеккой.
Он ответил не сразу:
– Ладно. Хотя я не знаю, что у нее на уме, но, по-моему, она уже что-то разгадала. И я уверен, что все не так плохо, как тебе кажется. В любом случае, я не стану принуждать тебя работать с ней вместе, если тебе этого не хочется.
Я смерила его пристальным взглядом.
– Но почему Ребекка? – Я произнесла ее имя с видимым отвращением, с каким обычно произносят имена Гитлера или Бен-Ладена.
– Но почему Марк Лонго? – передразнил он меня.
Я невольно улыбнулась.
– Значит, перемирие? – спросил он.
Я могла бы назвать миллион причин, чтобы сказать «нет», в том числе и заявить о его умении вынудить меня сделать то, чего мне не хотелось. Но по глазам Джека я поняла: я уже угодила в сети, получила свою пулю, и моя голова уже вывешена в качестве трофея над его камином. Опции «Нет» у меня просто не было.
– Ну, хорошо, – вздохнула я. – По крайней мере, пока мы не узнаем всей правды.
– А что потом? – спросил он почти с надеждой в голосе.
– Потом я смогу переехать в свой дом на Трэдд-стрит, а ты вернешься к написанию своих исторических опусов. Какое-то время мы будем обмениваться рождественскими открытками, и я даже буду издали махать тебе рукой, если вдруг увижу на Фестивале Устриц. Думаю, Софи будет покупать нам билеты туда до самой нашей старости, пока мы не пересядем в инвалидные коляски.
Он улыбнулся. Правда, глаза его оставались серьезными.
– Отлично. Значит, перемирие, – произнес он и вздохнул. – Тогда давай возьмемся за дело. – Сунув руку в другой карман, он вытащил стопку фотографий и принялся раскладывать их на полу вестибюля. Я узнала в них фотографии с его обеденного стола. Последним он извлек из кармана сложенный вдвое лист бумаги, который затем расправил и тоже положил на пол, на фотографии.
Я опустилась на колени, чтобы разглядеть, что это такое. Оказалось, что это написанная от руки версия стишка на могильном камне моей бабушки. Каждая строчка была пронумерована, а также каждая буква, слева направо, начиная с цифры «один» в начале каждой строки. Кто-то, как будто наобум, выделил желтым маркером отдельные буквы.
- Крошится кирпич – рушится камин;
- Плачет дитя – мать зовет его.
- Своей ложью мы множим грехи,
- И волны прячут нашу вину.
– Что это? – спросила я.
– Я не уверен. Хотя мне кажется, что большую часть я уже разгадал. И теперь мне требуется твоя помощь, чтобы разгадать остальное.
Пытаясь не улыбаться от уха до уха, как идиотка, я сосредоточилась на стишке.
– Покажи мне, как далеко ты зашел.
Джек расположил снимки виньетки, опоясывавшей стих на могильном камне, и рисунок на витражном окне, в виде круга: сверху, снизу и по бокам. Закончив, он указал на небольшой пробел в верхнем левом углу, где сходились верхняя и левая вертикальная линии.
– Видишь этот пробел? Это навело меня на мысль, что они расположены по порядку, от цифры «один» до цифры «четыре», начиная сверху и двигаясь по кругу по часовой стрелке. – Джек подовинул к фотографиям листок со стишком. – Обрати внимание, на могильном камне высечены четыре строчки. Поскольку эта виньетка присутствует и на камне, и на окне, я решил, что это вряд ли случайно.
– Ибо, согласно философской доктрине Джека Тренхольма, такой вещи, как случайность, не существует.
Он даже не улыбнулся. Хотелось надеяться, что он помнил, когда я в последний раз произнесла эту фразу: я бросила ему в лицо свидетельства связи Ребекки с семьей Крэндалл, он же попытался встать на ее защиту.
– Именно, – процедил он сквозь зубы.
– В дневнике тоже кое-что есть, – сказала я. – Например, этот солдат, Вильгельм, всегда стучал по стеклу четыре раза, причем всякий раз, начиная с квадрата, где расположена голова ангела.
– Ты мне этого не говорила.
– Ты не отвечал на мои звонки.
Вместо ответа Джек прочистил горло и вновь указал на снимки:
– Помнишь, я как-то раз заметил, что некоторые штрихи в виньетке крупнее и толще других. Как здесь. – Он указал на верхнюю часть, где второй и пятый штрихи выделялись среди остальных. – Я прикинул и так, и этак, пока не понял, что они соответствуют слову в стишке. Например, второй и четвертый штрихи соответствуют словам первой строки «кирпичи» и «камин».
Наши взгляды встретились, и я ощутила мощный выброс адреналина. Так было и раньше, когда мы вместе бились над разгадкой старого шифра.
– Замечательно, – сказала я.
– Знаю.
Мы снова посмотрели друг на друга. Я театрально закатила глаза, чтобы скрыть улыбку.
– Идя вдоль виньетки, я выбрал вот эти слова.
Он перевернул листок, и я вслух зачитала следующие слова: «кирпич», «камин», «грехи», «в», «прятать», «наши».
Джек посмотрел на меня. Я тотчас поймала себя на том, что таращусь на его губы и вспоминаю наш поцелуй. Я вновь посмотрела на слова и, пытаясь не замечать застрявший в горле комок, сказала:
– Похоже, они здесь вразнобой. Есть какие-то мысли, что это может значить?
– Пока нет. Как ты думаешь, почему я пришел к тебе? Кто, как не ты, умеешь превращать хаос в упорядоченность.
– Спасибо, – ответила я. – Буду считать это комплиментом. – Не дожидаясь, что он мне ответит, я встала и направилась в кухню, принести пару блокнотов и карандаши, а когда вернулась, то вручила ему блокнот и карандаш.
– Здесь только шесть слов. Составь из них как можно больше предложений, но так, чтобы существительные, глаголы, местоимения и все прочее были на своих местах и складывались во внятное предложение.
– Могла бы этого и не говорить, Мелли.
Я пожала плечами:
– Откуда мне было знать? Здравомыслие – не самая сильная твоя сторона. По крайней мере, на первый взгляд.
Ничего не ответив, он сел на пол рядом со мной. Затем наклонился ко мне ближе и прошептал:
– А как же Марк Лонго?
Сделав вид, что не расслышала, я начала записывать:
Наши кирпичи спрятаны в грехах камина.
Грехи в наших кирпичах прячут камин.
Грехи камина спрятаны в наших кирпичах.
Я посмотрела на Джека. У него, похоже, получилась та же самая тарабарщина. Вздохнув, я вернулась к нашим словам и вновь внимательно посмотрела на них. Как назло, они плясали перед моими глазами, дразня и показывая язык. Я закрыла глаза. Слова никуда не делись, причудливой вязью отпечатавшись на обратной стороне моих век. Я несколько мгновений изучала их, затем резко открыла глаза и вновь посмотрела на листок бумаги. Слова заплясали вновь. Я прищурилась, заставляя их угомониться, и, сосредоточив внимание на существительных и глаголах, попыталась втиснуть их в осмысленное предложение. Я заморгала, затем села прямо и вновь посмотрела на слова. Ведь это же очевидно! Господи, ну почему мне сразу не пришло в голову?
«В кирпичах камина спрятаны наши грехи», – написала я, схватив карандаш. Затем отложила его и сказала:
– Кажется, готово.
Джек встал, и я протянула ему блокнот.
– «В кирпичах камина спрятаны наши грехи», – прочитал он вслух и нахмурился. – Похоже, ты права. – Он посмотрел на меня. – Но который камин?
Я на минуту задумалась.
– Все камины в этом доме кирпичные, в том числе тот, что в кухне. Но мы уже исследовали в нем каждый квадратный дюйм. Будь там спрятано что-то еще, мы бы давно это нашли.
Читать бесплатно другие книги:
