Девушка с Легар-стрит Уайт Карен
– Сюда, – сказала я и повела их к могиле моей бабушки.
К счастью, камень уже успели вернуть на прежнее место, а заодно убрали и желтую ленту.
– Вот, – сказала я, указывая на загадочный стих.
Джек начал читать вслух:
- Крошится кирпич – рушится камин;
- Плачет дитя – мать зовет его.
- Своей ложью мы множим грехи,
- И волны прячут нашу вину.
Я ждала, что он скажет что-то еще, однако заметила, что они оба как-то странно на меня смотрят. И поймала себя на том, что напеваю «Ватерлоо» группы «АББА», лишь бы заглушить голос, раз за разом повторяющий мое имя.
– Извините, – смущенно пробормотала я.
Джек поднял камеру и начал снимать, причем не только надгробный камень, но и могилу, и все, что было вокруг. Ребекка достала блокнот из сумочки и принялась делать заметки.
– Она умерла в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, но этот стих был явно написан заранее.
– Похоже на то, – согласилась я. – Правда, до того как мы уехали, я никогда его не видела, да и моя мать тоже. Мы увидели это лишь недавно и не знаем, о чем идет речь.
Ясные голубые глаза Ребекки безмятежно смотрели на меня.
– Очевидно, волны как-то связаны с затонувшей «Розой», вам не кажется? Учитывая, что «Роза» исчезла во время землетрясения тысяча восемьсот восемьдесят шестого года, я бы предположила, что с этим связана строчка о трескающихся кирпичах.
Джек посмотрел на Ребекку так, как будто она только что изобрела нарезанный хлеб.
– Гениально, Ребекка.
Она просияла и повернула к нему лицо, как розовая маргаритка свою головку к солнцу. Я сделала еще одну мысленную пометку: поручить ей работы на свежем воздухе. Глядишь, тогда на ее маленьком носике проступит россыпь веснушек, а на лбу появятся несколько морщинок.
Они оба вновь повернулись ко мне, и до меня дошло, что, возможно, я слишком громко напеваю «Испытай удачу со мной».
– Извините, – повторила я, пытаясь вникнуть в смысл слов, что, по идее, должна была сделать, увидев их еще в первый раз. Вероятно, Ребекка была права, учитывая, что теперь нам было известно про затонувшее судно. Правда, мне было немного обидно, что не я первой об этом догадалась. – Прежде чем делать какие-либо выводы, хотелось бы изучить их чуть лучше, – добавила я как можно небрежнее. – И попытаться выяснить, что за ложь и что за грехи имеются в виду.
Пока мы рассматривали могильную плиту, Джек нащелкал еще больше снимков. Я исподтишка посматривала на него и Ребекку, пытаясь понять, слышат ли они что-нибудь необычное, потому что голоса вокруг меня звучали просто оглушительно. Меня так и подмывало зажать ладонями уши. Вместо этого я попыталась услышать тот единственный голос, который, как мне казалось, принадлежал моей бабушке. Присмотрись, Мелани.
Я взглянула на Ребекку – вдруг эти слова сказала она? Но нет, она что-то усердно записывала в свой блокнот. Я наклонилась ниже, на тот случай, если мы могли что-то упустить, и тотчас заметила декоративную гравировку, своеобразную виньетку, обрамлявшую сами слова.
– Смотрите, – сказала я, указывая на нее. – Выглядит знакомо, не правда ли?
Они оба повернулись посмотреть, куда я им указываю.
– Лично мне – нет, – небрежно отозвалась Ребекка и вернулась к своему блокноту. Джек несколько мгновений рассматривал виньетку, а затем еще несколько раз щелкнул затвором.
– Мне тоже, но это не значит, что ты не права. Подумай, Мелли, где ты могла видеть это раньше.
Я зажмурилась и вновь принялась напевать, чтобы ничего не видеть и не слышать. Смутное воспоминание о том, где я могла видеть этот орнамент, витало надо мной, как едва уловимый аромат. Я снова вздрогнула и попыталась засунуть руки в карманы, но моя правая рука наткнулась на что-то твердое.
Я в замешательстве посмотрела вниз, не помня, что я могла туда положить, но затем сунула пальцы внутрь и осторожно вытащила фотографии, которые сегодня утром дал мне отец. Причем верхний снимок оказался тем самым фото, на котором бабушка смотрела на витражное окно гостиной в тот момент, когда солнце высвечивало тайный рисунок.
– Нашла, – сказала я, показывая фото Джеку. – Здесь. Я указала на виноградную лозу, обвившую изображение на витраже.
Джек поднес фото к могильному камню, чтобы сравнить.
– Это определенно то же самое. И из того что я знаю о твоей бабушке, это вряд ли совпадение.
– Случайностей не бывает, или ты забыл? – сказала я, напоминая ему о его собственной фразе. Довольно избитая, она нередко бывала верной. Джек подмигнул мне в ответ.
– Значит, ты меня все-таки слушаешь? – Он повернулся к снимку. – Но где это?
Ребекка подошла и встала с ним рядом, чтобы посмотреть картинку.
– Она сделана в саду дома на Легар-стрит. – Мы с Джеком уставились на нее, но Ребекка лишь пожала плечами. – Пока я собирала материал о вашей матери, я провела немало времени, изучая сад. Поэтому и узнала. Несмотря на… эстетические новшества, привнесенные предыдущими владельцами.
Я повернулась к Джеку:
– Эта картина видна лишь в том случае, если стоять снаружи, а солнце падает под определенным углом. Окно появилось позднее самого дома, было добавлено где-то в конце девятнадцатого века.
– Что означает, что, каким бы ни был его секрет, это наверняка как-то связано с затонувшим судном. – Джек опустил фотоаппарат. – А твоя бабушка хотела, чтобы кто-то узнал, что это такое.
Ребекка взглянула на часы и сунула блокнот обратно в сумочку.
– Моя мать приехала сегодня из Саммервилля, сделать кое-какие покупки. Мы встречаемся с ней в ресторанчике на Кинг-стрит, поэтому мне пора бежать. Позже мать отвезет меня на Легар-стрит, чтобы я могла забрать мою машину. Посмотрим, что я смогу откопать относительно этого окна. Кто заказал его, кто изготовил и все такое прочее. Не исключено, что какая-то документация сохранилась. Я сообщу, что мне удастся выяснить. А пока вы можете поломать головы над стишком. – Она послала Джеку воздушный поцелуй. – Позвоню тебе позже, Джеки. До свидания, Мелани. – Быстро махнув рукой, она повернулась и перешла улицу, но затем обернулась и крикнула: – Не забудьте про примерку костюмов! Я написала адрес вам обоим. – Вновь помахав рукой, она зашагала прочь. Ее розовое пальто вскоре исчезло из поля зрения.
– Мне тоже нужно бежать, – сказала я. – У меня сегодня в час дня показ дома, но сначала мне нужно подготовить кое-какие документы и сделать пару-тройку звонков.
– Мелли, спорим, ты проголодалась. Давай перекусим. Я угощаю. Ты даже сможешь сесть на переднее сиденье.
Я одарила его полным возмущения взглядом.
– Ничего страшного. Могу сесть и сзади.
– Верно. Я опасался, как бы затылок Ребекки не расплавился от твоего взгляда. Поехали. Что скажешь? Обещаю, ты успеешь на свои показы. И можно поработать над стишком, вдруг что-нибудь выяснится. Как тебе ресторанчик на Ратледж-стрит? Лично я не отказался бы от их креветок.
Холодный ветерок пошевелил листья за моей спиной, толкая меня, словно чья-то незримая рука. Голоса стихли, как будто ждали, что я скажу в ответ.
– Честное слово, у меня слишком много дел. Я подумала, что по дороге в офис загляну в холодильник миссис Хулихан. У нее наверняка что-нибудь да осталось.
Джек шагнул вперед. Искорки в его взгляде вспыхнули снова, и я слегка занервничала.
– Мелли, ты всегда делаешь что-то, потому что тебе этого хочется? Или потому, что тебе кажется, что это будет прикольно? – Большие пальцы Джека нежно погладили мою щеку. – В какой-то момент ты просто забыла, что это такое, – продолжил он. – В один прекрасный день, Мелани Миддлтон, я вытащу тебя из твоей маленькой коробочки, и мы повеселимся вместе. И тебе это так понравится, что ты поблагодаришь меня.
Я задыхалась в основном от возмущения, однако не стала бы отрицать и небольшую дрожь предвкушения. Я напрягла плечи.
– Ты уже пытался, помнишь? Я пропустила целый день на работе, чтобы ты отвез меня в какую-то глухомань и напоил меня. Что из этого я должна считать прикольным?
Он улыбнулся своей неповторимой улыбкой и отступил назад.
– По идее, ты не должна была напиваться, но, да, я отлично провел время. – Он усмехнулся, подошел к машине и открыл для меня пассажирскую дверь.
– Что смешного? – спросила я, поколебавшись, прежде чем сесть на переднее сиденье. На мое счастье, он не стал меня трогать, хотя, с другой стороны, это меня насторожило. Джек вновь усмехнулся.
– Ничего. – Он закрыл мою дверь и, обойдя машину, сел за руль.
– Тогда над чем ты смеешься? – Я вновь ломала голову, размышляя о том, что я могла сказать ему, будучи пьяной, нечто такое, что могло быть использовано против меня. Я смутно помнила, что рыгнула ему в ухо, но я тотчас отклонила это предположение как слишком невероятное.
Повернув ключ зажигания, он обернулся ко мне лицом. В глазах его плясали огоньки, отчего моя кровь была способна на любую глупость.
– Над тобой. Тебе почти сорок, а ты все еще как ребенок.
Опасаясь выцарапать ему глаза, я отвернулась.
– Неужели? И ты думаешь, что исправишь меня.
Он отъехал от бордюра.
– Главное, чтобы это был не Марк Лонго.
Если честно, я не ожидала от него этой вспышки. Я откинулась на спинку сиденья, и мы, на полной скорости обогнув перегородившую дорогу церковь, помчались вперед по Черч-стрит.
– Куда ты меня везешь?
– На Легар-стрит, как ты и просила. Потому что у тебя уйма работы.
Я отвернулась, не замечая мелькавшего за окном пейзажа и мучаясь вопросом, почему я так разочарована.
К тому времени, когда я вечером, после показов пары домов в районе Колониального озера, вернулась к себе на Легар-стрит, было уже темно. Я валилась с ног от усталости: клиенты жаловались, что вокруг все такое старое, а цены на недвижимость почти до небес, и это притом, что масса денег уйдет на то, чтобы привести дом в божеский вид. Я едва сдержалась, чтобы не сказать им, что если они хотят новый, с иголочки дом, в который можно въехать хоть завтра, то им стоит поискать варианты в пригородах Атланты. Мне удалось убедить их взглянуть на новые постройки на острове Даниэль, и последние три часа я провела в офисе, планируя встречи на следующий день.
Не увидев в парадных комнатах света, я на пару секунд застыла на ступеньках крыльца. Не хотелось входить в темный дом – кто поручится, что там ничего не затаилось по углам. Порывшись в сумочке, я вытащила аварийный мини-комплект и небольшой фонарик, в котором до сих пор у меня ни разу не возникало нужды. Посветив им по углам, я с ключом наготове шагнула к двери.
Вставив ключ в замочную скважину, я уже собралась повернуть дверную ручку, но, взглянув на один из боковых фонарей, застыла на месте. Воздух вокруг меня внезапно как будто наполнился колючими иголками. С волнистой поверхности стекла на меня смотрело лицо девушки. Ее темные глаза горели, пронизывая пространство между нами острыми стрелами ненависти. Воздух как будто подрагивал, согревая мое лицо, несмотря на вечерний холод. Наши взгляды встретились. Моя рука невольно задрожала, ключ звякнул в замке.
Я сильнее тебя. Не знаю, произнесла ли я эти слова вслух или про себя, но у меня возникло четкое впечатление, что они бессильны против этого призрака. Почувствовав, как дверная ручка повернулась под моим нажимом, я попыталась ее удержать, не желая оказаться лицом к лицу с этой девушкой, кем бы она ни была. Я отлично знала, что одних моих сил будет недостаточно.
Ручка повернулась снова, на этот раз сильнее. Я почувствовала, как она выскальзывает из моих рук, и в следующий миг дверь распахнулась. Я едва успела подавить крик, когда передо мной выросла Софи в ее хорошо знакомых мне «биркенстоках» и с торчащими во все стороны взлохмаченными волосами.
– Я готова поклясться, что включала свет, – сказала она и по очереди щелкнула выключателями. – А тебе нужно проверить термостат. Не дом, а настоящий холодильник.
Вместе с последними словами с ее губ сорвалось облачко пара. Я бросилась к ней и, крепко вцепившись в ее сари, обвела глазами освещенные углы просторного вестибюля.
– Полегче, Мелани. Я тоже рада тебя видеть. – Отстранив меня на расстояние вытянутой руки, она, нахмурив брови, пристально посмотрела на меня. – Что с тобой? Ты как будто только что видела… – Она не договорила.
Я ногой захлопнула дверь и кивнула.
– Она только что была здесь. Одна из девушек с портрета… только выглядела чуть старше. Та, что пониже ростом, у которой медальон с буквой «Р». – Сунув руку внутрь жакета, я вытащила медальон с выгравированной буквой «М». – Точно такой же.
Софи выгнула бровь и уставилась на медальон.
– Как он к тебе попал?
– С затонувшего судна. – Видя, что с ее губ вот-вот слетит упрек, я в упреждающем жесте выставила перед собой ладонь. – Полицейские уже сфотографировали его и описали. В команде водолазов работает старый друг моего отца. Он подумал, что, поскольку медальон, по сути, принадлежит мне, то он должен быть у меня.
Софи скептически поджала губы, что придало ей сходство с университетским профессором, несмотря на ее наряд.
– И теперь ты собираешься его вернуть?
– Боюсь, что не получится. Предыдущая владелица просит его назад.
Глаза Софи полезли на лоб.
– Есть идеи, кто она такая? – спросила она.
Я покачала головой:
– Пока нет. Но мы работаем над этим. Пока что все указывает на мою прабабушку, Розу. Но она была единственным ребенком, что не объясняет, кто эта другая девушка на портрете. Та, на которой медальон с буквой «М». Равно как и то, почему она так сильно меня невзлюбила.
Я поставила портфель и сняла пальто. Между тем часы, вставленные в лакированный кусок коряги и забытые предыдущими владельцами на стене гостиной, начали отбивать время.
Я вновь посмотрела на Софии:
– Восемь часов. Почему ты еще здесь? И где моя мать?
– Твой отец пригласил ее на ужин, чтобы обсудить сад. Она несколько раз сказала мне об этом, хотя я не спрашивала. Я все еще здесь, потому что она не хотела, чтобы ты оставалась в доме одна, и попросила меня побыть с тобой, пока она не вернется.
Я так крепко застряла на первой части ее объяснения, что и не успела толком вникнуть во вторую. А еще я заметила, что глаза Софи не слезятся и она шмыгает носом.
– А где Генерал Ли?
– В твоей комнате. Я объяснила твоей матери про мою аллергию, и она отнеслась к этому с пониманием. Правда, этот поганец наотрез отказался подниматься по черной лестнице. Упирался и лаял, поджав хвост. Твоя мать была вынуждена взять его на руки и отнести наверх по парадной лестнице.
– Разумно, – сказала я. – Я умираю с голоду. Надеюсь, миссис Хулихан оставила мне поесть. – Я направилась было в кухню, но поняв, что Софи не идет следом за мной, обернулась. – Что-то еще?
– Вообще-то, да. Грузовик из антикварного магазина Тренхольмов сегодня доставил письменный стол. Твоя мать узнала в нем бюро твоей бабушки и попросила поставить его в ее гостиную.
– Великолепно. Не ожидала его так скоро, но рада, что оно уже здесь.
Когда Софи даже не сдвинулась с места, я шагнула к ней сама.
– Что-то не так?
– Вообще-то, нет. Просто странно… Даже не верится, что я использую это слово, зная тебя вот уже сто лет. – Она виновато улыбнулась мне, и из вороньего гнезда на ее голове выпала толстая, переплетенная бусами коса.
– И? – подсказала я.
– Когда его привезли, зазвонил телефон, и я взяла трубку. Звонила Ребекка. Она спросила меня, не привозили ли в дом новый предмет мебели, и я рассказала ей про стол. Ее тотчас охватило волнение, и она сказала, что ей приснился сон про то, что в столе что-то спрятано – книга или что-то в этом роде, – и она хотела приехать прямо сейчас, чтобы посмотреть, сможет ли она найти эту вещь.
– И что ты ей сказала?
– Что я уже нашла тайное отделение. Такие имелись у всех старых столов, так что найти его не составило большого труда. Но я сказала ей, что в нем пусто.
– Черт! – Я понурила плечи. – Жаль, ведь там могла быть полезная для нас подсказка. – Я потерла глаза. – Как же я устала! И как мне все надоело! Поскорее бы покончить со всем этим. Выяснить, кто эта девушка, забыть о ней и снова вернуться к нормальной жизни.
Я посмотрела на Софи. Та наблюдала за мной с довольной улыбкой.
– Где ты услышала хотя бы слово о том, что я сказала ей правду?
С этими словами она вытащила из потертого кармана спортивных штанов нечто вроде потрепанной кожаной книжки.
– Соф, почему ты не сказала ей?! – укоризненно воскликнула я.
Она пожала плечами:
– Потому что ей нет доверия. Я видела ее сегодня в библиотеке колледжа, в отделе специальных коллекций на третьем этаже. Я искала исторические фото интерьера этого дома, когда заметила ее. Она сидела, уткнувшись носом в книгу, и делала пометки. Когда я спросила у нее, что она делает, она прикрыла написанное рукой и попыталась уйти от ответа на вопрос. Зная, что она не сможет остановить меня, не устроив при этом сцену, я приподняла обложку книги, которую она изучала. Это оказалась иллюстрированная история окон Луи Тиффани с тысяча восемьсот семьдесят восьмого по тысяча девятьсот тридцать третий год. – Софи выразительно посмотрела на меня. – В конце концов она призналась, что искала информацию про окно гостиной, но пока не нашла ничего полезного.
– Но ты не поверила ей?
– Не знаю. Но я не сказала ей, что я нашла в столе, потому что хотела, чтобы ты взглянула первой. В конце концов, это ведь стол твоей бабушки.
С этими словами Софи положила в мою протянутую руку коричневую кожаную книжицу. Я тотчас ее открыла. Моему взору предстали линованные страницы, заполненные мелким, аккуратным почерком.
– Похоже на дневник, – сказала я, садясь на нижнюю ступеньку, чтобы лучше рассмотреть находку. Софи села рядом со мной. Я удивила ее тем, что обняла ее за плечи. – Ты замечательный друг, Соф. Хотя я теперь не помню, как выглядят наманикюренные ногти, ты все равно мой самый лучший в мире друг.
Она фыркнула и толкнула меня локтем в бок.
– Тем не менее ты готова присудить мне приз за «Самый несуразный наряд». Даже не думай отрицать. Можно подумать, я не знаю.
Я в ответ тоже толкнула ее локтем:
– Это точно. Но в итоге ты поблагодаришь меня за это.
Она покачала головой, и оплетенные бусами косички качнулись вокруг ее лица.
– Сомневаюсь, – сказала она, открывая обложку дневника. – Здесь нет никаких имен… все написано от первого лица, и лишь кое-где добавлены несколько инициалов. Как будто автор боялся, что кто-нибудь найдет дневник и прочитает его.
Я пролистала несколько страниц.
– Как ты думаешь, сколько ему лет?
– Трудно сказать, но, судя по качеству бумаги, типу чернил на страницах и даже хорошему состоянию кожаной обложки чехла, я бы дала ей от ста до полутора сотен лет. Тебе лучше обратиться к специалисту, но я думаю, что мои прикидки довольно точны.
У меня заурчало в животе, напомнив, что я еще не ела. Я было сказала, мол, пусть дневник подождет, пока мы не поужинаем, как вдруг два слова на странице привлекли мое внимание: «Гессенский солдат».
Пожалев, что не захватила очки, я прищурилась и, поднеся книжку к лицу, чтобы лучше разглядеть строчки, зачитала их вслух.
– «Мой гессенский солдат следит за мной, и я знаю, что, пока он здесь, я могу ничего не опасаться. Вряд ли она его видит, но мне кажется, она что-то подозревает. Мы так близки по возрасту, и между нами должно быть так много общего, но почему-то, находясь в ее обществе, я никогда не могу по-настоящему быть собой. Как будто она постоянно следит за мной, словно кошка у мышиной норки, ожидая, когда я наконец утрачу бдительность».
В воздухе передо мной заструился тошнотворно-сладковатый запах пороха. Я подняла глаза, стараясь не смотреть прямо на призрак солдата.
– Мы здесь не одни, не так ли? – спросила Софи, потирая покрытые гусиной кожей руки, чтобы их согреть.
Я покачала головой:
– Нет. – Я вполоборота повернулась к солдату: – Ты кого защищал?
Он не ответил, и я поняла, что ему неловко, как будто я открыла некий его секрет. Сгорая от любоптства, я повернулась к нему лицом, но, увы, слишком поздно вспомнила, что не должна смотреть на него прямо. Мерцая и подрагивая, его силуэт растворился в воздухе так же тихо и быстро, как и появился.
Глава 15
Я резко проснулась и даже не сразу поняла, где нахожусь. Но затем услышала, как кто-то зовет меня по имени. Тихо посапывая, Генерал Ли устроился на подушке рядом со мной. Фары проезжавших по улице автомобилей скользили по оклеенным обоями стенам и омерзительной потолочной росписи стрелами света, а затем вновь погружали меня в кромешную темноту.
Нащупав на тумбочке очки, я поднесла их к носу, чтобы прочесть на часах светящиеся цифры: три тринадцать ночи. Я простонала и вновь прислушалась – вдруг мне все просто приснилось? Кстати, странно, что я вот уже вторую ночь подряд буквально провалилась в сон, несмотря на жуткую сцену, которой я накануне стала свидетельницей: мой отец на крыльце пытался на прощание поцеловать мать. К счастью, я услышала их из кухни, где в компании Софи составляла новый график работ по восстановлению дома на Легар-стрит, поэтому успела распахнуть дверь прежде, чем был нанесен какой-либо невосполнимый ущерб.
Мелани.
Я села. Сон как рукой сняло. В комнате висел тяжелый, сладковатый запах пороха. Когда мои глаза привыкли к темноте, я разглядела у двери темный силуэт человека в треуголке. Я моргнула, пристально на него глядя, и почти не заметила, как дверь с тихим скрипом открылась, и ко мне в спальню из коридора ворвался порыв теплого воздуха. Лишь тогда я заметила, как холодно было в моей комнате.
Следуй за мной, Мелани.
Я знала: мне нет причин бояться, но все равно мне не хотелось идти за ним по темному дому. Почувствовав, что он меня ждет, я поняла: он будет ждать столько, сколько мне понадобится, чтобы я встала с постели и последовала за ним.
Я соскользнула с высокой кровати – ее перевезли сюда из квартиры моей матери в Нью-Йорке, и пока что это была одна из немногих отмеченным хорошим вкусом вещей в этом доме. Держась за толстый столбик красного дерева, я надела пушистые тапочки и, накинув махровый халат, последовала за солдатом в коридор.
Свет уличных фонарей не проникал сюда, так что здесь стояла кромешная тьма. Я поймала себя на том, что следую за его запахом по парадной лестнице вниз и в кухню. Стоило мне вспомнить влажные следы на полу, как во мне шевельнулся страх, и я на миг замерла у дверей.
Не бойся, Мелани. Я здесь.
Сглотнув комок, я толкнула дверь и вошла в кухню. Стоя спиной к двери, я нащупала выключатель и включила свет. Точечные светильники под потолком тускло вспыхнули, а затем один за другим погасли, словно нечто в комнате украло себе всю их энергию.
Я вновь ощутила его запах. Значит, он все еще здесь.
– Что тебе нужно? – спросила я.
Подойди сюда.
Я обвела взглядом полумрак кухни; на темных шкафах и столешницах лежали тусклые пятна света от уличных фонарей. Встав у настенной росписи с изображением коровы-лонгхорна, я увидела, что мой солдат прислонился к камину работы Адамса, правда, теперь там был лишь пустой воздух. Сделав глубокий вдох, я направилась к нему, стараясь не задеть при этом кухонный стол. Встав перед ним, но не глядя ему в лицо, я вместо этого сосредоточила взгляд на его руке, лежавшей на невидимой каминной полке. Свет уличного фонаря освещал тонкие светлые волоски на его пальцах.
– В чем дело? – прошептала я, не совсем понимая, почему. Мать не могла слышать нас из своей спальни. Зато мне не давала покоя темная дверь на противоположной стороне кухни, которая вела к черной лестнице.
Это там.
– Что именно?
То, что ты ищешь.
Я на миг растерянно посмотрела на сплошную стену.
– Не понимаю, о чем ты.
Волны скрывают всю нашу вину.
Я напрягла глаза, чтобы разглядеть в темноте его лицо, но оно было в тени.
– Это строчка с плиты на могиле моей бабушки. Что она значит?
Мой солдат вздохнул, а затем я ощутила нежное прикосновение пальцев к моему подбородку – такое легкое, что его можно было принять за дуновение воздуха, одновременно горячего и ледяного.
У меня тотчас перехватило дыхание. Я хотела отпрянуть и в то же время остаться на месте. За все эти годы, с того момента, когда я ребенком познакомилась с ним, он ни разу не прикоснулся ко мне. Что же изменилось, отчего, когда я вернулась в этот дом, он так осмелел?
Ты такая красивая, Мелани.
Месяцы борьбы с ухаживаниями Джека научили меня не терять головы.
– Кто ты? Как тебя зовут? Что за вина скрыта под волнами?
Он вновь прикоснулся ко мне. Не иначе как для того, чтобы я прекратила задавать вопросы. Теперь он стоял передо мной, обеими руками поглаживая мне шею. Я продолжала смотреть в пол, борясь с искушением отдаться во власть льду и жару, что дразнили мою кожу.
– Кого ты оберегал? – спросила я. Мой голос дрожал, но я была исполнена решимости узнать ответы.
Его пальцы замерли, и мне показалось, что я слышу, как он дышит, или же – кто знает? – это было дыхание дома, тихий мерный ритм неизвестного происхождения.
– Кого ты оберегал? – повторила я свой вопрос, но не успела договорить, как почувствовала, что он покидает меня.
Лампочки над моей головой вспыхнули снова, двери у меня за спиной со стуком распахнулись. Я обернулась. В дверном проеме стояла моя мать, на мое счастье, в коротком халатике, закрывавшем большую часть ее тела.
– Он был здесь, не так ли?
Я не стала притворяться, будто не знаю, кого она имеет в виду.
– Да. Он меня разбудил и привел сюда. – Я указала на стену позади себя. – Он сказал, мол, то, что я ищу, находится здесь. И даже процитировал последнюю строчку с могильного камня бабушки: «И волны прячут нашу вину».
Мать нахмурилась и шагнула ближе.
– Твои щеки пылают, а глаза блестят. – Она пристально посмотрела на меня. – Он прикасался к тебе?
Я кивнула и, вспомнив, как мне было приятно, покраснела еще больше.
– Да. Он делал это и раньше, несколько дней назад. Но он не делал мне больно.
Она покачала головой и села за стол:
– Разумеется. Он бы не посмел.
Я села напротив:
– Что ты имеешь в виду?
На ее губах играла легкая улыбка:
– Он джентльмен.
Я прикусила губу, с удивлением – и с облегчением – осознав, что мать единственная, с кем я могу говорить о таких вещах.
– Софи нашла в бабушкином столе дневник. Но я не думаю, что это ее. Софи считает, что ему, по крайней мере, лет сто, если не больше.
Мать выгнула бровь, ожидая, что я добавлю что-то еще.
– У меня пока не было возможности его прочитать, но когда я листала страницы, то наткнулась на запись про солдата-гессенца. И как, по мнению той, что вела дневник, он ее защищал. – Я в упор посмотрела на мать. – Похоже, он здесь давно защищает обитателей дома.
Она покачала головой.
– Не просто обитателей. Женщин. – Она снова нахмурилась. – Но то, что он сейчас прикасался к тебе… – Она прикусила нижнюю губу, как будто заставляя себя умолкнуть.
– Говори. – Мой голос прозвучал гораздо резче, чем я хотела. Увы, я слишком долго жила, мучаясь вопросами без ответов, и вряд смогу жить дальше, мучаясь еще одним.
– Это означает, что ты стала сильнее. Ты всегда была маяком, но теперь ты светишь еще ярче. – Ее пальцы беспокойно побарабанили по столу. – Этим потерянным душам, ищущим свет, найти тебя гораздо легче. Ты всегда должна быть начеку.
– Но какое это имеет отношение к тому, что он прикасался ко мне? – Взглянув на мои обнаженные руки, я увидела, что они покрыты гусиной кожей.
Мать подалась вперед:
– То, что они захотят питаться твоей силой, чтобы самим стать сильнее. И не только те, которые не причиняют нам никакого вреда.
Я вздрогнула, вспомнив, что случилось, когда я была одна в кухне.
– Когда ты была в Нью-Йорке, произошел один случай. Девушка с корабля… она была здесь. Она поцарапала меня. Но пришел солдат и прогнал ее.
Мать потрогала мою щеку. Ее большой палец нежно поглаживал мне кожу, лб собрался тревожными складками. Я не стала отстраняться.
– Но почему сейчас? Что изменилось?
Она опустила руку, затем подвинула к себе сахарницу и, сосредоточив на ней взгляд, принялась двигать ее кругами по столу.
– Ты стала старше, твои способности сделались сильнее независимо от того, хочется тебе этого или нет, независимо от того, пользуешься ты ими или нет.
Я знала: она еще не закончила, и потому молчала, ожидая, что она скажет дальше.
– И потому, что я здесь. Мы вдвоем похожи на костер в темноте. Вещи не будут долго молчать. Спокойствие продлится недолго.
– Это то, чего нам хочется, я правильно поняла? Потому что тогда мы вынудим их уйти.
Сглотнув комок в горле, она кивнула и продолжила кругами водить по столу сахарницей.
– Обычно так оно и бывает. – Я накрыла ладонью ее руку, чтобы она прекратила.
– Ты что-то от меня скрываешь?
Она посмотрела на меня. В ее глазах застыла такая печаль, что я не сразу убрала руку.
– Почему ты думаешь, что я от тебя что-то скрываю?
Глядя ей прямо в глаза, я откинулась на спинку стула и сложила руки на коленях.