Девушка с Легар-стрит Уайт Карен
Я стояла снаружи, слушая. Вскоре мне стало понятно, что Роза давно все подозревала и лишь выжидала момент, когда Чарльз признается сам и поставит себя в неловкое положение. После чего она обрушит свой гнев на меня.
Не в силах больше это слушать, я бросилась по черной лестнице наверх и в слезах рухнула на верхней ступеньке. Чарльз был единственной любовью моей жизни. Я много чего уступила Розе, но я не могла отдать ей Чарльза.
Мне было слышно, как они спорят, а затем хлопнула передняя дверь. Я ждала, зная, что она должна отправиться на мои поиски, и страшилась того, что за этим последует. Я сжалась в комок в тщетной надежде на то, что она не найдет меня в том крыле дома, где живут слуги. Но, как и все зло в этом мире, она нашла то, что искала, – меня.
Несмотря на малый рост и увечье, она обладала почти нечеловеческой силой. Схватив меня за локоть, она рывком заставила меня встать, после чего влепила мне пощечину. Из разбитой губы хлынула кровь. Я сказала ей, что мне очень жаль, что мы никогда не хотели, чтобы так случилось, но тогда она перешла в наступление с другой стороны, обвинив меня в том, что я-де украла все, что у нее было, – любовь отца, подруг и даже платья, которые я носила, и еду, которую ела. Она прижала меня к стене лестничного колодца, как вдруг заметила медальон с буквой «Р», который сама же дала мне поносить. Ее лицо тотчас исказилось гримасой нескрываемой ненависти, и она обвинила меня в том, что я не только обокрала ее, но и даже хотела бы сжить ее со света. И поэтому она расскажет всему миру, что никакая я не Приоло, что меня ребенком нашли на берегу и что ее отец удочерил меня, чтобы ей не было скучно. Она рассказала мне про ювелирные украшения и серебряную погремушку, которые нашли тогда вместе со мной, – мол, она хранит их в шкатулке на своем туалетном столике. Мол, это ее страховка на тот случай, если ей потребуется заткнуть мне рот, ее вознаграждение за то, что она была вынуждена с самого детства делиться со мной всем, что у нее было.
Я сказала ей, что это все ложь, что я готова отдать ей все, лишь бы она оставила мне Чарльза. Мой ответ разъярил ее еще больше. Схватив медальон, она с силой дернула за цепочку. Я поняла, что она хочет столкнуть меня с лестницы. Но вместо этого случилось нечто немыслимое. Цепочка лопнула в ее руке. Она же упала навзничь и покатилась вниз по лестнице, и катилась до самой нижней ступеньки, где замерла, согнув голову под неестественным углом.
Я бросилась вон из дома. Догнав Чарльза, я вернулась с ним к нам домой, где честно рассказала ему все, в том числе и то, что никакая я не дальняя родственница, как он привык считать. После чего мы с ним придумали, как нам поступить, и поклялись друг другу, что никогда не пожалеем о том, что мы сделали.
Мы положили тело Розы в сундук, который нашли на чердаке, затем погрузили его в карету Чарльза и отвезли в «Белль Мид». Это я придумала затопить сундук в море. Мы погрузили его на борт «Розы», после чего я отвела судно на глубоководье и пробила в его днище дыру. Чарльз, следовавший за мной в гребной лодке, доставил меня обратно на берег. Мы постояли там, глядя на океанскую гладь, под которой теперь покоились наши грехи.
А затем случилось землетрясение. Благодаря ему я могла легко заявить, что я Роза, а Мередит погибла. Вокруг царили такие разрушения и хаос, что в суматохе никто не заметил того, что тотчас бы бросилось в глаза в иных обстоятельствах. Других наследников, кроме Розы, не было – а поскольку ей было известно о моем происхождении, о нем могли знать и другие, и тогда я лишилась бы всего, что было мне дорого. Всего, что так любил мой приемный отец и чем он щедро делился со мной.
Я планирую на время уехать, чтобы люди забыли разницу между Розой и Мередит и стали бы воспринимать меня как Розу. Если отсутствовать долго, всегда можно будет сказать, что я прошла успешный курс лечения и избавилась от моего недуга.
Чарльз будет меня ждать, и, когда я вернусь, мы поженимся и сможем забыть прошлое. Я же буду молиться, чтобы Роза простила нас. Увы, прощение всегда давалось ей нелегко, и мне остается лишь надеяться, что она не станет мстить нам из могилы.
Единственное, что печалит меня, – это то, что она обрела вечный покой с моим медальоном на шее, а ее медальон остался у меня. Я нашла его на нижней ступеньке лестницы, с порванной цепочкой там, где она его уронила, и меня не оставляет жуткое предчувствие, что она захочет вернуть его себе. Хотя она и заявляла, что все мои вещи по праву принадлежат ей, этот медальон был предметом ее особой гордости. Наверно, потому, что ей его подарил отец, который не слишком баловал ее лаской, но, так или иначе, этот медальон принадлежал ей. И у меня нет никаких сомнений в том, что, будь она на это способна, она непременно вернется за ним».
Я оторвала глаза от листка и увидела, что мы подъехали к прогалине, о которой говорила моя мать. Поднявшись повыше, туда, где не было воды, мы увидели кладбище – высокие сосны защищали пару десятков могил, обнесенных кованой железной оградой. Сквозь завесу дождя мне были видны призраки давно умерших представителей семейства Приоло, но их внимание было приковано не ко мне. Я сунула листок назад в ящичек и захлопнула крышку.
– Я знаю, что она хочет, – сказала я. Мой разум внезапно прояснился, и все фрагменты загадки тотчас встали на свои места.
– Кто? И что? – Джек посмотрел на меня как на полоумную.
– Роза, – ответила я, открывая дверь машины. – Открой багажник. – Я обернулась, чтобы посмотреть, как там Ребекка. Ее кожа блестела от холодного пота, однако глаза были открыты. Молча посмотрев на меня, она кивнула.
– Будь осторожна, – сказала она.
Я бросилась к багажнику и выхватила оттуда лопату, которую всегда держала там на всякий случай: она часто служила мне опознавательным знаком для открытых домов. Демонстративно проигнорировав недоуменный взгляд Джека, я прошествовала мимо него с лопатой.
– Мама! – крикнула я, но ветер заглушил мой крик. Впрочем, не важно, потому что я уже увидела ее. Вслед за призраками Приоло я проследовала в угол кладбища, где, опустившись на колени перед маленьким мемориальным камнем, моя мать пыталась голыми руками вырыть в земле ямку. Я подбежала к ней.
– Мама! – крикнула я. На этот раз она подняла глаза.
Она промокла до нитки и вся дрожала; губы ее посинели от холода. Опустившись рядом с ней на колени, я стащила с себя мой намокший свитер и набросила ей на плечи – уж лучше так, чем ничего.
– Что ты делаешь?
Мы обе посмотрели на мемориальный камень. Мередит Приоло. род. 1870 г. ум. 1886 г. Но на этом камне – в отличие от установленного на кладбище Святого Филиппа, на котором был изображен медальон с буквой «Р», – больше не было никаких надписей. Как верно предположила Мередит, любой, кто добрался до этого места, уже все понял.
Джинетт положила холодную, дрожащую руку поверх моей.
– Мы должны поторопиться. Она здесь. Она здесь, и ее злость подпитывает ее ненависть. – Мать с тревогой во взгляде посмотрела мне в глаза. – Она не хочет уходить, по крайней мере, пока мы обе живы.
Я встала и, положив руку матери на плечо, помогла ей встать.
– Отступи.
Увидев в моей руке лопату, мать отступила.
– Возвращайся в машину, – сказала я. – Там работает обогреватель. Ты быстро согреешься.
Мать покачала головой. Мокрые пряди волос выскользнули из ее прически и теперь хлестали ее по щекам.
– Нет, мы можем сделать это только вместе. – Внезапно она качнулась вперед, как будто чьи-то невидимые руки толкнули ее в спину. К счастью, я успела вовремя ее подхватить. – Поторопись, Мелли, прошу тебя.
Сгорбившись под дождем, она застыла рядом, стоя на коленях на мокрой земле. Я подняла лопату, однако так и не смогла ее опустить, как будто мне кто-то мешал. Обернувшись, я увидела, что Джек сжимает рукоятку.
– Я сам. А ты постой рядом с матерью.
Я удивленно посмотрела на него. Струи дождя каскадом стекали по его лицу. Мокрая футболка прилипла к груди. Я открыла было рот, чтобы возразить, заявить, что-де это моя битва, что он вышел из игры. Однако он наклонился и с такой силой поцеловал меня в губы, что я невольно выронила лопату. Хмуро посмотрев на меня, он вогнал полотно лопаты во влажную, напитанную слезами землю.
Я опустилась на колени рядом с матерью и, обняв за плечи, прижала ее к себе. Невидимые руки дергали нас за волосы, ветер и еще какая-то неведомая сила толкали нас в спину. Я выбросила вперед руку, в ярости оттого, что она прячется за нашими спинами.
– Прекрати! – крикнула я потокам дождя.
Мать схватила мою руку и крепко сжала.
– Сосредоточься, Мелани. Мне нужно, чтобы ты сосредоточилась. Без тебя я бессильна что-то сделать, и она это знает. – Она зажмурила глаза, и я увидела, как капли дождя, прежде чем упасть ей на лицо, на мгновение повисают на кончиках ее ресниц. – Мы сильнее, чем ты! – громко произнесла она, затем повторила эти слова еще раз и вновь сжала мою руку.
– Мы сильнее, чем ты! – произнесли мы в унисон, пока Джек копал во влажной земле яму, которая быстро наполнялась водой. Внезапно я обратила внимание, что материнские руки стали теплыми и как будто обрели силу, а вот холодные руки, что пытались оторвать нас друг от друга, куда-то исчезли. Меня тотчас наполнило чувство триумфа. Как будто в знак нашей победы, я крепко сжала ее руку и с улыбкой повернулась к ней. Увы, ее лицо по-прежнему было изможденным и бледным, а взгляд устремлен куда-то мимо меня – туда, где копал Джек.
– Нет, Мелли, погоди. Оставайся начеку. Она ждет, когда настанет удобный момент.
Джек окликнул меня. Обернувшись на его крик, я увидела у него в руках нечто вроде квадратной костяной шкатулки. Приподняв ее выше, он подождал, когда струи дождя смыли с нее грязь, после чего открыл крышку. Затем запустил руку внутрь, вытащил медальон и, держа за порванную цепочку, поболтал им. Я тотчас выпустила материнскую руку и потянулась за медальоном.
– Мелли, дай мне твою руку! – Голос матери был едва слышен, хотя она пыталась перекричать рев ветра, неожиданно подувшего с новой силой.
Я повернулась было назад к матери, когда Джек выкрикнул предупреждение. Краем глаза я успела заметить, как с неба вниз устремилась вспышка света и ударила в землю прямо передо мной. Я с ужасом увидела, как она сбила с ног Джека и мою мать, и лишь затем поняла, что сама тоже лежу на земле и что мой рот забит землей и чем-то горелым. По моему лбу стекала горячая липкая струйка. В самый последний миг, прежде чем закрыть глаза, я поняла, что, по всей видимости, ударилась головой о камень.
Я лежала на спине, и сверху на меня лился дождь, но его струи почему-то не задевали меня. Мне было тепло и сухо, как будто меня вытащили из-под грозы и завернули в мягкое одеяло. Затем я услышала рядом голос бабушки, которая повторяла, что мне пора вставать. Я осторожно повернула голову. Мои барабанные перепонки тотчас пронзил душераздирающий вопль, и я увидела Розу. Ее кожа была белой и набрякла водой, оттого что она долго лежала на морском дне. Глазницы были пусты, но испускали лучи ненависти. Из ее рта и пустых глазниц то и дело выползали в поисках пищи крабы-скрипачи.
Вопль превратился в пронзительный вой, на смену которому затем пришел ее голос – тот самый голос, который я слышала в кухне. Она оставила тебя, Мелани, потому что никогда не любила. Она завидовала тебе, потому что ты сильнее ее. Спи, Мелани, я позабочусь о тебе. Давай накажем ее за то, как она поступила с тобой.
Я отвернулась от гнилостного смрада дохлой рыбы и повернула лицо туда, откуда меня звал голос бабушки. А затем я услышала голос матери, который проливался откуда-то из моего прошлого. Иногда мы должны сделать единственно верную вещь, даже если при этом должны расстаться с самым дорогим, что у нас есть.
Закрыв глаза и блокировав все голоса, я попыталась найти внутри себя тихий, темный уголок. Я вспомнила слова матери. И спустя три десятка лет я поняла. Наконец.
Я впилась пальцами в землю, пытаясь отползти от жуткого призрака, но, увы, так и не смогла сдвинуться с места. Я царапала землю, пыталась ползти, я заходилась в крике, чувствуя, как ее ледяное дыхание обдает мне затылок. Затем в темноте появилась дверь, из-за которой, образуя светящее кольцо, тянулись пальцы света. Я попыталась встать. Внезапно я поняла, что, если я дотянусь до двери, зло, чье холодное дыхание преследовало меня, исчезнет, и мне больше не придется его бояться.
– Мелли! – крикнул в темноте чей-то голос, но я так и не поняла чей.
Все происходило как в замедленной съемке. Я потянулась к двери. При этом я пыталась смотреть прямо перед собой, зная, что стоит мне повернуть голову, как я снова увижу Розу, и если я посмотрю ей в глаза, то умру. Я, шатаясь, побрела к двери, но, вместо того чтобы идти быстрее, я плавала в море черного страха. Он налипал на меня, словно разлитое нефтяное пятно, омерзительно воняющее гнилой рыбой.
– Мелли! – На этот раз я узнала голос матери. Охваченная страхом и желанием спастись, я совершенно забыла о ней. Забыла, что она говорила мне про страх и силу, про то, что мы должны сражаться вместе.
Я прекратила борьбу, глядя на дверь, которая была все так же далеко, и тяжело дыша, как будто пробежала несколько миль.
– Мелли! – вновь окликнул меня голос матери, правда, гораздо слабее. Как будто она прекратила борьбу.
Зло за моей спиной вновь пришло в движение, подталкивая меня к двери. Шепотом убеждая меня открыть ее, если я хочу обрести безопасность. Но теперь я также чувствовала присутствие матери. И оно было сильнее, нежнее и правдивее. Я оставила борьбу и вспомнила, как она велела мне не слушать этот голос. Бросив прощальный взгляд на дверь и исходящие из-за нее лучи, повернулась, готовая взглянуть в лицо тьме, что следовала за мной по пятам.
Первое, что я ощутила, – это ледяной дождь на моем лице. Мой взгляд был устремлен в почти черное небо. Я села и тотчас увидела Джека. Он тоже пытался встать. Я в отчаянии оглянулась по сторонам в надежде увидеть мать. Она лежала на земле рядом с мемориальным камнем Мередит. Силой заставив себя подняться на ноги, я почувствовала, как что-то больно впилось в мою ладонь. Посмотрев на мой сжатый кулак, я медленно, один за другим, разжала пальцы и увидела тусклый блеск золотого медальона.
Вокруг меня подрагивал свет. Воздух был густой и липкий, словно эмбриональная жидкость. Он подпитывал и поддерживал меня, когда я на дрожащих ногах шагнула к матери. Я положила руку ей на спину, проверяя, дышит ли она. Дышит! С моих плеч как будто свалился тяжкий груз. Она простонала, перевернулась и посмотрела на меня непонимающим взглядом.
– Слава богу! – прошептала она и схватила мою руку. Меня моментально пронзил электрический заряд и, пробежав сквозь мое тело, вернулся к ней. Она не отпустила моей руки даже тогда, когда я помогла ей подняться на ноги. Мы обе застыли, глядя на небо, на воронку из земли и листьев, что кружилась над нашей головой. Я было отпрянула, но мать даже не шелохнулась, и я знала, что не выпущу ее руки.
– Отдай это ей! – крикнула мать, перекрикивая рев ветра. – Отдай это ей и вели ей обрести свет. Чтобы она упокоилась с миром и оставила нас.
Посмотрев на медальон в моей руке, я размахнулась и со всей силы швырнула его в черную воронку. В следующий миг воздух пронзил звук, похожий на скрежет железнодорожного стоп-крана, и медальон исчез в вертящемся облаке, в котором уже кружился подхваченный с земли мусор. Каждый волосок на моем теле встал дыбом, однако я не шелохнулась и не отвела глаз.
– Уходи! – крикнула я. – Оставь нас! Найди дверь и свет и оставь этот мир навсегда. У тебя есть, что ты хотела. А теперь уходи!
Воздух буквально гудел и вибрировал электричеством. Воронка закружилась все быстрее и быстрее. В лицо мне летели щепки, ветки и листья, но я не стала отворачиваться.
– Уходи! – крикнула я. Воронка взорвалась миллионом шариков света и льда, осыпая нас градом и сбивая с ног. Мы вновь упали на землю.
Мы лежали, тяжело дыша. Воздух между тем прояснился. Над нами темные облака сплели вокруг восходящей луны венок, прогоняя грозовые тучи, как будто по горизонту кто-то прошелся гигантской стирашкой. Вдали слышался вой сирен. Я облегченно вздохнула. Помощь была уже в пути, и нам больше не нужно было ни с кем бороться.
Джек с решительным лицом, хотя и пошатываясь, направился к нам. Показав ему большой палец, я легла рядом с матерью навзничь на землю. Я лежала, по-прежнему ощущая на губах вкус дождя, мокрой земли и легкий металлический привкус насыщенного электричеством воздуха, однако неким шестым чувством знала: я нашла в себе силу, которая жила во мне всегда, чтобы спасти нас обеих.
Глава 28
Положив в багажник последний чемодан, я взяла под мышку Генерала Ли и захлопнула крышку багажника взятой напрокат машины. Моя собственная все еще была в автомастерской, где ей пытались придать более-менее презентабельный вид. Да и я сама была не лучше. С момента той жуткой грозы прошло уже две недели, а мое тело и разум все еще были сплошь в ссадинах и синяках.
Я бросила взгляд на дом моей матери – на этот раз не ощутив ни пульсации чужого сердца, ни страха перед тем, что может меня ждать за входной дверью, – и глубоко вздохнула. Мои легкие тотчас наполнились теплым воздухом, в котором уже чувствовались ароматы близкой весны. Хотя до официального открытия сезона было еще несколько недель, сады и парки Чарльстона уже набухли почками и бутонами, которые, казалось, были уже не в силах хранить свои секреты.
Передняя дверь открылась, и на пороге возникла моя мать, а вслед за ней и отец с подносом в руках. Проведя ночь в больнице, где врачи пришли к выводу, что причиной ее нездоровья является низкий гемоглобин, она вновь вернулась в свою прежнюю форму.
Вернее, почти. Потому что женщина, что посмотрела на меня сейчас, была вовсе не той, что когда-то колебалась, прежде чем взять меня за руку, и с опаской косилась на меня. Порой я даже скучала по ней той, прежней, потому что нынешняя считала своим долгом всячески опекать меня. Теперь ей казалось, что она вправе критиковать буквально все: мою прическу, косметику, гардероб, методы дрессировки пса и мое питание. И хотя я делала вид, будто это жутко меня раздражает, на самом деле мне было даже приятно. Думаю, независимо от возраста, женщине всегда нужен материнский совет. Впрочем, были вещи, на которые это правило не распространялось, – такие как Джек и мои отношения с Марком Лонго, хотя бы потому, что они не поддавались разумному объяснению.
Подойдя к саду, я увидела, как отец усадил мать в кованое садовое кресло – оно нашлось на чердаке вместе со столом и еще несколькими такими же креслами – и, бережно укутав ей плечи мягким пледом, принялся сервировать стол, посередине которого уже стояла ваза с ее любимыми розовыми розами.
Я было закатила глаза, но сдержалась. Хотя я, похоже, привыкла к присутствию матери в моей новой жизни, однако не до такой степени, чтобы спокойно наблюдать за их с отцом отношениями. Впрочем, зная причины, вынудившие ее уйти из дома много лет назад – даже если я не до конца была с ними согласна, – теперь я воспринимала этот факт гораздо спокойнее. Отец – чей алкоголизм запятнал его образ в последующие годы – больше не был в моих глазах рыцарем в сияющих доспехах, каким он казался мне в далеком детстве. Теперь я научилась смотреть на него глазами матери: упрямый и слегка зашоренный в том, что касалось вещей, которые не вписывались в его миропорядок. Согласна, будучи военным, он видел больше, чем я. Но я была его дочь, а моя мать – как мне казалось – любовью всей его жизни. Мне почему-то казалось, что в свое время ему следовало притвориться, что он принимает или хотя бы допускает, что мы с моей матерью видели то, чего не мог видеть он сам. Что если бы в самый черный момент своей жизни она нашла в нем понимание и поддержку, она бы не ушла, не бросила нас обоих.
Заметив, что мы с Генералом Ли идем к нему, отец улыбнулся. Рассчитывая получить их рук матери угощение, пес вырвался из моих рук. Я по-прежнему была его любимой хозяйкой, однако он был большой любитель получать знаки внимания и вкусняшки от других. К сожалению, в отличие от других членов нашей семьи, Генерал Ли оказался склонен к полноте, и вскоре свитерки, который продолжала вязать для него Нэнси, уже с трудом налезали на него.
Мать подставила мне для поцелуя щеку, а отец заключил в медвежьи объятия.
– Сад просто прелесть, – сказала я, садясь в свободное кресло и обводя восхищенным взглядом сад, который отец восстановил по старым фотографиям, и аккуратно подстриженные кустики самшита, окаймлявшие внутренний дворик. Клумбы пока еще дремали в ожидании тех дней, когда они расцветут во всей красе посреди одного из самых роскошных садов Чарльстона.
– Если только я смогу уговорить твою мать, я хотел бы перенести фонтан чуть дальше за дом, чтобы им можно было любоваться из кухни. Но, похоже, Софи основательно обработала ее, потому что теперь она наотрез отказывается что-либо менять.
Взяв с тарелки пончик, я задумчиво на него посмотрела.
– Из чего следует, что теперь тебе требуется заручиться официальным разрешением за подписью самого Господа Бога и членов Бюро Архитектурного надзора. Боюсь, пап, тебе придется придумать план Б.
Налив матери чашку чая, он поставил перед ней тарелку с пончиком. Меня так и подмывало остановить его и попросить предъявить документы, дабы убедиться, что передо мной мой родной отец.
Mать повернулась ко мне:
– Не забудь свою кофейную чашку, ту, на которой график продаж. Я поставила ее на стол в кухне, чтобы ты не забыла ее здесь.
– Можно подумать, Джинни, она покидает нас навсегда. Она еще вернется.
– Знаю. Просто мне подумалось, что перед тем как уехать, ей захочется попрощаться. В кухне, – добавила она, выразительно на меня глядя.
Мы с отцом молча посмотрели на нее. Я медленно отодвинула свое кресло и встала.
– Ну что ж. Тогда, пожалуй, пойду ее заберу.
Я оставила их доедать завтрак, а сама через переднюю дверь вошла в дом. Стоило мне переступить порог, как я уловила слабый запах пороха и тотчас поняла, что имела в виду мать. Мы с ней уже обсудили присутствие в доме Вильгельма, который оставался в нем ради нас, однако настало время отпустить его с миром. Тогда я не поняла, что она давала мне шанс задействовать мои экстрасенсорные способности, которые я только теперь осознала в полной мере.
– Вильгельм! – громко сказала, призывая его, и, закрыв глаза, сосредоточилась, чтобы задействовать дремавшие во мне силы. Хотя теперь я и ощущала их в себе, я не была до конца уверена в том, что когда-нибудь научусь по достоинству их ценить. – Вильгельм, – повторила я и открыла глаза. Он стоял перед лестницей – в начищенных до блеска сапогах, зажав под мышкой треуголку и держа в левой руке мушкет. Он поклонился и посмотрел мне в глаза. Мой взгляд скользнул к его сапогам, и я поймала себя на том, что больше не вижу сквозь него. Как будто я, обретя мою силу, поделилась ею и с ним.
Этим утром ты прекрасна, Мелани. Прекраснее, чем вчера, но не столь прекрасна, как завтра.
Я улыбнулась.
– Ты говорил это Кэтрин?
По его лицу скользнула лукавая улыбка.
Ты догадливая, Мелани, потому что ты права. Кэтрин была прекрасна. Ты на нее похожа. Но, наверно, ты уже и сама догадалась.
Вспомнив, как он поцеловал меня, я покраснела. Какая же глупая, что не догадалась тогда, почему. Я с сочувствием посмотрела на него. Бедняга, он целых два столетия таскал с собой мушкет – в наказание за то, в чем не было его вины. Его присутствие в доме всегда было одним из самых теплых воспоминаний моего детства. То, что он защищал меня от Розы, возможно, спасло мне жизнь, причем не один раз. Но сколько можно бесцельно шататься по дому, оплакивая свою первую любовь! С моей стороны было бы верхом эгоизма удерживать его здесь. Похоже, настало время прощаться.
– Она ждет тебя, Вильгельм, – сказала я, сглатывая тяжелый комок, застрявший у меня в горле. – Ждет на другой стороне. Она хочет снова быть с тобой.
Я прочитала в его глазах нерешительность.
Я вернулся к ней. В воду, чтобы быть с нею всегда. Но вместо этого провел долгие годы на берегу, глядя на плывущие мимо корабли. Направляя их в безопасные воды. Пока не попал сюда вместе с малышкой Норой. Я не знаю, как мне покинуть этот дом.
– Ты был прекрасным защитником, Вильгельм. Но здесь в тебе больше нет нужды. Тебе пора. Пора наконец найти Кэтрин. Я помогу тебе. Моя мать сказала, что это так легко сделать. Я просто отпускаю тебя.
Я хочу, но я не знаю как…
Мне вспомнилась дверь и струящийся из-за нее свет. Для меня она тогда была закрыта, но для Вильгельма свет будет гореть ярко, а сама дверь – широко распахнута.
– Ищи свет. Он укажет тебе путь.
Но кто позаботится о тебе?
– Мы с матерью теперь вместе, а Розы больше нет. – Я улыбнулась, пытаясь казаться увереннее, чем на самом деле. – С нами все будет в порядке. Тебе же пора двигаться дальше.
Его лицо просияло улыбкой.
Я слышу Кэтрин. Слышу, как она зовет меня.
– Иди на ее голос. Она приведет тебя к свету.
Он шагнул ко мне, и я посмотрела ему в глаза. И впервые заметила в них коричневые точечки, которые никогда раньше не замечала. Он наклонился и нежно поцеловал меня в губы.
Прощай, Мелани.
У меня за спиной кто-то громко ахнул. Я обернулась: в дверном проеме стоял мой отец. По его растерянному лицу я поняла: он видел Вильгельма так же четко и ясно, как и я.
Вильгельм выпрямился, браво щелкнул каблуками и вернул на голову треуголку. Затем, отсалютовав моему отцу, начал медленно блекнуть и растворяться в воздухе. Вскоре от него ничего не осталось, кроме слабого запаха порохового дыма и приятной, теплой щекотки на моих губах, где только что были его губы, когда он прощался со мной.
Въехав на подъездную дорожку моего дома на Трэдд-стрит, я прищурилась. Хотела убедиться, что натянутый над дверью транспарант мне не померещился. Надеюсь только, что его прикрепили не клейкой лентой, потому что та могла повредить безумно дорогую краску, которой, по требованию Софи, был выкрашен дом, чтобы выглядеть точно так же, как полтора века назад. Всякий раз, когда Софи упоминала краску на двери – то ее, случайно задев, повредили рабочие, то она сама выцвела на солнце, – я слышала звяканье кассового аппарата. Я грозилась заменить дверь на новую, защищенную от непогоды слоем пластика, но всякий раз ответом мне было выражение ужаса на ее лице.
Схватив с сиденья Генерала Ли, я осторожно прошла через сад к веранде. Из-за деревьев доносилось нежное журчание фонтана. Я отступила, чтобы прочесть слова на транспаранте: «Добро пожаловать домой, Мелани!» Я улыбнулась. Придумать такое могли только два человека – Софи и Чэд. Я не знала никого, чей энтузиазм распространялся на ту, что бездельничала всего в нескольких кварталах отсюда, пока в ее доме шуршал наждак или жужжала циклевочная машинка. Я остановилась. Моя улыбка померкла.
С другой стороны, невольно подумалось мне, вдруг они обнаружили в доме нечто такое, что потребовало не только моего длительного отсутствия, но и огромных денежных вливаний, и теперь решили смягчить меня, прежде чем огорошить этой новостью.
Удрученная, я повернула ручку и открыла дверь, ожидая, что мне на голову сейчас обрушится дождь конфетти или хотя бы очередной счет-фактура и чек, на которых я должна срочно поставить свою подпись. Вместо этого меня приветствовала тишина и пустой вестибюль. Я поставила Генерала Ли на пол. Пес мгновенно понесся в дальнюю часть дома в направлении кухни.
Бросив ключи и сумочку на столик в коридоре, я двинулась внутрь, вдыхая приятные ароматы воска и свежего дерева – живое напоминание о том, в какую круглую сумму мне обошлись новые полы. Впрочем, судя по тому, что я видела, они и впрямь были прекрасны и, когда все работы наконец завершатся, станут настоящим украшением дома. Когда бы это ни произошло.
Я уже было собралась подняться в свою комнату, когда обнаружила на обеденном столе подарки. На цыпочках приблизившись к ним, я посмотрела на ярлычки. Все они были адресованы мне. Не знаю почему, но это еще больше удручило меня. Я села и принялась их открывать.
Первый подарок был от Джека: крошечная голубая футболка, по всей видимости, предназначенная для Генерала Ли, через всю спину которой красовалась надпись «Сучки меня любят». Я попыталась не рассмеяться и в результате прыснула от смеха. Мне до сих пор было непонятно, что там у нас с Джеком. Поле той грозы мы почти не видели друг друга. Мне было известно, что пока Ребекка выздоравливала, он несколько недель гостил у ее родителей в их загородном доме на острове Полиз. Я разок навестила ее в больнице, где была вынуждена поставить свой автограф на ее розовом гипсе и выслушивать, как она называла меня кузиной.
Я отдала ей коробку с драгоценностями и сказала, что мы квиты. Она не стала спорить. Вместо этого она завела разговор про барбекю, на котором она представит меня своим родным. Я вспомнила дни, когда я считала себя единственным ребенком и очень переживала по этому поводу. Теперь почему-то я вспоминала их с ностальгией.
Рядом был еще один подарочный пакет, а в нем завернутая в лоскут ткани банка с краской – чтобы, как говорилось на ярлычке, «нанести мазок на дверь». Это был подарок от Софи и Чэда. Ребекка подарила мне ярко-розовую помаду от «Шанель». Ярко-розовый – это ее любимый цвет, и она уверяла, что он будет «просто потрясающе» смотреться на мне. Помимо помады, в ее пакете была также написанная маслом миниатюра поместья «Бель Мид» – так, как оно, должно быть, выглядело в начале девятнадцатого века. «Спасибо» – было написано на визитке круглым девичьим почерком Ребекки.
Голоса и хлопанье передней двери заставили меня обернуться на вестибюль. Что это? Из кухни вышли Чэд, Софи и Джек. Увидев меня, они замерли на месте. Судя по их лицам, эта троица только что перемывала мне косточки. Или дому. Или нам обоим.
– Что такое? – спросила я. Я точно знала, что это не крыша, потому что крышу уже давно заменили и в ней, в отличие от моего кошелька, теперь не было дыр.
– Ты видела наши подарки? – спросила Софи, указывая на столовую.
– Да, видела. Спасибо. Правда, мне кажется, Джек, что футболка будет мне немного мала. Но я все равно попробую ее примерить:
Он выгнул бровь и одарил меня чарующей улыбкой. Я на миг даже почти забыла, что мы с ним не подходим другу другу и что я нарочно толкнула его в объятия другой женщины.
Зная, что расколоть его будет проще всего, я посмотрела на Чэда:
– Полы прекрасны. Даже не верится, что ты все это сделал вручную, без циклевочной машинки.
Заметив в его глазах панику, я поняла – он у меня в кармане, и поспешила нанести финальный удар.
– В кирпичной кладке в задней части дома появилась большая трещина, – пролепетал он, не глядя на Софи. – Софи считает, что это какие-то проблемы с фундаментом.
Растерянно заморгав, я молча уставилась на него. Я стояла так около минуты, совершенно не зная, что на это сказать. Они заговорили все разом, и я подняла руку, требуя их внимания.
– Я иду наверх переодеться. Может даже, прилягу отдохнуть. Мне нужно время, чтобы прийти в себя, прежде чем я услышу что-то еще.
Я едва успела сделать шаг к лестнице, когда раздался стук в переднюю дверь. Поскольку никто даже не сдвинулся с места, я пошла ее открывать. А когда распахнула, то увидела перед собой родителей Джека. Амелия и Джон Тренхольм со слегка смущенным видом стояли на веранде и смотрели мне куда-то через плечо. Амелия робко улыбнулась.
– Привет, Мелани. Рада, что ты хорошо выглядишь. Джек у тебя? Мы пытались его найти, но его дома нет, и он не отвечает на наши звонки. Мы проезжали мимо и увидели рядом с твоим домом его машину.
Я отступила и открыла дверь шире. И в этот момент заметила на веранде третьего человека. Точнее, девочку лет двенадцати-тринадцати. В джинсах, топике, туфлях на платформе, с густыми синими тенями на веках. В данный момент эта особа была занята тем, что прилепляла ярко-розовую жевательную резинку на одну из колонн моего нового дома.
Она с улыбкой обернулась ко мне. И мои глаза полезли на лоб. У девочки были темные кудрявые волосы и синие глаза, но ямочка на левой щеке выдавала ее, что называется, с головой.
– Джек! – медленно произнесла я. – Думаю, тебе стоит выйти сюда.
Он вышел и встал рядом со мной. И даже было открыл рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент заметил девочку и остолбенел.
Увидев его, она просияла улыбкой, и я знала: до Джека, похоже, тоже дошло.
– Привет, папуля, – сказала она, небрежно облокотившись на балюстраду. – Вот это сюрприз!
Я посмотрела на многочисленные серьги в ушах юной гостьи, затем на вытянутую физиономию Джека. Внезапно трещина в фундаменте перестала казаться мне проблемой вселенских масштабов.
– Не хочу вам мешать, – сказала я, возвращаясь в вестибюль моего дома на Трэдд-стрит, где меня вновь приветствовали родные запахи дерева и свежей краски, и закрыла за собой дверь.
Читать бесплатно другие книги:
