ЛюБоль 2 Соболева Ульяна
– Где?!
– Сара лишь предполагает. Сара не может знать точно. Она там, где ей положено быть. И она не одна.
Теперь я впился пальцами в ее костлявые руки.
– Что значит, не одна? А кто с ней?! Говори ведьма, не то язык вырву.
– Не знает Сара, с кем. Но не одна. Тело к телу и плоть внутри плоти.
Я почувствовал, как по коже зазмеились огненные искры, прожигая дыры, подбираясь к груди.
– С любовником? Отвечай?
– Сара не знает. Она бы ответила. Сара только её чувствует и то очень слабо. Кровь ее давно на языке побывала. Только привкус остался. Тело в теле, плоть в плоти. Зверь молодой внутри. И хорошо ей от этого!
– Заткнись!
Сам не понял, как приставил нож к ее дряблому, дрожащему, как желе горлу, и впился в космы пальцами, придавив лицом к дереву.
– Ты просииил….Сара сказала…
– Лучше молчи, сука. Молчи, не то жизнь твоя будет намного короче, чем ты бы хотела.
– Разве, барон не хочет правду? Кто знает, какая она на самом деле. Может, все не так, как видится, и не так, как слышится. Саре карты сказали, что старая ведьма еще долго с тобой будет и победы твои увидит…Как Лебединского возьмешь, если ее послушаешь.
– Мне еще тебя слушать не хватало. Знай свое место, падаль. Не заговаривай со мной сама никогда. Надо будет, я приду к тебе, а пока молчи и радуйся, что жива.
Развернулся, чтоб уйти обратно в шатер, но она крикнула мне вслед:
– Могу облегчить твои страдания…Грибы, и каждая женщина станет для тебя ею. …станет ею, бароооон…еюююююююю…
Каждую ночь я проводил с очередной шлюхой, и ничто не мешало мне кончать в их тела. Потому что они ничем не хуже ее. Такой же грязной швали, которая где-то там раздвигала ноги перед своим любовником. Значит, ее проклятый ублюдок был не единственным. Неприкосновенная, типа целка…Истерически смеясь, я понимал, что именно это в свое время уберегло меня от дикой ревности и подозрений. Я считал, что она недоступна для других…Но как правильно говорил ублюдок ее начальник охраны, женщину можно брать по-разному…а еще я и сам знал…Похотливая, чувственная сучка, которая течет и кончает, едва дотронешься. Я помнил и это тоже.
Когда я найду ее …Впрочем, пусть молится о том, чтобы этого никогда не случилось. Пусть наложит на себя руки, потому что смерть ее будет страшной. Такой же жуткой, как и сам палач.
Данила и Лиля
Я смотрела, как белые хлопья снега, медленно кружась в воздухе, опускались на устланную таким же белым ковром землю. Закрыла глаза, вслушиваясь в тишину. Мне всегда, с самого детства казалось, что она не бывает абсолютно безмолвной. В тишине мы настолько растворяемся в собственных мыслях, воспоминаниях, что слышим голоса. Друзей, родных, врагов, свой собственный. Обхватила руками плечи, зажмуриваясь и позволяя воспоминаниям ворваться в самое сердце. И вот уже не белый снег перед глазами, а белый саван, укрывающий тело моего отца. Его кремировали…Так он хотел.
А я тереблю точно такой же белый платочек в руках, прижимаю его ко рту, чтобы не закричать, не броситься в самое пекло, туда, где огонь безжалостно сжирает самое дорогое, что у меня оставалось.
Можно поверить во многое, но до последнего надеяться на то, что ошибаешься. Так было со мной. Я до самого конца втайне надеялась на то, что Данила обманул меня, что отца не убили. Боже, я надеялась даже застать его умирающим, чтобы успеть поймать его последний вздох. В последний раз сжать его руку и увидеть его последнюю слабую улыбку. Я даже надеялась на то, что небольшой отряд, с которым Данила отправился за телом моего отца, вернется ни с чем. Потому что моя надежда умерла в тот же момент, когда я увидела его. Разбилась вдребезги с оглушительным звоном, а вместе с ней и та часть меня, которая всё еще верила.
– Лиля!
Сзади послышался голос Дани, и я открыла глаза, возвращаясь в реальность.
Дани…Тот, который сжимал мою ладонь всё то время, пока отпевали отца. Тот, который отправился в опасную вылазку ради того, чтобы подарить мне возможность достойно проводить в последний путь отца. Тот, который рискнул всем ради никому не нужной пленницы. А, впрочем, он был тем, который дарил эфемерную надежду на то, что нужна…Не знаю, зачем, но ей нужна.
И самое страшное – с каждым днём, проведенным рядом с ним, я ощущала то же самое. И это чувство усиливалось в те дни, когда его не было в лагере. Всё чаще я ловила себя на мысли, что прислушиваюсь к шуму вне палатки, что неосознанно жду знакомого звука мотора автомобиля. Что с замиранием сердца, крадучись, прислушиваюсь к разговорам людей, пытаясь выяснить, почему он и его люди не пришли. Я начала молиться за неё Богу. Успокаивая себя тем, что именно он обеспечивал мне защиту в лагере, набитом похотливыми грубыми мужланами…
Я попросила его научить меня драться с ножом. Он опешил от этой просьбы, а потом засмеялся, и я уже представляла, как вцеплюсь ногтями в его красивое лицо, чтобы согнать эту великолепную открытую улыбку, когда он вдруг стал серьезным и согласился. Сегодня был наш первый урок.
Я обернулась к нему и стиснула пальцы, увидев, как он остановился напротив меня с двумя ножами в руках. Спокойный, уверенный в себе, высокий. В его глазах предвкушение и интерес. Хищник. Самое верное определение для него. Снежные хлопья мягко опускаются на длинные тёмные волосы и плечи, закрытые чёрной курткой.
Дани вдруг бросил один из ножей в мою сторону, и я, конечно, не успела его поймать. Поджав губы, наклонилась за ножом, который оказался довольно тяжёлым, и, подняв его, поднесла к своему лицу.
– Если моя память не изменяет мне, я просила тебя научить драться, а не жонглированию.
***
Дерзит. Я усмехнулся. Девочка никогда не была трусливой, а сейчас все больше и больше набиралась храбрости. Конечно, это я давал ей уверенность. Даже отрицать не стану. Мог бы заставить ползать на коленях, вылизывать мне сапоги, но я не хотел. Вот таких у меня был целый отряд. Мне нравилась ее строптивость, её настоящий характер. Я хотел увидеть, какая она Лилия Тамарская на самом деле. Острая на язык и умная не по годам. Словесные игры поддерживала на высоте. Вот и сейчас одета в мужскую одежду, в которой выглядит настолько соблазнительно, что у меня скулы сводит от одного взгляда на ее стройные ноги в штанах и туго затянутый на тонкой талии ремень. Я бы все же предпочел видеть её в платьях. Но когда попросила научить, не стал возражать. Пусть попробует и успокоится. Пусть поймет, что это не для ее холеных ручек.
– Ты должна прежде всего научиться, как ты выразилась, жонглированию, а лишь потом и всему остальному. Должна научиться ловить нож и держать его…Не как расческу.
Усмехнулся, увидев, как вспыхнули яростью карие глаза. Подошел к ней и встал сзади. Забрал нож и снова вложил в ее ладонь уже правильно.
– Он слишком тяжелый. Я хочу, чтоб ты научилась поднимать его и брать правильно в руки. Делать это быстро. Давай попробуем еще раз.
А сам втянул запах ее волос и прикрыл глаза. Чееерт! Мы моемся одними и теми же шампунями, но она пахнет так, словно самое сладкое искушение. Словно окунулась в летние цветы, которыми усеяны наши поля летом. Как же тепло рядом с ней. Окутывает меня своей нежностью, своей дерзостью, оплетает какими-то чудовищно прекрасными надеждами на рай… и мне впервые хочется верить, что он все же бывает. Не только пекло, вонь разложившихся тел и смерть. Что где-то посреди всего этого хаоса есть и любовь. Я хочу к ней притронуться. Узнать, что это такое, и в то же время я боюсь, что это меня изменит.
***
Вздрогнула, когда он прикоснулся к моей руке. Встал сзади, и я глубоко вздохнула, чтобы не отстраниться от него, не сделать шаг вперёд. Нет, я не боялась. Я перестала бояться Дани давно. Мне вдруг стало страшно от тех мыслей, что закружились в голове. От непрошеных воспоминаний, которые ворвались вихрем в сознание, заставив на мгновение оцепенеть.
Иногда я подглядывала за ним. С неделю назад, когда поняла, что снова хочу увидеть тот его взгляд. Тёмный, порочный, которым он смотрел на меня тогда…Которым смотрел на меня, когда я заходила в палатку после очередной взъерошенной девицы, выходившей из неё на подгибающихся ногах.
А я заходила в свою часть и пыталась уснуть, но как только закрывала глаза, видела картины, от которых становилось жарко и кровь бросалась в лицо.
Данила обхватил мои запястья, сжимая их ладонями, а у меня тысячи мурашек по коже от его голоса и горячего дыхания, обжигающего шею. Взмахнул нашими руками вверх и опустил их вниз, разрубая воздух сталью. О, Боже! Почему мне больно просто от прикосновения его пальцев?
Ещё один взмах ножом, а мне хочется крикнуть, чтобы он отошел назад…или прижалась сильнее.
Он остановился, ждёт моих действия, не отпуская рук. И я выпрямляюсь, прижимаясь спиной к его груди и вскидываю вверх руку с ножом. Какой же он тяжёлый! Едва не уронила его, но Дани сильнее перехватил орудие за рукоять, и я услышала его усмешку. Вот же блин! Ладонями по его ладоням, обхватывая их своими пальцами и ожидая дальнейших действий.
***
Сжимает мои руки, а мне хочется сказать, чтоб не за меня, а за нож держалась, и не могу. Прикосновения пальцев к моим запястьям слишком нежное и все же сильное. Знает ли она, что ко мне нельзя прикасаться? Не знает. Я ей не говорил. Потому что после того раза, когда зашивала мне рану, не трогала больше. Но впервые я не испытал чувства омерзения или желания ударить за прикосновение. Снова заставил ее саму взять нож и еще раз разрубил воздух ее руками.
– Сильнее, Лиля. Намного сильнее. Нож – это продолжение твоей руки. Это не предмет. Это твоя жизнь в твоих же ладонях. Не убьешь ты – убьют тебя.
Отодвинулся от нее и снова стала перед девушкой, наблюдая за порозовевшими щеками и лихорадочным взглядом. Красивая. Чтоб мне ослепнуть, какая же она красивая! Эта девчонка сама понимает, что творит со мной одним только взглядом своих бархатных, влажных глаз? Улыбкой, запахом, взмахом длинных ресниц и румянцем смущения. Пиздец! В наше время и здесь, в этом мире разврата и смерти, кто-то еще умеет искренне смущаться. Первое время я всё ждал, когда ей приглянется кто-то из моих людей. Не цыган. Здесь были разношерстные пацаны, которые смотрели на нее горящими взглядами и роняли слюни. Но она их словно не замечала…она смотрела на меня. Всегда только на меня. Иногда мне хотелось крикнуть, чтоб перестала, но я не мог. Мне хотелось этих взглядов. Хотелось видеть этот огонь на дне ее зрачков. Рано или поздно мы оба сорвемся. И я боялся её. Да! Не она меня, а я её! Потому что понимал, что с ней будет мало только тела и похоти, мало просто секса. Я захочу больше. Мне будет нужна её душа. И если не даст… я могу и убить её за это. Тряхнул головой и кивнул ей на нож:
– Давай сама. Сильнее. Попробуй со всех сил вогнать его в ствол дерева.
***
Прикусила губу, чтобы сдержать вздох разочарования, когда она отстранилась. Бяожеее! Что же происходит со мной? Еще несколько недель назад я смотрела омерзением на девушек, которые извивались вокруг него полуголыми, а сейчас…
Взглянула на него, с трудом понимая, что он говорит. Данила вздернул бровь, указав пальцем на дерево и сложив руки на груди, и я, наконец, поняла, что он хочет. Быстрым шагом подошла к дереву и взмахнула ножом…а, точнее, довольно медленно подняла его в воздух и ударила им по стволу, но, видимо, недостаточно сильно. Стиснула челюсти, чтобы не оглянуться назад. Мне казалось, если обернусь и увижу насмешку в его глазах, то не смогу продолжить. Поэтому еще один удар. И еще один. И наконец нож вогнан по самую рукоять
***
Смотрел, как она колет ножом, как вилочкой за столом, и старался не расхохотаться в голос. Не сейчас. Слишком рано. Пусть вначале сама поймет, что ее затея полный бред. Не сразу заметил, что нож выскользнул из ее рук и девчонка поранилась. Увидел лишь, что уронила его и нагнулась, чтобы поднять.
– Неплохо, Лиля. Совсем неплохо. Дровосек из тебя выйдет годный рано или поздно. Давай. Подними его и коли еще. Не тыкай, а коли, девочка.
А потом почувствовал запах крови еще до того, как первая капля упала в снег. Только девчонка все равно подняла нож и опять замахнулась, а я видел, как по рукаву рубашки течет кровь. Молниеносно оказался возле нее и выдернул нож из рук, воткнул в снег и тут же перехватил ее запястье.
– На кой хер тебе сдалось это?! Ты девушка. Покажи рану.
Дернул к себе и осмотрела порез. Запах ее крови ворвался в легкие и заставил вздрогнуть. Я перевел взгляд на бледное лицо. А в глазах девчонки отчаяние и мольба. Я знала, почему она хочет научиться драться, – отомстить за смерть отца.
Наверное, я бы восхитился этим желанием, если б не понимал, что у нас не так уж много времени, и все, чему я могу ее научить, – это защищаться, а не убивать. А еще… что я не хочу, чтобы она ходила с нами на дело. Не хочу, чтобы дралась с нами. Не хочу ее потерять. Потому что уже знаю, что это такое – потери. Сам не заметил, как привязался к ней, как возвращаюсь в лагерь и ищу ее взглядом среди встречающих мужиков женщин и детей. Что ем приготовленную ею похлебку и испеченный хлеб. Что надеваю на тело заштопанные ею футболки, кофты и штаны, а по ночам долго смотрю на нее спящую, умиляясь нежному изгибу шеи, крутой линии бедер и маленьким пальчикам на ногах. Нежная как лань. Не знаю, с каких пор я начал считать её своей, но, наверное, это и был приговор нам обоим.
Выдернул свою рубаху из штанов и оторвал полоску ткани. Наматывал на тонкое запястье, рассматривая её длинные дрожащие пальцы. Такие хрупкие и нежные с розовыми ногтями. Мои руки на их фоне казались загрубевшими и темными.
– Эти руки не для драк…не для ножа, – пробормотал и посмотрел ей в глаза снова, – я научу стрелять, когда заживет. Пошли в лагерь.
Глава 16
Он понял раньше меня, что я порезалась. Я была настолько рада тому, что смогла отрубить эту проклятую ветку, что даже не обратила внимания на боль. Но его издевательский тон свёл мимолетное чувство триумфа на нет. Вот же змей!
А уже через мгновение злость сменилась растерянностью и смущением, когда Дани выдернул нож и схватила меня за руку. Ругает меня сквозь зубы, а я губы кусаю, чтобы не застонать…не от боли, а от того волнения, которое судорогами по телу проходит, когда он уверенными движениями бинтует мое запястье.
Закончил свою работу, а мне до дрожи в пальцах захотелось снова ножом по руке своей полоснуть, только бы не прекращал касаться…вот так. Только бы эта забота и какая-то странная нежность не растаяли подобно снегу на его волосах. На губы его смотрю, и свои покалывает от желания почувствовать, такие ли они мягкие на самом деле. Обхватила пальцами его ладонь и резко подалась вперед, прикасаясь своими губами к его губам.
***
Дернулся назад и сам перехватила её руку, забывая о порезе и явно причиняя боль.
– Не делай этого, поняла? Не прикасайся ко мне! Никогда не прикасайся ко мне сама.
И на губы ее смотрю, а в горле пересыхает, сердце начинает биться о ребра с такой силой, что мне словно начинает сжимает стальными тисками грудь, и в то же время перед глазами картинки, что я могу заставить ее делать этими пухлыми, невинными губами. Резко схватил девчонку за горло, впечатывая в дерево и глядя в потемневшие глаза.
– Чего ты хочешь, девочка? Скажи мне правду! Во что мы сейчас играем?
Опустил взгляд на бурно вздымающуюся грудь под меховой жилеткой и, просунув ладонь под мех, сильно ее сжал.
– Правду говори. Солжешь – я пойму по биению твоего сердца. – большим пальцем зацепил твердый сосок, продолжая смотреть ей в глаза, – говори!
***
Сжала ладони в кулаки, чтобы сдержать слёзы, застрявшие в горле. Почему я решила, что ответит? Разве не отказал мне он уже однажды? Почему решила, что сейчас может возжелать меня так же, как всех тех женщин, искушённых, красивых, опытных? Меня, ту, которая согласилась стать невестой его злейшего врага. Прикрыла глаза, чтобы скрыть стыд и разочарование. Много чести показывать предводителю бандитов, насколько задели его слова. Охнула от боли, открывая глаза, когда он буквально впечатал меня в ствол. А когда коснулся соска пальцем, едва не застонала вслух.
Подняла ладонь вверх, чтобы провести по его скуле, и отдернула назад, поймав его злой, почти звериный взгляд. Боже! Разве могут люди так смотреть?
Судорожно сглотнула и, быстро облизав губы, тихо сказала:
– Моя мать умерла, когда я была совсем ребенком, а отец был слишком занят делами, чтобы играть со мной. Я забыла, что такое игры. – всё же коснулась руками его мокрых волос, глядя на тёмные всполохи, появившиеся в черных глазах, – И если ты не захочешь, я больше никогда не повторю то, что сделала сейчас.
***
Я должен был это почувствовать. Нет, не услышать, не увидеть, а именно почувствовать. И не только в бешено бьющемся под моей ладонью сердце, а во всем. В изменившемся запахе, во взгляде с золотой кружевной поволокой, в горечи, звучавшей в ее голосе, и в прикосновении…Да, в прикосновении к моим волосам, щекам, несмотря на то, что я запретил ей это делать. Малышка меня не боялась, и она была искренней. В эмоциях нет контроля. Они спонтанны. И она не думала в тот момент, когда проводила пальцами по моей скуле, о том, что я ей сказал.
– Повторишь, – и сам набросился на ее рот. Жадно, отбирая каждый вздох и сильнее сжимая ее грудь, так чтоб это сердце уже не просто бешено билось, а хаотично колотилось мне в ладонь, царапая её острым соском. Лиля задохнулась от моего поцелуя, а меня прострелило миллиардом иголок по всему телу.
Слишком не опытна. Не целовал никто до меня. Сладкие губы, мягкие, сочные и невыносимо сладкие, как и язык, который пытается вторить движению моего языка и сбивается с ритма. Научу. Всему научу. Моя девочка.
Подхватить ее ногу под колено, заставляя обвить мое бедро, продолжая целовать и ловить тихие стоны, глотая и пожирая их, скользя рукой вниз по ее дрожащему животу, притягивая за ремень ближе к себе, касаясь горячей плоти между ног через штаны и рыча ей в губы от понимания, что там влажно. Влажно, блядь! Когда я в последний раз чувствовал, чтоб меня хотели еще до того, как вонзила пальцы в женское тело, вызывая физическую реакцию на раздражение? Оторвался от её рта, сжимая скулы ладонью.
– Повторишь столько раз, сколько я захочу, чтоб повторила.
И снова впиться в ее губы, кусая за нижнюю и сжимая ее плоть через толстую ткань.
***
Когда накинулся с поцелуем, я застонала от дикого восторга, прострелившего в позвоночнике. Зарылась пальцами в его волосы, прижимая к себе сильнее. На мгновение отрывается от моих губ, позволяя сделать вздох, а у меня перед глазами снег искрит невыносимо яркими оттенками, такими же невыносимыми, как прикосновения его ладони к животу через ткань рубахи.
Откинула голову назад, подставляя шею обжигающему рту, вздрагивая от прикосновений языка. Всхлипнула, почувствовав его ладонь между ног. Неосознанно потираюсь о его руку, лихорадочно отвечая на поцелуй, лаская языком его язык. Оторваться на мгновение, чтобы поймать изумленный взгляд.
– Я сама хочу…пожалуйста, Дани…
И губами по его скулам, собирая вкус его кожи, языком по приоткрытым губам, скользнуть им внутрь, упиваясь невероятными наслаждением, когда он снова отбирает контроль, сплетая наши языки, снова кусая губы.
Так сладко, порочно сладко двигает рукой внизу, заставляя впиваться пальцами в его плечи и всхлипывать снова от острого, непонятного удовольствия, из – за которого соски сжимаются в тугие комочки, причиняя боль, а в низу живота вспыхивает горячее пламя.
***
Трется о мои пальцы и целует жадно, неумело, но так жадно, что меня начинает трясти от возбуждения. Хочу чувствовать её плоть пальцами под одеждой, скользить по этой горячей влажности и смотреть, как закатываются глаза и дрожит подбородок. Она так невыносимо дрожит, эта девочка. Словно её лихорадит. Впивается в мои волосы, тянет к себе. Никто и никогда не хотел меня настолько сильно. И я сам пьянею от ощущения этих губ под моими губами. Дернула за пояс и просунула руку под грубую ткань, под шелк её трусиков, тех самых, которые видел на своем столе в палатке.
– Чего хочешь? – шептать ей в губы, другой рукой проникая в вырез мужской рубашки и проводя ногтями по чувствительной шелковой коже, слегка сжимая сосок пальцами и ловя губами ее стон.
– Хочешь почувствовать меня, Лиля?
Скользя по влажным складкам и тут же впиваясь в ее широко открывшийся рот, не давая думать. Слегка раздвигая плоть и поглаживая пальцем с диким усилием воли сдерживаясь, чтобы не ворваться глубоко внутрь. Она тяжело дышит и стонет мне в губы, а я растираю ее сильнее с нажимом, чтобы сорвать в пропасть.
– Давай, малышка, взорвись для меня…это то, чего ты хочешь. Это то, чего хочу я.
И снова ворваться языком в ее задыхающийся рот.
***
– Дааа
Тихим выдохом, все сильнее сжимая руками его плечи, всхлипывая от запретной, греховной ласки, от ощущения его обжигающе – жадных пальцев на своей плоти. Когда коснулся там, дернулась от неожиданности и от понимания, что нельзя…что это падение в бездну…но уже через миг…со вкусом его губ на своих губах послать к черту все запреты. Громкими стонами в его задыхающийся от страсти рот. Исступлённо целуя в ответ на каждое движение пальцев. Безумие…Он подталкивает меня к истинному безумию, и я иду за ним, закрыв глаза, отпустив на волю чувства. Потираюсь ноющей грудью в его ладонь, снова и снова, то подставляю свои губы, то алчно ищу его губы своими, чтобы ощутить вкус слов. Мне кажется, ничего вкуснее я не пробовала в жизни.
И этот приказ, хриплым, срывающимся голосом, и я сжимаюсь в ответ на его слова, чтобы в следующую минуту взорваться миллионами ярких огней, ослепивших от оглушительного наслаждения. Хватаю воздух открытым ртом, мне кажется, я слышу свой крик, но я не уверена. Я смотрю на загоревшееся в черном взгляде пламя триумфа, чувствуя, как оно вырывается и обжигает мою кожу.
Всё тело колотит от острого удовольствия, приникаю к его губам поцелуем с тихим шепотом, чувствуя, как катятся слезы по щекам:
– Чувствую тебя…боже, как же я чувствую тебя!
***
От ее крика сводит судорогой все тело, колотит так, что, мне кажется, я сейчас сдохну. Более чистого наслаждения я никогда еще не видел. Чистого, как и слезы у нее на щеках, и закрытые глаза, дрожащие губы…пульсация плоти под пальцами. Такая горячая, мокрая и нежная. Я все еще двигаю рукой очень осторожно, поглаживая чувствительный бугорок, под её всхлипы. И этот безумный взгляд. Удивленный, лихорадочно-пьяный. Смотрит на меня, как на Бога. Первый оргазм маленькой, девственной малышки, подаренный грязному цыгану, который привык только к похоти и разврату, а не к этой искренности и горячим слезам счастья на щеках. Я хотел её с такой силой, что у меня по спине градом катился горячий пот, и в то же время это был момент…слишком острый и яркий. Казалось, это меня сжимает судорогами наслаждения только от ее взгляда и от этого шепота. Целую ее губы, медленно поднимая ладонь вверх, скользя влажными пальцами по животу.
– Сладкая, маленькая девочка. Сейчас ты чувствовала только себя…ты почувствуешь и меня. Обещаю.
Вытирая слезы и снова приникая к ее губам, стараясь успокоиться, унять бешеную дрожь возбуждения. Хочется верить, что это настоящее, что это то самое прекрасное, которого у меня никогда не было, и я снова смотрю ей в глаза.
– Не боишься, что теперь будешь проклятой своим богом и своей родней?!
И тут же резко обернулась, услышав шум шагов, заслоняя Лилю собой от посторонних взглядов и выдергивая нож из снега. Кирилл показался из-за деревьев и тут же остановился, завидев нас.
– Прошу прощения, барон. Приехал человек…Шаламе.
– Кто?!
– Он говорит, что приехал от Ману Алмазова.
В этот момент мне показалось, что перед глазами потемнело и в ушах раздался оглушительный свист.
– От кого?
– От вашего брата Ману Алмазова. Он хочет говорить с вами…
Глава 17
Я не собирался встречаться с этим высокомерным выскочкой и самозванцем, посмевшим взять имя моего мертвого брата и использовать в своих грязных целях. Только от одной мысли об этом у меня руки сжимались в кулаки и перед глазами появлялась красная пелена. Ублюдок возомнил себя безнаказанным, потому что не знает, что кто-то из настоящих Алмазовых остался в живых. Что ж, его ждет сюрприз…и смерть. Страшная, мучительная смерть только за то, что посмел произнести имя моего брата вслух.
Я хотел заманить мерзавца в ловушку и утопить их всех на хер, пусть подкрасят воды красной реки. Оставшись без предводителя, цыгане будут не так опасны, а потом я найду всех и предстану перед ними. Пусть видят настоящего барона и знают, что их предводитель был самозванцем. За что и поплатился. Они должны пойти за мной, должны признать своим предводителем и преклонить колени.
Уже несколько часов мы разрабатывали стратегию в моем шатре. Разведка донесла, что отряд Самозванца продвигается к нам через лес. Их около двадцати человек во главе с уродом в маске. Прячет лицо, чтоб никто не узнал о его грязной лжи. Когда мне принесли послание, я почувствовал, что земля вертится под ногами и в голове пульсирует дикая боль. Как и всегда, когда вспоминал о НИХ. О моих любимых, которых у меня забрали небеса. Вглядывалась в буквы, а они плясали перед глазами в варварском танце, сплетались в шипованные петли и затягивались у меня на шее.
Кривые линии, неровные строчки. Я прекрасно помнил почерк моего брата – это было произведение искусства. Мать часто сравнивала наши тетради и говорила, что именно таким должен быть почерк образованного цыгана, а я пишу, как безграмотный мужик, который привык камни ворочать, а не ручку пальцами держать.
Я злился, покрывался красными пятнами, а Ману смеялся своим заразительным гортанным смехом, и тогда я бросался на него с кулаками, и мы дрались до первой крови. Обычно его крови. Так как он никогда не мог причинить мне боль, и это тоже злило. Потому что означало, что не считает меня равным ему по силе. И в то же время я так безумно любил его именно за это. Больше никогда в этой жизни я не чувствовал себя настолько защищенным в детстве, как рядом с ним. Но это не мешало мне бросаться на него разъяренным зверем и валить на спину, пытаясь добраться до лица, а он продолжал смеяться и удерживать меня на расстоянии с такой легкостью, будто я невесомое перышко.
– Когда я убью тебя, Ману, я надену на шею твои зубы, как ожерелье.
– Если бы я знал, что ты хочешь новые бусики, братишка, как баба, я бы купил их для тебя на ярмарке.
– Не бусики, а твои зубы! – рычал я.
– Это все равно украшение. Я вечно забываю, что ты маленький, слабый мальчишка цыганенок, который любит побрякушки.
Он сбрасывал меня с себя, и я выхватывал кинжал, вызывая его на бой.
– Дерись, Ману. Дерись, черт тебя раздери!
– Я не бью маленьких, Дани.
И смеется, а я размахиваю ножом у него перед носом, с яростью глядя, как он ловко уклоняется от ударов, продолжая улыбаться. А мне обидно до слез и хочется поддать ему, чтоб больно было, чтоб не смел считать меня слабым. Я сильный! Я сын самого Алмазова пусть и младший! Я умею драться! Он замечал мои слезы и тут же переставал смеяться.
– Тогда не размахивай мечом, Дани. Сожми его сильнее и коли так резко и неожиданно, как можешь. Используй свой ум. Отвлекай, путай, зли словами или молчанием. В битве важен не только нож и руки. Голова, Дани. Дерись головой.
Спустя несколько лет я уже мог наносить ему порезы и царапины, а он всегда смеялся, даже если и морщился от неожиданной боли, и все же из боя Ману выходил победителем всегда. Впереди на два, а то и три шага, предвидит и реакцию, и следующий удар при этом ни разу даже не зацепил, что не мешало ему показывать мне, что я уже трижды мертв. Я шипел и грязно ругался, а он в эти моменты тоже приходил в ярость. Наверное, его веселье заканчивалось в тот момент, когда он понимал, что меня могут убить.
– Черт тебя раздери Дани, глупый ты щенок, я тебя уже три раза на тот свет отправил. Дерись, а не играйся в куклы. Ты не девочка. Слышишь, Дани, дерись на смерть. Думай! Всегда думай! Иначе я потеряю тебя, малыш. А я этого не переживу, понимаешь?
Я кивал и рывком обнимал его за шею. Мой сильный, мой благородный брат. Нет никого лучше его на этом свете. Он достойный преемник нашего отца, и я с радостью стану перед ним на колени, когда корона будет надета ему на голову. Я с радостью бы умер за него.
Ману научил меня коронному удару снизу. Когда приседаешь в ложном падении и пронзаешь противника прямо в подбородок насквозь, так что острие выходит из самой макушки вместе с мозгами. Мгновенная смерть. Этот удар спас мне жизнь столько раз, что я уже и не припомню каждый из них. Противник всегда расслабляется, когда видит, что враг падает на колени, он уже предвкушает победу, и именно тогда его и настигает черная бездна.
Я не вернулся в шатер, ушел на берег реки и думал о нем, глядя на звезды. Как же я тосковал. По матери и по отцу, а по Ману больше всех. Я любил его так сильно, как только может любить брат родного брата. Если бы мог променять свою жизнь на его, я бы сделал это не задумываясь. Но его больше нет… а я остался один и просто обязан выжить. Он бы не простил мне слабости. Я хочу, чтобы Ману гордился мной. Когда-нибудь я заставлю Лебединского заплатить за все.
Я часто видел Ману во сне. Там мы были еще детьми. Беззаботными, чистыми. Мы верили в добро и считали, что стены нашего дома так велики, что защитят нас от любого зла. Вспоминала, как Ману возвращался с отцом из города и как бросался к нему на шею, покрывая его лицо поцелуями, а он прижимал меня к себе и говорил, что я пахну пирожками и булочками, как самая настоящая девчонка, что мать меня слишком балует и я для пацана имею слишком чистую и смазливую рожу. Знал бы ты, родной, что от того мальчика больше ничего не осталось. Они…эти люди, что считают себя первым сортом, отняли у меня детство, тебя и родителей.
Но тогда я все еще был мелким, Дани. Отец в шутку говорил, что Ману я всегда ждал больше, чем его. А потом брат доставал из-за пазухи подарки для меня. Чаще всего какой-то диковинный трофей, а я от радости снова бросалась к нему на шею. Мне исполнилось четырнадцать, и отец решил искать для меня невесту, а брат сказал, что женит меня тогда, когда я смогу победить его в бою. И не раньше, чем он женится сам.
Услышал позади себя тихие шаги и улыбнулся уголком рта…можно было и не оборачиваться – я узнал её по запаху. Она встала рядом со мной и так же подняла лицо к звездам.
– Я верю, что они смотрят на нас оттуда. Радуются вместе с нами и плачут.
Они всегда рядом. Мы их не видим, но это не значит, что их больше нет. Пока из наших глаз текут слезы по ним, а сердце сжимается от боли, они живы.
Маленькая чужая малышка, потерявшая всех в этой бойне, как и я, могла найти те слова утешения, на которые мало кто был способен. Я видел, как она рыдала когда мы хоронили ее отца, как тихо произносила молитвы, а потом несколько дней отказывалась от еды, пока я не заставил поесть насильно.
– Не спится?
– Тебя ждала.
Резко повернулся к ней, вглядываясь в точеный профиль и пытаясь угадать, лжет или говорит искренне. Сегодня днем между нами многое изменилось. Она, возможно, еще не догадывается об этом, но сегодня эта Лань стала моей, и я ее не отпущу и никому не отдам. Это моя женщина.
– Зачем?
– Видела, что тебе больно, и хотела утешить.
Какие огромные и искренние глаза. Откуда ж ты взялась на мою голову, девочка? И что нам делать дальше? Как далеко ты пойдешь со мной, и что нас ждет впереди? Смогу ли я защитить тебя от ужасов и жестокости моей войны? И что станет с тобой, если я погибну? Ведь люди никогда не примут нашу любовь.
– Сегодня днем ты спросила, не боюсь ли я быть проклятой. И я понял, что ничего не боюсь рядом с тобой. Пусть нас проклинают небеса и люди. Я хочу любить тебя, Дани. Хочу быть твоей.
Я обхватил её лицо ладонями и наклонился к её губам.
– Люби, если хочешь. Только любить меня тебе придется до самой смерти, потому что с этого момента ты будешь принадлежать мне.
– До самой смерти…это так мало. Я хочу любить тебя и после нее.
Я жадно поцеловал ее в губы, зарываясь в шелковистые пряди дрожащими пальцами, а потом привлек к себе, заставив положить голову мне на плечо. Когда я вернусь с этой встречи…если вернусь, ты будешь кричать для меня о любви, маленькая. Истекать влагой, дрожать от наслаждения под моими губами и руками, членом и кричать, как долго и сильно будешь меня любить.
– Кто такой Ману Алмазов, Дани? Это, правда, твой брат? – спросила очень тихо, сплетая пальцы с моими.
– Мой брат мертв. Его убил Олег Лебединский. А это самозванец, который назвался его именем и хочет заключить с нами сделку. Но её не будет. На рассвете мы убьем ублюдка. Я убью. Лично.
Она подняла голову и отстранилась, сильно побледнела, впиваясь пальчиками мне в плечи, и я готов была вытащить свое сердце и положить ей в ладони именно за эту бледность. Потому что испугалась. За меня. За меня никто и никогда не боялся с тех пор, как я попал в плен и меня трахали все кому не лень. И меньше всего я ожидал увидеть этот страх в глазах русской девчонки.
– Послушай меня. Если я не вернусь сегодня, тебе нельзя здесь оставаться. Иди с Миро на юг. Он выведет тебя к твоим. Поняла?
Она отрицательно качнула головой и впилась тонкими пальцами в волосы
– Ты вернешься. Слышишь, Дани?! Ты обязательно вернешься ко мне. А я буду ждать тебя.
– Я постараюсь. Очень постараюсь, малышка. Но все же будь готова уйти немедленно. Если я не вернусь, ты найдешь у нас в палатке записку от меня, там будет сказано, где спрятаны твои документы. А теперь иди спать, Лиля, мне нужно побыть одному.
Но она не ушла. Так и простояла со мной до предрассветных сумерек. А потом помогала мне одеться и наносила краску мне на лицо. Не причитала и ни о чем не спрашивала. Только на прощание сказала, чтобы я помнила, что она ждет меня.
***
На рассвете мы вышли навстречу отряду самозванца. Ровно двадцать человек, вооруженных до зубов и измазанных темно-синей краской. Наши цыгане именно так выходили на поле боя, если не собирались заключать мир. Проклятый ублюдок поймет, что мы не примем его у себя. Для меня этот бой означал слишком много – у самозванца больше людей, и он занял Огнево, а это означало, что если я выиграю, то ..О, Боги! Я даже боялся думать. Думать о том, что вернусь в родные земли. Но я так же понимал, что этот бой может оказаться для меня последним.
По мере того, как мы приближались к отряду, разговоры стихали. Цыгане сжимали свои стволы и ножи, и хранили молчание. Я учил их не растрачивать энергию перед схваткой, уйти в себя и мысленно плясать победный танец на костях врага. И ни одной мысли о проигрыше. Мы возвращаемся только с победой, даже если она стоит нам жизни. Со мной были лишь приближенные, лишь те, кто знали обо мне все и готовы были умереть за наше дело, не задумываясь.
Отряд противника ждал нас на условленном месте, там, где снег всегда таял и обнажал теплую землю. Двадцать ублюдков, которые присягнули в верности подонку. Все на крутых тачках. Впереди их предводитель. Тот самый, который посмел называть себя Ману. В черной маске и черном длинной куртке он походил на самого черта во плоти. Мои люди не преувеличили, когда с суеверным страхом рассказывали о монстре, который оставлял после себя развороченные трупы. Самозванец смотрел в нашу сторону, ожидая, пока мы достаточно приблизимся, чтобы можно было заговорить.
– Здравствуй, Лютый.
– Я тебе здравия не пожелаю!
Жаль, что он в маске. Я бы хотел видеть, как корежит его лицо от моих слов.
– Ману алмазов. Твой барон, цыган. Жду, когда преклонишь колени, но мое терпение не безгранично.
Я рассмеялся.
– Будь ты Ману Алмазовым, я бы приполз сюда на брюхе и не посмел поднять на тебя взгляд, но ты самозванец и гореть тебе за ложь в чертовой бездне, куда я тебя и отправлю. Настоящий Ману мертв!
Он даже не пошевелился и, когда его люди выхватили стволы, он поднял руку, и оружие опустилось.
– Я бы мог вырвать тебе язык за твою дерзость, а потом вздернуть на одном из этих деревьев, но я считаю, что ты в праве сомневаться. Вижу, ты вышел драться с нами. Твой боевой окрас ясно дал понять ваши намерения.
– А ты умен, но все же это не делает тебя настоящим. Ману был во сто крат умнее. Тебе не проехать на наши земли и уже не вернуться обратно. Ты сдохнешь здесь смертью лживого мерзавца, посмевшего назваться бароном.
Я ожидал, что именно сейчас его люди ринутся в бой, но они продолжали ждать указаний своего предводителя, который все так же невозмутимо стоял передо мной.
– Разве мы недостаточно потеряли в боях за нашу свободу? Разве мало нашей крови пролили проклятые захватчики, чтобы мы сейчас на радость им убивали и резали друг друга?
– Струсил? Так я и знал. Алмазов никогда бы не отказался от боя. Он бы заставил меня сожрать мой язык за оскорбление.
Я услышал смешок и невольно поежился. Страх просачивался мне под кожу невидимой паутиной.
– А кто сказал, что я не заставлю тебя это сделать?! Я лишь сказал, что не хочу, чтобы в этом бою умирали наши люди. Пусть он состоится между мной и тобой. И если тебе удастся убить меня, то я согласен, чтобы меня звали самозванцем посмертно даже мои верные воины.
– Не соглашайтесь. Он зверь. Он вероломен и опасен. Давайте мы разорвем их на части, Лютый.
– Тогда получится, что я струсил, а я никогда и ни перед кем не дрожал от страха. Я Даниил Алмазов и я приму этот вызов. И если он убьет меня, то на то воля Бога. Значит так тому и быть.
Я сделал шаг вперед.
– Я принимаю твой вызов. Пусть смерть рассудит нас.
– Либо ты признаешь меня своим бароном и преклонишь колени.
– Я лучше умру.
– Что ж, иногда даже самые сильные бывают глупы.
Я отметила, что самозванец слегка прихрамывает. Ему удается это скрывать, но не от меня. Возможно было раздроблено колено. Что ж, я буду бить тебя именно туда. Я так же двинулся ему навстречу.
– Не хочешь снять маску? Может быть, тогда я бы признал в тебе сына великого Алмазова.
– Ты признаешь, и для этого тебе не обязательно видеть мое лицо. Впрочем, перед смертью я, может быть, исполню твое желание.
– Либо я сам увижу лицо лжеца перед твоей.
– Возможно.
Бесстрастный и спокойный, как ледяная глыба. К черту страх, я убью его, или меня примут мои близкие на небесах! Выхватил нож и медленно двигался вокруг ублюдка, который даже не принял оборонительной позиции. Самоуверенный глупец. Недооценивает меня, потому что я младше. Самая распространенная ошибка.
– Защищайся, самозванец, или я выпущу тебе кишки!
– Не вижу надобности размахивать руками просто так. Но ты можешь потанцевать для меня. Ты хорошо двигаешься.
Замахнулся, и он молниеносно отбил удар, но не нанес свой. Я нападал с разных сторон, но, казалось, этот черный ублюдок читает мои мысли. Он почти не двигался, двигалась только его рука, и он не пускал меня себе за спину. Казалось, играет со мной, изматывая или издеваясь. С ревом бросился на него, чтобы нанести удар прямо в грудь, но он присел и отшвырнул меня на несколько метров от себя, приподняв в воздухе за шиворот.
– Танцуй дальше, Лютый. Танцуй, пока не упадешь замертво от усталости.
– Вначале я вырежу тебе сердце.
– Вначале нанеси хотя бы один удар, – он засмеялся хриплым, надтреснутым голосом, и я снова бросился на него. Быстрыми короткими ударами, то вверх, то вниз. И пока он отбивал мой нож, я изловчился и нанес сокрушительный удар по его колену подошвой шипованного ботинка. Раздался хруст, и ублюдок пошатнулся, а я полоснул его ножом по груди. И встретился с его взглядом. По телу прошла волна суеверной дрожи. Страшный взгляд, звериный. Словно сама смерть смотрит на меня из глубин преисподней желто-карими глазами. Глазами волка.
– Отлично. Хороший маневр, – и, отразив новое нападение, нанес два пореза по моим рукам. От боли потемнело в глазах. Он наступал на меня, выматывая резкими и неожиданными ударами с разных сторон. Меняя тактику так быстро, что я не успевала предугадать следующий удар. Он дрался, как сам черт. Я бы хотела, знать кто был учителем этого ублюдка. Почувствовал боль в боку и бедре, что-то горячее полилось вниз по штанам за отворот сапога. Моя кровь. Твааарь. Он режет меня, как скот. Играючи, заставляя терять силы и кровь. Звон клинков, и я опять бью его по колену, заставляя пошатнуться и упустить удар в плечо. И снова нападать сильно и беспрерывно, бить и бить по колену, распороть плоть на ноге лезвием, заставляя его упасть на это колено, и тут же встать, и пойти на меня, рассекая воздух быстрыми поворотами кинжала, настолько быстрыми, что, если я только приближусь, меня изрежет на куски. Резкий выпад, и мое правое плечо охватило огнем, нож выскользнул на землю. Самозванец наносит мне удар по голове рукоятью, и по моему лицу сочится кровь.
– Даниииии! – голос Лили прорывается сквозь рев адреналина и марево слабости. Обернуться на нее, падая на колени, моя девочка смотрит на меня и плачет. Прибежала…ко мне. Дурочка. Какая же она дурочка. Я же сказал ждать на месте и убираться…если.
И тут же схватить орудие обеими руками, чтобы всадить его снизу яростно и быстро…но он так же ловко отразил удар и вышвырнул мой нож в сторону. Рывком поднял за шиворот с земли, вглядываясь мне в лицо расширенными сверкающими глазами. А меня начинает трясти, лихорадить…Никто…никто не знал этого удара, кроме… И я вижу, что его трясет точно так же, он стирает с моего лица краску лихорадочно, грубо и шумно дышит сквозь стиснутые зубы.
– Дани? Дани? – повторят снова и снова, а я тянусь руками к его маске, чтобы содрать ее и отшвырнуть в сторону и закричать. Беззвучно открыв рот, с хрипом и клокотом в груди, а по щекам слезы покатились градом.
Читать бесплатно другие книги:
