Портфолио мадам Смерти Малинина Маргарита

Глава 6

Очнулась я уже в своей постели. Меня несли Женька и Паша, а Иннокентий освещал путь (об этом они сами мне поведали впоследствии).

— Жива? — грустно улыбнулась Катя.

— Я так рада тебя видеть, — неожиданно заявила я. Но мне действительно было приятно лицезреть перед собой любимую подружку вместо того ужасного висящего трупа.

Господи, как же жалко Фалалея! Почему-то сперва я оценила ситуацию только с позиции «каково же мне пришлось найти труп». А теперь вот подоспела иная мысль. Я должна была перво-наперво не жалеть себя, а скорбеть из-за потери и гадать, как же так вышло. Хотя чего тут гадать? Фаля все-таки нашел труп жены (где, хотелось бы знать) и повесился, не в силах выносить существование без любимой. Вот ведь полное единение. Два проявления единого целого. Дуальность. Снова эта дуальность. Кажется, у всех она есть, кроме меня.

— Что? Какая дуальность? Я вот знаешь что думаю. Он не сам повесился. Ему помогли.

— Не сочиняй, — отмахнулась я. — Опять ты начала.

Катька наклонилась ко мне, лежащей под одеялом, и зашептала:

— Здесь творятся необычные вещи.

— Да уж, куда необычнее, — согласилась я. — Телефоны не работают, людей, кроме психанутого сторожа, больше нет, мы сами живем в каком-то странном доме сбежавшего со всей своей немалой семьей лесника, и уже трое из нас погибло. Наверно, оттого они и сбежали отсюда. Видимо, с этим домом что-то неладно. — Любимова зачарованно покачала головой. — Что? Что-то еще, что я упустила?

— Да. — Она наклонилась еще ближе, к самому моему уху. — Кто-то из здесь живущих предатель.

— То есть? — не поняла я и выдвинула версию: — Шпионских романов начиталась?

— Нет. У нас копались в комнате.

— Как это? — Я тут же подскочила и села, причем, так как Катька склонилась надо мной, я случайно заехала ей головой по носу.

— Ой! — схватилась она за лицо.

— Извини. Как это — копались? Обыскивали, что ли?

— Да тише ты! Да, в наших вещах кто-то рылся.

— С чего ты взяла?

— Листок пропал. Тот самый, с шифровкой и расшифровкой. Испарился, словно и не было.

Я тут же успокоилась.

— И из этого ты заключила, что нас обыскали? Не ерунди. Просто затерялся. Забудь, он нам уже не нужен.

— Во-первых, он нужен лично мне, так как я с ним еще не закончила работу! Во-вторых, ничего не может пропасть само по себе.

— Почему же это? — удивилась я. — У меня всегда все теряется, и если бы не мама, три четверти потерянных вещей так бы и не вернулись к своей владелице. А что-то даже маме было не дано сыскать. Вот так вот.

Но Катерина покачала головой, показывая, что на этот раз наши мнения расходятся.

Зашедшие в комнату ребята позвали нас пить чай. Когда мы сказали, что есть совершенно не хочется, Женька уточнил, что чай — предлог для собрания. Есть много чего обсудить, и присутствовать должны все выжившие. Так он и сказал «все выжившие», от этого я снова почувствовала холод внутри живота. Но заставила себя подняться, привести в порядок и выйти в люди.

Мы с Катей сели рядом и прижались друг к дружке ногами, я к ней левой, она ко мне правой. Мы так всегда делали, когда ощущали дискомфорт или конкретный страх.

Водитель только нас и ждал.

— Может, теперь скажете, что я и его убил? Задушил и повесил на дерево?

— Слушай, ты! — рассвирепел Женька, ибо Морозов сверлил глазами именно Катьку. — Последнее предупреждение — не смей лезть к моей девушке. Иначе трупов здесь прибавится.

— Я не нуждаюсь в защитниках! — огрызнулась Любимова. — Альберт Семеныч, я знаю, что вы не могли повесить Фалалея. Но, согласитесь, история с Фелицианой вышла довольно подозрительной.

— Хорошо, договорились, — саркастически ответил он. — Я убил Фелю, а вы убили Фалю, так как только у вас был мотив, на этом и сойдемся.

— Мотив? Это какой же? — по-настоящему заинтересовалась Катя.

— Ну как это? Вы не знали, как рассказать ему, что умерла его жена. Вот и нашли выход — придушили беднягу.

Света рассмеялась, заценив шутку, а Женька мгновенно соскочил со стула, и мы даже опомниться не успели, как он обрушил удар кулаком в челюсть Морозову. Тот слетел с табуретки и стукнулся головой о дверцу разделочного стола. Затем поднялся и решительно направился к принявшему стойку каратисту Логинову. Только он приблизился, как Женька тут же отправил его ногой в дальний угол.

— Прекратите это! — закричала Валерия.

— Зачем? Пусть подерутся, — порадовалась Барская. — Прикольно. Вставай давай, Альберт Семеныч! Покажи ему класс!

— Это что, смешно, по-вашему? — разозлился Кеша и кинулся разнимать дерущихся, так как больше это делать было некому: Павел от испуга спрятался под стол, как поступал всегда, стоило жареному лишь начать пахнуть, а индеец был где-то далеко, хоть и сидел рядом с нами.

Александрову удалось разнять мужчин, он рассадил их за столом подальше друг от друга, а сам сел в центре, чтобы держать руку на пульсе, и очень в тот момент походил на школьного директора либо на завуча.

— Короче, мы пришли к тому, что подозреваемыми могут считаться абсолютно все. Мы с Валерией могли повесить Фалалея, когда искали его жену, или же мы с вами вчетвером могли это сделать, — кивнул негр на нас троих, меня, Пашу и Женю. — Но я могу заверить, что когда мы бродили втроем, Фалалей и Лера были у меня на виду все это время, затем я вернулся, а после почти сразу пошли мы вчетвером, а все оставшиеся, надо полагать, были как на ладони у других оставшихся. То есть мне приходится сложнее всех — подозревать совершенно некого, — хмыкнул он, оценив собственное чувство юмора. — Остается надеяться, что бедолага повесился сам, простите за цинизм. Просто в ином случае получится, что я рехнулся и просто забыл, как кто-то у меня на глазах убил его.

— Вовсе не обязательно, — нахмурилась Света. — Я должна сказать, что за полчаса до вашего прихода я заглянула в комнату к Орлиному Глазу, чтобы узнать, не он ли взял со стола мой телефон, а его не оказалось в комнате. И окно было нараспашку. Где вы были, мистер индеец?

— Да, где вы были? — насторожились мы.

Наступила непродолжительная пауза, наверное, необходимая для того, чтобы астральное тело могло вернуться в физическое и начать общаться с людьми. Или он всего-навсего вспоминал русский язык.

— Я собирал ягоды в лесу. Ягоды — полезно. Надо есть. — Он поднялся, взял с пола пакет, который ранее никто не замечал (не до того было) и поставил на стол. — Ам! — показал он пальцем себе на рот, чтобы уж самым отсталым дебилам стало ясно, что же делают с данными дарами леса.

Заглянув, мы и впрямь увидели ягоды. Целый пакет. Убивать людей и собирать ягоды — довольно странное совмещение занятий. Не верилось, что это сделал Орлиный Глаз.

— У тебя пропал телефон? — удивилась я, памятуя о нашей с Катькой беседе. Вдруг она не чокнулась, и записку у нас и правда увели?

— Да, — кивнула она. — Уже несколько часов нигде не могу его найти. И позвонить на мой телефон, чтобы на звук ориентироваться, не получится, Сеть-то не работает. Вот жизнь! Всего девять человек, и то кто-то вор.

— Прекрати, — ответил ей Альберт, — забился куда-то. Найдешь. Ну что, заседание закончено? Я могу наконец пойти спать? Я все-таки работал сегодня, это вы все на отдыхе.

Ничего себе отдых, подумала я, а Катька сообщила:

— Нет, заседание продолжается. У меня тоже есть кое-что, чтобы сообщить.

Ну вот! Сейчас начнет про свою тупую записку! Предполагая, что нас после ее речи засмеют, я повесила нос, однако Любимова заявила совсем о другом:

— Когда я зашла к Лере, чтобы расспросить ее о маршруте передвижений в то время, как они с Фалалеем искали Фелю, то не застала в комнате Свету, хотя, насколько я поняла, никто пока освободившееся пространство не делил, и девчонки живут вместе. И здесь, в столовой, соответственно ее тоже не было, если только она не спряталась в тумбочку, услышав, что я собираюсь выйти из своей комнаты, и испугавшись.

Катька по-хищному улыбнулась.

Света ответила тем же.

— Я была в туалете типа сортир, — ответила она неторопливо.

— Ха! Выйдя от Леры, я и эту комнату посетила. Тебя не было. Не в сливном же бачке ты сидела в то время.

Паша заржал, как какое-нибудь парнокопытное, все же остальные молча разглядывали Валерию и ее подругу.

— Лера, это правда? — спросил Кеша.

Валерия покраснела и уставилась в столешницу, не произнеся ни слова. За нее ответила Светлана:

— Знаешь, Катя, ты тоже не всегда была у меня перед глазами.

— Да. Потому что тебя не было!

— Ладно, хватит, — кинулся примирять людей Иннокентий. — Так мы ничего не добьемся. Подозреваемые по-прежнему все. Слушайте, может, он вправду сам повесился, а? — Прозвучало это очень жалостливо. Я понимаю, что подозревать кого-то из более-менее знакомых личностей в убийстве и гадать, кто же это, — не лучшее времяпрепровождение, однако его фраза вышла как-то… не по-христиански.

— Да? — скептически приподнял Жека одну бровь. — Может, и Фелька сама CO наглоталась? Только вот одна загвоздка. Ключи-то ей кто дал?

— Опять на меня намекаешь? — разозлился Морозов. — Ты бы хоть возраст мой уважил, пацан! Я в твои годы и пяток таких, как ты, уложить мог!

— У-у! Куда это вы силы растратили? Ах, ну да, на пьянку, как я мог забыть?

— Щенок!

— Прекратите! — застучал кулаком по столу Александров. Из директора школы он превратился в строгого, но справедливого судью. Если бы он сейчас сказал: «Встать, суд идет!», я бы не удивилась, наоборот, чего-то такого как раз и недоставало. — Я вот что хочу сказать. Трое из нашей группы уже покинули этот мир. Нас осталось девять. Помощи пока ждать неоткуда. Радио не работает, то есть новостей из большого мира нет и не будет, но, сдается мне, ураган продлится еще пару дней. — Все недовольно зашептались. Конечно, ведь у большинства уже куплены билеты в обратный конец, мы четверо должны сесть в поезд Петербург — Москва через два дня, ночью. — Я понимаю, я сам недоволен создавшейся ситуацией. Но мы не в силах что-либо изменить. Остается уповать на погоду, что она вскоре переменится. И кто-то приедет сюда за нами. В любом случае я советую пока всем держать себя в руках, никого не подозревать, ни на кого не набрасываться, прожить это время в мире и согласии. Каждый из нас теперь у всех на виду, так что, дай бог, ничего ужасного больше не случится. Договорились? А сейчас уже пора расходиться, скоро полночь. Нужно выспаться, восстановить душевные и физические силы.

С этим мы разошлись по комнатам. Только Орлиный Глаз остался в столовой. Перед тем как закрыть дверь в нашу с Катей спальню, я видела, как он, вооружившись фломастером, вновь взял в руки последний в жизни некоторых персонажей данной истории снимок, чтобы закрасить умершим глаза.

Утром за завтраком собрались почти все. Кеша был ранней пташкой и, как я поняла, уже поел, поэтому спокойно ушел гулять. Один. В дождь. Хорошо, что сегодня ветер взял тайм-аут, зато дождь властвовал прямо с поздней ночи до теперешнего момента. Индеец не вышел на зов из своей комнаты. Лера, посмотрев на бутерброды, сморщилась и, извинившись, вышла из-за стола. Ну это она зря, хлеб хоть и зачерствел немного, но плесенью не покрылся, за одно это нужно быть благодарным судьбе. Так как вчера мы с подругой после раннего ужина ни крошки не взяли в рот, то сегодня с радостью проглотили по бутерброду и запили чаем. У остальных был куда более плотный завтрак.

— Этот негр сущий отморозок, — поделилась мыслями Светлана. — Ну куда он поперся в такую погоду? Как можно желать прогуляться под дождем? Я не понимаю.

— Не всегда нужно воспринимать слова людей буквально, — ответил ей Женя. — Так как он второй по возрасту после Морозова, которому ни он, ни я не доверяем, Иннокентий взял на себя смелость позаботиться о наших жизнях. Я думаю, он отправился ко дворцу прояснить ситуацию. Может быть, дороги уже открыли, кто-то приехал, и, стало быть, нам удастся уехать домой.

— То есть ты считаешь, он заботится о нас? — невесело усмехнулась та. — Брось.

— Ты зря так о нем. На мой взгляд, он неплохой парень.

— Уж получше тебя, — вполголоса добавил водитель.

Женька проигнорировал замечание, решив последовать совету кота Леопольда жить в мире и дружбе, а Катька, взорвавшись, стукнула по столу и уже открыла рот, чтобы обозвать как-нибудь обидчика ее любимого, но вспомнила, что с этим любимым она в ссоре, и запнулась.

Паша ел. Все уже перестали, а он все ел и ел.

— Лопнешь, — бросила я ему едко.

— Не дождетесь, супостаты! — озорно парировал Самойлов и потянулся за колбасой. Благо мы вовремя сунули ее вчера в холодильник, иначе бы испортилась.

Я бросила взгляд на фотографию. У рядом стоящих Фали и Фели тоже были закрашены глаза. Жуть.

— Может быть, ему нужно отнести еду? — предложила я.

— Кому? — не поняли окружающие.

— Орлиному Глазу.

— Неси, — фыркнула Света. — Я лично пас.

— Никто не удивлен, — сказала Катя грубо, намекая на Светину бесчеловечность. Повернулась ко мне: — Индейцы же едят рыбу? Давай откроем банку горбуши и отнесем ему с кусочком хлеба. Поест, когда захочет.

— Да что вы с ним как с больным пациентом в самом деле, — проворчал Альберт Семенович.

— У вас что, сердца нет? — удивилась я.

Барская рассмеялась, поглядывая на водилу. Поистине, ей жутко нравилось, когда кто-то о ком-то говорил гадости, бил кому-то морду, насылал проклятия. Однако ей явно не приходилось по душе, когда говорили те же гадости про нее.

Морозов, услышав мое замечание, захлопав ресницами, замолчал. Мы с Катькой поднялись, достали из холодильника консервы, я взяла в руки нож и батон, а Любимова принялась кромсать банку открывалкой, да поранилась.

— Дай я, — безнадежно попросил Женя, зная, что Катька возмутится.

— Нет, если я за что-то берусь, то доделываю до конца!

— Но теперь-то, — влез Павел, — ты не можешь сказать, что он ничего для тебя не делает! По крайней мере, пытается изо всех сил!

О как. Оказывается, они с другом обсуждали ссору. А мы вот с подругой этой ночью дрыхли. Чудно, обычно у людей все наоборот происходит: романтичные барышни, не переставая, обсуждают с подругами своих возлюбленных, а те, попивая пивко в компании своих друзей, обсуждают только себя, любимых.

На удивление граждан, Катерина задумалась, затем пожала плечами:

— Не знаю, может быть. — Это уже была почти победа, и Женька заулыбался. — Рано радуешься, — огорчила его Катя и сказала мне: — Пойдем, я открыла.

Мы подошли к двери и постучали. Никто не ответил.

— Да вы крикните ему! — дал совет Логинов. — Они же в шалашах живут, у них дверей нет, вот и не ведают, зачем бледнолицые стучатся. — Он сам встал и подошел к двери. — Большая Нога! Большая Нога-а-а! Мы заходим!

— Да что вы церемонитесь? — не понимали Паша с Альбертом. — Входите и все!

— А вдруг он не одет? — сделала я предположение и сама этого испугалась. — Ой! А вдруг и правда не одет? Какой ужас! Я не буду входить! — У меня затряслись колени.

— Не одет? — задумалась Света. — А знаете, дайте я ему отнесу! А то что-то я давно добрых дел не делала! — Она вприпрыжку оказалась рядом с нами и шепнула мне на ухо: — Интересно, как у них там? Так же ли, как у наших мужиков, или по-другому?

У меня отвисла челюсть.

Женька услышал и сообщил, хихикая:

— Да, Свет, по-другому. У них намного больше.

— Правда? — Паша подавился колбасой.

Светка с Катькой рассмеялись, я зарделась, а Жека как ни в чем не бывало подтвердил собственные слова:

— Правда, Пахан, правда. Я обманывал тебя ког-да-нибудь?

— Везет им! Хочу быть индейцем!

— Так в чем проблема? Надень на себя мешок и воткни в шевелюру пару перьев. Вот ты уже и индеец!

Волшебным образом Женькины шутки разря-дили гнетущую атмосферу, сохранявшуюся еще с самой первой смерти — смерти Агаты. Мы все расхохотались, по-дружески переглядываясь, словно и не было никаких недомолвок, оттого, открыв дверь и войдя внутрь, долго не могли поверить своим глазам. Все было так нормально, так просто и понятно до тех пор, что новое обстоятельство категоричным образом затмило нам мозги. Банка из Катиных рук выпрыгнула, и содержимое ее разлетелось по полу. А возможно, не выпрыгнула, просто у обычно выдержанной Любимовой вдруг затряслись руки, и она сама ее выронила. Женька стоял не шелохнувшись. Я же приказала своему сознанию хоть в этот раз не покидать меня, но, вопреки моим указаниям, комната завертелась с угрожающей быстротой, и, летя вниз, я вспомнила последние строчки пророческого стихотворения Фалалея: «…Когда мы умрем, чужая кровь будет литься рекой».

Меня привели в чувство прямо там, на полу комнаты умершего (или убитого?) индейца. Я пять раз глубоко вдохнула воздух, поднялась, опершись на предоставленную Женей руку, и огляделась. Окно было открыто нараспашку, и странно, как мы из столовой не почувствовали сквозняка. Кровать была сломана изначально, и там, где прутья у изголовья должна была венчать горизонтальная перекладина, ее не было, и вертикальные металлические палки просто смотрели острием вверх. Одно из них и проткнуло грудную клетку Орлиного Глаза чуть левее центра, в том месте, где сердце. Сам он выглядел таким образом, словно хотел отойти от кровати, но поскользнулся и спиной налетел всем весом на острые наконечники. Два из них выглядывали из подмышек, не нанеся ему вреда, а вот тот, что был посередине, и убил старого индейца. Сам он безвольно обмяк на них, ноги протянул вперед, а голову с распахнутыми глазами откинул назад. Зрелище было таким ужасающим, что не знаю, как я в итоге не сошла с ума.

В комнату попытались вбежать Света, пропустившая нас вперед, но даже с порога заметившая труп индейца и заоравшая, Лера, услышавшая из своей комнаты крик подруги, Альберт и Паша, но Женька им не дал.

— Все, уходим. В эту комнату никому больше не входить! Всем понятно? Ни-ко-му! Преступник должен был оставить следы. А если мы тут все затопчем, нас же в конце концов и посадят.

— Ты считаешь, это убийство? — ужаснулась Валерия. — Боже мой! Но кто мог желать ему смерти?

Вопреки своему собственному запрету, оттеснив нас за порог, Логинов вернулся на мысках к месту происшествия, присел на корточки и стал внимательно изучать пол.

— Не могу полностью отказаться от предположения, что он мог и поскользнуться. Здесь еле различимые следы трения ног о линолеум. Возможно, он пытался удержать равновесие, но не смог. — Женская половина группы ахнула и схватилась за сердце. — Но более вероятным мне кажется, что его толкнули преднамеренно на эти острые прутья. Не спрашивайте зачем, не знаю, — пресекая наши вопросы, сказал он, затем аккуратно вышел из комнаты и притворил дверь. — Сюда больше никто не зайдет. Ясно? — Мы молчали. — Я спрашиваю: ясно это?

— Да, — ответили все по очереди.

— Замечательно, — расслабился Женька и направился к входной двери. — Я пойду разыщу Иннокентия.

Видно было, что Катька хотела что-то возра-зить, да так и не решилась.

Несмотря на наши опасения, они вернулись оба, и довольно быстро. Тут выяснилось, что со вчерашнего дня практически ничего не изменилось: ворота на подступе ко дворцу были все так же заперты, а сторож на зов не вышел. На дорогах движение не возобновили — мужчины и это не поленились проверить, скорым шагом достигнув шоссе, а потом они даже стучались во все окна подряд и вскоре поняли, что в какой-то момент действительно произошла эвакуация, так как никто оттуда ни разу не выглянул. Город словно вымер. После этого они поспешили обратно в дом лесника, чтобы поделиться новостями.

Кешу очень расстроила смерть его товарища, он рвался зайти в комнату, но всякий раз натыкался на препятствие в виде Логинова, повторяющего из раза в раз, что никто туда больше не зай-дет. Негр скрипел белоснежными зубами, но не осмелился ослушаться. Наконец все разошлись по комнатам. Паша с Женей были за стеной, а у них за стеной, помимо нас, с другой стороны куковали Альберт и Иннокентий, живший с предыдущим в одной комнате, как мне кажется, не из мужской солидарности и не из боязни занять комнату, предназначавшуюся умершим Фалалею и Фелициане, а исключительно ради того, чтобы шофер постоянно находился на глазах.

Сначала все было спокойно, затем послышались шаги, шум, звон посуды — короче, большинство просто не могло бездействовать. Любимова тоже подскочила и принялась ворошить наши шмотки.

— Что ты творишь? — пыталась я ее вразумить.

— Вдруг еще что-то пропало?

— Когда? — устало взывала я. — Когда что-то могло пропасть, подумай!

— А когда записка могла исчезнуть? Я практически не покидаю это помещение! Ах, — вспомнила она через пару минут, — мы ведь ходили Фельку искать! А здесь оставалась Светка! Это она! Она выкрала, я знаю!

— Слушай, если тебе несимпатичен человек, это не значит, что именно он украл твою бумажку. Не нужно всех козлов спускать на несовершеннолетнего ребенка!

— Ничего себе ребенок! Вот бы у моей мамы был такой ребенок, она б его давно из окошка выбросила! — М-да, моя бы так же поступила. В этом Катя была права. — Какая же она противная, ужас!

— Катя, ты тоже не всегда нравишься окружающим. Что же, ты воруешь вещи, убиваешь людей? Я так не думаю, — скептически усмехнулась я. — Да и вообще у нее самой что-то пропало. Мобильник, точно! — вспомнила я тот разговор. — Значит, не она воришка.

— Ничего у нее не пропало, поверь мне. Это для отвода глаз.

— Глупости. Если бы у всех что-то пропадало, а у нее нет, тогда да, для отвода подозрений человек мог на такое решиться — сочинить байку. Но никто ведь не знает, что у нас исчезла шифровка двухдневной давности. Да кому она нужна вообще? Просроченная?

— Выходит, нужна, раз украли. — Катька оставила наш общий небольшой пакет, куда мы сложили всякие мелочи, собираясь на экскурсию, и переключилась на свою дамскую сумочку размером чуть больше аудиокассеты.

— Никто ничего не крал! — продолжала я горячо спорить.

— Тихо, не ори. У стен есть уши!

— Это точно! — постучал нам в стену Паша.

— Вот блин! — разозлилась Любимова и вышла из комнаты, грохнув дверью. «Наверно, в туа-лет», — подумала я, поворачиваясь на другой бок с намерением вздремнуть чуток, чтобы подправить нервную систему, но такого удовольствия мне не доставили: с кухни донеслись дикие писк-лявые вопли.

«Опять кого-то убили!» — с досадой подумала я, поднимаясь.

В столовой резвилась Светка, бегавшая вокруг стола, ронявшая по пути стулья и лохматившая свои белесые волосы, чем-то напоминая всеми этими действиями Пашу, когда он холерик. Но на данный момент он, видно, был флегматиком, так как из комнаты на крики не вышел. Зато вышли Жека, Лерка и Альберт Морозов. Кеша уже был там, и, насколько я поняла, он и являлся причиной, выведшей Барскую из душевного равновесия.

— Вы только послушайте, что он говорит! Вы только спросите его! Он такое, он такое… Он совсем спятил, придурок! Вот послушайте! — Однако послушать было невозможно, потому что Светка тарахтела как ненормальная, и слушать приходилось только ее. Негр же сидел на единственном уцелевшем стуле, невозмутимо улыбаясь и разглядывая групповой снимок.

Логинов не выдержал, набрал холодной воды из-под крана в стакан и выплеснул в лицо пробегавшей мимо Светлане.

— Ах! Зачем?! — схватилась та за свое лицо.

— Чтобы ты пришла в себя, — пояснил он свой поступок. — Садись, рассказывай. Из-за чего такой переполох?

— Блин. — Светка утерлась полотенцем и села, подняв один из стульев. Мы подняли остальные. — Этот урод, этот нигер позорный…

— Света! — возмутилась, как всегда, на такие выражения Лера.

Но подруга ее проигнорировала, даже не запнувшись, она продолжала говорить:

— …Утверждает, что мы умираем по порядку! Что мы все умрем! И я буду следующей! Козел! — Она швырнула в него кружкой. Кеша в последний миг, вытаращив от удивления глаза, увернулся, и кружка, срикошетив от стены, покатилась по полу, чудом не разбившись. Я подняла ее и бросила в раковину.

— Я не понял, — сказал Жека. — Поясни-ка, таинственный наш, — повернул он лицо к Александрову, изменив тон, которым обычно к нему обращался. Конечно, такие заявления никому бы не пришлись по вкусу. Как это, мы все умрем? Он что, спятил после смерти своего приятеля Монтесумы?

— Посмотри на снимок, и ты сам все поймешь, — протянул тот фото Жеке, продолжая улыбаться, но уже натянуто.

Логинов приблизил изображение к лицу.

— Ни фига себе, Большая Нога, похоже, знал, что медвежьи лапти отбросит. Иначе зачем сам себе глаза фломастером закрасил?

— Это я закрасил, — неожиданно для всех признался Кеша.

— … — не удержался Женька от ругательст-ва. — Зачем? Тоже веришь в обряды, твою разэдакую?

— Нет, — спокойно ответил темнокожий и беззаботно потянулся: очевидно, эти кухонные стульчики не были рассчитаны на высоченных баскетболистов, и у него от сидения на них побаливала спина. Затем снизошел до пояснения: — Просто Орлиный Глаз хотел, чтобы с ним обошлись так же, как он обходился с другими умершими. Поверь, для него это было важно. Это нужно было сделать. Он так желал.

— Ладно, — скривился Евгений, давая понять, что этого он не признает, но спорить отказывается.

— Ты посмотри на умерших, — не выдержала Светка и подскочила к Женьке, ткнув в снимок. — Смотри, как они стоят!

— Ну стоят, и что? Не лежать же им, — хохотнул Логинов.

— Прекрати, это не смешно!

— Да в чем дело? — не вытерпел Альберт. — Говорите же, что с этим снимком не так?

Ответил Кеша:

— Поглядите на нижний ряд. Мы умираем по очереди, в таком же точно порядке, в каком стоим на этом снимке.

— Да быть не может! — Альберт выхватил карточку из рук Жени и всмотрелся.

— Видите, — приблизился Иннокентий. — Крайняя слева Агата. Она умерла первой. Рядом с ней стоит Феля. Затем Фаля. В центре нижнего ряда, рядом с погибшим басистом, — Орлиный Глаз.

Дошел и до меня черед: по эстафете Морозов передал снимок Лере, она — Жене, а тот сунул его прямо мне в руки, дабы я смогла убедиться: все, о чем сказал сейчас Александров, — истинная правда. Все четверо с закрашенными по случаю смерти глазами стояли рядом. Следующей была Света. Немудрено, что она так встревоженна, я бы вообще в обморок грохнулась. Или просто грохнулась. Нелишним будет сказать, что правее Светланы расположился Павел (еще со школьных времен он никогда не встает во второй ряд по причине невысокого роста, а следовательно, боязни оказаться заслоненным), замыкал ряд сам Иннокентий. Прямо над Кешей, с правого края верхнего ряда, стояла я. Интересно, смерть будет идти змейкой или строго слева направо?