«...И ад следовал за ним» Хантер Стивен
— Да, причем сидя в тюрьме. Вот что значит настоящий талант. Марш Уильямс отбывал срок за убийство в Северной Каролине. Чтобы чем-то заполнить обилие свободного времени, он сосредоточил все свои мысли на оружии, в котором неплохо разбирался. Вот так он и придумал, как впихнуть полуавтоматический механизм в такое узкое пространство, чего до него не было. И вот теперь, когда уже выпущено шесть миллионов карабинов Эм-один, Марш Уильямс — национальный герой. Говорят, о нем собираются снять фильм с Джимми Стюартом в главной роли.
— Подумать только, — сказал Эрл.
— Мистер Суэггер, а вы воевали с карабином?
— Нет, мистер Хупер. Я предпочитал пистолет-пулемет. Нам приходилось много сражаться врукопашную, а для этой цели лучше всего подходит «томпсон». Скорострельная штуковина. Я ничего не имел против лишнего веса, если это компенсировалось высокой скорострельностью. Но многие ребята у нас в морской пехоте придерживались иного мнения. Эм-один показал себя отличной штуковиной.
Эрл оставил при себе свое мнение о дешевом, но ненадежном и капризном карабине.
— Затем сюда заглянул мистер Джон Уэйн. Я пытаюсь уговорить его купить для съемок следующего вестерна один из наших атомных револьверов триста пятьдесят седьмого калибра. Если это получится, наш товар пойдет нарасхват. Но вы ведь пожаловали сюда не для того, чтобы поболтать о кинозвездах, мистер Суэггер?
— Вот именно, мистер Хупер. Меня интересует только тот человек, о котором я вам писал.
— Ну, как я уже ответил вам по телефону, я хорошо его знаю, и он отличный молодой парень. Он замечательный молодой парень, хотя есть в нем толика ирландской меланхолии. Но я с ним связался, передал ему ваше приглашение. Так что, может быть, он сейчас придет, а может быть, и не придет.
Самый молодой из стариков, но при этом в определенном смысле и самый старый, разумеется, опоздал. Впрочем, ненамного. Эрл увидел, как он подъехал к оружейному магазину. Мужчина вышел из дорогого английского спортивного автомобиля, ярко-красного, словно кровь, новенького и сверкающего. Он был в темных очках и ковбойской шляпе, в дорогой ковбойской куртке из оленьей кожи, наглаженных брюках, белой рубашке с перламутровыми пуговицами, повязанной тоненьким шнурком галстука. Наряд завершала пара высоких остроносых сапог ручной работы стоимостью триста долларов. Мужчина напоминал подростка, который пытается строить из себя взрослого, причем этим взрослым был Хут Гибсон[37].
Он застенчиво вошел в магазин, и Эрл сразу понял, что мужчина не принадлежит к таким людям, как Хупер, которые в присутствии посторонних словно раздуваются в размерах. Он, наоборот, как-то робко сжался, словно потерявшийся ребенок.
— Привет, Оди, — сказал Хай Хупер. — Рад, что ты заглянул. Вот этот человек приехал издалека специально для того, чтобы встретиться с тобой. Вы с ним одного поля ягоды.
Даже в темных очках Оди Райан избегал смотреть Эрлу в глаза. Похоже, на него давило присутствие владельца магазина, который был старше его годами и солиднее габаритами. Эрлу показалось, что между напускным лоском разухабистого голливудского ковбоя и бледным, скромным мальчишкой, скрывавшимся за этой внешностью, шла яростная борьба. В конце концов Оди Райан снял очки, и Эрл увидел за ними девичьи глаза, мягкие, нежные и чувственные, и поразительно красивое лицо.
С трудом верилось, что этот щуплый на вид ангелочек был одним из самых доблестных героев Второй мировой войны. На его счету числилось не меньше трехсот убитых немецких солдат. Пятьдесят из них он уложил за один бой из крупнокалиберного пулемета, установленного на башне подожженной самоходной установки, когда немцы уже готовы были ворваться на наши позиции и перебить всех оставшихся в живых. Оди Райан уничтожил всех врагов, а затем в одиночку отогнал неприятельские танки, пришедшие на поддержку пехоты. За подвиг, совершенный в тот день, он был награжден Почетной медалью, но это был лишь один из славных дней, которые он провел в Европе.
— Здравствуйте, майор Райан, — сказал Эрл. — Я Эрл Суэггер, сэр. Для меня большая честь познакомиться с вами.
Оди Райан, смутившись, застенчиво улыбнулся. Он едва не прыснул со смеха, услышав напоминание о воинском звании, в котором ушел со службы в 1946 году.
— Ха, сержант, — сказал он, — вот уже пять лет никто не называл меня майором. Теперь я просто Оди. И я не сделал ничего такого, чего не сделали бы и вы, сержант, так что наше знакомство и для меня тоже большая честь.
— Полагаю, нам обоим нужно считать себя страшными счастливчиками, — заметил Эрл. — Настоящие герои домой не вернулись.
— Если бы у нас сейчас было бы что выпить, я выпил бы именно за это, потому что это самые справедливые слова, которые я слышал за последние несколько месяцев.
У него был мягкий акцент коренного техасца. Оди Райан родился и вырос в северо-западной части этого штата, в бедной большой семье без отца, с трудом сводившей концы с концами. Именно от его ружья зависело, что будет на столе. Он с малых лет научился хорошо стрелять, и на войне навыки охотника пригодились ему сполна.
— Итак, сержант, Хай сказал мне, что у вас есть какое-то заманчивое предложение, так?
— Совершенно верно, — подтвердил Эрл.
— Послушайте, ребята, — предложил Хай Хупер, — почему бы вам не пройти внутрь и не устроиться в моем кабинете?
Он провел героев войны в заднюю часть магазина, в маленькую комнату, в которой со стен таращились головы самых разных зверей. Эта комната напомнила Эрлу кабинет его отца: тот тоже был страстным охотником.
— Хай, а буйвола тебе еще не привезли? — спросил Оди.
— Нет, такие дела скоро не делаются. Несколько недель назад я вернулся из Африки, — объяснил хозяин магазина Эрлу. — Подстрелил там несколько замечательных трофеев, в том числе черного буйвола с рогами размахом восемьдесят четыре дюйма.
— Ого! — удивился Эрл.
— Да, это был один из самых счастливых моментов моей жизни. Но только послушайте, чем я горжусь перед двумя героями, удостоенными Почетной медали! Да за такое меня нужно освежевать живьем! Ну все, уже ухожу. Вам здесь никто не помешает. В ящике письменного стола есть виски и бурбон.
Он поспешно вышел.
Оди Райан, по-прежнему несколько не в себе, плеснул в свой стакан щедрую дозу бурбона и протянул бутылку Эрлу.
— Я завязал вскоре после войны, — ответил тот.
— Мне бы тоже стоило завязать, — сказал Оди. — Но если я не пью, у меня перед глазами стоят немцы.
Залпом выпив золотисто-коричневый напиток, он снова наполнил стакан.
— А я по-прежнему повсюду вижу японцев.
— Наверное, от этого никогда не удастся избавиться, вы как думаете?
— Боюсь, никогда. Такое не забывается.
— Больше всего терпеть не могу то, что всем остальным кажется, будто они хотят узнать о войне. Поэтому они задают вопросы. Но, как выясняется, никто ничего не хочет узнать. На самом деле все хотят сами рассказать вам о войне. Им известно о ней больше, чем нам.
— Мне тоже доводилось с этим сталкиваться. Порой приходится очень тяжело.
— Хуже всего здесь, в этом городе. Наверное, киноиндустрия была большой ошибкой, но поскольку я с трудом овладел грамотой, а меня тут все считают красавчиком, полагаю, мне отсюда уже никогда не вырваться. Но от всего этого дурно пахнет. Все лгут, каждый думает только о том, как бы пролезть наверх, и ради этого готов пойти на любую мерзость, черт возьми. Всем заправляют люди из Нью-Йорка, а они говорят так быстро, что и понять невозможно. Но приходится с ними дружить, иначе не будет работы. И еще надо долго ждать. Быть может, я появлюсь в большом фильме, который снимает Джон Хьюстон[38]. Сержант, вы когда-нибудь слышали о нем?
— Не припоминаю.
— Или тот, другой, Джон Форд[39]. Этих двоих я всегда путаю, никак не могу запомнить, который из них бесит меня больше. Так или иначе, это будет фильм о войне. Но только о Гражданской войне, снятый по какой-то старой книге. Разумеется, показать настоящую войну эти люди не могут. У них она получается чистенькой и героической.
— Чего на самом деле уж точно не было.
— В любом случае, сержант, мне почему-то кажется, что вам нет до кино никакого дела, не так ли?
— Если честно, я считаю все это страшной глупостью. Человек, совершивший то, что совершили вы, — и вдруг связался с этими любителями показухи!
— Если честно, это действительно страшная глупость. Мне все это до смерти надоело, но, боюсь, я навсегда завяз в этом дерьме. Так что если вы хотите что-то предложить, я вас внимательно слушаю. Мне необходимо отдохнуть от этого отдыха.
— Итак, майор Райан...
— Оди. Все зовут меня Оди. Даже мальчишка-мексиканец, который заправляет мою машину, и тот зовет меня Оди.
— Ну хорошо, Оди. Итак, Оди, не вижу никаких причин, по которым вы должны будете согласиться на мое предложение. Быть может, это еще глупее, чем кино. Возможно, эта затея даже будет стоить вам жизни, и большинству людей она покажется совершенно бессмысленной. Если честно, даже я сам точно не могу сказать, почему взялся за это, но в одном месте требуется навести порядок, а никому не хочется этого делать. Работа связана со стрельбой; стрелять надо будет много, очень много. А нам с вами прекрасно известно, что в такой игре можно все сделать правильно, не упустить из виду ни одной мелочи, и все же маленький кусочек металла отскочит от дверной ручки и попадет тебе прямо промеж глаз.
— Полностью с вами согласен. И при этом человек, никогда не прятавшийся в укрытия, не получит и царапины.
— Совершенно верно.
— Ну, по крайней мере, я хоть немного высплюсь. Сержант, вам спится хорошо?
— Кошмары мучат каждую ночь, черт возьми. В первый год после армии я едва не продырявил себе голову. Уже приставил пистолет к виску, нажал на спусковой крючок, но раздался лишь щелчок. Я забыл дослать патрон в патронник. С тех пор я никогда не забываю сделать это. Так что, полагаю, в тот день просто еще не пришел мой срок.
— Я тоже, черт побери, думаю об этом каждую ночь. Как-нибудь я выпью несколько стаканов, достану заказной «писмейкер», который подарили мне на заводе «Кольт», когда я туда приезжал, крутану барабан пару раз, и тогда наконец перестану думать о Латти и Джо и том, что с ними сталось. Я присоединюсь к ним. Так что говорите, не стесняйтесь.
Эрл рассказал, рассказал все от начала до конца, добавив, кого он уже успел пригласить и с кем еще только собирается повидаться. Объяснил, как надо будет все сделать и когда.
— Старики, — заметил Оди.
— Все, кроме вас.
— И я понимаю почему.
— Совершенно точно. Я не хочу снова видеть, как умирают молодые ребята. А все эти старики уже успели поспать со своими женами, вырастили детей, написали статьи в журналы и вообще получили от жизни все. Если они и умрут — что ж, пусть будет так. Но мне бы очень не хотелось, чтобы это произошло с вами.
— Ну... — начал было Оди.
— Все они умеют стрелять, так что этому их обучать не надо. Я не могу тратить время на обучение. Но мне нужен один человек, который побывал в боях, который не запаникует, если мы попадем под плотный пулеметный огонь. Старики должны будут видеть перед глазами кого-то хладнокровного и выдержанного. Кроме того, мне нужен человек, который быстро, без промедления выполнял бы все мои распоряжения. И по мере необходимости перемещался бы из одного места в другое. Я могу расставить всех стариков на места и объяснить им, что делать, но если где-нибудь станет туго, мне нужен человек, который схватит все на лету и придет на помощь.
Оди снова наполнил свой стакан.
— Как я уже говорил, — продолжал Эрл, — вы будете круглым дураком, если согласитесь взяться за это. Вы можете оставаться в этом городе, сниматься в кино, спать со всеми кинозвездами и быть любимчиком всех американских женщин. Иметь дом с бассейном и дорогую спортивную машину, носить такие шикарные сапоги. Не представляю себе, зачем вам рисковать всем этим.
Изящное лицо Оди приняло отсутствующее выражение. Он откинулся назад, прислонившись к стене под головой царственного оленя, и устремил взгляд куда-то далеко. Эрлу не нужно было объяснять, где сейчас его собеседник. В своем взрослом ковбойском костюме Оди Райан сейчас снова вернулся в заснеженные поля и разрушенные поселки. Он снова карабкался на кручи, от которых захватывало дух, переходил вброд через быстрые ледяные реки, спал в грязи и испражнениях, охотился на людей в мышино-серой форме, которые, в свою очередь, охотились на него.
— О черт, — наконец вздохнул Оди, — никаких сил не хватит ждать, когда позвонит какой-то тип из Нью-Йорка и скажет, что приглашает тебя в свой фильм.
— Может быть, у вас, по крайней мере, появятся новые кошмары, — предположил Эрл.
— Ха, а я был бы этому очень рад, — сказал Оди. — Сержант, знаете... В общем, согласен, записывайте меня в свою команду. Мне очень хочется заменить старые кошмары на свежие.
Но Эрл совершил в Лос-Анджелесе не только эту остановку. Он заглянул еще в одно место — на кирпичный склад, взобравшийся на склон гряды холмов совсем рядом с тем районом, который именовался Голливудом. Высадив его, таксист вызвался остаться и подождать, поскольку он знал, что другое такси в этой глуши Эрл не найдет ни за какие коврижки. Поблагодарив, Эрл заверил его, что долго не задержится.
Он шагнул в прохладу кондиционеров, в мрачную приемную, где за столом сидела молодая девушка, а за ней несколько мужчин в галстуках, но без пиджаков оживленно разговаривали по телефону.
Эрл предварительно позвонил сюда; его ждали.
— Мистер Суэггер?
— Он самый.
Тот, кто был ему нужен, оказался его сверстником. Изможденное лицо говорило о множестве пережитых разочарований. Редеющие волосы, очки, бледная кожа без загара, грязные ногти от обилия писанины.
Эрл сел напротив.
— Итак, я могу предложить вам очень выгодную сделку. Вы пришли как раз вовремя.
— Я так и понял.
— Все крупные киностудии перешли на новые ленты. Более современные, их проще хранить, они не портятся со временем.
— Понимаю.
— Так что в настоящий момент старья избыток. Нашими потребителями являются в основном станции телевизионного вещания, которые крутят все это для детей, заполняя сетку вещания. Эти ленты называются старым кино. Вы знакомы с Джонни Кунсом, дядей Джонни из Чикаго? Он только этим и занимается и сколотил целое состояние.
— Нет, сэр.
— Вижу, вы с Юга.
— Да, сэр. У нас, насколько мне известно, до сих пор предпочитают старые ковбойские фильмы. Ничего нового не любят. Новые звезды никого не интересуют. Нам подавай старое.
— Что ж, сэр, я могу сделать вам подборку всего за, скажем, тысячу долларов. Или даже чуть меньше, как вы на это смотрите? Насколько я понял, именно таким бюджетом вы располагаете? Вообще-то я не знаю, какую сумму готова потратить ваша сеть.
— Если честно, я рассчитывал на вдвое меньшую сумму.
— Пятьсот. Хорошо, я смогу уложиться и в пятьсот. И даже добавлю кое-что сверху, потому что вы мне понравились.
— Вы замечательный человек.
— Увы, не совсем. Итак, давайте-ка посмотрим. Думаю, я смогу предложить вам весь репертуар фильмов про Хоппи. В большом количестве. Не сомневаюсь, на Юге Хоппи до сих пор пользуется огромным спросом. Хоппи перебирается на телевидение, так что теперь никто не будет платить за то чтобы посмотреть его на большом экране, если его можно посмотреть на экране телевизора. Вам нравится Хоппи? «Хоппи встречает призрака». «Хоппи и всадники пурпурного мага». «Хоппи и индейцы». «Хоппи и тайна заброшенного ранчо».
— Мне Хоппи очень нравится. Хоппи подойдет.
— Если желаете вернуться еще дальше в прошлое, у меня есть Хут Гибсон, Том Микс, Бак Джонс, Джон Уэйн в фильме «Поющий ковбой», хотя на самом деле он не сможет спеть и простейшей мелодии, даже если от этого будет зависеть его жизнь. А что насчет Джина Отри?
— Джин петь умеет.
— Да, умеет. Еще у меня есть кое-что из старого Уильяма С. Харта. Вы о нем слышали? Думаю, он блистал еще до того, как вы появились на свет.
— Боюсь, вы правы.
— Уверяю вас, сэр, вы останетесь довольны. Ваши зрители воспримут это как новинку. Знаете, это настоящая вещь. Не то, что стало потом.
— Хорошо, сэр, добавьте и Харта.
Договор был заключен. Меньше чем за пятьсот долларов Эрл приобрел эксклюзивное право крутить около сотни довоенных вестернов в штатах Арканзас, Миссисипи и Луизиана. В сделку входили также сами копии фильмов, которые следовало отгрузить по адресу, указанному Эрлом. Особым пунктом было оговорено, что, если Эрл захочет показать фильмы по телевидению, он должен будет заплатить дополнительную сумму.
— Сомневаюсь, что мне захочется крутить их по телевидению, — сказал Эрл, расписываясь в указанном месте. — Туда, где я работаю, телевидение еще не пришло.
— Сэр, в таком случае спешите. Уверяю вас, телевидение изменит весь ваш бизнес.
— Думаю, вы правы.
После того как были подписаны все бумаги и выписан чек, мужчина с редеющими волосами и в очках торжественным тоном подвел итог:
— Сэр, вы являетесь наследником легенды американского Запада. Вы должны гордиться этим.
— Надеюсь, я смогу оправдать ваше доверие, — ответил Эрл.
Глава 41
Сэм сидел в библиотеке медицинского университета штата Аризона в Фейетвилле. Он был совершенно сбит с толку. Сэм продолжал изучать блестящую карьеру блестящего Дэвида Стоуна, доктора медицинских наук, майора медицинской службы Вооруженных сил Соединенных Штатов Америки, знаменитого филантропа, борца со смертельными болезнями, и его не покидала мысль: а где же исследования, которые проводил этот светоч науки?
Возможно, он что-то неправильно понял. Возможно, доктор Стоун не был исследователем. Возможно, Сэм не совсем правильно истолковал истинный смысл документальных свидетельств о головокружительной карьере покойного, точнее, предположительно покойного врача.
Однако каковы бы ни были причины, в 1936 году этот человек вдруг прекратил свое существование, по крайней мере на бумаге. До того, как свидетельствовали горы книг, нагроможденных на столе перед Сэмом, доктор Стоун был повсюду, поражал весь мир своими блестящими исследованиями. Четырежды он публиковался в «Журнале Американской медицинской ассоциации», дважды в «Медицинском журнале Новой Англии», еще два раза в «Ланцете», ведущем медицинском журнале Великобритании, и по одному разу он отметился в каждом из множества региональных медицинских изданий и бюллетеней, посвященных заболеваниям конкретных органов или жизненных систем, таких как кровообращение, глаза, верхние дыхательные пути, вирусные инфекции и так далее, и так далее. Судя по отзывам, неизменно вызываемым публикациями доктора Стоуна, он действительно был выдающимся исследователем.
А затем... полная тишина.
И это произошло задолго до того, как доктор Стоун поступил на службу в армию, до того, как он оказался в Миссисипи.
Ну, на самом деле тишина была не полной. Исчез, если так можно сказать, врач, исследователь, занимавшийся изучением смертельных заболеваний в беднейших странах мира. Вот этот человек как сквозь землю провалился. А доктор Стоун, которого все знали и любили, никуда не пропадал; больше того, он процветал, и памятная стена в квартире его вдовы сообщала лишь половину истории.
Популярная пресса продолжала уделять ему повышенное внимание, и в дайджесте встречались цитаты из «Вашингтон таймс геральд», «Балтимор сан», «Лос-Анджелес таймс», «Пипл» и «Ньюсуик». В 1938 году доктор Стоун даже удостоился пространной статьи в журнале «Лайф». На центральном развороте была фотография, сделанная в трущобах Бангкока в стране, которая называлась Сиам: знаменитый исследователь в пробковом шлеме, рядом с ним его красавица жена, а вокруг толпятся красивые и не очень красивые маленькие желтокожие люди. В статье рассказывалось, как доктор Стоун консультировал Красный Крест по поводу обустройства клиники, после чего шесть месяцев работал в ней, во имя человеколюбия и науки исцеляя беднейших из бедных, обездоленнейших из обездоленных. Однако подробности были очень скупыми.
И более того, вся эта деятельность не имела никакого отношения к некоему таинственному учреждению, спрятавшемуся в глуши Мэриленда, о котором Сэм, сколько ни старался, не смог найти никаких упоминаний. Чем таким занимались в Форт-Дитрихе и какая существовала связь с тем, что происходило в Фиванской исправительной колонии штата Миссисипи (для цветных)? Сэм так и не смог ничего разыскать.
В конце концов у него разболелась голова. Он понял, что зашел в тупик.
Теперь он уже не мог обратиться к вдове, которая прониклась к нему презрением, возненавидела его, особенно после того, как, сорвавшись, выпалила ему свой жуткий секрет (Сэм прекрасно разбирался в тайнах человеческого сердца). А узнав все, что только могли сообщить ему в министерстве обороны, в медицинской службе армии, в Американской медицинской ассоциации и Американской ассоциации вирусологии, он сжег за собой и эти мосты, точнее, их сожгли те деятельные ребята из комитета по антиамериканской деятельности.
В какую сторону двигаться дальше?
Сэм понял, что перед ним остался открытым один-единственный путь, и путь этот был крайне утомительный. Ему надо попытаться установить фамилии всех однокурсников Дэвида Стоуна, которые в 1928 году вместе с ним окончили медицинский факультет Гарвардского университета. А затем связаться с ними. Со всеми до одного. Рано или поздно он выйдет на человека, хорошо знавшего Стоуна. Рано или поздно он найдет человека, который согласится говорить. Рано или поздно это обязательно произойдет. Однако Сэм понимал, что до следующего новолуния остается всего несколько недель, поэтому он надеялся, что произойдет это все же рано, а не поздно.
И еще ему хотелось чуть более горячо верить в то, чем он занимался.
Глава 42
Двое мужчин сидели за столиком в глубине полутемной пещеры, известной под названием «Закусочная Пабло», в городе Эль-Пасо — еще один долгий перелет из предыдущего пункта.
Некоторое время Эрл наблюдал за ними со стороны. В том как ели эти двое, прослеживались их характеры. Один, сварливый, торопливый, переполненный агрессией, жадный до сенсации, пожирал пищу. Для него жизнь представляла собой праздник мексиканской кухни: изобилие острых блюд, щедро приправленных специями, которые можно продегустировать, определяя вкус, а затем набить ими желудок. Его спутник, сдержанный, угрюмый, скромно и неторопливо орудовал ножом и вилкой; внешне он напоминал священника, случайно попавшего на оргию.
— Привет, ребята, — поздоровался Эрл.
— О, черт побери, сержант Суэггер, я не знал, что ты притащишь сюда и моего старого друга Билла, — заявил сварливый мужчина, бывший сотрудник пограничной охраны по имени Чарли Хатчисон.
Жилистый, взрывной, громкоголосый, он не мог сидеть спокойно. Его пристальный взгляд непрерывно метался из стороны в сторону, оставаясь на постоянном боевом дежурстве. Он прилагал большие усилия, чтобы не пускать на лицо самодовольную усмешку, и все же незнакомый человек, едва увидев Чарли Хатчисона, сразу же понимал, какое бесконечное наслаждение ему доставляет быть Чарли Хатчисоном.
— Билл — отличный парень, — словно одержимый, продолжал греметь он, — и раз грядет настоящее дело, черт меня побери, если я не захочу быть поближе к старине Биллу, потому что с ним мне не будет страшна никакая передряга, правда, Билл?
Чарли был известным занозой. Он не мог обойтись без того, чтобы не подшучивать над окружающими. Казалось, все его мысли были сосредоточены только на том, чтобы кого-нибудь подколоть.
Билл Дженнингс, неторопливый и выдержанный, был полной его противоположностью. Его лицо напоминало лужицу расплавленной бронзы, которая застыла, а потом была закалена. Оно никогда не меняло своего выражения, даже на самую малость. Это было самое скучное лицо из всех, какие доводилось видеть Эрлу. Для большинства людей этой угрюмой физиономии, от которой так и веяло сдержанной силой, оказывалось достаточно. Люди беспрекословно уступали Биллу Дженнингсу, причем все поголовно, и это было постоянным яблоком раздора в отношениях между двумя приятелями. Чарли Хатчисон за время службы на границе в двадцатых и тридцатых годах убил в перестрелках семнадцать человек и до сих пор наслаждался каждой своей победой. Билл Дженнингс, писатель и признанный мастер быстрого обращения с оружием, выполнявший все трюки с револьвером в фильме «Что вам от меня надо?», никого не убивал. Чарли, в тридцатые годы завоевавший четыре раза первенство в национальных соревнованиях по стрельбе, оставался никому не известен, в то время как Билл Дженнингс, никогда не получавший никаких трофеев, был знаменитостью.
— Да, сэр, — продолжал Чарли, — понимаешь, если я попаду в какую-нибудь переделку, мне достаточно будет вытащить из кармана книгу «Второе место не в счет» старины Билла, и я отыщу свою ситуацию по оглавлению, раскрою книгу на нужной странице, и, гром и молния, адский огонь и сера, там будет написано, что мне делать!
В этот момент на него стоило посмотреть. Чарли любил привлекать к себе внимание. Он стремился всегда находиться в центре внимания, и, когда это ему не удавалось, он становился беспокойным и угрюмым.
Наконец заговорил Билл, медленно, не спеша.
— Наверное, ты думаешь, что мне следует хорошенько дать Чарли по заднице. Но все дело в том, что он родился таким. Со стороны это выглядит странным, но так обстоят дела. Не обращай на него внимания, и он вскоре сам угомонится.
Чарли рассмеялся.
— Старину Билла никак не заденешь, потому что свое самолюбие он придушил еще несколько лет назад. Его можно обзывать самыми обидными словами, а он лишь будет смотреть на тебя мертвыми глазами, и в конце концов ты ощутишь присутствие Господа, манящего тебя к жемчужным вратам.
В этих словах была своя доля правды. Билл Дженнингс, долговязый, с длинными руками и широкими ладонями, бесконечно умиротворенный, действительно напоминал смерть, в то время как Чарли был похож на коммивояжера, торгующего патентованными средствами от всех болезней.
— Черт побери, Билл действительно смертельно опасен, — рассмеялся Чарли. — Сам подумай, мы с ним на двоих прикончили семнадцать человек.
— Шанс, который я хочу вам сейчас предложить, — заговорил Эрл, — выпадает один раз в жизни. Это как раз то, о чем вы мечтали. Это лучшее, на что может надеяться стрелок, а мир меняется настолько быстро, что вскоре такой возможности уже никому не представится. Итак, я предлагаю вам настоящее дело.
— Я хочу выпить за настоящее дело, — сказал Чарли, залпом опрокидывая стаканчик текилы. — Я уже приближаюсь к червю, — заметил он, указывая на толстую гусеницу, плавающую на дне бутылки.
— Все меняется, — продолжал Эрл. — Теперь, если вы, находясь при исполнении служебных обязанностей, убиваете человека, на вас со всех сторон наваливаются адвокаты, бюрократы, газетчики, вас называют безжалостным убийцей, у которого чешутся руки, и вы из героя превращаетесь в изгоя. И кроме того, вам приходится исписывать горы бумаги. Бесконечная бумажная волокита, разговоры с прокурорами, попытки объяснить и оправдать свои действия и доказать, что другого выхода не было.
— Истинная правда, — согласился Билл Дженнингс.
— Билл, хо, а ты-то откуда знаешь, правда это или нет? Ты все победы одержал своим лицом, а не револьвером в правой руке!
Лицо Билла оставалось спокойным. Казалось, на него оказала чересчур сильное воздействие сила земного притяжения, потому что все его черты как-то вытянулись вниз. Глаза Билла были мутные, словно грязная вода. Если в них и мелькнула искорка отвращения, то заметил ее один лишь Эрл. Впрочем, это могла быть всего лишь игра света.
— Насчет тех семнадцати, что я прикончил, мне не пришлось писать никаких объяснений, — продолжал Чарли. — Конечно, среди них было несколько мексиканцев, а ради них, разумеется, никто не стал бы марать бумагу. Но даже если говорить о белых вроде Перри Джефферсона — я продырявил его, как кусок сыра, из своего «браунинга», заряженного крупной дробью, о-хо-хо, превратил его в решето, — хотя он был таким белым, каким только можно быть, никто о нем даже не вспомнил, потому что это был проходимец-самогонщик из Далласа, постоянно носивший с собой два крупнокалиберных пугача. Я отправил Перри Джефферсона к создателю и горжусь этим. Билл, а теперь ты расскажи нашему герою-сержанту о своем лучшем подвиге и о том, что за ним последовало.
Билл молча принялся за тамалу[40].
— Ладно, — сказал Эрл, — давайте я лучше расскажу вам о том, что задумал. А уж потом вы сами решите, будете ли участвовать в игре.
— Я в игре, — поспешно заявил Чарли. — Это я тебе сразу говорю. И Билл тоже в игре, потому что он боится, как бы кто-нибудь не сказал, что Чарли Хатчисон сделал что-то такое, чего он сам испугался. Если это произойдет, его книги перестанут раскупаться.
— Билл, ты по-прежнему остаешься служителем закона. То, что я предлагаю, формально является противозаконным.
— Билл, по-моему, ты никогда не позволял закону помешать хорошей драке, разве не так? — спросил Чарли. — Проклятие, на границе мы стреляем в нарушителей, а те стреляют в нас. В старые дни, когда все было по-честному, дело обстояло так: или мы, или они. Мы в первую очередь думали о том, что служим правосудию, во вторую — как бы остаться в живых, ну а закон шел на самом последнем месте.
— Билл, я...
— Черт побери, рассказывай же наконец, — сказал Билл.
Эрл рассказал. Рассказал все, как перед этим рассказывал всем остальным. Тем временем Чарли, который неизвестно, слушал ли его вообще, сосредоточил все свое внимание на том, чтобы вытряхнуть червя из бутылки, а Билл невозмутимо расправлялся с новой порцией тамалы.
— Вот и все, — заключил Эрл. — Теперь ваше слово.
— Знаешь что, Эрл, — начал Чарли, — сказать по правде, я никогда не испытывал особо теплых чувств к цветным. Это я тебе прямо говорю. Так что не жди от меня, что я начну пожимать им руки и рассыпаться в любезностях. Но ты предлагаешь то, что нельзя купить ни за какие деньги, — возможность убивать. У меня на счету семнадцать человек, и я рассчитываю перед тем, как отправиться в мир иной, сделать на своем револьвере еще несколько зарубок. И хотя обниматься с ниггерами я не буду, но если надо серьезно поработать оружием, можешь на меня рассчитывать, как я и сказал.
Эрл повернулся к Биллу, понимая, что молчаливый здоровяк рискует потерять слишком многое, однако вознаграждением ему явился едва заметный кивок. Билл, разумеется, не станет распространяться о том, что им движет, о своих мечтах, надеждах. Пустая болтовня не для него. Достаточно только сказать ему, где и когда, и если Билл Дженнингс ответит, что он в игре, значит, он будет в игре.
Эрл закончил объяснять последние детали:
— Я дам каждому из вас по пятьсот долларов наличными. Я хочу, чтобы на эти деньги вы обзавелись оружием и оплатили свой проезд. Вам предстоит пятого сентября приехать в Таллахасси и купить местную газету. Там в рубрике частных объявлений будет заметка о продаже автомобиля «форд» тысяча девятьсот тридцать второго года выпуска за шестьсот долларов.
— Черт побери, Эрл, никто не выложит шесть сотен за «форд» тридцать второго года!
— Совершенно точно. Поэтому вы позвоните по указанному номеру, и я сообщу, куда вам нужно будет прибыть на следующий день.
— А, понял.
— Поедете каждый сам по себе. В дороге ведите себя тихо, ни с кем не заводите дружбу, не пейте сами и не угощайтесь за чужой счет. Оденетесь для охоты, а не для войны.
— Оружие свое захватить?
— Нет. Никаких служебных револьверов с занесенными в архив серийными номерами, и вообще ничего такого, что могло бы привести к вам. А также ничего армейского. Лично я отправился бы в оружейный магазин и купил хороший карабин, скажем, с затвором, управляемым с помощью рычага, и пару револьверов тридцать восьмого или триста пятьдесят седьмого калибра. Если вы предпочитаете сорок пятый калибр или у вас дома завалялся старый «люгер» — пожалуйста. Но только не берите с собой что-нибудь такое, что вам не хотелось бы бросать в болоте. Так что если у вас случайно есть «лайтнинг» самого Билли Кида, оставьте его дома.
— Черт побери, у меня столько старого оружия, что ни в какой магазин и ходить не надо, — сказал Чарли. — У меня дома стволов триста.
— Поедете вторым классом, без шума. Вы охотники, направляетесь на охоту. Понятно?
— Понятно.
— Мы проведем там какое-то время. Затем отправимся на место, получим массу удовольствия и вернемся назад; все это произойдет за одну ночь, быстро, жестоко и громко. И после этого вы ни словом не обмолвитесь о случившемся ни единой живой душе. Договорились?
— Договорились, — сказал Чарли.
Билли молча кивнул, снова едва заметно.
Эрл положил на стол два конверта, которые тотчас же скрылись в карманах.
— Вот и все.
— Ну а теперь предлагаю выпить со мной, — сказал Чарли. — У меня есть отличный тост.
— Пожалуй, я не откажусь, — наконец сказал Билли.
— Я за рулем. Если ничего не имеете против, я выпью кока-колу.
— Как тебе угодно, — согласился Чарли.
Он снова плеснул текилу себе в стакан, затем налил Биллу, Три стакана встретились в воздухе.
— Этот тост я выучил во Франции, — объяснил Чарли. — По-моему, он как нельзя лучше подходит заведению Пабло. Ха! Vive la guerre, vive la mort, vive le mercenaire![41]
Глава 43
Начальник тюрьмы послал человека за шерифом Леоном Гаттисом с просьбой как можно скорее приехать в колонию. Шериф, всем обязанный начальнику тюрьмы, немедленно откликнулся на вызов.
Он привязал коня к коновязи у древнего особняка, отгороженного от внешнего мира старой кирпичной стеной. Шериф старался не смотреть на обветшалое здание «дома порки», скрытое за пальмовой рощицей, ибо ему было известно предназначение этого здания и он не мог думать о нем без содрогания. Если честно, на нервы шерифу действовала вся колония. Вот, например, надпись «ТРУД СДЕЛАЕТ ВАС СВОБОДНЫМИ», изогнувшаяся над воротами: что она означает? Эта фраза казалась шерифу смутно знакомой, но он, сколько ни бился, не мог определить, где ее слышал. А потом еще место, именуемое «домом криков», которое находится выше по течению. Заключенные уверяют, что те, кто туда попадает, кричат и больше уже никогда не возвращаются назад. Шериф поежился.
Не было ничего приятного и в зрелище негритянок, выстроившихся в длинную очередь в контору за недельной пайкой продуктов и товаров. Все они были угрюмые, забитые, подавленные. У них не было развязности обычных цветных девчонок; судя по всему, ни одна из них не доставила бы большого удовольствия на сеновале, а ведь только в этом негритянка может обойти свою белую подружку. Эти же черномазые девки выглядели голодными и цинготными, словно их только что сняли с дыбы, предварительно хорошенько исполосовав кнутом. В их глазах не горел огонь, в их примитивных душах не было смеха, хотя у двух-трех, как помимо своей воли обратил внимание шериф, под простенькими платьями из грубой мешковины болтались на свободе очень даже неплохие сиськи.
Слуга, убеленный сединами негр, впустил гостя. Прежде чем войти в особняк, шериф потопал ногами, стряхивая с сапог грязь. Шагнув внутрь, он наткнулся на тот же барьер старинных запахов: пыль, гниль, сырая прохлада плесени, значительный температурный скачок по сравнению с улицей. Ощущение Юга, такого, каким его показывают в кино, тщательно заботясь о достоверности в малейших мелочах. Хорошо хоть, что проникавший в окна дневной свет избавлял от необходимости зажигать свечи или масляные светильники: это придавало бы внутренним помещениям еще более зловещий, призрачный вид. Старик-слуга, двигавшийся так, словно его позвоночник спекся в сплошной твердый шест, а каждый шаг доставлял невыносимую боль, проводил шерифа к кабинету начальника тюрьмы, постучал, открыл дверь и впустил его внутрь.
Начальник тюрьмы был в кабинете один. Он сидел за письменным столом и напряженно работал. Его рука зависла в воздухе, словно показывая, насколько он поглощен работой, и шериф застыл в дверях, не смея его отвлекать. Громко тикали старинные настенные часы в такт движению длинной секундной стрелки. Общее впечатление ушедшей старины дополняли книги, портреты величественных пожилых джентльменов, стойка с дорогими ружьями и флаг штата Миссисипи. Начальник тюрьмы поставил последний росчерк вечным пером, покатал по листу бумаги пресс-папье, высушивая чернила, аккуратно убрал документ в ящик стола и соизволил наконец взглянуть на вошедшего.
— Шериф Леон, как это любезно, что вы так быстро откликнулись на мое приглашение заглянуть ко мне.
Ни за что на свете шериф не посмел бы промедлить хоть мгновение, выполняя приказание; начальник тюрьмы прекрасно знал это, однако ему нравилось сохранять в речи учтивую изысканность старого Юга. Он был человеком исключительно вежливым, поскольку считал, что именно вежливость, благородство, законы общества и есть то самое, что отделяет его и ему подобных от ниггеров.
— Да, сэр, я с радостью поспешил к вам.
— Прошу вас, садитесь. Не желаете ли стаканчик хереса?
— Сэр, вы позволите быть откровенным?
— Разумеется, шериф Леон.
— Сэр, если честно, херес мне не нравится. Мои родители никогда не пили херес, и я так и не распробовал его вкус.
— Могу предложить вам замечательный бурбон, настоянный на горьком солоде.
— Сэр, а вот это превратит вашего старого преданного пса в пса счастливого.
— Пожалуй, Леон, я тоже присоединюсь к вам, если не возражаете.
— Да, сэр. Почту за честь выпить вместе с вами.
Последовала неторопливая церемония приготовления напитков. Через несколько минут мужчины вернулись на свои места, каждый вооруженный стаканчиком со слоем прозрачной золотисто-коричневатой жидкости в два пальца толщиной.
— Превосходный бурбон, — заявил шериф, пригубив напиток.
— Полностью с вами согласен, — сказал начальник тюрьмы.
— Итак, сэр, чем я могу быть вам полезен?
— Леон, я несколько раз читал и перечитывал ваш доклад о том арканзасском адвокате, которому удалось бежать от вас.
— Да, сэр.
— Вы советовали довести дело до конца, так?
— Да, сэр.
— Но я, всесторонне обдумав ваше предложение, рассудил, что не стоит будить спящую собаку. При этом я исходил из того, что указанный адвокат не имел возможности увидеть наше учреждение. Так что в лучшем случае у него сложилось бы самое смутное представление о том, что здесь происходит, и он списал бы все на «типичные южные методы». Едва ли это могло поднять большой шум. Правда, был еще второй неизвестный, друг этого адвоката, человек, о котором мы посчитали необходимым разузнать подробнее. К сожалению, его уже больше нет с нами.
— Да, сэр.
— Итак, Леон, вот такое решение я тогда принял. И сейчас я должен признать, Леон, что мое решение было неправильным. Я не боюсь признаваться в собственных ошибках. Леон, вы были правы, а я ошибался.
— Сэр, вы никогда и ни в чем не ошибаетесь. Вы столько сделали для нашего округа, для этой тюрьмы, вы так прекрасно поставили здесь дело, и теперь у нас есть замечательная работа, деньги в банке, хлеб и бурбон на столе и уверенность в будущем. То, что вы сделали для...
Начальник тюрьмы позволил шерифу Леону несколько минут лизать ему сапоги, хотя на самом деле это не доставило ему особого удовольствия. Когда подобострастные излияния шерифа иссякли, начальник тюрьмы продолжил:
Читать бесплатно другие книги:
