Менялы Хейли Артур
– Вам понравится ещё меньше, если потери от поддельных карточек «Кичардж» будут все увеличиваться, как они увеличиваются теперь.
Алекс вздохнул:
– Ну ладно. Это ваш отдел, и вы имеете право вести дело по-своему, поэтому я и сдался. Но я возлагаю на вас одну обязанность: если у вас появятся основания думать, что Истину угрожает непосредственная опасность, немедленно вытягивайте его из игры.
– Я так и собирался поступить.
Уэйнрайт был доволен, что победил, хотя разговор получился куда более трудный, чем он рассчитывал. Однако ему показалось неразумным раскрывать сейчас все карты – к примеру, говорить, что он надеется взять посредником Хуаниту Нуньес. В конце концов, рассуждал он, об основном они договорились, так зачем утруждать Алекса деталями?
Глава 6
А Хуаниту Нуньес раздирали сомнения и любопытство. Сомнения объяснялись тем, что она не доверяла вице-президенту по безопасности банка Нолану Уэйнрайту и недолюбливала его. Любопытство же объяснялось тем, что очень хотелось знать, зачем он хочет её видеть, причем явно так, чтобы никто об этом не догадывался.
Ей лично нечего тревожиться, заверил её Уэйнрайт вчера, позвонив ей по телефону в центральное отделение банка. Ему просто хочется, сказал он, конфиденциально поговорить с ней.
– Речь идет о том, не согласитесь ли вы помочь одному человеку.
– Вы имеете в виду себя?
– Не совсем.
– Тогда кому же?
– Я бы предпочел сказать вам об этом наедине.
По тону Уэйнрайта Хуанита почувствовала, что он старается держаться дружелюбно. Но она не откликалась на его дружелюбие, помня, каким бесчувственным и черствым он был, когда её подозревали в краже. Память об этом не стерло даже принесенное им потом извинение. И она сомневалась, что когда-либо что-то могло её стереть.
Тем не менее он был в «ФМА» начальством, а она просто младшей служащей.
– Ну что ж, – сказала Хуанита, – я на месте, и когда я в последний раз проходила мимо, переход был открыт. – Она полагала, что либо Уэйнрайт придет к ней из башни, либо велит ей явиться туда. Но тут её ждало нечто неожиданное.
– Лучше всего, миссис Нуньес, нам встретиться не в банке. Когда я вам все объясню, вы поймете, почему. Давайте я заеду за вами на машине, и мы поговорим по дороге.
– Этого я не смогу. – Она насторожилась ещё больше.
– Вы имеете в виду – сегодня?
– Да.
– Ну а завтра?
Хуанита медлила, пытаясь решить, как быть.
– Я вам сообщу.
– Хорошо, позвоните мне завтра. Как можно раньше. А пока, пожалуйста, не говорите никому об этом разговоре. – И Уэйнрайт повесил трубку.
И вот наступил следующий день – среда на третьей неделе сентября. К полудню Хуанита уже понимала, что, если она не позвонит вскоре Уэйнрайту, он позвонит сам.
Ее по-прежнему мучили противоречивые чувства. Ей случалось, думала Хуанита, чувствовать беду, и она улавливала её признаки сейчас. Сначала Хуанита хотела спросить совета у миссис Д'Орси, которую она видела за столом управляющего, на возвышении. Но потом засомневалась, вспомнив о предостережении Уэйнрайта никому ничего не рассказывать. Это тоже, как и все остальное, подогрело её любопытство.
Сегодня Хуанита занималась оформлением новых счетов. Перед ней стоял телефон. Она посмотрела на него, сняла трубку и набрала внутренний номер службы безопасности. Спустя мгновение низкий голос Нолана Уэйнрайта спросил:
– Вы сможете встретиться со мной сегодня вечером?
Любопытство одержало верх.
– Да, но ненадолго. – Она объяснила, что может оставить Эстелу лишь на полчаса – не больше.
Спускались сумерки, когда Нолан Уэйнрайт припарковал свой «мустанг» к тротуару перед домом, где жила Хуанита Нуньес, в Форум-Ист. Спустя мгновение она появилась в дверях главного входа и аккуратно прикрыла за собой дверь. Уэйнрайт перегнулся, открыл дверцу, и Хуанита села в машину. Он помог ей пристегнуться, затем сказал:
– Спасибо, что пришли.
– Полчаса, – напомнила ему Хуанита. – И все. – Она не пыталась держаться дружелюбно и уже начинала волноваться за Эстелу.
Начальник охраны банка кивнул. Два квартала они проехали молча, затем свернули влево, на более оживленную улицу с двусторонним движением, вдоль которой тянулись ярко освещенные магазины и закусочные. Уэйнрайт сказал:
– Я слышал, молодой Истин заходил к вам.
– Откуда вы узнали? – вскрикнула она.
– Он мне сказал. Он также сказал, что вы его простили.
– Раз он сказал, значит, вы уже знаете.
– Хуанита.., можно я буду так вас называть?
– Это мое имя. Поэтому называйте так.
Уэйнрайт вздохнул:
– Хуанита, я уже говорил вам: я сожалею, что между нами все так сложилось. Если вы по-прежнему обижаетесь на меня, я вас не виню за это.
Она немного смягчилась:
– Хорошо, лучше скажите, что вам нужно.
– Я хочу знать, готовы ли вы помочь Истину.
– Так, значит, о нем речь.
– Да.
– А зачем? Ему что, прощения недостаточно?
– Если вы меня спросите, – больше чем достаточно. Но он сам сказал, что вы могли бы…
Она перебила его:
– Какая нужна помощь?
– Прежде чем сказать вам, я хочу, чтобы вы обещали, что сказанное сегодня дальше нас не пойдет.
Она пожала плечами:
– Говорить мне некому. Но я вам обещаю.
– Истин будет вести одно расследование. Для банка, хотя и неофициально. Если у него получится, это поможет ему реабилитировать себя, а как раз этого он и добивается. – Уэйнрайт замолчал, объезжая медленно двигавшийся трактор с прицепом. – Работа рискованная, – продолжал он. – И будет ещё рискованнее, если Истин станет докладывать мне напрямую. Нам нужен кто-то, кто служил бы передаточной инстанцией в оба конца, – нужен связник.
– И вы решили, что им должна стать я?
– Никто ничего не решал. Вопрос в том, готовы ли вы на это. Если готовы, это поможет Истину выкарабкаться.
– А это поможет только Майлзу?
– Нет, – признался Уэйнрайт. – Это поможет мне, а также банку.
– Я почему-то так и думала.
Они выехали из района ярких огней и поехали по мосту через реку, в обступившей их темноте далеко внизу мрачно поблескивала вода. В конце моста был выезд на связывавшее штаты шоссе. Уэйнрайт свернул на него.
– Вы говорили о расследовании, – напомнила ему Хуанита. – Расскажите мне о нем поподробнее. – Голос у неё был тихий, невыразительный.
– Хорошо. – Он описал, как Майлз Истин будет работать тайком, используя свои тюремные связи, и за какими доказательствами будет охотиться. Не было смысла, решил Уэйнрайт, скрывать что-либо, поскольку то, чего он не расскажет Хуаните сейчас, она узнает позже. Поэтому он добавил информацию об убийстве Вика, хотя и умолчал о наиболее неприятных подробностях. – Я не хочу сказать, что такое же может случиться и с Истином, – заключил он. – Я сделаю все возможное, чтобы этого не произошло. Но я рассказал, чтобы вы знали, как он рискует, кстати, и он это понимает. Если вы согласитесь ему помочь, как я сказал, это обезопасит его.
– А кто обезопасит меня?
– Для вас, по сути дела, никакого риска нет. Единственно, с кем вы будете общаться, это с Истином и со мной. Никто не будет в это посвящен, и на вас не падет никаких подозрений. Мы об этом позаботимся.
– Если вы так уверены, почему мы теперь встречаемся таким образом?
– Просто из предосторожности. Чтобы нас не видели вместе и не могли подслушать.
Хуанита помедлила, затем спросила:
– Это все? Больше вам нечего мне сказать?
– Мне кажется, все, – сказал Уэйнрайт.
Они теперь ехали по связывавшему штаты шоссе, и он вел машину с постоянной скоростью в 45 миль, держась в крайнем правом ряду, в то время как другие машины проносились мимо них. По другой стороне шоссе им навстречу мчались в три ряда расплывавшиеся огни фар. Вскоре он развернется на съезде с шоссе, и они проделают тот же путь обратно.
Все это время Хуанита молча сидела рядом с ним, глядя прямо перед собой.
Уэйнрайт думал, каков будет её ответ и над чем она размышляет. Он надеялся, что она согласится. Как и раньше, эта маленькая, миниатюрная взрослая девочка манила его и была желанной. Объяснялось это отчасти упорством, а также запахом её тела – тела женщины в замкнутом пространстве машины. С тех пор как Нолан Уэйнрайт развелся, в его жизни были лишь две-три женщины, и при других обстоятельствах он бы рискнул. Но то, что ему было нужно от Хуаниты, значило куда больше собственного удовольствия, а потому не стоило рисковать.
Он как раз собирался нарушить молчание, когда Хуанита повернулась к нему. Даже в полутьме он увидел, как сверкают её глаза.
– Вы сошли с ума, сошли с ума, сошли с ума! – Она расплакалась, и голос её звучал все громче. – Вы что, думаете, я маленькая дурочка? Говорите – я ничем не рискую? Конечно, рискую, притом всем. А ради чего? Ради славы мистера Уэйнрайта и его банка.
– Подождите…
Не обратив внимания на его попытку остановить её, она продолжала изливать свой гнев.
– Я что – такая легкая мишень? Или то, что я женщина одинокая или пуэрториканка, позволяет обкручивать меня как угодно? Вам что же, безразлично, кого использовать и как? Отвезите меня домой! Ну и pendejada же все это!
– Постойте! – сказал Уэйнрайт: её реакция поразила его. – Что значит pendejada?
– Идиотизм! Pendejada, что вы готовы пожертвовать человеческой жизнью ради ваших кредитных карточек. Pendejada, что Майлз согласился этим заниматься.
– Он пришел ко мне просить о помощи. Я к нему не ходил.
– И вы это называете помощью?
– Ему заплатят за то, что он будет делать. Он же этого хотел. И это он предложил вас в качестве связной.
– Тогда почему он не мог меня сам попросить? Майлз что, язык проглотил? Или ему стыдно и он прячется за вашу юбку?
– Ладно, ладно, – запротестовал Уэйнрайт. – Я все понял. Я отвезу вас домой.
Вблизи был съезд с шоссе; он свернул на него, пересек шоссе по эстакаде и направился обратно в город.
Хуанита сидела, кипя от злости. Сначала она попыталась спокойно разобраться в том, что ей предлагает Уэйнрайт. Но пока он говорил, а она слушала, её охватили сомнения и возникли вопросы, затем, по мере того как она обдумывала каждый из них, в ней начали расти гнев и волнение, в конце концов вырвавшиеся наружу. К этому примешивались ненависть и отвращение к сидевшему подле неё человеку. Боль, которую он причинил ей, сейчас вернулась и стала ещё сильнее. И она разозлилась не только из-за себя, но и из-за того, как Уэйнрайт и банк собирались использовать Майлза.
В то же время Хуанита не переставала злиться на Майлза. Почему он сам не обратился к ней? Неужели у него совсем нет мужества? Она вспомнила, как меньше трех недель назад восхищалась его смелостью, когда он пришел к ней с повинной, прося о прощении. Но то, как он действовал теперь, оказывая давление на неё через другого человека, больше походило на его прежнее поведение, когда он свалил на неё вину за свое преступление. Внезапно в мыслях её произошел переворот. Не собирается ли она поступить слишком черство, несправедливо? Всматриваясь в себя, Хуанита задалась вопросом, а не объясняется ли её замешательство в какой-то мере разочарованием, ведь Майлз ни разу к ней больше не приходил? И не было ли тут обиды, усугублявшей сейчас разочарование, оттого, что за Майлза, которого она любила, несмотря ни на что, говорил Нолан Уэйнрайт, которого она вовсе не любила?
Ее гнев, никогда не державшийся долго, утих. Его сменила неуверенность. Она спросила Уэйнрайта:
– Что же вы теперь станете делать?
– Что бы я ни решил, вам говорить я этого не стану. – Он как отрезал: всякое дружелюбие исчезло.
Внезапно Хуанита с тревогой подумала, что без всякой нужды нажила себе врага. Она вполне могла отказаться без грубости. Будет ли Уэйнрайт пытаться отомстить ей в банке? Не поставила ли она под угрозу свою работу – работу, в которой она так нуждалась, чтобы содержать Эстелу. Тревога Хуаниты росла. У неё возникло чувство, что она в ловушке.
Есть тут и ещё кое-что, подумала она: если быть честной – а она пыталась быть честной, – она жалела, что, приняв такое решение, она не увидит больше Майлза.
Машина замедлила ход. Они подъезжали к повороту на мост через реку.
Неожиданно для самой себя Хуанита произнесла тихим, безжизненным голосом:
– Хорошо, я согласна.
– Вы – что?
– Я согласна быть – как это называется – связь…
– Связной. – Уэйнрайт искоса посмотрел на нее. – Вы уверены?
– Я уверена.
Во второй раз за этот вечер он вздохнул:
– Странная вы.
– Я все-таки женщина.
– Да, – сказал он дружелюбно. – Я это заметил.
За полтора квартала от Форум-Ист Уэйнрайт остановил машину, но мотор выключать не стал. Он вынул из бокового кармана пиджака два конверта – один потолще, другой поменьше – и вручил первый Хуаните.
– Это деньги для Истина. Храните их, пока он не свяжется с вами. В конверте, – объяснил Уэйнрайт, – четыреста пятьдесят долларов наличными – месячная плата, о которой мы договорились, минус пятьдесят долларов аванса, выданного Майлзу на прошлой неделе. В конце этой недели, – добавил он, – Истин позвонит мне, и я скажу ему условное слово. Ваше имя не будет упомянуто. Но он будет знать, что надо связаться с вами, это он вскоре и сделает.
Хуанита сосредоточенно кивнула, запоминая информацию.
– После этого телефонного разговора мы с Истином напрямую связываться больше не будем. Контакты – в оба направления – будут идти через вас. Лучше всего ничего не записывать, а хранить все в голове. Я уже имел возможность убедиться в вашей хорошей памяти.
Произнося это, Уэйнрайт улыбнулся, и внезапно рассмеялась Хуанита. Какая ирония: её прекрасная память, однажды ставшая для неё причиной неприятностей в банке и осложнений с Ноланом Уэйнрайтом, на этот раз будет служить ему!
– Кстати, – сказал он, – мне понадобится номер вашего домашнего телефона. Я не нашел его в списках.
– Потому что у меня нет телефона. Это слишком дорого.
– Тем не менее он вам понадобится. Истин может захотеть позвонить вам; и я тоже. Если вы тотчас установите телефон, я прослежу за тем, чтобы банк оплатил вам затраты.
– Я попробую. Но я слышала, что телефоны в Форум-Ист устанавливают медленно.
– Тогда я этим займусь. Я завтра же позвоню в телефонную компанию. Обещаю, что все будет сделано быстро.
– Очень хорошо.
Теперь Нолан Уэйнрайт открыл второй, меньший конверт.
– Когда будете передавать Истину деньги, передайте ему также это. – «Это» была кредитная карточка «Кичардж», выписанная на имя П. О. Монпелги. На обратной стороне место для росписи было оставлено пустым. – Пусть Истин заполнит карточку на это имя своим обычным почерком. Скажите ему, что имя вымышленное, но если он составит вместе инициалы, первые две и последние две буквы фамилии, получится слово «помоги». Для этого и создана эта карта.
Начальник охраны банка сказал, что компьютер «Кичардж» определенным образом запрограммирован, и по этой карточке можно приобрести что угодно на сумму до ста долларов, однако одновременно в банке сработает автоматическая тревога. Таким образом Уэйнрайт поймет, что Истин нуждается в помощи, а также, где он находится.
– Он может воспользоваться этой карточкой, если наткнется на что-то горячее и ему потребуется помощь или станет известно, что он в опасности. В зависимости от того, какие события этому предшествовали, я буду решать, что делать. Скажите ему, чтобы тратил не меньше пятидесяти долларов; в этом случае из магазина обязательно позвонят за подтверждением. После этого звонка он должен как можно дольше тянуть, чтобы дать мне больше времени для действия. – И добавил:
– Карточка может вообще ему не понадобиться. Но если он воспользуется ею, то об этом сигнале не узнает никто.
Уэйнрайт попросил Хуаниту повторить инструкции слово в слово. Он с восхищением посмотрел на нее:
– А вы смекалистая.
– Зачем мне это будет нужно – мертвой? – помедлив, ответила Хуанита.
– Перестаньте волноваться! – Перегнувшись, он нежно дотронулся до её сложенных рук. – Обещаю, все получится.
В этот момент его уверенность передалась ей. Но потом, вернувшись в квартиру к спящей Эстеле, Хуанита вновь почувствовала приближение беды.
Глава 7
В оздоровительном клубе «Две семерки» пахло паром, застоявшейся мочой, потом и вином. Правда, через некоторое время каждый посетитель на удивление свыкался со всевозможными миазмами, сливавшимися в острую вонь, так что случайное дуновение свежего воздуха воспринималось как нечто противоестественное.
Клуб находился в похожем на коробку здании из бурого кирпича, расположенном в приходившем в упадок тупике там, где центр города переходил в окраину. На его фасаде видны были следы полувековой эксплуатации, заброшенности и появившихся в последнее время надписей. Венчал здание обломанный флагшток, который никто не помнил целым. В здание вела единственная прочная без надписей дверь, открывавшаяся прямо на растресканный тротуар с многочисленными перевернутыми мусорными баками и несметным числом кучек, оставленных собаками. Предполагалось, что ободранный вестибюль, куда вы попадали, войдя в дом, охраняется вышибалой, пьяным громилой, впускавшим членов клуба и грубо выставлявшим посторонних, но он не всегда сидел на месте, поэтому Майлз Истин свободно прошел внутрь.
Была середина недели, близился полдень, и возбужденные голоса доносились откуда-то из глубины. Майлз пошел на звук по коридору первого этажа, тоже отнюдь не чистому, увешанному пожелтевшими фотографиями профессиональных боксеров. В конце была открыта дверь в полутемный бар, откуда и доносились голоса. Майлз вошел туда.
Поначалу он с трудом видел в полутьме и двигался неуверенно, так что официант с подносом, уставленным напитками, налетел на него. Официант ругнулся, с трудом удержал в равновесии стаканы и заспешил дальше. Двое мужчин, сидевших на табуретах у стойки, обернулись. Один из них сказал:
– Это частный клуб, приятель. Если ты не член – пошел вон!
Другой возмутился:
– Опять этого лентяя Педро нет на месте. Тоже мне, швейцар! Эй, ты кто? Чего тебе надо?
– Я ищу Джула Ларокку, – ответил Майлз.
– Еще где-нибудь поищи, – сказал первый. – Здесь про такого не слыхали.
– Эй, Майлзи, крошка! – Из мрака выступил квадратный пузатый мужик.
Майлз разглядел знакомое лицо хорька. Это был Ларокка, выполнявший поручения Мафиозного яруса в Драммонбургской тюрьме и со временем привязавшийся к Майлзу и его «заступнику» Карлу. Карл по-прежнему сидел и, похоже, выходить не собирался. А Джула Ларокку выпустили на поруки незадолго до Майлза Истина.
– Привет, Джул, – узнал его Майлз.
– Иди сюда. Познакомься с ребятами. – Ларокка ухватил Майлза за локоть короткими толстыми пальцами. – Мой дружок, – сказал он двоим, сидевшим на табуретах у бара; те с безразличным видом повернулись к ним спиной.
– Понимаешь, – сказал Майлз, – я не пойду. У меня лавья нет. Пить мне не на что. – Он с легкостью перешел на выученный в тюрьме жаргон.
– Перестань. Выпей пару пива за мой счет. – Пока они проходили между столиками, Ларокка спросил:
– Где ты пропадал?
– Искал работу. Дела у меня совсем плохи, Джул. Мне нужна помощь. Перед тем как я вышел, ты сказал, что поможешь мне.
– Конечно, конечно. – Они остановились у столика, где уже сидели двое. Один был тощий с похоронным выражением лица в оспинах; у другого были длинные светлые волосы, ковбойские сапоги и темные очки. Ларокка подставил ещё стул. – Это мой дружок, Майлзи.
Человек в темных очках что-то буркнул. Другой сказал:
– Это тот парень, что разбирается в бабках?
– Он самый. – Ларокка громко потребовал ещё пива, затем обратился к тому, который говорил до этого:
– Спроси его что-нибудь.
– Что, например?
– Про деньгу, болван, – сказали темные очки. И, подумав, добавили:
– Где, к примеру, появился первый доллар?
– Нетрудно ответить, – сказал Майлз. – Многие думают, что доллар появился в Америке. Ну так это не так. Он пришел из германской Богемии, только поначалу назывался он таллер, что для других европейцев было трудно произнести, и они заменили его на доллар. Одно из первых упоминаний о долларе содержится в «Макбете» – «десять тысяч долларов на наши общие расходы».
– Мак – кто?
– Мак – дерьмо, – сказал Ларокка. – Тебе что, напечатать все надо? – И с гордостью добавил, обращаясь к двум другим:
– Поняли, что я имел в виду? Этот парень все про все знает.
– Не совсем, – сказал Майлз, – иначе я бы знал, как подзаработать немного деньжат.
Перед ним поставили два пива. Ларокка вынул деньги и отдал официанту.
– Перед тем как ты начнешь бабки заколачивать, – сказал Ларокка Майлзу, – тебе надо расплатиться с Оминским. – И с доверительным видом перегнулся через стол, не обращая внимания на двух других. – Русский знает, что ты вышел. Спрашивал о тебе.
При упоминании о ростовщике-акуле, которому он оставался должен по меньшей мере три тысячи долларов, Майлз вспотел. У него был ещё один долг, приблизительно такой же, – букмекеру, с которым он имел дело, но у него не было сейчас ни малейшей возможности расплатиться с ними. А ведь знал, что приди он сюда, покажись на людях, и ему будут предъявлены старые счета, а если он не сможет расплатиться, последует жестокая расправа.
– Как же я могу расплатиться с долгами, если у меня нет работы? – сказал он Ларокке. Толстопузый покачал головой:
– Первым делом тебе нужно повидаться с Оминским.
– Где? – Майлз знал, что у Оминского нет конторы и что он делает дела там, где получится. Ларокка показал на пиво:
– Допивай, потом мы с тобой поедем поищем его.
– Посмотрите на это с моей точки зрения, – произнес элегантно одетый мужчина, продолжая свой ленч. Его пальцы с бриллиантовыми перстнями ловко двигались над тарелкой. – У нас была деловая договоренность, между вами и мной, которой мы оба условились придерживаться. Я выполнил мои обязательства. Вы своих не выполнили. Теперь я вас спрашиваю, что мне делать?
– Послушайте, – взмолился Майлз, – вы же знаете, что произошло, и я вам благодарен за то, что вы остановили счетчик. Но сейчас заплатить не могу. Я хочу, но не могу. Пожалуйста, дайте мне время.
Игорь Оминский (по кличке Русский) покачал головой, над которой потрудился дорогой парикмахер; пальцы с ухоженными ногтями дотронулись до розовой, чисто выбритой щеки. Он тщательно заботился о своей внешности, хорошо ел и одевался.
– Время, – мягко произнес он, – это деньги. У вас и того и другого было в достатке.
Сидя в кабинете ресторана, куда его привез Ларокка, Майлз чувствовал себя как мышь перед коброй. На его конце стола еды не было, не было даже стакана воды, которой он бы с удовольствием выпил, так как губы пересохли, а от страха свело желудок. Если бы он мог отправиться к Нолану Уэйнрайту и разорвать их соглашение, Майлз сделал бы это без промедления. А пока он сидел, потел и наблюдал за тем, как Оминский расправляется с рыбой, приготовленной по-домашнему. Джул Ларокка благоразумно ушел в ресторанный бар.
Испуг Майлза объяснялся просто. Он представлял себе размах дела Оминского и знал могущество его власти.
Однажды Майлзу довелось посмотреть специальную телевизионную программу, в которой Ральфа Салерно, специалиста по американской преступности, спросили: «Если бы вам пришлось жить не по закону, каким вы предпочли бы стать преступником?» Эксперт немедленно ответил: «Ростовщиком-акулой». И то, что Майлз узнал благодаря знакомствам в тюрьме да и раньше, подтверждало это мнение.
Ростовщик-акула, подобный Оминскому, был банкиром, который получал огромную прибыль с минимальным риском, давая как небольшие, так и крупные ссуды и не подчиняясь никаким правилам. Клиенты сами приходили к нему – ему самому редко приходилось искать их. Он не арендовал дорогостоящих помещений и делал свои дела в машине, в баре или за ленчем – как теперь. Бухгалтерию он вел самую простую, как правило, закодированную, а операции – по большей части – производил наличными, так что ничего нельзя было проследить. Потери от неудачно предоставленных займов он терпел незначительные. Он не платил налогов ни государству, ни штату, ни городу. Ставка его – или «навар» – составляла 100 процентов годовых, а то и больше.
По предположениям Майлза, у Оминского всегда было по меньшей мере два миллиона долларов «на плаву». Часть денег была его собственной, остальную ему давали в рост боссы организованной преступности, которым он приносил значительный доход, оставляя себе комиссионные. Обычно 100,000 долларов, первоначально вложенных в ростовщичество, вырастали за пять лет до 1,5 миллиона, то есть давали 1,499 процента прибыли. Ни одно другое дело в мире не могло принести такой доход.
Отнюдь не всегда клиенты ростовщика-акулы – это мелкая сошка. Очень часто известные люди и почтенные фирмы занимают деньгу у ростовщиков, когда остальные источники кредита исчерпаны. Иногда ростовщик-акула не возвращает свой заем деньгами, а становится партнером – или владельцем – другого дела. Как и морская акула, он отхватывает большие куски.
Основные расходы ростовщика-акулы составляет выколачивание денег у должников, и он прибегает к подобным методам как можно реже, зная, что с переломанных конечностей и госпитализированных больных денег получишь не много, а также зная, что главный его помощник в сборе денег – страх.
Однако для страха нужны реальные основания, поэтому, когда должник не выполняет своих обязательств, его быстро и жестоко наказывают с помощью наемных бандитов.
Ну а рискует ростовщик-акула куда меньше, чем другие преступники. Лишь немногие ростовщики попадали под суд, и ещё меньше понесли наказание. Объясняется это отсутствием улик. Клиенты ростовщика держат рот на замке – отчасти из страха, а некоторые, стыдясь того, что им вообще пришлось прибегнуть к его услугам. Те, кого избивали, никогда не жаловались, зная, что в таком случае получат ещё больше.
Поэтому Майлз сидел, трясясь от страха, пока Оминский расправлялся с рыбой.
Неожиданно ростовщик-акула спросил:
– Можешь держать в порядке книги?
– Вести бухгалтерию? Да, конечно, когда я работал в банке…
Жестом ему было приказано замолчать; глаза холодным оценивающим взглядом впились в него.
– Возможно, я смогу тебя использовать. Мне нужен бухгалтер в «Двух семерках».
– В оздоровительном клубе? – Для Майлза было новостью то, что Оминский владеет или управляет клубом. И он добавил:
– Я был там сегодня, до того как…
– Когда я говорю. – прервал его Оминский, – молчи и слушай, только отвечай на вопросы, когда тебя спрашивают. Ларокка говорит, ты хочешь работать. Если я дам тебе работу, весь твой заработок пойдет в уплату долга и навара. Иными словами, ты становишься моей собственностью. Я хочу, чтоб это было ясно.
– Да, мистер Оминский. – Майлз почувствовал огромное облегчение. По крайней мере ему дают отсрочку. А на каких условиях и почему – уже не важно.
– Тебя будут кормить и дадут комнату, – сказал Оминский, – и об одном хочу тебя предупредить: держи руки подальше от кассы. Если я когда-нибудь узнаю, что ты своровал, ты пожалеешь, что обокрал меня, а не банк во второй раз.
Майлз инстинктивно вздрогнул и не из-за упоминания о краже – он и не собирался этим заниматься, – а от того, что сделает с ним Оминский, если когда-нибудь узнает, что в его лагере появился Иуда.
– Джул отвезет тебя и устроит. А чем заниматься, тебе скажут. Это все. – Оминский жестом отпустил Майлза и кивнул Ларокке, наблюдавшему за ними, сидя у стойки бара.
Майлз подождал у двери, пока те двое переговаривались – ростовщик-акула давал инструкции, а Ларокка кивал. Затем Джул Ларокка присоединился к Майлзу.
– Ну, малыш, получил передышку? Давай двигать.
Когда они ушли, Оминский приступил к десерту, а напротив него сел другой, дожидавшийся своей очереди.
Комната находилась на верхнем этаже клуба «Две семерки» и представляла собой убого обставленную конуру. Майлза это не огорчило. Для него это было хрупким началом, возможностью изменить свою жизнь и вернуть хоть что-то из того, что он потерял, – он, правда, знал, что на это потребуется время, – придется рисковать и изворачиваться. Он старался сейчас не думать о своей двойной роли. Главное: стать полезным и втереться в новую среду, как советовал ему Нолан Уэйнрайт.
Для начала он выучил план здания, где помещался клуб. Большую часть первого этажа занимали – кроме бара, куда он заходил, – гимнастический зал и корты для гандбола. На втором этаже находились парилки и массажные кабинеты. На третьем – конторы, а также несколько комнат, о предназначении которых он узнал позже. На четвертом этаже было несколько комнатушек – вроде той, где жил Майлз, – в которых иногда ночевали члены клуба.
Майлз легко вошел в бухгалтерские дела. Он хорошо справлялся с работой, выявил задолженности и наладил почтовые переводы, которые до него делали от случая к случаю. Он предложил управляющему усовершенствовать и другую отчетность, не требуя благодарности за внесенные изменения.
Управляющий, бывший организатор профессиональных боксерских боев по имени Натансон, мало что понимавший в канцелярии, был благодарен Майлзу. И стал ещё больше ценить его, когда Майлз предложил реорганизовать инвентаризацию и учет складирования товаров. В благодарность Натансон разрешил Майлзу посещать гандбольные корты в свободное время, что давало ему дополнительную возможность знакомиться с членами клуба.
Членами клуба были только мужчины, и, как заметил Майлз, их можно было грубо разделить на две группы. Одну группу составляли те, кто всерьез занимался спортом, а также пользовался парилками и массажными кабинетами. Эти люди приходили поодиночке, немногие, казалось, были знакомы друг с другом и, как решил Майлз, были из рабочих или мелких чиновников, посещавших «Две семерки», просто чтобы поддержать форму. Он подозревал также, что первая группа создавала удобное официальное прикрытие для второй, как правило, не пользовавшейся спортивным оснащением клуба, за исключением – изредка – парилок.
Люди, принадлежавшие ко второй группе, сидели в основном в баре или в комнатах на третьем этаже. Они собирались, как правило, поздно вечером, когда члены клуба, приходившие позаниматься, появлялись там редко. Майлз понял, что именно эту вторую группу посетителей имел в виду Нолан Уэйнрайт, назвав «Две семерки» «бандитским притоном».
Довольно скоро узнал Майлз и то, что комнаты на верхних этажах использовались для незаконной игры в карты и кости с большими ставками. По истечении недели некоторые из ночных завсегдатаев стали узнавать Майлза и воспринимали его спокойно: Джул Ларокка заверил их, что он – «парень нормальный, что надо».
Вскоре, следуя своей тактике быть полезным, Майлз стал помогать, когда нужно, носить сандвичи и напитки на третий этаж. В первый раз один из громил, стоявших около игральных комнат, взял у него поднос и пошел с ним сам. Но на следующий вечер и во все последующие Майлзу уже разрешили входить в комнаты, где шла игра. Бегал Майлз вниз и за сигаретами для курящих игроков, да и для охранников тоже.