Разрушь меня. Разгадай меня. Зажги меня Мафи Тахира

Глава 38

Улицы забиты бегущими людьми. Мы прячем пистолеты за пояс брюк, но дикие глаза и резкие движения выдают нас. Все сторонятся, бросаются врассыпную, некоторые вскрикивают, истошно вопят, ахают, роняют вещи. Я не вижу ни одной машины. Должно быть, в этом районе почти нет транспорта.

Адам толкает меня на землю – над головой просвистела пуля. Он выбивает ближайшую дверь, и мы бежим по полуразрушенному зданию, ища другой выход, путаясь в лабиринте помещений бывшего универмага. Выстрелы и топот совсем близко. Нас ловят не меньше сотни солдат; они разбились на группы и прочесывают кварталы.

Меня они не убьют.

Я боюсь за Адама.

Я стараюсь держаться к нему как можно ближе, потому что Уорнер, уверена, отдал приказ взять меня живой. Мои усилия, впрочем, результата почти не приносят: Адам с его ростом и мощью возвышается надо мной на целую голову. Меткий выстрел, и все.

На бегу Адам оборачивается и дважды стреляет. Один из преследователей падает молча, второй издает приглушенный крик. Мы бежим дальше.

Адам ничего не говорит. Не подбадривает, не просит держаться. Не спрашивает, как я, очень ли мне страшно. Не уверяет, что все будет в порядке. Не убеждает бросить его и спасаться самой. Не просит позаботиться о Джеймсе в случае его, Адама, гибели.

Ему не нужно все это произносить.

Мы оба понимаем, что Адама в любую секунду могут застрелить, а меня – схватить. Здание может взлететь на воздух. Возможно, солдаты уже нашли Кенджи и Джеймса. Мы все можем сегодня погибнуть.

Но еще мы знаем, что нужно использовать шанс.

Потому что движение вперед – единственный способ выжить.

Пистолет кажется скользким, но я не выпускаю его из рук. Мышцы ног страшно болят, но я бегу еще быстрее. Легкие будто пилой режут грудную клетку пополам, но я все равно заставляю их перерабатывать кислород. Надо двигаться. Нет времени для человеческих слабостей.

Пожарный выход из здания найти почти невозможно. Наши шаги раздаются по кафельному полу, наши руки ищут в тусклом свете какой-нибудь проем, дверь, ведущую на улицу. Здание больше, чем казалось с улицы, второй выход может быть где угодно. Судя по всему, здесь был склад, а не просто магазин. Адам ныряет за старый пыльный стол и тянет меня за собой.

– Не глупи, Кент, ты ведь уже выдохся! – кричит кто-то не более чем в десяти футах от нас.

Адам сглатывает ком в горле, стискивает зубы. Его пытаются убить люди, с которыми он вместе обедал, тренировался, жил. Он знает этих парней. Наверное, от этого только хуже.

– Ты нам только девку отдай, – добавляет другой голос. – Отдай, и мы не будем в тебя стрелять. Скажем, что не догнали. Отпустим. Уорнеру только она нужна.

Адам на долю секунды приподнимает голову и стреляет. Кто-то с криком падает на пол.

– Кент, сукин ты сын!

Воспользовавшись мгновенным замешательством, выскакиваем из-за стола и бежим к лестнице. Пули с коротким глухим звуком входят в стену, где мы только что пробежали. Неужели только двое солдат последовали за нами в здание склада?

Винтовая лестница ведет в подвал. Кто-то целится в Адама, но шансы попасть в меня слишком велики. Вслед нам несется поток отборной брани.

Адам на бегу сбрасывает на пол все, используя любую возможность, чтобы задержать преследователей. Я замечаю впереди двойную подвальную дверь. Видимо, торнадо в этом районе не редкость. Погода неустойчива, природные катаклизмы стали обычным делом. Циклоны, должно быть, оставляли в развалинах целые районы.

– Адам! – тяну я его за рукав – мы прячемся за низкой стеной – и указываю на единственно возможный путь отступления.

Он стискивает мою руку.

– А ты зоркая.

Но мы не двигаемся, пока вокруг неспокойно. Кто-то оступился, раздался приглушенный крик. В подвале темно: электричество отключили очень давно; видимо, солдат споткнулся о сброшенные на пол ящики.

Адам прижимает пистолет к груди, глубоко вздыхает, поворачивается и стреляет навскидку.

Цель перед ним как на ладони, попасть не составляет труда.

Неконтролируемый взрыв проклятий подтверждает это. Адам с трудом выдыхает.

– Я стрелял, чтобы ранить, – говорит он. – Убивать не хочу.

– Знаю, – говорю я, хотя и не уверена в этом.

Подбегаем к двери. Ржавый засов намертво прирос к петлям. Меня охватывает отчаяние. Сколько времени до того, как нас обнаружат другие солдаты? Я уже готова предложить выбить выстрелом и задвижку, когда Адаму наконец удается отодвинуть засов.

Он пинком открывает двери, и мы вываливаемся на улицу. Перед нами три легковые машины – есть из чего выбрать.

Я готова кричать от радости.

– Ну, наконец-то, – говорит кто-то.

Но это сказал не Адам.

Глава 39

Повсюду кровь.

Адам на земле, зажимает руками рану, но я не вижу, куда попала пуля. Вокруг него солдаты. Я впиваюсь в хватающие меня руки, пинаю воздух, кричу в пустоту. Кто-то оттаскивает меня прочь. Боль охватывает все тело, выкручивает суставы, крошит кости. Я хочу пробить криком небо, хочу упасть на колени и оросить слезами землю. Я не понимаю, почему от воплей мне не становится легче, почему мой рот зажимает чья-то ладонь.

– Если отпущу, обещай не кричать, – говорит мне кто-то и касается моего лица голыми руками. От неожиданности я роняю пистолет.

Уорнер затаскивает меня в относительно целое здание. Ударяет по выключателю. С тихим гулом загораются, мигая, лампы дневного света. На стенах скотчем приклеены картинки, к пробковым доскам приколоты алфавитные радуги. Маленькие парты. Мы в школьном классе.

Это сюда Джеймс ходит учиться?

Уорнер опустил руку. В его стеклянных зеленых глазах странная радость, при виде которой я застыла на месте.

– Боже, как я по тебе соскучился, – говорит он. – Ты же не думала, что я дам вам уйти?

– Ты застрелил Адама, – с трудом произношу я. Мысли вязнут в недоверии, я все время вижу его перед собой скорчившимся на красном от крови асфальте. Мне надо знать, жив ли он. Он должен быть жив.

Глаза Уорнера сверкнули.

– Кент мертв.

– Нет!

Он теснит меня в угол. Никогда еще я не была такой беззащитной и слабой. Семнадцать лет я желала лишиться проклятого дара, но сейчас отдала бы все, лишь бы вернуть его. Глаза Уорнера неожиданно потеплели. Постоянную смену его настроения не предугадаешь, к ней трудно привыкнуть.

– Джульетта. – Он касается моей руки так нежно, что я изумляюсь. – Ты заметила? Я невосприимчив к твоему дару. – Он внимательно смотрит мне в глаза. – Невероятно, правда? Ты заметила? – снова спрашивает он. – Когда пыталась бежать? Ты почувствовала?

Уорнер абсолютно ничего не пропускает. Уорнер подмечает каждую мелочь.

Конечно, он знает.

Но меня потрясла нежность в его голосе. Искренность, с которой он спрашивает. Уорнер словно одичалая собака, обезумевшая, озверевшая, жаждущая крови и одновременно похвалы и привязанности.

Любви.

– Мы же можем быть вместе! – продолжает Уорнер, не обращая внимания на мое молчание. Он притягивает меня к себе слишком близко. Я замерзаю в пятистах слоях страха, сокрушенная горем и недоверием.

Его рука тянется к моему лицу, губы приближаются к моим. Голова горит, готовая взорваться от нереальности происходящего. Я словно смотрю со стороны, выйдя из тела, неспособная вмешаться. Больше всего меня поражают нежные руки и искренний взгляд.

– Я хочу, чтобы ты выбрала меня, – говорит он. – Хочу, чтобы ты выбрала жизнь со мной. Хочу, чтобы ты этого захотела…

– Ты сумасшедший, – задыхаясь, отвечаю я.

– Ты ведь ничего не боишься, кроме своего дара. – Слова льются мягко, неторопливо, вкрадчиво. Я впервые замечаю, какой чарующий у него голос. – Признай, – продолжает Уорнер, – мы созданы друг для друга. Ты хочешь власти. Тебе нравится ощущение оружия в руке. Тебя тянет ко мне.

Я пытаюсь размахнуться кулаком, но он ловит мои запястья и прижимает руки к бокам, притиснув меня к стене. Он гораздо сильнее, чем кажется.

– Не лги себе, Джульетта. Ты вернешься со мной независимо от твоего желания, но ты ведь можешь и захотеть этого. Научись получать от этого удовольствие!

– Никогда, – обессиленно шепчу я. – Ты извращенное, сумасшедшее чудовище…

– Ты говоришь совсем не то, – перебивает меня искренне разочарованный Уорнер.

– Это единственный ответ, какой ты всегда будешь получать.

Его губы совсем близко.

– Но я люблю тебя.

– Ложь!

Он прижимается лбом к моему лбу и смотрит на меня в упор.

– Что ж ты со мной делаешь?..

– Я ненавижу тебя!

Он очень медленно качает головой и наклоняется, зарываясь носом в ямку у меня между ключицами. Меня пронизывает дрожь ужаса, которую он понимает неправильно. Его губы касаются моей кожи, и у меня вырывается тихое поскуливание.

– Господи, как хочется откусить от тебя кусочек…

Я замечаю блеск металла во внутреннем кармане его куртки.

Во мне пробуждается надежда и ужас. Я собираюсь с силами для того, что предстоит сделать, долю секунды испытываю мучительную тоску по уходящей чистоте…

И расслабляюсь.

Почувствовав, что напряжение покидает меня, Уорнер улыбается, ослабляет хватку и обвивает рукой мою талию. Подавляю рвотные позывы, чтобы не выдать себя.

На военной куртке миллион пуговиц, сколько же понадобится расстегнуть, чтобы добраться до пистолета? Его руки уже ощупывают мое тело, съезжают по спине ниже, все, что мне остается, – удерживаться от безрассудства. Мне не одолеть его без оружия. Отчего он может безнаказанно касаться меня? Загадка вроде той, каким образом я проломила вчера бетонную стену. Не знаю, откуда во мне берется эта энергия.

Сейчас все козыри на руках Уорнера. Нельзя себя выдавать.

Пока еще рано.

Я кладу ладони ему на грудь. Он с силой прижимает меня к себе. Приподнимает подбородок, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Я буду к тебе добр, – шепчет он. – Я буду хорошо к тебе относиться, Джульетта, обещаю.

Надеюсь, он не замечает, как меня трясет.

Он целует меня – жадно, грубо, словно желая сломать, открыть и попробовать. Я так поражена и испугана, что забываю себя и стою без движения, сдерживая отвращение. Шаря руками по его груди, я вспоминаю об Адаме и красном асфальте, об Адаме и звуках выстрелов, об Адаме, плававшем в своей крови, и едва не отпихиваю Уорнера. Но его, похоже, не оттолкнешь.

Он прерывает поцелуй и шепчет мне на ухо какую-то чушь. Обхватывает мое лицо ладонями, и на этот раз я притягиваю его ближе, обеими руками вцепившись в куртку, и с силой целую, одновременно сражаясь с первой из пуговиц. Уорнер хватает меня за ягодицы, грубо тискает мое тело. Он оставляет вкус перечной мяты и пахнет гарденией. Меня обнимают сильные руки, мягкие губы почти сладки на моей коже. Я чувствую странное электризующее возбуждение, которого совершенно не ожидала.

Голова начинает кружиться.

Его губы на моей шее, пробуют, пожирают меня. Усилием воли заставляю себя мыслить холодно и трезво. Напоминаю себе об извращенности ситуации. Я не знаю, как увязать путающиеся мысли, свое нерешительное отвращение, необъяснимую химическую реакцию на губах. Я должна с этим покончить, и немедленно.

Я тянусь к его пуговицам.

Уорнера отчего-то охватывает бурная радость.

Он приподнимает меня и прижимает к стене, поддерживая за ягодицы. Заставляет раздвинуть ноги и обхватить его бедра. Он не понимает, что обеспечил мне прекрасный доступ к внутреннему карману своей куртки.

Его губы находят мои, его руки лезут мне под майку, он тяжело дышит, хватка становится сильнее, и я в отчаянии почти разрываю куртку. Я не в силах позволить этому продолжаться. Не знаю, насколько далеко намерен зайти Уорнер, но поощрять его безумие не стану.

Мне нужно, чтобы он подался ко мне еще на дюйм…

Пальцы обхватили пистолет.

Я почувствовала, как Уорнер замер и отшатнулся. Я видела, как замешательство на его лице сменилось страхом, тоской, гневом. Он разжал руки, и я упала на пол в тот момент, когда палец нажал на спусковой крючок.

Сила оружия заставит присмиреть любого. Звук выстрела гораздо громче, чем я ожидала, – эхо некоторое время вибрирует в ушах в такт ударам сердца.

Сладчайшая музыка.

Маленькая победа.

На этот раз пролилась кровь не Адама.

Глава 40

Уорнер падает.

Я вскакиваю и выбегаю с его пистолетом на улицу.

Мне нужно найти Адама. Нужно угнать машину. Нужно найти Джеймса и Кенджи. Нужно научиться водить. Нужно отвезти всех в безопасное место. Нужно все сделать в перечисленном порядке.

Адам не мертв.

Он не может быть мертв.

Он не умрет.

Солнце садится. Подошвы стучат по тротуару ровно и часто, лицо и майка забрызганы кровью, руки слегка дрожат. Резкий ветер заставляет вернуться к безумной реальности, в которой я барахтаюсь. Глубоко вздохнув, смотрю на закат и понимаю, что до темноты почти не осталось времени. С улиц всех эвакуировали, и у меня нет даже догадок, где могут быть люди Уорнера.

Интересно, у него в крови тоже следящая сыворотка? Кто-нибудь уже знает, что Уорнер мертв?

Держась в тени, пробираюсь по улицам, стараясь вспомнить, где Адам лежал на земле. Но память подводит, с тех пор уже много чего случилось, мозг не в состоянии подмечать мелкие детали. Ужас плещет холодом в сердце: мне не справиться. Адам сейчас может быть где угодно. Они могли сотворить с ним все, что хотели.

Я даже не знаю, что искать.

Не исключено, что я зря трачу время.

Заслышав движение, бросаюсь в переулок. Пальцы каменеют, вцепившись в ставший скользким пистолет. Теперь, после выстрела, я чувствую себя увереннее – понимаю, чего ожидать и как стрелять. Не знаю, радоваться или пугаться, что я так быстро оправилась, пролив кровь человека.

Шаги.

Распластываюсь на неровной, грубой стене, надеясь, что меня скроет тень, и гадаю, нашли уже Уорнера или нет.

Солдат проходит совсем близко. Поперек груди у него болтаются карабины, в руках автомат меньшего размера. Я смотрю на свой пистолет. Надо же, сколько бывает разного оружия. Мои микроскопические знания в этой области подсказывают лишь, что оружие бывает крупнее и меньше, одно надо часто перезаряжать, другое вроде моего пистолета – нет. Может, Адам научит меня…

Адам.

Я всасываю воздух и крадучись иду по улицам. Заметив особенно темную тень на тротуаре, стараюсь ее обогнуть, но, поравнявшись, различаю, что это пятно крови.

Адам.

Стискиваю зубы, пока боль не подавляет крика. Дышу часто-часто. Надо сосредоточиться и воспользоваться этой подсказкой. Нужно посмотреть…

Надо идти по кровавому следу.

Те, что тащили Адама, не возвращались, чтобы замыть кровь. Дорожка красных капель ведет от широких улиц к плохо освещенным проулкам. Стемнело уже настолько, что мне приходится нагибаться, чтобы не потерять след. Я не понимаю, куда он ведет. Капель становится меньше. По-моему, они исчезли. Темные пятна, которые мне попадаются, – это старая жвачка, втертая в асфальт, или когда-то давно здесь вытекала жизнь из другого человека. След оборвался.

Я вернулась на несколько шагов и прошла еще раз, и еще, и так трижды, прежде чем сообразила – Адама наверняка внесли в здание. Старый металлический ангар с ржавой дверью, по виду не открывавшейся лет сто. Но других вариантов у меня нет.

Я подергала ручку. Заперто.

Я навалилась всем телом, пытаясь сломать, била по ней, но только заработала синяки. Можно было пулей вынести замок, как делал Адам, но я не совсем понимала, куда стрелять, и не хотела шуметь.

Должен быть другой вход.

Другого входа не оказалось.

Во мне росло отчаяние, безнадежность лишала сил. Я готова была истерически кричать, пока не разорвутся легкие. Адам наверняка в этом здании.

А я стою у входа и не могу попасть внутрь.

Как все неправильно, несправедливо…

Я сжимаю кулаки, пытаясь отогнать отвратительное сознание собственной ничтожности, но чувствую, что схожу с ума, становлюсь дикой, безумной. Адреналин отступает, внимание рассеивается, солнце садится за горизонт, перед глазами мелькают лица Джеймса, Кенджи и Адама, Адама, Адама, руки Уорнера на моем теле, его губы, пожирающие мой рот, его язык, пробующий мою шею, и кровь повсюду,

повсюду,

повсюду,

повсюду.

И тут я совершаю глупость.

Я бью в дверь кулаком.

В следующий миг мысль догоняет движение, и я внутренне готовлюсь к жесткому удару о стальную пластину и боли от раздробленных костей. Но кулак пробивает сталь двенадцати дюймов толщиной, будто масло. Я поражена. Я собираю эту летучую энергию и бью в дверь ногой, разнося стальные листы. Руками рву сталь в клочья, расчищая себе дорогу.

Меня подхватывает небывалый подъем и дикая радость: мне нравится мять и корежить стальные листы.

Так вот как я проломила бетонную стену в камере пыток!.. Стоп, получается, но я по-прежнему не знаю, как крошила бетон в штаб-квартире Уорнера.

Не теряя времени, лезу в образовавшуюся дыру и ныряю в тень. Это нетрудно: внутри совершенно темно. Ни ламп, ни звуков работающих машин, ни электричества. Очередной брошенный склад.

Осматриваю пол, но крови нигде нет. Сердце одновременно взмывает и падает свинцовым грузилом. Я хочу, чтобы с ним все было хорошо. Я хочу, чтобы он был жив. Адам не мертв. Не может этого быть.

Адам обещал Джеймсу вернуться.

Он никогда не нарушит обещания, данного братишке.

Сперва я двигаюсь осторожно, опасаясь нарваться на солдат, но вскоре понимаю, что склад пуст. Решаюсь перейти на бег.

Забыв об осторожности, пролетаю через двери и кручусь на месте, рассматривая обстановку. Это не склад, это какая-то фабрика.

Старые машины громоздятся у стен, ленты конвейера неподвижно замерли, тысячи ящиков с оборудованием сложены небрежными штабелями. Слышу чье-то дыхание, подавленный кашель.

Бросаюсь через двойные двери – створки закачались – и ищу источник слабого звука. Напрягаю слух и снова слышу чье-то тяжелое, болезненное дыхание.

Иду в том направлении, откуда слышится хрип. Это наверняка Адам. Пистолет в руке, я готова стрелять, внимательно вглядываюсь в темноту, ожидая нападения. Ноги двигаются проворно, легко, бесшумно. Я едва не стреляю в тень от штабеля ящиков. Отдышавшись от испуга, поворачиваю за угол.

И едва не оседаю на пол.

Адам подвешен за связанные запястья, без футболки, окровавленный и избитый. Голова свисает на грудь, левая штанина промокла от крови, несмотря на зажим, наложенный на бедро. Я не знаю, сколько времени он так висит; странно, что руки еще не выскочили из плечевых суставов. Значит, Адам продолжает бороться. Он держится.

Веревка на запястьях перекинута через какой-то металлический прут, тянущийся под потолком через весь зал. Приглядевшись, замечаю, что это часть конвейера. Адам висит на крюке конвейера.

Стало быть, это не просто фабрика.

Это бойня.

Я слишком бедна, чтобы позволить себе роскошь истерики.

Нужно придумать, как опустить его на пол, но я боюсь подходить. Оглядываю бывший цех, ища засаду, но вдруг понимаю, что с моей стороны угрозы не ожидают. Думают, мной сейчас занимается Уорнер.

Никто меня здесь не ждет.

Забираюсь на конвейерную ленту. Адам пытается приподнять голову. Стараюсь не смотреть на его раны, иначе воображение лишит меня последних сил. Не здесь. Не сейчас.

– Адам?

Он неожиданно резко вскидывает голову. Лицо почти не повреждено, только несколько ссадин. Знакомые черты чуть успокаивают меня.

– Джульетта…

– Мне нужно отрезать веревку и как-то спустить тебя…

– Боже, Джульетта, как ты меня нашла? – Он кашляет, хрипит, дышит с трудом.

– Позже. – Я осторожно касаюсь его лица. – Я потом все тебе расскажу. Сейчас мне нужен нож.

– В штанах.

– Что?

– Нож, – он с трудом сглатывает, – у меня в штанах.

Я лезу в карманы, но он качает головой. Смотрю ему в лицо.

– Где?

– Во внутреннем кармане.

Я срываю с него брюки. В подкладку вшит маленький карман. Там лежит складной нож, балисонг. Я такие раньше видела.

Они сейчас запрещены законом.

Начинаю громоздить ящики на конвейерную ленту и карабкаюсь наверх, надеясь не загреметь на пол вместе со всем штабелем. Нож очень острый, быстро режет путы. С опозданием узнаю в веревке тот самый шнур, по которому мы сбежали.

Адам свободен. Спускаюсь, закрываю нож и кладу к себе в карман. Я не представляю, как вывести отсюда Адама. Запястья у него ободраны до мяса, иссеченное тело – сплошная рана, кровь идет из раны на ноге даже через пулю.

Он едва не падает.