Мастер снов Турчанинова Наталья

– Сейчас сыграем.

Я быстро пошел вперед, держа жука на вытянутой руке, как фонарь. Он то бледнел, то разгорался ярче, когда я поворачивал в нужную сторону. На улицах снова начали появляться люди. Проехала тележка торговца каким-то мелким барахлом, заставив Хэл нервно оглянуться на поскрипывание колес. Повозка была заставлена корзинами, набитыми ржавыми, кривыми гвоздями. Пробежали несколько детей, со смехом гнавших перед собой стайку светящихся жуков, еще бескрылых, с короткими усами и лохматыми лапами. Прошли две женщины, их лица были точными копиями лица матери Эйсона – только одна совсем юная, а другая – старуха.

Город снова жил обычной жизнью.

– Мэтт, послушай. Это… селение большое, как ты думаешь?

– Бесконечное, как человеческий разум. – Я свернул под низкую арку, освещая маленький дворик, заваленный деревянными ящиками и грязными тряпками.

В них копошились крысы. Морда одной, повернувшейся на звук наших шагов, показалась мне знакомой.

– Мы могли бы блуждать здесь очень долго, – продолжил я, делая вид, что не заметил хищную, наглую тварь. – Если бы сновидящий, который лечил Эйсона, не оказал нам любезность, установив здесь маяки.

– Маяки?

– Маяки, реперные точки. …Жертвенники.

– Так ты думаешь, они – результат работы сновидящего? – Хэл аккуратно приподняла подол белоснежного хитона, перешагивая черную лужу, растекшуюся по земле.

– Уверен. И я узнаю почерк этого эпиоса.

Парня лечила Хлоя. Талантливая, не лишенная порывов благородного безумия в принятии неожиданных решений. Вполне возможно, если бы Эйсона привезли к ней во второй раз, она привела бы его в сознание.

– То есть мы разгребаем ошибки и доделываем чужую работу?

– Именно. Но должен признать, этот труд проделан мастерски. Все дыры заштопаны, поток сознания приведен в систему, реперы расставлены…

За штабелем из гнилых досок мелькнул желтый свет, и мы с Хэл поспешили подойти ближе.

Вокруг груды жуков-фонарей, сваленных как попало, разместились пять фигур. Одна привалилась к стене, три сидели на ящиках, еще одна помешивала что-то в мятой закопченной кастрюле, пристроенной над «костром».

Они не выглядели враждебными. Просто кое-как собранные скелеты, на которые небрежно намотали грязные, пыльные тряпки. Двигались они тоже медленно, точно преодолевая сопротивление воздуха, наполненного помоечной вонью.

Один из жителей ночного города обернулся, заметив нас, сказал что-то своим приятелям, и вот уже все пятеро уставились на двух путников, забредших на огонек.

– Пойдем, погреемся, – предложил я Хэл.

– Хочешь узнать у них что-то?

– Нет. Собираюсь договориться, чтобы нам случайно не открутили головы.

– Они опасны? – насторожилась девушка, непроизвольно замедляя шаги.

– Могут быть…

– Кто это?

– Ониры – божества вещих и лживых сновидений.

– Я думала, их не существует в реальности, – зашептала Хэл, с огромным вниманием рассматривая тощие силуэты.

– В реальности они и не существуют, – усмехнулся я, – а в этом мире – сколько угодно.

– Ты знаешь, как с ними обращаться?

– Да.

– А мне что делать?

– Быть дружелюбной.

Свет «костра» освещал истощенные, голодные лица существ. Сухая кожа обтягивала рельефные черепа, больше подошедшие бы рептилиям и, казалось, по ошибке попавшие на человеческие скелеты. Скорее всего, эти пятеро были слугами Икела – бога сновидений, который умел превращаться в животных, в отличие от Фантаса, принимающего облик неодушевленных предметов, а также явлений природы, и Морфея, специализирующегося исключительно на людях.

Хэл держалась рядом. Ее взгляд быстро перебегал с одного «бомжа» на другого. Она ждала от них какой-нибудь неприятности и не знала, как реагировать.

– Холодно сегодня, – начал я вежливую беседу, неторопливо приблизившись.

Они смотрели на нас, не спеша поддерживать мой дружественный порыв. Красные искорки в черных провалах глазниц вели бесконечные завораживающие хороводы.

– Как бы дождя не было. А то опять все фонари расползутся – придется в темноте бродить.

Тощие фигуры не двигались, мрачное молчание было красноречивее любого ответа.

– Супчиком угостите? – Я преувеличенно заинтересованно заглянул в котелок и увидел в нем зеленоватую, лениво побулькивающую жижу.

– Ты, может, не будешь совсем наглеть? – очень тихо прошептала Хэл за моим плечом.

Они же едва заметно пошевелились, не ожидая подобной бесцеремонности от незнакомца, столь навязчиво лезущего в чужую компанию. И я увидел, что все пятеро соединены друг с другом длинными тонкими нитями дыма. Он струился, вытекая из одного костлявого тела и впитываясь в другое. Плавал в воздухе, кольцами стлался по земле, льнул к доскам стоящего рядом дома и, поднимаясь наверх, уползал в чердачное окно.

Я быстро посмотрел туда и за грязным стеклом разглядел огромный выпученный глаз – его белок был испещрен выступившими кровеносными сосудами, радужка блеклым студенистым пятном расплывалась вокруг черной дыры зрачка. Оттуда, из его глухой пустоты, тянулись дымные струи, связывающие голодных существ.

Интересно. Очень интересно. Значит, младшие служители сновидения под присмотром кого-то из старших.

Наконец один из ониров недобро усмехнулся, неспешно наклонился над котелком, лениво помешал варево, зачерпнул и подал мне с насмешливым поклоном. Я взял подношение.

Черенок гнутой закопченной ложки оказался ледяным, хотя должен был нагреться от кипящего «супа».

– Даже не думай! – яростно прошептала Хэл. – Ты что, отравиться захотел?! Или самому в жука не терпится превратиться?

Не обращая внимания на ее грозные пророчества, я быстро выпил зелье, пока ониры не передумали угощать сновидящего. Оно было холодным, густым, с ярким привкусом маковых зерен. Очень знакомым. Едва ощутив его, я понял, как соскучился по нему. Один долгий глоток, язык и горло онемели на несколько мгновений, но тут же все прошло. Я почувствовал мощный прилив сил и неуместного веселья. Но если первое оказалось очень кстати, эйфорию предстояло сдерживать.

Ониры с легкой насмешкой наблюдали за мной. Сидящий у костра забрал ложку, снова помешал эликсир, зачерпнул новую порцию и повернулся к Хэл.

– Спасибо, – ответила она поспешно. – Я помню правило про дары сна, но, пожалуй, пропущу этот ход.

Существо ухмыльнулось и вылило угощение обратно.

– У меня будет еще одна просьба. – Я вновь мельком посмотрел наверх. Глаз по-прежнему пялился на нас, дымные полосы из зрачка продолжали опутывать служителей. – Я ищу обрыв сна. Подскажите, где его можно найти.

Онир, стоящий у стены в глухой тени, подался вперед. Так же, как я только что, поднял голову, заглядывая в чердачное окно. Дождался беззвучного приказа, молча вытянул руку и указал на противоположную стену. Повинуясь его движению, доски затрещали, закачались и раздвинулись, образуя узкий ход, ведущий в темноту.

– Благодарю, – сказал я с искренним почтением. – Могу я сделать что-то для вас?

Существа обменялись быстрыми взглядами. «Повар» разломил ложку пополам, поманил меня, предлагая подойти ближе, протянул руку ладонью вверх, и я в ответ подал свою. Онир крепко уцепился за мое запястье, острый обломок уколол кожу под пальцами сначала слабо, а затем сильнее, нанося невидимый, но весьма чувствительный рисунок. Все закончилось довольно быстро. Служитель сна выпустил меня и отстранился, всем видом показывая, что чужак перестал быть ему интересен. Я сжал кулак, снова расслабил кисть и сказал им:

– Понял. Сделаю что смогу. Еще увидимся.

Безразличный кивок был мне ответом.

Я взял изнывающую от любопытства Хэл за предплечье и повел к разрезавшей стену трещине. Девушка несколько раз оглядывалась на загадочных сущностей и задать первый вопрос решилась, только когда ониры оказались скрыты за горой ящиков.

– Что такое обрыв сна, который ты якобы ищешь? – выпалила она на одном дыхании.

– Думал, прежде всего ты спросишь, не навредило ли мне зелье и как я себя чувствую.

Она скептически хмыкнула:

– И так вижу, что прекрасно. Физиономия у тебя сияет, как у Кома, божества праздников. Поэтому можешь пить, а также есть любую дрянь и дальше. Но пока, будь добр, ответь.

В первый миг я был доволен ее интересом к теории сна, а не моему состоянию здоровья и даже хотел сказать об этом, затем вспомнил, что пытаюсь воспитать из черной гурии эпиоса. И значит, должен поощрять прежде всего порывы человеколюбия. Однако пока решил не заострять на этом внимание и вернулся к интересующей нас обоих теме.

– Обрыв – место, где плотный, логичный поток сновидения прерывается. Нечто вроде Мглы, попадая в которую все живое превращается в нее же – бесконечный, бесформенный мрак. Его нужно закрыть.

Стены коридора, по которому мы шли, оказались черными, гладкими, мокрыми, пронизанными тонкими белыми сосудами, непрерывно пульсирующими и подрагивающими. Жук-фонарщик в моей руке освещал такую же поверхность внизу, та слегка пружинила под ногами. И все вокруг источало сильный аромат горного мака. Хотя вполне возможно, этот запах исходил от меня, выпившего зелье ониров.

– Чувствую себя так, словно попала прямо в мозг Эйсона, – пробормотала Хэл, по-прежнему идущая за мной, и произнесла громче: – Я думала, наша цель – жертвенники.

– Они – заплатки, которые целитель поставил здесь. – Я помедлил, пропуская девушку вперед, чтобы удобнее было следить за ней, не применяя технику «глаза на затылке». – Но эпиос не смог до конца сшить порванную ткань.

– То есть мы лечим Эйсона и одновременно штопаем мир снов?

– Да. Иначе просто устраним симптомы, но не победим болезнь. Он ненадолго придет в себя, а потом снова рухнет в свое надорванное подсознание.

– Как все это сложно. – Хэл хотела запустить пальцы в волосы, чтобы растрепать их по привычке, но вспомнила о сложной прическе и убрала руку. – А что онир нарисовал тебе на ладони?

– Послание родственникам. Служители не всегда могут переходить из одного сновидения в другое и общаться друг с другом. Поэтому я никогда не отказываюсь от роли посыльного.

Несколько мгновений Хэл осмысливала услышанное. Серое пятно выхода впереди стало ярче и крупнее. Повеяло влажной ночной прохладой. Мне показалось, я слышу уже знакомый стук копыт и свист кнута.

– А что ониры вообще делают? – Ученица повернула голову в мою сторону. – Какая у них роль?

– Наблюдают. Усиливают или ослабляют видения, транслируют поток информации, отключают сознание, переводят из одной фазы сна в другую. Они как нейроны в человеческом организме, передающие нервные импульсы. Как провода в доме, по которым идет электрический ток.

– Ясно. Хочешь стать хорошим мастером, подружись с онирами.

– Точно.

– Ладно. Теперь скажи, как ты себя чувствуешь после их варева? И вообще, как тебе пришло в голову его пить?

– Большая удача встретить служителей сна, готовящих эликсир сновидения. Они делают его из собственной крови, которая не что иное, как маковый сок. Нам он дает мощный приток энергии, укрепляющей наши способности, будит фантазию, освежает восприятие, потому что мак…

– Знаю. Растение – атрибут Гипноса.

– Да. А Гипнос – сын Ночи, брат Танатоса – смерти, Немезиды – богини возмездия, мойр – хранительниц судьбы, Эриды – раздора… и наш с тобой покровитель.

Хэл слушала меня затаив дыхание. Она невольно выпрямилась, расправив плечи, впервые осознав, какому могущественному созданию мы служим.

Конечно, в реальном мире боги древности давно превратились в просто персонифицированные понятия. Вряд ли кто-либо рассчитывал встретить у себя во дворе Олефра – божество разрушения, или живого сильвана – обитателя гор. Когда перед началом трудного и долгого дела мы вспоминали о Гестии – хранительнице домашнего очага и жертвенного огня, это не означало, что все ждали ее личного появления и конкретной помощи в решении проблем. А поговорка «поймать Кайроса» не предполагала действительно схватить крылатого бога неуловимой удачи за длинную прядь волос, а лишь призывала ценить каждое счастливое мгновение… Хотя, конечно, сложно было опровергать предположение, что незримо они присутствовали рядом…

Но в мире снов любое абстрактное определение становилось реальностью.

– Гипнос тоже существует? – спросила Хэл, перебивая мои размышления.

– Никогда не встречал. Но не исключаю возможности столкнуться с ним. Только никто не знает, чей образ он примет и узнаешь ли ты его.

Глубокий прерывистый вздох девушки выдал ее волнение и восхищение. Похоже, она все больше убеждалась в правильности своего решения стать моей ученицей.

Стены тоннеля, открытого онирами – младшими детьми Гипноса, – завибрировали и с легким шипением стали смыкаться за нашими спинами. Пришлось поторопиться.

Из тайного хода мы почти выбежали. И тут же оказались на краю огромной пустой площади. Над ней в черном небе кружили жуки-фонарщики. В тишине завывал ледяной ветер.

– Мне здесь не нравится. – Хэл передернула обнаженными плечами, поежилась. – Больше, чем где бы то ни было.

– Неудивительно. Мы приближаемся к обрыву сна.

Каждый шаг по неровным плитам отдавался звоном в ушах. По телу под одеждой прокатывали волны озноба. Фонарщики над головой носились безумными стаями, разбрасывая неровный, яростный свет. Мой личный жук-факел разгорался все сильнее. Восприятие мое на секунду сдвинулось, сознание покачнулось. Я увидел со стороны два крошечных силуэта – один тонкий, в развевающемся белом хитоне, обхвативший себя за плечи, чтобы защититься от холода, второй – выше, шире в плечах, с яркой звездой в руках. А вокруг бушевало море вечной Мглы. То, что было раньше Хаоса, Дня и Ночи. Завораживающее ничто.

Площадь заканчивалась пустотой. Как будто некто гигантский и вечно голодный обгрыз пространство неровным куском. Черная бесконечность наползала на край города. И в ней, на расстоянии пары десятков метров, висел жертвенник. За ним виднелся следующий, дальше – едва заметной красной точкой еще один.

– Третий, – прокомментировала Хэл. – Четвертый. Пятый и шестой. Седьмой пока не вижу. Твой дружественный эпиос не мог установить их поближе?

Она уже немного пришла в себя, хотя близкая Мгла бросала глухие тени на ее лицо и отражалась непроглядной чернотой в ясных прежде серых глазах.

– Если не установил, значит, не мог.

Мощный порыв ветра толкнул нас в спину. Взметнул подол моей ученицы, вытащил несколько длинных прядей из ее прически.

– Ты постоянно так защищаешь своих коллег. А между прочим, тот целитель даже обрыв не сумел как следует заштопать.

– Вот этим мы сейчас и займемся.

– Как?

– Твои предложения?

– Откуда я знаю. Это ты пил эликсир ониров, вот и включи свое воображение.

– Вспоминай, Хэл. На камнях были четкие инструкции по применению.

Она поняла, что больше не дождется от меня подсказок, и невидящим взглядом уставилась на жертвенник, парящий в пустоте. Нахмурилась, прикусила нижнюю губу, затем вскинула голову с тяжелым узлом волос на затылке и посмотрела на меня с видом победительницы.

– Там было нарисовано пламя. Значит, надо разжечь на них огонь. Причем именно в той последовательности, как мы их находили. Сначала на первом – где изображена одна арка, затем на втором – где их две… потом выбрать из этих висящих вон там – третий… и так далее.

– Все правильно.

Хэл улыбнулась, довольная своей сообразительностью:

– Ну хорошо, и что это нам даст?

– Дополнительные возможности.

– Можно мне получить пару крыльев и золотую цепочку? – поинтересовалась она уже знакомым мне нежным тоном, за которым скрывалась бездна иронии.

Я усмехнулся.

– Крылья сильно смещают центр тяжести. Опрокидывают на спину, приходится идти согнувшись.

– Уже пробовал?

– Сделал однажды в юности такую глупость.

Хэл рассмеялась, но веселое и беззаботное выражение тут же скатилось с ее лица. Глаза расширились. Я повернулся в ту сторону, куда она смотрела. К нам неторопливо и совершенно бесшумно приближалась колесница. Возница многозначительно помахивал кнутом, уверенный, что двум непрошеным гостям его города теперь некуда будет деться – линия домов, которые могли послужить укрытием, отступила волной мощного отлива. Колоссальная площадь превратилась в арену предстоящего боя. Мягко колышущаяся Мгла с редкими точками жертвенников ограждала ее с одной стороны, и мощная, неукротимо приближающаяся колесница – с другой. Расстояние между ними неумолимо сокращалось.

– Хэл, – сказал я негромко, глядя на лошадей, которые со времени нашей последней встречи выросли раза в два и обзавелись горящими красными глазами. – Ты должна осветить жертвенники. И быстро.

– Что?! – воскликнула она.

– Эта тварь набирается сил от Мглы. Запечатай обрыв. Только не огонь, а… Помнишь, что я говорил про дары сна? Насекомое, которое тебе дала химера, «фонарь»… Их надо осветить…

– Поняла! …А как же ты?

– Задержу возницу.

Она хотела возразить, начать спорить, предложить уходить вместе, пожаловаться на страх, неумение и первый визит в этот мир. Но лишь произнесла сквозь зубы:

– Сделаю.

– Если поймешь, что не справляешься, добейся помощи у ониров. Используй воображение и вот это. – Я сдернул с пояса «жука» и подал ей.

Хэл, еще совсем недавно кривившаяся при виде фонарщиков, схватила того обеими руками, крепко прижала к груди, ободряюще кивнула мне и бросилась бежать. Вдоль линии обрыва, обходя телегу по широкой дуге, в сторону далеких домов, к первому жертвеннику.

Я посмотрел прямо в лицо возницы, раскручивающего над головой свистящий кнут. Жаркое дыхание лошадей уже касалось меня, земля под ногами подрагивала от ударов тяжелых копыт, окованных железом. Невидимый взгляд из-под темноты капюшона вонзался в меня разъяренной гарпией. Казалось, даже слышны хлопки крыльев, олицетворения безжалостной бури у него над головой.

– Ну, здравствуй, Эйсон, – сказал я, вынимая нож из-за голенища. – Давно пора было поговорить.

Хлыст ударил по мостовой рядом со мной, пробив в камне тонкую глубокую борозду. Мгла давала силы моему пациенту, но и я не зря пил эликсир ониров. Я провел клинком по воздуху, словно рассекая его, из тонкого разреза вылетела едва видимая лента дыма, обвилась вокруг ножа, превращаясь в подобие бича возницы. Я взмахнул им, и мой «хлыст» обрушился, но не на человека – он обрубил дышло и упряжь лошадей, те взвились на дыбы, издавая оглушительное ржание, и, грохоча копытами по камням, помчались к пропасти. За ними волочились оборванные поводья. Несколько прыжков, пара гнедых упала во Мглу, создавшую их, и растворилась там.

Повозка, оставшись без ездовых, ткнулась бортом в мостовую, и Эйсону пришлось выпрыгнуть на землю. Теперь мы были на равных. Он стоял напротив, в нескольких шагах, и его бич как хищная рептилия извивался на земле. Поднял руку, замахиваясь, но удара не последовало. Откуда-то издалека и в то же время совсем близко повеяло теплом. Словно мимо пролетела одна из аур – нимф дуновений – и коснулась меня мягким, легчайшим крылом, нежно погладив по щеке. Эйсон же дернулся, как от пощечины. Я услышал его тихий, злобный рык, наполненный болью. Хэл осветила первый жертвенник.

– Молодец девочка, – сказал я тихо, хотя знал, что она меня не услышит.

Возница бросился на меня. Мне пришлось пригнуться, кнут просвистел над головой, срезав прядь волос. Я выпрямился и хлестнул в ответ, он подставил руку, копируя мою недавнюю защиту, но не так успешно, полоса дыма срезала рукав балахона и оставила красную полосу на его коже. Эйсон отшатнулся, из-под капюшона послышалось шипение боли.

Мы стали кружить друг напротив друга, примеряясь и оценивая… Наконец бич возницы метнулся к моим ногам, я подпрыгнул и стегнул по кожаной петле до того, как она успела отползти. Обрубленный кусок забился у моих сапог, пытаясь напоследок обвиться вокруг лодыжки, и растянулся на земле дохлой змеей.

Мой кнут из бледного тумана устремился к Эйсону, но не догнал его. Он уклонился с нечеловеческой ловкостью. Обратное сальто с места, я увидел, как блеснули набойки-подковы на его каблуках, увернулся от очередного удара, и меня окутал новый поток тепла.

Зажегся второй жертвенник. Мне показалось, будто тучи над городом разошлись на миг, в неровном разрыве мелькнул яркий луч.

Он меня и ослепил. Но лицо обожгло не солнцем. Кожаный бич, хлестнув, прошелся наискось через лоб и левую щеку, к счастью не задев глаз. Боль была вполне реальной и порядком меня разозлила.

Моя плеть взвилась в воздух и со свистом рухнула на противника, потом еще раз, и еще. Мощь ониров, подкрепленная собственной яростью, не давала иссякнуть силам.

Эйсон уклонялся и нападал сам. Но в его движениях больше не было снисходительной самоуверенности высшего существа. Он сражался с отчаянием и гневом, почти не обращая внимания на кровь, выступающую на его теле от ран, нанесенных мной.

Стало светлее, я мельком увидел, как Мгла, подступившая к краю города, начала бледнеть, в ней наметились контуры каких-то зданий. Маяки больше не висели в пустоте, вокруг них робко зазеленели полянки чахлой травы – и тонкие тропинки тянулись к площади. Краем глаза я заметил новую вспышку, затем еще одну. Я уже не считал их.

Возница тяжело дышал, я смотрел, как часто и неровно вздымается его грудь под складками балахона, рука с кнутовищем дрожит.

Ночная темнота рассеивалась. Вставало солнце, заливая все вокруг радостным утренним светом. Лужи испарялись с мостовой, поднимаясь в воздух легчайшими облаками пара. Жуки-фонарщики уползали или падали мертвыми на землю, рассыпаясь черной трухой. Послышался мерный шум ветра, выдувающий из узких улиц застоявшийся кошмар.

И не могло быть ничего прекраснее подобных изменений. Но еще ни разу я не мог насладиться ими в полной мере, занятый очередным боем, погоней или спасением. Сражаясь за чужую или собственную жизнь.

Только Эйсон все еще цеплялся за остатки тьмы своего больного разума. Не замечая ничего происходящего.

Новая вспышка света озарила площадь. Мгла рассеялась. Я поймал конец кнута, наматывая его на предплечье, дернул на себя и вырвал из рук противника. Швырнул в сторону оружие, ставшее безопасным. Лента дыма обвилась вокруг человека, я стряхнул ее с рукояти и бросился к Эйсону.

Сбил с ног, опрокинул на землю, держа за горло. Откинул капюшон.

Бледное, истощенное лицо шестнадцатилетнего парня было совершенно обычным, если бы не глаза.

…Их не было.

Вернее, они оказались повернуты зрачком внутрь – наружу торчали оборванные нервы и стекловидное тело, залитое кровью.

– Теперь понятно, почему тебя окружают кошмары. Твое зрение вывернуто, причем в прямом смысле. Сейчас мы это исправим. Но придется потерпеть, будет немного больно.

Я придавил его грудь коленом, одной рукой сдавил челюсть, не давая дергаться, другой осторожно подцепил край перевернутого глазного яблока.

Эйсон застонал, пытаясь высвободиться, забился, но я, не реагируя на его попытки вырваться, продолжил «операцию». То, что невыполнимо в реальности, вполне возможно в мире снов. Я возвращал ему способность нормально воспринимать окружающую действительность, какой бы фантастической она ни была сейчас.

Над моей согнутой спиной пролетело еще одно сияющее облако. Хэл зажгла последний жертвенник.

Я поддел и перевернул глаз, ставя его на место, затем сделал то же самое со вторым и отпустил парня. Эйсон согнулся, со стоном уткнувшись лицом в ладони. Замер так… потом выпрямился, моргая, словно только что очнулся после долгого кошмара – да, собственно, так и было, – и уставился на меня, сидящего рядом:

– Кто ты такой?

– Тебя дома ждут, – в моем голосе не было ни капли заботливого внимания терпеливого лечащего врача – рубец, тянущийся через лицо, все еще болел, и сильно.

Он непонимающе сдвинул брови. Его глаза, такого же цвета, как у матери, потемнели. Огляделся с удивлением, провел ладонью по траве, стремительно прорастающей сквозь камни, прищурился, разглядывая двух коней, пасущихся неподалеку от красных жертвенников, на которых светились радостные золотые огни. Вдохнул воздух, прилетевший с лугов, протянувшихся до горизонта.

– Так лучше? – Я невольно улыбнулся, видя восторженное изумление на его просветлевшем лице с дорожками крови на щеках, затем протянул руку и прикоснулся указательным пальцем ко лбу Эйсона. – Просыпайся. Сейчас.

Его веки тут же опустились, морщина на лбу разгладилась, и он начал заваливаться на бок, прямо в высокую траву.

Мне всегда нравились эти мгновения – ощущаешь себя по меньшей мере повелителем снов, не менее могущественным, чем Морфей, и можешь с легкостью управлять людьми, так же как химерами и остальными жителями этого пространства.

Мир вокруг стал белым, как засвеченный фотоснимок, и разгорелся ярчайшей вспышкой Фосфора, несущего свет.

Я нехотя зажмурился, а когда открыл глаза, увидел над собой невысокий потолок с несколькими нитями паутины, блеклую полоску, пробивающуюся в щель между штор. В сжатом кулаке правой руки – пуговица, врезавшаяся в кожу, в запястье левой впивается полоска тонкого пластика. Шея затекла, все тело онемело. Я медленно повернул голову и увидел на соседней кровати спящую Хэл.

Едва мой взгляд коснулся ее лица, она открыла глаза. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, затем ученица спросила хрипло с глубочайшим недоверием:

– Все?

– Да.

Она пошевелилась, дернула рукой, связанной с моей, и принялась теребить браслет, пытаясь его расстегнуть. Я помог ей. Потом девушка перевернулась на бок, подтянула колени к подбородку.

– Как же я вымоталась. А ведь можно сказать, что мы просто спали и ничего не делали. Отдыхали себе три часа, смотрели занимательное приключение. Отчего уставать?

– Кое-кто раньше так и говорил, – отозвался я, слыша в своем голосе замедленность и легкую апатию. – Зачем платить деньги тем, кто спокойно проводит время во сне.

– Угу, – Хэл ткнулась лбом в подушку. – Сами бы попробовали.

Ей не хотелось обсуждать произошедшее, не было желания узнавать, помогли мы Эйсону или все наши усилия напрасны. Откат – полное опустошение, равнодушие, едва ли не отвращение. Такое бывает, если, выпив маковой настойки, насладиться волшебными видениями, а затем погрузиться в отрезвляющую действительность. Плата за могущество и наслаждение магией сна. Это пройдет. Не сразу, правда.

– Тебе надо найти способ расслабления, чтобы отключаться от всего и пополнять затраченную энергию.

– Пойду чего-нибудь съем, – решила девушка, медленно выбираясь из кровати. – Есть хочу, даже голова кружится.

Пошатываясь и держась за стены, она побрела на кухню.

Я тоже встал, на ходу бросил пуговицу в пустую банку, стоящую на комоде, и в отличие от ученицы направился в ванную. Поднял рычаг крана и повернул до упора.

Мой учитель после особенно тяжелой работы шел во двор, падал на спину среди зарослей сныти и лежал часами, тупо глядя на небо. И трогать его категорически запрещалось. Зимой, когда все было завалено сугробами, он опускался в сугроб на том же месте, правда, время релаксации значительно сокращалось. Осенью, во время дождей, просто стоял, подставив лицо холодным каплям.

Стоит ли говорить, что самая плодотворная работа была в теплое время года.

Ванна наполнилась. Я разделся и лег в обжигающую воду. Это был мой способ отключиться, через физические ощущения вернуться в нашу реальность из мира снов. Кожу закололи тысячи горячих игл, маленькое помещение наполнил пар. Легко было не думать, не вспоминать, не переживать заново очередное «приключение», необходимость проанализировать и учесть ошибки придет потом.

Я закрыл глаза всего лишь на минуту, а когда открыл их, увидел, что на бортике, рядом с моим коленом, опустив хвост в воду, сидит здоровая, серая, подвальная крыса. На ее морде застыло злорадное выражение, кривые желтые зубы скалились в широкой ухмылке, лапки умильно сложены на груди.

– Отдыхаем? – ехидно спросила она. – Расслабляемся после тяжких трудов? Кому на сей раз открутил голову?

– Что надо? – Мне стоило больших трудов сдержаться и не спихнуть тварь в кипяток.

Крыса захихикала:

– Сам знаешь. Тебя ждут. Так что давай пошевеливайся.

Она шустро пробежала по ванне, спрыгнула на пол и юркнула в щель между косяком и дверью.

Можно не сомневаться, что меня не оставят в покое. Как только я начал активно действовать в мире снов, тут же появились наблюдатели. Нет, с моей стороны возражений не было. Я понимал, чем вызвана эта осторожность, а в прежние времена даже, наоборот, желал контроля. Но я терпеть не мог эту крысу, так же как и она меня.

Я шумно выдохнул и поднялся из воды, не спеша вытерся и стал одеваться. Если меня ожидали десяток лет, подождут еще полчаса, впрочем, в мире снов, куда я погрузился второй раз за сутки, решив всего лишь передохнуть немного, времени не существовало.

В коридоре было холодно, сквозняк дул изо всех щелей, в комнате на втором этаже скрипели полы, словно там устроили пляску десяток сновидящих в компании с полусотней кошмаров. На улице бушевал сильный ветер, раскачивающий ветви деревьев.

Крыса сидела на тропинке. Увидев меня, развернулась и устремилась к воротам. Я шагал следом, борясь с искушением наступить на длинный, голый, розовый хвост.

За калиткой начиналась дорога, выложенная широкими мраморными плитами. Вокруг до самого горизонта простирались безбрежные поля, поросшие маками – цветами Гипноса. По алому морю пробегали быстрые волны. Сладкие ароматы цветов и теплого камня плавали в воздухе.

Впереди виднелся полукруг одеона, залитый солнцем. Каменные ряды поднимались над площадкой. На них падали тени от легкой колоннады, возведенной на самом верху, и разбивали амфитеатр на секторы.

Самое важное место в этом мире для всех сновидящих. Только для кого-то оно было средоточием радости, отдыха или триумфа, а для кого-то – судилищем чернее самой черной Мглы.

Крыса шустро вскарабкалась на ступени, уселась там, нагло уставилась на меня и заявила:

– Ты должен явиться в Пятиглав.

Прекрасно.

– И ты притащил меня сюда только для того, чтобы сообщить это?

– Чтобы ты не говорил потом, будто не получал извещения, ничего не знал, к тебе никто не приходил и ты никого не видел. А здесь все события зафиксированы! Не сможешь отвертеться.

Крыса подняла морду, глядя на небо, словно оттуда за ней наблюдал сам Икел, сын Гипноса, принимающий облик животных, и записывал на невидимых свитках все сказанное.

– Сообщение принято. – Я развернулся и пошел обратно по белой дороге, тянущейся сквозь маковое поле.

– Ты должен явиться как можно скорее! – завопил мне вслед живой талисман одного из моих надзирателей. – В городской центр! Тебя дожидаются! Сегодня!

– Я понял.

Дорога впереди размылась, превращаясь в белое облако. Я шагнул в него, проваливаясь в безмолвие и мягкую, обволакивающую дымку…

– Эй, Мэтт! Мэтт… Ты там не утонул?

Я открыл глаза. Ванная комната была заполнена паром, и вода все еще оставалась горячей. Зеркало на противоположной стене затуманилось, но в нем было можно различить приоткрытую дверь и лицо Хэл, заглядывающей ко мне.

– Надолго я отключился?

– Часа на два. Я тебе горячую воду подливала, чтобы ты не замерз.

– Весьма тебе благодарен за это. Мой учитель не был столь лоялен. Однажды ему надоело следить за тем, чтобы я не захлебнулся, и он не поленился набрать лягушек у реки и высыпать дюжину в остывшую ванну, пока я там лежал. Я проснулся в пруду.

– Оригинальное у него было чувство юмора, – рассмеялась Хэл, – ладно, вылезай давай.