Герои Аберкромби Джо
Почему-то у всех негодяев в конце фраз обязательно звучит это пакостно-насмешливое «гы». Отчего им все время так смешно?
– Ага. Поди-ка сюда.
Судя по звуку, кто-то из них вытащил клинок из ножен. Кальдер вспомнил, что меч есть и у него, и потянулся за ним немеющей от холода рукой, одновременно пытаясь выбраться из ледяной воды. Получилось лишь частично, до колен. Убийца стал надвигаться, но внезапно распластался поперек ручья.
– Ты чего? – недоуменно спросил второй.
Кальдер удивленно прикинул, когда же это он успел выхватить меч и пронзить негодяя, но оказалось, что оружие по-прежнему путается в складках накидки. Кальдеру никак не удавалось его высвободить.
– Че-чего?
Казалось, язык во рту разбух.
Призрачно мелькнул как из ниоткуда взявшийся силуэт. Кальдер взвизгнул, прикрыв руками лицо. Мимо что-то прошелестело, пронесся будто порыв ветра, и второй убийца опрокинулся на спину. Первый негодяй в это время с влажным стоном пытался подползти к берегу. Кто-то подошел к нему, вешая лук на плечо, вынул меч и, не сбавляя шага, проткнул лежачего. Приблизившись, спаситель застыл сгустком мрака на темном фоне. Кальдер смотрел на него сквозь растопыренные пальцы. Молчание нарушал лишь плеск воды вокруг занемевших от холода колен. Кальдеру подумалось о Сефф, о собственной неминуемой смерти.
– Принц Кальдер, если не ошибаюсь? Вот уж на кого не ожидал нарваться при эдаких обстоятельствах!
Кальдер медленно отвел от лица ладони. Голос определенно знакомый.
– Фосс Глубокий?
– А кто ж еще.
Облегчение взмыло фонтаном. Хотелось не то хохотать, не то изойти рвотой.
– Это мой брат тебя послал?
– Нет.
– Скейл все эти дни занят-презанят, – пробубнил Мелкий, деловито докалывая лежачего ножом.
– Занят сверх меры, – кивнул Глубокий, наблюдая за братом с туповатым равнодушием, как какой-нибудь землекоп за докапывающим яму напарником. – Вылазки, то да сё. Война, стало быть. Вся эта старая песня, мечи да марши. Для Скейла она что мать родна. Все не может всласть наиграться. А коли чувства утоленности нет, то оно уже и не появится.
– Это точно.
Мелкий доколол наконец убийцу и распрямился. Под вышедшей луной кинжал и рука по локоть липко блестели черной кровью.
Кальдер старался на них не глядеть, подавляя позыв к рвоте.
– Так откуда вы, черт вас дери?
Глубокий протянул руку, за которую Кальдер не преминул ухватиться.
– Мы слыхали, ты вернулся из изгнания, а учитывая внимание к твоей особе, решили, что не мешало бы за тобой присматривать. На случай, если кому взбредет дурное в голову. А то, знаешь…
Кальдер, борясь с зыбкостью темного мира, все еще не отпускал предплечье Глубокого.
– Как хорошо, что вы надумали появиться именно сейчас. Еще минута, и мне… пришлось бы разделаться с этими мерзавцами самому.
Кровь прихлынула к голове, а содержимое желудка к горлу, и принц, согнувшись, обблевал свои и без того не вполне чистые стирийские сапожки.
– Н-да, совсем скверно могло обернуться, – угрюмо рассудил Глубокий.
– Если б ты только мог высвободить меч из-под этого вот щегольского наряда, тем выродкам, может, действительно бы не поздоровилось, – Мелкий спускался по склону, волоча что-то. – А вот этого мы схватили. Он у них стерег лошадей.
Он пихнул к Кальдеру паренька, лицо которого в рассеянном полусвете было, как веснушками, забрызгано грязью.
– Славная работа, – Кальдер рукавом отер неприятно кислый рот. – Отец всегда отзывался о вас как о своих наилучших людях.
– Забавно, – ухмыльнулся Мелкий. – А мне так помнится, он звал нас наихудшими.
– Как бы там ни было, но даже не знаю, как вас благодарить.
– Золотом, – подсказал Мелкий.
– Ага, – поддержал братца Глубокий, – золотом и впрямь годится.
– Будет вам золото.
– Не сомневаюсь. За это мы тебя, Кальдер, и любим.
– За это, а еще за остроту языка, – сказал Мелкий.
– И за пригожее лицо, и за красивую одежду, и за ухмылку, которую иному хочется вбить в харю кулаком.
– А еще за наше глубочайшее почтение к твоему отцу, – Мелкий мелко же поклонился. – За это, но прежде всего, понятно, за золотишко-мелочишко.
– А с мертвяками что делать? – спросил Глубокий, ткнув убитого носком башмака.
В голове у Кальдера постепенно прояснялось. Уже не так стучало в ушах, кровь отливала от висков, давая возможность мыслить. Прикидывать, чего и как можно достичь. Эти трупы можно предъявить Ричи, тем самым попробовав его взъярить. Если на то пошло, попытка убить мужа родной дочери, да еще в собственном стане, выглядит оскорбительно. Особенно для человека чести. А можно оттащить их к Черному Доу, бросить к его ногам и воззвать к справедливости. Хотя оба расклада по-своему рискованны, тем более что нельзя сказать наверняка, кто за этим стоит. Взвешивая следующий шаг, возьми за правило поначалу ничего не предпринимать и следи, во что это выльется. Так что лучше, пожалуй, попросту отправить этих мерзавцев вниз по течению, сделать вид, что ничего не было, – пусть враги гадают, в чем же дело.
– Пусть себе плывут, – кивнул он на реку.
– А этот? – Мелкий ножом указал на третьего.
Кальдер, поджав губы, встал над пареньком.
– Кто вас послал?
– Да я так, с лошадьми, – промямлил тот.
– Говори лучше как есть, – посоветовал Глубокий. – Не заставляй нас тебя резать.
– Меня и заставлять не надо, – вставил Мелкий.
– Не надо, говоришь?
– Да нисколечко, – Мелкий схватил паренька за шею и сунул нож ему под нос.
– Погоди, погоди! – заметался юный коневод. – Мне сказали, Тенвейз! Бродд Тенвейз!
Мелкий выпустил его, а Кальдер со вздохом цокнул языком.
– Ах он гнилье долбаное.
Тут впору не удивляться, а совсем наоборот. Может, его попросил Доу, или же старик сам решил все обстряпать. В любом случае, юнец этого не знает, и толку от него никакого.
Мелкий крутанул нож, и тот сверкнул в лунном свете молочным блеском.
– Ну что, пришьем и лошадничка за компанию?
Кальдер чуть было не кивнул – дескать, давай, да и дело с концом. Быстрее, проще, надежней. Хотя с некоторых пор он все чаще задумывался о милосердии. Когда-то давно, будучи еще молодым остолопом, или, по крайней мере, остолопом более молодым, чем теперь, он приказывал убивать забавы ради, по своей прихоти. Полагая, что будет выглядеть за счет этого сильней. Думал, что вызовет этим гордость у отца. Но гордости, как выяснилось, не вызвал. «Прежде чем отправлять человека в грязь, – усталым разочарованным голосом сказал ему после одного такого случая отец, – убедись, что он не принесет тебе пользы живым. Иные рубят головы лишь потому, что им это по плечу. У них недостает ума понять, что ничто не выказывает столько силы, сколько милосердие».
Паренек смотрел полными смертной тоски глазами. Вот из них, блеснув, скатилась слезинка, за ней другая. Кальдер, как ничего другого, жаждал силы, а потому думал о милосердии. Он прижал язык к треснувшей губе: ух ты, жжет.
– Убей его, – велел он, отворачиваясь.
Паренек напоследок коротко, с удивлением вякнул. Почему-то смерть, даже неминуемая, всегда удивляет людей. То ли они считают себя особенными, то ли рассчитывают на помилование – дескать, обойдется. Но в том-то и дело, что особенных не бывает.
Мелкий спихнул труп с берега. Дело сделано. Кальдер пошел взбираться по откосу, костеря намокшую накидку, насквозь грязные сапожки, разбитые губы. Интересно, а сам он в роковой момент тоже будет удивляться? Не исключено.
Единственно верное
– Это правда? – спросил Дрофд.
– А?
– Да вон.
Юнец кивнул в сторону Пальца Скарлинга, что гордо красовался на пригорке. Было около полудня, а потому тени он отбрасывал совсем мало.
– Правда, что под ним погребен Скарлинг Простоволосый?
– Да нет, наверно, – усомнился Зобатый, – с чего бы.
– А разве его не из-за этого называют Пальцем Скарлинга?
– А как его еще называть? – встряла Чудесница. – Хером Скарлинга, что ли?
Брек приподнял густые брови.
– Раз уж ты упомянула, то мне он напоминает немного…
Дрофд перебил:
– Не, я про то, а зачем его так звать, если он там не похоронен?
Чудесница поглядела на него как на самого отпетого болвана на всем Севере, а если и не самого, то на верном пути к этому званию.
– Возле хутора моего мужа – моего хутора – течет ручей, известный как Скарлингов Отпрыск. Их таких по Северу, наверное, с полсотни. Так там как пить дать ходит легенда, что он утолил жажду его чистыми водами, прежде чем произнести какую-нибудь там речь или двинуться на врага, как оно в славных песнях поется. А он если там и появлялся – ну хотя бы на расстоянии дневного перехода, – то не более чем помочился туда, да и то не сходя с коня. Вот что значит быть героем: все хотят отщипнуть от тебя кусочек.
Она кивнула на Жужело, который, закрыв глаза, с молитвенно сложенными руками стоял на коленях перед Отцом Мечей.
– Лет через пятьдесят по хуторам, глядишь, объявится с дюжину Жужеловых Отпрысков, вблизи которых он никогда и не бывал, а всякие пентюхи будут на них с увлажненными глазами показывать и спрашивать, а не под ними ли похоронен достославный Жужело из Блая?
Чудесница отошла, покачивая коротко остриженной головой. Дрофд поник плечами.
– Да я ж, черт возьми, так, только спросил. Думал, эти глыбы потому Героями и именуются, что под каждой погребен герой.
– Да кому какое дело, кто где погребен? – пробормотал Зобатый, припоминая многочисленные погребения, на которых ему доводилось присутствовать. – Человек, когда его зарывают в землю, обращается в прах. Прах и истории о нем. А у историй с людьми зачастую бывает мало общего.
Брек согласился:
– И с каждым новым изложением быль все больше превращается в небыль.
– Правда?
– Взять, допустим, Бетода, – сказал Зобатый. – Если верить молве, так он был едва ли не самым лютым злодеем на всем Севере.
– А разве нет?
– Смотря кого об этом спросить. У врагов он, понятно, был не в чести, и мертвецам ведомо, как он нещадно их губил. Но глянь на все его деяния: получается, дел-то он сделал поболе, чем сам Скарлинг Простоволосый. Сплотил Север. Построил дороги, по которым мы маршируем, добрую половину городов. Положил конец распрям между кланами.
– Начав войну с южанами.
– Это так. У каждой монеты две стороны. Но суть, я тебе скажу, одна: людям нравятся простые рассказы.
Зобатый разглядывал ногти.
– Но сами люди не просты.
– Не то что ты, да, парень? – Брек хлопнул Дрофда по спине, едва не опрокинув.
– Зобатый! – резко окликнула Чудесница.
Все обернулись. Зобатый подскочил, то есть распрямился с наибольшей для себя скоростью, и заспешил к подручной, морщась от прострелов в трескучем, как костер, колене.
– Куда смотреть?
Он попеременно прищурился на Старый мост, поля и огороженные пастбища, реку с оврагами и покатые пустоши, прикрывая от ветра слезящиеся глаза.
– Вон там, у брода.
Теперь он их видел; кровь отхлынула к ногам. Точки не крупнее мурашей, но это люди. Бредут по отмелям, выискивают, куда ступить, норовят к берегу, северному. Берегу Зобатого.
– Так-так, – произнес он.
Для Союза число маловато, но идут с юга, значит, молодцы Ищейки. То есть, вероятнее всего…
– Черствый вернулся.
Тьфу, не хватало еще за спиной змеиного шепота Трясучки.
– Да еще и дружками успел обзавестись.
– К оружию! – вскрикнула Чудесница.
– А? – растерянно переспросил Агрик с кухонным горшком в руках.
– К оружию, олух!
– Гадство!
Агрик с братом заметались, перекрикиваясь и роняя впопыхах на мятую траву то одно, то другое из ранцев.
– Сколько ты насчитала? – Зобатый охлопывал себя в поисках запропастившегося куда-то окуляра. – Вот черт. Ну куда он мог…
Окуляр, оказывается, притискивал к глазу Брека.
– Двадцать два, – буркнул он.
– Ты уверен?
– Уверен.
Чудесница поскребла длинный шрам на макушке.
– Двадцать два. Двадцать два. Двадцать… два.
С каждым новым повтором число становилось все хуже. Каким-то особенно гадким. Слишком велико, чтобы схлестнуться без громадного для себя риска, и одновременно чересчур мелкое, чтобы… при выгодном расположении на местности и удачном сочетании рун… а что, может, и выгорит… Словом, слишком мелкое, чтобы просто удрать и не держать ответа перед Черным Доу, почему отступили. Сражаться меньшими силами проще, чем потом разъяснить Доу причину отхода.
– Вот черт.
Зобатый покосился на Трясучку и углядел, что тот целым глазом косится в ответ. Знает, собака, поскольку прикидывает то же самое и приходит к тому же выводу, только ему все равно, сколько людей у Зобатого поляжет за этот холм в грязь. А вот ему, Зобатому, не все равно. А с каких-то пор, может, еще не равней. Черствый со своими молодцами выбрались из реки, их замыкающие втянулись под побуревшие яблони между отлогим берегом и подножием холма. Не иначе, идут к Деткам.
Меж Героями показался Йон, запыхавшийся на подъеме, с большущей охапкой хвороста.
– Побродить пришлось, но вот насобирал… Что?
– К оружию! – рявкнул Брек.
– Черствый вернулся! – в тон ему добавил Атрок.
– Дерьмо!
Йон кучей бросил хворост, чуть на него не упав, и кинулся за снаряжением. «Ох уж этот клич, – подумалось Зобатому, – всякий раз сердце ёкает». Но такова доля вождя. Хочешь жребий полегче – ступай в плотники: риску там от силы отсеченный по неосторожности палец, но уж никак не жизнь товарища. Всю свою бытность воином Зобатый придерживался понятий о том, как надо поступать, даром что они устаревали. Принимаешь ту или иную сторону, находишь вождя, обзаводишься нужными людьми и тогда уже держишься за них, куда бы ни склонялась чаша весов. В свое время он стоял за Тридуба, пока того не сразил Девять Смертей. Потом Зобатый стал служить Бетоду и был с ним до конца. Теперь вот сражался за Черного Доу, который велел во что бы то ни стало удержать этот холм. Такая уж у воина планида. Приходит время, когда надо бросить руны, и в бой. Это единственно верное, что остается.
– Единственно верное, – процедил он сам себе.
А может, это сделал тот, кто все еще жил в нем под наслоением тревог, брюзжания и пустых грез о всяких там закатах; тот остроглазый ублюдок, что скорее пустил бы кровь всему Северу, чем отступил хоть на шаг; тот самый, что застрял у всех в зобу.
– К оружию! – прорычал он. – Шевелись! К бою!
Едва ли стоит напоминать, что вождю надо брать не только руками, но еще и горлом. Йон рылся по вьюкам, спешно доставая себе кольчугу, а Бреку панцирь. По другую сторону готовил к бою копье Скорри: напевая под нос, он стаскивал чехол из пропитанной мешковины с блестящего острия. Чудесница споро натягивала на лук тетиву, напевно тенькающую под сильными пальцами. Жужело все так же недвижно, сведя перед собой ладони, склонялся с закрытыми глазами над Отцом Мечей.
– Вождь, – Скорри кинул вождю меч на обшарпанном поясе.
– Благодарю, – сказал Зобатый.
Хотя на деле благодарности особо не чувствовал. Застегивал пояс, а в памяти вереницей проносились иные времена – яркие, лихие. А еще иной отряд, давно канувший в грязь, развеявшийся в прах. Мертвые, что это, как не близкая старость.
Дрофд с минуту растерянно озирался, то смыкая, то размыкая руки, пока не получил тумака от проходящей мимо Чудесницы; тогда он взялся неверными пальцами перебирать в колчане дротики.
– А ну, вождь, – Чудесница подала Зобатому щит.
Рука скользнула в лямку, кулак сжал ручку – все это привычно, как разношенный башмак на ноге.
– Спасибо.
Зобатый поглядел на Трясучку, который, скрестив руки на груди, наблюдал, как дюжина изготавливается к бою.
– Ну а ты, парень? В передний ряд?
Трясучка усмехнулся. Улыбка вышла кривой из-за шрама.
– Хоть передний, хоть какой, – сказал он и отошел к кострищу.
– Можно его прикончить, – жарким шепотом сказала Чудесница Зобатому на ухо. – Ну и что, что он весь из себя спесивый. Стрелу в шею, и готово.
– Он же здесь всего лишь с посланием.
– Ну так пристрелить этого посланника к чертям, не хороша разве мысль? – только наполовину в шутку сказала подручная. – Зато обратно везти послание некому будет.
– Здесь он или нет, у нас одна забота: удерживать Героев. Воинство мы или кто? Подумаешь, драчка – ничего, не обделаемся.
На этих словах Зобатый чуть не поперхнулся: сам-то он обделывался постоянно, особенно в запале боя.
– Драчка, говоришь? – зло переспросила Чудесница, вынув и затолкнув обратно в ножны тесак. – Это трое-то к одному? Да и так ли он нам нужен, этот бугор?
– И не трое к одному, а скорее два с половиной, – заметил Зобатый.
Как будто это меняло дело.
– Если подступит Союз, холм этот – ключ ко всей долине, – добавил он, убеждая больше себя, чем Чудесницу. – Так что лучше постоять за него сейчас, пока мы наверху, чем сдать, а потом пытаться отвоевать обратно. Так что решение это единственно верное.
Видя, что остроязыкая спутница открыла рот, Зобатый вскинул руку, пресекая возражения:
– Единственно! Верное!
– Ну, как знаешь, – строптиво выдохнула Чудесница, до боли стискивая ему руку. – Биться так биться.
И отошла, зубами натягивая на предплечье щиток.
– А ну готовьтесь, лежебоки! К бою!
Атрок с Агриком – оба в шлемах, – с рычанием лупились щитами, нагнетая друг в друге боевой дух. Скорри, копье используя как подпорку, откалывал ножом ломтики громовухи и отправлял в рот. Наконец-то встал с земли Жужело и, по-прежнему не открывая глаз, улыбался голубому небу и ласковому солнышку. Подготовка к бою ограничилась у него скидыванием плаща.
– Без доспеха, – укорил его Йон, который помогал Бреку влезть в панцирь. – Тоже мне, черт тебя дери, герой выискался. Хоть бы нагрудник, дурак, одел.
– Доспех, нагрудник, – вслух медитировал Жужело, пальцем бережно оттирая с рукояти меча пятнышко, – все это часть состояния ума, в котором человек принимает возможность… быть пораженным.
– Какого х-хера! – выдохнул Йон, рывком затягивая на Бреке ремни – тот аж крякнул. – Что ты несешь?
Чудесница похлопала Жужело по плечу и прислонилась к нему, картинно согнув и поставив на носок ногу.
– И сколько лет ты дожидаешься смысла от этого вот чудила? Да он же бредит наяву.
– Мы все тут, разрази гром, бредим, о женщина! – высказался Брек, раскрасневшийся от втягивания живота и ожидания, когда Йон наконец застегнет ему на спине пряжки. – Иначе зачем нам биться за какой-то холм с грудой старых камней?
– У войны с безумием много общего, – философски, но не очень разборчиво заметил жующий Скорри.
Йон наконец справился с последней пряжкой и выпрямил руки, чтобы Брек натянул на него кольчугу.
– Бредить-то ты бредишь, а напяливать доспехи, черт возьми, не забываешь.
Воинство Черствого миновало сады. Здесь от остальных отмежевались две тройки – одна отправилась на запад вдоль подножия холма, другая на север. Понятно, обходят с флангов. Дрофд выпученными глазами следил то за их продвижением, то за приготовлением своих к схватке.
– И как только они могут шутить? Отпускать эти чертовы остроты?
– Каждый человек изыскивает храбрость по-своему, – пояснил Зобатый.
Хотя, раздавая советы новичкам, он не становился храбрее. Он ухватил Дрофда за руку и крепко сжал.
– Просто дыши, парень.
Дрофд судорожно, со всхлипом вдохнул и протяжно выдохнул.
– А и вправду, вождь. Дышать.
– Ну что! – Зобатый обернулся к остальным. – Две тройки обходят нас с флангов, ну и еще десяток с небольшим идет в лоб.
Точное число он упустил, наверное, надеясь таким образом скрыть отнюдь не выигрышное соотношение сил. Возможно, и от себя самого.
– Атрок, Агрик, Чудесница, выдвигайтесь вперед на расстояние выстрела. Дрофд, ты иди тоже, будешь пускать стрелы, пока неприятель взбирается на подъем и растягивается по склону. Как только они приблизятся к камням, набрасываемся.
Дрофд шумно сглотнул. Мысль о броске его не вдохновляла. Мертвым ведомо, Зобатый и сам с куда большим удовольствием провел бы день за иным занятием.
– Сомкнуться вокруг нас кольцом у них не хватит численности, да и высота за нас. Мы можем выбирать, кого из них первым бить наповал. При удаче можно их сломить и обратить вспять, пока они не взобрались, ну а если следующая горстка все же осмелится напасть, сразимся и с ней.
– Бить наповал! – прорычал Йон, поочередно обменявшись со всеми рукопожатиями.
– Ждем мой клич и кидаемся сообща.
– Сообща! – Чудесница со шлепком стиснула ладонь Легкоступу, а другой рукой ткнула его в предплечье.
– Я, Трясучка, Брек и Йон будем и за перед и за центр.
– Есть, вождь, – отозвался Брек, все еще возясь с кольчугой Йона.
– Да ну тебя! – Йон, нетерпеливо поигрывая топором, вырвался у Брека из рук.
Трясучка с нехорошей ухмылкой высунул язык.
– Затем Атрок и Агрик откатываются по флангам.
– Есть! – грянули оба в унисон.
– Скорри, если кто раньше времени будет закруглять фланг, ткни, чтоб не спешил. Когда мы сомкнемся, будешь драться с тыла.
Тот в ответ что-то промычал – словом, расслышал.
– А ты, Жужело, будешь у нас орех в скорлупе.
– Сравнение неудачное, – заумничал аскет и высоко поднял прислоненный к камню Отец Мечей, тот засиял на солнце. – Я как бы… это… ну как его… чудная по нежности часть между орехом и скорлупой.
– Чудная-юдная, – буркнула Чудесница.
– Уж какой там частью себя ни назови, – махнул рукой Зобатый, – только будь на месте, когда орех расколется.
– А я никуда не денусь, пока вы не предъявите мне мою судьбу, – Жужело, откинув капюшон, поскреб вспотевшие волосы, – в точности как обещала Шоглиг.
– Скорей бы дождаться, – вздохнул Зобатый. – Вопросы есть?
В ответ лишь шевеление травы под ветром, хлопки ладоней и довольное кряхтение Брека, совладавшего наконец с застежками кольчуги Йона.
– Вот и хорошо. А то повторить все это сызнова у меня вряд ли получится. Знайте, для меня честь биться плечом к плечу с вами. Как и таскаться с вами по всем погодам и непогодам, по дорогам и бездорожьям Севера. Главное, помните, что сказал мне однажды Рудда Тридуба: давайте порешим мы их, а не наоборот!
Чудесница широко улыбнулась:
– Лучший, черт возьми, совет о войне, какой мне доводилось слышать.
Между тем подступало основное воинство Черствого, всем скопом – неспешно, с расстановкой, вверх по длинному склону в сторону Деток. Уже не точки, далеко не точки. И не мураши, а люди, влекомые целью; блики играли на заостренном металле.
Сзади на плечо Зобатому легла тяжелая рука; от неожиданности он чуть не подскочил, но это оказался всего лишь Йон.
– Одно словцо, вождь.
– Какое именно? – спросил Зобатый, хотя ответ знал заранее.