Пианино из Иерусалима Малышева Анна

– Вообще-то ничего удивительного, если девушка живет рядом. – Скульптор поднял на нее озадаченный взгляд.– До Солянки рукой подать. Ты сама на себя не похожа, мать. Бредишь вслух. Опять во что-то ввязалась?

– Это меня во что-то ввязали. – Александра спрятала лицо в ладонях и тут же отняла их. – Послушай, будь другом – мне нужно ехать к заказчику на Знаменку, встретить груз из Шереметьево. Проводи меня, а? Я вызову такси и поедем.

– Что за груз? – заинтересовался Стас, бесцеремонно завладевая бутербродом, который Александра приготовила для себя.

– Пианино.

– Пианино таскать не буду, спина уже не та, – предупредил тот.

– Никто ничего таскать не будет, просто будь со мной рядом, хорошо? Хотя бы проводи.

Стас перестал жевать, рассматривая старую знакомую так внимательно, словно видел ее впервые. Наконец, вынес вердикт:

– Ты что-то натворила. Натворила по самое не хочу и теперь чего-то боишься.

– Поедешь со мной или нет? – повысила голос Александра.

Стас примирительно поднял огромные ладони, при взгляде на которые сразу приходила мысль об арматуре для скульптур:

– Я поеду с тобой куда угодно, все в порядке. Но такой напуганной я тебя еще никогда не видел, уж извини за прямоту.

К особняку на Знаменке они приехали через сорок минут. По дороге, сидя в такси, Александра пыталась дозвониться до Маши. Сперва девушка не отвечала, но в последний раз сбросила звонок. «Наверное, сидит на учебе», – утешала себя Александра. Ей очень не хотелось думать, что сиделка Генриха Магра не желает с ней больше общаться.

Осмотрев фасад дома с мезонином, Стас заговорщицки подмигнул приятельнице:

– Ловишь крупную рыбу, да? В таких гнилых домиках иногда кроются чудеса!

– Поймала уже, – хмуро ответила Александра, огибая дом и поднимаясь на крыльцо. Несколько раз нажала кнопку звонка. Не произошло ровным счетом ничего. Она постояла, приложив ухо к стыку двери и косяка. Казалось, дом опустел – ни шороха, ни звука.

Стас стоял у нее за спиной, простуженно откашливаясь. Александра обернулась:

– Кажется, нас никто не впустит. Да нам и не надо входить, по существу. Я просто хотела предупредить… А то как-то не по-людски.

– Я ни черта не понимаю, – отозвался тот, втягивая шею в меховой воротник. – Пойдем, присядем где-нибудь рядом, тут куча кафе.

Вскоре они сидели в кофейне. Перед Александрой стоял стеклянный чайник с малиновым чаем, Стас заказал грог. Художница достала телефон и, отыскав среди контактов вотсап Илану, написала краткое сообщение. Ответа она не ждала и была потрясена, получив его меньше чем через минуту. «Поставьте пианино перед окнами, распакуйте, когда закончите, сразу напишите», – отвечала Илана.

– А Маше не ответила ни разу, – словно про себя проговорила Александра, берясь за ручку чайника.

– Я даже вопросов задавать не собираюсь. – Стас в два глотка опорожнил свой стакан. – Когда дама в затруднении, я просто помогаю. Возьму-ка еще стаканчик.

– Умоляю, не напивайся. – Художница с тревогой глядела в его покрасневшее лицо. – Не сейчас, когда ты мне нужен.

Несмотря на ее увещевания, Стас еще два раза заказывал грог, ссылаясь на простуду. Александра сидела как на иголках, поминутно проверяя сообщения. Вновь и вновь пробовала дозвониться до Маши, но та не отвечала. Когда, наконец, позвонил водитель грузовика, подъезжавшего к центру, Александра едва удержала телефон – так у нее задрожали руки. Стас приподнял отяжелевшие веки:

– Чуть не заснул. Уже идем?

Художница молча встала, натянула куртку, резкими движениями намотала длинный шарф. Стас, вздохнув, тоже поднялся:

– Жаль, что торопимся. Грог у них приличный.

Они ожидали грузовик, стоя под окнами особняка. Мокрый снег, не прекращавшийся все утро, перестал, но стало еще холоднее. Дул северный ветер, налетавший порывами, решительными, как пощечины. Стас кашлял не переставая.

– Только ради тебя иду на это, – бормотал он, развлекаясь тем, что давил на снегу собственные следы. – Но видок у тебя такой, будто ты начала торговать краденым.

Александра то и дело поднимала голову, надеясь что-то разглядеть в окнах мезонина. Но внутри было темно и к стеклам никто не приближался. Портьеры в окнах первого этажа были наглухо задернуты. Дом казался необитаемым.

Грузовик, снабженный подъемным краном, медленно въехал во двор, заставленный машинами. Александра торопливо пошла навстречу машине. Следуя ее указаниям, водитель развернулся перед особняком, остановил машину, включил подъемник. Откинув борт, забрался в кузов, зацепил крюк крана за стальные полосы, которыми был перехвачен груз. Из-под многочисленных слоев толстой синей пленки было невозможно разобрать, что находится внутри. Заинтригованный Стас наблюдал за тем, как огромный синий сверток, подхваченный крюком, оторвался от дна кузова и, чуть накренившись, поплыл по воздуху, словно ничего не весил. Водитель управлял разгрузкой, высунувшись из кабины. Побалансировав минуту, сверток приземлился в указанном Александрой месте – перед парадным крыльцом особняка, прямо под окнами мезонина.

Водитель выпрыгнул из кабины, отцепил крюк и протянул Александре бумаги. Она расписалась, обернулась на груз:

– Вы не могли бы снять пленку?

– Это в цену не входит, – без энтузиазма ответил парень.

– Я заплачу.

За несколько минут пианино было освобождено от пленки. Скомкав упаковку, водитель забросил огромный синий комок в кузов, закрыл его и, не прощаясь, залез в кабину. Когда грузовик уехал и Александра подошла к пианино, ее поразила неуместность этого инструмента посреди заснеженного двора. Казалось, пианино само собой материализовалось из сырого воздуха, упало с темнеющего неба, вновь обещавшего снегопад.

Стас тоже разглядывал пианино, обходя его со всех сторон, притрагиваясь к трещинам на дереве, высоко поднимая брови.

– Вещь редкая, – наконец вынес он свой вердикт. – Это сразу видно.

– Это рухлядь, – бросила Александра, набирая сообщение в вотсапе.

Ответ вновь был получен почти немедленно. Прочитав то, что написала Илана, Александра повернулась к приятелю:

– Не зря я тебя позвала. Нужна грубая мужская сила.

– К твоим услугам, принцесса.

– Клиент пишет, что под крыльцом лежит гвоздодер. Да не под этим! – остановила она скульптора, уже заглядывавшего под крыльцо. – Под вторым.

Обогнув дом, они и в самом деле нашли под крыльцом гвоздодер. Стас вытащил его, и Александра не могла не признать, что, вооруженный этим предметом, ее старый друг выглядел очень мужественно.

– Тебе идет держать в руках что-нибудь этакое, – невольно пошутила она. – Дубина тебе тоже пошла бы. У тебя варварский типаж.

Стас откинул кудри со лба, пересеченного шрамом:

– Будем дверь взламывать, госпожа?

– Взламывать мы будем пианино.

– На кой?! – воскликнул скульптор.

– Желание клиентки. Я делаю то, что она мне пишет. И она за это хорошо платит. Кстати. – Она обернулась. – Ты знаешь, где в пианино находится дека?

– Найдем, – скульптор выразительно взмахнул гвоздодером.

– Там что-то есть, между струнами и декой.

Александра направилась к инструменту. Вид у пианино был жалкий и словно испуганный. Внезапно оно показалось Александре одушевленным, и она чуть не вскрикнула, когда Стас без всяких церемоний вогнал плоский конец гвоздодера между передней панелью и боковой стенкой.

Со вскрытием инструмента Стас управился быстро – рассохшиеся доски будто того и ждали, чтобы отскочить друг от друга. Одним рывком отсоединив переднюю панель, Стас обнажил внутренность пианино.

– Вот тебе твои струны. – Он опустил панель в снег. – А дека – это, видимо, вон та доска сзади. Ничего там нет. Твоя клиентка нормальна? Странные у нее желания.

Александра, не отвечая, заглядывала вовнутрь пианино, светя себе мобильным телефоном. Ничего не обнаружив, достала из сумки фонарик – это была одна из вещей, которую она всегда носила с собой для осмотра картин. Яркий круг света упал между струнами, спустился ниже, освещая пятна плесени, усеявшие деку. Александра почти прижалась лицом к струнам, пытаясь разглядеть то, что находится внизу. Одно из пятен выглядело огромным по сравнению с другими. Несколько раз проведя по нему лучом света, Александра убедилась, что это не пятно, а какой-то темный предмет.

– Есть что-то, – сказала она, делая пригласительный жест. – Посмотри, вон там. Достанешь?

– Я все понял, это контрабанда. – Стас мягко отстранил Александру. – Уважаю тебя, сестра.

Ему пришлось расправиться с несколькими струнами, чтобы гвоздодер смог добраться до цели. Поддев темный предмет загнутым концом инструмента, Стас осторожно подтащил его наверх настолько, что Александра смогла ухватить то, что сперва показалось ей пятном плесени.

Это был небольшой плоский сверток, несколько раз тщательно перевязанный шпагатом. Черный лоскут кожи, в которую был завернут прямоугольный предмет, покоробился от времени и сырости. Александра разглядывала его со смутным чувством отвращения и явным – страха. Вновь посмотрела на окна мезонина – они были пусты и темны по-прежнему.

– Что теперь? – с любопытством спросил Стас. – Вскроем эту штуку? Такое ощущение, что мы сокровища ищем.

Александра отмахнулась – она писала сообщение. Художница рассчитывала вновь получить немедленный ответ с инструкциями, но вместо этого раздался звонок. Мелодичный, слегка вибрирующий голос Иланы показался неожиданно близким, словно женщина с васильковыми глазами стояла рядом с Александрой.

– Значит, нашли, – удовлетворенно произнесла Илана, проигнорировав приветствие.

– Да, нашла черный кожаный сверток. Что делать дальше?

– Ничего, – в трубке послышался легкий смешок. – Сверток заберите с собой. Пианино оставьте во дворе. Уходите и больше туда не возвращайтесь. Вы свое дело сделали, и сделали хорошо.

– Но… – Александра оглянулась на развороченный инструмент. – Пианино так и будет стоять во дворе?

– Не все ли вам равно? – вопросом ответила Илана. – Что касается свертка… Он побудет у вас до тех пор, пока за ним не придут. Придут, думаю, скоро. Передадите сверток и получите вознаграждение за свою любезность.

Александра вспыхнула:

– Извините, но в таких вещах я не собираюсь участвовать! Вы знаете, на что это похоже?! Мы договаривались совсем не о том!

– Вы с ума сошли… – протянула собеседница. – Вы что же, решили, что я занимаюсь контрабандой наркотиков или бриллиантов? Можете прямо сейчас открыть сверток и посмотреть, что там внутри. Никаких страшных тайн он не скрывает. Я просто прошу вас еще об одной крошечной услуге.

– Послушайте, Илана… Или я могу называть вас иначе?

Александра сама не знала, как у нее вырвался этот вопрос. В трубке наступила тишина, затем раздался слегка изменившийся голос. Илана заговорила тоном ниже:

– А как вы собираетесь меня называть, если не секрет?

– Анна. – Художница втянула сырой воздух, словно глоток воды. – Анна Хофман.

Александра ожидала какой угодно реакции, кроме той, что последовала. Илана расхохоталась. Затем, резко оборвав смех, словно хлопнув дверью, женщина спокойно заявила:

– Анна Хофман умерла.

– Труп в канаве – это не она! – Александра поймала внимательный взгляд Стаса, стоявшего рядом и слышавшего каждое слово разговора. Скульптор окончательно протрезвел и внезапно перестал кашлять.

– Анна умерла, говорю вам! – повторила Илана. – И это абсолютно точно.

– Но…

– Давайте ограничимся нашим сотрудничеством и не станем лезть в чужие семейные дела, да еще такой давности, – перебила Илана. Окончательно успокоившись, она вновь заговорила тоном воспитанной дамы. – Вы сохраните у себя пакет и будете ждать того, кто придет и заберет его. Без комментариев с вашей стороны, договорились? Если вы боитесь, что в пакете что-то недозволенное к международной перевозке, – вскройте его. Обертку можете выбросить. Ну, а если готовы поверить мне на слово – я гарантирую, что ничего интересного для таможни там нет. Я это знаю, потому что сама когда-то и спрятала в пианино пакет. Кстати, по просьбе Анны Хофман, если вы уж так интересуетесь ее биографией.

– Что в пакете? – Александра взвесила его на ладони.

– Старый журнал на иврите. Вам будет неинтересно.

– Это тот самый журнал, где опубликовали фотографию Анны? Когда она выиграла конкурс молодых исполнителей в Хайфе?

– Вы знаете историю сестер Хофман лучше меня, – с иронией произнесла собеседница. – Да, именно тот журнал. «Давар а-Шавуа», начало сентября шестьдесят третьего года.

– Но, значит, вы дружили с Анной. – Александра, наклонившись к сумке, стоявшей на снегу, одной рукой расстегнула молнию и спрятала сверток, постаравшись уложить его поглубже. – Ракель рассказывала, что их дядя хотел порвать журнал и Анна куда-то его спрятала, да так, что его потом не нашли. Если это вы ей помогли, значит, были ей близким человеком! А мне говорили, что почти ее не знали.

– Я говорила вам чистую правду, – возразила Илана. – Она попросила меня спрятать журнал не потому, что мы дружили. Ей просто не к кому было обратиться. Анна была замкнутой девушкой, подруг у нее не было, парня тоже. А мы несколько раз встречались на уроках музыки. Когда я уходила, она приходила, вот и все знакомство. Как-то раз она пришла к учительнице очень расстроенная, при ней в портфеле был этот сверток. Она сказала мне, что не может держать журнал дома, попросила помочь. Я взяла журнал, но нести домой не хотела. У меня были очень строгие родители, знаете ли! Если бы они узнали, что я общаюсь с Анной Хофман, мне пришлось бы несладко.

– Почему вам нельзя было дружить?

– Потому что все в Вифлееме знали, что она спит со своим дядей, – отрезала Илана.

Александра нахмурилась:

– Но это сплетни!

– Вам-то откуда знать? – резонно заметила Илана. – Кстати, вы хорошо помните картину Генриха?

– Конечно, я помню все картины, которые реставрирую.

– Я вам говорила, что там множество деталей, на которые сперва не обращаешь внимания? Вы способны вспомнить, что именно лежало на столе, в центре комнаты?

Художница закрыла глаза и заставила себя увидеть картину. Пока она припоминала все мелочи, ее разгоряченного лица начало касаться что-то легкое, холодное. Пошел снег – на этот раз не мокрый, а пушистый. Заметно потеплело. Когда Александра открыла глаза, белизна двора ее ослепила.

– Кувшин с водой, раскрытый журнал, чайная ложка и камертон, – проговорила она чуть заплетающимся языком, как во сне. Картина все еще стояла перед ее глазами. – Вот все, что было на столе.

– Почему там лежал камертон, как, по-вашему?

Художница замешкалась с ответом и, наконец, предположила:

– Он был нужен учительнице для занятий?

– Ничего подобного, – фыркнула Илана. – Вы путаете с метрономом, судя по всему. В тот день пришел настройщик. Это задержало наш урок. Пианино было открыто, я видела струны и деку. Учительница и настройщик вышли из комнаты, и я сунула пакет в пианино, поглубже. Мне это показалось забавным.

Помолчав, она добавила:

– Тогда показалось.

– Когда исчезла Анна, полиция не смогла найти в доме ни одной ее фотографии. – Александра чувствовала, как на ее щеках тает снег – словно текут медленные пресные слезы. – Искали и этот журнал, но не нашли. Вы жили в мошаве в то время? Почему вы не помогли полиции? Не сказали, где журнал?

– По-вашему, наши семьи дружили? – В голосе Иланы слышалась недобрая усмешка. – Я же все вам объяснила. Мы были людьми из разных слоев общества. Слои общества есть и в мошавах, и в кибуцах. Говорят, они даже в аду имеются. Полагаю, я вам все уже рассказала. Рассматривайте журнал, сколько хотите, главное – сохраните его до тех пор, пока за ним не придут.

– Кто придет?

– Понятия не имею, – отчеканила Илана и отключилась.

Стас, картинно облокотившийся на искалеченное пианино, откашлялся:

– Феерическая беседа. В одном я убедился – ты связалась с какой-то уголовщиной. Кстати, за тобой следят!

– Кто?! – Александра обернулась, но двор за ее спиной был до странного пуст. Только в дальнем конце стояла машина с заведенным двигателем.

– Не туда смотришь. – Скульптор указал на особняк. – В окне, на втором этаже, кто-то был.

Александра бросила взгляд на окна мезонина, но они по-прежнему были темны и пусты.

– Тебе не показалось? – спросила она.

– Я видел кого-то, – настаивал Стас. – Только лицо и плечи. Такое впечатление, что человек сидел, а не стоял.

– Ну-ка, идем!

Она решительно зашагала к заднему крыльцу, Стас, браво помахивая гвоздодером, двинулся за ней следом. Поднявшись на крыльцо, Александра взяла у него гвоздодер и с силой принялась стучать в дверь. Попеременно она нажимала кнопку звонка, подолгу удерживая палец. Результат был прежним – никто не собирался открывать.

– Он там один. – Александра спустилась с крыльца. – Мне все это не нравится до последней степени.

Поправив на плече ремень сумки, она двинулась к подворотне, выходившей на бульвар. Стас шагал рядом. Когда они вышли на бульвар, художница стала ловить удивленные взгляды прохожих, направленные на ее спутника.

– Брось гвоздодер! – велела она. – Ты похож на погромщика.

– Не в моих обычаях бросать такие хорошие гвоздодеры, – парировал Стас. – Пусть смотрят. Может, я слесарь.

В кармане сумки зазвенел телефон. Александра торопливо вытащила его и с облегчением увидела имя Маши.

– Наконец-то! – воскликнула она, услышав голос девушки. – Вы не отвечали. Генрих там один?

– Да, наверное, – сдержанно ответила та. – Я к нему больше отношения не имею. Я там больше не работаю.

– Вы уволились?!

– Меня рассчитали.

– Генрих?!

– Илана. Перечислила мне зарплату за два месяца и запретила туда приходить. Так что…

– Но, Маша, как же… – Александра резко остановилась посреди бульвара, чуть не столкнувшись с мужчиной, выгуливавшим таксу. Собака залаяла. Александра смотрела на нее невидящим взглядом. – Он ведь не может двигаться, это бесчеловечно! Он там, в доме, совершенно без всякой помощи!

– Как вы мне сказали последний раз, когда мы разговаривали, – этим должна заниматься его жена, – едко напомнила девушка. – Мне одной было до него дело, я пыталась помочь, а всем было наплевать. Ничего не могу сделать. Я уволена. Мне уже нашли другого подопечного. После занятий еду знакомиться.

– А что будет с Генрихом?

– Я задала этот же вопрос Илане. Она ответила, что о нем будет кому позаботиться. В Москву вроде приехали их родственники. Извините, у нас перерыв кончается, мне пора на лекцию.

И, не прощаясь, отключилась. Александра подняла взгляд на Стаса:

– Ты дверь сможешь отжать?

– Рехнулась? – осведомился скульптор. – Я так понял, в доме заперт человек, который не может двигаться. Так позвони в полицию или в службу спасения, они его быстренько достанут. Кто он такой, ты хоть знаешь?

– Один британский подданный.

Стас тихонько присвистнул и заметил:

– Беру свои слова обратно, в пакете не контрабанда. Там явно что-то похлеще. Не хочешь посмотреть?

Поколебавшись минуту, Александра подошла к скамейке, поставила на сиденье сумку и достала пакет. Ножницы всегда были при ней, как фонарик и лупа с сильной линзой. Расправившись с покоробившейся кожаной оберткой, Александра извлекла на свет журнал.

Напечатанный на дешевой газетной бумаге, пожелтевший, пахнущий плесенью, тонкий журнал казался влажноватым на ощупь. На обложке была помещена черно-белая фотография – парень и девушка стоят посреди вспаханного поля, взявшись за руки, спиной к зрителю. Название журнала было напечатано красной краской – два слова на иврите.

Александра осторожно перелистывала слежавшиеся страницы. Некоторые из них слиплись за долгие годы настолько, что их было почти невозможно разъединить. Стас, первоначально проявлявший к содержимому пакета большой интерес, заскучал:

– Да это просто какая-то старая макулатура! Или журнал ценный? Редкий?

– Не думаю. – Александра продолжала просматривать страницу за страницей.

Смысла заголовков она не понимала, но надеялась на фотографии. Снимки в журнале были невысокого качества, сильно отретушированные. Все лица на них казались плоскими, как на плакате. И все же, когда она раскрыла разворот, где обнаружилась фотография юной девушки за роялем, ее сердце сильно забилось. Александра сразу получила ответ на свой вопрос, но продолжала смотреть на девушку, победительницу конкурса юных музыкантов.

Та сидела боком к фотографу, за роялем, положив руки на клавиатуру, в несколько скованной позе. Лицо девушки было повернуто на камеру. Анна Хофман улыбалась, явно по требованию фотографа. Улыбка получилась напряженной, даже тревожной. Это был подросток, едва начинающий осознавать свою женственность. Светлые вьющиеся волосы, простое белое платье, нитка дешевых бус на тонкой шее. Высокий выпуклый лоб, прямой внимательный взгляд, широкие скулы, упрямый подбородок…

Это была не Илана. Александра, долгие годы изучавшая особенности строения человеческого лица, была убеждена, что ни время, ни пластические операции не могут изменить внешность настолько, чтобы полностью превратить одного человека в другого.

– Ты это искала? – Стас, топтавшийся рядом, тоже заглядывал в журнал. – Что это за барышня?

– Ее звали Анна Хофман. – Александра услышала свой голос словно издалека – так смягчил его сырой воздух, в котором сонно парили снежные хлопья, ленившиеся опуститься на землю. – Ей здесь пятнадцать лет. В том же году она пропала. Больше о ней достоверно ничего неизвестно. А ну-ка, подержи журнал! Я сфотографирую. Один человек должен срочно это увидеть.

Отослав снимок Ракель, Александра простилась со своим спутником. Она вспомнила о выставке, на которой обещала обязательно быть, а Стас, обведя Гоголевский бульвар задумчивым взглядом, заявил, что должен срочно навестить одного приятеля. Судя по шальным огонькам, загоревшимся в его глазах, Александра предположила, что Юлия Петровна увидит скульптора не скоро.

Александра не обманулась в своих ожиданиях – выставка оказалась чрезвычайно слабой. Художница никогда и не пошла бы на нее, если бы женой виновника торжества не была ее старая знакомая. Та очень просила ее прийти и, как только завидела Александру, немедленно ею завладела.

– Какие люди все-таки неблагодарные, – жаловалась Светлана, крепко держа гостью под руку. Она словно опасалась, что иначе та сбежит. – Аристарх столько делает для других, совершенно даром, а им лень встать с дивана и приехать… Народу совсем нет.

Александра из вежливости соглашалась, стараясь не смотреть на картины. Муж Светланы, художник бездарный и очень плодовитый, никем из коллег не ценился, но при этом умудрялся продавать свои творения, во многом благодаря энергии супруги. Та выступала его агентом, нянькой, музой и моделью. Это была история полного поглощения одной личности – слабой, другой – сильной и целеустремленной. Светлана поглотила мужа, вынудив неплохого рядового декоратора, кем он был изначально, стать художником – из ряда вон плохим. Ей хотелось быть супругой гения.

– И это в декабре! – продолжала жаловаться Светлана, кружа со своей покорной добычей по пустому залу. – Вот, где все?! Я позвала половину Москвы. Твои впечатления?

– Очень… Внушительно. – Александра заставила себя остановить взгляд на ближайшем полотне. – Аристарх растет.

Этот угловатый вымученный комплимент привел жену художника в восторг.

– Я тоже так думаю, но твое мнение мне было особенно важно! – воскликнула она, сжимая руку Александры почти до боли. – А он мечтает вернуться к интерьерам. С одной стороны, это неплохие деньги, когда есть заказы. Как раз сейчас такой заказ есть, и довольно крупный. В Подмосковье строится арт-отель. Его приглашают, он хочет согласиться. Но я сомневаюсь! Работа большая, и на несколько месяцев ему придется бросить живопись.

– Может быть, для него полезно будет переключиться… – начала Александра и тут же схватилась за сумку, услышав звонок вотсап. Извинившись перед Светланой, она высвободила руку и отошла в сторону.

Звонила Ракель.

– Где вы это нашли?! – воскликнула женщина. Ее голос вибрировал от волнения.

– В пианино, – ответила Александра. – Журнал все время был там, с шестьдесят третьего года. Сейчас он у меня. Могу отсканировать и прислать вам.

– Да, да… – Ракель слегка задыхалась, словно только что быстро бежала. – Обязательно отсканируйте всю статью! Наконец, я снова вижу ее лицо! Все эти годы…

– Это не Илана, – оборвала ее художница.

– Вы уверены?

– Могу поручиться, что это не она. Люди так не меняются.

– А как журнал оказался в пианино?

– Илана рассказала, что тоже брала уроки музыки у этой учительницы из Иерусалима, и однажды Анна попросила ее спрятать у себя журнал. Илане пришла в голову остроумная мысль – спрятать журнал в пианино. В тот день приходил настройщик, и пианино было вскрыто.

Ракель помолчала, затем другим, деловитым тоном проговорила:

– У меня тоже есть новости. Я связалась с одним другом, из Тель-Авива, он работает в большом архиве. Там оцифровывают старые документы, в том числе времен британского мандата. Наш мошав довольно известен, и его история уже оцифрована. Вы готовы выслушать?

Александра оглянулась и обнаружила, что Светлана взяла в плен других посетителей вернисажа – семейную пару, сохранявшую чинный вид людей, пришедших на похороны.

– Я слушаю.

– Первое – Илана Камински действительно существовала! – торжественно заявила Ракель. – Она родилась, как вы и сказали, пятого октября тысяча девятьсот сорок пятого года. Ее семья происходит из Пруссии. Британская администрация должна была депортировать эту семью во время Второй мировой войны, но в сорок третьем году Камински доказали еврейство и остались в Темплер Бет-Ламе. В сорок восьмом году, когда поселение стало мошавом, они жили именно в этом доме, рядом с башней.

– Так они были немцами или евреями?

– По документам отец Иланы был немцем, а мать еврейкой. Истина неизвестна. Если бы доказали, что они подделали документы, их бы лишили имущества и выслали. Но никто ничего не пытался доказать, как я понимаю. Никаких следов этого нет.

– Значит, Илана Камински вышла за Генриха Магра, уехала из мошава… – вслух раздумывала Александра. – И она – точно не Анна. А Анна – не та девушка, которую нашли в канаве. Получается, ваша сестра действительно пропала бесследно…

– Я сказала не все, – загадочно продолжала Ракель. – Мне представили список всех Камински, родившихся в мошаве в конце сороковых и в начале пятидесятых годов. Был еще некий Артур Камински. Дата рождения – пятое октября сорок пятого года.

– Та же дата, что у Иланы?!

– Близнецы. В шестьдесят третьем году, когда все это случилось с Анной, им было по восемнадцать лет. Неудивительно, что я их не знала. У молодежи совсем другая жизнь, круг общения. Но! Была еще одна девушка из семьи Камински, их младшая сестра. Шошанна Камински, дата рождения – семнадцатое марта сорок восьмого года. Ровесница Анны. Они явно учились в одном классе, в мошаве всего одна школа.

Александра молчала, осмысливая услышанное, и потому ничто не мешало Ракель продолжать свой отчет:

– Это то, что мой знакомый узнал в архиве, занимаясь историей мошава. Но я попросила его узнать еще кое-что. Ему это было не трудно, он раньше работал в министерстве внутренних дел. В архив ушел уже на пенсии.

Художница услышала в трубке глубокий вздох, будто собеседница готовилась прыгнуть в воду.

– Илана Камински действительно вышла замуж за некоего Генриха Магра, гражданина Великобритании, в том же шестьдесят третьем году, когда все случилось. Ей было восемнадцать лет. Ему – двадцать один год. Теперь приготовьтесь! Илана Магр умерла пятого июля этого года, в Тель-Авиве. А Генрих Магр жив. После смерти жены он переехал в Иерусалим.

– Как это возможно?! – вырвалось у Александры.

– Судя по всему, мы с вами все это время общались с призраком, – с печальной иронией заключила Ракель. – Илана Магр умерла этим летом, и это совершенно точно. Да, еще одна новость! Дом Камински уже покупают. Я узнала, что они поставили не очень высокую цену, поэтому первый же покупатель ухватился за это предложение.

В трубке снова послышался вздох – усталый, подавленный. Когда Ракель снова заговорила, ее голос звучал едва слышно.

– Когда вы сказали мне, что эта Илана Магр – моя сестра… Я поверила, потому что хотела верить. У меня родилась надежда. Я все эти годы чего-то ждала, теперь понимаю. Напрасно… Пришлите хотя бы статью.