Пианино из Иерусалима Малышева Анна

– Что за машина?

– Синий «опель», так сказал охранник. Водитель – израильтянин, сказал охранник. Я могу его описать – очень высокий, худой, резкие черты лица, коротко остриженные седые волосы. Одевается в черное и серое, классический стиль. Во второй раз я увидела его в Бен-Гурионе, в дьюти-фри, и сразу узнала. Но в Москву он со мной не летел. Он сел на какой-то другой рейс.

– Мне все это ничего не говорит, – ответила Ракель. – У нас в мошаве нет никого похожего. Но…

– Пожалуйста, скажите то, что вы хотите сказать! – Александра сама не знала, как у нее вырвались эти слова. – Я чувствую, что и с вами что-то происходило.

– Ничего особенного, но… После вашего первого посещения ко мне заходили соседи, задавали вопросы. Спрашивали, кто вы, откуда? Родственница или как? Зачем вы приезжали? Кому понадобилось это старое пианино в Москве? Люди у нас очень любопытные. Картина так и стояла на стуле, про нее тоже расспрашивали. Даже сфотографировали и тут же выложили в группе вотсап нашего мошава. В Израиле, знаете, очень любят все фотографировать и создавать группы в вотсапе по любому поводу. И еще – вмешиваться не в свое дело.

– И… Что вы рассказали обо мне?

– Ничего. Но один раз меня спросили, почему вы не остановились у меня, а я ответила: почему гостья должна жить в моем маленьком доме, если она живет в отличном отеле в Хайфе? И сказала в каком.

У Александры замерло сердце.

– А кто именно спрашивал вас об отеле?

– Камински, они вдвоем приходили, муж и жена. Гуляли и зашли. Они живут в том самом доме напротив башни, я вам показывала. Это из их окна был нарисован пейзаж за окном.

– А этот Камински не похож на человека, которого я описала? У них нет синего «опеля»?

– Нет, – уверенно ответила Ракель. – Он под ваше описание не подходит. Да и не стал бы он заниматься всякими подозрительными делами. Камински – уважаемые люди, врачи, и муж, и жена. Их сын недавно женился и уехал в Тель-Авив. У них две машины, белая «тойота» и серый «хёндай».

– Но пейзаж в их окне имеет какое-то отношение к убийству вашей сестры, вы понимаете? – с нажимом произнесла Александра. – Я прорвусь к этому Генриху Магру, даю слово. Илана еще не ответила вам?

– Нет, и, кажется, не собирается.

– Напишите на ее мейл письмо для ее мужа. Она обещала распечатать его и подсунуть мужу под дверь. Он перестал с нею общаться. Этот Генрих Магр, похоже, несколько странный человек.

– Она тоже странная! Не отвечает на мои письма и не желает говорить по телефону.

– И все же напишите!

– Я напишу, – ответила Ракель. Ее голос потускнел. – Но я давно перестала верить, что получу ответы на свои вопросы.

– Возможно, именно сейчас вы их и получите. – Александра сама удивлялась своей уверенности. – Что-то меняется, вы чувствуете? Что-то происходит.

– Да, но я боюсь сделать что-то… Повредить кому-то. Вот – вашего знакомого убили. Это пианино так и должно было оставаться в контейнере. Оно приносит несчастье.

– Несколько сгнивших досок не могут принести несчастье, – твердо ответила художница. – Несчастье приносят только люди.

– Вы атеистка?

– Наверное, нет. Я верю в высшую волю, в Провидение, если хотите. Чем дольше живу, тем больше верю. Я не люблю говорить на эти темы, извините.

Повисла пауза. Ракель заговорила с трудом, запинаясь:

– Я сказала только Камински, где вы остановились. Кто еще мог знать адрес вашего отеля?

– Моя заказчица. Илана Магр. Это она помогла забронировать отель. Но мне не в чем ее обвинять, понимаете? Она просто помогала оформить бронь.

Александра подошла к окну. Совсем рассвело. В переулке появились прохожие – они шагали по рыхлому бурому снегу нахохлившись и походили на призраков.

– Когда вы позвонили и сказали, что вашего знакомого убили… – нерешительно заговорила Ракель, – я забыла о том, что хотела вам рассказать. Мне вспоминаются все новые подробности. Я тогда хотела все забыть, но не смогла. Вспоминаю то одно, то другое. Когда нашли Анну, там, в канаве… платье я узнала сразу. Хотя оно уже было ни на что не похоже. Как и тело. А вот туфель на трупе не было. И я еще долго надеялась, что дело раскроют, потому что из-за этих туфель было много шума.

– А что не так с туфлями? – Александра следила за собакой, пытавшейся пересечь переулок. Рыжий сеттер по брюхо проваливался в снег, выпавший за ночь.

– Понимаете, Анна очень любила ходить босиком. Она и на картине изображена босиком, вы заметили? Но убежать из дома без обуви… Туфли так и не смогли найти ни в могиле, ни в канаве, ни в полях. Следователь заинтересовался этим. Попросил показать ее обувь. Я нашла сандалии, ботинки… Так вот – размер не подошел трупу. У трупа была нога на размер больше.

– Но как…

– А вы знаете, что волосы у трупа растут и после смерти? – голос Ракели зазвенел. – Я говорила вам, что Анна за два дня до исчезновения остригла волосы и покрасила их в каштановый цвет? Так вот. Когда труп отмыли, обнаружилось… Что волосы не красили. Это был естественный цвет! Они отросли у корней, после смерти. Я всем говорила, что это, может быть, не Анна, она ведь была блондинка. Но меня никто не слушал. Они считали, что я верю в то, во что хочу верить. Мне едва исполнилось одиннадцать лет, когда ее нашли. И я была совсем одна. Дело закрыли.

Иногда после сильных нервных потрясений Александре удавалось сделать то, что не удавалось в спокойные минуты, – внезапно заснуть. Это всегда были глубокие черные сны без сновидений. Из этой бездны ее вырвал телефонный звонок.

Она ожидала услышать кого угодно – Гурина, Марину, Илану, аукциониста из «Империи»… Но в телефоне раздавался хрипловатый, густой баритон Стаса – ее бывшего соседа по старой мастерской.

– Саша? Аве тебе! Идущие на смерть приветствуют тебя!

– Привет и тебе, гладиатор, – она невольно улыбнулась. Художница взглянула на часы – была половина двенадцатого. – Что случилось?

Скульптор, прежде обитавший в доме Союза художников двумя этажами ниже, подыскал себе мастерскую в Пушкино, когда в особняке началась реконструкция. Раньше они виделись чуть не каждый день, перехватывали друг у друга деньги взаймы, если случалась нужда… Стас, впрочем, почти никогда не нуждался – он давно оставил все амбиции и делал портретные бюсты для надгробий. «Если бы не богатые вдовы, – говаривал он, – мне бы давно конец!» Беда была в том, что деньги у него никогда не задерживались – Стас любил шумные компании, щедро одаривал безденежных друзей… Но самой большой статьей расходов были его многочисленные романы – он ухаживал пышно, с гусарским размахом, с древнеримским фатализмом – до последней копейки. С Александрой его связывала многолетняя сердечная дружба, в которой не было и намека на возможность романтических отношений. Они были не только соседи, но и соратники по цеху, а также «братья по несчастью», как часто говорил Стас.

– Да случилось кое-что. – В трубке раздался вздох. – Марья меня вышибла на улицу. Стою вот с узелком, как ежик в тумане. Не знаю, куда податься. Понимаешь, если я к приятелям поеду, я обязательно с ними запью. А мне работать надо, я взял аванс. Можно на три денька к тебе приземлиться? Потом Марья отойдет, и я вернусь.

– Опять роман завел? – осведомилась Александра, садясь в постели.

– Да какой там роман, – с досадой ответил Стас. – Так, соблудил. Все во грехе живем. А Марья прямо на дыбы взвилась, будто в первый раз…

Александра уже смеялась. Марья Семеновна, знаменитая на весь Китай-город нянька и прислуга Стаса, была бесконечно предана ему и неистребимо, люто ревнива. Сколько ей было лет – семьдесят или больше, – никто не знал и спросить бы не решился. Зимой и летом эта «муза», как называл ее скульптор, расхаживала по району в мужском пальто, в мушкетерской шляпе с петушиными облезлыми перьями, очень напоминая неосведомленным прохожим городскую сумасшедшую. Но сумасшедшей Марья Семеновна как раз не была – обладая цепким умом и железной волей, она умела сдерживать буйные порывы своего подопечного. Говаривали, что иногда, после особенно скандальных выходок, она его даже била.

– Приезжай, конечно, – ответила она. – Поспишь на коврике в углу. Адрес помнишь?

– Еще бы! – радостно воскликнул Стас. – Я же сам и помогал тебе переезжать! Точно не стесню? Ты… одна?

– Я всегда одна, – легко ответила Александра. – Ты же знаешь. А с тобой будет даже веселее. У меня сейчас не самые простые времена.

– Деньги есть! – заверил ее скульптор.

– У меня тоже есть. Не в них дело.

– Значит, точно, не самые простые времена, если дело не в деньгах, – вздохнул Стас. – Дождешься меня?

– Да, только никуда не сворачивай по дороге. У меня куча дел.

– Я в Пушкино, возле стоянки такси, – ответил он. – Через час максимум буду у тебя.

Стас явился через полтора часа.

– Пробки, – загудел он с порога, – пятница, пес бы ее взял! Все потащились в Москву за подарками… до Нового года еще чуть не месяц, а уже все с ума сошли…

Великан-скульптор обнял ее, расцеловал в обе щеки и, отстранив от себя, заявил:

– Похорошела!

– Не льсти мне. – Александра оглядела бесформенную дорожную сумку, с которой пришел Стас. – Это все, что ты спас от погрома?

– Да, Марья сама мне ее собрала и выбросила во двор, на снег. Вместе со мной.

– Есть хочешь?

– Да я наелся какой-то дряни в киоске на вокзале, – отмахнулся Стас. – Не беспокойся. Я точно тебя не стесню?

– Совершенно не стеснишь. Располагайся пока, мне уже пора в город. У меня в воскресенье аукцион.

– Молодец! – Стас расхаживал по кухне, взбивая пальцами свои буйные каштановые кудри, отросшие до плеч, уже изрядно посеченные сединой. Высокий, широкоплечий, с шрамом на лбу – он всегда напоминал Александре какого-то античного героя. – А у меня все то же – кладбища, малахитовые бюсты каких-то уголовников и чиновников… Ну и вдовы… Не без того.

– Но Марья Семеновна выгнала тебя не из-за вдовы, так? – улыбнулась Александра.

– Нет… – протянул Стас, остановившись у окна и выглядывая во двор. – Как мило, вид на помойку. Так, одна соседка. Зашла попросить, чтобы я помог печку растопить. Я – всей душой… Марья вернулась домой не вовремя, ну и… Все получилось, как всегда.

Он растер ладонью шрам на лбу. Александра услышала в комнате телефонный звонок и поспешила туда. Звонил Гурин.

– Какие новости? – тревожно спросил он. – У тебя все в порядке?

– Все в полном порядке, каталог в Москве, его со вчерашнего дня рассылают курьерской службой.

– Да я не о каталоге даже… Твой вчерашний разговор по телефону… Ты ведь мне подробностей не рассказала. Я только понял, что у тебя неприятности.

– Пока – нет, – сдержанно ответила Александра. – Это пока неизвестно. Мне нужно съездить в «Империю», есть еще вопросы насчет зала.

– Отвезти тебя?

– Отлично, я жду!

Ее старого знакомого аукциониста Игоря в офисе «Империи» не было – он вел где-то торги. Несмотря на общий упадок торговли антиквариатом, декабрь оставался самым оживленным и загруженным месяцем в году. После общения со старшим менеджером были утверждены последние детали. Зал, предназначенный для торгов, освобождался в шесть часов вечера, в субботу.

– У нас есть сутки, чтобы все упаковать у вас на квартире, а завтра после шести мы все перевезем и начнем готовиться к торгам. – Менеджер, тощий и словно пыльный человек неопределенного возраста, с грустным лицом, протянул папку с бумагами сперва Гурину, который протестующе поднял руки, затем Александре.

Она взяла документы и перелистала.

– Страховка… Договор… Договор об охране. Все в порядке.

– Как всегда, – вздохнул менеджер.

«Какой у него унылый вид, – подумала Александра. – Будто только что с похорон».

– Когда вы пришлете ваших людей, чтобы все упаковать? – спросила она.

– Предметов много, и много мелких, как я вижу по описи. – Менеджер заглянул в компьютер. – Чем раньше, тем лучше. Могу вам отправить ребят через час.

– Денис? – художница вопросительно повернулась к своему подопечному. – Ты согласен?

Тот пожал плечами. То ли менеджер заразил его своей меланхолией, то ли здесь, в офисе, Гурин впервые осознал, что послезавтра, в воскресенье, навсегда простится с любимой коллекцией, которую собирал долгие годы. Александра помнила случаи, когда у коллекционеров во время аукциона случались нервные срывы, сердечные приступы. Поэтому она предпочитала, чтобы хозяева коллекций на торгах не присутствовали.

– Тогда тебе лучше всего отправляться домой прямо сейчас и ждать бригаду упаковщиков, – сказала она, поднимаясь. Гурин поднялся тоже. На прощание менеджер пожал Александре руку. У нее осталось ощущение, что она пожала руку тряпичной куклы – такой вялой и бескостной та оказалась.

– Не хочешь присутствовать при упаковке? – с явной надеждой в голосе спросил Гурин, когда они уселись в машину.

Александра покачала головой:

– Не могу, извини! Но завтра обязательно к тебе заскочу. Сейчас никак – у меня дома человек заперт, представляешь? Я забыла дать ему дубликат ключа. Надо ехать!

– Что за человек? – беспокойно осведомился Гурин.

Александра удивленно взглянула на него:

– Старый друг. А что за вопрос, Денис?

Тот растер лоб рукой:

– Извини, правда, не мое дело. Я сам не свой, нервы прыгают. Как подумаю об этом аукционе… Трясет что-то.

– Не ходи туда, – посоветовала Александра. – Ты же не думаешь, что я тебя обману? Будет опись проданных лотов, чеки. Да и свидетелей немало. Надеюсь на это, – добавила она чуть тише.

– Много народу придет?

– Как говаривал Талейран – об этом я скажу тебе завтра, когда заварушка окончится. – Александра пыталась шутить, но Гурин по-прежнему выглядел подавленным. – Я тебя очень хорошо понимаю, Денис. Если не сложно, забрось меня домой.

Не успела машина тронуться с места, как в сумке у Александры зазвонил телефон. Достав его, она с содроганием увидела имя Иланы. Хотя расстались они мирно, но с этим человеком ей говорить совсем не хотелось.

– Да, слушаю! – ответила она, поднеся трубку к уху.

– Это Илана. Хочу вас еще немного побеспокоить, – раздался знакомый голос. И вновь Александре вспомнились слова Ракели о нелюбви Иланы к телефонным разговорам. – За отдельную плату, конечно.

– Я к вашим услугам, – с тяжелым сердцем ответила художница.

– Пианино вскоре прибудет в Москву, его доставят до двери, как прописано в договоре. Все в порядке. Но дело в том, что я должна расписаться в получении. А я сегодня улетаю в Лондон, и довольно надолго. Срочные дела.

– Простите, а разве ваш супруг не может… – начала Александра и осеклась, вспомнив разговор с Генрихом Магром перед отлетом в Израиль.

– Нет, это невозможно. – Тон собеседницы стал заметно суше. – Будет правильно, если вы закончите дело, которое начали. Только нужно будет оформить доверенность у нотариуса, это здесь, в соседнем доме. Иначе не доставят пианино. Вы можете приехать немедленно? Я не займу у вас больше получаса.

У Александры было ощущение, что она снова видит сон, пугающий и яркий, – розы и трущобы Бат-Галима, ароматы флердоранжа и переполненных мусорных ящиков, труп на краю поля, которому не пришлись впору туфли пропавшей девушки… Вифлеем Галилейский – сонное место, полное очарования, дремлющее на солнце среди оливковых рощ. Сады Бахаи и закат над морем. Черные силуэты грузовых кранов в морском порту, похожие на огромные виселицы.

– Я еду к вам, – после короткой паузы сказала художница. – Постараюсь скоро быть.

Закончив разговор, она повернулась к Гурину:

– Денис, извини, что меняю маршрут, но не мог бы ты меня забросить на Знаменку? И сразу поезжай к себе. Я потом сама доберусь.

– Не проблема, – ответил тот, перенастраивая маршрут на навигаторе. – А как же твой запертый человек?

Александра отмахнулась:

– Для него даже лучше немного взаперти посидеть. Меньше глупостей наделает.

Дверь дома с мезонином открыла не Илана – перед Александрой стояла хрупкая светловолосая девушка. «Маша, сиделка», – вспомнила художница.

– Я к Илане, – сказала Александра. – Она меня ждет.

– Входите. – Художнице показалось, что голос девушки звучал не слишком приветливо.

Александра вошла в сени, затем в комнату. Ее встретил знакомый запах гвоздичного масла. Ничего не изменилось за те несколько дней, когда она отсутствовала, словно в комнату никто не входил. Ни один предмет не был сдвинут с места. Абрикосовая мягкая мебель, кремовые бархатистые обои, хрустальная люстра, сверкающая всеми огнями, лиловые плотные портьеры, наглухо задернутые на окнах. Но Александра все же заметила кое-что новое: на одном из стульев стоял маленький чемодан, из тех, что берут в ручную кладь. Он был раскрыт и пока пуст.

Художница оглянулась – Маша стояла на пороге, пристально глядя на нее.

– А где Илана? – спросила Александра, отчего-то ощущая неловкость.

– Наверху, прощается с мужем, – коротко ответила девушка. И, словно не выдержав собственного холодного тона, быстро добавила: – Ему хуже и хуже, а она уезжает в Лондон. И даже не говорит насколько. Как я одна тут справлюсь? Я же учусь весь день.

– Вам никого не дадут на подмогу?

Маша отрицательно покачала головой. Она выглядела очень расстроенной:

– Илана сказала, что в этом нет необходимости. Он так и будет сидеть там, наверху, целыми днями, ждать, когда я из института прибегу, на несколько часов. А ночью опять один. Генрих совсем перестал ходить, раньше хоть по комнате передвигался. И он уже несколько лет не гуляет. Это просто… жестоко. Я понимаю, когда люди бедные, нет денег на сиделку, но тут совсем другое…

– Маша, иди наверх, – раздался за спиной у девушки голос Иланы. Сиделка испуганно обернулась.

– Познакомились уже? – осведомилась хозяйка, входя в комнату. – Это Александра, она будет принимать пианино. Рада снова вас видеть!

И, не поворачиваясь, бросила через плечо:

– Маша, иди наверх! Или он опять начнет стучать.

Действительно, спустя мгновение раздался резкий, гневный стук – в мезонине били палкой в пол.

– Отнять бы у него этот костыль, все равно с кресла не встает, – сквозь зубы проговорила Илана. – Вы готовы идти к нотариусу? Нас ждут, я созвонилась и записалась на прием. Дело пяти минут.

Набрасывая на ходу легкую шубку из выщипанной норки, застегивая сапоги, Илана продолжала говорить так невозмутимо, словно речь шла о пустяках:

– Мне эта Ракель утром прислала на мейл письмо для Генриха. Я распечатала и, прежде чем сунуть ему под дверь, прочитала. Ну, там все опять про ее погибшую сестру. Где и когда они познакомились, что именно ему известно и прочее. Не поздно ли спохватилась эта Ракель?

Тонкие, умело подкрашенные губы дрогнули в усмешке. Илана распахнула входную дверь:

– Вы паспорт взяли? Я уже написала в транспортную компанию, что получать будет другой человек, по доверенности. Дала ваш вотсап. Когда пианино будет в Подмосковье, на складе, вам напишут или позвонят. Подъедете сюда, покажете документы и примете груз.

– Простите, а что дальше делать с инструментом? – поинтересовалась Александра. К ночи упал легкий мороз, и свежий снег под ногами поскрипывал. – Его же доставят только до подъезда.

– Пусть стоит на улице, – заявила Илана. – Играть оно все равно никогда не будет. Ни в коем случае не тащите его в дом!

– Я и не собиралась, – окончательно растерялась художница.

– Да! – Илана вдруг остановилась и развернулась так резко, что шедшая за ней Александра чуть не натолкнулась на нее. – Вот что очень важно! Видели на фасаде, в мезонине, два окна с балкончиком?

Александра кивнула.

– Попросите при разгрузке поставить пианино так, чтобы его хорошо было видно из этих окон. Генрих все время сидит в кресле перед окном, ему скучно. Пусть любуется. Это его прошлое.

Нотариус – крепкий молодой мужчина, больше похожий на участника боев без правил, оформил доверенность за двадцать минут. Он управился бы и быстрее, но его заинтриговал британский паспорт Иланы. Когда женщины вышли во двор, совсем стемнело. Александра взглянула на небо. Звезд не было видно – их поглощало сияние столицы. В свете фонарей мерцали взвешенные в воздухе крошечные кристаллы льда. Поднимался мороз.

– Мне пора ехать в Шереметьево, – говорила Илана, семеня по заснеженному тротуару к своему дому. Ее каблуки крепко визжали на снегу. – Надо еще собрать чемодан. Вы все запомнили?

– Да, – в спину ей ответила Александра. – Скажите, вас не беспокоит, что ваш муж будет почти все время один? Сиделка сказала, что она приходит всего на несколько часов.

Илана словно не услышала вопроса. До крыльца дома с мезонином оставалось еще несколько метров, когда открылась дверь. В слабо освещенном проеме стояла Маша.

– Ему хуже! – крикнула девушка. – Что мне делать? Вызвать «скорую»?

– Вызывай, конечно, – без тени беспокойства в голосе ответила Илана, поднимаясь на крыльцо и топчась на месте, чтобы отряхнуть снег с обуви. – Александра, войдите, мы еще не совсем закончили.

Маша бросилась наверх, под ее легкими шагами ступеньки деревянной лестницы почти не скрипели. Илана даже не подумала пойти взглянуть на мужа. Пройдя в свою персиковую гостиную, она поставила сумку на стол и открыла кошелек:

– Вот, это вам за лишние хлопоты. – Она протянула Александре купюру в пятьсот евро. – Я понимаю, что отвлекаю вас от других дел и что вам уже осточертело это пианино. Так не забудьте – пусть выгрузят его прямо под окнами!

Александра автоматически спрятала руки за спину:

– Нет-нет, вы мне и так переплатили, очень сильно.

– Берите, – настойчиво повторила Илана. В ее васильковых раскосых глазах зажегся странный блеск. – Вы сами не знаете, какую услугу мне оказали.

Художница, собравшись с духом, ответила:

– В том-то и дело, что не знаю. Происходит что-то странное… Нехорошее.

Тонкие брови Иланы вопросительно приподнялись:

– А именно?

– В Израиле за мной кто-то следил. А тот мужчина, который мне помогал и ездил со мной в Вифлеем…

– Шофер такси? – уточнила Илана. В ее тоне Александре послышалась ирония.

– Он повесился, – упрямо продолжала Александра. – А может быть, это убийство.

Она смотрела прямо в лицо хозяйке особняка и сама не верила в то, что видела: та начала улыбаться. Васильковые глаза вдруг заблестели так сильно, что Илана слегка прикрыла веки – словно опустила жалюзи.

– Возьмите деньги, – повторила она, не опуская протянутой руки. – Я не могу больше разговаривать, мне через полчаса надо садиться в такси.

Осененная внезапной идеей, Александра взяла купюру. Она не благодарила, да Илане, судя по всему, и не нужна была ее благодарность. Та отвернулась к чемодану и принялась укладывать в него вещи, лежавшие рядом на столе. В основном, как отметила Александра, это были папки с бумагами.

– До свидания, – произнесла художница уже на пороге комнаты.

– Всего хорошего, – не оборачиваясь, ответила Илана. Она продолжала перебирать папки. – Да, когда пианино привезут, напишите мне на вотсап. Просто чтобы я знала. Вряд ли я отвечу, это просто для отчета.

Выйдя в коридор, Александра заколебалась. Она смотрела то на дверь в сени, то на ступени лестницы, ведущей на второй этаж. Наконец, решившись, она поставила ногу на первую ступеньку. Оглянулась на открытую дверь гостиной. И начала подниматься – медленно, осторожно, стараясь, чтобы ступени не скрипели. Но одна из них, рассохшаяся больше остальных, все же скрипнула – предательски громко.

На верхней площадке немедленно открылась дверь. Выглянула Маша.

– Что вам нужно? – громким шепотом спросила она.

Александра быстро преодолела последние ступени, Маша так же быстро вышла на площадку и закрыла за собой дверь. Художница, чуть задыхаясь от волнения, протянула девушка купюру в пятьсот евро:

– Вот. Наймите кого-нибудь себе в помощь. Илане об этом говорить необязательно.

Маша изумленно смотрела на деньги. Александра чуть не силой вложила их ей в ладонь и шепотом произнесла:

– Вы правы, нельзя его оставлять одного. Здесь происходит что-то странное.

– Да, – так же тихо ответила девушка. – Она странно себя ведет. Особенно последние полгода.

– А что произошло полгода назад?

– Ничего. Просто Илана вдруг очень изменила свое отношение к нему.

– Но что он сделал? – допытывалась Александра.

– А что он может сделать, сидя в кресле? Но вот Илана… – Маша запнулась. – Знаете, у меня такое чувство, что она его ненавидит.

– Я могу… – Александра указала на закрытую дверь. В мезонине царила такая тишина, что казалось, он необитаем. – Могу познакомиться с ним?

– Не сегодня, – еле слышно шепнула девушка. – Оставьте свой телефон. Запишите мой.

Они обменялись телефонами, и Александра так же осторожно спустилась. Предательская ступенька на этот раз не скрипнула, словно взяла ее в союзники. Выходя в сени, художница обернулась. На площадке уже никого не было – светловолосая девушка исчезла бесшумно, как призрак.

Долговязая синяя тень Александры шагала впереди нее по свежему снегу, иногда удваиваясь в свете фонарей. Центральные улицы уже чистили после снегопада, но переулки были еще занесены снегом по щиколотку. Александра предпочла ехать домой на метро, а не на такси, чтобы не стоять в вечерних пятничных пробках. Теперь она пробиралась к своему дому. Художницу беспокоило то, что она уже несколько раз пыталась дозвониться до Стаса, запертого в ее квартире, а он так ни разу и не ответил. Она утешалась мыслью, что ее пленник наверняка спит.

Ей оставалось только свернуть в свой переулок, когда в кармане заверещал мобильник. Она достала его и обнаружила, что звонок идет через вотсап. Номер был ей незнаком. Она ответила.

– Добрый вечер, – раздался в трубке женский голос. – Это Александра?

– Это я, – художница остановилась.

– Меня зовут Маргарита, – представилась собеседница. – Мы не знакомы, но мне сказали, что с вами можно посоветоваться насчет картины. Я хочу ее продать.

– Конечно, я этим занимаюсь, – подтвердила Александра. – Что это за картина?

– Я не знаю, но она старая. Она в нашей семье уже много лет.

Александра страдальчески возвела глаза к небу. На сто случаев «старых» картин, как правило, приходилось сто случаев абсолютного мусора. В этой лотерее редко кто выигрывал. «Тот самый случай, когда “навозну кучу разрывая”, находишь не жемчужное зерно, а тот же самый навоз», – часто говорила Александра, очень не любившая легенды о счастливых находках на помойке.

– А вы не могли бы сфотографировать картину и прислать ее мне на вотсап? – спросила она.

– Мне бы не хотелось, – после краткого раздумья ответила собеседница. – Вы понимаете… Мне говорили, что так делать опасно.

– Ну что ж, тогда я вряд ли смогу вам помочь, – с облегчением произнесла Александра. – Обратитесь в ломбард, в антикварный салон. Их много.

– Мне сказали, что там обманывают.

– Обмануть могут везде, – нетерпеливо заметила художница. – На картине подпись есть?

– Есть, я с лупой смотрела. Написано что-то вроде «Лемех». А на картине женщина в лохмотьях. Маленькая картина.

Александра сощурилась на свет фонаря. Ей вдруг сделалось тепло.

– Может быть, там написано «Лемох»?[9] – совсем иным тоном поинтересовалась она.

– Может быть.

– Я могу завтра приехать к вам, посмотреть картину?

– Нет, ко мне нельзя.

– Хорошо, а как же я ее увижу?

– Давайте назначим встречу в кафе, я ее с собой привезу.

– По морозу?! Нет-нет, да вы и не упакуете как надо. – Александра уже не скрывала волнения. – Давайте так. Вы сделаете несколько фотографий, подпись снимите особо, покрупнее. Встретимся в кафе, я посмотрю, а там уж решим, где вы мне покажете картину.

Они быстро договорились о встрече. Маргарита – боязнь мошенников и несколько скрипучий голос позволяли предположить, что обладательница картины уже в преклонных годах, – предложила художнице самой выбрать кафе.

– Я по кафе не хожу, ничего в них не понимаю, – пояснила Маргарита.

– Хорошо… Я живу в центре. Здесь рядом, на Солянке, множество кафе. Если вам удобно, встретимся утром, сядем где-нибудь в тепле и посмотрим фотографии.

Она назвала Маргарите маленькую кофейню рядом с метро «Китай-город». Та согласилась приехать на следующее утро, в десять часов.

– Только не берите с собой картину! – повторила Александра. – Просто сделайте снимки.

Они распрощались, и Александра почти бегом бросилась домой. Через пять минут она уже взлетела по лестнице, вложила ключ в замочную скважину, повернула его и ворвалась на кухню.

– Стас! Извини меня!

Ответом ей была тишина. Под потолком горела лампочка, на столе стоял недопитый стакан чаю. Она заглянула в комнату, в ванную, в кладовку… Скульптора нигде не оказалось. Он мистическим образом пропал из запертой квартиры.

Дубликат ключа Александра обнаружила в ящике комода – там, где он и лежал. Ошарашенная, она даже проверила, заперты ли окна. Набрала еще раз номер Стаса и вздрогнула – его мобильный телефон зазвонил на рабочем столе.

– Почему?! – пробормотала она, обращаясь к потолку, украшенному лепниной. – Почему именно меня преследует вся эта чертовщина?!