Лик в бездне Меррит Абрахам
– Значит, они все–таки сдались, – сказал он наконец.
– Кто сдался? – спросил Андерсон.
– Жители пропасти, – спокойно ответил ползущий человек.
Мы уставились на него.
– Жители пропасти, – повторил он. – Существа, сотворенные дьяволом до потопа. Они каким–то образом избежали божьей кары. Опасности они не представляют, если только не ответить на их призыв. Они не могут выйти за голубой туман. Я был их пленником, – просто добавил он. – Они пытались вернуть меня!
Мы с Андерсоном переглянулись, у нас появилась одна и та же мысль.
– Вы ошибаетесь, – сказал ползущий человек. – Я не сошел с ума. Дайте мне немного воды. Я скоро умру, но хочу, чтобы вы как можно дальше отнесли меня на юг, а потом сложили бы костер и сожгли меня на нем. Не хочу, чтобы эти адские духи могли утащить мое тело. Вы тоже этого захотите, когда я расскажу вам о них… – Он колебался. – Кажется, вы сняли с меня цепь?
– Я ее срезал, – коротко ответил я.
– Слава Богу и за это, – прошептал ползущий.
Он отпил воды с коньяком, которую мы поднесли ему ко рту.
– Руки и ноги не чувствую, – сказал он. – Мертвы, как и я сам скоро. Ну, они мне хорошо послужили. А теперь я скажу вам, что находится за этой Рукой. Ад!
– Теперь слушайте. Меня зовут Стентон, Синклер Стентон. Выпуск Йела 1900 года. Исследователь. Я вышел из Даусона в прошлом году в поисках горы с пятью вершинами, похожей на руку. Мне сказали, что там много золота. Вы за тем же? Я так и думал. Осенью мой спутник заболел. Я отправил его назад с несколькими индейцами. Немного погодя все индейцы убежали. Я решил, что застрял, построил себе убежище, запас пищи и залег на зиму. Весной я двинулся дальше. Немного менее двух недель назад я увидел пять вершин. Впрочем, не с этой стороны, с противоположной. Дайте еще немного коньяка.
– Видите ли, я сделал слишком широкий обход, – продолжал он. – Слишком далеко зашел на север. Повернул назад. С этой стороны до самого основания горы Руки только лес. А с другой стороны…
Он немного помолчал.
– С другой стороны тоже лес. Но он не заходит так далеко. Нет! Я вышел из него. Передо мной на многие мили протянулось ровное плато. Изношенное и древнее, как пустыня вокруг руин Вавилона. За ним вершины. Между ними и мною, довольно далеко, что–то похожее на скальную насыпь. И тут я увидел дорогу!
– Дорогу! – недоверчиво воскликнул Андерсон.
– Дорогу, – повторил ползущий. – Прекрасную ровную каменную дорогу. Она шла прямо к горе. Да, это была дорога, и очень изношенная, как будто за тысячи лет по ней прошли миллионы и миллионы ног. По обе стороны от нее песок и груды камней. Потом я присмотрелся к этим камням. Они обтесанные, и форма груд давала возможность предположить, что сотни тысяч лет назад это были дома. Я чувствовал за ними людей, и в то же время они производили впечатление невероятной древности. Да…
– Вершины приближались. Груды камней лежали все теснее. Какое–то ощущение невероятной опустошенности нависало над ними; что–то касалось сердца, как прикосновение призрака, такого древнего, что это мог быть только призрак призрака.
– Теперь я увидел, что то, что принял за каменную насыпь у основания горы, на самом деле было еще большим нагромождением руин. А гора Руки оказалась гораздо дальше. Дорога проходила мимо двух высоких скал, вздымавшихся, как ворота.
Человек смолк.
– Это и правда были ворота, – продолжал он. – Я дошел до них. Прошел между скалами. И тут же упал, вцепившись в землю в абсолютном ужасе. Я находился на широкой каменной платформе. Передо мной начиналась пропасть. Представьте себе Большой Каньон, в пять раз шире настоящего, и с дном бесконечно более глубоким. Вот на что я смотрел. Как будто смотришь с края расколотого мира в бесконечность, где вращаются планеты. На дальней стороне пропасти видны были пять вершин. Они походили на гигантскую руку, предостерегающе поднятую в небо. По обе стороны от меня простирался край пропасти.
– Я мог смотреть вниз примерно на тысячу футов. Дальше видимость закрывал густой голубой туман. Словно голубоватая дымка, собирающаяся над холмами в сумерки. А пропасть – она была ужасна, ужасна, как Раналакская пропасть маори, которая отделяет мертвых от живых, и только недавно освобожденная душа имеет достаточно сил, чтобы преодолеть ее, но на обратный путь сил никогда не хватает.
– Я отполз от края и встал, испытывая сильную слабость. Руками я держался за один из столбов ворот. На столбе есть резьба. Все еще хорошо заметные очертания героической человеческой фигуры. Человек стоит, повернувшись спиной. Руки его вытянуты. На голове необычная остроконечная шапка. Я посмотрел на другой столб. На нем такое же изображение. Столбы треугольные, и изображения размещены на стороне, обращенной от пропасти. Казалось, фигуры что–то сдерживают. Я присмотрелся внимательней. Мне показалось, что за вытянутыми руками видны какие–то смутные формы.
– Я попытался прощупать их. И неожиданно ощутил необычное отвращение. Что–то напоминающее гигантских стоящих вертикально слизняков. Раздутые тела едва намечены, отчетливо прощупываются только головы, определенно шарообразные. Они… невероятно отвратительны. Я повернулся от столбов к пропасти. Вытянулся на каменной плите и заглянул вниз.
– И увидел лестницу, ведущую в пропасть!
– Лестницу! – воскликнули мы.
– Лестницу, – повторил человек так же терпеливо, как и раньше. – Она, казалось, не высечена из скалы, а встроена в нее. Ступени шести футов длиной и трех шириной. Лестница уходила от платформы и скрывалась в голубом тумане.
– Но кто мог построить такую лестницу? – спросил я. – Лестницу, встроенную в стену пропасти и ведущую в бездонную яму?
– Не бездонную, – спокойно ответил человек. – Дно там есть. Я добрался до него.
– Добрались? – повторили мы.
– Да, по лестнице, – сказал он. – Понимаете, я спустился по ней.
– Да, – продолжал он. – Я спустился по лестнице. Но не в этот день. Я разбил лагерь у ворот. На рассвете заполнил рюкзак пищей, а две фляжки водой из источника недалеко от ворот, прошел мимо резных монолитов и переступил через край пропасти.
– Лестница шла у стены под углом в сорок градусов. Спускаясь, я рассматривал ее. Ступени из зеленоватого камня, совсем не похожего на гранитный порфирит, из которого сложена стена пропасти. Вначале я подумал, что строители удачно использовали вкрапление в стену и именно из него вырезали гигантскую лестницу. Но правильный угол, под которым шла лестница, делал это предположение маловероятным.
Спустившись примерно на полмили, я остановился на площадке. У площадки лестница делала поворот в форме V и продолжала спускаться под тем же углом. Получался зигзаг. Потом, спустившись ниже, я обнаружил, что лестница вся состоит из таких зигзагов. Никакой слой не может идти так правильно. Значит, лестница сооружена руками. Но чьими? Ответ – я думаю, он скрывается в тех руинах, – никогда не будет получен.
– К полудню мне уже не были видны пять вершин и край пропасти. Надо мной и подо мной ничего не было, кроме голубого тумана. Рядом была пустота, потому что выступ стены давным–давно обрушился. Я не чувствовал головокружения, его приглушило огромное любопытство. Что мне предстояло открыть? Древнюю удивительную цивилизацию, царившую, когда на месте полюсов были тропики? Я был уверен, что там нет ничего живого: слишком все здесь древнее для жизни. Но такая удивительная лестница должна вести к чему–то не менее удивительному. Что это? Я продолжал спуск.
– Через равные промежутки я проходил мимо входов в маленькие пещеры. Две тысячи ступеней и вход, еще две тысячи – и опять вход, и так далее. В полдень я остановился у одной из таких расщелин. Должно быть, к тому времени я опустился в пропасть на три мили, но угол таков, что на самом деле я прошел не менее десяти миль. Я осмотрел вход. По обе стороны вырезаны те же фигуры, что и на воротах вверху, только тут они обращены лицом вперед, руки вытянуты, как будто они мешают чему–то войти. Лица закрыты вуалью. И за ними никаких отвратительных изображений. Я вошел внутрь. Трещина углублялась, как нора, ярдов на двадцать. Сухо и светло. Снаружи я видел стену голубого тумана с четко обозначенным краем. Я ощутил необыкновенное чувство безопасности, хотя до этого никакого страха не испытывал. Я понял, что фигуры у входа – стражники. Но от чего они охраняют?
– Голубой туман сгустился и стал слабо светиться. Я решил, что наступают сумерки. Немного поел и попил и уснул. Когда я проснулся, голубой туман снова посветлел: значит, наверху рассвет. Я продолжил спуск. Я забыл о пропасти, зияющей сбоку от меня. Не испытывал ни усталости, ни голода, ни жажды, хотя ел и пил совсем мало. Ночь я провел в другой пещере и на рассвете продолжил спуск
– Позже в этот день я впервые увидел город…
Он некоторое время молчал.
– Город, – сказал он наконец, – понимаете, там внизу город. Такого города вы никогда не видели, да и ни один человек не смог о нем рассказать. Мне кажется, что пропасть имеет форму бутылки. Отверстие перед пятью вершинами – это горлышко. Насколько широко дно, я не знаю. Может, тысячи миль. Внизу в голубизне стали заметны огоньки. Потом я увидел вершины… вероятно, это можно назвать деревьями. Но не наши деревья, неприятные, какие–то змеиные. Высоко вздымаются вверх тонкие стволы, а вверху клубок толстых щупалец с отвратительными маленькими листочками, похожими на головки стрел. Деревья красные, ярко–красные. Кое–где виднелось что–то желтое. Я знал, что тут есть и вода, видел, как существа прорывают ее поверхность, но что это такое, так и не разглядел.
– Прямо подо мной был… город. Я видел милю за милей тесно расположенных цилиндров. Они лежали на боку пирамидами по три, по пять, десятки, нагроможденные друг на друга. Трудно дать вам понять, на что похож этот город. Предположим, у вас есть водопроводные трубы определенной длины. Вы кладете рядом три таких трубы, на них две, а на эти две одну; или в основании пять труб, над ними четыре, затем три, две и одна. Понятно? Так они выглядят. Но на них еще возвышались башни, минареты, выпуклости, конусы и какие–то причудливые утолщения. Они блестели, будто охваченные бледно–розовым пламенем. Рядом вздымались ядовито–красные деревья, будто головы гидр, охраняющих гигантских спящих червей. В нескольких футах подо мною начиналась титаническая арка, такая же неземная, как мост, перекрывающий ад и ведущий в Асгард. Она изгибалась и исчезала внутри самой высокой груды цилиндров. Она вызывала ужас… это нечто демоническое…
Человек замолчал. Глаза его закатились. Он задрожал, и его руки и ноги снова начали двигаться – ужасные ползучие движения. С губ слетел шепот – отзвук того шепота, что мы слышали накануне. Я закрыл ему глаза руками. Он успокоился.
– Проклятые существа! – сказал он. – Обитатели пропасти! Я шептал? Да… но теперь им до меня не дотянуться… они не могут!
Немного погодя он продолжил, так же спокойно, как раньше.
– Я прошел по арке. Спустился в это… здание. Голубая тьма на мгновение окружила меня, и я почувствовал, что лестница стала спиральной. Я спустился по ней и оказался… не могу сказать вам… вероятно, можно это назвать комнатой. У нас нет подходящих слов для того, что в пропасти. В ста футах подо мной пол. Стены уходили вниз и в стороны от того места, где я стоял, серией расширяющихся полумесяцев. Место это огромно – и заполнено странным пятнистым красным светом. Как будто свет внутри зеленых и золотых опалов. Я спустился по ступенькам ниже. Далеко передо мной возвышался алтарь с колоннами. Колонны в виде колоссальных спиралей, похоже на безумных осьминогов с тысячами пьяных щупалец; они опирались на спины бесформенных чудовищ, вырезанных из алого камня. Передняя часть алтаря представляла собой гигантскую пурпурную плиту, покрытую резьбой.
– Не могу описать эту резьбу. Ни один человек этого не сможет… человеческий глаз может уловить ее не больше, чем тени, населяющие четвертое измерение. Только какое–то смутное ощущение в мозгу. Бесформенные существа, не создающие никакого сознательного представления, но накладывающиеся на сознание, как горячие печати… представление о ненависти, о схватке между немыслимыми чудищами, о победе в туманном аду парящих непристойных джунглей, о стремлениях и мыслях, невероятно отвратительных…
– И тут я понял, что что–то находится перед алтарем в пятидесяти футах надо мной. Я знал, что оно здесь, чувствовал его присутствие каждым волоском и каждым кусочком кожи. Что–то бесконечно злобное, бесконечно ужасное, бесконечно древнее. Оно таилось, оно нависало, оно угрожало и оно… было невидимо.
– За мной находился круг голубого света. Я побежал к нему. Что–то побуждало меня повернуться, подняться по ступеням, уходить. Но это оказалось невозможным. Отвращение к этому невидимому существу толкало меня, как будто я попал в сильное течение. Я прошел через круг. И оказался на улице, которая уходила в туманную даль между рядами покрытых резьбой цилиндров.
– Там и тут поднимались деревья. Между ними находились каменные сооружения. Тут я смог рассмотреть покрывавшие их поразительные изображения. Цилиндры походили на гладкие лишенные коры стволы упавших деревьев, покрытые ядовитыми орхидеями. Да, они такие, эти цилиндры, и даже больше. Они должны были уйти вместе с динозаврами. Они били по глазам, скребли по нервам. И нигде не видно и не слышно ничего живого.
– В цилиндрах виднелись круглые отверстия, такие же, как круг в Храме Лестницы. Я прошел в одно из них и оказался в длинной пустой сводчатой комнате, чьи изгибающиеся стены почти смыкались в двадцати футах над моей головой, оставляя широкую щель, которая вела в такую же комнату вверху. В комнате не было абсолютно ничего, кроме того же пятнистого красноватого света, который я видел в Храме. Я споткнулся. По–прежнему ничего не видел, но обо что–то лежащее на полу споткнулся. Протянул руку вниз – и она коснулась чего–то холодного и гладкого… это что–то шевельнулось… я повернулся и выбежал из этого места… слепо побежал, размахивая руками… плача от ужаса…
– Когда я пришел в себя, я по–прежнему находился среди каменных цилиндров и красных деревьев. Я пытался вернуться, найти Храм. Я более чем испугался. Я походил на только что отлетевшую душу, которая ощутила первые ужасы ада. Храм я не смог найти! Потом туман начал сгущаться и светиться, цилиндры засверкали ярче. Я понял, что в мире вверху начался вечер, и чувствовал, что с темнотой для меня наступает время опасности. Что сгущающийся туман – это сигнал к пробуждению существ, живущих в пропасти.
– Я вскарабкался по боку одного сооружения. Спрятался за кошмарным чудовищем из камня. Может быть, подумал я, удастся спрятаться, пока туман не посветлеет и опасность не минует. Вокруг меня послышался какой–то ропот. Он был повсюду… он рос, рос, перешел в громкий шепот. Я выглянул из–за камня на улицу. Увидел движущиеся огоньки. Все больше и больше огней, они выплывали из круглых дверей и заполняли улицу. Самые высокие плыли в восьми футах над тротуаром, самые низкие – в двух. Они торопились, они прогуливались, они кланялись, они останавливались и шептали – и под ними ничего не было!
– Ничего не было! – выдохнул Андерсон.
– Да, – продолжал человек, – и это самое ужасное – под ними ничего не было. Но это, несомненно, были живые существа. У них есть сознание, воля, мысли – не знаю, что еще. В поперечнике они достигали два фута – самые большие. В центре яркое ядро – красное, синее, зеленое. Это ядро постепенно тускнело и переходило в туманное сияние, которое не обрывалось резко. Казалось, оно скрывает пустоту, но пустоту, в которой что–то есть. Я напрягал глаза, стараясь рассмотреть тело, в котором играли и переливались огни, но ничего не видел.
– И вдруг я застыл. Что–то холодное и тонкое, как хлыст, коснулось моего лица. Я повернул голову. Рядом со мной три огонька. Бледно–голубые. Они смотрели на меня – если можно вообразить, что эти огни – глаза. Еще одна плеть схватила меня за плечо. От ближайшего огонька послышался резкий шепот. Я закричал. Неожиданно шепот на улице стих. Я оторвал взгляд от бледно–голубого шара, удерживавшего меня, и оглянулся – все огоньки с улицы устремились к тому месту, где я стоял! Тут они останавливались и смотрели на меня. Теснились, толкались, как толпа зевак на Бродвее. Я почувствовал, что меня касаются десятки щупалец…
– Когда я пришел в себя, я снова находился в огромном Храме Лестницы. Лежал у подножия алтаря. Все тихо. Огней нет, только пятнистый красный свет. Я вскочил на ноги и побежал к лестнице. Что–то отбросило меня на колени. И тут я увидел, что вокруг пояса у меня полоска желтого металла. К ней прикреплена цепь. Я прикован к алтарю!
– Я сунул руку в карман, чтобы достать нож и перерезать кольцо. Ножа не было! У меня отобрали все, кроме одной фляжки, которая висела на шее и которую, я думаю, они приняли за часть… моего организма. Я попытался сломать кольцо. Оно казалось живым. Извивалось у меня в руках и сжималось теснее. Я потянул за цепь. Она не подалась. И тут я ощутил присутствие невидимого Существа на алтаре. Упал на пол у алтаря и заплакал. Подумайте: я оказался один в этом месте странного света, с нависшим надо мной древним ужасом – это чудовищное, невидимое Существо, это немыслимое существо распространяло волны ужаса…
– Немного погодя я взял себя в руки. И увидел у одного из столбов желтую чашу, полную какой–то густой белой жидкости. Выпил ее. Меня не беспокоило, что она может меня убить. Но вкус оказался приятным, и неожиданно силы вернулись ко мне. Очевидно, с голоду я не умру. Огоньки, чем бы они ни были, имеют представление о потребностях человеческого организма.
– Красноватый пятнистый свет начал углубляться. Снаружи донесся шепот, и через круглое отверстие потянулись сверкающие шары. Они строились рядами, пока не заполнили весь Храм. Шепот их превратился в пение, пение шепотом, оно поднималось и падало, поднималось и падало, и сами шары в том же ритме поднимались и опускались, поднимались и опускались.
– Всю ночь шары прилетали и улетали, всю ночь продолжалось пение, и они поднимались и опускались. Наконец я почувствовало себя всего лишь атомом сознания в океане шепота; и этот атом начал подниматься и опускаться вместе с шарами. Говорю вам, даже мое сердце пульсировало в унисон с ними! Красный свет побледнел, шары потянулись наружу, шепот стих. Я снова был один и знал, что в моем мире начался новый день.
– Я спал. Проснувшись, обнаружил у столба белую жидкость. Осмотрел цепь, приковывавшую меня к алтарю. Начал тереть два звена друг о друга. Часами я делал это. Когда красный свет начал сгущаться, звенья отчасти сточились. Во мне снова родилась надежда. Возможность бегства есть.
– Снова появились огни. Всю ночь звучала песнь шепотом, шары поднимались и опускались. Песня захватила меня. Пульсировала во мне, пока каждый нерв и каждая мышца не дрожали в такт ей. Губы мои задрожали. Они напряглись, как у человека, пытающегося закричать в ночном кошмаре. И наконец зашептали то же, что и жители пропасти. Тело мое склонялось в унисон с огнями, я двигался и издавал звуки, как эти безымянные существа, и душа моя заполнилась ужасом и бессилием. И тут я увидел… Их!
– Увидели огни? – тупо спросил я.
– Увидел существа под огнями, – ответил он. – Большие прозрачные слизняковые тела, с десятками извивающихся щупалец, с круглыми зияющими пастями под огненными шарами. Они были как призраки невероятно чудовищных слизней! Я мог видеть сквозь них. Я смотрел на их поклоны, слушал шепот, и тут наступил рассвет, и они устремились к выходу. Они не ползли и не шли, они плыли. Проплыли и исчезли!
– Я не спал. Весь день трудился над цепью. Когда снова начал сгущаться красный свет, я протер примерно шестую часть звена. И всю ночь я шептал и кланялся вместе с жителями пропасти, присоединившись к их гимну Существу, нависшему надо мной!
– Дважды еще сгущался красный свет, и меня охватывали чары – но на утро пятого дня я разорвал цепь. Я свободен! Выпил белой жидкости из чаши, вылил оставшееся в свою фляжку. Побежал к ступенькам, поднялся мимо невидимого ужаса, мимо алтаря и снова оказался на мосту. Пробежал над пропастью, и вот я на Лестнице.
– Можете себе представить, каково подниматься из расколотого мира, когда за вами ад? Ад был за мной, и ужас подгонял меня. Город скрылся в голубом тумане, когда я почувствовал, что больше не могу подниматься. Сердце билось в горле, каждый его удар был как удар молота. Я упал перед входом в одну из маленьких пещер, чувствуя, что это убежище. Заполз в него и стал ждать, когда туман сгустится. Он почти сразу сгустился. Далеко внизу послышался громкий гневный шепот. В отверстие пещеры я увидел пульсирующие огни. Пульс достиг входа, потускнел, и я увидел, как вниз устремились мириады шаров; глаза жителей пропасти плыли вниз, в бездну. Снова и снова разгорался свет, поднимались и опускались шары. Они охотились за мной. Шепот становился громче, настойчивей.
– Во мне росло отчаянное желание присоединиться к их шепоту, как я это делал в Храме. Я снова и снова кусал губы, чтобы они не двигались. Всю ночь из пропасти поднимался столб света, всю ночь прилетали шары и звучал шепот. Теперь я понял назначение пещер и резных фигур, которые сохранили свою хранительную силу. Но кто их вырезал? Почему построили город на краю пропасти и зачем опустили в нее Лестницу? Кем они были для этих существ и как могли жить рядом с ними? Ясно, что у них была какая–то цель. Иначе они не стали бы предпринимать такую грандиозную работу, как строительство Лестницы. Но какова эта цель? И почему те, что жили рядом с пропастью, давно исчезли, а те, что в пропасти, живы до сих пор? Ответа я не мог найти – да и до сих пор не нахожу. Даже обрывков теории у меня нет.
– Пока я так размышлял, наступил рассвет, а с ним и тишина. Я допил то, что оставалось во фляжке, выполз из пещеры и снова начал подъем. В полдень ноги мои отказали. Я разорвал рубашку, обвязал колени и руки. И пополз дальше. И снова заполз в одну из пещер и ждал, пока не сгустился голубой туман, не поднялся столб света и не начался шепот.
– Но теперь в шепоте звучала новая нота. Шепот больше не грозил. Он звал и льстил. Он притягивал. Новый ужас охватил меня. Во мне поднялось могучее желание выйти из пещеры и спуститься вниз, к огням, позволить им делать со мной, что хотят, унести, куда хотят. Желание росло. С каждой вспышкой луча оно усиливалось, и я наконец задрожал от желания, как дрожал от песни в Храме. Тело мое превратилось в маятник. Вверх вздымался луч, и я устремлялся к нему. Но душа не сдавалась. Она прижимала меня к полу пещеры. И всю ночь боролась с телом, отражая чары жителей пропасти.
– Наступил рассвет. Снова я выполз из пещеры и увидел Лестницу. Подниматься я не мог, руки мои кровоточили, ноги болели. Я заставлял себя подниматься ступенька за ступенькой. Скоро руки онемели, ноги перестали болеть. Они омертвели. Только воля тянула мое тело вверх шаг за шагом.
– И тут – кошмар бесконечного подъема по ступенькам, воспоминания о тупом ужасе, когда я прятался в пещерах, а свет пульсировал, а шепот все звал и звал, воспоминания о том времени, когда я проснулся и обнаружил, что тело подчинилось этому зову и утащило меня к выходу, к самым охранникам, а мириады шаров столпились снаружи в тумане и смотрели на меня. Воспоминания о борьбе со сном – и всегда, всегда подъем, на бесконечное расстояние, к покинутому раю голубого неба и открытого мира.
– Наконец осознание того, что надо мной чистое небо, а край пропасти за мной, воспоминание о том, как я ползу мимо гигантских ворот, уползаю от пропасти, сны о странных гигантах в остроконечных шапках, с затянутыми вуалью лицами, которые толкают меня все дальше и дальше от пропасти, отгоняют светящиеся шары, которые хотят утащить меня назад, в провал, где в ветвях красных деревьев с коронами из змей плывут планеты.
– И долгий, долгий сон – Бог один знает, как долго я спал в ущелье между скал. Проснувшись, увидел далеко на севере поднимающийся столб света, огни по–прежнему охотятся, шепот надо мной зовет.
– Снова полз я на омертвевших ногах, которые, как корабль древнего моряка, двигались сами, без моего участия, но уносили меня от этого проклятого места. И вот ваш костер – и безопасность!
Человек улыбнулся нам. Потом жизнь покинула его лицо. Он уснул.
В полдень мы свернули лагерь и понесли человека на юг. Три дня мы несли его, а он продолжал спать. На третий день во сне он умер. Мы сложили большой костер и сожгли его тело, как он и просил. Разбросали пепел в лесу вместе с пеплом деревьев костра. Великим волшебством нужно обладать, чтобы разъединить этот пепел и снова утащить его в эту пропасть, которую он называл проклятой. Не думаю, что даже у обитателей пропасти есть такое волшебство. Нет.
Но к пяти вершинам мы не вернулись, чтобы проверить это.
Сквозь драконье стекло
Херндон помогал грабить Запретный Город, когда союзники превратили подавление восстания боксеров в самый замечательный грабеж со времен Тамерлана. Шесть его моряков верно следовали за ним в его пиратских фантазиях. Русская княгиня, которую он развлекал в Нью–Йорке, помогла ему добраться до берега и его яхты. Поэтому Херндон сумел проплыть через проливы с не меньшим количеством сокровищ Сына Неба, чем самый усердный работник в пекинском посольстве.
Кое–что из сокровищ он подарил очаровательным дамам, которые жили или по–прежнему живут в солнечной области его сердца. Большую часть использовал для обстановки двух поразительных китайских комнат в своем доме на Пятой авеню. Немного, следуя слабому религиозному импульсу, подарил Метрополитен–музею. Ему казалось, что таким образом он узаконивает собственное обладание сокровищами – словно преподносит их богам, строит больницы, дворцы мира и тому подобное.
Но драконье стекло – ничего более удивительного он не видел – он поставил в своей спальне, чтобы первый утренний взгляд падал на него, и устроил специальные светильники, чтобы можно было, проснувшись среди ночи, посмотреть на него. Удивительное? Оно более чем удивительно, это драконье стекло! Тот, кто сделал его, жил в те времена, когда боги ходили по земле и каждый день создавали что–нибудь новое. Только человек, живший в такой атмосфере, мог сотворить его. Ничего подобного ему не существовало.
Я был на Гавайях, когда телеграф сообщил о первом исчезновении Херндона. Сообщалось немногое. Слуга пришел утром будить его, и Херндона не было. Вся одежда оказалась на месте. Все говорило, что Херндон где–то в доме. Но его не было.
Человек, который стоит десять миллионов, естественно, не может растаять в воздухе, не вызвав большого смятения. Газеты добавили суматохи, но в них в сущности сообщалось только два факта: Херндон вернулся домой вечером и утром исчез.
Я был в море, возвращаясь домой и надеясь принять участие в поисках, когда радио принесло новость о его возвращении. Его нашли на полу спальни в обрывках шелковой одежды, тело его было искалечено, как будто на него напал тигр. Но возвращение его объяснялось не больше, чем исчезновение.
Вечером его не было – на утро он появился. Херндон, когда смог разговаривать, отказался рассказать что–нибудь даже врачам. Я отправился прямо в Нью–Йорк и подождал, пока медики не решили, что лучше пустить меня к нему, чем давать ему возможность беспокоиться из–за того, что он меня не видит.
Когда я вошел, Херндон встал с инвалидной коляски. Глаза у него были ясные и яркие, ни в его приветствии, ни в рукопожатии не было слабости. Сестра выскользнула из комнаты.
– Что это было, Джим? – воскликнул я. – Что на всей земле могло с вами произойти?
– Я не уверен, что на земле, – ответил он. И показал на что–то похожее на высокий пюпитр, накрытый куском тяжелого шелка с вышитыми на нем китайскими рисунками. Несколько мгновений он колебался, потом подошел к шкафу. Достал оттуда два тяжелых ружья, те самые, я вспомнил, с которыми в последний раз охотился на слонов.
– Вы не сочтете меня сумасшедшим, если я попрошу вас держать одно из них наготове, пока мы будем разговаривать, Уорд? – извиняющимся тоном спросил он. – Это ведь вполне реально?
Он распахнул халат и показал перевязанную грудь. Я без дальнейших вопросов взял одно из ружей, и он схватил меня за плечо. Потом подошел к пюпитру и снял покрывало.
– Вот оно, – сказал Херндон.
Тогда я впервые увидел драконье стекло!
Ничего подобного ему не существовало! Никогда! Вначале вы видели только холодную зеленую мерцающую прозрачность, как в море, когда плывешь в спокойный летний день под водой и смотришь вверх сквозь воду. По краям всплески алого и золотого, отблески изумруда, сверкание серебра и слоновой кости. А в основании топазовый диск, обрамленный красным пламенем, пронизываемым маленькими желтыми язычками.
Потом вы начинаете понимать, что эта зеленая прозрачность – овальный кусок полированного камня. Вспышки и отблески становятся драконами. Их двенадцать. Глаза у них изумрудные, клыки слоновой кости, когти из золота. Драконы чешуйчатые, и каждая чешуйка уложена так, что у основания она зеленая, как первобытные джунгли, потом становится ярко–алой, а к концу алое сменяется золотым. Крылья серебристые и зеленые и тесно прижаты к бокам.
И эти драконы живые. Никогда не было столько жизни в металле и дереве со времен Аль–Ахрама, скульптора древнего Ада, который изваял первого крокодила, и в наказание ревнивый Всемогущий вдохнул жизнь в его создание!
Наконец вы замечаете, что топазовый диск, обрамленный маленькими желтыми огоньками, является вершиной металлической сферы, вокруг которой обвивается тринадцатый дракон, тонкий и красный, и кусает свой скорпионий хвост.
Первый же взгляд на драконье стекло заставляет затаить дыхание. Да, и второй, и третий взгляды тоже – и вообще всякий раз, как вы на него смотрите.
– Где вы его взяли? – потрясенно спросил я.
Херндон спокойно ответил:
– Оно было в маленьком тайном помещении во дворце императора. Мы обнаружили это помещение, – он немного помолчал, – скажем, по чистой случайности. Как только я его увидел, я понял, что оно должно быть моим. Что вы о нем думаете?
– Думаю! – воскликнул я. – Думаю! Да это чудеснейшая вещь, какую когда–либо изготовлял человек! Что это за камень? Гагат?
– Не уверен, – ответил Херндон. – Но идите сюда. Встаньте передо мной.
Он выключил свет в комнате и повернул другой выключатель, и напротив меня три закрытые электрические лампы бросили свои лучи на зеркальный овал.
– Смотрите! – сказал Херндон. – И говорите мне, что видите.
Я посмотрел в стекло. Вначале я ничего не видел, кроме лучей, уходящих все дальше, дальше – казалось, в бесконечность. И потом…
– Милостивый Боже! – воскликнул я, застыв от ужаса. – Джим, что это за адское существо?
– Спокойней, старина, – послышался голос Херндона. В нем слышалось облегчение и странная радость. – Спокойней; скажите мне, что вы видите.
Я ответил:
– Мне кажется, что я смотрю через бесконечное расстояние, и все же то, что я вижу, близко ко мне, как будто по другую сторону стекла. Я вижу расселину, которая разделяет две темно–зеленые массы. Я вижу лапу, гигантскую отвратительную лапу, протянутую через расселину. У лапы семь когтей, они разжимаются и сжимаются, разжимаются и сжимаются. Милостивый Боже, какая лапа, Джим! Такие лапы в аду лам хватают слепые души, пролетающие мимо!
– Смотрите, смотрите дальше, в ущелье, над лапой. Ущелье расширяется. Что вы видите?
– Я вижу невероятно высокую гору, вздымающуюся в небо, как пирамида. За нею вспышки пламени, она очерчена на их фоне. Вижу, как большой светящийся шар, похожий на луну, медленно выходит из пламени. Вот и другой шар движется поперек горы. И третий плывет в пламени на дальней стороне…
– Семь лун Рака, – прошептал Херндон, как бы про себя. – Семь лун, которые купаются в розовом пламени Рака, это пламя жизни и оно окружает Лалил как диадема. Тот, на кого светили семь лун Рака, привязан к Лалил на всю жизнь и на десять тысяч жизней.
Он протянул руку и повернул выключатель. В комнате зажегся свет.
– Джим, – сказал я, – это не может быть реальностью! Что это? Какая–то дьявольская иллюзия в этом стекле?
Он размотал бинты на груди.
– На лапе, которую вы видели, семь когтей, – спокойно ответил он. – Посмотрите на это.
По белой коже груди от левого плеча к правым нижним ребрам, тянулись семь заживающих царапин. Как будто поперек груди провели гигантским стальным гребнем. Как будто провели бороной.
– Это сделала лапа, – сказал он так же спокойно, как раньше.
– Уорд, – продолжал он, прежде чем я мог что–нибудь сказать, – я хотел, чтобы вы увидели – то, что вы видели. Я не знал, увидите ли вы. И не знаю, поверите ли мне даже сейчас. Не думаю, что если бы я был на вашем месте…
Он подошел к пюпитру и набросил покрывало на драконье стекло.
– Я вам расскажу, – сказал он. – Но я хотел бы, чтобы меня… не прерывали. Поэтому я и закрыл его.
– Не думаю, – медленно начал он, – не думаю, Уорд, что вы когда–нибудь слышали о Раке–Чудотворце, который жил у начала вещей, и о том, как Великий Чудотворец изгнал его за пределы мира.
– Не слышал, – коротко ответил я, все еще потрясенный зрелищем.
– Это большая часть того, что я собираюсь вам рассказать, – продолжал он. – Конечно, вы решите, что это вздор, но… вначале я встретился с этой легендой на Тибете. Потом снова – имена, конечно, были изменены, – когда уходил из Китая.
– Я понял так, что боги еще суетились поблизости от человека, когда родился Рак. Происхождение у него какое–то скандальное. Став старше, Рак не удовлетворился наблюдением, как другие совершают чудеса. Он сам хотел их совершать и… гм… изучил метод. Немного погодя Великий Чудотворец натолкнулся на некоторые вещи, сотворенные Раком, и нашел их восхитительными – немного слишком восхитительными. Он не хотел уничтожать меньшего чудотворца, потому что – так гласит сплетня–легенда – чувствовал за него определенную ответственность. И он дал Раку место где–то за пределами мира и дал ему власть над десятками миллионов рождений – приманивать или захватывать душу, уводить ее в свое владение, так чтобы у него был свой народ – и над этим народом Раку дано высшее, низшее и среднее правосудие.
– И Рак ушел за пределы мира. Он оградил свое владение облаками. Он поднял гигантскую гору и на ее склоне выстроил город для мужчин и женщин, которые должны были принадлежать ему. Он окружил город удивительными садами и поместил в садах множество вещей – одни хорошие, другие… ужасные. Вокруг горы он, как диадему, разместил семь лун и разжег за горой огонь – огонь жизни, и через этот огонь вечно должны проходить луны.
Херндон перешел на шепот.
– Через этот огонь проходят луны, – сказал он. – И с ними души народа Рака. Они проходят через огонь и рождаются заново – и заново – для десяти тысяч жизней. Я видел луны Рака и души, которые с ними идут в огонь. В этой земле нет солнца, только новорожденные луны зеленью светят на город и сады.
– Джим! – нетерпеливо воскликнул я. – О чем это вы говорите? Проснитесь! Какое отношение весь этот вздор имеет к этому?
И я указал на драконье стекло.
– Это? – спросил он. – Ну, как же, через него пролегает дорога в сады Рака!
Тяжелое ружье выпало у меня из рук, я переводил взгляд с него на стекло и обратно. Он улыбнулся и указал на свою перевязанную грудь.
– Вместе с союзниками я побывал в Пекине. Я представлял себе, что приближается, и хотел участвовать. Одним из первых я оказался в Запретном Городе. Как и все, я стремился к добыче. Это зрелище сводило с ума, Уорд! Солдаты с руками, полными драгоценностей, которые даже Морган не может позволить себе купить; солдаты с удивительными ожерельями на волосатых горлах, с карманами, набитыми драгоценными камнями; солдаты, рубашки которых набиты сокровищами – Сыны Неба собирали эти сокровища многие столетия. Мы были готами, грабящими имперский Рим. Войском Александра, набросившимся на украшенных драгоценностями куртизанок в царском Тире! Ворами в грандиозном древнем масштабе, который даже воровство превращает в нечто героическое.
– Мы достигли тронного зала. Оттуда влево вел узкий коридор, и я со своими людьми пошел по нему. Мы оказались в небольшой восьмиугольной комнате. В ней ничего не было, кроме необыкновенной скорчившейся статуэтки из гагата. Она стояла на полу спиной к нам. Один из моих людей наклонился, чтобы поднять ее. Поскользнулся. Статуэтка вылетела из его руки и ударилась в дверь. Часть стены наклонилась вперед. По… назовем это случайностью… мы узнали тайну восьмиугольной комнаты!
– Я посветил в отверстие. И увидел помещение в форме цилиндра. Круглый пол примерно десяти футов в диаметре. Стены покрыты типично китайскими росписями: странно выглядящие животные и предметы, которые я не могу описать. Вокруг всей комнаты на высоте примерно в семь футов шла картина, изображающая остров, плавающий в воздухе. Облака наплывали на его края, как замерзшее море, полное радуг. С острова поднималась гигантская пирамидообразная гора. Вокруг вершины семь лун, а над вершиной – лицо!
– Ни с чем не могу сравнить это лицо. Я не мог оторвать от него взгляда. Не китаец и вообще не принадлежит ни к какой известной мне расе. Лицо милостивое и злобное, жестокое и доброе, жалостливое и безжалостное, мрачное, как у Сатаны, и радостное, как у Аполлона. Глаза желтые, как лютики или солнечный камень на голове крылатого Змея, которому поклоняются с тайном храме Тюлуна. И мудрые, как Судьба.
– Здесь что–то есть, сэр, – сказал Мартин. Помните Мартина, моего первого помощника? Он указал на закутанный предмет в стороне. Я вошел и развернул укутывавшую предмет ткань. Это было драконье стекло!
– Как только я его увидел, я понял, что оно должно быть моим. И знал, что оно будет моим. Я хотел эту вещь, но и она тоже хотела быть у меня. Вначале мне показалось, что это что–то живое. Такое же живое, как вы и я. Ну, я его забрал. Добрался до яхты, и тут произошло первое странное происшествие.
– Помните Ву–Синга, моего слугу на лодке? Помните, как он говорил по–английски? Ужасно! Драконье стекло было у меня в каюте. Дверь я забыл закрыть. Услышал резкий вдох. Повернулся. Это был Ву–Синг. Ну, вы знаете, что Ву–Синга нельзя назвать интеллигентно выглядящим. Но тут что–то как будто прошло по его лицу, слегка изменив его. Глупое выражение исчезло, будто его стерли губкой. Он не поднял взгляда, но сказал – обратите внимание – на превосходном английском: «Хозяин подумал о стоимости своего приобретения?»
– Я молча смотрел на него.
– Может быть, – продолжал он, – хозяин никогда не слышал о знаменитом Хао–Цзане? Ну, он услышит.
– Уорд, я не мог ни шевельнуться, ни заговорить. Но теперь я знаю, что удерживало меня не просто изумление. Я слушал, а Ву–Синг гладкими фразами излагал ту самую легенду, которую я слышал в Тибете, только там героя звали Рак, а не Хао–Цзан. Но легенда была та же самая.
– И перед отправлением в далекий путь, – закончил он, – знаменитый Хао–Цзан сотворил великое чудо. Он назвал его Вратами. – Ву–Синг указал на драконье стекло. – Это чудо теперь у хозяина. Но посмеет ли тот, кто увидел Врата, войти в них? Не лучше ли оставить Врата – кончено, если он не решится в них войти?
– Он замолчал. Я тоже молчал. И мог думать только о том, откуда у этого парня вдруг превосходное знание английского? И тут Ву–Синг распрямился. На мгновение он посмотрел мне прямо в глаза. Глаза у него были желтые, как лютики, Уорд, и такие мудрые! Я вспомнил маленькое помещение за тронным залом – глаза Ву–Синга были глазами на том лице, которое нависало над горой с семью лунами!
Через мгновение лицо Ву–Синга приобрело прежнее глупое выражение. Глаза, которые он обратили ко мне, стали черными и тусклыми. Я вскочил со стула.
– Эй ты, желтый мошенник! – закричал я. – Зачем ты притворялся, что не знаешь английского?
Он смотрел на меня глуповато, как всегда. Прохныкал на своем ломаном английском, что не понимает; что до сих пор он не произнес ни слова. Я ничего не смог от него добиться, хотя напугал до полусмерти. Пришлось поверить. К тому же я видел его глаза. Ну, вначале я просто испытывал любопытство и желание как можно скорее доставить стекло домой.
– Я привез его домой. Установил здесь и устроил лампы, которые вы видели. У меня было смутное ощущение, что стекло ждет… чего–то. Не мог сказать, чего именно. Но знал, что ждет оно чего–то очень важного…
Он неожиданно обхватил голову руками и начал раскачиваться взад и вперед.
– Сколько еще, – простонал он, – сколько еще, Санту?
– Джим! – воскликнул я. – Джим! Что с вами?
Он выпрямился.
– Скоро поймете.
И продолжал, так же спокойно, как раньше:
– Я чувствовал, что стекло ждет. В ночь исчезновения я не мог уснуть. Выключил свет в комнате, включил лампы за стеклом и сел перед ним. Не знаю, сколько я просидел, но вдруг вскочил на ноги. Мне показалось, что драконы зашевелились. Они закружили вокруг стекла. Двигались все быстрей и быстрей. Тринадцатый дракон начал поворачиваться вокруг топазового шара. Драконы кружили все быстрее и быстрее, пока не превратились в ореол алого и золотого пламени. Само стекло затуманилось, туман становился все гуще, пока ничего не стало видно, кроме зеленой дымки. Я подошел и коснулся стекла. Рука моя прошла сквозь него, как будто его не было.
– Я просунул в него руку – по локоть, по плечо. Почувствовал, что руку мою схватили маленькие теплые пальцы. Я сделал шаг вперед…
– Вы прошли сквозь стекло? – воскликнул я.
– Сквозь него, – ответил он, – и тогда… другая рука коснулась моего лица. Я увидел Санту!
– Глаза у нее были синие, как васильки, как большой сапфир, что сияет на лбу Вишну, в его храме в Бенаресе. Широко, широко расставлены. Волосы иссиня–черные и двумя длинными прядями опускались меж маленьких грудей. Золотой дракон увенчивал ее, и сквозь его лапы спускались пряди. Другой золотой дракон опоясывал ее. Она рассмеялась мне в глаза, притянула к себе мою голову, пока наши губы не соприкоснулись. Она была стройна и податлива, как тростник, который растет перед храмом Хатор на краю пруда Джибы. Кто такая Санту, откуда она пришла – не знаю. Но знаю: женщины прекраснее не было на земле! И что за женщина!
– Она обняла меня руками за шею и потянула вперед. Я осмотрелся. Мы стояли в ущелье между двумя большими скалами. Скалы мягкого зеленого цвета, как зелень драконьего стекла. За нами зеленая дымка. Перед нами ущелье уходит на небольшое расстояние. Сквозь него я увидел огромную гору в виде пирамиды, вздымающуюся высоко, высоко в небо цвета хризопраза. Мягкое сияние пульсировало из–за горы во все стороны, а прямо перед ней плыл большой шар зеленого огня. Девушка потянула меня к отверстию. Мы шли медленно, рука об руку. И тут я понял: Уорд, я был в том самом месте, которое изображалось на картине в комнате драконьего стекла!
Мы вышли из ущелья и оказались в саду. Сады многоколонного Ирама, затерянные в пустыне, потому что были слишком прекрасны, могли быть такими. Странные огромные деревья, ветви которых похожи на перья; они сияют огнями, как перья, одевающие танцовщиц Индры. Странные цветы росли вдоль нашей тропы, они светились, как светящиеся черви, размещенные на радужном мосту Асгарда. Ветер вздыхал среди крылатых деревьев, и разноцветные тени проплывали мимо их стволов. Я слышал девичий смех, мужской голос что–то пел.
– Мы продолжали идти. Однажды в саду послышался низкий вой, и девушка бросилась передо мной, расставив руки. Вой прекратился, и мы пошли дальше. Гора приближалась. Я увидел, как другой большой зеленый шар выполз из розовых всплесков справа от горы. Еще один входил в это сияние слева. За ним тянулся странный туманный след. Туман состоял из множества маленьких звездочек. И все было погружено в мягкий зеленый свет – так все выглядело бы, если бы вы жили в светлом изумруде.
– Мы повернули и пошли по другой тропке. Она поднялась на небольшой холм, на холме стоял маленький дом. Он был как будто из слоновой кости. Очень старый маленький дом. Больше всего похож на джайнские пагоды на Брамапутре. Стены светились, они были полны внутреннего огня. Девушка коснулась стены, и часть ее скользнула в сторону. Мы вошли, и стена закрылась за нами.
– Комната была полна шепчущим желтым светом. Я говорю шепчущим, потому что именно так я его ощущал. Свет был мягким и живым. Лестница слоновой кости вела в комнату наверху. Девушка повела меня к ней. Никто из нас не сказал ни слова. На мне лежало какое–то зачарованное молчание. Я не мог говорить. Мне казалось, что и говорить нечего. Я чувствовал себя свободно и легко – как будто вернулся домой. Я поднялся в комнату наверху. Там было темно, только полоска зеленого света пробивалась в длинное узкое окно. В него я увидел гору и луны. На полу слоновой кости подставка для головы и несколько шелковых покрывал. Я вдруг страшно захотел спать, упал на пол и заснул.
– Когда я проснулся, девушка с васильковыми глазами лежала рядом со мной. Она еще спала. Я видел, как раскрылись ее глаза. Она улыбнулась и притянула меня к себе…
– Не знаю почему, но в голове у меня возникло имя. Я воскликнул: «Санту!» Она снова улыбнулась, и я понял, что назвал ее имя. Мне казалось, что я знаю ее нескончаемые века. Я встал и подошел к окну. Посмотрел на гору. На ее груди виднелись две луны. И тут я увидел на склоне горы город. Такой город можно увидеть во сне или в мираже. Весь цвета слоновой кости и зелени, сверкающей синевы и алого цвета. Я видел на его улицах людей. Слышался звон золотых колокольчиков.
– Я повернулся к девушке. Они сидела, обхватив руками колени, и смотрела на меня. Быстрая и поглощающая, пришла любовь. Она встала… я обнял ее…
– Много раз луны огибали гору, и за ними тянулась звездная туманная дымка. Никого, кроме Санту, я не видел; никто не проходил мимо нас. Деревья кормили нас своими плодами, и в них была сама сущность жизни. Да, плоды дерева Жизни, что росло в саду Эдема, должны были походить на плоды этих деревьев. Пили мы зеленую воду, что сверкала меж зеленых огней и имела вкус вина, которое Озирис дает голодным душам в Аменти, чтобы подкрепить их. Купались в бассейнах резного камня, полных водой, желтой, как янтарь. А чаще всего бродили по садам. Там много удивительного в этих садах. Много неземного. Там нет ни дня, ни ночи. Только зеленый свет вечно кружащихся лун. Мы никогда не разговаривали друг с другом. Не знаю, почему. Всегда казалось, что сказать нечего.
– Потом Санту начала петь мне. Песни у нее были странные. Не могу сказать, о чем они. Но у меня в мозгу возникали картины. Я видел как Рак–Чудотворец сотворял свои сады и заполнял их вещами прекрасными и вещами – злыми. Видел, как он воздвигает гору, и знал, что это Лалил; видел, как он делает семь лун и разжигает огонь – огонь жизни. Видел, как он строит город, и видел, как мужчины и женщины приходят в этот город через множество врат.
– Санту пела – и я знал, что звездный туман, скользящий за лунами, это души людей, которых Рак хочет возродить. Она пела, и я видел, как многие века иду по городу Рака рядом с Санту. Песня плакала, и я чувствовал себя одной из звездочек в тумане. Песня плакала, и я видел, как одна из звездочек вырывалась из тумана, бежала, уходила через неизмеримое зеленое пространство…
– Рядом с нами стоял человек. Он был очень высок. Лицо у него одновременно жестокое и доброе, мрачное, как у Сатаны, и веселое, как у Аполлона. Он взглянул на нас, и глаза у него были желтые, как лютики, и такие мудрые, такие мудрые! Уорд, это было лицо над горой в комнате драконьего стекла! Эти глаза смотрели на меня с лица Ву–Синга! Человек улыбнулся… и исчез!
– Я схватил Санту за руку и побежал. Мне вдруг показалось, что с меня достаточно этих призрачных садов Рака, что я хочу вернуться в свой мир. Но не без Санту Я пытался вспомнить дорогу к ущелью. Я чувствовал, что именно там дорога назад. Мы бежали. Сзади издалека донесся вой. Санту закричала – но я чувствовал, что боится она не за себя. За меня. Ни одно существо из этого мира не могло ей повредить: она сама часть этого мира. Вой становился все ближе. Я повернулся.
– Ко мне в зеленом воздухе снижался зверь, немыслимый зверь, Уорд! Как крылатое чудовище Апокалипсиса, которое несет на себе женщину в пурпурном и алом. Зверь прекрасный даже в своем ужасе. Он сложил ало–золотые крылья, и его длинное сверкающее тело устремилось ко мне, как чудовищное копье.
– И тут, в то мгновение, когда копье должно было ударить, между нами возник туман! Радужный туман, и он был… брошен. Как будто чья–то рука бросила сеть. Я услышал, как крылатый зверь разочарованно взвыл, Санту крепче схватила меня за руку. Мы побежали сквозь туман.
– Перед нами было ущелье меж двумя скалами. Снова и снова устремлялись мы к нему, и снова и снова прекрасный сияющий ужас обрушивался на нас – и каждый раз возникал сбивающий его с толку туман. Это была игра. Один раз я услышал смех и знал, кто мой охотник. Хозяин зверя. Тот, кто бросает туман. Человек с желтыми глазами… и он играет мной… играет, как ребенок играет с котенком, когда снова и снова бросает ему кусочек мяса и выхватывает его из голодных челюстей!
– Туман после последнего броска рассеялся, и вход в ущелье оказался прямо перед нами. Снова зверь устремился вниз – на этот раз никакого тумана не было. Игра надоела игроку! Зверь ударил, и Санту бросилась передо мной. Зверь отвернул, и лапа, которая должна была разорвать меня от горла до пояса, нанесла скользящий удар. Я упал… и падал сквозь лиги и лиги зеленой пустоты.
– Когда я пришел в себя, я оказался в постели, окруженный докторами, и с этим… – Он указал на забинтованную грудь.
– В ту же ночь, когда сестра уснула, я встал, посмотрел в драконье стекло и увидел… лапу, как ты и сказал. Зверь там. Он ждет меня!
Херндон немного помолчал.
– Если он устанет меня ждать, то может послать зверя за мной, – сказал он. – Я говорю о человеке с желтыми глазами. Хочу попробовать одно из этих ружей. Они реальны, эти звери, а таким ружьем я останавливал слона.
– Но кто он, человек с желтыми глазами? – прошептал я.
– Как кто? – спросил Херндон. – Конечно, сам Чудотворец!
– Ты не можешь в это верить! – воскликнул я. – Это… это безумие! Какая–то дьявольская иллюзия в этом стекле. Как будто… хрустальный шар тебя гипнотизирует, и ты думаешь, что видения, созданные твоим мозгом, реальны. Разбей его! Это дьявольское стекло, Джим. Разбей его!
– Разбить его? – недоверчиво переспросил он. – Разбить его? Нет даже за десять тысяч жизней – дар Рака! Не реальны? А разве эти раны не реальны? Разве Санту не реальна? Разбить его! Милостивый Боже, вы не знаете, о чем говорите! Да ведь это же единственная дорога к ней! Если этот желтоглазый дьявол так же умен, как выглядит, то он должен знать, что ему не нужно держать тут зверя на страже. Я хочу идти, Уорд, хочу идти и привести ее назад со мной. Мне кажется, что он… ну, не полностью все контролирует. Мне кажется, что Великий Чудотворец не мог полностью отдать в руки Рака души всех тех, кто пройдет через множество ворот в его царство. Должен быть выход, Уорд, должен быть путь к бегству. Я ушел от него один раз, Уорд. Я в этом уверен. Но я оставил там Санту. Мне нужно вернуться за ней. Поэтому я и нашел узкий коридор за тронным залом. И он тоже знает это. Поэтому и спустил на меня своего зверя.
– Я пойду туда снова, Уорд. И вернусь – вместе с Санту!
Но он не вернулся. Прошло шесть месяцев с его второго исчезновения. Он опять исчез из спальни, как и в первый раз. По завещанию – в нем говорилось, что если он исчезнет и не вернется в течение недели, обладание домом и всем его имуществом переходит ко мне, – я оказался владельцем драконьего стекла. Драконы снова закружились для Херндона, и он снова прошел через Врата. Я нашел только одно слоновье ружье и понял, что второе он унес с собой.
Ночь за ночью сижу я перед стеклом, жду, что он вернется – с Санту. Рано или поздно они вернутся. Я знаю это.
Читать бесплатно другие книги:
