Нью-Йорк Резерфорд Эдвард

Главным выездом из Нового Амстердама была широкая дорога, начинавшаяся перед фортом на рынке и уходившая к стене через западную половину города.

Ван Дейк ехал медленно. Довольная Бледное Перо шла рядом. Голландские дома вскоре сменились огородами и садами. Они достигли городской стены и миновали ворота с каменным бастионом. Широкий тракт протянулся на сотни ярдов мимо кладбища и мельницы. Потом повернул направо. Они продолжили путь по берегу Ист-Ривер, оставив позади небольшую табачную плантацию и болото. Спустя короткое время слева показался большой пруд, и от него дорога шла на север до конца острова.

Остров Манхэттен был странным местом: лишь пара миль в поперечнике, но целых тринадцать в длину. Нетронутые топи, девственные луга и леса, испещренные холмами и участками обнажившихся скальных пород, представляли собой замечательные индейские охотничьи угодья. Да и сама дорога, которой они шли, была старой индейской тропой.

Индейцы, населявшие остров, звались манатами, но это была лишь одна из многочисленных групп местных алгонкиноязычных племен. На Ист-Ривер в Бруклине жило племя канарси; за бухтой, близ широкого участка суши, который голландцы называли островом Статен – Стейтен-Айленд, селились раританы. Выше к северу по великой реке жили хакенсаки и таппаны. Десятки наименований. Белые люди сразу отметили красоту туземцев: мужчины были рослы и грациозны, женщины – с точеными, изящными чертами. Ван Дейк испытывал гордость, посматривая на шедшую рядом девочку.

Но белые редко утруждались изучать индейцев. Да и был бы он лучше, если бы не ее мать?

Даже Манхэттенская колония родилась по недоразумению. Получая товары от Петера Минёйта, местные индейцы не сомневались, что белые люди вручали им традиционные дары за право на охоту в их землях в течение пары сезонов. В Европе это назвали бы арендой. Поскольку индейцы не знали частной собственности на землю, им и в голову не пришло, что Минёйт покупал ее в вечное пользование. Ван Дейк с кривой усмешкой подумал, что праведным бюргерам Нового Амстердама и не было дела до их понимания. Голландские представления о землепользовании отличались практичностью: если застолбил землю, то и владеешь ею.

Неудивительно, что с годами возникли трения. Уязвленные индейцы перешли в нападение. Пришлось отказаться от колоний в верховьях реки. Даже здесь, на Манхэттене, серьезно пострадали два голландских поселения: Блумингдейл, что в нескольких милях к западу, и Гарлем на севере.

Но белый человек всегда побеждал и отвоевывал все больше территорий. Голландцам достались обширные земли вверх по реке. Датчанин Бронк заплатил индейцам за освобождение огромного участка суши севернее Манхэттена. Разрозненные кучки индейцев еще как-то перебивались на землях Бронка и в нетронутых районах Манхэттена, но тем дело и ограничилось.

Ван Дейк и Бледное Перо одолели миль пять и достигли лесного массива в центре острова, где голландец решил устроить привал. Свернув на тропку, которая уходила на запад, они прошли мимо лощин и скальных проплешин до земляничной поляны. Ван Дейк спешился и привязал коня к дереву. Расстелив одеяло, он пригласил Бледное Перо сесть.

– Ну-ка, посмотрим, что там у папы есть, – улыбнулся он.

Купить овсяные хлопья, изюм, орехи пекан и копченое мясо было довольно легко. Из них готовили смесь, которую индейцы называли «пеммикан». К нему прилагались голландский капустный салат и ржаной хлеб. Но ван Дейк прихватил и голландские сласти – печенье и шоколад, любимые всеми детьми. Сидя бок о бок, довольные отец и дочь разделили трапезу. Покончив с первым печеньем, Бледное Перо повернулась к нему и спросила:

– Как ты думаешь, мне нужно сделать татуировку?

Ван Дейк помедлил с ответом. Она была само очарование. Ножки обуты в мокасины, длинные темные волосы перехвачены ремешком. Как большинство индейских девочек ее лет, в теплое время года она прикрывала лишь нижнюю половину тела юбкой из оленьей кожи, которая доходила до колен. Верх был обнажен и только украшен крошечным амулетом, груди еще не обозначились. Кожа, защищенная от солнца и москитов тонким слоем енотового жира, была безупречна. Когда Бледное Перо подрастет, она, наверное, нанесет немного красной краски на щеки и темной вокруг глаз. Но он надеялся, что до поры до времени она останется маленьким совершенством. Нет, индейские женщины не уподоблялись мужчинам, делая себе большие татуировки. Но все равно…

– По-моему, лучше подождать, – заметил он осторожно, – пока ты не выйдешь замуж, и выбрать татуировку, которая понравится мужу.

Она подумала и кивнула:

– Я подожду.

Бледное Перо сидела молча, но ван Дейку казалось, что она о чем-то размышляла. Спустя какое-то время она взглянула на него:

– А ты медведя убивал?

Переходный обряд. В ее народе мальчики становились мужчинами, когда убивали оленя, – и правильно. Это доказывало, что человек может прокормить семью. Но чтобы показать себя настоящим смельчаком, приходилось выполнить задачу намного труднее и опаснее: убить медведя. Сделав это, человек считался истинным воином.

– Было дело, – ответил ван Дейк.

Семь лет назад он жил среди ирокезов. Индейцы посоветовали ему не ходить по той горной тропе, по которой он собирался пойти, поскольку незадолго до этого несколько человек подверглись там нападению медведя. Медведи обычно не нападают первыми, но если решаются, то дело плохо. Ван Дейк выступил в путь подготовленным. Ему повезло: когда зверь неожиданно выскочил и бросился на него, ван Дейк сумел уложить медведя первым же выстрелом из мушкета.

– Это был черный медведь, – пояснил ван Дейк. – В горах.

– В одиночку убил?

– Да.

Бледное Перо ничего не сказала, но он видел, что она довольна отцом: настоящий воин.

День еще только начинался. Солнечный свет, проникавший сквозь листву, заливал траву с земляничными россыпями. Умиротворенный ван Дейк откинулся назад. План, так неожиданно возникший у него, заключался в том, чтобы провести с дочерью весь день. Утром индейцы с каноэ перехватят их на севере острова и заберут Бледное Перо в верховья реки. Он же отправится на ферму Смита и будет дома задолго до темноты. Хороший план, и времени вдоволь. Ван Дейк смежил веки.

Должно быть, он ненадолго задремал. Открыв глаза и сев, он обнаружил, что Бледное Перо исчезла.

Он огляделся: никого. Ван Дейк нахмурился. Глупо, но на секунду он испытал страх. Не случилось ли с ней чего? Он уж собрался звать, когда уловил легчайшее движение. Примерно в сотне ярдов, в лесу, вскинул голову олень. Ван Дейк инстинктивно замер. Олень смотрел в его сторону, но не видел. Затем опустил голову.

И тут ван Дейк заметил Бледное Перо. Она была справа, за деревом с подветренной стороны от оленя. Приложила палец к губам, показывая: тихо. Потом выступила из укрытия.

Ван Дейк не раз наблюдал, как подкрадываются к оленю; он сам это делал. Но ничего подобного не видал. Бледное Перо скользила среди деревьев бесшумной тенью. Он прислушался к едва различимому шороху мокасин во мху. Подбираясь ближе, она уподобилась кошке и двигалась все медленнее и медленнее, зависала на каждом шаге, невесомая словно пушинка. Теперь Бледное Перо была позади оленя в каких-то пятнадцати ярдах… уже в десяти… пяти… Олень по-прежнему не ощущал ее присутствия. Ван Дейк не верил глазам. Бледное Перо стояла за деревом в трех шагах от животного, пощипывавшего траву. Она выжидала. Олень поднял голову, помедлил, опять опустил. И Бледное Перо прыгнула. Она пронеслась как молния. Олень встрепенулся, отпрянул и бросился прочь, но не раньше, чем девочка с радостным воплем коснулась его.

Затем она побежала к отцу, смеясь, и тот поймал ее в охапку. И голландец Дирк ван Дейк осознал, что не испытывал и впредь уж не испытает большей гордости за ребенка, чем ощутил сейчас за свою проворную индейскую дочку.

– Я дотронулась до него! – ликовала она.

– Молодец!

Он обнял ее. Славно, когда у отца не дочка, а совершенство. Он изумленно качал головой.

Они посидели еще немного. Он мало говорил, а она не возражала. Ван Дейк прикидывал, не пора ли трогаться в путь, когда она попросила:

– Расскажи о маме.

Он поразмыслил:

– Что мне сказать? Она была красивая. Ты на нее похожа.

Ван Дейк подумал об их первой встрече. Это случилось летом в лагере у пролива, где ее соплеменники собирали моллюсков. Они ставили на берегу не длинные дома[11], а вигвамы. Моллюсков высушивали, потом выскребали из раковин, которые зарывали, а содержимое припасали для супа – сушеные устрицы, мидии, клэмы[12]. Чем его так поразила та молодая женщина? Тем, что была свободна? Может быть. Она была замужем, но потеряла и мужа, и ребенка. Или причиной был огонек любопытства в глазах? И это тоже. Он остался там на два дня и проговорил с ней весь вечер. Влечение было обоюдным, но он приехал по делам, и их общение ограничилось разговорами.

Через неделю он вернулся.

Именно благодаря ей он впервые постиг индейцев. Он понял и первых голландских колонистов, которые, не имея собственных женщин, женились на индианках и после не покидали их даже при самых настойчивых религиозных внушениях. Она была гибка и проворна, как дикая зверушка, но если он уставал и гневался – превращалась в ласковую голубку.

– Ты очень-очень ее любил?

– Да. Очень. – Это была правда.

– А потом у тебя появилась я.

По обычаям ее народа, в большой семье материнского клана всегда находилось место для таких побочных детей.

– Ты ведь женился бы на маме, если бы у тебя не было жены на торговом посту белых людей?

– Конечно. – Ложь, но во благо.

– Ты все время ее навещал.

До страшной весны трехлетней давности, когда он прибыл в селение и узнал, что мать Бледного Пера занедужила.

«Вчера была в парильне, но не помогло, – сказали ему. – Теперь ее лечат знахари».

Ван Дейку были известны их обычаи. Даже при сильной лихорадке индеец шел в конурку, которую нагревали докрасна раскаленными камнями, пока не становилось жарко, как в печке. Когда пот уже лился с больного градом, тот выбегал, окунался в холодную реку, закутывался в одеяло и высыхал у костра. Это лечение часто помогало. Если нет, за дело брались знахари, пользовавшие травами.

Когда ван Дейк приблизился к дому, где она лежала, оттуда вышел старик.

– Теперь надежда только на шамана, – горестно сказал тот.

Навыки шаманов превосходили способности простого знахаря. Они общались с духами и знали тайные заговоры. Если помочь могли только они, то больная лежала при смерти.

– Что за болезнь? – спросил ван Дейк.

– Лихорадка. – Старик ответил неуверенно, однако поморщился. – На коже… – Похоже, он говорил об оспенной сыпи.

Старик тихо удалился.

Оспа. Голландец содрогнулся. Болезни были величайшим проклятием, которое навлек на Америку белый человек. Грипп, корь, оспа – обычные хвори Старого Света, против которых у индейцев не было иммунитета. Вымирали целые деревни. Местное коренное население уже сократилось, наверное, на добрую половину. Корабли белых людей привезли с собой малярию, а также сифилис. Но самым страшным подарком была оспа. Только за последний год этот бич почти целиком выкосил целое племя, обитавшее южнее Новых Нидерландов, после чего добрался даже до Нового Амстердама.

Неужели оспа?

И тогда он совершил ужасный поступок. Конечно, понятный. Ему приходилось думать о себе, жене, детях, праведных жителях Нового Амстердама. Пастор сказал бы ему: думай о большем благе. О да, ван Дейку было чем оправдаться. Он правильно сделал, когда помедлил у входа и после, чураясь даже Бледного Пера, поспешил в лодку и отплыл вниз по реке.

Но разве нельзя было подождать, не улепетывать как трус? Он бросил свою индейскую подругу в тот самый час, когда ее родня готовилась оказать ей поддержку. Ребенка-то уж мог повидать? Его по сей день мучил чудовищный, убийственный стыд. По нескольку раз в год он просыпался посреди ночи в слезах от ужаса перед содеянным.

Он вернулся месяц спустя и нашел Бледное Перо под опекой ее многочисленного семейства. Ему было сказано, что ее мать скончалась на следующий день после его отъезда, но не от оспы, а от кори.

Он постарался наладить отношения с дочерью и приезжал ежегодно, когда ее народ поминал усопших. О мертвых было не принято говорить, за исключением этого торжества, когда живые молились об их душах. Этим и занимался ван Дейк на протяжении нескольких дней перед тем, как увез с собой Бледное Перо.

– Расскажи обо мне, когда я была маленькой.

– Нам пора, – сказал он, – но я расскажу на ходу.

Они покинули земляничную поляну и вновь отыскали старую индейскую тропу. Ван Дейк ехал медленно и старательно вспоминал мелкие события ее детства, дни, проведенные с ней и ее матерью. Бледному Перу нравилось. Спустя какое-то время он, хотя она не устала, посадил ее перед собой на коня.

Они достигли вершины Манхэттена задолго до сумерек и разбили лагерь на возвышенности поверх каких-то индейских пещер. Завернувшись в одеяла, легли и стали смотреть в чистое звездное небо.

– Ты знаешь, где сейчас мама?

– Да. – Он был знаком с индейскими верованиями и указал вдоль Млечного Пути. – Ее дух вознесся по звездной тропе на двенадцатое небо. Она пребывает с Создателем всех вещей.

Она долго молчала, и он уже решил, что заснула, но тут она сонно произнесла:

– Я часто думаю о тебе.

– И я о тебе.

– Если меня не увидеть, то можно услышать.

– Научи.

– Слушай голос ветерка, поющего в соснах. Вот и услышишь меня.

– Буду слушать, – ответил он.

Утром они спустились к воде и обнаружили большое каноэ с двумя индейцами. Оно отчалило, и Дирк ван Дейк поехал домой.

Маргарета ван Дейк ждала три недели. Наступило воскресенье. Муж был в гостиной и читал детям, а заодно мальчику-рабу Квошу; Маргарета наблюдала из кресла. Такие минуты она ценила превыше всего. Их сыну Яну было тринадцать; крепкий мальчуган с копной темных волос, обожавший отца и хотевший последовать по его стопам. Дирк водил его на склад, объяснял устройство кораблей, рассказывал о портах назначения, муссонах и пассатах, которым подставляли паруса капитаны. Но Ян напоминал ей и собственного отца: не такой неугомонный, как Дирк, и больше расположенный к бухгалтерии. Она считала, что он преуспеет в жизни.

Еще два ребенка скончались от лихорадки несколько лет назад. Это стало страшным ударом, но утешением явилось рождение крошки Клары. Ей, белокурой и синеглазой, исполнилось пять лет, и она походила на ангела. На редкость доброе и кроткое дитя. Отец души в ней не чаял.

Что касалось мальчика-раба Квоша, тот отлично прижился. Он был ровесником Яна, и им разрешали играть вместе, когда Ян был маленьким. Квош отлично поладил и с Кларой. Но он знал свое место.

При виде довольного мужа, читавшего детям, Маргарета подумала, что их брак еще может оказаться счастливым, если ей удастся кое-что изменить.

Поэтому она спокойно кивнула, когда муж, дочитав и отпустив детей к соседям на чаепитие, сообщил, что в скором времени опять отправится в верховье реки. Затем расставила силки:

– По-моему, Дирк, тебе пора вступить в синдикат.

Ван Дейк быстро взглянул на нее и пожал плечами:

– Мне это не по средствам.

Но она знала, что завладела его вниманием.

Дирк ван Дейк имел дар в отношении пушной торговли. Четверть века назад, когда в порту еще целиком заправляла Вест-Индская компания, он был бы фигурой покрупнее. Но экономика Нового Амстердама стала открытой и несказанно разрослась; синдикатами, которые финансировали перевозки табака, сахара, рабов и прочих, все более многочисленных товаров, правил золотой круг, образованный ведущими фамилиями – Бикманами, ван Ренсселерами и парой десятков других. Там-то и сколачивали состояния – оставалось заплатить вступительный взнос.

– Денег у нас больше, чем тебе кажется, – спокойно возразила она.

«У нас»: в команде, у мужа и жены. Ее слова прозвучали так, будто они владели деньгами на равных, но оба знали, что дело обстоит иначе. Отец Маргареты, скончавшийся полгода назад, оставил ей наследство, неподвластное мужу по условиям добрачного соглашения. Она же не говорила ему, насколько оно велико.

– Думаю, мы можем немного вложить в синдикат, – добавила Маргарета.

– Это рискованно, – предупредил ван Дейк.

Она знала об этом. В числе крупнейших инвесторов-колонистов были богатые вдовы и жены. Она потолковала со всеми.

– Не сомневаюсь. Но я верю в твое здравомыслие.

Она следила за ним, пока он раздумывал. Догадался о ее замысле? Возможно. Но предложение было из тех, от которых не отказываются. Ван Дейк поразмыслил еще, потом улыбнулся.

– Моя дорогая жена, – тепло произнес он, – я почитаю за честь твое доверие и сделаю для нашей семьи все, что в моих силах.

Совет ей дала богатейшая колонистка – вдова, только что взявшая себе третьего, молодого супруга. «Не помыкай мужем. Сделай так, чтобы он выбрал сам». Маргарета рассудила, что ван Дейк быстро войдет во вкус и приучится к крупным сделкам, а также к напряженной общественной жизни, которая им сопутствует. У него появится слишком много дел в Новом Амстердаме, чтобы гоняться по диким лесам за индианками. Быть может, его и потянет отбиться от стада, но он успеет привыкнуть к новому положению да побоится вдобавок того, что она урежет фонды.

– Но мне все равно придется уплыть, – заметил ван Дейк.

– В самом деле? – нахмурилась она.

– Не могу же я бросить пушную торговлю, которая есть. Во всяком случае, не сейчас. Прибыль покамест не лишняя, согласись?

Она заколебалась. Его доходы и впрямь не были лишними, а довод серьезен, коль скоро она не хотела огласить истинные размеры своего богатства. Но Маргарета поняла его игру. Он пытался соскочить с крючка. Черт бы его побрал!

Ждала ли его в лесах женщина? А то и несколько? Она не сомневалась, что эта маленькая индианка была его дочерью. Строго говоря, ему грозили серьезные неприятности. Одержимый страстью к соблюдению нравственности, Стайвесант объявил половые связи с индейцами вне закона. Но если она потащит мужа на губернаторский суд, то ничего не решит, какие бы чувства ни испытывала. Нет, она сохранит спокойствие. Пусть изворачивается как хочет, она все равно перехитрит. Она нагрузит его делами так, что ему еще долго не придется путешествовать по реке.

– Да, ты прав, – ласково произнесла Маргарета.

Пусть думает, что победил.

В последовавшие недели Дирку ван Дейку сопутствовала удача. Он быстро сошелся с группой крупных торговцев, переправлявших через Атлантику табак на огромные перерабатывающие фабрики старого Амстердама. Они с Маргаретой стали вхожи в знатные торговые дома, куда прежде и на порог не ступали. Ван Дейк купил новую шляпу и даже несколько пар отличных шелковых чулок. Камин в гостиной украсился замечательными бело-голубыми изразцами. Даже Квоша, состоявшего на побегушках, Маргарета приодела и научила прислуживать за столом. Старый пастор, почтивший их визитом, особо отметил смекалку маленького раба.

Однажды в июне ван Дейк отыграл в таверне партию в кегли, и молодой голландский купец назвал его боссом. А если голландец называл тебя словом «баас», то это означало, что ты большой, уважаемый человек. Ван Дейк поверил в себя еще больше; жена, казалось, не могла на него нарадоваться.

Поэтому ссора застала его врасплох.

Стоял июльский вечер. Утром ван Дейку предстояло отплыть к верховью реки. Маргарета уже знала об этом, а потому он не нашел никакого резона в ее неожиданной реплике:

– Мне кажется, тебе не следует завтра плыть.

– Это еще почему? Все уже готово.

– Потому что нельзя бросать семью в такое опасное время.

– Чем же оно опасно?

– Ты отлично знаешь. Я говорю об англичанах.

– Ох ты, – пожал он плечами. – Об англичанах!

Конечно, она говорила дело. Купец Спрингстин, чье мнение он уважал, недавно выразился предельно ясно: «Англичане, понятно, хотят прибрать к рукам нашу торговлю рабами и мехом. Табак, который отправляют из этого порта, принесет им десять тысяч фунтов в год. Но главное, мой друг, в том, что с Новым Амстердамом им достанется и река, а потом и весь север».

Англичане наращивали агрессию. Они владели дальней частью длинного острова, а земли по соседству с Манхэттеном всегда оставляли за голландцами. Однако в прошлом году коннектикутский губернатор Уинтроп решил обложить налогом и некоторых голландских колонистов. Отказаться посмели не все.

Недавно возникла угроза пострашнее.

Король Англии Карл II был веселым повесой и ни капли не походил на своего младшего брата Джеймса, герцога Йоркского. Джеймса недолюбливали. Его считали надменным, упрямым и честолюбивым. Подоспевшие новости произвели панику: «Король отдал брату американские колонии от Массачусетса и чуть не до самого Мэриленда». Эта территория включала в себя голландский Новый Амстердам. И герцог Йоркский, намереваясь заявить о своих правах, выслал в Америку флот.

Стайвесант был вне себя. Он начал укреплять оборонительные сооружения, выставил дозоры. Вест-Индская компания приказала ему защищать колонию, хотя не выделила ни войск, ни средств, и отважный губернатор решил отстоять хотя бы сам Новый Амстердам.

Но из Голландии прибыло новое сообщение. Британское правительство категорически заверило голландцев, что и не думает посягать на их колонию. Флот направлялся в Бостон. Вскоре прибыли и новости утешительные. Флот действительно прибыл в Бостон и там остался. Кризис миновал. Стайвесант уже держал путь в верховья реки, намереваясь уладить кое-какие трения с тамошними индейцами-могауками.

Поэтому когда Маргарета сослалась на угрозу со стороны англичан, желая отговорить ван Дейка от похода, тот сразу распознал ее коварство: она пыталась контролировать его. И он не собирался ей потакать.

– А как же моя торговля? – спросил ван Дейк.

– Подождет.

– Вряд ли. – Он выдержал паузу, пока она сверлила его взглядом. – Тебе и детям ничто не грозит.

– Это по-твоему.

– Потому что так и есть.

– Значит, не хочешь остаться?

– Московитский князь и то не видит беды, – беспечно ответил он. Так за глаза называли Стайвесанта жители Нового Амстердама, которых часто возмущали его диктаторские замашки.

– Не называй губернатора этим дурацким прозвищем! – гневно воскликнула она.

– Как угодно, – пожал он плечами. – Тогда Колченогий.

Если на то пошло, Стайвесанта мало кто жаловал среди торговцев, включая богатых подруг жены и даже Вест-Индскую компанию. Ван Дейк полагал, что некоторым и вовсе безразлично, какой стране принадлежит колония, – лишь бы не мешали торговле. Его немного забавлял тот факт, что подруги жены придерживались скорее его, а не ее точки зрения.

– Он стоит десяти таких, как ты! – крикнула она, придя в бешенство.

– Боже мой! – расхохотался он. – Никак ты влюбилась!

Он переборщил. Маргарета взорвалась:

– И это все, на что ты способен? Не суди по себе! Твои походы к индейцам… – Она произнесла это с горьким презрением, не оставляя сомнения в смысле сказанного. – Обернись за три недели, если рассчитываешь на мои деньги! – Выкрикнув эту угрозу, она поднялась. Глаза сверкали от ярости.

– Я вернусь, когда покончу с делами, – ответил ван Дейк с ледяным спокойствием.

Но Маргарета уже вылетела из комнаты.

Он выехал из дому на рассвете, так больше и не увидев ее.

Стояло прекрасное летнее утро. Широкая, обшитая внакрой лодка с четырьмя гребцами плыла на север. Правда, на этот раз ван Дейк отправился в путь не по большой реке Гудзон, а предпочел Ист-Ривер с другой стороны Манхэттена. Посреди лодки громоздилась кипа плотного и прочного голландского сукна, которое называлось даффл. Этот законный груз мог обмануть любое недремлющее око.

Картина была безмятежной. Немного позже они миновали пологий и вытянутый участок суши посередине реки и повернули направо к маленькой пристани, где их ждала группа мужчин с фургоном, нагруженным бочонками. Это был груз настоящий.

На погрузку бочонков ушло время. Бригадир, тучный фермер-голландец, осведомился, не угодно ли проверить товар.

– Такой же, как всегда? – спросил ван Дейк.

– В точности.

– Я тебе верю.

Они давно работали сообща.

Бочонки были наполнены бренди. Индейцам его вечно не хватало. Продавать индейцам бренди было, строго говоря, запрещено. «Но преступление уже не такое тяжкое, – простодушно сообщил бригадир. – Я разбавил его водой». Долил немного, индейцам и не почувствовать разницы, но достаточно, чтобы увеличить прибыль ван Дейка на десять процентов. Когда погрузка закончилась, лодка отчалила и вернулась на середину реки.

Процедура осложнялась лишь тем, что грузить приходилось на Ист-Ривер. Если не возвращаться к Новому Амстердаму, плыть приходилось вдоль восточного берега Манхэттена и уже дальше выходить к великой Северной реке, а это было чревато опасностями.

В своей верхней части Ист-Ривер раздваивалась. Левый рукав огибал северную оконечность Манхэттена. Правый, пошире, уходил на восток к большому проливу, безмятежные воды которого простирались почти на сотню миль, будучи защищенными от океана длинным островом. Опасность скрывалась в развилке. Все три пути казались мирными, однако подводные, чуть разнившиеся течения создавали на их стыке сложный водоворот, распознать который было еще труднее из-за наличия там же нескольких островков. Неопытному гребцу даже в безветренный день, когда спокойные воды едва колыхали водоросли, случалось вдруг обнаружить, что лодку засосало неукротимым вихрем, который швыряет ее в стену воды, восставшую как некое злобное божество глубин. Это место называли вратами ада – Хелл-Гейт. От него старались держаться подальше.

Поэтому они плыли осторожно, держась поближе к Манхэттену, потом направили лодку в левый проток; их покачало, но они благополучно прошли.

Слева виднелось небольшое поселение под названием Гарлем. Самая северная часть Манхэттена имела всего милю в поперечнике, но достигала изрядной высоты. Справа потянулись земли Бронка. Узкий канал продолжился еще несколько миль, пока, миновав древние индейские пещеры и стойбища, не впал через извилистую и крутую горловину в великую Северную реку. Это был второй участок, опасный встречными течениями. Ван Дейк облегченно вздохнул, когда оказался на просторах большой реки.

Дальше плылось легко. Когда атлантический прилив достигал бухты и аккуратно обращал реку вспять, течение устремлялось вверх на многие мили. Оно благоприятствовало плывшим. Нагруженная лодка неслась на север сама, и гребцы лишь немного помогали ей веслами. Справа проплыло поместье Йонкера. Высокие каменные Палисады западного берега тянулись слева, пока не уступили место горбатому холму. И вот ван Дейк различил справа пункт назначения – индейскую деревню на склоне восточного берега.

– Там и заночуем, – сказал он гребцам.

Она очень обрадовалась и повела его по деревушке здороваться. Жилища, сооруженные из составленных жердей и крытые корой, стояли на удобной отмели без всякого защитного частокола. В самом большом, длинном и узком доме жили пять семейств. Возле него росло два ореховых дерева, а позади, в кустах, виднелись гроздья дикого винограда. Ближе к воде на рамах из кольев висели огромные рыболовные сети. В камышах промышляли лебеди и кряквы.

Ван Дейк подумал, что его дочь, хоть и бедна, живет не хуже его.

Они поужинали рано вечером, ели сочную речную рыбу. Еще не стемнело, когда Бледное Перо позвала его подняться на скалистую площадку с красивым видом на реку. Он заметил, что она прихватила небольшой предмет, завернутый в листья. Потом они очень уютно сидели в лучах заходящего солнца и любовались орлами, парящими в поднебесье. Спустя какое-то время она сказала:

– У меня для тебя подарок. Я сама его сделала.

– Покажи!

Она протянула сверточек. Ван Дейк развернул листья и восхищенно улыбнулся.

– Вампум! – воскликнул он. – Красивый.

Бог знает, сколько часов она трудилась.

Вампум. Кусочки раковины просверливались по центру и нанизывались на нитку. Белые – от литорин[13]; лиловые или черные – от куахогов[14]. Нити переплетали, и получались пояса, головные ленты, всевозможные украшения.

А также валюта. Индейцы расплачивались вампумами за товары, приносили их в дань, скрепляли ими брачные предложения. Они воплощали достаток, и мудрецы всегда старались распределить вампумы между семьями.

Но он был больше чем валюта и украшение. Вампуму часто придавался смысл. Белый означал мир и жизнь; черный – войну и смерть. Но вампум, предназначенный для ношения, можно было усложнить и превратить в маленькие геометрические пиктограммы, доступные прочтению. Большие церемониальные пояса, имевшие много футов в длину, могли обозначать важные события и соглашения. Жреческие вампумы изобиловали символами, полными глубокого и тайного значения.

Голландец быстро выяснил, что и меха можно купить на вампум – индейцы называли его сиваном. Но англичане-пуритане из Массачусетса придумали лучше. Индейцы по традиции выкапывали раковины из песка летом, а зимой проделывали скрупулезную работу, дырявя их каменными сверлами. Но англичане воспользовались стальными, повышавшими производительность, и начали делать собственные вампумы, вытесняя местных индейцев. Еще неприятнее было то, что с ростом запаса вампумов возрастал и спрос на товары, а потому за одну и ту же вещь приходилось платить больше. Голландцы и англичане не видели беды в этой инфляции, однако индейцы, привыкшие заботиться красоте и самоценности вампумов, заподозрили белых в надувательстве.

Сейчас ван Дейк держал в руках пояс. Его ширина не достигала и трех дюймов, зато длина равнялась шести футам, и он мог опоясаться им дважды. На тыльной стороне белых раковин виднелись красные геометрические фигурки.

– Знаешь, что это такое? – гордо указала на них девочка.

– Нет, – признался он.

– Тут сказано, – она повела пальцем, – «Отцу Бледного Пера». – И улыбнулась. – Будешь носить?

– Не снимая, – пообещал ван Дейк.

– Вот и хорошо.

Она радостно смотрела, как он обматывал вокруг себя пояс. Потом они долго сидели, следя за солнцем, которое медленно багровело и опускалось в леса за рекой.

Утром, прощаясь, он дал ей слово заглянуть на обратном пути.

Поход Дирка ван Дейка сложился тем летом удачно. Погода стояла прекрасная. На западном берегу раскинулись бескрайние леса, в которых по-прежнему хозяйничали алгонкиноязычные, как его дочери, племена. Он миновал знакомые затоны. И он путешествовал, как любил говорить, в качестве гостя реки. Мощное приливное течение, созданное океаном, отзывалось вверх по Гудзону на сто пятьдесят миль, до самого форта Оранж. Летом бывало, что миль на шестьдесят растекалась даже соленая морская вода. Поэтому ван Дейк отдался на волю течения и безмятежно приближался к землям могауков.

Могауков боялись многие. Все индейцы, жившие вокруг Манхэттена, говорили по-алгонкински, но многочисленные племена вроде могауков, контролировавшие обширные северные земли, изъяснялись на ирокезском языке. А эти племена не жаловали алгонкинов. Они теснили их уже сорок лет, совершали набеги и требовали дань. Но, несмотря на дурную славу могауков, голландцы относились к ним с простым прагматизмом: «Могауки грабят алгонкинов – тем лучше. Если повезет, алгонкины будут слишком заняты войной, чтобы докучать нам».

Голландцы даже продавали могаукам ружья.

Ван Дейк считал такую политику отчасти рискованной. Северные аванпосты Новых Нидерландов в форте Оранж и Скенектади находились на могаукской территории. Бывало, что тамошние могауки чинили неприятности. Стайвесант отправился в форт Оранж как раз по такому случаю. Ван Дейк его недолюбливал, но не сомневался, что старый губернатор справится с могауками. Они отличались воинственностью, однако были заинтересованы в торговле, а потому с ними можно было договориться.

Сам ван Дейк не боялся могауков. Он говорил по-ирокезски, знал их обычаи и всяко направлялся не в дальний форт Оранж, а к торговому посту на небольшой речке к югу от форта, до которого был день пути. Опыт подсказывал, что торговцев встречали радушно, что бы ни творилось в мире. Ван Дейк углубится в лесные дебри, продаст могаукам разбавленный бренди и вернется с неплохим грузом шкурок.

«Доверьтесь торговле, – говаривал ван Дейк. – Королевства рождаются и умирают, но торговля вечна».

Конечно, жаль, что приходилось иметь дело с могауками. Ему больше нравились алгонкины, народ его дочери. Но что поделать? Жадность белого человека до шкур и готовность индейцев их поставлять привели к тому, что в низовьях Гудзона почти не осталось бобров. Чтобы удовлетворить ненасытных белых, даже могаукам пришлось податься еще дальше на север, в окрестности озера Гурон. Но у могауков не истощались запасы. Это было главное. Поэтому теперь они были основными торговыми партнерами ван Дейка.

Путешествие заняло десять дней. Ван Дейк беспрепятственно проник во внутренний район. В отличие от алгонкинских деревень, торговый пост могауков являлся местом оседлости и был окружен надежным частоколом. Могауки были резки и суровы, но бренди взяли.

– Но лучше бы ты ружья привез, – попеняли они ван Дейку.

Шкурок он нагрузил больше, чем когда-либо прежде. Но, несмотря на ценную добычу, ван Дейк не спешил на Манхэттен. Он прикидывал, как бы ему потянуть время – день там, день тут.

Пусть Маргарета подождет.

Не очень долго. Он все рассчитал. Она назначила крайний срок – он его нарушит. Конечно, наплетет про дела, занявшие больше времени, чем он думал. Жена заподозрит его во лжи, но что она сможет сделать? Оставить ее в легкой неуверенности – таков был план. Он любил жену, но хотел показать, что помыкать им не удастся. Недели сверху должно было хватить. Таким образом, его гребцы не сильно напрягались, держа курс на юг, а ван Дейк хладнокровно подсчитывал дни.

Его беспокоило только одно – мелочь, не дававшая покоя.

У него не было подарка для дочери.

Вампум, который она ему дала, чего-то, конечно, стоил. Но он был бесценен. Дочурка сделала его собственными руками, прокалывала раковины, сшивала пояс час за часом в бесхитростный знак любви.

И чем ответить? Что дать ей взамен? Ван Дейк не умел работать руками – ни столярничать, ни плести, ни вырезать. «Мне неведомы все эти древние искусства, я могу только покупать и продавать. Как показать ей мою любовь без дорогих подарков?»

Он чуть не купил у могауков куртку. Но ей могла не понравиться могаукская одежда. К тому же он хотел дать ей что-то от собственного народа, кровь которого текла в ее жилах. Ван Дейк ломал голову, но так ничего и не придумал.

Оказавшись на алгонкинской территории, он велел править к западному берегу, где находилось селение, с которым ван Дейк уже вел дела. Он любил сохранять связи; вдобавок это было хорошим оправданием задержки.

Его приняли радушно. Жители деревни были заняты, наступило время урожая. В марте, как большинство окрестных индейцев, они сажали кукурузу, а в мае – фасоль, подпиравшую высокие кукурузные стебли. Сейчас убирали и то и другое. Ван Дейк и его люди задержались у них на два дня, помогая с уборкой. Это был тяжкий труд под палящим солнцем, но ему нравилось. Мехов у алгонкинов было мало, но кукурузой они все еще торговали, и ван Дейк пообещал через месяц вернуться и забрать груз.

Жатва спорилась. На третий день все расселись за вечерней трапезой, и женщины начали выносить еду, когда показалась маленькая лодка. Правил ею один-единственный человек.

Ван Дейк присмотрелся. Лодка ткнулась в берег, мужчина вышел и выволок ее на сушу. Это был белокурый малый чуть старше двадцати, с немного торчавшими резцами. Лицо приятное, но жесткое. Несмотря на теплую погоду, на нем были сапоги для верховой езды и черный плащ, заляпанный грязью. Голубые глаза так и буравили взглядом. Незнакомец вынул из лодки кожаную сумку и повесил на плечо.

Индейцы подозрительно рассматривали его. Один обратился к нему, но тот явно не понимал алгонкинского, однако показал непринужденным жестом, что нуждается в крове и пище. Отказывать было не в обычае алгонкинов. Ван Дейк поманил незнакомца, чтобы тот сел рядом.

За считаные секунды он понял, что молодой человек не знает и голландского. Только английский, на котором ван Дейк говорил довольно прилично. Но блондин в черном плаще был осторожен и по-английски тоже сказал немного.

– Откуда вы? – осведомился ван Дейк.

– Из Бостона.

– Чем занимаетесь?

– Торгую.

– А здесь какими судьбами?

– Ездил в Коннектикут. Там ограбили. Лишился коня. Решил отправиться по реке.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Предательство имеет острый привкус чили-перца, и оно испортило жизнь талантливому шеф-повару Алексан...
Кристина Барсова, лучшая подруга детства Степаниды Козловой, живет в старинном доме. Все жители дере...
Говорят: если в сердце твоем живет сильное желание, оно непременно сбудется. А еще говорят: если жел...
Так вышло, что у меня теперь два босса. В одного влюблена я, а другой проявляет интерес ко мне. Но о...
Спокойная жизнь психолога Олеси стремительно рушится. Любовник оказывается женат, и его супруга жажд...
Охотник за головами, прошедший огонь и воду, волею судьбы встает во главе, давно уничтоженной хищным...