Последние часы. Книга I. Золотая цепь Клэр Кассандра

Яркие лучи вечернего солнца заливали Гровнор-сквер, когда отец Мэтью, Генри, открыл Джеймсу дверь дома Консула.

Молодой человек, который стучал дверным молотком изо всех сил, шагнул назад. Генри улыбнулся при виде гостя. У него было ничем не примечательное, но доброе лицо, рыжие волосы, в которых виднелось немало седых прядей, и улыбка, очень похожая на улыбку Мэтью.

– Входи, входи же, Джеймс, – произнес он, отъезжая от порога. В результате серьезного ранения, полученного двадцать пять лет назад в битве у горы Кадер Идрис, у Генри отнялись обе ноги. Ему пришлось передвигаться в кресле для инвалидов, но он, будучи одаренным изобретателем, переделал стандартное кресло и для удобства оснастил его колесами относительно небольшого размера. Над плечом у Генри на изогнутом металлическом пруте висела электрическая лампа. Над другим плечом располагалась механическая «рука», позволявшая инвалиду доставать предметы, находившиеся высоко над головой. Под сиденьем на специальной полке лежали необходимые хозяину книги.

Кристофер обожал своего крестного отца и долгие часы проводил в лаборатории Генри, работая над всевозможными изобретениями и усовершенствуя инвалидное кресло. Некоторые из этих изобретений оказались весьма полезными, например, лифт на паровой тяге, позволявший Генри быстро спускаться на цокольный этаж, где располагалась лаборатория. Другие смелые начинания, подобно попытке Генри и Кристофера создать мазь, отпугивающую демонов, как комаров, не увенчались успехом.

Генри по натуре был очень доброжелательным человеком и относился к Джеймсу как к побратиму Мэтью еще до того, как совершилась соответствующая церемония в Безмолвном городе.

– Мэтью сейчас в саду, – объяснил он, улыбаясь. Морщинки собрались в уголках его глаз. – Он сказал что-то насчет чтения книги в окружении безусловных, не подлежащих критике красот природы.

Джеймс усмехнулся. Мэтью питал пристрастие к излишне цветистым книжным выражениям.

– Он один?

– Один, если не считать Оскара.

Оскаром Уайльдом звали пса Мэтью. В свое время именно Джеймс нашел бездомное животное на одной из лондонских улиц и подарил его другу. Любовь пса к хозяину была безусловной, подобно красотам природы.

Джеймс откашлялся.

– Я тут кое-что нашел, какую-то странную пыль или песок – и хотел спросить у вас, не окажете ли вы мне любезность и не взглянете ли на нее? Ну, вы знаете, в своей лаборатории.

Большинство людей сочли бы подобную просьбу по меньшей мере странной, но только не Генри Фэйрчайлд. У него загорелись глаза.

– Вот как! Дай-ка мне.

Джеймс протянул хозяину дома небольшой флакончик с «пеплом», который принес с собой в кармане вчера ночью.

– Я постараюсь изучить это как можно быстрее. Скоро я уезжаю в Идрис, увидеться с Шарлоттой, но я пробуду там недолго. – Генри подмигнул Джеймсу и уехал в сторону лифта, соединявшего первый этаж дома с лабораторией.

Джеймс прошел через гостиную, столовую и кухню. Очутившись среди кастрюль, он на ходу поклонился кухарке, которая в ответ махнула ему половником, то ли в знак приветствия, то ли приказывая убираться прочь. Через черный ход он вышел в сад, где они с Мэтью в свое время провели за тренировками много часов. Сад был небольшим, но уютным, а в центре зеленого газона красовался огромный гибридный платан. Мэтью читал в тени дерева. Внимание его было полностью поглощено книгой, и он даже не услышал, как открылась дверь, и не заметил приближавшегося Джеймса, пока тот не очутился совсем рядом.

Мэтью поднял взгляд, и его зеленые глаза распахнулись.

– Джеймс, – произнес он, и это слово прозвучало как вздох облегчения. Однако лицо молодого человека почти сразу приняло озабоченное выражение. – Я не знаю, обнять ли тебя как друга или стукнуть посильнее, как врага.

– Голосую за первое, – усмехнулся Джеймс.

– Наверное, несправедливо сердиться на тебя сейчас за вчерашнее происшествие, – вслух размышлял Мэтью. – Насколько я понимаю, ты не можешь полностью контролировать то, что происходит с тобой после перемещения в царство теней. Но твой отец, закончив орать на нас по-валлийски за то, что мы разбили окно в его доме и позволили тебе испариться в неизвестном направлении, обнаружил тебя в Чизвик-хаусе, и тогда я задал себе вопрос.

– Какой вопрос? – поинтересовался Джеймс, примостившись на спинке белой садовой скамьи.

– Не использовал ли ты это самое «царство теней» для того, чтобы повидаться с Грейс, – ответил Мэтью. – Сам подумай: что еще может быть интересного в Чизвике? Ничего.

– Я попал туда случайно, – возразил Джеймс.

– В таком случае расскажи мне, что именно там произошло, – попросил Мэтью, засовывая свой роман в щель между веткой и стволом дерева. – То есть нет, подожди. – Он поднял руку, не давая Джеймсу открыть рот. – Подожди… подожди…

– Если ты будешь продолжать в таком же духе, я тебя убью, – пригрозил Джеймс.

Мэтью ухмыльнулся, затем раздался лай и громкие приветствия. Томас и Кристофер появились на крыльце, остановились почесать за ухом весело размахивающего хвостом Оскара и спустились в сад.

– Джеймс! – крикнул Кристофер, подходя к платану. – Что с тобой случилось вчера ночью? Куда ты исчез?

– Ну вот, Джеймс, – самодовольно произнес Мэтью. – Теперь тебе не нужно будет повторять свою историю несколько раз.

– Да, что с тобой случилось, рассказывай, – повторил Томас. – Ты взял и растворился в воздухе. Мэтью уже собрался разобрать особняк по кирпичику, чтобы проверить, не провалился ли ты в крипту, когда твой отец при помощи руны Отслеживания нашел тебя в Чизвике.

– Но почему именно в Чизвике? – вслух размышлял Кристофер. – Там же нет ничего интересного.

– Теперь есть, – жизнерадостно объявил Мэтью.

Испугавшись, что разговор примет нежелательное направление, Джеймс вмешался и быстро объяснил, как он попал в царство теней, как увидел там загадочный огонек и, пытаясь выяснить, что это такое, внезапно перенесся в оранжерею. Он описал цербера-мутанта и сражение. Когда речь зашла о Люси и Корделии, Мэтью растерял весь свой жизнерадостный вид.

– Какого дьявола они там делали? – воскликнул он.

– Они приехали немного раньше, чтобы навестить мисс Блэкторн и проверить, все ли с ней в порядке, – сообщил Джеймс, отнюдь не будучи уверенным в том, что так оно и было на самом деле. Глаза Люси сверкали точь-в-точь как в те минуты, когда она включала фантазию. Что касается Корделии, он с неприятным чувством понял, что не мог бы определить, лжет она ему или нет. Он не настолько хорошо знал ее, а внутренний голос говорил, что ему следовало бы знать.

– Мне кажется, что после этого нападения опасно высовываться из дома по ночам и бродить где попало, – заметил Мэтью. – Люси… девушкам нельзя так рисковать.

– Только не говори мне, что ты больше не намерен выходить из дома по ночам, – усмехнулся Томас. Пока Джеймс рассказывал свою историю, они с Кристофером растянулись на траве. Мэтью сидел, прислонившись к платану, и рассеянно почесывал Оскара за ухом. – У меня возник вот какой вопрос: почему ты оказался именно в Лайтвуд… то есть в Чизвик-хаусе? И почему именно в оранжерее?

– Понятия не имею, – сказал Джеймс, решив оставить при себе смутные соображения насчет Кортаны, которые могли лишь запутать его друзей. – Возможно, потому, что там находился демон.

– Да, демоны любят селиться в развалинах, особенно там, где сохранились остатки черной магии, – согласился Кристофер. – А мы все знаем, чем занимался дед Бенедикт в этом поместье. И почему он превратился в гигантского червя.

– Ах, – произнес Мэтью, – милые семейные воспоминания.

– Конклав придерживается такого же мнения, – заметил Джеймс. – Они считают, что демон сидел в оранжерее со времен Бенедикта. И хотя это на первый взгляд никак не связано с нападением в парке, я должен заметить, что в последнее время мы уж слишком часто встречаем демонов во всяких необычных местах.

– «Демоны в необычных местах» – таков был девиз Бенедикта, – ухмыльнулся Мэтью, бросая Оскару палку. – Откуда тебе известно мнение Конклава? Чарльз молчит, как проклятый, что для него нехарактерно.

– В разговоре со мной он не молчал, уверяю тебя, – пожал плечами Джеймс. – Он явился к нам в дом сегодня утром.

Томас помрачнел.

– Только не говори, что он верит в этот вздор, будто бы ты отправился встретиться с мисс Блэкторн, а тебя прогнали…

– По-моему, он в это верит, – перебил его Джеймс, не желая заново выслушивать версию Конклава. Он уже разозлился на себя из-за того, что позволил Чарльзу вовлечь себя в разговор о Грейс; разумеется, Чарльз не мог знать о ней ничего особенного. – А я не сумел дать ему другого, более убедительного объяснения. Я же не мог сказать, что бродил по царству теней. Пусть лучше они думают, что я схожу с ума от любви.

– Но ты же всего пару раз виделся с мисс Блэкторн, – заметил Кристофер, грызя травинку.

Джеймс встретился взглядом с Мэтью. Мэтью смотрел на него с сочувствием, но взгляд его зеленых глаз недвусмысленно говорил Джеймсу: «Пора».

– Ты ошибаешься, – тихо сказал Джеймс. – Я хорошо знаю Грейс. И я действительно ее люблю.

Потом он рассказал друзьям о летних каникулах в Идрисе, по соседству с Блэкторн-Мэнором, о том, как он проводил время с Грейс в Лесу Брослин, рисуя ей картины жизни в Лондоне, огромном городе, которого она никогда не видела. Он сказал, что Татьяна его ненавидит, что Чарльз велел ему держаться подальше от Блэкторнов. Когда он закончил свой рассказ, на вечернем небе уже загорались первые звезды.

Первым заговорил Кристофер.

– Я не знал, что у тебя есть возлюбленная, Джеймс. Прости меня. Наверное, я был невнимателен к тебе.

– И я не знал, – сказал Томас, – хотя я внимательно за тобой наблюдал.

Джеймс ответил:

– Извините, что я раньше вам не рассказал. Грейс всегда очень боялась, что ее мать узнает о наших отношениях и придет в ярость. Даже Люси ничего не известно.

Хотя, подумал он вдруг, Корделии известно. Он даже не испытал особого смущения, рассказывая ей о своей любви.

Томас нахмурился.

– Моя тетка – сумасшедшая. Отец мне это часто повторял, говорил, что его сестра лишилась рассудка после трагедии с ее отцом и мужем. В их гибели она обвиняет наших родителей.

– Но Джеймс ничего плохого ей не сделал, – возразил Кристофер, и брови его сомкнулись над переносицей.

– Он носит фамилию Эрондейл, – заметил Томас. – И этого для нее достаточно.

– Это просто смехотворно, – воскликнул Кристофер. – Как будто, например, человека однажды укусила утка, и через десять лет он убивает на охоте совершенно другую утку, съедает ее на обед и называет это местью.

– Прошу тебя, давай обойдемся без метафор, Кристофер, – вмешался Мэтью. – Твои метафоры наводят на меня тоску.

– Мне и так несладко приходится, не хватало еще уток, – добавил Джеймс. Он с детства терпеть не мог уток после того, как одна из этих птиц чувствительно укусила его в Гайд-парке. – Извини, Томас. Я отвратительно себя чувствую, все из-за того, что ничем не смог помочь Барбаре.

– Ничего, – быстро ответил Томас. – Мы еще только начали. Я как раз сейчас подумал: может, вам с Мэтью стоит пойти в «Дьявол» и покопаться в книгах? Там есть труды, которые нельзя найти в библиотеке Института. Вдруг в сочинениях по черной магии вам попадутся какие-то упоминания об этих тварях, выползающих средь бела дня.

– А чем будет в это время заниматься Кристофер? – поинтересовался Мэтью.

Кристофер продемонстрировал флакон, наполненный какой-то алой жидкостью.

– Мне удалось раздобыть немного крови, которую Безмолвные Братья забрали у больных вчера вечером, – гордо сообщил он. – Я планирую разработать противоядие, применяя не только магию Сумеречных охотников, но и достижения современной науки. Генри сказал, что я могу воспользоваться его лабораторией, пока он будет в Идрисе.

Томас прищурился.

– Надеюсь, что это не кровь моей сестры.

– Это кровь Пирса, – поспешил добавить Кристофер, – хотя для науки не имеет никакого значения, кому именно принадлежит образец.

– Итак, у всех имеются задания, – подытожил Джеймс. – Мэтью и я идем на Флит-стрит; Кристофер, тебе не требуется помощь в лаборатории?

Томас тяжело вздохнул.

– Каждый раз выходит так, что Кристоферу требуется помощь в лаборатории, причем именно моя.

– Это все потому, что у тебя исключительно ловко получается прятаться от взрывов, – с серьезным видом объяснил Джеймс, – а кроме того, ты умеешь браниться по-испански.

– И какой от этого толк? – удивился Томас.

– Толку от этого нет, – сказал Джеймс, – но Кристоферу твоя ругань нравится. А теперь…

Со стороны дома донесся голос Генри.

– Джеймс!

Джеймс побежал к черному ходу.

Молодые люди молчали. Оскар уснул в траве, вытянув лапы. Мэтью взял свою книгу, заткнутую за ветку дерева, и отряхнул с обложки крошки коры.

– Грейс, – наконец, заговорил Томас. – Какая она? Мы с ней в жизни и двумя словами не перемолвились.

– Очень застенчивая, – медленно проговорил Мэтью. – Очень тихая. Вид у нее постоянно какой-то испуганный, но ею всегда восхищаются в обществе.

– Очень странно, – заметил Томас.

– Ничего странного, – возразил Кристофер. – Мужчинам нравятся женщины, которых нужно спасать и вызволять из беды.

Мэтью и Томас взглянули на друга с изумлением, но тот лишь пожал плечами.

– Я однажды услышал это от матери, – объяснил он. – Мне кажется, в данном случае она права.

– А как ты считаешь, эта Грейс влюблена в Джеймса? – спросил Томас. – Насколько я понял, он просто без ума от нее. Надеюсь, что это взаимно.

– Лучше бы это было взаимно, – процедил Мэтью. – Меньшего он не заслуживает.

– Не всегда человек любит именно того, кто заслуживает любви, – тихо произнес Томас.

– Может быть, ты и прав, – усмехнулся Мэтью. – Но еще чаще бывает так, что человек не любит тех, кто не заслуживает любви, и вот это вполне справедливо. – Он с такой силой стиснул книгу, что костяшки пальцев побелели.

Томас приложил палец к губам – в дверях появился Джеймс с каким-то письмом. Когда он приблизился к друзьям, те смогли разглядеть надпись на конверте, сделанную определенно женской рукой:

«Мэтью Фэйрчайлду, для Дж. Э. СРОЧНО».

– Кто-то прислал сюда письмо для тебя? – с любопытством спросил Томас. – Это от Грейс?

Джеймс, который успел пробежать глазами несколько строчек, кивнул.

– Она не хотела писать мне домой, боясь навлечь на меня гнев Конклава. Она знала, что меня можно найти здесь; в любом случае, Мэтью обязательно нашел бы меня и передал письмо.

Он не сомневался в том, что во время его отсутствия друзья обсуждали его любовные дела, но сейчас это не имело значения. Увидев почерк Грейс, он испытал громадное облегчение, у него словно камень с души свалился. Завитушки ее почерка были знакомы ему так же хорошо, как леса, окружавшие Эрондейл-Мэнор.

– Ну, что она пишет? – поинтересовался Мэтью. – Она жаждет заглянуть в твои колдовские глаза и не может дождаться минуты, когда можно будет бесконечно перебирать твои черные, как смоль, локоны?

– Она хочет встретиться со мной сегодня в десять вечера, – рассеянно пробормотал Джеймс, занятый своими мыслями, и сунул письмо в карман. – Я лучше пойду. Я не могу отправить ей ответное сообщение, и мне придется идти к назначенному месту пешком. Улицы сейчас забиты экипажами.

– Ты что, собираешься топать пешком отсюда до Чизвика? – удивился Томас.

Джеймс покачал головой.

– Конечно же, нет. Она предложила мне встретиться в Лондоне, на том месте, где мы с Мэтью раньше тренировались в сохранении равновесия. Я когда-то рассказывал ей об этом.

– И все-таки… – На лице Мэтью отразилось сомнение. – Ты считешь, это разумно? Мой братец – идиот, но если Анклав желает, чтобы ты держался подальше от Блэкторнов…

– Я должен идти, – отрезал Джеймс, не желая вдаваться в объяснения; он знал своих друзей и знал, что они увяжутся за ним, если он передаст им содержание письма. Он счел за лучшее уйти немедленно – пусть думают, что он озабочен исключительно романтическими проблемами. Он наклонился, чтобы почесать Оскара, и продолжал: – Томас, Кристофер, идите в лабораторию и займитесь противоядием. Мэтью, я зайду за тобой после встречи с Грейс, и мы вместе отправимся к «Дьяволу».

– Вечно я отправляюсь к дьяволу, – вздохнул Мэтью, но в глазах его блеснули хитрые искорки. – Я буду в таверне к полуночи. Приходи, когда сможешь.

Джеймс извинился и поспешил прочь. Ему казалось, что письмо, лежавшее в кармане жилета, живое и бьется, как второе сердце. Снова и снова перед глазами у него возникала последняя строчка, написанная рукой Грейс:

«Я буду ждать там и молиться, чтобы ты пришел. Помоги мне, Джеймс. Я в опасности».

Алистер высадил Корделию у дома Анны, небрежно потрепал ее по голове и пообещал вернуться незадолго до девяти. В девять мать обычно приказывала подавать обед, и Корделия подумала, что они здорово рискуют, однако прежде, чем она успела окликнуть брата и спросить, куда он направляется, коляска уехала прочь. Корделия удивилась, но не слишком.

Она со вздохом отвернулась и принялась рассматривать Перси-стрит, узкую улочку, отходившую от Тоттенхэм-Корт-Роуд. Вдоль улицы тянулись ряды домов из красного кирпича, и все эти дома выглядели совершенно одинаковыми. У каждого были подъемные окна, белая парадная дверь, кирпичные дымоходы, крыльцо с несколькими ступенями. Железные ограды у дверей для слуг были выкрашены черной краской.

На ступенях перед домом 30 сидела какая-то девушка и плакала. Она была одета по последней моде, в прогулочное платье из синей фуляровой ткани с кружевной отделкой. На юбку было нашито, наверное, несколько акров оборок. Волосы девушки поддерживала повязка с шелковыми розочками, и цветы вздрагивали при каждом рыдании.

Корделия проверила адрес, записанный на листке бумаги – у нее еще оставалась робкая надежда на то, что ей все-таки нужно не сюда. Увы, Анна жила именно в доме номер тридцать. Корделия вздохнула, расправила плечи и направилась к крыльцу.

– Прошу прощения, – заговорила она. Девушка своими юбками загораживала вход, и не было никакой возможности незаметно протиснуться мимо нее. – Могу я пройти к Анне Лайтвуд?

Девушка резко подняла голову. Она была очень хорошенькой: со светлыми волосами и розовыми, несмотря на слезы, щеками.

– А зачем вам туда? Вы кто? – недовольно воскликнула она.

– Я, э-э… – Корделия внимательно пригляделась к незнакомке. Определенно, из простых людей – ни Меток, ни признаков гламора. – Я ее кузина. – Это было не совсем верно, но она не смогла придумать ничего лучшего.

– О. – Девушка взглянула на незнакомку уже не так сердито. – Я… я здесь потому… ну, потому, что это просто слишком, слишком ужасно…

– Могу я спросить, в чем заключается ваша проблема? – спросила Корделия, в глубине души не желая услышать ответ; она понимала, что вряд ли сможет найти какое-то решение проблем рыдающей девицы.

– Анна, – простонала девушка. – Я любила ее – я до сих пор ее люблю! Я готова была бросить ради нее все, все это, приличное общество и его правила, лишь бы быть с ней вместе, но она вышвырнула меня на улицу, как собачонку!

– Ну-ну, полно, Эванджелина, – раздался чей-то ленивый голос, и Корделия, подняв голову, увидела в окне второго этажа Анну. Анна была одета в роскошный мужской халат из бордовой парчи с золотым отливом, лицо ее обрамляли короткие волнистые кудри. – Как ты можешь говорить, будто тебя вышвырнули на улицу, если за тобой сейчас приедет мамочка, два лакея и дворецкий. – Она помахала рукой. – Добрый день, Корделия.

– О Боже, – воскликнула Корделия и погладила несчастную по плечу.

– А кроме того, Эванджелина, – продолжала Анна, – в среду ты выходишь замуж. За баронета.

– Он мне не нужен! – Эванджелина вскочила на ноги. – Мне нужна ты!

– Нет, – твердо ответила Анна. – Тебе нужен баронет. А не жизнь в моей крошечной квартирке, заваленной всяким хламом. А теперь иди, Эванджелина, будь умницей.

Девушка снова разразилась рыданиями.

– Я думала, что я – твоя единственная, твоя судьба, – хныкала она. – После всех других девушек… я думала, они для тебя ничего не значили…

– Не значили, – весело согласилась Анна. – Как и ты. Поднимайтесь же, Корделия, чайник уже вскипел.

Эванджелина издала такой страшный вопль, что Корделия отпрянула, испугавшись за собственную безопасность. Покинутая возлюбленная тряхнула головой, и ее светлые кудри рассыпались по плечам.

– Я не собираюсь это терпеть! – объявила она. – Я возвращаюсь!

На лице Анны отразилась тревога.

– Корделия, пожалуйста, остановите ее, моя хозяйка ненавидит скандалы…

В этот момент раздался стук копыт, и из-за угла выехала легкая коляска, в которую были запряжены две одинаковые серые лошади. На козлах сидела женщина с пышными формами, облаченная в платье с широкими юбками и редингот. Дама резко остановила экипаж у крыльца дома номер тридцать и в ярости воззрилась на плачущую девушку.

– Эванджелина! – взревела она. – Немедленно садись в карету!

Эванджелина сразу присмирела.

– Иду, мама, – пропищала она и бросилась выполнять приказание.

В этот момент мамаша заметила в окне Анну, поглощенную изучением незажженной сигары. Перья на шляпе разгневанной дамы затряслись, и Корделии показалось, что сейчас она взглядом пробуравит в Анне дыру.

– Вы! – крикнула она. – Вы недостойный человек! Как вам не стыдно разбивать сердца девушкам! Позор, сэр! Если бы дело происходило сто лет назад, я вызвала бы вас на дуэль, попомните мои слова!

Анна расхохоталась. Дверца кареты захлопнулась, лошади понеслись во весь опор. Карета с грохотом покатила прочь и через минуту скрылась за углом.

Анна доброжелательно взглянула на Корделию.

– Поднимайтесь же, – сказала она. – Я живу на втором этаже; сейчас я вам открою.

Корделия, чувствуя себя так, словно ее подхватил и унес тайфун, поднялась на крыльцо и вошла в холл, вид которого показался ей довольно убогим. На площадке между лестничными пролетами горела тусклая лампа. На полу лежал старый истертый ковер. Корделия постаралась не касаться ободранных деревянных перил, чтобы не посадить занозу, поэтому на последних ступенях споткнулась и едва не упала.

Как и обещала Анна, дверь в ее жилище была распахнута. Квартира оказалась довольно уютной, что было несколько неожиданно после мрачной лестничной площадки. Стены были оклеены темно-зелеными с золотом обоями в викторианском стиле; по комнате без всякого порядка были расставлены разрозненные предметы мебели, но, несмотря на это, интерьер выглядел весьма оригинально и даже шикарно. Корделии пришло в голову сравнение: воюющие армии, которые в конце концов заключили выгодное для всех перемирие. Здесь был устрашающих размеров диван, обитый вытертым бархатом золотисто-коричневого цвета, несколько кресел с подголовниками и старыми выцветшими подушками, турецкий ковер и лампа Тиффани с мозаичным стеклянным абажуром. Каминную полку украшала дюжина кинжалов с инкрустированными рукоятями, торчавших под разными углами. Драгоценные камни переливались в лучах вечернего солнца. У двери, ведущей в спальню, на небольшом столике красовалось огромное чучело разноцветной змеи с двумя головами.

– Вижу, вы заинтересовались Персивалем, – заметила Анна, махнув рукой в сторону чучела. – Эффектно, не правда ли?

Она стояла у окна с поднятой рамой, глядя на вечерний город и наблюдая за тем, как солнце скрывается за крышами. Пояс был развязан, и Корделия заметила, что под халатом на Анне надеты темные брюки и ослепительно белая мужская сорочка. Несколько верхних пуговиц сорочки было расстегнуто. Кожа молодой женщины лишь едва заметно отличалась по цвету от белой ткани, а ее волосы, завивавшиеся на затылке, были такими же черными, как у Джеймса. Это были волосы Эрондейлов, волосы цвета воронова крыла.

– Интересная расцветка, – ответила Корделия.

– Это был дар любви. Я никогда не ухаживаю за скучными девицами. – Анна обернулась, чтобы взглянуть на Корделию, и полы халата взметнулись, словно крылья. Корделия не осмелилась бы назвать Анну «симпатичной» или «хорошенькой» – красота ее была необыкновенной, ошеломляющей, завораживающей. Слово «хорошенькая» казалось жалким и неподобающим по отношению к Анне.

– Я не ослышалась, та дама назвала вас «сэр»? – с любопытством спросила Корделия. – Она что, приняла вас за мужчину?

– Возможно. – Анна стряхнула в камин пепел с сигары. – По собственному опыту я знаю: для всех будет лучше, если позволить людям верить в то, во что они хотят верить.

И с этими словами она упала на диван. Она носила брюки без подтяжек, однако, в отличие от мужчин, для которых брюки были сшиты, у Анны имелись бедра, и брюки облегали стройную фигуру, подчеркивая ее красоту и элегантность.

– Бедняжка Эванджелина, – сказала Корделия.

Она сняла со спины перевязь с Кортаной, прислонила меч к стене, затем, расправив юбки, устроилась в одном из кресел.

Анна вздохнула.

– Это уже далеко не первый наш разрыв, – объяснила она. – В последние несколько раз я старалась вести себя мягче, но день свадьбы приближается, и я решила, что в интересах самой Эванджелины мне стоит проявить твердость. Я вовсе не желаю разрушать ее жизнь. – Она наклонилась вперед, пристально глядя на Корделию. – А теперь, Корделия Карстерс, расскажите мне все свои секреты.

– Мне кажется, не следует этого делать, – возразила Корделия. – Я не очень хорошо вас знаю.

Анна рассмеялась.

– Вы всегда выражаетесь с такой прямотой? Если вы не хотите поболтать, зачем же вы пришли ко мне на чай?

– Я не говорила, что не хочу поболтать. Просто я не хочу болтать о себе.

Анна снова улыбнулась.

– Вы просто невыносимое юное создание, – произнесла она, хотя тон ее вовсе не был раздраженным. – О! Чайник.

Снова взметнулся водоворот золотистой парчи, Анна вскочила с дивана и устремилась в тесную кухоньку. Стены в кухне были выкрашены в светлые цвета, в маленькое окно был виден кирпичный фасад дома на противоположной стороне улицы.

– Ну что ж, если вы хотите поболтать, но не желаете рассказывать о себе, почему бы не посплетничать о вашем брате? Он все такой же невыносимый субъект, каким был в школе?

– Разве вы учились в школе вместе с Алистером? – удивилась Корделия и подумала, что брат наверняка упомянул бы об этом.

– Вовсе нет, но с ним учились Джеймс, Мэтью и остальные Веселые разбойники; так вот, Мэтью говорит, что Алистер был довольно-таки противным типом и доставлял им всем кучу неприятностей. Только не обижайтесь, ладно? С другой стороны, должна признать, что Томас ни разу не сказал о нем плохого слова. Сахар? Молока у меня нет.

– Спасибо, сахара не нужно, – ответила Корделия, и Анна вернулась в гостиную, держа в руках щербатую чашку и блюдце. Корделия неловко поставила все это на колени.

– Алистер действительно иногда бывает невыносимым, – согласилась она с неохотой, – но мне кажется, что он ведет себя так не нарочно.

– Как вы считаете, может быть, он влюблен? – предположила Анна. – Бывает, что влюбленные ведут себя просто ужасно.

– Не знаю, в кого он может быть влюблен, – улыбнулась Корделия. – После нашего приезда он был слишком занят, чтобы искать предмет страсти, и я сомневаюсь, что последние события могут вызвать у кого-то порыв влюбиться.

– А что именно натворил ваш отец? – неожиданно спросила Анна.

– Как вы сказали? – Корделия едва не пролила свой чай.

– Всем известно, что он совершил какой-то серьезный проступок или даже преступление, – объяснила Анна. – И что ваша мать приехала сюда для того, чтобы завести полезные связи среди Сумеречных охотников и влиться в наше общество. Надеюсь, местные не будут из-за этого смотреть на вас свысока. Мне нравится ваша мать. Она напоминает мне королеву из старинной сказки или пери из поэмы «Лалла-Рук»[19]. Ведь ваша матушка родом из Персии, верно?

– Да, – осторожно ответила Корделия.

– Тогда почему у вашего брата такие светлые волосы? – расспрашивала Анна. – А у вас рыжие. Я считала, что у уроженцев Персии черные волосы.

Корделия поставила чашку на столик.

– В Персии живет множество людей, и все выглядят по-разному, – сказала она. – Вы же не думаете, что все англичане должны быть похожи друг на друга как две капли воды, верно? Так почему это должно касаться только Англии? Мой отец – британец, у него светлые волосы и глаза, а у матери в детстве были рыжие волосы, но с возрастом они потемнели. Что касается Алистера, то он просто красит голову.

– Вот как? – Анна приподняла изящно изогнутые брови. – Почему же?

– Потому что ему очень не нравится тот факт, что у него черные от природы волосы, черные глаза и смуглая кожа, – объяснила Корделия. – Никогда не нравился. У нас поместье в Девоне, и когда мы появлялись в деревне, люди пялились на него, словно на черта с рогами и хвостом.

Удивление на лице Анны сменилось довольно-таки грозным выражением.

– Эти людишки… – Она смолкла, вздохнула и произнесла какое-то неизвестное Корделии слово. – Теперь я, пожалуй, сочувствую вашему брату, а этого мне хотелось меньше всего. Быстрее, задайте мне какой-нибудь вопрос.

– Почему вы хотели со мной встретиться? – спросила Корделия. – Я моложе вас, и вы наверняка знакомы с множеством более интересных людей.

Анна поднялась с дивана, шелестя халатом.

– Мне нужно переодеться, – объявила она и скрылась в спальне. Она закрыла за собой дверь, но, поскольку стены в квартире были тонкими, Корделия прекрасно слышала каждое слово.

– Ну что ж, сначала мне захотелось узнать вас поближе потому, что вы, так сказать, новичок в нашем обществе, и мне было интересно, достаточно ли вы хороши для нашего Джейми или для нашего Мэтью.

– Хороша в каком смысле?

– В смысле брака, конечно же, – ответила Анна. – Что-либо иное вызвало бы здесь скандал.

Корделия хотела что-нибудь ответить, но не нашла слов. Она услышала, как Анна рассмеялась. У нее был нежный, мягкий смех, походивший на тающее сливочное масло.

– Вы слишком легко поддаетесь, не могу удержаться, чтобы вас не подразнить, – сказала она. – Мне так хочется разузнать их тайны, а также тайны Кристофера и Томаса. Без всякого злого умысла, естественно. Они мои любимцы, эти четверо, но вы, должно быть, сами это заметили. Увы, в Лондоне в нынешнем сезоне урожай девушек на выданье довольно скудный – разумеется, я не имею в виду Люси, она восхитительна, но она никогда не будет смотреть на этих мальчишек иначе, чем на братьев.

– Вполне разумно с ее стороны, – пробормотала Корделия, – особенно если речь идет о Джеймсе.

– Тем не менее, им нужна муза, – продолжала Анна. – Девушка, которая будет дарить им вдохновение. Которая будет посвящена во все их секреты. Вы не хотели бы стать музой?

– Нет, – ответила Корделия. – Я хотела бы стать героем.

Анна приоткрыла дверь, просунула в щель голову и долго смотрела на Корделию из-под длинных темных ресниц. Затем улыбнулась.

– Я так и думала, – заметила она после минутной паузы и снова исчезла в спальне, захлопнув за собой дверь. – Именно поэтому я и попросила вас прийти сюда.

У Корделии уже голова шла кругом от этого разговора.

– Что вы имеете в виду?

– Мы в опасности, – крикнула в ответ Анна. – Все мы, Сумеречные охотники. Конклав не желает этого видеть, и я боюсь, что если мы не предпримем определенные шаги, через несколько дней состояние Барбары и Пирса ухудшится, и… Ариадны тоже. – Голос ее дрогнул. – Они при смерти. Мне нужна ваша помощь.

– Но чем я могу… – начала Корделия и смолкла, услышав громкий стук парадной двери.

– Анна! – раздался на лестничной площадке глубокий мужской голос. Вслед за голосом послышался топот, и в квартиру Анны ворвался Мэтью Фэйрчайлд.