Хладные легионы Морган Ричард
Хьил сглотнул.
– Ты должен идти. Я не могу помочь тебе сейчас. Я помогу, это еще случится – я так вижу, и достаточно четко. Но не здесь. Не в этот раз. Это чересчур. Если Черный Парус пришел вот так, значит, надвигается шторм – и это все, что мы можем сделать, чтобы его переждать. Я не могу поступить иначе, как чайка не может лететь навстречу урагану.
Позади него одна из фигур, завернутых в погребальные одежды, бесшумно двинулась вверх по тропинке и приблизилась. Хьил то ли заметил, куда смотрит Рингил, то ли почувствовал движение на каком-то ином уровне. Он бросил взгляд назад, потом снова повернулся к Рингилу, взял его руку в свои и поднес к губам.
– Ты вернешься. У нас еще будет время. Я научу тебя икинри’ска.
– Я знаю.
За спиной Хьила уже высился завернутый в саван труп. Ветер подхватил его обмотки, и тканевые язычки затрепетали. Рингилу показалось, что где-то глубоко в зазоре между бинтами на лице блестят как слюда глаза, но, наверное, ошибся. На месте предполагаемого рта была натянута единственная, тугая и широкая полоса марли, и за ней что-то мелькнуло, когда существо заговорило:
– Это надолго?
Невозможно объяснить, как звучит этот голос. Он рассекает ветер, словно мощный удар клинка, но богат на скрытые нотки, из которых верхняя – изумление, однако усталое терпение тоже можно расслышать. Впрочем, Рингил знает, что его воспоминания об этой выдающейся особенности растают, как тает прямо сейчас образ Твари-на-Перекрестке, уже потускневший, будто сон. Ему останется лишь неприятное ощущение отсутствия каких-то важных деталей.
– Мы закончили, – сказал он коротко, высвобождая руку из хватки Хьила. – Можем отправляться.
– Гил, я буду тебя ждать.
– Хорошо.
Он смотрит в сторону – туда, где ветер тревожит воды фьорда. Ему пришлось сдержать всплеск необоснованной зависти: то, что для него уже превратилось в мертвую память, Хьилу еще только предстоит пережить.
Существо в погребальных одеждах дипломатично кашляет.
– Нам нужно поймать прилив.
Рингил кивнул, все еще глядя на воду.
– Тогда веди меня к моей койке.
Он по-прежнему не знает, что такое «прилив», но понимает: это предвещает перемены.
Но пока перемен достаточно.
В лодке, наблюдая, как фигуры в саванах молча орудуют веслами, он почувствовал, как все начинается: подкрадываются Задворки, или Серые Края Ситлоу, как их ни назови, просачиваются, точно холодная болотная вода, смывают прочь все постоянное, все, что можно поведать, как историю, и приносят взамен бесконечную ширь нерассказанных вероятностей, которые бегают туда-сюда, как пауки, молят о внимании, о возможности хоть на миг воплотиться в жизнь на самом краю его поля зрения. Он повернулся и снова бросил взгляд на берег, где стоит Хьил – или нет, там пусто – на старом дощатом причале.
Он видит кое-кого другого.
Три фигуры: одна изящная, одна широкая и массивная, одна долговязая. Они серые и мерцающие, как и Хьил, но если князь-в-изгнании, тускнея, по-прежнему стоит неподвижно и прямо, эти мечутся туда-сюда, будто пытаясь сорваться с привязи.
«Хладные легионы окружают тебя…»
Небо над головой меняется, что-то в нем закипает – похоже на шторм, но зловеще бесшумный. Гребцы не обращают внимания, их капитан ни о чем не предупреждает – Рингил удержал еще на миг холодную и жесткую определенность мира, которую ощутил, проснувшись, а потом отпустил. И вот она исчезает, как рыба в воде. Он смотрит вверх и чувствует, что мир качается.
«Хладные легионы…»
На причале, будто по сигналу, три беспокойные фигуры, похожие на бесцветные огоньки свечей, внезапно срываются с места и бегут по воде, словно тени облаков, что проносятся над головой. Рингил в оцепенении наблюдает, как они догоняют лодку, приближаются к корме, скользят на борт и туго обворачиваются вокруг него – это похоже на погружение в ледяную воду.
И вот они исчезают.
Каравелла с черной оснасткой вырастает рядом с лодкой, на ее борту висит веревочная лестница. Весь корабль дрожит, будто и он раньше был во что-то плотно завернут, но обертка истерлась и теперь ее обрывки трепещут на крепчающем ветру.
Рингил встает и в последний раз оглядывается на пустой причал. Затем хватается за ступеньку и поднимается по провисающей, влажной веревочной лестнице, чтобы посмотреть, что ждет его наверху.
Глава двадцать шестая
Как ни странно, единственным, что Эгар чувствовал сейчас, было ледяное спокойствие.
Будто все вокруг него – покрытый трещинами и рассыпающийся остов храма в ночи, безлюдная и пыльная пустота этого места – было лишь маской, и теперь ее осененный мраком владелец поднял руку, сорвал личину и свирепо ухмыльнулся посреди тьмы.
Этот двенда словно ждал, что все в конце концов случится именно так.
Существо медленно спускалось по лестнице над ними, за балюстрадой сверкало и двигалось синее пламя, в сердце которого угадывалась темная фигура. Казалось, оно поет.
За спиной Эгара сдавленно выругался Харат.
Сам Эгар не сводил глаз с синего сверкания. Он отпустил руку рабыни, избавился от нее одним резким движением. Прикинул направление атаки.
«Не ошибись, Драконья Погибель».
– Харат, эти твари очень проворные, – крикнул он по-маджакски. – Хватай копье со стены и приготовься. Быстро!
Потом резко повернулся и прыгнул к стене, где стояли два копья, которыми бывшие товарищи Харата не успели воспользоваться. Рядом мягко зашуршала ткань, когда Харат пришел в движение вместе с ним, и внезапно Эгар ощутил неимоверный прилив радости из-за того, что юноша такой стремительный. Он схватил одно из копий. Ощутил в ладони гладкое дерево, почувствовал вес оружия – и от этого чувства расплылся в улыбке. Крутанул копье – одной рукой, двумя, вокруг себя и…
Двенда стоял перед ним.
…блок!
Когда Эгар увидел взмывающий клинок из теней, по его телу словно пронеслась волна от пронзительного вопля. Существо, должно быть, перемахнуло через балюстраду, мягко и тихо приземлилось, выпрямилось всего в ярде от Драконьей Погибели. От удара мечом по древку копья Эгар содрогнулся, руки обожгло болью. Он охнул, подался назад и увел удар в сторону.
Справа с боевым кличем нагрянул Харат.
Двенда его заметил и развернулся, быстрый как гадюка. Темный клинок нарисовал в воздухе дугу из синего пламени. Атака ишлинака была отбита.
– Ах ты ублюдок!!!
В вопле Харата было изумление – он не ожидал такой силы. У Эгара почти не было времени, чтобы посочувствовать товарищу. Он заорал и ткнул копьем, словно пикой, низко – на уровне колен двенды. Синее пламя почти угасло, перед ними была фигура, сотканная из тьмы с проблесками молний, но очертаниями напоминающая человека.
А человека, ну – человека-то всегда можно прикончить.
Двенда завопил и отпрыгнул, уходя от удара, размашисто взмахнул мечом на высоте головы. Эгар отпрянул, успел почувствовать движение воздуха мимо щеки. Он закружился, уходя от Харата – «Надо попытаться взять ублюдка в клещи…» – и двенда с тихим скрипом пыли приземлился на пол, словно кот. Он был в таком же гладком, безликом шлеме, как те, что Эгар видел в Эннишмине, и вертел головой туда-сюда, словно тупой слизняк, обнаруживший угрозу. На нем был такой же цельный костюм, словно из блестящей кожи, но – Эгару пришлось заплатить кровью за это знание – отражающий холодное оружие, как кольчуга.
– В клещи ублюдка! – заорал Харат, будто только додумался сменить тактику. И рванул вперед.
Двенда крутанулся навстречу атаке. Меч из теней с громким лязгом встретился с клинком на конце копья-посоха – ишлинак, почувствовав удар, охнул. Тем не менее ответным маневром он заблокировал меч острием вверх. Эгар увидел свой шанс, сиганул вперед, словно прыгая с обрыва, и заорал во все горло. Он не пустил в ход клинки, а выставил древко перед собой на уровне груди. Двенда, должно быть, почувствовал надвигающуюся атаку, но Харат не дал ему отвлечься. Олдрейн в отчаянии попытался пнуть Эгара, но Драконья Погибель вложил в натиск все силы, и двенда не смог хорошенько прицелиться. Маджак получил скользящий удар в живот, от которого его чуть не стошнило, но не остановился. Он столкнулся с двендой, и оба повалились на пол. Тонкая рука в черном попыталась схватить Эгара за горло, но он удачным взмахом копья-посоха успел ее отбить. Двенда заверещал. Этот крик был Эгару знаком, он означал физическую боль, и сердце Драконьей Погибели от этого преисполнилось мрачной радостью. Он придавил противника всем своим весом. И получил эфесом меча по почкам – мир закружился, тьма запестрела маленькими пятнами света; он с трудом втянул воздух и заорал, обращаясь к безликому лицу под собой:
– Ах ты, сука!!!
Замахнулся кулаком, но ударить не успел: вступил Харат и воткнул твари копье в горло. Заорал, как берсеркер, и повернул клинок, навалившись на копье всем телом. Двенда опять заверещал, вздрогнул всем телом и задергался, словно рыба на остроге…
Затих.
Под шеей быстро собиралась лужа крови. Эгар, отпрянув от мертвого тела и поднимаясь, ощутил ее пряный чужеродный запах.
– Славно… – прохрипел он и чуть не упал снова. Харат протянул руку, чтобы поддержать его.
– Потихоньку, старик. – Он тяжело дышал. – Что это была за хрень?
Эгар встряхнулся, как мокрый пес.
– Потом расскажу. Идем, а то сейчас еще появятся. Надо убираться отсюда.
Он заметался в поисках девушки, которая прижалась к стене, заткнув рот тыльной стороной ладони, чтобы не кричать. Стоило отдать рабыне должное: она не издала ни звука. Наверное, решил Эгар, все логично. Рабы быстро учатся вести себя тихо и не говорить о своих чувствах. Они узнают, как мало значат эти чувства и как плохо это помогает избавиться от боли.
Он поднял копье одной рукой, другой схватил ее за запястье. Улыбнулся слегка безумно – кровь в жилах еще кипела. Она взглянула на него поверх ладони широко распахнутыми от страха глазами, и этот страх был слишком всеобъемлющим, чтобы не вызвать тревогу. На миг Эгар увидел себя со стороны: огромным, мрачным, со спутанной шевелюрой, увешанной талисманами, с оскаленными зубами и трупом, распростертым у ног.
– Эти ваши ангелы подыхают совсем как люди, – быстро сказал он ей, не в силах избавиться от улыбки. – В них нет ничего особенного. Идем.
И они пошли.
Но на втором повороте лестницы долгий и низкий волчий вой донесся из сердца здания. Услышав его, они застыли на полушаге.
Тотчас первому голосу ответил второй.
– Охота началась, – рявкнул Эгар. – Назад, к веревке. Харат, поторопись!
Но ишлинак смотрел вниз – не туда, откуда раздался звук.
– Эгар. Мужик, смотри! Смотри!!!
На полу у подножия лестницы зашевелились его павшие товарищи.
Не Элкрет. Алнарх и еще один.
Мертвецы. Они пробуждались.
Эгар воспринял это с мрачным отсутствием удивления.
– Беги, – посоветовал он.
Пока они мчались назад по галерее ускоренным маршем, он увидел, что глирштовые манекены внизу облиты мерцающим синим пламенем, словно торчащие в чудовищной пасти зубы, покрытые светящейся слюной. Эгару показалось, что он чувствует, как все здание сжимается вокруг них, и челюсти захлопываются, чтобы проглотить чужаков. История в гробнице повторялась, и внутри него опять разгорался ужас при мысли о смерти в замкнутом пространстве.
Оглянувшись на Харата, он увидел в глазах юноши отражение собственных чувств. Его страх ощущался столь явственно, словно был струной и издавал звуки, повинуясь чьей-то руке.
«Это не мое».
Мысль пришла ему в голову, когда они спускались по лестнице в другом конце галереи – мысль смутная, норовящая ускользнуть. Это был… не его страх. Его кровь кипела, он уже убивал двенд, причем в более сложной обстановке, и он все еще чувствовал отголоски боевого возбуждения. По-прежнему ухмылялся от уха до уха. Страх мог подступить позже, когда утихнет неистовая ярость, но…
Всплыло воспоминание – по меньшей мере двадцатилетней давности, когда Эгару едва исполнилось пятнадцать. То была холодная звездная ночь в степи, и Лента рассекала небеса, будто огромный полированный скимитар. Он вместе с другими юными пастухами смотрел, как шаман Олган бормочет, делает пассы в воздухе, бросает порошки и жидкости в пламя, призывая странные, лишь отчасти человеческие лица с разинутыми от воплей ртами.
В тот раз им овладел страх, как и всеми, возможно, включая самого старика Олгана – молодой Эгар видел, что шаман стискивает зубы, не прерывая ритуал. Но когда разноголосые вопли усилились и пламя взметнулось высоко, показалось, что существа в огне скоро потянутся к нему пылающими когтями, Олган оборвал заклинания и велел всем юношам отступить, отвернуться от костра и поискать взглядом Небесную Дорогу.
А затем поместить свои души на нее.
Это было самое трудное, что ему приходилось делать в юные годы – все равно что отвернуться от готовой к атаке змеи с трещоткой на хвосте, на которую наткнулся в степной траве, – но он справился. Повернулся спиной к завывающим тварям в пламени. Устремил взгляд на Ленту, отыскал ее изогнутый край и вообразил, что стоит на нем, глядя вниз, на широкий мир, овеянный ветрами.
Страх выплеснулся из него, как вода из опрокинутой фляги.
Он услышал голос Олгана позади: «То, что вы чувствуете, не ваше. Вам такое без надобности. Существа, подобные этим, взращивают в вас страх, как мы откармливаем буйволенка, и со схожей целью».
Из огня донесся визг – кажется, Эгар расслышал в неясных звуках возмущение.
«Выбирайте свои чувства, как выбрали бы оружие. Вот что значит быть маджаками».
Позже Олган научит их орать в ответ существам в огне, смеяться и забрасывать их непристойностями, пинать пламя и лупить его кулаками. А еще позже – утрачивать себя окончательно, становясь берсеркерами, для которых имеет значение одно: желание причинять вред.
«Вот что значит быть маджаками».
Они достигли конца лестницы и понеслись дальше. Вой эхом разносился по пустынным помещениям храма позади них. Сквозь падающие с потолка косые лучи Ленты, мимо высоких изваяний забытых богов. Статуя лишенного клыков Уранна будто на миг встретилась взглядом с Эгаром, когда они помчались в ее сторону. Глаза каменного бога были пусты – он не мог помочь. Девушка рядом с Драконьей Погибелью споткнулась и чуть не упала. Он крепче сжал ее запястье, сильным рывком заставил выпрямиться и бежать дальше, не останавливаясь. Вперед, сквозь тьму. Где-то позади две воющих твари, кажется, встретились. Он ощущал присутствие двенд затылком, как лапу с когтями, готовую схватить. Он знал – знал! – что они не могут быть так близко, но все равно пришлось сражаться с желанием посмотреть назад.
Это не его страх!
Он стряхнул с себя это чувство.
– Вот она! – Харат от радости едва не взвизгнул.
Веревка свисала с потолка, отчетливая в рассеянном свете Ленты, который струился из дыры в крыше. Облегчение захлестнуло Эгара. Нигде не видно охранников, ни людей, ни нелюдей. Они остановились, и Эгар, отпустив девушку, опять схватился за копье двумя руками.
– Взбираться сможешь? – спросил он у рабыни.
И прочитал ответ по лицу. «Нет, не сможет». Но она все равно попыталась, вцепилась и приподнялась, как смогла. Удалившись от земли едва ли на голову, начала соскальзывать. Нежные руки, слабые мышцы – старое гаремное проклятие. Она потупилась, сбивчивое дыхание ускорилось, а потом перешло в рыдания. Харат насмешливо фыркнул.
Во тьме опять раздался гулкий вой.
Эгар в нетерпении тряхнул веревку. Рабыня съехала на пол, продолжая цепляться и рыдать. Сквозь плач слышались почти неразборчивые слова: «Не бросайте, только не бросайте меня…»
– Тупая сука…
– Заткнись! Дай мне свое копье и хватай эту гребаную веревку! Мы затащим ее наверх.
– Слушай, у нас нет…
– Делай, что говорят, мать твою!
Харат сердито отшвырнул копье, и оно со стуком упало на пол. Он прыгнул на веревку и стал взбираться неистовыми рывками, стиснув зубы и что-то бормоча. Как только он выбрался, Эгар бросил собственное копье, завязал в нижней части веревки широкую петлю, потуже затянул узел и накинул на плечи девушки.
– Садись… да успокойся ты! Я не оставлю тебя… садись вот сюда. Держись за обе стороны. – Он засунул петлю ей под зад, и она уселась, будто на качелях. – Когда он начнет тянуть вверх, просто держись. Поняла?
Она кивнула: глаза распахнуты, лицо в соплях и слезах.
– Готов! – заорал наверху Харат. Голос был напряженный от гнева, который ишлинак не растратил, пока взбирался. Эгар ухмыльнулся: малый далеко пойдет.
– Лады, детка, момент настал. Держись крепче. – Он запрокинул голову. – Тяни! Тяни, будто родился скаранаком, а не ишлинакской сучкой из города!
Веревка рванулась вверх на целый ярд. И еще раз. Девчонка взглянула на Эгара, поджав босые ноги. Глаза у нее были широко распахнуты.
Широко распахнуты и глядели пристально.
Он схватил свое копье с пола, резко повернулся и увидел, как они надвигаются из тьмы, крадучись, по-звериному. Лезвия их оружия окаймляло синее пламя, но в остальном они были сотворены из мрака. Те же гладкие шлемы, та же кожаная «кольчуга». Один нес изысканную секиру, другой – меч. И они тихонько переговаривались друг с другом на мелодичном языке, приближаясь.
– Вам помочь, сучки? – рявкнул он.
И пару раз крутанул копьем, изображая основные блокирующие приемы, так что лезвия на обоих концах негромко просвистели во тьме.
– Не хотите свалить на хер прямо сейчас, пока я обоих не прикончил?
Они по-прежнему приближались – теперь беззвучно, сосредоточенно. Он взвесил копье в руке.
– Вам же хуже!
Эгар тяжело ударил по двенде слева и ткнул лезвием копья вверх, целясь в лицо. Тварь отступила на шаг, подняла секиру в защитное положение. Эгар рубанул другого противника, и тот отпрыгнул. «Что бы ты ни делал, Драконья Погибель, не давай им зайти с разных сторон». Копье-посох давало ему обширное пространство для боя и в теории могло позволить победить в сражении с двумя врагами, но он видел двенд в действии в Эннишмине, знал, какими они могут быть проворными, и если эти двое понимали, что делают…
Мечник ринулся в атаку. Издал странный улюлюкающий вой, взмахнул мерцающим клинком. Эгар пригнулся, отбил атаку, затылком ощутил, как приближается секира. Ударил копьем снизу вверх и понял, не оборачиваясь, что отбил и это оружие. Почувствовал, как двенда отшатнулся, и услышал, как тот зашипел, словно разъяренный кот.
Боевая улыбка коснулась уголков рта. Ярость берсеркера зашевелилась на усыпанном соломой полу клетки его разума.
Они бродили вокруг, а он стоял и смотрел, тихонько поворачиваясь, чтобы видеть обоих. Копье держал чуть наклоненным, двумя руками, как дубинку. Будто обнял давно знакомую возлюбленную. Эгар превратился в ось в центре мира, который не переставал вращаться, – в веретено, все быстрее выпрядающее ярость.
Драконья Погибель оскалил зубы в напряженной ухмылке.
– Вперед. Ну же!
Краем глаза увидел, как атакует двенда с секирой. Красиво – лишь самую малость за пределами слепого пятна. Он ткнул вниз, надеясь попасть в стопу или, по крайней мере, заставить ублюдка споткнуться. Другой конец копья надо было держать высоко, потому что…
Второй двенда с пронзительным воплем прыгнул на него, взлетев выше человеческого роста.
Он и раньше видел, как они это делают. Тем не менее от крика и темной, будто летящей фигуры его сердце пронзила ледяная игла. Он ударил вверх, подняв лезвие копья почти вертикально. Клинок просвистел далеко в стороне. Но сразу вслед за ним нога в черном ботинке нанесла Эгару сильный удар в висок. Драконья Погибель зашатался. Увидел звезды. Почувствовал, что двенда с секирой опять ринулся в атаку, и ее надо отбить.
– Скаранак! Она внизу!
С губ Эгара сорвался лишь странный стон, когда он блокировал удар копьем, захватил секиру и оттолкнул двенду. Какой-то человек кричал где-то далеко – может, под самой крышей храма, – и особого смысла в этом крике не было.
– А? – Драконья Погибель осознал, что скалит зубы на тварь, с которой сражается. – А?
Время застыло. Древки секиры и копья скользили туда-сюда друг по другу. Эгар считал себя на сорок футов тяжелее двенды, но противник все равно вынуждал его отступать. А второй мог наброситься в любой момент…
Он резко отпрянул вниз, рванул копье за собой и свирепо врезал им по одной из рук, что держали секиру. Двенда пронзительно заорал и уступил дюйм на поле боя. Эгар вскрикнул и, не упуская шанса, повернулся – толкнул врага, вложив в маневр весь свой вес. Двенда отшатнулся, едва не упал. По другую сторону от Эгара шевельнулась тень. Стон на губах Драконьей Погибели превращался в нечто иное – в то, что он призывал. Он чувствовал собственный пульс, слышал грохот в ушах и под ключицами, похожий на сотрясание земли в Ан-Монале. Он повернулся лицом к новой угрозе, дернул нижним концом копья назад, чтобы подрезать поджилки споткнувшемуся противнику. Почувствовал, как что-то рассек, услышал вопль от нанесенной раны и завыл в ответ, вскинув голову к потолку.
– Эгар! Уходим отсюда!
Некогда, мать твою, некогда! Острие меча мелькнуло перед глазами – как Драконья Погибель потом будет клясться, ближе бритвы во время последнего визита к цирюльнику, – и он дернул шеей, уходя из-под удара. Второй двенда, мечник, походил на мерцающего демона из лихорадочного бреда. Эгар замахнулся, почувствовал, как падает в берсеркерскую пропасть, и завопил, завыл в полный голос. Смутно ощутил, что меч двенды задел бедро – его обожгло внезапным жаром, но лишь на миг. Это не имело значения; Харат, девушка, какой-то обрывок мысли по поводу веревки – ничего теперь не имело значения, он мог просто умереть здесь, если на то пошло, но сперва нужно выпустить кишки этой парочке…
Он опять ударил. Клинки столкнулись, высекая синие искры. Аууу!
Двенда с секирой вернулся в бой; он хромал, но двигался по-прежнему быстро. Не важно. Эгар завертел копьем-посохом перед собой, шагнул вперед, получил удар или даже два в плечо, снова завыл, потом еще и еще раз, повернулся с улюлюканьем, ударил…
Двенды атаковали с двух сторон, пытаясь взять его в клещи.
– Эгар!!! – Что за бабский голос у этого ишлинака, вот бы прекратил скулить…
Не важно, мать твою, не важно!
Ударила секира. Меч попытался его лизнуть. Драконья Погибель упивался этим, он был как рыба в воде. Вертелся и бил. Где-то у него текла кровь, но ведь в этом весь гребаный смысл…
Что-то изменилось.
Как падение в ледяную воду или дыхание призрака. Что-то тяжело рухнуло с потолка. Он успел заметить лишь мельком – огромный кусок камня причудливой формы, одна из кистей изваяния Уранна. Она раскололась и разбилась на части от удара о пыльный пол.
Двенды отпрянули.
Оба выглядели как ошпаренные коты. Камень упал довольно далеко от них. Но воздух, воздух превратился в лед, и…
– Веревка, Эгар! Да хватай же ты сраную веревку!!!
И вновь пробудилась жизнь, будто в конце коридора захлопнулась дверь в освещенную комнату. Он увидел, как тихим маятником колышется конец веревки в шести ярдах от левого плеча. Швырнул копье-посох в ближайшего двенду и со всех ног припустил туда.
– Давай же, ради Уранна!
Эгар ухватился за конец веревки, подтянулся. От внезапно нахлынувших последствий битвы ощутил внутреннюю слабость, его будто затошнило. Бедро онемело. «Лезь, ублюдок тупой, лезь!» Он поднимался с давным-давно отработанной скоростью, рука за рукой, вертелся и качался от инерции собственного движения. Мельком замечал ошеломляющие картины того, что происходило внизу: двенды там и остались, задрав в его сторону головы в безликих шлемах; от упавшего куска статуи во тьму поднималось облако белой пыли; свежие осколки так и лежали, где рухнули; из более густой тьмы в дальней части зала приближались еще фигуры; раздавался резкий нечеловеческий смех…
«Лезь! Лезь!»
Он добрался до дыры в крыше, еле дыша и фыркая, как старый конь, которого гнали слишком быстро. Смутно осознавая раны и лишь начиная понимать, как близка была гибель. Его схватили, оттащили от дыры. Он перекатился на спину на холодном камне, посмотрел в звездное небо, рассеченное рябью Ленты. Поморгал, изгоняя последние красные отблески берсеркеровской ярости. Он будто весь звенел, как связка ключей тюремщика.
Лицо девушки склонилось над ним, заслонив часть неба, глаза вгляделись. А лицо-то миленькое, смутно отметил Эгар.
– Ты чего разыгрывал из себя героя, а? – Харат от ярости кипятился, сворачивая веревку. – Хотел, чтобы тебя убили из-за какой-то рабыни?! Да что с тобой? Решил, что Аст’наха уже несет твой эль на пир Уранна в Небесном Доме? Ты слышишь какой-нибудь гребаный гром там, наверху, старик? А ну, давай вставай! Шевелись! Мы еще не спаслись.
Эгар позволил себе мгновение передышки. Вдох, пауза, выдох. Вскочил на ноги и огляделся.
Они были на крыше одни. Никаких признаков, что кто-то поднял тревогу – ни наверху, ни в окрестностях. Дул нежный стойкий ветерок – он ощутил влажный запах реки и сорняков, цветущих вдоль берега. Заметил ломаные тусклые отблески Ленты на воде и красно-желтое пятно городских огней в небе на западе.
Его окружало прохладное темное спокойствие, после битвы внизу оно сбивало с толку.
– Ладно, – проговорил он не очень уверенно. – Давай проверим, как там наш лодочник.
Они без происшествий спустились по боковой стене: сперва опустили девушку в петле, прикрепили веревку наверху и быстро соскользнули вслед за ней. Не было времени страдать херней, а перчатки они не прихватили – так что к подсчету ущерба за ночь пришлось добавить ободранные ладони. Внизу они на пару секунд заняли позиции по обе стороны от девушки, выставив ножи. Но не было никаких признаков ночного дозора.
– Все внутри, – догадался Харат. – Переворачивают местечко вверх дном, пытаясь понять, что за ерунда приключилась.
Эгар кивнул молча, все еще еле дыша после битвы. Он и сам не понимал, что это была за ерунда. Харат постучал кончиком ножа по болтающейся веревке, в его лице и голосе отразилась инстинктивная бережливость кочевника.
– Как же не хочется ее бросать.
– Я куплю тебе новую. Идем.
Они крадучись ушли от тихой и темной громадины храма, направляясь к реке. Эгар, в котором пробудилась радость выжившего, улыбался краем рта. Его даже навестили воспоминания плотского толка: ах, как здорово выглядела задница рабыни, когда Харат поднимал ее на веревке… От таких мыслей в паху зашевелилось, но перед внутренним взором странным образом возникло лицо Имраны.
М-да, поди разберись в этой путанице.
Лодочник ждал посреди реки, в точности там, где их оставил. Харат резко свистнул, выпрямился и замахал руками, словно мельница крыльями. Прошло несколько секунд, пока лодочник нагнулся, вытащил якорь и, работая веслами, направил лодку в их сторону.
Они спустились к воде через сорняки и мягкую грязь, пошли вброд навстречу ему.
– Тут небезопасно, – укоризненно приветствовал их лодочник. – Совсем недавно я слышал много шума.
– Да уж, расскажи нам про шум. – Эгар зацепил локтем нос лодки, чтобы удержать ее, а второй рукой подтолкнул девушку на борт.
– Новый пассажир? За это придется… доплатить, разумеется.
Харат тяжело забрался в лодку, недовольно ворча.
– Еще одно слово, и я перережу твою сраную глотку и сяду на весла сам.
– Тогда ты будешь проклят, – спокойно ответил лодочник. – И богомерзкий мараган, в честь которого названо это место, выползет из воды, чтобы отомстить за меня – он выследит тебя и всю твою родню, затащит в воду и утопит.
Харат расхохотался.
– Ой, ему придется долго топать к моей родне.
– Никто никому не перережет глотку. – Эгару стоило больших усилий перебраться через борт. Рана в бедре начала пульсировать. – И мы не станем за нее доплачивать, так что угомонись и греби. Кроме того, мне говорили, что мараганов отсюда вытурили много веков назад. Изгнали святым словом Откровения и огнем, верно?
Лодочник угрюмо возился с веслами.
– И все равно их замечают на реке, – пробормотал он. – И на берегу. Они испытывают родственные чувства к тем, кто ездит туда-сюда по воде, зарабатывая на жизнь. К ним можно обратиться за помощью.
Эгар усмехнулся.
– А я-то думал, ты набожный сын Откровения. Держу пари, носишь под рубашкой амулет и все такое.
– Что за хрень этот мараган? – поинтересовался Харат.
– Это морские демоны, – рассеянно объяснил Эгар, выжимая немного воды из штанов. Когда он вновь взглянул на свои ладони, те оказались в крови. – Вроде кикиморы из колодца всегда женского пола. Говорят, они поют морякам и иногда пением вынуждают их броситься за борт.
Ишлинак с сомнением взглянул на воду. Лодка как раз отыскала течение и лениво поворачивалась, начиная дрейфовать по нему.
– Беспокоиться не о чем. Один мой дядя, полуворонак, рассказывал, что как-то выебал кикимору. Поймал ее на лесу, вытащил через прорубь и поимел прямо там, на берегу.
– Да ладно? Сдается мне, он трахнул рыбу. – Эгар отыскал рану на бедре и на пробу прижал края. Скривился. Неглубокая, но до крайности болезненная. – Впрочем, если он и впрямь похож на известных мне воронаков, меня это не удивляет.
Харат хрипло рассмеялся. Потом резко остановился и сердито уставился на лодочника. Снова заговорил по-тетаннски:
– Чего смотришь? Веслами будешь работать, мать твою, или как?
– Ну да, в самом деле, приятель. – Эгар кивком указал на нос лодки, которая еле двигалась. – Мы платим не течению, чтобы добраться домой. Я быстрее проплыл бы вниз по реке.
Лодочник бросил на него ядовитый взгляд, но склонился над веслами. Девушка на дне лодочки поднялась и села, дрожа. Ее рубашка промокла насквозь, ноги были заляпаны речной грязью.
Харат опять заговорил по-маджакски.
– Итак, Драконья Погибель. Может, скажешь мне, с какой хренью нам пришлось сражаться этой ночью?
Хорошее настроение Эгара немного испортилось. Он опять уставился вверх по течению – туда, где на возвышенности виднелась молчаливая громадина храма Афа’мараг, как чудовище, которое могло прыгнуть им вслед, если бы кто-то спустил его с цепи.
– Это совсем другие демоны, – сказал он.
– Но… – Ишлинак взмахнул руками, не в силах подобрать слова. – Я думал… как ты сказал. Надзиратели. Они же изгнали всех демонов и ведьм своей книгой, благовониями и прочим дерьмом. Какого хрена они позволили нечисти поселиться в том месте?
Эгару кое-что пришло в голову, как уже случалось пару раз за последние полчаса. Это была не очень продуманная и даже не облеченная в слова идея, но она его грызла с того момента, как они нашли статуи из глиршта. Потрясающая бессмыслица, которая усиливалась с каждым новым кусочком головоломки.
И теперь, странное дело, он нашел ответ.
– Мне кажется, надзиратели считают их ангелами, – медленно проговорил Драконья Погибель.
– Ангелы?! – Харат сплюнул за борт. – Уебки, вот они кто.
– Да уж. А то я не знаю.
Глава двадцать седьмая
В целом мире не сыщешь такой вони.
Рингил видел, как взрослым мужикам случалось в ужасе обоссаться, а закаленным солдатам – побледнеть под заработанным в походе загаром. Ошибки быть не могло. Те, кто с этим столкнулись, никогда не забудут. Те, кому не довелось, слушают чужие байки и представляют себе просто отвратительный запах, а это неверно. По сути, на достаточно большом расстоянии в нем есть некая сонная притягательность – разогретая летним солнцем смесь пряностей и духов на ветру, резкие ноты аниса и кардамона то и дело просачиваются сквозь плотную завесу из сандалового дерева, и где-то на границе восприятия едва уловимо ощущается горелая нотка…
«Дракон».
Пробуждение было резким, как грохот захлопнувшейся двери дешевой таверны.
Он сел, мгновенно покрывшись холодным потом, безуспешно попытался нащупать рукоять меча. Горло стиснул спазм; он начал озираться по сторонам.
«Какого хрена…»
Окружающая действительность проступала постепенно: он лежал на койке под раскачивающейся потолочной лампой с приглушенным пламенем. Койка находилась в хорошо обставленной корабельной каюте, чьи стены испятнали тени от этой самой лампы. Полки, рундук у одной из стен, узкий столик и мягкое кресло. На двери висел ихельтетский оберег против зла – нарисованное изображение какого-то святого, обрамленное миниатюрными выписками важных мест из Откровения. Наверху кто-то быстро протопал по палубе, раздались голоса. Раздавалось мягкое поскрипывание трущихся деревянных частей, и все неустанно покачивалось.
Он на борту корабля, это понятно. И все же…
Рингил выбрался из койки и сел, упершись локтями в колени и спрятав лицо в ладонях, но воспоминания все равно скользили по поверхности разума, как плоские камни, которые кто-то швырнул…
Читать бесплатно другие книги:
