Коловрат: Знамение. Вторжение. Судьба Живой Алексей
Дав им минут двадцать форы – за это время Зарубин рассматривал через прицел кромку перевала, но не заметил ничего подозрительного, – старший лейтенант решил двигаться дальше вверх. Седловина была уступчатая. По всему выходило, что на самом краю больших и заметных укреплений нет, они либо зарыты в землю, либо спрятаны глубже, у второго уступа, который, собственно, и мог считаться перевалом. «А может, там и нет никого? – подумал Зарубин, нежно обнимая автомат. – Разведка тоже иногда ошибалась. А может, были, да ушли».
Отправив вперед по тропе трех разведчиков с рацией, Кондратий на всякий случай привел в боевое положение крупнокалиберный «Утес» с расчетом из двух человек, который уже отсюда мог поливать огнем перевал, и посадил в сторонке двух снайперов, наблюдать за вершиной. Остальная группа со всем железом медленно двинулась дальше.
В кромешной тьме, глухо чертыхаясь, когда из-под ноги выскакивал мокрый от ночной росы камень, группа шла вверх. До перевала оставалось уже метров пятьсот. Пока было тихо. Рябоконь на связь не выходил. Но эта тревожная тишина начала давить на Зарубина. И вдруг он услышал музыку. От неожиданности старлей даже остановился, не поверив своим ушам. Музыка? Ночью, в горах? Но с перевала явно доносились заунывные напевы, более того, поддержанные силой динамиков.
– Это что за хрень? – припал к прицелу Зарубин, обшаривая взглядом камни, но ничего нового не увидел.
– Товарищ старший лейтенант, – приблизился к нему Суворин, – это ж духи молятся.
– Верно. Совсем страх потеряли, – пробормотал ошеломленный Кондратий, который видел много раз, как «духи» молятся днем, но первый раз застал их за этим делом ночью, – да еще и через динамики транслируют, чтобы нам лучше слышно было.
В этот момент ожила рация.
– Первый, прием, – прохрипел динамик в ухе у Зарубина. – Докладывает старший сержант Рябоконь. Поднялся на гребень перевала. Вижу «духов». Человек десять. Все молятся. Из вооружения наблюдаю два ДШК. Смотрят в вашу сторону. Больше ничего не вижу.
– Молятся, говоришь, – ответил Кондрат, – самое время. Приготовиться к атаке. Жди моего сигнала. Мы идем вверх. Скоро будем рядом.
На всякий случай Кондрат связался с пулеметчиками, прикрывавшими тыл, и тоже взбодрил их, чтобы не расслаблялись.
Шли осторожно и быстро. Луна, спрятавшись за облаками, тускло освещала горы. Подобравшись уже к самому перевалу, до которого оставалось теперь метров пятьдесят, Кондратий настроил второй «Утес» и АГС-17 – на случай внезапной контратаки, – мало ли чего Рябоконь не заметил. Затем вызвал того по рации.
– Федор, мы рядом. Начинаем.
Звуки молитвы до сих пор не утихали. «Душманы» истово общались с Аллахом. Но неожиданно для них эти звуки прервал выстрел из подствольного гранатомета, потом второй и сразу два глухих хлопка раздались под перевалом. Послышались крики раненых, которые тут же заглушила короткая пулеметная очередь. Потом еще одна. В ответ, спустя короткое время, раздалось лишь несколько автоматных очередей.
– Мухамедзянов работает, – узнал по звуку пулемет своего подопечного Кондратий и махнул своим разведчикам: – За мной, ребята, пока «духи» до своих ДШК не добрались. Семихватов и Рохля, по краям. Остальные цепью, прижимаясь к склону.
Когда они достигли кромки и едва перевалили через нее, стрельба уже стихла. Рябоконь со своими бойцами, покинув укрытие на склоне, добивал оставшихся в живых «духов». В темноте пару раз стрекотнула короткая очередь, едва заметная и едва слышная, поскольку прибор ПБС-1 гасил пламя и звук.
– Ты, смотрю, и без нас справился? Молодец, Федор, – похвалил командира четвертой группы Зарубин. – Сколько их тут?
– Десяток примерно, как и говорил, – пнул ногой ближайшее тело, Федор. – Все готовы. Легко взяли.
– Не говори гоп… – едва открыл рот Зарубин, чтобы предостеречь его от эйфории, как вдруг луна показалась в разрыве облаков и осветила скалы. Спецназовцы, рассыпавшиеся по нижней части перевала и стоявшие кое-где в полный рост, стали видны как на ладони. В тот же миг откуда-то сверху глухо застучал ДШК. За секунду до этого, словно спиной почуяв опасность, Зарубин толкнул Федора и сам рухнул вниз. Очередь разрывных пуль прошлась по камням и скоплению солдат. Рядом послышался крик, это упал замертво прошитый насквозь боец. Кто именно, Зарубин не разглядел.
В ответ застучал пулемет Мухамедзянова, ему вторили Семихватов и Рохля. С главного перевала, до которого было еще метров семьсот, заработал второй ДШК. Следом откуда-то сверху раздался громкий чавкающий звук, а потом свист. И темноту метрах в пятидесяти разорвала вспышка от мины.
– Так, – сплюнул Кондрат, прячась за большим валуном от осколков неподалеку от нижней захваченной позиции «душманов», – недолго музыка играла.
Он обернулся назад, туда, где прятался от обстрела радист и еще трое бойцов.
– Галиулин! Радио на базу. «Прибыл на место. Вступил в бой. Уничтожил десять “духов”. Продолжаю атаковать».
Галиулин развернул за камнем рацию, целиком вытащил полутораметровую антенну, благо в темноте ее никто не видел, и принялся выполнять приказание. Зарубин сам связался с помощью «Сокола» с расчетом ниже по склону и приказал подтащить сюда «Утес» и станковый гранатомет. «Без них, похоже, не обойтись, – решил он, – раз по-тихому не вышло». Самое мощное оружие – ПТУРС, пока оставил внизу.
Рядом лежал Рябоконь, который вел огонь короткими очередями, стараясь поразить расчеты ДШК или минометчиков.
– Федор, – крикнул ему Зарубин – кого из твоих зацепило?
– Иванцов, – коротко бросил тот, продолжая стрелять.
– Молодой? Жив?
Федор мотнул головой. Старший лейтенант нахмурился. «Не повезло парню, в первом же бою». Но нужно было решать ситуацию, чтобы остальных не перебили. «Духи» обнаружив «шурави»[16], огнем из своих ДШК, которым вторили несколько автоматов Калашникова, прижали спецназ к склону. А минометы вполне могли их добить, если не предпринять срочных действий. Хотя по интенсивности огня Зарубин решил, что по ним работает только один миномет. К счастью, то ли позиции были не пристрелянные, то ли минометчики необученные, то ли ночь помогала, – луна вновь ушла за облака, скрывая «шурави» от прямых попаданий, – мины ложились с большим перелетом и в стороне от скопления бойцов, которые быстро расползлись по склону. Вжавшиеся в камни спецназовцы пока что отстреливались без новых потерь, об этом Зарубин узнал, связавшись со всеми, у кого были рации. Мухамедзянов и Рохля били по позиции ДШК короткими очередями довольно точно. И вскоре один из крупнокалиберных пулеметов замолчал.
«Либо расчет накрыли, либо повредили сам пулемет. Главное, чтобы в контратаку не пошли», – думал Кондрат, разглядывая через прицел моджахедов. Их было почти не видно, только пару раз ему удалось засечь «пуштунку», двигавшуюся вдоль склона. Значит, впереди была траншея. Сколько их там всего, тоже не разобрать, – прятались в глубине перевала и пока не лезли на рожон. Одно Кондратий уже понимал, для простого опорного пункта наблюдателей здесь довольно укрепленные позиции. Это наводило на неприятные размышления. Но отходить он смысла не видел. «Духов» могло быть и не много. А раз пришли – дело надо сделать. Приказ никто не отменял.
Второй ДШК наверху ненадолго замолчал, лишь напрасно обнадежив «шурави», а потом в спецназовцев полетели трассеры, подсвечивая поле боя дьявольскими огнями. В этот момент подошла группа бойцов с «Утесом» и станковым гранатометом. Увидев их, Кондрат злорадно ухмыльнулся. Пулеметчики установили свой крупнокалиберный аппарат метрах в пяти от командира. Гранатометчики, несмотря на кромешный мрак, тоже быстро выбрали себе позицию.
– Ну, сейчас причешем «духов», – обрадовался Зарубин и обернулся к расчету гранатометчиков, которые копошились между двух валунов, – а ну-ка, ребятушки, обстреляйте-ка мне гнездо второго ДШК и потом с перелетом в глубину перевала. Там где-то минометчики засели.
Бывалые бойцы, которым Зарубин доверил это оружие, быстро пристроили тридцатикилограммовый станковый гранатомет и дали первую очередь осколочными гранатами по гнезду ДШК. Несколько ярких фонтанчиков брызнули огнем. Потом еще контрольная очередь из пяти гранат, и на перевале воцарилась тишина. Пулемет умолк.
Но это оказалось тоже ненадолго. Пролетевшая оттуда вскоре мина вновь взорвалась далеко позади залегших разведчиков. В ответ на это гранатометчики чуть приподняли ствол АГС-17, сделав поправку, и проработали перевал в глубину тремя короткими очередями. И, видно, угодили в какой-то склад с боеприпасами, потому что наверху полыхнуло так, что на мгновение стало светло, как днем. С перевала повалил дым. Миномет перестал выплевывать смертоносные гостинцы.
– Обожаю эту пушку, – не сдержался старший лейтенант и повернулся к «утесовцам», – теперь ваша очередь, орлы. Ну-ка, причешите мне перевал от греха подальше.
Крупнокалиберный пулемет, бивший на несколько километров, прошелся по кромке подсвеченного слабыми всполохами перевала и разметал в клочья все, что смог различить взгляд пулеметчика. На всякий случай еще раз обработали оба гнезда молчавших ДШК.
– Ну, а теперь за мной, разведчики! – крикнул Зарубин по рации, приподнимаясь из-за валуна. – Рассыпались по склону и вверх. Суворин слева, Рябоконь – твой фланг правый. Я в центре.
Старший сержант, державшийся неподалеку, услышал его и без рации. Кивнул и быстро исчез в полумраке, собирая бойцов.
Ожесточенная перестрелка прекратилась. Прикрываясь складками местности – на всякий случай, у «духов» тоже были ночные прицелы, – разведчики беспрепятственно преодолели остаток подъема и оседлали перевал, поперек которого действительно шла длинная траншея. В ней валялись пятеро мертвецов с автоматами. Несколько ходов от этой траншеи уводили вниз в темноту. Туда, где далеко в глубине долины, при свете дня, уже был бы виден кишлак, спавший сейчас мирным сном и полностью погруженный во тьму. По краям перевала виднелись разваленные огнем гнезда ДШК и как минимум по трое мертвых душманов в каждом. Впереди, метрах в пятидесяти, догорала минометная точка. Повсюду валялись куски разорванных взрывом тел и дымились ящики из-под мин. Похоже, гранатометчики на самом деле угодили прямиком в боекомплект. Пока в спецназовцев больше никто не стрелял. И вообще на перевале было сейчас на удивление тихо.
– Суворин, Рябоконь, взяли по пять человек и рассыпались по перевалу. Проверяем траншеи и блиндажи, – коротко приказал Зарубин. – Только осторожно, кругом сюрпризы. Ценное забираем. Остальное минируем.
Пустив вперед пятерых разведчиков, Кондратий вместе с Семихватовым и Галиулиным двинулся вдоль центрального хода траншеи вниз, крепко сжимая автоматы и прислушиваясь. К счастью, в отсветах догоравшего пожара траншея была видна хорошо. Впереди слева вдруг застучал одинокий автомат, кто-то из бойцов резко согнулся, схватившись за руку. В ответ его товарищ метнул в сторону невидимого в темноте автоматчика штурмовую гранату РГД-5[17]. Раздался короткий взрыв, и автомат замолчал.
– Раненого перевязать, – приказал Зарубин, быстро приблизившись к месту схватки, и, рассмотрев бойца, уточнил: – Жив, Карпович?
– Жив, – доложил сам раненый из молодых, которого уже пользовал оказавшийся рядом товарищ, – только руку зацепило.
И добавил, немного смущенно:
– Там вроде ребенок какой-то стрелял, показалось, товарищ командир.
– А ты думал. Здесь все воюют, – ответил спокойно Зарубин, привыкший уже ко всякому на этой войне, – и дети, и женщины, если надо. Мы для них враги. А они для нас. Понял?
И не дожидаясь ответа, направился в сторону показавшегося в двадцати метрах блиндажа. Здесь было уже гораздо темнее, лишь один ящик тускло горел неподалеку, сгущая темноту вокруг. Видны были только очертания входа. Для порядка Зарубин дал очередь в чернеющий проем, а затем приказал бойцам, осторожно передвигавшимся рядом:
– Проверить, что там.
Но едва один из них успел сделать шаг вниз, как из блиндажа выскочила сначала одна черная тень, а за ней вторая и третья. Первая бросилась бойцу в ноги. Тот даже не успел выстрелить, как его сбили. Душман вцепился в его автомат, и они оба кубарем укатились в темноту. Второго, который, размахивая голыми руками, бежал прямо на спецназовцев, Кондрат расстрелял очередью в упор. «Эх, мать вашу, надо было сразу туда гранату кинуть», – сокрушался Зарубин, не имея возможности выстрелить, чтобы не убить боровшихся рядом. Но в это мгновение третья тень возникла рядом с ним. Старлей выстрелил, но верткий «дух» умудрился нырнуть под пролетавшие пули и ударил его по ногам.
Кондрат упал, а бородатый моджахед бросился на него сверху, придавив к груди автомат, и попытался убить ненавистного «шурави» ножом. В последнюю секунду Кондрат заметил тускло сверкнувшее лезвие афганского кинжала в руке у обезумевшего от ярости бойца. Вскинул руку и блокировал удар. Лезвие оцарапало щеку, замерев в миллиметре от глаза.
– Ах ты, сука, – пришел в ярость Кондрат и, выпростав вторую руку из-под «душмана», который вцепился в автомат, нанес ему короткий и резкий удар в кадык. Моджахед захлебнулся своими слюнями, выронив нож, захрипел и откинулся назад. Кондрат, не теряя возникшего преимущества, сбросил его с себя. А затем развернулся, схватил кинжал и четким движением вогнал в шею. Да с такой силой, что услышал хруст разрубаемых позвонков. Душман затих. Из разорванной раны хлынула кровь.
Подскочившие к месту схватки Семихватов и Галиулин не успели и пикнуть, как все было кончено.
– Вот так вот, ребятки, – только и произнес Кондрат, снова приходя в себя, вставая и отряхиваясь, – работаем дальше.
Едва он поправил свою панамку, как рядом раздался короткий выстрел, и звуки возни прекратились. Это другой разведчик смог, наконец, отбросить от себя душмана, который стремился задушить его голыми руками. А стоявший рядом боец, не теряя времени, пристрелил его.
– Надо посмотреть, что там, – Кондрат вновь указал на блиндаж, из которого выскочили «духи», – больно много их там пряталось.
И для верности швырнул туда РГД. А когда дым рассеялся, сам шагнул внутрь, достав из потайного кармана небольшой трофейный фонарик. Узкий луч выхватил из темноты довольно широкое помещение, полное дыма и пыли. В нос ударил какой-то странный медицинский запах. Внутри блиндаж был оборудован вполне цивильно: метров пять в ширину – есть где спрятаться, – стол из досок, две скамейки и небольшое углубление для оружия. В нем стояло всего несколько изуродованных «калашей» и гранатомет. Под столом Кондрат обнаружил четверых мертвых «духов», иссеченных осколками. А на полуразвалившемся от взрыва столе заметил остатки пиршества – пакетик с белым зельем, несколько шприцов и рассыпанную травку. Все это превратилось в едва различимое месиво.
– Теперь ясно, отчего они на автомат с голыми руками бросились, – пробормотал Кондрат, потрогав еще кровоточившую ссадину на щеке и вспоминая обезумевшего моджахеда с клинком. – Ладно, ерунда. Могло быть и хуже.
Выйдя наружу, он услышал невдалеке два коротких взрыва и автоматную очередь, а потом увидел, как из темноты к ним приближаются несколько человек, но судя по тому, как открыто они шли, опознал своих. Это был Рябоконь с группой. Вскоре подошел и заместитель Кондрата.
– Ну? – коротко спросил Зарубин, положив руки на автомат с ночным прицелом.
– Нашли еще пару блиндажей, в одном склад оружия – штук десять РПГ, второй миномет и боеприпасы к ним. Заминировал. Сейчас рванем, – первым доложил Рябоконь, вытирая пот со лба. – Чуть дальше вниз по склону еще две оборудованные позиции для ДШК. Смотрят в сторону кишлака. Но душманов в них не было. Видать, готовились к приему гостей, да гости еще не прибыли, когда мы их гнездо накрыли. Пулеметы подорвали.
Зарубин перевел взгляд на своего заместителя.
– Мы нашли блиндаж, в котором стояла рация, – заговорил Суворин, – хотели радиста в плен взять и поколоть. Так он, падла, схватил две гранаты и на нас побежал. Пришлось пристрелить. Мертвый уже подорвался на гранате. Рация вдребезги. У нас потерь нет. Только Костяна… рядового Шерстнева то есть, зацепило осколком по плечу. Перевязали, жить будет.
– Отлично, – ухмыльнулся Кондрат, – Значит, скоро гости могут подойти. Они наверняка радио своим дали.
Зарубин помолчал немного, облизывая пересохшие губы.
– Галиулин, радио на базу. «Цель уничтожена. Идем домой своим ходом. Высылайте броню к месту встречи».
И посмотрев на старшего сержанта из четвертой группы, добавил:
– Взрывай, Федя. И не забудь подарочки разложить повсюду.
Оставив позади себя разрушенные позиции моджахедов и забрав убитого бойца, отряд пошел назад тем же путем, что и пришел. Расположенный в центре долины расчет пулеметчиков со вторым «Утесом», не принимавший участия в бою, теперь прикрывал отход. Убитого выносили на носилках, сделанных из плащ-палатки. О том, чтобы оставить тело “духам” и речи не было. Среди спецназовцев ходило достаточно рассказов о том, как «душманы» издевались не только над живыми пленными, но даже над мертвыми бойцами – выкалывали глаза, отрезали уши. Бывали случаи, особенно со снайперами. Когда «духам» не удавалось взять их живыми, и те в ярости расстреливали не только самого мертвого снайпера, но даже его винтовку. Так что, можно сказать, прости господи, Иванцову еще повезло. Его матери будет тяжело, но она хотя бы увидит могилу сына. Именно поэтому отряд донесет его и отправит «Черным тюльпаном» груз-200 обратно в Союз.
Шагая с камня на камень, старший лейтенант Кондратий Львович Зарубин подумал о том, что сегодня его отряду тоже повезло. Опорный пункт, конечно, оказался не таким простым, как рассчитывали, а хорошо укрепленным. Но до настоящего укрепрайона ему было еще далеко. Да и «духов» оказалось не так много. Справились своими силами, даже не привлекая авиацию или дальнобойную артиллерию.
«ПТУРС только зря таскали, – подумал он и посмотрел на бойцов, что кряхтя тащили этот незаменимый при штурме укрепрайонов агрегат, – ничего, пусть потренируются. Еще успеет пригодиться».
Когда отряд уже выходил из ущелья в зеленку, далеко позади раздался гулкий взрыв. Это сработала закладка, которую Рябоконь сварганил из «Ведьмы»[18], притащенной с собой.
– Так, – проговорил Кондратий, оглянувшись назад и пытаясь рассмотреть, что там произошло, но рассвет еще не наступил, и вокруг по-прежнему было темно, – быстро гости пожаловали. А ну-ка, ребятушки, шире шаг. На сегодня войны хватит.
Глава пятая
После боя
До базы в Асадабаде добрались без приключений. Подорвавшиеся на мине «душманы» – а кроме них на перевал никто не мог взойти, Кондратий был уверен – преследовать не стали. Видимо, нанесенный позициям урон надолго охладил их пыл. Разведчики действительно разнесли позиции буквально вдребезги, и «духи» могли решить, что здесь побывала целая рота «шурави», а потому воздержались от преследования. А, может быть, и самих пришло не так много, как можно было ожидать. Хотя, если верить глазам, то на перевале должна была закрепиться группа вдвое, если не втрое большая, чем они успели раздолбать. И если бы к приходу группы Зарубина там уже все было готово, то взятие этого перевала могло обернуться гораздо большими потерями. Да и отступление тоже. Разъяренные моджахеды могли броситься в погоню, и группе пришлось бы отступать с боем, а тут уж без вертушек и бронетехники могло не обойтись. «Так что удачно сходили, – думал старший лейтенант, сидя на броне БМП-2 и вглядываясь в предрассветный туман, – могло быть и хуже».
До проселочной дороги, что вела к кишлаку Шамун, добрались тоже спокойно, никого не встретив. Ночью здесь хорошие люди не ходят. Только караваны с оружием и наркотой. Да еще спецназовцы. Преодолев брод в том же месте и тем же порядком, спустя полтора часа были в контрольной точке у развилки. Здесь их уже поджидали бронемашины, схоронившиеся в овраге, подальше от лишних глаз.
– Ну, как сходили? – поинтересовался командир мотострелков у Зарубина, когда группа вынырнула из тумана и была опознана как «свои».
– Пощипали «духов», – ответил Кондрат для поддержания разговора, но не вдаваясь в детали.
– Да и вас, я смотрю, – проговорил тот, глядя, как в БМП грузят мертвого бойца на плащ-палатке. Но расспрашивать больше не стал.
– Есть немного, – нехотя согласился Кондрат.
– Ладно, прыгай на броню. Скоро дома будешь, – бросил командир мотострелков, поправил шлем и скрылся в бронированной машине.
Чихнув моторами, колонна выбралась из оврага и устремилась по направлению к части. Путь домой был недолгим, но расслабился Кондратий Зарубин, только когда колонна пересекла КПП и остановилась на территории части. Афган, – дело тонкое. У «духов» тоже радиосвязь была и гранатометы. А колонну могли раздолбать и по дороге домой. Но, слава богу, не раздолбали. В этот раз победа осталась за спецназом.
Встречал колонну с разведчиками лично подполковник Стеценко.
– Успели даже к завтраку, – отрапортовал Зарубин, спрыгивая с брони и представ пред светлы очи непосредственного командования, – как и приказывали, товарищ подполковник.
– Ну, докладывай, Кондратий Львович, – хмурясь, кивнул полковник, провожая взглядом плащ-палатку. По его землистому лицу было видно, что он не спал всю ночь, а наверняка провел ее рядом с радистом.
– Обнаружен и уничтожен опорный пункт противника на перевале у кишлака Шамун, – перешел на официальный тон Зарубин, – перевал оказался укреплен сильнее, чем мы рассчитывали, но моджахеды еще не полностью успели закончить оборудование позиций и укомплектовать бойцами. Мы появились как раз вовремя. Укрепление разрушено, оружие – четыре ДШК, два миномета и больше полусотни единиц стрелкового, а также боеприпасы к ним, – уничтожено. Ну и человек сорок духов.
– Хватил, значит, их Кондратий[19], – ухмыльнулся Стеценко своей шутке, которая ходила по части из-за родословной Зарубина, названного в честь знаменитого казацкого атамана.
Кондратий облизал пересохшие губы.
– Так точно. Когда спускались обратно, на перевале сработала закладка. Думаю, еще человек десять положили. Но, товарищ полковник, судя по количеству траншей и блиндажей, подоспей мы чуть позже, и нас бы там ожидало сотни две, если не больше, душманов. Они просто не успели там закрепиться окончательно. Половина позиций были пустыми.
– Значит, разведка оперативно сработала, – удовлетворенно кивнул Стеценко и поправил кепку песочного цвета, прищурив левый глаз, в который его кольнул один из первых лучей поднимавшегося солнца, – и нам удалось упредить противника. Подоспей вы попозже, они там действительно бы закрепились так, что выбить их силами одного отряда было бы нереально. И потерь было бы гораздо больше. А сейчас как вышло?
– Один молодой убит, попал под пулеметную очередь. Еще двое ранены. Остальные в порядке.
Подполковник умолк ненадолго, потом вздохнул и сглотнул слюну. Хоронить бойцов было частью его службы, к которой он так до конца и не смог привыкнуть, хотя внешне казался спокойным. На войне, как на войне.
Зарубин положил руки на автомат.
– Надо еще разок туда наведаться, товарищ подполковник, – предложил Зарубин, – для порядка. И закрепления успеха. А то они там восстановят все скоро, и тогда действительно будет труднее их выбить. А кишлак вот он, буквально у нас под боком.
– Наведаемся, – успокоил его командир, – после артподготовки. Только эту задачу я другим поручу. Ты на сегодня свое дело сделал. А для желающих повоевать новое дело есть. И срочное.
– Какое, товарищ подполковник? – вытянулся Кондратий, готовый хоть сейчас отправиться на новое задание.
Стеценко прикрыл ладонью глаза, – солнце полностью вылезло из-за горного склона и залило своим жаром весь Асадабад. Внезапно послышался стрекочущий звук вертушек, и над базой зависла пара летающих танков Ми-24, прозванных бойцами почему-то «Крокодилами». Подняв тучу пыли, вертолеты опустились на аэродроме. Открылся люк, и на землю посыпались бойцы группы капитана Терехина из второй роты, выходившего на задание одновременно с Зарубиным, только в другой район и на вертушках.
– Перекуси и отдохни немного после выхода, Кондратий Львович, – подытожил Стеценко разговор, – у меня тут дела появились, а потом ко мне в штаб. Там и расскажу детали.
Зарубин кивнул и только сейчас вдруг осознал, как он устал за время рейда. Отдохнуть и правда не помешает. Раздав указания своим бойцам, в том числе организовав все, что нужно сделать с погибшим и ранеными, Зарубин отправился к себе в барак, где жил в комнатушке, деля ее с другими офицерами. Быт здесь был суровый, но уже привычный, и ничуть не смущал старшего лейтенанта, десять лет назад решившего посвятить свою жизнь спецназу.
Сдав оружие куда следует, Кондратий разделся и принял душ, устроенный тут же рядом с бараками. Скупая струйка теплой воды из бочки со шлангом показалась изможденному за время беготни по горам телу Зарубина просто райским наслаждением. Такой кайф выпадал на долю разведчиков не слишком часто. С водой в этих местах проблемы. В затяжных рейдах бывало приходилось не то что про мытье забыть, а думать, где вообще раздобыть воды для питья, когда она во флягах закончится. Если речки или ручейка рядом не было, нередко приходилось копать землю вглубь, пока не дойдешь до водоносного слоя. В зеленке он, к счастью, часто лежит не глубоко. Вырыл яму в метр глубиной, угадал с местом, и вот оно, счастье, – яма быстро стала заполняться мутной водой. Главное, чтобы хоть что-то появилось. А дезинфекция всегда с собой – бросил в эту муть таблетку пантоцида и наслаждайся живительной влагой.
Слава богу, хоть в расположении отряда с водой было все в порядке. И с кормежкой тоже. Отфыркавшись и переодевшись в чистое, Кондратий Зарубин загнал своих подчиненных в столовую, временно располагавшуюся неподалеку в длинном шатре, пока не закончился ремонт в специально отведенном помещении. Да и сам присел за стол к офицерам. Надо было о пообщаться, перетереть последние новости, узнать, что как и где.
Обменявшись приветствиями с лейтенантом Игнатьевым и старлеем Витей Жуковским, Кондратий все же воздержался пока от разговоров и набросился на отменный наваристый борщ, источавший такой аромат, что у него слюнки потекли, лишь только повар с миской показался в дальнем конце шатра. Согласно приказу военнослужащие советских частей в Афганистане обеспечивались горячим трехразовым питанием. А на период выполнения боевого задания и сухим пайком. Для подразделений спецназа предназначался сухой паек с загадочным названием «Эталон № 5», напоминавший Зарубину название духов. Но его содержимое было не таким легковесным, а вполне себе высококалорийным и могло прокормить бойца в походе – тушеное мясо, фарш, сало-шпик, печеночный паштет, сгущенное молоко, галеты, чай, кофе, шоколад. Часто летом бойцы даже оставляли излишки на базе, зато зимой брали все, что дали на складе, купили в магазине или сами нашли им одним известными путями. Так что во время рейда в рюкзаках РД-54 можно было обнаружить не только «Эталон № 5» и боеприпасы. А иногда, если повезет, бойцы пополняли свой рацион питания даже местными продуктами. По таким «праздникам» им удавалось отведать свежее мясо, рыбу или овощи-фрукты. И на войне жизнь шла своим чередом.
Но сейчас про сухой паек Зарубин и не вспоминал. Он хотел растянуть наслаждение борщом подольше, но едва вдохнув его аромат, просто проглотил всю тарелку за один присест. И уже облизывал видавшую виды алюминиевую ложку, когда в столовую вошел капитан Терехин, старый друг Кондратия, весельчак и балагур.
– Ну, что, Кондратий, – поприветствовал он старлея, приземляясь рядом на лавку, – хорошо поработал? Хватил супостатов, как говорится!
– Нормально, – кивнул в тон ему Кондратий, – хватил.
– Ну, так ты ж казак, – продолжал шуметь Терехин, устраиваясь поудобнее с ложкой в руке напротив такой же тарелки борща, – станичник. Всевеликое войско Донское, или как вас там правильно называть. Так что имя обязывает.
– Ладно, кончай зубоскалить, товарищ капитан, – по-свойски заявил ему Зарубин, – лучше налегай на борщ да расскажи, как сам повоевал. Есть еще в Афгане рыбные места, где можно «забить караван»?
– Я тебе «товарищ капитан» только при отцах-командирах да подчиненных, – оглянулся Терехин на бойцов, сидевших метрах в пяти за длинным столом, – а в ближнем кругу я тебе просто Митя. Вот оно как, товарищ «старший лейтенант».
Проглотив несколько ложек наваристого борща – повар сегодня был в ударе, – Терехин добавил:
– Тебе, кстати, тоже скоро срок выйдет капитанские погоны надеть. Забыл, что ли? Еще чуток и все, будешь со мной в одном звании щеголять уже как «товарищ капитан». А может, и уже должен, только не в курсе.
– Ну, – невольно усмехнулся Зарубин, – до этого еще дожить надо.
– Доживем, брат, – отмахнулся Терехин, продолжая с легким чавканьем поглощать содержимое тарелки, – я тебе больше скажу. Ходят слухи, что наш ограниченный контингент скоро вообще выводить начнут из Афгана. Не пройдет и пары месяцев, как окажемся мы с тобой, друг Кондратий, на просторах нашей необъятной родины. Крепко выпьем и отдохнем от войны. Сколько можно пыль глотать. Эх, на море поеду первым дело, тыщу лет там не был…
Капитан продолжал балагурить. А Кондратий, узнав о скором окончании войны, неожиданно для себя даже расстроился и впал в ступор. И хотя это была уже не новость, разговоры ходили давно, сознание отказывалось этому верить. Он провел в армии уже десять лет и другого себе просто не представлял. Да и не хотел он возвращаться к мирной жизни. Причина, что привела его в Афган, за это время почти растворилась, но не исчезла совсем. Гнев, холодным огнем тлевший внутри него так давно, находивший здесь выход в постоянной опасности для жизни и сражениях с моджахедами, так и не погас за это время. Лишь ослаб, став частью натуры. Да и возвращаться ему было особенно не к кому. Кондратий Зарубин не представлял себе, что будет делать с этой неутолимой жаждой мести на гражданке. Он даже сам себя боялся, когда думал об этом в часы отдыха между марш-бросками.
Кондратий перестал слушать не умолкавшего после боевого выхода товарища, постепенно проваливаясь в воспоминания о том, как судьба занесла его в Афганистан с берегов такого далекого и тихого Дона.
Глава шестая
Семья Зарубиных
Родом Кондратий Львович Зарубин происходил из донских казаков. Это было постоянной темой для ерничества среди друзей-офицеров и предметом тихой гордости для подчиненных. Командир у них был не просто командир, а можно сказать, целый атаман. Да еще названный родителями в честь настоящего казацкого атамана Кондратия Булавина, устроившего в прошлом целое восстание. Булавин был, конечно, не Стенька Разин, но тоже личность известная. Одна присказка народная чего стоила, хоть и не знал об этом почти никто. Но сам Кондратий знал и втайне гордился своей астральной связью со знаменитым атаманом.
В общем, все его предки, как было известно юному тогда Кондратию, происходили из донских казаков. Сам он был родом из станицы Старочеркасская[20], что располагалась в Ростовской области и была издревле известна как столица Донского казачества.
Семья у Кондрата всегда была большая, много братьев и сестер. Особенно в давние времена. Как рассказал ему отец, часть тех самых далеких предков – а точнее один из братьев казаков Зарубиных – даже принимала участие в восстании Булавина против войск Петра Первого. Лихой был атаман, хоть и мятежник. Не мог стерпеть притеснения. Впрочем, среди казаков вольность всегда ценилась больше всего остального. В честь него родители и назвали самого Кондратия, хоть и пришлось предкам Зарубиных сильно пострадать из-за того, что один из братьев прибился к войскам мятежного атамана. Многие тогда были казнены. Но оставшиеся в живых члены семьи и их потомки заслужили прощение своей доброй службой царю. А за следующие сто лет даже получили дворянский титул.
Многое пережила семья Зарубиных в лихие революционные годы. Станица поддержала белое движение, за веру, как говорили тогда, царя и отечество. Многих убили в боях, кто-то ушел за кордон, да там и сгинул без вести, выживших раскулачили и репрессировали. Да и чего было ждать дворянам от голодранцев. Но живучий был род. Как ни убивай Зарубиных, обязательно кто-нибудь да выживет. Так и случилось с отцом Кондратия Львом Гордеичем да братом его Харитоном. Малые они были совсем во время революции, и большевики их не тронули. Оба выросли, да как раз к войне с немцами и возмужали. Прошли войну, вернулись в родную станицу героями. Отец Кондратия всю войну в разведке прослужил. «Четыре года на карачках», – как любил он потом шутить, подкручивая ус, покуривая цигарку и рассуждая с друзьями-товарищами, как ему обустроить село. А вопросов было немало. После войны они с братом едва ли одни с войны живыми и невредимыми вернулись. Кругом только девки да бабы. Да еще казаков-инвалидов десятки. Крепко немец по людям прошелся в той войне. Вот его станичники и выбрали председателем. А брат в помощниках ходил.
Гордеич, как называли его станичники, дело свое знал крепко. А потому через пять лет станица ожила. Сеять стали, пахать. Коровник разрушенный отстроили заново, да коров завели. Мужики в станицу потянулись, свадьбы стали играть, дома строить. Семей много образовалось – Ермолаевы, Зенцовы, Ковалевы, Сиротины, – детей рожать начали. Через десять лет уже не узнать было станицу, словно и не было никакой войны. Опять зашумели веселые людские голоса да звонкий детский смех.
В те годы Гордеич и встретил мать Кондратия Евдокию, что приехала в станицу из соседнего района на заработки. Полюбили друг друга да вскоре поженились. Свадьбу Гордеич такую закатил – вся станица неделю гуляла. Хотя партийное руководство и не очень довольно было, что народ от работы отвлекался. Отец Кондратия тогда уже партийный был, а иначе председателем было никак не стать. Жили хорошо и весело. Родила Евдокия пятерых детей – двух девчонок и трех пацанов на радость старому казаку. И в доме, где рос Кондратий, самый младший из них, всегда было шумно.
А потом затеял Гордеич и свой конезавод. Ну, не может казак без коня жить. Положил на него десять лет жизни. С утра до ночи там пропадал, но вскоре коней станичных уже нарасхват брали все соседи, да издалека приезжали за ними. А сам Гордеич, променяв служебный автомобиль, полагавшийся ему уже как председателю колхоза, часто объезжал свои владения на скакуне, чувствуя себя в седле да в чистом поле гораздо лучше, чем в кабинете. Хотя официально в те годы казаков в Советском Союзе как бы и не было. Советская власть тогда не поощряла вольное казачество, и лихих парней с шашками на конях даже в станице было днем с огнем не отыскать. Растворилось тогда казачество среди людской массы. Но до времени. Так как истребить под корень казаков советской власти не удалось, как ни старалась, все равно проросли.
Мать Кондратия тоже боевой женщиной оказалась. Не только за детьми успевала присматривать, но и к торговле талант имела. Еще до замужества она стала в местном сельпо продавщицей подрабатывать, а потом и торговый техникум окончила. Гордей, склонный к большим делам, не возражал. Да так лихо у нее это получалось, что магазин в лидеры соцсоревнования выбился, а Евдокия вскоре из продавцов в директора попала. А затем второй магазин построили и третий. Росла станица, товаров нужно было много. И мать Кондратия, не прошло и пары лет, уже со всей крупной торговлей в станице управлялась, да еще успевала на ярмарки с товаром ездить – медом и солью своего приготовления. Сестры Кондратия ей во всем помогали, да и он сам, случалось, в магазине приторговывал, если мать приказывала. И у него тоже неплохо это получалось. Умел Кондратий товар подать лицом, видно, от матери коммерческая жилка и ему передалась. В общем, шли дела. Семья у Кондратия была богатая даже по советским меркам. Всего хватало.
Когда Кондратию исполнился шестнадцать лет, он был уже крепким парнем, в котором отец желал видеть лихого казака. Научил его сызмальства Гордеич обращаться с конем. Мог Кондрат скакать на нем весь день и даже не уставал, так ему это занятие нравилось. Полюбил он коней вслед за отцом. Даже шашкой рубать научил его неугомонный Гордеич, тайно по случаю прикупив острый клинок у бывалых казаков и занимаясь с сыном вдали от людских глаз. А когда сын и джигитовку освоил, то батя его даже шутить стал. «Мол, тебе, Кондратий, хоть в цирке выступать теперь». Но в цирк Кондратий не хотел. Не по душе ему было просто веселить народ, хоть и незлобивый он по характеру получился. Вырос парень сильным, даже где-то упертым и своенравным. Как повзрослел, мать с ним перестала справляться. Любил Кондрат отстаивать правду и драться за нее, если слова кончались. Нередко с фингалами домой приходил из школы. Но не боялся. Шел до последнего. Хоть один против всех, все равно ему было. Не раз за это батя порол своего упрямого сына, но в глубине души гордился. Казак получился что надо. Этот семью в обиду не даст.
А когда Кондратий по собственному желанию пошел в секцию самбо и научился драться так, что никто ему из сверстников в станице в подметки не годился, а потом еще и чемпионом района стал, пожилой казак призадумался.
– Видать, дорога ему в служилые люди, мать, – изрек как-то Гордеич, разглядывая вымпел и медаль над кроватью сына, – я повоевал, и он себя показать должен. Такая уж судьба у казаков – служить.
В тот год началась война в Афганистане, и у советских людей появился интернациональный долг. Только никто толком еще ничего не знал о происходящем в высоких горах этой жаркой страны. Из станицы туда покамест никто не попал, из соседних тоже. Погутарить об этой войне было не с кем. Жили как жили.
Кондрат закончил школу и подался в училище, где собирался выучиться на конезаводчика и продолжить дело отца, который уже двадцать лет, как тащил на себе колхоз и конезавод. Училище находилось в городе, и семья отрядила Кондрата во взрослую жизнь, разрешив самостоятельное проживание и снабдив деньгами. Старшие братья его работали у бати в колхозе, механизаторами. Сестры там же в станице матери помогали с торговлей. Получалось, что Кондрат один из всей семьи временно стал городским жителем. Проучившись два года в городе и сдав экзамены на пятерки, гордый собой Кондрат приехал на каникулы домой и две недели гулял, наслаждаясь общением с родней. Побывал у отца и матери на работе, вдоволь поскакал на конях, помог сестрам по хозяйству, с братьями на рыбалку съездил на дальние озера. В общем, окунулся в станичную жизнь. А вечером в последний день перед отъездом в город увидел он хмурого отца за непривычным занятием. Тот чистил двуствольное ружье, сидя на крыльце большого дома. Шашка дома была давно, ружье тоже. Но если шашкой они оба любили помахать, то двустволку отец при нем доставал впервые.
– Это ты зачем, батя? – удивился Кондрат, уже отпустивший усы. – На уток что ли собрался на старости лет.
Помолчал отец, потом смерил взглядом сына и, видимо, решив, что тот уже достаточно взрослый, пояснил:
– Это, сынок, чтобы семью от плохих людей защитить.
– Да ты что, батя, – удивился Кондрат, присаживаясь рядом, – откуда у нас в станице плохие люди?
– Не одна наша станица на земле, сынок, – терпеливо пояснил Лев Гордеич, виски которого уже посеребрила седина, – на белом свете всякой падали хватает, окромя добрых людей. Слыхал про татар, что конями в соседнем районе торгуют?
– Слыхал, – припомнил Кондрат, – это те бандиты, что даже цыган обворовать умудрились да под себя подмять? Говорят, за ними темные дела тянутся.
– Они, – кивнул старый казак, – тамошний председатель под этими бандитами давно сидит. Вот и ко мне они приходили. Уже полгода вокруг конезавода круги нарезают, хотят к рукам прибрать. Деньги предлагаю, очень много денег, сынок. Наши кони знатные, дорого стоят.
– Да как же так, батя, – возмутился Кондрат, – а милиция? А советская власть куда смотрит?
– Мал ты еще, сынок, – пожурил своего великовозрастного отпрыска Гордеич, горько ухмыльнувшись, – не понять тебе еще, что советская власть-то она есть. Я вроде и сам советская власть. Могу наградить, могу наказать. Но у меня все по закону. Взяток не беру, людей своих защищаю. А под ровной поверхностью в этом тихом омуте, паря, такие черти водятся, что тебе лучше и не знать пока. Загрызут и не поперхнутся. Вон председатель в соседнем районе уж на что партийный, а и то под бандитов этих лег, паскуда. Татарва эта на нож поднимает быстро. Тех, кто им перечил, уже закопали в чистом поле. Говорят, милиция им тоже не указ, или вообще заодно. В тех районах, что рядом с нашим, уже все председатели под ними. Никто не пикнет, – за семью боятся.
– Да пошли ты их, батя, этих чертей, – решительно выступил Кондрат, сжав кулаки, – если что, соберем людей, оружие возьмем. Отстоим колхоз и без милиции.
– Восстание затеять хочешь, Кондратий? – усмехнулся Гордеич. – Обожди. Я их послов уже пять раз с лестницы спускал. А сегодня сам главарь ко мне заявился. Я и его спустил, наказав, чтобы больше здесь не появлялся. Мы – люди вольные.
Помолчал старый казак Гордеич и добавил вполголоса:
– Так что, даст бог, не увижу их больше.
Потом обернулся к сыну и наказал:
– А ты, как учебу закончишь, приезжай, матери и сестрам помоги. Нужен будешь.
– Само собой, батя, – рассмеялся Кондрат и подмигнул, – если кого побить надо будет, зови на подмогу, враз прилечу.
На следующее утро он уехал. А через пару месяцев посреди ночи его разбудила вахтерша общежития.
– Иди к телефону, сынок, стряслось что-то у тебя дома.
Кондрат, как был в трусах, надел тапки и добрел до вахты, не понимая, что такого могло случиться дома, чтобы ему позвонили посреди ночи. На том конец провода он услышал глухой голос своего престарелого дяди Харитона.
– Беда, Кондрат. Приезжай срочно. Еще, может, застанешь кого, пока не похоронят.
Кондрата как обухом по голове ударило. Словно во хмелю, он оделся, взял деньги, поймал на дороге машину, что шла в сторону дома, и уехал в станицу.
То, что увидел, приблизившись на рассвете к своему жилищу, он не мог себе даже представить. Залитый пеной и сгоревший наполовину большой дом еще дымился, шипя тлеющими головешками, словно раненая змея. Его едва успели потушить. Пожарные возились рядом со шлангами. Кругом толпились причитавшие соседи. У входа в уцелевшую часть дома стоял участковый, незнакомый Кондратию, и дядя Харитон, руки которого тряслись.
– Не ходи туда, сынок… – попытался остановить он племянника, едва приметив, – нет их больше… Никого.
Участковый пристально оглядел его с ног до головы и уточнил:
– Ты Кондрат?
И увидев кивок, пробормотал, глядя на побелевшее лицо парня:
– Криминалисты еще не приехали, не стоит тебе там топтаться…
– Пусть войдет, Григорий, – вдруг изменил свое мнение и попросил участкового Харитон, – он уже взрослый.
Милиционер не стал ему мешать, однако шепнул Харитону:
– Зря ты это. Тронется умом парнишка.
– Мне надо… – только и сказал Кондрат, шагнув в полуразрушенное помещение. Но, сделав шаг, остановился как вкопанный, вскрикнув от ужаса.
Уже на пороге он чуть не споткнулся о чьи-то тела. На залитом пеной и кровью полу увидел двух мертвых людей. Обгорели они не сильно, но были ему незнакомы. Лица их, впрочем, были неразличимы и представляли собой одно сплошное кровавое месиво, словно кто-то выстрелил им дробью в лицо. В центре горницы лежало обгоревшее тело матери, Кондрат едва опознал ее по разорванному платью. Чуть в стороне, на мокрых и обгорелых останках кровати лежали трупы сестер в разодранной одежде и без нижнего белья. Они явно были изнасилованы перед смертью. Рядом на полу с рассеченной топором головой и изуродованным лицом валялся один из его братьев. Ему даже отрубили кисти рук, торчавших теперь в стороны окровавленными культями. «Видимо, за то, что сопротивлялся», – как-то отстраненно подумал Кондрат, мысли которого звенели колокольным звоном в опустевшей голове. Второго брата он нашел на кухне. Тело его почти полностью сгорело, оголив кости и пустые глазницы черепа.
Найдя в себе силы сдвинуться с места, кашляя от дыма, Кондрат прошел дальше и обнаружил отца. Старый казак лежал на ступенях крыльца, которое вело во двор. Рядом валялась сломанная и обгорелая двустволка. Лицо его было иссечено так, что живого места не осталось. Глаз не было. Живот вспорот и прямо из огромной раны торчала знакомая шашка, оставленная явно в назидание. Отец обгорел не сильно, еще можно было разглядеть его седые волосы.
В душе у Кондрата вдруг стало невыносимо холодно. Он разом успокоился, словно все страхи и боль покинули его. Сел рядом с телом отца на корточки посреди пепелища, и, глядя перед собой сквозь дым, тихо произнес:
– Я отомщу, батя. За вас всех.
Затем он встал и, не обращая внимания на вопросы дяди Харитона и милиционера, что-то пытавшихся сказать ему, ушел из дома в ночь.
Глава седьмая
Мститель
Бродил до утра, где, не помнил, а потом все же вернулся в дом к дяде. Больше жить ему было негде. Молчаливый Харитон определил парнишке угол и дал ему время опомниться. После похорон Кондрат так и пролежал неделю, уткнувшись лбом в стену. Даже водки не пил. До тех пор пока не пришел милиционер с известием, что нападавших найти не удалось, но ищут и когда-нибудь обязательно найдут.
Первого татарина из банды Кондратий убил через две недели. Друзья помогли да добрые люди, уже давно притесняемые этими отморозками. Выследил на ярмарке в соседнем районе, где тот торговал отобранными у разных владельцев конями. Подождал, пока расстанется с компанией друзей, проводил до дома и прямо на пороге сломал ему шею. Быстро и без колебаний. Не зря чемпионом района когда-то стал. Кондрат даже не боялся, что его заметят, поскольку не убийство творил, а месть. Голова была холодной. Тело беспрекословно подчинялось приказам. Напал из темноты на расслабленного бандита – бросок, захват горла, рывок, хруст позвонков и обмякшее безжизненное тело уже валялось в пыли, рассыпав из кармана наторгованные деньги. А вокруг мирно стрекотали кузнечики и одиноко горела лампа вдали на столбе. К счастью, никого не было в тот час рядом с домом. В этих местах добрые люди по вечерам не выходили на улицу, особенно девчата, боялись грабежей да насилия.
Жить домой к Харитону Кондрат уже не вернулся, сказав, что нужно на учебу возвращаться. И действительно вернулся в город, вновь поселившись в общежитии. Но, вместо учебы, он собрал ватагу из верных друзей и стал выслеживать остальных убийц своей семьи. Другой цели в жизни он больше не видел и решил, что пойдет до конца. Успокоится лишь тогда, когда последний татарин из банды ляжет в землю. А друзья, ставшие свидетелями убийства семьи Кондрата, были ему преданы. У самих родня пострадала, хоть и не так жестоко.
Милиция между тем никого из банды, известной на всю округу, так и не нашла. То ли следов в обгоревшем доме обнаружить не смогла, то ли на самом деле была куплена местным «ханом». Кондрат разбираться не стал и надеяться на справедливый суд тоже. Ему стало все равно, что будет с ним. В сердце поселился лютый холод, который не пропал со смертью первого бандита.
Друзья верные тайно помогали ему не хуже милиции, и вскоре он вышел на след еще одного участника ночного налета. Как оказалось, тот продавал наркотики. А банда, помимо коней, торговала адским зельем, разрушив не одну семью в станице, и даже до города добралась, где желающих пристраститься к наркоте было гораздо больше. Проживая без родителей, молодежь часто позволяла себе лишнее. В своей общаге Кондратий не раз встречал таких обкуренных и наширявшихся подростков, но тогда он не интересовался, откуда они берут зелье. Просто бил по морде, если сильно досаждали или приставали к девчонкам.
Узнав о связи бандитов с наркотиками, Кондрат решил прикинуться наркоманом. Благо возраст позволял – с виду молодой парнишка, неопытный еще, желающий в жизни попробовать все, включая запретные развлечения. А то, что здоровый с виду, так это поначалу у всех бывает. Раз попробовал наркоту – и прощай, здоровье. Те, кому он бил морду, ясное дело, помогать не стали бы. Но Кондрат нашел других торчков и уговорил устроить ему встречу с нужным человеком. Даже денег немного дал, для приманки. И ему назначили встречу.
После первого случая домой к дяде заходил участковый, навести справки насчет Кондратия, где был, что делал. Кондрат надеялся, что татары о нем еще не проведали, и продолжал свои приготовления. Но, даже если и так, то последний выживший казак из рода непокорного Гордея не собирался останавливаться, пока не уничтожит всю банду. Сколько бы лет ему на это ни понадобилось.
Дядя, помогавший ему деньгами, после того случая опять ближе к ночи позвонил в общежитие и спокойно, не задавая лишних вопросов, сообщил:
– Участковому я сказал, что ты у меня был в ту ночь. Сам смекай, что к чему. И на рожон зря не лезь, паря.
– Не беспокойся, дядя Харитон, – бесцветным голосом ответил Кондратий, покосившись на стоявшую рядом вахтершу, – у меня все в порядке. Учусь помаленьку. Спасибо.
И положил трубку.
Это было правдой. До выпускных экзаменов ему оставалось не больше месяца. Он постоянно пропадал в разъездах, прогуливал занятия и нахватал кучу хвостов. Ему уже не раз «ставили на вид». Того и гляди могли отчислить в паре шагов от диплома. Приходилось напрягаться, чтобы хоть как-то изображать учебу и не привлекать к себе лишнего внимания. Но отказываться от задуманного Кондрат не собирался. Даже несмотря на то что на днях получил повестку явиться в военкомат. Ему уже стукнуло восемнадцать, и советская армия напомнила о священном долге перед родиной. Но ему пока было не до армии.
Наконец, в одной из узких и грязных подсобок городского рынка ближе к вечеру пятницы он встретился с продавцом счастья. Как оказалось, тот пришел на встречу не один. Когда Кондрат, нагнувшись, шагнул в полутемное помещение с узким окошком и второй дверью, выходившей на заваленный ящиками двор, он увидел двоих бородатых мужиков восточной внешности. Они сидели за грязным столом, натянув кепки на глаза, нездоровый хищный блеск которых скрыть было трудно. Похоже, продавцы, несмотря на расхожее мнение, сами употребляли товар.
– Я от Гарика, – произнес пароль Кондрат, присаживаясь к столу.
– Гарик сказал, что ты счастьем интересуешься? – спросил один из продавцов, ухмыльнувшись и показав два золотых зуба.
– Интересуюсь, – кивнул Кондрат и добавил, изображая нетерпение: – А у вас есть?
– Счастье бесплатным не бывает.
Кондрат полез в карман, заметив, как напряглись оба, и швырнул на стол смятую купюру.
– А ты и правда счастья хочешь, – всплеснул руками продавец, быстро сгребая деньги и на этот раз широко улыбнулся, вновь сверкнув зубами в полумраке.
Второй бородач встал у двери во двор, преградив выход. Но при этом немного расслабился, как отметил наметанным взором Кондратий, – сделка началась хорошо. А тот, что говорил с ним, полез под стол и вытащил оттуда небольшой холщовый мешочек.
– Посмотри, брат, что у меня есть. Тебе будет хорошо.
– Уже не будет, вы отняли у меня всё, – произнес Кондрат и нанес удар ногой под столом по табуретке.
Татарин рухнул вниз, ударившись затылком о кирпичную стену. Кондрат резко опрокинул на него стол и сразу бросился на второго. Не ожидавший такого поворота боец все же успел среагировать и вытащить нож, но промахнулся. Лезвие прошло мимо плеча нырнувшего под руку Кондрата. Захват, удар коленом в пах, еще удар, треск ломаемого ребра. Удар локтем в горло, и с предсмертным хрипом татарин сполз по стене, испустив дух. Первый бой в узком помещении закончился быстро.
– Ты на кого бросаешься, щенок, – отплевываясь от грязной соломы, попавшей в рот, прошипел второй, выбираясь из-за опрокинутого стола тоже с ножом в руках, – ты чего, уже ширнулся или ломает?
– Я буду вас убивать, пока не передавлю всех, падаль, – выдавил из себя Кондрат, перед глазами которого пронеслись растерзанные тела его семьи, – сейчас ты сдохнешь, как собака.
В глазах татарина вдруг мелькнула догадка.
– А… ты тот щенок, что выжил после казни, – бандит перекинул нож в другую руку и опять ухмыльнулся, – тогда тебе повезло, что не было дома. Но знай, твоя сестра визжала, когда я ее трахал, а потом резал. И мать тоже. Сейчас я и тебя кончу. Все ваше семя должно исчезнуть. Так приказал…
Он не договорил. Кондрат бросился вперед и нанес удар ногой в грудь. Татарин вновь отлетел к стене, но на этот раз не упал и ножа не выпустил. Выставив клинок вперед, он сам метнулся на рискнувшего напасть подростка. Татарин хоть и был невысоким, но коренастым и сильным мужиком. Кондрата это не впечатлило. Ярость наделила его могучей силой, а голова ему никогда не отказывала. Он перехватил руку с клинком и швырнул нападавшего через бедро. Татарин растянулся на бетонном полу. Завладев оружием, Кондрат не раздумывая воткнул его в пах и резко потянул на себя, вспарывая живот. Татарин взвыл, откатился в угол, пытаясь зажать рукой рану. Кровь хлынула ручьем, кишки полезли наружу. Татарин хрипя попытался сесть, привалившись спиной к стене. Кондрат ему не мешал. Он спокойно сидел рядом до тех пор, пока убийца его семьи не истек кровью, и смотрел в полные ужаса глаза насильника. Лишь когда последний огонек потух в этих диких глазах, Кондрат встал и спокойно вышел на темный уже двор, забрав с собой нож, завернутый в тряпку. По дороге в сумерках он выкинул его в речку, подальше от моста, так чтобы не нашли. Нельзя было ему садиться в тюрьму, пока больше половины банды гуляло на свободе, включая главаря. А потом хоть трава не расти.
Четвертый труп нашли, когда он сдавал выпускные. Еле успел к экзамену с ночной поездки и старательно прятал за пазухой расквашенный кулак: очередного татарина он замесил в котлету на заднем дворе конезавода, у которого недавно объявился новый хозяин. Хотел и самого хозяина кончить, но тот был хитрый и ходил с большой охраной. Особенно после того, как стали находить его людей мертвыми. В тот раз хозяин вместе с охраной уехал раньше, а Кондрат, провожавший взглядом его «Волгу» из засады, впервые пожалел, что не обзавелся огнестрельным оружием. К хозяину так просто было не подобраться.
После четвертого трупа по станице поползли упорные слухи. И друзья на очередном тайном сборе стали намекать Кондрату, что надо притихнуть на время.
– Татары догадываются, что это твоих рук дело, – предупредил его друг Тарас, мать которого работала в конторе соседнего колхоза и случайно услышала разговор председателя по телефону, – того и гляди за тобой явятся. Да и милиция всполошилась. К дяде твоему постоянно заглядывают, скоро тебя допрашивать начнут. Участковый, конечно, мужик с пониманием, тормозит дело. Но четырех жмуриков просто так не спрячешь.
– В моей семье людей было больше, – зло заметил Кондратий, – и никого не стали искать.
– Да вроде ищут, – попытался возразить Тарас, – к хозяину этому и к председателю соседнего колхоза тоже следователи наведывались. Потрясли их немного. Да там люди с деньгами, откупились, видать, пока.
– Может, и ищут, – кивнул Кондратий, – а что толку? Сам же говоришь, все куплено.
Читать бесплатно другие книги:
