Я спас СССР. Том III Вязовский Алексей

Юлька, естественно, вцепилась в рубрики «Стиль жизни», «Отдохни!» и «Афиша». В первой будут статьи о досуге, моде и уходе за собой. Во второй – о туризме и экскурсиях. Наша задача – формировать у молодежи стремление к здоровому образу жизни, разумное отношение к моде и к накоплению разных материальных ценностей. Сейчас тема стиля и внешнего вида стала очень популярной. Если раньше стремление хорошо выглядеть и выделиться на общем фоне могло вызвать негативную реакцию, то теперь интерес к моде – совершенно нормальное явление. Вот и мы по мере своих сил будем рассказывать молодежи о новых тенденциях и публиковать красивые фотографии. Но в отличие от профессиональных журналов во главу угла мы будем ставить практичность, а не вычурность. Третья рубрика – для тех, кто стремится разбираться в современном кино, музыке и других видах искусства. Там будет хроника культурных новостей и мероприятий, студенческие рецензии на новые спектакли и фильмы, концерты и выставки.

А вот интервью с известными писателями, поэтами и актерами, возможно, войдут в отдельную рубрику «Герой номера». Там же будут и статьи про известных людей или «героев дня». У нас сэр Чарльз Сноу – знаменитый английский писатель-реалист – МГУ собирается посетить, вот он и станет героем первого номера. Интервью с ним я возьму на себя. А возможно, и всю рубрику потом тоже. Посмотрим.

О том, за что будет отвечать Димон, ни у кого даже вопросов не возникло, рубрика «О спорт, ты – жизнь!». Будет он помогать Юле и по теме туризма – со статьями о самых экстремальных его видах. Ему же поручили рубрику «Кулибин» – о студенческих изобретениях и новаторстве. Ну и «Один кадр» – подборку красочных фотоснимков на самые разные темы с кратким комментарием. Лучше Димона с фотокамерой никто из нас не обращается. Марк Наумович даже предложил отправить его на курсы фотокорреспондентов при ТАСС, чтобы не заводить в редакции внештатного фотографа.

Лене-баскетболистке достались рубрики, которые в чем-то пересекаются с Юлькиными, но носят более спокойный характер. «Дело вкуса» – это статьи гастрономической направленности, по ведению домашнего хозяйства и полезные советы. Естественно, в том объеме, который может интересовать студентов. Здесь важно не копировать журналы «Работница» и «Крестьянка». «Мировая вещь» – познавательный короткий рассказ об истории появления популярных во всем мире вещей, – предметах одежды, спортивном снаряжении и будет вести раздел «Вопросы-ответы», отвечая на самые интересные и злободневные письма читателей. Без обратной связи с ними – никак! Это просто требование ЦК ко всем печатным изданиям. Есть даже официальная инструкция по работе с письмами читателей – в какие сроки отвечать и прочее.

Есть и другие интересные задумки, но не все сразу. Хочу, например, публиковать в каждом номере судоку. С этим видом головоломки у нас в Союзе мало кто знаком, а дело это, как показало будущее, очень интересное и захватывающее. Надо вводить головоломки в обиход. Возможно, на развороте дадим календарь на следующий месяц, который можно будет на стену вешать. С пейзажами, портретами артистов или просто красивых девушек.

В конце голова уже пухнет от мыслей и начинает плохо соображать. Марк Наумович же прет как танк. Видимо, это у него в привычке. Работать-то в «Правде» он начинал еще при Сталине. А порядки тогда были – ого-го.

Последнее, что обсуждаем, – обложку нашего первого номера. На этом настаиваю я, хотя Коган-старший уже предлагает закругляться.

– Алексей, первому номеру у нас будет посвящена отдельная редколлегия, – объясняет мне Марк Наумович.

– Это да, – хитро соглашаюсь я. – Но дело в том, что вам придется «в верхах», – тычу пальцем в потолок кабинета, – кое-что согласовать. А на это нужно время. Надо начинать прямо сейчас.

Киваю Димону, который всю последнюю неделю занимался важным делом – отбирал и печатал цветные фотографии всех нас на доске в Крыму. Кузнец достает из портфеля конверт, в котором… бомба!

Я сам вытаскиваю фотографии и веером раскладываю их на столе перед Коганом. Первым изображением идет Вика в купальнике на доске. Снято в момент, когда она, изогнувшись, закладывает «циркуляцию» на волне. Волосы летят, на лице наслаждение и азарт. От фотографии веет настоящей молодостью и красотой.

Я вижу, как у Когана округляются глаза. Все, кроме Кузнецова, тоже в шоке – фотки-то они видят впервые. Эх, это вы еще наш фильм не смотрели. У Левы до него просто руки не дошли.

– Вот это да! – вздыхает восхищенно Юля. – Да с такой фотографией на обложке… – Прынцесса словно невзначай кладет свое фото на столе поверх Викиного.

– …мы покорим весь мир, – согласно кивает Коган-старший, качая головой. – Первый тираж разойдется влет. Бомба!

– Пап, нам разве дадут такое напечатать? – вносит толику сомнения Лева, разглядывая Лену на волне.

– Костьми лягу, но пробью. – Марк Наумович перебирает фотографии. – До Хрущева дойду! Но нужно подстраховаться еще чем-нибудь. Чтобы не обвинили в…

Коган-старший замялся, не решаясь произнести сакраментальное слово «порнография». Купальники на девушках выглядят весьма откровенно. Бикини завоевывает СССР, и тут уже ничего не поделаешь – джинн из бутылки выпущен. А если ты не можешь повернуть табун, надо что? Правильно, его возглавить.

– Дадим в номере статью про серфинг. С фотографиями, – пожимаю плечами я. – Новый вид спорта, все дела. А в рубрике «Кулибин» – чертеж доски и врезку с мнением специалистов ЗИЛа, которые ее делали.

– И Гагарина! – Димон берет фотографию с Юлей. – Пусть он даст комментарий как председатель федерации водных видов спорта. О перспективности серфинга в СССР.

Теперь все с уважением смотрят на Кузнеца. Нет, не зря мы ему отдаем тему спорта – потянет.

Марк Наумович замечает, что все устали, и предлагает на сегодня закончить. Завтрашний день он дает нам на обдумывание всех предложений и составление более конкретных планов по каждой рубрике. Всех отпускает, меня просит немного задержаться. Провожаю друзей до двери, прощаюсь с ними до завтра. Все равно нам сегодня не по пути, ночевать я собрался на Таганке – там меня Вика ждет.

– Ну, что сказать… – подводит итоги Марк Наумович, – людей подбирать ты умеешь. На первый взгляд команда собралась дружная и готовая напряженно трудиться. И с обложкой выходит шикарно, сразу о себе громко заявим. Посмотрим, что будет дальше. Редакторами я пока здесь вижу только троих – тебя, Ольгу и Юлию. Ты уже моим приказом назначен заместителем главного редактора, девушки станут младшими редакторами.

– А как же Лева?

– Лева имеет несчастье носить со мной одну фамилию, так что пока наравне с Леной и Димой будет он всего лишь внештатным редактором. Но это временно. Как только все трое покажут достойные результаты, у меня появится повод повы сить их.

Увидев, что я собираюсь протестовать, Коган жестом останавливает меня:

– Не спорь. Я знаю, что Лева ничуть не хуже Ольги или Юлии. Но семейственность у нас не приветствуется. А значит, не будем дразнить гусей. Вот выпустим два-три номера, покажем, чего мы стоим, – тогда и поговорим. Хорошо?

Мне остается только согласиться…

Утром, когда мы с Викой собираемся на учебу, раздается телефонный звонок.

– Рус, здесь тетя Даша всех на уши поставила, тебя разыскивает! – звучит в трубке бас Димона.

– И что на этот раз стряслось?

– Ну ты же ее знаешь, – у тети Даши вся информация строго засекречена!

Слышится звук шутливой борьбы, у Димона кто-то явно вырывает трубку. Ага… под напором тети Даши любой отступит. И вскоре я уже слышу взволнованный голос нашей вахтерши:

– Русин! Где тебя, окаянного, всю ночь носит?! Здесь важные люди тебе обзвонились!

– Какие люди, теть Даш? Можно немного поподробнее? – морщусь я, пропуская мимо ушей ее упреки насчет моих ночных отлучек. Вот так она вопит сначала на весь холл, а потом ползут по универу слухи о моей личной жизни. А оно нам с Викой надо?

– Тебя секретарь Фурцевой разыскивала, вечером несколько раз звонила. Там у них сегодня в министерстве совещание какое-то, тебе нужно быть.

– Спасибо, теть Даш, я им перезвоню.

Кладу трубку, озадаченно тру лоб. Какое еще совещание, по какому поводу? И при чем здесь я? Или это опять какие-то премудрые заходы Фурцевой? Смотрю на часы – до начала рабочего дня в министерстве больше часа, звонить пока рано. Успею и Вику в универ завезти, и забежать в общагу, чтобы переодеться в костюм. Мое появление на таком совещании в джинсах могут воспринять как вызов, с этих чинуш станется. А стоит ли их дразнить на ровном месте? Особенно перед Японией…

За прошедшую неделю мне пару раз удалось увернуться от Фурцевой-младшей, вовремя затерявшись в толпе студентов. Она явно ищет встречи, выглядывая меня в коридорах после пар, но пока удавалось ускользнуть от нее. Мои навыки ухода от слежки нашли вдруг совершенно неожиданное применение в повседневной жизни. Вот уж никогда бы не подумал, что придется воспользоваться ими, избегая настырных преследований поклонницы из «золотой молодежи».

Света – человек неплохой, и лично к ней у меня никаких претензий нет, но Екатерина Алексеевна с ее диктаторскими замашками напрягает. Опять начнутся настойчивые приглашения в гости, а оно мне надо? Вообще, по-хорошему, нужно срочно обрастать знакомствами и набирать вес в литературной среде – в моем случае это как дополнительная броня против министра. Понятно, что Мезенцев от нее всегда прикроет, но ведь до конфликта лучше не доводить. А значит, и впредь стоит избегать лишних контактов со Светланой и ее властной маман. Но совещание в министерстве – особый случай, здесь уж и деваться некуда.

…Припарковавшись в самом конце университетской стоянки, целую на прощанье Вику в висок.

– Беги, малыш… я подожду пару минут и пойду следом за тобой. А то ведь сейчас тетя Даша в меня вцепится, еще чего-нибудь брякнет лишнего по простоте душевной.

– Конспиратор… – смеется Вика. – Да уже весь университет в курсе, что мы встречаемся.

– А что мы ночуем вместе – тоже в курсе? Я-то мужчина, меня никто третировать особенно не станет, а вот по тебе наши сплетники катком пройдутся. Ты к этому готова?

Моя умница смущенно опускает глаза. Похоже, вспоминает историю с Петровым. Черт, грубовато получилось, но не хочу, чтобы ее имя снова трепали.

– Вот то-то и оно. Нет, Викуль, мне и самому уже надоело прятаться. Но последствия такого шага нужно понимать.

– Хорошо, Леш. Ты прав. Давай пока оставим все как есть.

Вика целует меня в щеку и выпархивает из машины. Я смотрю ей вслед, любуясь, как она изящно цокает каблучками по гранитным ступеням лестницы, а потом скрывается за высокими дверями.

Ситуация, конечно, дурацкая и неприятная. Взрослые, совершеннолетние люди должны почему-то изображать для всех платонические отношения, хотя эти «все» прекрасно догадываются, что нас с Викой связывает гораздо большее. В дни моей прежней студенческой молодости в конце 70-х на это уже смотрели сквозь пальцы, если только народ открыто не тискался на лестнице и не превращал общагу в дом свиданий. Но сейчас все пока еще сложно. Вроде и не 50-е уже с их драконовской сталинской моралью, но, если дать повод для подозрений, легко могут опозорить на комсомольском собрании. Вот так прямо в лоб и спросят: расскажите, комсомолец Русин, какие отношения вас связывают с комсомолкой Викторией Селезневой? И не пошлешь ведь этих моралистов, ссылаясь на приватность частной жизни, – они тут же тебе расскажут про моральный облик строителя коммунизма. Так что да – конспирация и еще раз конспирация. Хотя бы внешне все приличия должны быть со блюдены…

Пока переодеваюсь, снова замечаю, что пиджак от костюма стал мне немного тесноват – тянет. Похоже, я чуть раздался в плечах после нашего активного отдыха на юге. Да и брюки уже тоже залоснились. Надо бы купить новый костюм, но времени на поход в ГУМ совсем нет. Ладно, на сегодня так сойдет, но затягивать с его покупкой не стоит – похоже, официальные мероприятия теперь будут случаться в моей жизни часто…

Окидываю задумчивым взглядом нашу мужскую комнату. Вот так и не успела она стать для меня домом. Сначала Мезенцев разрешил на Таганке пожить, а теперь и вовсе скоро переберусь в собственное жилье. И будет у Димона с Индусом новый сосед. Не знаю, как Индус, а Димон точно расстроится. Перед выходом пишу другу записку с напоминанием, что пора отослать обещанные фотографии нашему южному «кормильцу» – Ваньке, а то неудобно перед парнишкой, скажет – наболтали студенты. После чего отправляюсь позвонить Фурцевой, точнее, ее секретарше.

Выясняется, что на совещание собирают представителей культуры, которые входят в состав советской Олимпийской делегации, и назначено оно на десять утра. Я вполне успеваю доехать до министерства. А вот с учебой сегодня уже ничего не получится. Что ж… тогда стоит провести остаток дня с максимальной пользой – после совещания заеду в Особую службу. И с Ириной Карловной английским позаниматься, и с Октябрем Владимировичем оперативные навыки отточить. А то ведь через три недели уезжать уже, а я хоть и подтянул свой английский, но лишняя языковая практика перед Японией не помешает.

– Родион Яковлевич, ты чаю хочешь? С чабрецом? – Суслов надел шляпу, снял траурную повязку с рукава. Гроб с Элизабет Флинн погрузили в самолет, обслуживающий персонал принялся убирать трап. Траурная делегация начала расходиться к своим персональным «Чайкам» да «ЗИЛам», что стояли у здания аэропорта. Суслов подхватил министра обороны под локоть и повел в зал официальных делегаций Внуково-2. Тут уже был накрыт стол, официанты заканчивали сервировку.

Пока снимали плащи, обслуживающий персонал удалился, плотно прикрыв за собой двери.

– Вон там пьяный Хрущ пистолетом размахивал, – показал в угол Малиновский. – А здесь баррикада была из мебели.

– Да… Совсем чуть-чуть не успели, – тяжело вздохнул Михаил Андреевич, усаживаясь за стол.

Малиновский остро взглянул на Суслова, по медлил.

– Не бойся, Родион Яковлевич. – Чиновник налил себе чаю из чайника. – Зал проверял от прослушки мой человек. А вот, кстати, и он…

Внутрь, постучав, зашел невысокий мужчина, с большими залысинами в строгом аппаратном костюме серого цвета. Пожал руку Суслову, вопросительно посмотрел на Малиновского.

– Знакомьтесь. Бобоков Денис Филиппович.

– Где-то я вас уже видел. – Министр обороны сел за стол и, отставив чайник, подвинул к себе графинчик с водкой.

– Я возглавляю в КГБ отдел, который занимается идеологическими диверсиями и работой с интеллигенцией.

– Ах да, вспомнил. – Малиновский налил себе водки.

Суслов неодобрительно посмотрел на графин, произнес:

– Была идея у нас в Политбюро создать специальное пятое управление в КГБ для борьбы с антисоветчиками. Но Хрущев не пропустил.

– Семичастный тоже был против, – вздохнул тяжело Бобоков.

– С чем пожаловали к нам, Денис Филиппович? – Маршал, крякнув, выпил водки, закусил грибочком из вазочки.

– Ко мне пришел полковник Измайлов, – после долгой паузы произнес Бобоков. – Он изучает новое ближнее окружение Хрущева. Помните некоего Русина, который раскрыл заговор Брежнева и Семичастного?

– А еще стрелял в Захарова и арестовывал Шелепина в здании ЦК. – Суслов захрустел сушкой.

– Так вот. Измайлов докладывает, что Русин встречался с товарищем Ивановым из новой Особой службы. Очень странный парень. Писатель, возглавляет молодежный литературный клуб.

– Хрущ себе базу среди молодежи готовит. – Суслов долил себе чаю. – И снова с нашей интеллигенцией заигрывает. Мало ему было… Денис Филиппович, ты не стесняйся, угощайся.

– Спасибо, я не голоден. – Бобоков все-таки взял со стола бутерброд с икрой. – Хрущев после заговора никому не доверяет. Комсомолу тоже. Семичастный с Шелепиным оттуда же вышли…

– Не о том мы говорим. – Малиновский выпил махом еще одну рюмку. – Русин какой-то, литературные клубы… Ерунда какая-то. Хруща убирать надо! Не получилось у Шурика с Леней – получится у нас.

– Родион! О чем ты! – всполошился Суслов.

– Не бойся, Михаил Андреевич, сам же сказал – тут же все чисто. – Министр обороны обвел помутневшим взглядом зал. – Историческое, кстати, место. Ты же не предашь нас, Филиппыч? – Малиновский внезапно остро посмотрел на Бобкова.

– Стал бы я сюда приезжать, – тот пожал плечами. – Если бы боялся или хотел предать. Я так понимаю, армия за нас?

– За нас, за нас. Хрущ вот уже всем где. – Маршал ткнул себя ребром ладони в горло. – Но на дивизии Дзержинского у него теперь свои люди стоят. Мезенцев в КГБ. Опять же эта Особая служба… Надо бы сначала по ним ударить. Посмотреть, как отреагируют.

– Это может оказаться опасным, – задумался Суслов. – Но полезным. Хрущев сейчас начинает чистки первых секретарей. Ему будет не до нас. Хорошо бы еще чем-нибудь отвлечь его вни мание.

– Чем-нибудь вроде нового Новочеркасска? – Бобоков побарабанил пальцами по столу. – Есть у меня пара идей на этот счет.

– Вот и займись, – кивнул Суслов. – А мы с Родионом Яковлевичем поговорим кое с кем из Политбюро.

– Что, Миша, – засмеялся раскрасневшийся Малиновский, – горит под тобой задница? Микоян уже копается в документах?

– Родион, может, тебе хватит уже? – Суслов потянулся к графинчику с водкой, чтобы убрать его, но маршал его опередил, налил себе еще рюмку.

– Не бойся, я свою норму знаю. – Малиновский выпил, опять закусил. – Что вы как неродные? Давайте со мной выпейте, большое дело начинаем.

Суслов с Бобоковым обеспокоенно переглянулись.

Само совещание у Фурцевой оказалось занудным до невозможности. Сначала нам огласили даты вылета из Москвы. Потом из Хабаровска, где сейчас расположена тренировочная база олимпийцев и где мы все должны собраться перед отбытием в Японию. Потом кто-то из цэковцев битый час распинался о том, как должен вести себя советский человек во враждебном окружении капиталистической страны. Послушать его, так мы не на Олимпиаду собираемся, а за линию фронта, в глубокий тыл врага. И вопросы от отъезжающих ему под стать – один «умнее» другого. Все при этом усиленно демонстрируют готовность пожертвовать жизнью, но не посрамить светлый образ советского человека. Ага… посмотрим, как вы запоете, когда дорветесь до японских магазинов.

Сижу в задних рядах, скромно помалкиваю. Фурцева постоянно поглядывает на меня, но я ее взглядов упорно не замечаю, делаю вид, что внимательно слушаю выступающих и записываю в блокнот их особо ценные мысли. Попутно тренируюсь с погружением в память. Выясняется, что СЛОВО может быть проводником среди разных слоев сознания, «сигнализируя» о важной информации. Нет, мне срочно, еще до Японии нужно с кем-нибудь проконсультироваться. Интересно, а можно с помощью Особой службы разыскать вдову Даниила Андреева? Судя по «Розе Мира», тот тоже был своеобразным посланником и общался с Логосом.

Наконец, Фурцева не выдерживает:

– А что это у нас сегодня товарищ Русин такой тихий?

Вот зараза… Приходится отвечать ей:

– Екатерина Алексеевна, так я еще ни разу не был за рубежом, мне даже и сказать нечего. Вот слушаю более опытных товарищей.

– Ну хоть бы вопрос какой задал, пока есть такая возможность.

– Так ведь в Японии у нас будут сопровождающие лица, они и подскажут все на месте.

Я снова утыкаюсь в блокнот. Достала! Чего прицепилась-то? Слышу, как сбоку какой-то толстый мужик спрашивает вполголоса у соседа, кто я такой. Фурцева тоже обращает внимание на вопрос и громко просвещает присутствующих:

– Это у нас, товарищи, автор нашумевшего романа «Город не должен умереть». И с недавних пор заместитель главного редактора нового журнала «Студенческий мир». Алексей Русин, прошу любить и жаловать!

Мне приходится встать и вежливо раскланяться с присутствующими. Сбоку раздается насмешливый голос:

– А не молод он для такого ответственного поста?

– Руководство страны сочло, что Алексей справится. – Министр разглядывает меня с непонятным выражением лица. – Студент МГУ, отличник, писатель, поэт, кандидат в члены партии опять-таки…

– Для идеальной анкеты не хватает только пункта «женат, имеет двоих детей»! – шутит кто-то из моих будущих попутчиков.

– И еще пора бы ему вступить в партию. До Японии, – глубокомысленно добавляет один из цэковцев.

– У меня, к сожалению, еще кандидатский стаж не закончился, – развожу я руками.

Но цэковец не сдается, видно, сел на своего любимого конька.

– Если товарищу Русину оказана большая честь представлять нашу страну за рубежом, то, наверное, стоит и поторопить парторганизацию университета. А?… Екатерина Алексеевна, как вы считаете?

– Полностью согласна с вами! Вступление в ряды КПСС добавит Алексею ответственности в предстоящей командировке, да и для его новой должности это тоже лишним не будет.

– Вот и прекрасно! Сегодня же нужно будет позвонить товарищам в МГУ, чего откладывать?

В общем, тихо отсидеться не получилось. В довершение всего Фурцева еще и попросила меня задержаться после совещания. Дождавшись, пока все, включая цэковцев, ушли, потащила меня в свой кабинет и велела секретарю принести для нас чай.

– Ну, садись поближе, рассказывай, как твои дела.

Я словно ненароком посмотрел на часы и озабоченно нахмурил лоб.

– Опаздываешь куда?

– Через полчаса у меня занятие по английскому языку. Нужно подтянуть немного свой разговорный перед Японией.

– Ничего, я долго тебя не задержу. Заодно хоть перекусишь, а то, наверное, и поесть некогда!

Ну прямо мать родная! Что-то я уже напрягаюсь от такой ее доброты и заботы. Секретарша ставит перед нами чай и тарелку с бутербродами, осторожно прикрывает за собой дверь.

– Так как дела в новом журнале?

– Трудно пока сказать. У нас вчера только первое заседание редколлегии было. Но Марк Наумович журналист опытный, думаю, под его руководством и мы не оплошаем.

– Ну руководить-то всем Алексей Иванович будет. Правда, до сих пор не понимаю, зачем ему этот студенческий журнал.

Она явно ждет от меня каких-то слов, но я лишь снова развожу руками. Не в курсе, мол. Без понятия. Меня-то как раз более чем устраивает, что наш журнал считают прихотью самого Аджубея, – меньше лезть будут со своими ценными советами. Поняв, что ничего нового она от меня не узнает, Фурцева возвращается к моему вступлению в партию:

– С вступлением в партию действительно непорядок. Сегодня же позвоню Солодкову, чтобы ваш партком поторопился. Ты же понимаешь, насколько партбилет облегчит тебе дальнейший карьерный рост?

– Конечно, понимаю.

– Еще бы и жениться тебе не помешало… – задумчиво произносит Фурцева. – Все-таки 24 года, пора уже…

Ого, какие разговоры пошли! Изображаю искреннее возмущение:

– Екатерина Алексеевна, вы к чему меня склоняете?! Чтобы я ради карьеры женился на первой попавшейся девушке?

– Ну почему же на «первой попавшейся»? Разве в твоем окружении нет достойных… женщин?

Ее легкая заминка перед словом «женщин» говорит сама за себя. Понятно, кого она мне сейчас сватает. За ТАКОГО сироту можно и дочь родную отдать. А ведь еще пару месяцев назад мне было четко, в лицо заявлено, что такой «никакой» зять Фурцевой не нужен. Но все течет, все меняется. Во-первых, сама Света на меня запала – пилит, поди, мать. Во-вторых, я теперь в личной обойме Хрущева, и Фурцева наверняка об этом знает. Журнал, квартира, «выстреливший» роман… Теперь я не обуза, а перспективный жених. Не хуже Олега – сынка Фрола Романовича Козлова.

Но вступать с ней в дебаты на эту скользкую тему я не собираюсь. Поэтому отделываюсь нейтральным:

– Не знаю… Мне два года еще учиться. Я как-то вообще не задумывался о браке.

– И зря. В армии ты уже отслужил, долг Родине отдал. Начал хорошо зарабатывать – вполне можешь содержать семью. Советую тебе не откладывать с браком. А с кандидатурой в жены подумай как следует. Молодого человека с такой анкетой ждет большое будущее, и жена должна быть ему достойной парой.

Ох, мягко стелешь, Екатерина Алексеевна!..

– Я подумаю над вашим советом.

– Вот-вот, подумай! – весело добавляет Фурцева, только укрепляя меня в решении избежать всеми силами такой властной тещи.

Нет, лучше уж на первой встречной жениться, чем в сети этой семейки попасть! И потом – у меня же ведь Вика есть, так что здесь и думать не о чем. Надо срочно менять тему.

– Екатерина Алексеевна, у меня к вам есть небольшая просьба. Хочу услышать ваше личное мнение об этих трех пьесах, – достаю из портфеля папки с нашей Ленинианой, выкладываю их перед ней. – В следующем году исполняется 95 лет со дня рождения Владимира Ильича Ленина, мы в нашем патриотическом клубе решили внести свой посильный вклад к этому юбилею – сидели в библиотеках, много литературы по теме и партийных документов перечитали. Пьесы уже зарегистрированы в ВААПе, у цензоров к ним претензий вроде нет. В нескольких областных театрах их даже взяли к постановке. Но вот столичные режиссеры осторожничают. Мне просто хотелось бы понять почему. Разве юбилей не будет широко отмечаться по всей стране? Или эти пьесы слабоваты для столицы? А может, у наших московских театров переизбыток пьес про революцию?

Фурцева возмущенно всплескивает руками, чуть не задев свою чашку, ее чайная ложечка со звоном катится по столу.

– Смеешься?! Театральных пьес с такой важной тематикой, наоборот, не хватает! Тем более в преддверии юбилея Ленина. А впереди у нас еще и 50-летие революции через три года, а там и столетие Ильича не за горами. Если пьесы ваши достойные, можно будет не ограничиваться только спектаклями, но и о художественном фильме задуматься!

Я растерянно тру подбородок, понимая, что сам так далеко даже не заглядывал. Зато Фурцева – опытная партаппаратчица – легко просчитывает все идеологические выгоды на несколько ходов вперед. Кажется, я сделал ей царский подарок, и она сейчас такую бурную деятельность разовьет, что только держись.

– Ну… тогда прочитайте их для начала. А то вдруг мы не оправдаем ваши ожидания?

Ага… скромность – наше все. На самом деле не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что все три пьесы отличные, других таких нет. А уж в уме и чуйке нынешнему министру культуры точно не откажешь. Сейчас прочитает их и быстренько даст животворящего министерского пинка московским театрам. И дальше уже события начнут развиваться сами, нарастая как снежный ком. А возможно, и как снежная лавина.

– Хорошо, – соглашается Фурцева, – постараюсь прочесть побыстрее. Если мне они понравятся, я сама сразу же передам ваши пьесы на утверждение в отдел драматургии нашего министерства и попрошу, чтобы там не затягивали. Но вообще-то вам нужно было начинать не с самовольной рассылки пьес по театрам, а сдать их для оценки в Комиссию по драматургии при Союзе писателей.

Угу… и похоронить их там года на два. Моя-то пьеса еще бы прошла, а вот Коган с Кузнецовым пока ни разу не члены СП, и «их» пьесы застряли бы там намертво. А время нам дорого.

– Екатерина Алексеевна, я вот еще киносценарий написал по своему «Городу», а с ним мне куда?

– Это уже в Госкомитет по кинематографии. Сначала они его рассмотрят и утвердят, а потом уже сами подберут режиссера, и тот напишет режиссерский сценарий.

У-у-у… как все непросто. Мало ли кого они мне в режиссеры найдут? И что там еще напридумывает этот их режиссер. А если мне не понравится его вариант, будут у меня хоть какие-то рычаги воздействия на кинопроцесс? Одна радость – против ГРУ и КГБ особо не попрешь. Выделят своего консультанта, и попробуй посвоевольничать – быстро фантазию укоротят. Ладно, это уже дело десятое, пусть хоть утвердят сценарий сначала.

Неправильно истолковав мою задумчивость, Фурцева начинает меня утешать:

– Да ты не переживай. Пока в Японии будешь, они все уже утвердят. И знаешь что? Я, пожалуй, сама позвоню Алексею Владимировичу, чтобы он взял на особый контроль. Книга-то отличная, думаю, и литературный сценарий у тебя получился не хуже.

– А Алексей Владимирович – это кто?

– Товарищ Романов? Это председатель Госкомитета по кинематографии.

Я благодарно киваю Фурцевой. Такие знакомства мне точно не помешают. У меня, кстати, на Таганке еще пара авторских экземпляров «Города» осталась, берегу их на всякий пожарный. Вот один и презентую с дарственной надписью товарищу Романову. А там, глядишь, «Советский писатель» дополнительный тираж издаст, тогда я и пополню свой стратегический запас. В мои мечты врывается голос Екатерины Алексеевны:

– А пока готовься к вступлению в партию и хорошенько подумай над тем, что я тебе сегодня сказала.

Уже в дверях спрашиваю:

– Решили, что делать с «Жуками»?

– Какими «Жуками»? – отрываясь от документов, интересуется Фурцева.

Нет, вот ничего нельзя бросать на самотек, – обязательно пойдет не в ту сторону!

– У английской группы «Битлз» недавно вышел новый альбом. «Вечер трудного дня».

– И? – раздраженно произносит министр. – Русин, сейчас ты попусту тратишь мое время!

– Екатерина Алексеевна! Я слышал песни из этого альбома – он станет сверхпопулярным. Молодежь во всем мире сойдет с ума от их музыки. И у нас в том числе.

– Не говори ерунды, – припечатала Фурцева. – Никто этих «Жуков» у нас слушать не будет!

– Да уже крутят! – иду ва-банк я. – Вся общага университетская гудит. Пластинка уже в Союзе.

Вот теперь министр все-таки отрывается от документов.

– И что ты предлагаешь?

– Комсомольскими собраниями не обойдешься. Нужна более тонкая контригра. Какая-нибудь популярная советская молодежная группа.

– Есть кто-то на примете? – Фурцева все-таки заинтересовалась.

– Меня попросили одному молодому ВИА из Гнесинки текстами помочь. Группа называется «Машина времени».

Министр тяжело вздыхает:

– Какой же ты настырный, Русин! – Потом снимает трубку. – Зоя, посмотри, есть ли у меня «окно» в ближайшие дни?

Пока секретарь сверяется с ее графиком, Фурцева недовольно молчит и лишь постукивает карандашом по столешнице.

– …вечер двадцатого? Запиши на это время прослушивание нового ВИА. – И уже мне бросает: – Привози свою «Машину» в министерство. У нас есть просмотровый зал, послушаем твоих гнесинцев.

Аллилуйя! Я изображаю старомодный поклон и выскакиваю из кабинета. Надо срочно накрутить хвоста «московским соловьям». И три песни – это совсем мало. Надо хотя бы штук пять. Успеваю до Японии? Надо, кровь из носу, успеть!

Весь день меня не оставляло чувство, что я слегка налажал утром. Все-таки разговор в машине с Викой получился каким-то… неправильным, оставив после себя неприятное послевкусие. Ну вот зачем я напомнил ей про университетских сплетников? Да еще вроде как и отгородился от нее при этом – мол, мне-то что, а вот тебе… Мы же одна команда! Дурака я свалял, короче. Забыл, эгоист Русин, какими ранимыми бывают девушки.

Вечером, когда Вика как ни в чем не бывало встречает меня на Таганке с ужином, чувство вины снова дает о себе знать. Потому что ни упреков, ни обид мне не высказывают. И если бы я не успел хорошо изучить подругу за прошедшие месяцы, то, может, даже и не заметил бы легкую грустинку в ее глазах. Но мы с ней так уже успели сродниться, что чувствуем друг друга иногда и без слов.

Сегодня после разговора с Фурцевой моя интуиция выдала первое серьезное предупреждение – они не отстанут. И дело даже не в ее личном интересе. Просто скажите: как нашим властям выпускать за границу человека, которого в Союзе ничего не держит? Ведь у меня абсолютно ничего нет. Ни родственников, ни семьи, ни крыши над головой. И рычагов воздействия на Русина нет, и даже ниточек, за которые можно дергать. Может, еще и поэтому посыпались на меня сверху милости в виде квартиры и работы в журнале? Теперь вот и о необходимости семьи вспомнили. Набрасывают поводок, привязывают покрепче к родной земле, чтобы не вздумал переметнуться в чужой окоп, и невдомек им, что меня и силком отсюда не выгонишь. Я ради этого окопа сюда и прислан. Буду защищать его грудью, под натовский танк брошусь, если надо…

А ниточки, за которые меня можно дергать, на самом деле уже есть – друзья и Вика. Я вот за ужином попытался себе представить, что кто-то другой встречает меня с работы, сидит со мной за столом и засыпает потом на моем плече. И если честно, то аж передернуло от такой мысли. Никого я, кроме Вики, рядом с собой не вижу, и никто мне больше не нужен. Нет, от короткой интрижки без обязательств, конечно, ни один нормальный мужик не откажется, но меня ведь сейчас и налево особо не тянет – вот что странно-то! А ведь я в школе еще тот ходок был! Коллектив женский, много молодых учительниц…

И вот, казалось бы… Молодое тело, огромный амурный опыт, а не тянет! Может, мне и правда стоит жениться на Вике, и всем будет счастье? И нам с Викой, и друзьям нашим, и властям дорогим.

Вконец измучив себя мыслями о браке, я выбираю удобный, как мне кажется, момент, когда мы расслабленно лежим в обнимку, уже почти засыпая. Осторожно спрашиваю:

– Ви-и-ик, как думаешь, может, нам… пожениться?

– А зачем? – сонно спрашивает подруга. Тем самым нанося сокрушительный удар по моему мужскому самолюбию! Я впадаю в ступор и теряюсь с ответом.

И как понять этих девушек?! Кто там говорил, что они все поголовно мечтают выскочить замуж, причем любой ценой? Или это Москва так разлагающе влияет на женский пол?

– Ну… мы же любим друг друга, разве не естественно, когда большая любовь заканчивается счастливым браком?

– Ох, Леша… – вздыхает моя любимая половинка и распахивает свои карие глаза. – Ты сам-то готов к семейным отношениям? Учеба, книги, стихи, выступления, журнал вот еще теперь… У тебя и времени-то на семью нет. Не хочу я становиться твоими оковами.

От возмущения сон слетает с меня, как будто его и не было.

– Вик, ну какие оковы, а? Ты о чем вообще?!

– У тебя блестящая карьера впереди, теперь с такими людьми знаешься. Простая воронежская девчонка им не чета. Не хочу, чтобы ты потом начал меня стыдиться.

– Да плевать мне на них и на их мнение! Я сам решаю, кто мне нужен и что мне делать. И с какой стати я вдруг должен тебя стыдиться?!

– Это ты сейчас так говоришь. А завтра встретишь какую-нибудь умницу-красавицу-москвичку и влюбишься в нее.

– Знаешь, Вик, я свою умницу-красавицу уже встретил! И нечего мне подсовывать всяких левых баб.

В ответ эта… нахалка начинает тихо смеяться. Нет, ну что это такое, а?! Здесь я весь изнервничался, можно сказать, предложение ей делаю, а она… Небеса, дайте мне терпения с этой непредсказуемой девушкой! СЛОВО в ответ тихонько гудит в моей голове, и гудит явно одобрительно. Только некоторые что-то не торопятся отвечать на мое выстраданное предложение. Так, попробуем с другой стороны зайти…

– Нет, я, конечно, понимаю, что не подарок. Деспот, сатрап, диктатор и все такое… – начинаю я давить на жалость. Пауза. Тяжелый вздох. – И времени мало тебе уделяю, какой из меня муж? Да, и жить со мной придется в семейной общаге…

Прием срабатывает безотказно, и Вика с жаром бросается меня разубеждать:

– Русин, да никакой ты не сатрап, и муж из тебя получится прекрасный! А жить с тобой я и в землянке готова. Но только давай не будем спешить с браком, а? Тебе еще два года учиться, мне все пять, а вдруг у нас дети пойдут?

– Викусь, дети заводятся вовсе не от штампа в паспорте. Хочешь, я сейчас покажу, откуда они берутся? – Я просовываю руку под одеяло, нахожу любимые изгибы.

– Ты полчаса назад уже показывал! – смеется Вика, отталкивая мою руку. Впрочем, все слабее и слабее.

– А вам, студентка биофака, незачет. – Я впиваюсь поцелуем в отвердевший сосок правой груди, Вика тихо стонет. – С теорией плоховато, всякие глупости говорите. Назначаю срочную пересдачу экзамена!

И свою очередную порцию крышесносного секса я, конечно, получил. Вот только вместо твердого «да» услышал от Вики всего лишь обнадеживающее «я подумаю». Ничего… мы и не такие крепости брали.