Бегущий человек. Худеющий (сборник) Кинг Стивен

– Ничего такого, что вас могло бы обеспокоить. Поезжайте своим путем. – И на тот случай, если парень в «нове» говорит по-английски, а понимает только русский, полицейский нетерпеливо указал ему лучом фонарика дорогу вдоль Финсон-роуд.

Джинелли медленно проехал среди других машин. Вдалеке возле разгромленной им машины собрались две группы людей. Одна группа состояла из цыган в нижнем белье – они что-то обсуждали между собой, усиленно жестикулируя. Другая группа была из местной публики. Те стояли, засунув руки в карманы, и молча разглядывали разбитый автомобиль. Обе группы игнорировали друг друга.

Финсон-роуд протянулась еще миль на шесть. Пару раз Джинелли чуть не скатился в кювет, поскольку навстречу на большой скорости неслись другие машины, а дорога была достаточно ухабистой.

– Просто среди ночи ребята надеялись увидеть кровь, Уильям, пока полиция не смыла ее с тротуара или – в данном случае – с травы.

Удалось найти другую дорогу, которая довела его до Бакспорта, где он повернул на север. В два часа ночи Джон Три прибыл в свой номер в мотеле, поставил будильник на семь тридцать и заснул.

Билли уставился на него.

– То есть, пока я места себе не находил, думая, что тебя убили, ты спал в том самом мотеле, который мы покинули?

– Ну, в общем, так. – Джинелли и сам устыдился на мгновение. Но тут же с улыбкой пожал плечами. – Спиши это на неопытность, Уильям. Не привык совсем, что кто-то за меня волнуется. Ну, только мама еще, но это – другое дело.

– Ты проспал, что ли? Сюда-то приехал часов в девять.

– Нет. Сразу встал, когда зазвенел будильник. Позвонил кое-куда и отправился в центр города. Там арендовал другой автомобиль, на этот раз у «Авис». С «Херцем» мне не так повезло.

– У тебя будут неприятности из-за машины «Херца»? – спросил Билли.

– Нет. Все в порядке. Дело могло осложниться, но я и позвонил как раз в связи с машиной «Херца». И «коллега по бизнесу» по моей просьбе прилетел из Нью-Йорка. В Эллсуорте есть небольшой аэропорт. Пилот потом полетел в Бангор ждать его. А мой коллега на попутках прибыл в Банкертон. Он…

– Слушай, дело приобретает масштабы, – сказал Билли. – Ты понимаешь? Прямо во Вьетнам превращается.

– Да ты что? Не будь дураком, Уильям.

– Скажешь, всего лишь твоя экономка прилетела из Нью-Йорка. Вернее – эконом.

– Пусть так. Я никого в Мэне не знаю, а единственный, с кем успел познакомиться, отдал концы. Да не было никаких проблем. У меня – полный отчет есть. Мой коллега вчера спокойно в полдень добрался до Банкертона. Там на заправочной был всего один парень, да и тот успел прилично набраться. Бензин он, правда, накачивал – все чин-чином, а остальное время где-то слонялся или возился с машиной. Пока его не было в очередной раз, мой коллега законтачил проводки «форда» и спокойно уехал. Проехал мимо станции, так тот парень даже не глянул в его сторону. Коллега доехал до международного аэропорта Бангора и поставил машину в один из загонов «Херца». Я его попросил проверить насчет пятен крови. Потом, когда говорил с ним по телефону, он сказал, что на переднем сиденье немного крови было, наверняка куриной. Мой коллега ее смыл, потом заполнил бланк возврата, опустил в ящик «Экспресс-возврата» и улетел обратно в Нью-Йорк.

– А как же с ключами? Ты говоришь, он зажигание на проводах законтачил.

– С ключами действительно проблема возникла. Еще одна моя ошибка. Думаю, от недосыпа стал рассеянным, а может, старею. Они остались в кармане Спартона, а я забыл их вытащить, когда его захоронил там. Но теперь… – Джинелли вытащил пару ключей на блестящем брелоке «Херца» и позвенел ими. – Динь-динь!

– Так ты ездил назад, – сказал Билли хрипло. – Господи! Поехал и откопал, чтобы достать ключи!

– Рано или поздно зверье его бы обнаружило, – резонно пояснил Джинелли. – Те же охотники на птиц с собаками. Короче, это мелочь для «Херца», когда приходит конверт экспресса без ключей. Люди то и дело забывают вернуть ключи от арендованных машин, от номеров отеля. Иногда присылают их, иногда – забывают. Менеджер сервиса звонит по телефону восемь-ноль-ноль, сообщает заводские данные машины, а на другом конце парень из «Форда», «Дженерал Моторс» или «Крайслера» называет ему модель ключа. Престо! Новые ключи. Но если найдут в карьере парня с дыркой в голове и с ключами в кармане, нетрудно и меня отыскать. Скверно. Паршивые новости. Ты понял?

– Да.

– Кроме того, мне все равно надо было туда вернуться, – мрачно сказал Джинелли. – А в «нове» сделать этого было нельзя.

– Ну почему? Они же ее не видели.

– Мне надо рассказать тебе по порядку, тогда поймешь. Еще подлить?

– Пожалуй.

– Сейчас речь идет о «бьюике-универсале». Парень в «Ависе» хотел мне дать «ариес-К», сказал, это все, что у него есть в данный момент, так что мне еще повезло. Но для меня эта машина не годилась. Мне нужен «универсал», а эта – хоть и здоровенная, а совершенно бестолковая машина. За двадцать баксов он переменил мнение, и я получил ту машину, которую хотел. Поехал обратно в мотель в Бар-Харбор, припарковался, сделал пару телефонных звонков, чтобы удостовериться, что все идет по намеченному плану. Потом приехал сюда на «нове». Знаешь, Билли, она мне даже понравилась. Вроде неказистая и внутри коровьим навозом отдает, но у нее, понимаешь, крепкая косточка, что ли… Вот так. Приехал сюда, успокоил тебя. К тому времени я уж готов был к новому удару, но так устал: думаю – тащиться опять в Бар-Харбор. Короче, у тебя в постели и проспал день.

– Да позвонил бы мне и не тащился лишний раз, – тихо сказал Билли.

Джинелли улыбнулся ему.

– Ну конечно, мог бы и позвонить. Только пошел он подальше, этот телефон. Он мне не покажет, как дела с тобой, Уильям. Не один ты беспокоишься о своем здоровье.

Билли опустил голову, с трудом проглотил ком в горле. Слезы в последнее время приходилось сдерживать довольно часто.

– Итак! Джинелли пробуждается, встает как огурчик, без похмелья, принимает душ, прыгает в свою «нову», которая еще больше смердит коровьим навозом, простояв на солнцепеке, и едет обратно в Бар-Харбор. Там он забирает пакеты поменьше из багажника «новы» и раскрывает их у себя в номере. В одном из них – кольт «Вудсмен» и внутренняя кобура под мышку к нему. Содержимое двух других пакетов размещается в карманах спортивного плаща. Затем он покидает комнату и меняет «нову» и «бьюик». Едет в весьма «сценичный» Банкертон, где, как он надеется, побывает в последний раз. По пути разок останавливается у супермаркета, заходит туда и покупает две вещи: шарообразный сосуд и большую бутылку пепси. В Банкертон прибывает на закате, едет к карьеру щебенки и сразу идет туда, поскольку осторожность тут больше не имеет значения. Если тело нашли, значит, он попался.

Но там никого нет, и он откапывает Спартона, нащупывает ключи – и все в порядке.

Голос Джинелли был совершенно бесстрастным, но Билли показалось, что перед ним разворачивается сюжет, как в кинофильме, правда, не очень приятном. Джинелли, сидящий на корточках и разбрасывающий щебенку в стороны руками. Вот появляется рубашка Спартона, его пояс… его карман. Пальцы проникают в карман, ищут среди мелочи, которой не суждено быть истраченной… холодная застывшая плоть. Ключи найдены, труп снова быстро закапывают.

– Брррр, – сказал Билли и поежился.

– Все дело в перспективе, Уильям, – спокойно заметил Джинелли. – Поверь, это так.

Кажется, это меня и пугает, подумал Билли. А потом с растущим изумлением слушал дальше конец истории необычных приключений Джинелли.

С ключами «Херца» в кармане Джинелли вернулся к своему «бьюику» конторы «Авис». Первым делом откупорил бутылку пепси-колы, вылил ее содержимое в сосуд и как следует накрыл крышкой. После этого поехал к цыганскому табору.

– Я знал, что они все еще будут там, – сказал он. – Не потому, что им так хочется, а потому, что полиция штата велела не рыпаться, пока не проведет расследование. Представь себе: поселяется какое-то кочевое племя, чужаки в таком цивилизованном обществе, как город Банкертон, является еще какой-то чужак или шайка таких среди ночи и обстреливает их стойбище. Легавым всегда интересны подобные истории.

Им и в самом деле было интересно. Там уже находились патрульная машина полиции штата Мэн и еще два неприметных «плимута» у края поля. Джинелли влез между двумя «плимутами», вышел из машины и направился к табору. Разгромленный «универсал» успели увезти – возможно, на обследование криминалистам.

На полпути Джинелли встретился с полицейским в униформе «Медведей штата», как их официально называли.

«Для вас, сэр, здесь никакого дела нет, – сказал «Медведь». – Вам придется пройти обратно».

– Но я убедил его, что у меня кое-какое дело там все же есть, – сказал Джинелли, улыбаясь Билли.

– Это как же тебе удалось?

– Вот – предъявил ему.

Джинелли вытащил из заднего кармана кожаные «корочки» и сунул Билли. Тот открыл и тотчас узнал документ – он видел такие в ходе своей карьеры юриста пару раз. Встречался бы чаще, если бы специализировался на уголовщине. Это было удостоверение ФБР с фотографией Джинелли лет на пять моложе: волосы коротко подстрижены, почти под ежик. На карточке он фигурировал как агент Эллис Стонер.

В голове Билли вдруг все сложилось одно к одному. Он посмотрел на удостоверение еще раз.

– Ты хотел «бьюик», потому что он выглядит…

– Более официально. Государственная служба. Их типичный транспорт. Не в консервной же банке мне появляться, что пытался всучить «Авис»? И уж конечно, не в навозной тачке фермера Джона.

– Это тебе твой «коллега по бизнесу» доставил во второй визит?

– Да.

Билли вернул ему документ.

– Выглядит как настоящий.

Улыбка исчезла с лица Джинелли.

– Все, кроме фотографии, – тихо сказал он. – Она – настоящая.

Немного помолчали. Билли пытался отогнать прочь мысли об агенте Стонере, была ли у него семья, дети… Потом напомнил:

– Значит, ты припарковался между двумя полицейскими машинами и показал удостоверение ФБР через пять минут после того, как откопал ключи на трупе?

– Нет, – сказал Джинелли. – Скорее минут через десять после того.

Направляясь в лагерь цыган, он приметил двух мужчин в штатском, но явно полицейских, которые сидели на корточках возле фургона с единорогом и совками копались в земле. Третий стоял и светил им мощным фонарем.

– Постой, постой, вот еще одна, – сказал копавший своему коллеге, извлекая пулю из совка и бросая ее в ведерко – блонк! Два цыганенка, явно братья, стояли поблизости и наблюдали за процессом.

Присутствие полицейских для Джинелли было как нельзя кстати. Никто не знал, как он выглядит, а Сэмюэл Лемке помнил только черное пятно сажи. К тому же появление агента ФБР можно было считать удачей, так как стрельба велась из русского автомата. Но Джинелли проникся глубоким уважением к Тадузу Лемке. Дело было не в той надписи кровью на лбу, а в том, как он твердо стоял один на один перед шквалом пуль 30-го калибра в полной темноте. Ну и, конечно, то, что происходило с Уильямом. Было опасение, что дед его все равно мог распознать. Увидеть по глазам или как-то по запаху учуять.

Поэтому ни при каких обстоятельствах Джинелли не намерен был допустить, чтобы старик коснулся его.

Ему нужна была девушка.

Он прошел внутренний круг и постучался в первый попавшийся фургон. Пришлось постучаться еще раз, прежде чем женщина средних лет открыла дверь с испуганным и недоверчивым выражением лица.

– Нет у нас ничего для вас, – сказала она. – У нас тут беда. Извините, мы закрыты.

Джинелли раскрыл удостоверение.

– Специальный агент ФБР, мадам, – Стонер.

Глаза женщины широко открылись, она быстро перекрестилась и сказала что-то на ромалэ. Потом:

– О Господи! Что еще? Все пошло кувырком. С тех пор как Сюзанна погибла, нас словно прокляли. Или…

Ее решительно оттолкнул супруг, приказав заткнуться.

– Специальный агент Стонер, – вновь повторил Джинелли.

– Слышал, слышал. – Он выбрался наружу. Джинелли определил его возраст в районе сорока пяти лет, хотя выглядел мужик старше. То был очень высокий человек, хромавший настолько сильно, что казался уродом. На рубашке с короткими рукавами была скромная диснеевская реклама.

Вместо штанов – шорты. От него несло таким перегаром, что в любой момент можно было ожидать, что его еще и вырвет. Похоже, с этим цыганом подобное случалось регулярно. Джинелли показалось, что он узнал его: кажется, именно он бежал прочь с грацией слепого эпилептика, у которого случился сердечный припадок.

– Чего вам надо? У нас и так тут полиция весь день висит на заднице. И всегда так… Просто смешно! – Говорил он хриплым грубым голосом, а его жена принялась торопливо увещевать его на роме.

Он повернулся к ней.

– Дет кригиска жад-халлер, – сказал он, припечатав для пущей ясности: – Заткнись, сука. – Женщина отступила. Мужчина в диснеевской рубашке вновь обратился к Джинелли: – Так чего вам надо? Чего не пойдете к своим корешам и не поговорите с ними? – Он кивнул в сторону криминалистов.

– Позвольте записать ваше имя, – сказал Джинелли с бесстрастной вежливостью.

– А чего у них не спросите? – Он скрестил руки на груди, которая под рубашкой казалась ненамного меньше женской. – Мы им свои имена сказали, сделали наши заявления. Все, что мы знаем, – кто-то стрелял по табору среди ночи. Нам только нужно, чтобы нас отпустили. Хотим уехать из штата Мэн, из Новой Англии и вообще с восточного побережья. – Уже потише добавил: – И больше никогда сюда не возвращаться. – Указательный палец и мизинец его левой руки сделали жест, знакомый Джинелли с детства от его матери, – жест, отгоняющий дурной глаз. Ему показалось, что цыган сделал этот жест совершенно машинально.

– В таком случае проблему можно решить двумя путями, – сказал Джинелли, сохраняя исключительно вежливый тон агента ФБР. – Либо вы даете мне кое-какую информацию, сэр, либо вопрос будет решаться в месте лишения свободы в том плане – задержать вас или нет за обструкцию органов правосудия. Если факт обструкции будет доказан, вам придется провести пять лет в заключении с уплатой штрафа в размере пяти тысяч долларов.

Из фургона послышался торопливый поток речи на роме на грани истерики.

– Энкельт! – хрипло заорал мужчина, но когда обернулся к Джинелли, лицо его заметно побледнело. – Вы совсем спятили!

– Нет, сэр, – ответил Джинелли. – По табору не просто кто-то стрелял. Речь идет о трех автоматных очередях. В Соединенных Штатах запрещено частное владение автоматами и другим скорострельным оружием. К делу подключено ФБР, и, выражаясь более понятным вам языком, скажу, что вы по уши в дерьме, погружаетесь в него все глубже и при этом совсем не умеете плавать.

Цыган некоторое время недовольно смотрел на него и наконец сказал:

– Меня зовут Хейлиг. Трей Хейлиг. Можете у них спросить. – Он кивнул в сторону полицейских.

– У них своя работа, у меня – своя. Так вы намерены отвечать на мои вопросы или нет?

Мужчина отрешенно кивнул.

Джинелли заставил Трея Хейлига дать полный отчет о том, что произошло в прошлую ночь. Пока тот говорил, один из детективов штата подошел, чтобы выяснить – кто беседует с цыганом. Когда Джинелли предъявил ему удостоверение, он быстро удалился. Документ явно произвел на него впечатление и несколько обеспокоил.

Хейлиг заявил, что выскочил из фургона, как только услышал первые выстрелы, и побежал влево вверх по холму, надеясь обойти стрелявшего с фланга. Но в темноте споткнулся обо что-то, упал головой на камень и потерял сознание. Если б не такое обстоятельство, он бы наверняка добрался до ублюдка. В подтверждение своей истории показал на заживающую ссадину по крайней мере трехдневной давности, полученную, видимо, по пьянке, на левом виске. «Ага, – подумал Джинелли и перевернул страницу в блокноте. – Хватит ходить вокруг да около, пора перейти к делу».

– Очень вам признателен, мистер Хейлиг, вы весьма помогли.

Этот разговор внушил некоторую робость цыгану.

– Да ладно… что вы? Извините, что я так с вами… Но побыли б на нашем месте… – Он пожал плечами.

– Полиция, – сказала жена за его спиной. Она выглядывала из двери фургона, словно старый и усталый барсук из норы, чтобы посмотреть, как много собак вокруг и насколько они злые. – Всегда полицейские – куда бы мы ни пошли. Обычное дело. А сейчас – хуже. Люди запуганы.

– Энкельт, мамма, – сказал Хейлиг, но уже не так сердито.

– Мне надо поговорить еще с парой людей, если подскажете, где их найти, – сказал Джинелли и посмотрел на пустую страницу блокнота. – Мистер Тадуз Лемке и миссис Анжелика Лемке.

– Тадуз вон там спит, – сказал Хейлиг и указал на фургон с единорогом. Джинелли счел это прекрасной новостью, если дело обстояло так. – Он очень старый, и его все это очень сильно утомило. А Джина, по-моему, вон в том фургоне. Только она не миссис, а мисс.

Он указал грязным пальцем на зеленую «тойоту», оборудованную деревянным фургоном на шасси.

– Большое вам спасибо. – Итальянец закрыл блокнот и засунул его в задний карман.

Хейлиг удалился в свое помещение (и, видимо, прямо к своей бутылке) с очевидным облегчением. Джинелли в сгущавшихся сумерках пересек внутренний круг и подошел к «тойоте». В тот момент его сердце билось очень сильно. Глубоко вздохнув, он постучал в дверцу.

Ответ последовал не сразу. Он поднял было руку, чтобы постучать снова, когда дверь раскрылась. Уильям говорил, что она красива, но Джинелли не был подготовлен к столь покоряющей красоте. Темные глаза смотрели смело, белки их были чистыми до голубизны, оливковая кожа таила розовый оттенок. Какое-то мгновение он разглядывал ее, посмотрел на руки, увидел, что они были сильными, никакого лака на ногтях – чистых и подстриженных, как у крестьянки. В одной руке Джина держала книгу «Статистическая социология».

– Да?

– Специальный агент Эллис Стонер, мисс Лемке, – сказал Джинелли, и тотчас ясность покинула ее глаза, словно задернулась занавеска. – ФБР.

– Да? – повторила она. В голосе не больше жизни, чем в автоответчике.

– Мы расследуем происшествие со стрельбой здесь прошлой ночью.

– Вы и еще полсвета, – сказала она. – Ну и расследуйте. А у меня времени нет. Я заочно учусь, и если завтра не отправлю почтой свое задание, меня могут отчислить. Так что извините…

– У нас есть данные, что за случившимся стоит некий Уильям Халлек, – сказал Джинелли. – Вам это имя ни о чем не говорит? – Конечно, говорит: на миг ее глаза раскрылись шире и словно вспыхнули. Джинелли нашел ее прекрасной. Но одновременно поверил в то, что именно она могла убить Фрэнка Спартона.

– Эта свинья! – Она плюнула. – Хан сатте сиг па эн ав столарна! Хан снегладе па нытт мот хиллорна и вильд! Вильд!

– У меня в машине есть несколько фотографий Халлека, – спокойно сказал Джинелли. – Они были сделаны в Бар-Харборе нашим агентом с помощью телевика…

– Конечно, это Халлек! – сказала она. – Эта свинья убила мою тантеньжад – мою бабушку! Но он нас недолго будет преследовать. Он… – Она прикусила нижнюю губу и замолчала. Если бы Джинелли был тем, за кого себя выдавал, ей было бы не избежать основательного допроса.

Джинелли предпочел ничего не заметить.

– На одном из снимков один человек передает другому деньги. Если кто-то из них Халлек, другой, не исключено, – стрелок, посетивший вас минувшей ночью. Я бы хотел, чтобы вы и ваш дедушка опознали Халлека, если это возможно.

– Он мой прадедушка, – ответила Джина рассеянно. – По-моему, он спит. С ним мой брат. Не хочу будить его. – Она сделала паузу. – Вообще не хочу его расстраивать этими делами. Последние дни ему очень тяжело пришлось.

– Хорошо. Может быть, так сделаем: вы посмотрите фотографии, и, если точно опознаете Халлека, нам не придется будить старшего мистера Лемке.

– Да, так будет лучше. Если вы поймаете эту свинью Халлека, вы его арестуете?

– О да. При мне есть федеральный ордер Джона Доу.

Это убедило ее. Она вышла из фургона, зашуршав юбкой и мельком обнажив ногу, покрытую ровным загаром. При этом сказала нечто такое, от чего холодок сжал сердце Джинелли.

– Там особенно и нечего будет арестовывать, я так думаю.

Они прошли мимо полицейских, все еще копавшихся в земле, несмотря на наступившую темноту. Миновали нескольких цыган, включая двух мальчиков-братьев, одетых в одинаковые пижамы. Джина кивком приветствовала некоторых из них, те ответили и поспешили ретироваться. Высокий мужчина, похожий на итальянца, который шел с Джиной, являлся агентом ФБР, и от него следовало держаться подальше.

Они покинули круг табора и направились вверх по холму к машине Джинелли. Вечерний мрак поглотил обоих.

– Все шло как по маслу. Почему бы и нет? Кругом полно полицейских. Мог ли тот парень, который в них стрелял, снова явиться и еще что-то затеять, пока полицейские находились там? Они так не думали. Но они же дураки, Уильям. Я ожидал от всех них глупости, но не от деда. Всю жизнь он учился ненавидеть легавых, не доверять им, а тут вдруг решил, что они его оберегают от того, кто их за задницу кусает. Но старик спал. Выдохся. Ну и отлично… Мы и его, кстати, можем захватить, Уильям. Запросто, я думаю.

Они подошли к «бьюику». Джинелли открыл дверцу водителя, пока девушка стояла там. Когда он наклонился, чтобы вытащить из-за пазухи кольт 38-го калибра одной рукой, а другой освободить крышку шарообразного сосуда, почувствовал, как экзальтация девушки сменилась настороженностью. Все чувства Джинелли были обострены, как и интуиция. Да, он ощутил ее тревогу в окружающей темноте: слишком легко она отделилась от своих с человеком, которого прежде никогда не видела. И это в то время, как должна была быть особенно начеку. Впервые подумала: а почему этот агент ФБР не захватил бумаги с собой в табор, если ему нужно было так срочно задержать Халлека. Но было поздно. Он сыграл на ее ослепляющей ненависти, назвав главное имя.

– Вот и все, – сказал Джинелли и повернулся к ней с кольтом в одной руке и сосудом в другой.

Глаза ее вновь широко раскрылись, грудь поднялась, когда она раскрыла рот и судорожно вдохнула.

– Можешь закричать, – сказал Джинелли, – но я тебе гарантирую – это будет последний звук в твоей жизни, Джина.

Какой-то миг ему казалось, что она все равно закричит… но она только выдохнула воздух.

– Это ты работаешь на свинью, – сказала она. – Ханс сатте сиг па…

– Говори по-английски, стерва, – сказал он небрежно.

Она вздрогнула, как от пощечины.

– Не смей называть меня стервой, – прошептала она. – Никто не смеет меня обзывать. – Ее руки поднялись, сильные пальцы согнулись, как когти.

– Ты называешь моего друга Уильяма свиньей. Я называю тебя блядью. А твою мамашу – проституткой, а твоего папашу – псом, который в сортирах облизывает жопы, – сказал Джинелли. Увидел, как раздвинулись ее губы в оскале ярости, и улыбнулся. Что-то в его улыбке заставило ее поколебаться. Позднее Джинелли сказал Билли, что она испуганной не выглядела, но по какой-то причине сквозь дикую ярость пробилось осознание того, с кем и с чем она имеет дело.

– Думаешь, это игра? – спросил он ее. – Вы налагаете проклятие на человека, у которого жена и ребенок, и думаете, что это – игра? Ты думаешь, он нарочно сбил ту женщину, твою бабушку? Думаешь, у него на нее был контракт? Что мафия заключила на нее контракт? Дерьмо.

Девушка теперь плакала слезами ярости и ненависти.

– Ему жена дрочила, и он ее задавил на улице! А потом они… они хан тог ин пойкен… отмазали его. Но мы его хорошо пригвоздили. И ты будешь следующим, друг свиньи. Не важно, что…

Он снял крышку с широкого горлышка сосуда движением большого пальца. Ее глаза впервые уставились на жидкость в сосуде. Именно этого он и хотел.

– Кислота, блядь, – сказал Джинелли и плеснул ей в лицо. – Посмотрим, сколько еще людей ты подстрелишь из своей рогатки, когда ослепнешь.

Она пронзительно вскрикнула и накрыла ладонями глаза. Слишком поздно. Упала на землю. Джинелли наступил ей на шею.

– Если пикнешь, убью. Тебя и первых трех твоих дружков, которые появятся тут. – Он убрал ногу. – Это была пепси-кола.

Джина поднялась на колени, глядя на него сквозь пальцы. Обостренным, почти телепатическим чутьем Джинелли понял: не было нужды говорить ей, что то была не кислота. Она это поняла сразу, хотя в первое мгновение ее как будто бы обожгло. Мгновение спустя, чуть было не запоздало, он сообразил, что она бросается рукой на его половые органы.

Когда она кошкой кинулась к нему, он мгновенно шагнул в сторону и ударил ее ногой в бок. Затылок Джины с громким звуком ударился о хромированную раму раскрытой дверцы водителя. Она рухнула на землю, и кровь залила ее щеку.

Джинелли наклонился над ней, уверенный, что она потеряла сознание. И в тот же миг она с шипением атаковала его. Одной рукой расцарапала лоб, другой – разорвала рукав его водолазки и содрала кожу вдоль руки.

Джинелли зарычал и отшвырнул ее на землю. Потом прижал дуло пистолета к ее носу.

– Что, сука, моих яиц захотела? Хочешь? Ну давай, блядь! Давай! Ты мне морду попортила. А теперь попытайся, доберись!

Она лежала неподвижно и смотрела на него глазами черными, как смерть.

– Что, передумала? Попробовала бы, да дед твой не перенесет такой утраты.

Она молчала, но в глазах ее мелькнул мимолетный огонек.

– Думаешь – что с ним будет, если я в самом деле плесну тебе кислотой в морду? Ну что ж, подумай, подумай. Каково ему будет, когда вместо тебя я решу умыть кислотой тех двух братишек в пижамах? Я все могу, блядь. Сделаю, и вернусь домой, и хорошо поужинаю. Посмотри мне в лицо и поймешь, что я все могу.

Теперь наконец он приметил что-то в ее лице, нечто похожее на страх – но не за себя.

– Он проклял вас, – сказал Джинелли. – Я – его проклятие.

– Насрать на проклятие этой свиньи, – прошептала она и вытерла рукой кровь с лица.

– Он просит меня, чтобы никто не пострадал, не погиб, – продолжал Джинелли. – Я все так и делал. Но нынче ночью наш мирный договор заканчивается. Не знаю, сколько раз твой дед выходил сухим из воды с такими штуками. Но сейчас номер не пройдет.

Скажи ему, чтобы снял проклятие. Скажешь, последний раз я просил. На, возьми вот это.

Он сунул ей в руку листок бумаги. На нем был записан номер телефона-автомата в Нью-Йорке.

– Сегодня ровно в полночь ты позвонишь по этому номеру и передашь мне, что сказал дед. Если понадобится мой ответ, позвонишь спустя ровно два часа. Если от меня будет послание, передашь ему… если будет… Вот и все. Так или иначе дверь закроется. Никто никогда по этому номеру не поймет, о чем ты толкуешь после двух часов ночи.

– Дед никогда не снимет проклятия.

– Может, и так, – кивнул Джинелли. – То же самое мне твой братец сказал вчера ночью. Но это уж не твое дело. Делай как положено, и пусть он сам решит, что предпринять. Объясни ему, что, если скажет «нет», тогда начнутся настоящие буги-вуги. Первой будешь ты, потом двое пацанов, а дальше – кого сами выберем. Так ему все и скажи. А теперь – в машину.

– Нет.

Джинелли закатил глаза.

– Вы когда-нибудь поумнеете? Я просто хочу быть уверенным, что у меня достаточно времени, чтобы смыться в неизвестном направлении без хвоста из двенадцати легавых. Если бы я захотел тебя шлепнуть, то не стал бы передавать эти послания.

Девушка поднялась. Ее немного шатало, однако она влезла в машину и передвинулась на пассажирское сиденье.

– Это недалеко, – сказал Джинелли. Он вытер ладонью кровь со лба и показал ей. – После этого я очень хочу увидеть тебя размазанной по стенке.

Джина прижалась к дверце машины подальше от него.

– Вот так хорошо, – сказал Джинелли, садясь за руль. – Так и сиди.

Он выбрался на Финсон-роуд задним ходом, не включая фар. Колеса «бьюика» слегка забуксовали. Переключил передачу с кольтом в руке. Когда Джина зашевелилась, он нацелил на нее дуло.

– Ошибка, – сказал Джинелли. – Двигаться нельзя совсем. Ты поняла?

– Поняла.

– Хорошо.

Он проехал тем же путем обратно, держа ее под прицелом.

– Всегда вот так, – с горечью произнесла она. – Даже за крохотное правосудие с нас требуют такую дорогую цену. Он твой друг, эта свинья Халлек?

– Я уже сказал, не называй его так. Он не свинья.

– Он проклял нас, – сказала девушка, и в голосе ее, помимо злости, послышалось недоумение. – Передай ему – Бог проклял нас прежде любого своего племени.

– Эти сопли рассказывай социальным работникам, бэби.

Она умолкла.

За четверть мили от того места, где в карьере был засыпан гравием Фрэнк Спартон, Джинелли остановил машину.

– О’кей. Достаточно далеко. Вылезай.

– Конечно. – Она посмотрела на него бездонными глазами. – Но одну вещь запомни, мистер. Наши дорожки еще сойдутся. Когда это случится, я убью тебя.

– Нет, – ответил он. – Не убьешь. Потому что за сегодняшнюю ночь ты мне обязана жизнью. Если тебе этого мало, неблагодарная сука, добавь жизнь своего братишки прошлой ночью. Ты все болтаешь, но так и не поняла порядка вещей в этом мире. Не поняла, почему вы бездомные. И всегда будете такими, пока не бросите ваши делишки. У меня друга как воздушного змея можно запускать – только шарики подвяжи. Ну и что ты имеешь? Я скажу тебе что. Безносого деда, который проклял моего друга и смылся в ночи, как гиена.

Теперь цыганка плакала. Даже рыдала. Слезы ручейками стекали по щекам.

– Говоришь, Бог на вашей стороне? – невнятно сквозь слезы проговорила она. – Ты так сказал, да? Так будешь гореть в аду за такое кощунство. Мы, значит, гиены? Если мы такие, то это люди вроде твоего дружка сделали нас такими. Мой прадедушка говорит, что проклятий нет, есть только зеркала, которые держишь перед душами мужчин и женщин.

– Вылезай, – сказал он. – Мы не можем разговаривать. Мы даже не слышим друг друга.

– Вот уж верно.

Джина открыла дверцу и вышла. Когда Джинелли отъезжал, она закричала пронзительно:

– Твой друг – свинья и подохнет тощим!

– Но я так не считаю, – сказал Джинелли.

– Что имеешь в виду?

Джинелли посмотрел на часы. Время перевалило за три часа.

– В машине расскажу, – сказал он. – Тебе предстоит свидание в семь часов.

Билли физически ощутил страх, словно кольнуло внутри.

– С ним?

– Так точно. Поехали.

Когда Билли поднялся, начался приступ аритмии – самый долгий. Он закрыл глаза и ухватился за грудь, за то, что осталось от груди. Джинелли обнял его.

– Уильям, тебе плохо?

Он посмотрел в зеркало и увидел в нем свое отражение, держащее в объятиях гротескное существо в каких-то балахонах вместо одежды. Приступ прошел, сменившись куда более знакомым чувством белой ярости, направленной против старика… и Хейди.

– Все в порядке, – сказал он. – Куда мы едем?

– В Бангор, – ответил Джинелли.