Множественные ушибы Бекетт Саймон

Глава 13

Полиция нагрянула на следующее утро. Услышав шаги, я стал спускаться с лесов, оглядываясь и ожидая увидеть Матильду или Греттен. Но оторопел, заметив двух жандармов. Если бы не моя согнутая в локте и перекинутая через ступеньку лестницы рука, я бы, наверное, полетел вниз. Их белые рубашки ослепительно блестели на солнце. Солнцезащитные очки скрывали глаза – они смотрели на меня, а я, как муха в паутине, застрял на середине лестницы. Первым заговорил тот, что был ниже ростом, – главный, судя по начальственным манерам.

– Нам нужен Жак Арно, – раздраженно произнес он. – Где он?

Высокий жандарм снял фуражку с козырьком и вытер пот со лба. У него под мышками на рубашке темнели круги. Почему-то эта картина привела меня в чувство, и я сумел выдавить:

– Поищите в доме.

Не поблагодарив, жандармы направились к двери. Все еще оцепенев, я стоял на лестнице, но, опомнившись, принудил себя спуститься во двор. Ноги не слушались, словно я забыл, как с ними управляться.

Насколько я знал, в это время Арно мог находиться на охоте, но дверь отворилась, прежде чем жандармы успели постучать. Хозяин фермы встретил их с молчаливой воинственностью. И на вопрос коротышки: «Вы мсье Арно?» – лишь едва заметно кивнул. На жандарма его холодность не произвела впечатления.

– К нам поступило сообщение, что вечером здесь стреляли.

Его напарник с мокрыми от пота подмышками заметил, что я наблюдаю за происходящим, и я поспешно отвернулся, спрятавшись за домом. И как только скрылся из виду, рухнул на землю. Так они не за мной! Я опустил голову и глубоко вздохнул. Со двора по-прежнему доносились приглушенные голоса, но я не мог разобрать слов. И торопливо, как по гигантской шведской стенке, поднялся по внутренней стороне лесов, не обращая внимания на жалобные стоны и содрогания конструкции. Наверху перебрался на настил и пополз к ближайшему к кухне краю. Теперь голоса снова можно было различить.

– …вам никто не подавал официальных жалоб, – говорил Арно. – Я защищал свою собственность. Если вы знаете, кто эти люди, то обязаны арестовать их, а не меня.

– Мы никого не собираемся арестовывать, мы только…

– А должны. Кто-то напал на мой дом, а вы беспокоите меня лишь потому, что я несколько раз пальнул в воздух, чтобы напугать их. Где же справедливость?

– Мы слышали, что вы стреляли не в воздух.

– Неужели? Кто-нибудь ранен?

– Нет, но…

– Вот видите! И вообще не понимаю, как они могли утверждать, куда я целил, если так быстро улепетывали.

– Давайте поговорим в доме.

– О чем нам разговаривать?

– Мы не отнимем у вас много времени.

В голосе жандарма прозвучали стальные нотки. Я не расслышал, что ответил Арно, но по звуку шагов догадался, что жандармы вошли в дом. Дверь закрылась, а я не мог думать ни о чем другом, кроме полиэтиленового пакета в своем рюкзаке. Теперь мне казалось безумием не избавиться от него и тем более прятать на дне под старой одеждой.

Слишком поздно. Ничего не изменить.

С того места, где я притаился на лесах, было видно поверх верхушек деревьев озеро. Может, спрятаться там, пока полицейские не уйдут? Или даже перелезть через колючую проволоку и идти через пшеничное поле, пока не окажусь на какой-нибудь дороге? Если повезет, до того как меня хватятся, я успею уйти на несколько миль.

Не паникуй, приказал я себе. Ты жандармов не интересуешь. Им сообщили о выстрелах прошлым вечером, и они явились для того, чтобы предупредить Арно. По крайней мере надо на это на это надеяться. Если подамся в бега, то лишь привлеку к себе внимание. Да и куда бежать?

Чтобы побороть тревогу, я шлепнул мастерок в подсыхающий на доске раствор. Бессознательно подцепил немного цемента и втер в стену. Затем снова. Тихий звук скребущего железа по камню подействовал успокаивающе и унял дрожь в руках. Вскоре я поднялся и продолжал работать стоя – механически, бездумно водил рукой от доски к стене и обратно. И с каждым движением забывал об Арно, забывал о полиции. Забывал обо всем на свете. Даже не услышал, как снова открылась дверь в кухню.

– Эй, наверху!

Я замер и посмотрел вниз. Во дворе стоял высокий жандарм и, прищурившись, глядел на меня. Солнцезащитных очков на нем больше не было, и без них его маленькие глазки напоминали поросячьи.

– Потогонная работенка.

– Еще бы. – Я сделал вид, будто продолжаю трудиться.

– Ну и денек, черт бы его побрал! – Жандарм, пытаясь освежиться, оттянул на груди влажную от пота рубашку. – Да еще пришлось оставить машину на дороге. Ворота-то сюда закрыты.

– Да.

– Ненавижу солнце. С апреля по октябрь для меня сущий ад.

– Я вас понимаю.

– А вам с вашей бледной кожей, наверное, вообще очень тяжело.

Раствор соскользнул с мастерка и плюхнулся на настил. Жандарм обвел глазами дом, снял фуражку и, прежде чем снова надеть, провел пальцами по волосам. Его пышные усы почти скрывали рот.

– Давно вкалываешь?

– С девяти.

Он улыбнулся.

– Я не про сегодня.

– Несколько недель.

На доске раствора не осталось, а в ведре он настолько загустел, что невозможно стало работать. Но я все равно подцепил его мастерком. Надо было изображать деятельность или спускаться за цементом вниз. Я слышал, как поскрипывали подошвы жандарма, когда он переминался с ноги на ногу.

– Ты ведь англичанин?

Я кивнул.

– А по-французски хорошо говоришь. Где научился?

– Сам.

– Да ну? Способный парень.

– В школе получил хорошее образование.

Он достал платок и вытер лицо.

– Как тебя зовут?

Меня так и подмывало придумать фамилию. Но ситуация осложнилась, если бы он потребовал паспорт. Когда я назвался, реакции не последовало.

– Что привело тебя во Францию, Шон? – спросил он.

Я провел мастерком по стене, хотя там нечего было разглаживать.

– Просто путешествую.

– Но если ты турист, то не имеешь права работать.

Кровь бросилась мне в лицо, я вспыхнул. Жандарм выдержал паузу и рассмеялся.

– Расслабься, я пошутил. В курсе вчерашней заварухи?

– В общем, нет.

– В каком смысле?

– Слышал шум, но практически ничего не видел.

– Но все-таки слышал и догадался, что там что-то происходило?

– Трудно было не услышать.

Жандарм вытер сзади шею платком.

– Расскажи, что знаешь.

– Кто-то разбил окно. Из леса раздавались крики. По голосам можно было судить, что человек не один.

– Что они кричали?

– Всякое про Арно и его дочерей.

– Неприличное?

– Уж точно не любезности.

– Сколько раз выстрелил Арно из ружья?

– О… – Я нахмурился, притворяясь, будто вспоминаю. – Не знаю.

– Раз, два? Шесть?

– Не могу сказать.

– Он целился в сторону леса?

– Я не видел.

– Где ты находился, когда все это происходило?

– С той стороны дома.

– Однако ничего не разглядел?

– Было темно. И когда я туда подоспел, все уже закончилось.

– И не побежал выяснить, что там такое?

– С этим не очень побегаешь. – Я вытянул раненую ногу, демонстрируя жандарму бинт. И не успел поставить обратно на настил, как понял, что совершил ошибку.

– Где это тебя угораздило? – поинтересовался он.

– Наступил на гвоздь. – Я проклинал себя за то, что не умел держать язык за зубами.

– На гвоздь? – Его лицо посуровело, от прежней показной доброжелательности не осталось и следа.

Я отвернулся, сделав вид, будто выравниваю стену пересохшим раствором, и как можно небрежнее спросил:

– Вы знаете, кто это был? Прошлой ночью?

– Наверное, кто-то из местных парней, – ответил он, и у меня сложилось впечатление, что никто не собирается арестовывать Дидье с дружками за то, что те немного пошвыряли камни.

Жандарм надел темные очки, спрятав свои маленькие глазки.

– Сколько ты еще собираешься здесь пробыть?

– Наверное, пока не закончу работу.

– А затем уедешь?

– Вероятно.

Темные очки продолжали буравить меня взглядом. Мне показалось, будто жандарм хочет что-то добавить, но в это время открылась дверь кухни, и во двор вышел его напарник. Они о чем-то переговорили, но так тихо, что я ничего не расслышал. Затем тот, что был меньше ростом, раздраженно покачал головой. Высокий что-то объяснил, и оба посмотрели на меня.

Я снова отвернулся, а через мгновение услышал, что они идут через двор. И до тех пор, пока не убедился, что они скрылись из виду, притворялся, что работаю, и мазал стену почти высохшим раствором.

Ноги подкашивались. Я опустился на настил, устроил голову между коленями и старался сдержать рвоту.

– Вы там? – раздался голос Матильды.

Я глубоко вдохнул и поднялся. Она стояла около лесов и держала тарелку с едой. Рядом, с надеждой задирая морду, крутился спаниель.

– Принесла вам обед.

– Спасибо.

Аппетита не было, но и на лесах мне оставаться не хотелось. Только не здесь, наверху, где я находился у всех на виду. Спускался как можно медленнее, рассчитывая, что Матильда уйдет, как всегда, оставив еду на карнизе окна. Но когда добрался до земли, она еще стояла у лестницы. Лицо бледное, а круги под глазами темнее обычного.

– Полицейские приходили. По поводу вчерашнего вечера.

– Знаю. Один из них задавал вопросы мне.

Матильда покосилась на меня и отвернулась. Рука потянулась заправить волосы за ухо – жест, как я теперь догадывался, свидетельствовал о том, что она смутилась.

– Предъявили обвинения?

– Нет. Предупредили отца, чтобы впредь из ружья не стрелял.

Задавая следующий вопрос, я постарался, чтобы мой голос звучал как можно безразличнее:

– Еще вернутся?

– Не сказали. Но вроде бы незачем.

Когда Матильда ушла, я направился через двор. Сначала медленно, чтобы не вызывать подозрений. Но у амбара почти побежал, орудуя тростью, будто третьей ногой. И лишь у лестницы сообразил, что все еще держу тарелку с обедом. Я так резко поставил ее на пол, что хлеб и мясо разлетелись в стороны, а сам устремился на чердак. Бросил рюкзак на матрас и принялся дергать за шнур. После того как ко мне наведалась Греттен и в поисках аудиоплейера рылась в вещах, я стал завязывать клапан. И вот теперь ругался, сражаясь с узлом. Прислушивался, не раздадутся ли шаги полицейских.

К горлу уже подкатывала горечь, когда я наконец нащупал полиэтиленовый пакет. Его гладкая увесистость напомнила мне обо всем, о чем я хотел забыть. Мне было дано достаточно времени для размышлений, как поступить дальше, но казалось, гораздо легче не думать об этом вообще. Теперь выбора не оставалось. Озираясь, я стал искать, где бы среди наваленного на чердаке хлама спрятать пакет. Но все места выглядели слишком очевидными, и требовалось такое, где на пакет не наткнулись бы нечаянно.

Подумав, я все-таки нашел одно такое место.

Над виноградником гудела пчела – жужжала с каким-то подвыванием, будто подбитый самолет. Вокруг что-то тренькало, казалось, палящее солнце заставляет вибрировать воздух. Зной давил и иссушал энергию и волю. Я глядел через вход в амбар, сидя на кромке цемента и привалившись спиной к старому винному чану. Здесь было намного прохладнее, чем на чердаке. Обед так и стоял на ступеньке, где я его оставил, когда полез на чердак прятать пакет. Вернее, стояла тарелка, а все остальное нашла Лулу и съела. Но я был не голоден. Спаниель, переваривая мой обед и наслаждаясь тенью, развалился рядом. Надо было возвращаться к работе, но я больше не видел в этом смысла. События утра опустошили меня. Визит жандармов выбил из колеи даже сильнее, чем инцидент на площади. Тогда по крайней мере я имел возможность укрыться на ферме и за запертыми воротами почувствовать себя в безопасности. Теперь внешний мир настиг меня и здесь, напомнив, что любая надежда на убежище не более чем утопия. Я не мог прятаться у Арно до бесконечности.

Вопрос стоял так: куда податься?

Глядя из амбара, словно из кокона, на залитый солнцем виноградник, я машинально расковыривал щель в цементном полу. Край легко отваливался. Было что-то завораживающее в том, как, напоминая песок на пляже, сыпались между пальцев крошки. В растворе недостаточно цемента, машинально отметил я. Щель уже до этого стала больше, потому что я наступал на нее, когда шел к лестнице. В самом широком месте она достигала дюйма, и, когда я провел вдоль нее пальцами, что-то зашуршало.

Двигаться мне не хотелось. Я повернул голову, но в полумраке амбара ничего не разглядел, хотя на ощупь было похоже на кусок ткани. Может, попало вместе с цементом? Еще один пример выдающихся строительных способностей этого Луи. Я дернул за кончик, но он был слишком мал, чтобы как следует ухватиться. Потеряв интерес, я стряхнул землю с рук и забыл о ткани в щели. Большое помещение пропиталось острым запахом старой древесины и винного уксуса. Не предполагал, что после случившегося почувствую себя настолько разбитым, но жара и нервное потрясение – могучее сочетание, и оно сделало свое дело. Привалившись головой к грубой поверхности чана, я смотрел на день за порогом – на этот светлый прямоугольник в темноте…

Что-то ударило меня по ноге, и на мгновение я испугался, что опять угодил в капкан. А когда с меня слетели последние остатки сна, смутно различил наклонившуюся надо мной фигуру.

– Что такое?

Я увидел перед собой Арно. Он холодно уставился на меня, готовый снова пнуть ногой. Лулу отчаянно виляла хвостом, умудряясь выглядеть испуганной и виноватой одновременно.

– Чем занимаешься? – спросил он.

Я протер глаза и окончательно проснулся.

– У меня обеденный перерыв.

– Пятый час.

Я посмотрел поверх его плеча: свет во дворе стал другим. Поднявшаяся вверх дымка подернула небо белым муслином, превратив солнечный диск в бесформенное сияние.

– Не беспокойтесь, все наверстаю, – произнес я.

Я думал, Арно сделает какое-нибудь едкое замечание, но он как будто даже не слушал. Зато его лицо было озабоченным.

– Матильда сказала, жандармы говорили с тобой.

– Один из них.

– О чем?

– Спрашивал, что случилось вечером.

– Что ты ему наболтал?

– Сказал, что было темно и я ничего не видел.

Арно внимательно посмотрел на меня, стараясь определить, говорю я правду или лгу.

– Это все, что он хотел у тебя узнать?

– Еще интересовался, как я повредил ногу.

Арно зло ощерился.

– И ты ему сообщил, что попал в капкан?

– Сказал, что наступил на гвоздь.

– Он тебе поверил?

Я пожал плечами.

Челюсти Арно ходили ходуном, словно он пережевывал информацию. Затем отвернулся и пошел прочь. Мы оба не хотели, чтобы здесь шныряла полиция. Хотя Арно не развалился бы, просто сказав «спасибо». Он прошел всего несколько шагов и, остановившись, нехотя проговорил:

– Сегодня Матильда готовит что-то особенное. Можешь поесть с нами.

И удалился, прежде чем я ответил.

Глава 14

Когда я ковылял к дому, двор уже погрузился в тень. Одинокая курица не пожелала уступить дорогу, пришлось отпихнуть ее тростью в сторону. Птица закудахтала и захлопала крыльями, а затем снова принялась подбирать какие-то невидимые крохи. Мои только что вымытые волосы и борода были влажными. Я даже приоделся по такому торжественному случаю – нацепил свежую майку и джинсы почище. Но чувствовал себя неловко – привычное окружение показалось каким-то странным.

Я твердил себе, что это всего лишь ужин.

Лулу выставили во двор. Не теряя надежды вернуться в кухню, она слонялась у двери. Завидев меня, подошла, повиляла хвостом, но интересовал ее не я, а возможность проникнуть внутрь. Окна были открыты, и из них доносился запах жареного мяса. Я чуть помешкал в нерешительности, поднял руку и постучал в дверь. Открыла Греттен. Она отступила в сторону, давая мне пройти, а попытавшейся проскользнуть под шумок собаке загородила дорогу.

– Нет, Лулу.

В кухне, где готовили еду, было жарко и душно. На старой плите что-то тихонько булькало в кастрюле.

– Садитесь, – улыбнулась Матильда.

Я подошел к накрытому на четверых столу и отодвинул один из разрозненных стульев.

– Это папин, – сообщила Греттен.

Пока я брел к другому, она топталась около стола. Если не считать моей вчерашней фразы, когда я велел ей оставаться дома, – мы не сказали друг другу ни слова.

– Спроси, может, он хочет аперитив, – бросила через плечо Матильда.

– Не учи, сама знаю, – пробурчала сестра и неловко повернулась ко мне. – Хотите аперитив?

– Не откажусь.

Мне требовалось выпить, чтобы справиться с предстоящим вечером. Я и без того был на грани срыва и теперь ждал, что Греттен предложит мне что-нибудь на выбор, но та вопросительно посмотрела на Матильду.

– Есть пастис, – сказала та и замолчала, следовательно, альтернативы не существовало.

– Пастис – это прекрасно, – кивнул я.

Арно вошел в тот момент, когда Греттен доставала из буфета бутылку. Он нес заспанного, капризничающего Мишеля.

– Это что еще такое? – нахмурился отец, увидев, что делает дочь. Греттен бросила отворачивать крышку «Рикара».

– Матильда сказала, чтобы я угостила его аперитивом.

Арно повернулся в мою сторону. Я не сомневался, что он велит дочери поставить бутылку на место, но он лишь пожал плечами.

– Если ему хочется травить себе этим снадобьем, то пусть.

Греттен плеснула щедрую порцию в небольшой стакан, а в другой налила воды и оба поставила передо мной. Улыбнувшись, я поблагодарил и добавил в прозрачную янтарную жидкость немного воды. В стакане закружило, напиток замутился, побелел. Я сделал глоток и почувствовал, как горло согревает лакричное тепло. Наблюдая, как я пью, Арно произнес:

– Отравишь себе нутро.

Я поднял стакан, словно предлагая шутливый тост. Отравлю или нет – это мы еще посмотрим, а вот на вкус пастис был явно лучше его вина. Мишель недовольно заерзал, и Арно стал его легонько качать.

– Ну, ну, перестань, малыш.

– Ему пора в кровать, – бросила Матильда, отрывая взгляд от кастрюли.

– Он не хотел ложиться спать.

– Он устал. Если ты его уложишь, он тут же…

– Я же сказал, он не хотел ложиться.

Внезапно все замолчали, стало тихо, лишь что-то булькало в кастрюле. Матильда опустила голову. Возможно, ее щеки горели от жара плиты, но мгновение назад я этого румянца не видел. Арно посмотрел на нее долгим взглядом и повернулся к Греттен.

– Его надо переодеть.

– Папа…

– Делай, что тебе говорят.

Матильда положила ложку.

– Я этим займусь.

– Ты стряпаешь, вот и стряпай. Греттен прекрасно справится.

– Лучше бы я… – начала Матильда, но отец заставил ее замолчать, наставив палец, словно пистолет. Она потупилась и принялась что-то помешивать в кастрюле.

– Забирай его! – приказал хозяин фермы младшей дочери.

Греттен выскочила с кухни с малышом, а он шагнул к плите, принюхался к булькающим кастрюлям, взял ложку и попробовал соус.

– Добавь перца. – И пока дочь послушно крутила над кастрюлей перечную мельницу, со вздохом, похожим на хрюканье, опустился на стул. Разумеется, на свой стул. – Я видел, верхняя часть стены почти готова. – Арно устроился поудобнее.

– Близко к тому, – ответил я, сделав глоток «Рикара».

– Сколько, по-твоему, еще потребуется времени?

Я поставил стакан на стол. Думать о будущем мне не хотелось.

– Доделать всю стену? Не знаю, наверное, несколько недель.

– А дом целиком?

– Еще дольше. А что?

– Просто спросил.

Пока мы разговаривали, Матильда сняла с огня кастрюли и тихо выскользнула с кухни. Если Арно и заметил ее исчезновение, то возражать не стал. Взял со стола початую бутылку вина и налил себе в стакан. Сделал глоток, поморщился. Рядом с бутылкой стояла корзина с хлебом. Он отломил ломоть и начал жевать, потягивая напиток.

Мы сидели молча – тишину нарушали лишь булькающие кастрюли на плите. Я не понимал, почему удостоился чести быть приглашенным на ужин. Сначала решил, что Арно позвал меня в благодарность за то, что я не выдал его полиции. Но теперь начал подозревать, что причина другая. Арно был не из тех людей, кто способен испытывать признательность.

В кухню вернулась Греттен, подошла к плите и поставила соус на огонь. Арно не удостоил ее взглядом, то ли не разобравшись, что сестры сговорились за его спиной, то ли предпочитая не замечать их уловку. Матильда и Греттен, несмотря на трения, умели ладить, если это требовалось.

Я допил пастис. Арно, заметив мой опустевший стакан, подвинул ко мне бутылку с вином.

– Чувствуй себя как дома.

Я не понял, говорил ли он в шутку или серьезно.

«Особенным» блюдом оказалось свиное филе. Мясо было свернуто рулетом и натерто солью и розмарином, после чего жарилось с неочищенными дольками чеснока. Когда Матильда вынула противень из духовки, кухня наполнилась пряным запахом. Она нарезала мясо на сочные ломти и разложила на тарелки, которые Греттен подала на стол. Там уже стояли блюда с шалотом, пюре из каштанов, листовой свеклой и жареным в масле картофелем.

Свою тарелку Греттен принесла себе сама. И когда садилась за стол, перехватила мой взгляд и улыбнулась. Я сделал вид, будто не заметил, и очень надеялся, что не заметит Арно. Напрасно.

– Чего ты лыбишься? – напустился он на дочь.

– Ничего.

– Я что-то пропустил?