Поэт, или Охота на призрака Коннелли Майкл

Глава 6

На автостоянке возле Медвежьего озера я оказался только в шестом часу вечера. Она выглядела такой же пустынной и голой, как и в день гибели Шона. Это, впрочем, было понятно: озеро покрылось тонкой коркой льда и температура быстро понижалась. Пурпурно-фиолетовое небо темнело прямо на глазах. В такой поздний час ни местным жителям, ни туристам просто нечего было тут делать.

Разворачиваясь на стоянке, я призадумался: что в тот вечер заставило Шона приехать именно сюда? Насколько я помнил, Медвежье озеро никакого отношения к делу Терезы Лофтон не имело. И все же мне казалось, что я понимаю, почему брат выбрал именно его.

Остановившись на том же самом месте, где когда-то стояла машина Шона, я некоторое время сидел неподвижно и размышлял.

Под навесом возле будки сторожа горела лампочка, и я решил выйти из машины и проверить, на месте ли мистер Пенна, свидетель. Потом мне в голову пришла еще одна мысль. Пересев на пассажирское сиденье своего «темпо», я дважды глубоко втянул воздух в легкие и, резко распахнув дверцу, ринулся к лесу, громко отсчитывая секунды на бегу. На то, чтобы перевалить через снежный бруствер и достичь ближайших к площадке деревьев, мне потребовалось одиннадцать секунд.

Толщина снежного покрова в подлеске достигала одного фута. Я стоял там в легких кроссовках, то есть почти босиком, и, упираясь руками в колени, пытался перевести дух. Одиннадцать секунд… Гипотетический убийца, стрелявший в Шона, ни за что не успел бы добежать до укрытия и спрятаться, если Пенна действительно вышел из своей будки так быстро, как он сообщил полицейским.

В конце концов я перестал хватать ртом морозный воздух и не торопясь направился к сторожке. Теперь я раздумывал, как мне лучше представиться. Братом или журналистом? Журналистом или братом?..

За окошком будки я разглядел самого Пенну – его имя значилось на бейджике, приколотом к лацкану форменной тужурки. Сторож как раз запирал ящики стола, заканчивая рабочий день.

– Чем могу служить, сэр? Я уже закрываю.

– Простите, не могли бы вы ответить на несколько вопросов?

Пенна вышел наружу и смерил меня подозрительным взглядом, ибо моя одежда – джинсы, кроссовки и вельветовая рубашка под толстым свитером, – безусловно, выглядела не самой подходящей для прогулок по зимнему лесу. Теплую куртку я оставил в машине, и мороз пробирал меня до костей.

– Меня зовут Джек Макэвой.

Назвавшись, я выждал несколько мгновений, надеясь по его реакции прикинуть, как лучше себя вести дальше, но никакой реакции не последовало. Скорее всего, сторож видел фамилию пострадавшего только в протоколах, которые ему приходилось подписывать; произносилась же она несколько иначе, чем писалась.

– Мой брат… – начал я. – Это ведь вы нашли его недели две тому назад, верно?

– А-а-а! – воскликнул Пенна, и в глазах его мелькнуло понимание. – Да-да, тот мужчина в машине…

– Я провел в полиции весь сегодняшний день, – поспешно перебил я. – Просматривал протоколы и тому подобное, и мне захотелось приехать на место самому. Нелегко, знаете ли, принять такое…

Пенна кивнул, пытаясь скрыть нетерпеливый взгляд, брошенный на часы.

– Я задам вам всего несколько вопросов, это не займет много времени. Скажите, вы были у себя, когда услышали звук выстрела? – проговорил я как можно быстрее, чтобы не дать сторожу перебить меня.

– Да. – Пенна снова кивнул, и на лице его появилось такое выражение, словно он долго пытался что-то про себя решить и вот теперь наконец решил. – Я закрывал будку на ночь, в точности как сегодня, – продолжил он. – Собирался идти домой и вдруг услышал хлопок. Я сразу подумал, что это выстрел, хотя и не знаю, почему мне так показалось. Потом я решил, что браконьеры гонят оленя, ну и бросился наружу как можно скорее. Первым делом я поглядел на стоянку и увидел эту машину. Ну, автомобиль вашего брата. Он был внутри. Все окна здорово запотели, но я все равно сумел рассмотреть водителя – он сидел за баранкой. Должно быть, в том, как он откинул голову назад, было что-то такое, что я сразу понял, в чем дело… Простите, может быть, вам тяжело это слушать?

Машинально покачав головой, я оглядел сторожку. Она состояла из небольшой конторы и маленькой холодной пристройки, и мне подумалось, что пяти секунд – именно столько времени, по словам Пенны, понадобилось ему, чтобы выскочить наружу, – было, пожалуй, более чем достаточно. То есть промежуток между выстрелом и тем моментом, когда сторож увидел стоянку, мог оказаться даже еще меньше.

– Он не мучился, – произнес у меня над ухом Пенна.

– Что?

– Вы, наверное, это хотели узнать? Я думаю, он не страдал от физической боли. Когда я подбежал к машине, ваш брат был уже мертв. Смерть наступила мгновенно.

– В полицейских рапортах я прочел, что вы не смогли добраться до него; все двери были заперты.

– Да, я попробовал открыть дверь. Но я видел, что он уже готов, и пошел звонить.

– Как по-вашему, сколько времени он провел на стоянке, прежде чем… решился?

– Понятия не имею. Я уже говорил полицейским, что мне из будки не видать, что делается на стоянке. Примерно за полчаса до того, как раздался этот выстрел, я выходил в сарай – у меня там запасной калорифер… Должно быть, все это время ваш брат находился здесь, думал или чего еще…

Я кивнул.

– Вы ведь не видели, чтобы он выходил из машины и подходил к озеру? – уточнил я. – Перед тем как выстрелить?

– К озеру? Нет. На берегу никого не было.

Я стоял молча, пытаясь придумать еще какой-нибудь вопрос.

– Они там так и не докопались – почему? – неожиданно спросил Пенна. – Какая такая причина заставила его стрелять? Я же знаю – он вроде как был офицером полиции.

Я отрицательно качнул головой. Мне вовсе не хотелось обсуждать подобные вещи, тем более с посторонним. Поблагодарив сторожа, я побрел обратно на стоянку, а Пенна принялся запирать входную дверь. «Темпо» был единственной машиной на этой аккуратно расчищенной площадке.

Неожиданная мысль сверкнула у меня в голове, и я обернулся.

– Как часто здесь чистят снег?

Пенна подергал замок и отступил от двери на пару шагов.

– Да после каждого снегопада.

– А где ваша машина?

– Ниже по шоссе, примерно в полумиле, находится наш хозяйственный двор, где хранится всякий инвентарь. Утром я оставляю там свою тачку и поднимаюсь сюда по тропе, а вечером спускаюсь обратно.

– Может, вас подбросить?

– Спасибо, не надо. По тропе я доберусь туда быстрее вас.

Возвращаясь в Боулдер, я всю дорогу вспоминал тот последний раз, когда был на Медвежьем. Тогда тоже была зима, но озеро не замерзло, во всяком случае – не везде. И, покидая его теперь, я, как и в прошлый раз, чувствовал себя продрогшим и одиноким. И виноватым.

Рили выглядела так, словно со времени нашей последней встречи состарилась лет на десять. Однако, даже несмотря на это, я застыл как громом пораженный, лишь только она отворила дверь, неожиданно осознав то, чего не замечал раньше. Тереза Лофтон была удивительно похожа на девятнадцатилетнюю Рили Макэвой. Интересно, догадался Скалари или кто-нибудь другой довести этот факт до сведения психоаналитиков?

Рили пригласила меня войти. Очевидно, она знала, что выглядит скверно, потому что, открыв дверь, сразу отступила в глубину коридора и подняла ладонь к лицу, надеясь скрыть следы своего горя. Я увидел, что Рили тщетно пытается улыбнуться, и отвел глаза.

Потом мы прошли в кухню, и она спросила, не приготовить ли кофе, но я, по старой привычке опускаясь на стул возле обеденного стола, заверил ее, что зашел ненадолго. Всякий раз, когда мне случалось бывать у брата, мы сидели на кухне; это не изменилось даже с его смертью.

– Я хотел сказать тебе, что собираюсь написать о Шоне.

Рили долго молчала, глядя в сторону. Потом она поднялась со своего места и принялась с отсутствующим видом сливать воду из посудомоечной машины. Я ждал.

– Это… обязательно? – спросила она наконец.

– Да. Думаю, да.

Она ничего не ответила.

– Я должен буду позвонить этому психоаналитику, Доршнеру. Не знаю, станет ли он говорить со мной, однако теперь, когда Шона больше нет, я не вижу, почему бы ему и не ответить на мои вопросы. В любом случае доктор может позвонить и спросить твоего разрешения…

– Не волнуйся, Джек. Я не стану тебе мешать.

Я с признательностью кивнул, хотя и заметил в ее голосе гневные нотки.

– Сегодня я говорил с копами и ездил к озеру.

– Я не желаю слышать об этом, Джек. Если ты намерен написать статью – пиши, это твое дело. Делай, что должен. Но я не хочу ничего слышать об этом – так я решила. И читать твою статью я тоже не буду. Я должна делать то, что должна.

– Понимаю, Рили, но одну вещь мне все-таки придется у тебя спросить. После этого я оставлю тебя в покое и не стану больше впутывать в эти дела. Обещаю.

– Что значит – в покое? – вдруг взвилась она. – Хотела бы я быть ни при чем, да не могу. Я ведь не где-то в стороне нахожусь, я в самом эпицентре этого… этого несчастья, и так будет продолжаться до самой моей смерти. Ты об этом хочешь написать, да? Или ты считаешь, что существует способ как-то справиться с… – Она неожиданно всхлипнула. – Что мне делать, Джек?..

Я уставился в пол. Больше всего мне хотелось уйти, но я не мог этого сделать. Боль и гнев Рили жгли меня, словно жар от раскаленной духовки.

– Ты хочешь знать о той девушке, да? – спросила Рили чуть более спокойным голосом. – Об этом спрашивали меня все полицейские.

– Да. Скажи, почему дело Терезы Лофтон… – Я запнулся, пожалуй впервые за свою репортерскую карьеру затруднившись сформулировать свой вопрос.

– Почему это убийство заставило Шона забыть обо всем хорошем, что было в его жизни? – пришла мне на помощь Рили. – Я не знаю – вот мой ответ. Ни черта не знаю и не понимаю!

В ее глазах снова показались слезы гнева, словно ее муж не умер, а ушел к другой женщине. А тут еще я оказался перед ней – самое точное подобие Шона, какое только можно себе представить. Как она вообще может на меня смотреть? Неудивительно, что вдова обрушила свою боль и разочарование именно на меня.

– Он никогда не говорил об этом деле дома? – все же решился я уточнить.

– Ничего конкретного. Шон время от времени рассказывал мне о делах, которые вел, но только в общих чертах. В этом отношении убийство Терезы Лофтон не было исключением, если не считать подробностей того, что с ней случилось. Шон сообщил, что именно сделал с бедняжкой преступник и как ему приходилось принуждать себя к тому, чтобы осматривать тело. Я знаю, это жестокое убийство его беспокоило, но не больше, чем все прочие. Шон всегда думал о том, как лучше провести то или иное расследование, поскольку мысль о том, что злодей может избежать наказания, казалась ему непереносимой. Он сам не раз говорил мне об этом.

– Однако в данном случае он почему-то отправился на прием к врачу. Почему?

– У него начались ночные кошмары, и я посоветовала Шону записаться к психоаналитику. Фактически это я настояла, чтобы он лечился.

– А что это были за сны, которые, гм… преследовали его?

– Шону снилось, что он тоже находится там… Ну, в тот момент, когда все это случилось. Как будто он видит, как совершается убийство, но не может помешать.

Слова Рили заставили меня вспомнить о смерти другого человека, случившейся много лет назад. О гибели Сары. Она провалилась под лед на наших глазах, и я до сих пор помнил ощущение сковавшего меня беспомощного ужаса. Мы с Шоном все видели, но ничем не могли ей помочь.

Подняв глаза на Рили, я спросил:

– Ты знаешь, почему Шон поехал на озеро?

– Нет.

– Может быть, из-за Сары?

– Я же сказала – не знаю.

– Это случилось еще до того, как мы познакомились с тобой. Сара тоже погибла на Медвежьем озере. Несчастный случай…

– Я в курсе, Джек, Шон мне рассказывал. Но не представляю себе, как это может быть связано с его переживаниями из-за нераскрытого преступления.

Я тоже ничего не понимал.

Прежде чем вернуться в Денвер, я завернул на кладбище. Сам не знаю, зачем я туда поехал. Уже совсем стемнело, к тому же накануне был снегопад, и мне понадобилось не менее четверти часа, чтобы найти могилу брата. Над ней еще не было надгробного камня, и я отыскал ее лишь благодаря тому, что прекрасно знал расположение соседней могилы – той, где лежала моя сестра.

На земляном холмике Шона стояли два глиняных горшка с замерзшими цветами да сиротливо торчал из-под снега пластмассовый указатель, на котором черной краской было написано его имя. У Сары никаких цветов не было.

Некоторое время я рассматривал могилу брата. Ночь выдалась ясная, и в лунном свете все было прекрасно видно. Дыхание вырывалось у меня изо рта клубами пара.

– Почему, Шон? – громко спросил я. – Почему ты это сделал?

Внезапно до меня дошло, чем я занимаюсь, и я в испуге огляделся. На кладбище не было никого, кроме меня. Никого из живых. Мне вспомнились слова Рили о том, что Шон не мог допустить, чтобы преступник остался безнаказанным, и я подумал, насколько мало – вплоть до недавнего времени – занимали меня самого подобные проблемы, если только при этом не светила возможность накатать обзор на полполосы. Когда мы успели так отдалиться друг от друга, ведь мы были родными братьями, близнецами?

Ответа я так и не нашел. В душе моей были только глубокая печаль да смутное ощущение несправедливости, будто в мерзлую землю лег совсем не тот из нас, кто больше этого заслуживал.

Потом я вспомнил, что говорил мне Векслер в самый первый день, когда оба копа заехали за мной в редакцию. Он считал, что того дерьма, которое стекает в городскую канализацию, оказалось для Шона слишком много, но я все еще не верил в это. Должно быть, мне необходимо было прийти к чему-то окончательному и определенному, что помогло бы наконец успокоиться.

Потом я думал о Рили и о снимках Терезы Лофтон. И о сестре, которую на моих глазах затягивало под лед. Наверное, убийство студентки университета заразило Шона вирусом беспомощности и отчаяния, с которыми мой брат уже не сумел справиться. Должно быть, приступы бессилия и разочарования посещали его так же часто, как и видение ясных синих глаз девушки, безжалостно распиленной преступником пополам, и Шон, который не мог пойти к брату за советом и помощью, решил обратиться к своей мертвой сестре. Поэтому он отправился к озеру, которое отняло у него Сару. И там он к ней присоединился.

По пути с кладбища я так ни разу и не обернулся.

Глава 7

На этот раз Глэдден остановился с другой стороны ограды, подальше от девушки, которая проверяла входные билеты. Со своего места она не могла его видеть, а он по-прежнему имел возможность внимательно рассмотреть каждого маленького седока на вращающейся карусели.

Проведя пятерней по обесцвеченным волосам, Глэдден огляделся. Он был уверен, что любой, кто ни взглянет на него, непременно решит, что видит перед собой просто одного из родителей.

Карусель остановилась и, приняв очередную ватагу ребятишек, снова начала раскручиваться. Каллиопа пронзительно заскрежетала, выводя какую-то мелодию, которую Глэдден никак не мог узнать, а крашеные кони, кивая, понеслись вскачь против часовой стрелки. Глэдден никогда не катался на карусели сам, хотя и видел, что многие родители садятся в нарисованные седла вместе с детьми. Для него это было, пожалуй, слишком рискованно.

Потом он заметил девочку лет пяти, изо всей силы вцепившуюся в своего вороного скакуна. Она мчалась, наклонившись вперед, обвив руками карамельно-полосатый поручень, который шел вдоль шеи деревянного животного. Коротенькое платьице развевалось на ветру, маленький задик приподнялся, а розовые трусишки задрались с одной стороны и глубоко врезались в промежность. Кожа девочки была кофейного цвета.

Глэдден сунул руку в сумку и достал фотоаппарат. Отрегулировав выдержку таким образом, чтобы снимок не получился смазанным, он направил видоискатель на карусель, навел фокус и стал ждать, пока девочка совершит полный оборот и появится в окошке видоискателя.

Карусель успела дважды повернуться вокруг своей оси, прежде чем Глэдден, уверенный в том, что снимок удался, опустил фотоаппарат. Машинально оглядываясь по сторонам и проверяя, не заметил ли кто его манипуляций, он увидел мужчину, который облокотился на ограду футах в двадцати справа. Всего несколько минут назад его тут не было. Однако особенно насторожило Глэддена то обстоятельство, что незнакомец был одет в спортивную куртку и галстук. Либо извращенец, либо полисмен. Глэдден почел за благо ретироваться.

Яркое солнце на пирсе почти ослепило его. Глэдден положил аппарат обратно в сумку и достал зеркальные солнечные очки. Он собирался пройти чуть дальше – туда, где было больше народу, – надеясь оторваться от преследователя. Если, конечно, этот незнакомый мужчина действительно следует за ним. Не торопясь и не нервничая, действуя умело и с ледяным спокойствием, Глэдден преодолел примерно половину расстояния, отделяющего его от скопления людей – рыбаков и гуляющих – на дальнем конце мола. Остановившись у парапета, он повернулся и прислонился к нему спиной, сделав вид, будто подставляет лицо солнечным лучам, однако глаза его, скрытые зеркальными стеклами, быстро оглядели ту часть побережья, откуда он только что пришел.

Сначала он не заметил ничего подозрительного. Человека в галстуке и спортивной куртке нигде не было видно. Только несколько мгновений спустя Глэдден обнаружил незнакомца – тот медленно шел вдоль ряда ларьков и крошечных магазинчиков. На носу его красовались черные очки, а спортивная куртка висела на согнутой руке. Мужчина приближался к нему.

– Сволочь! – выругался Глэдден.

Пожилая женщина, сидевшая на ближайшей скамейке вместе с маленьким мальчиком, поджала губы и с осуждением покосилась на Глэддена. Очевидно, его восклицание было услышано.

– Прошу прощения, – бросил Глэдден и отвернулся, внимательно разглядывая толпу отдыхающих. Нужно было соображать быстро. Он знал, что полицейские в патруле обычно работают парами. Где же второй, напарник этого пижона в галстуке?

Прошло с полминуты, прежде чем Глэдден заметил женщину в брюках и рубашке поло, которая двигалась ярдах в тридцати позади первого копа. Выглядела она не так официально, как ее напарник, и вполне могла бы сойти за отдыхающую, если бы не рация на боку. Глэдден хорошо видел, как она пытается прикрыть передатчик, и тут на его глазах женщина повернулась к нему спиной и, загораживая рацию корпусом, начала с кем-то переговариваться.

Наверняка она вызывала подмогу. Ничего другого просто не могло быть. Глэддену необходимо было сохранять видимость спокойствия и в то же время придумать какой-нибудь план. Между тем коп в галстуке приблизился к нему на каких-нибудь двадцать ярдов.

Глэдден оттолкнулся от парапета и, двигаясь чуть быстрее своего врага, пошел в том направлении, где волнолом заканчивался. На ходу он проделал то же самое, что и женщина-полицейский: загораживая сумку своим телом, словно щитом, он перебросил ее на живот и расстегнул молнию. Потом просунул внутрь руку, схватил фотоаппарат и, не вынимая его, принялся вертеть, пока не нащупал нужный переключатель и не стер все из памяти. Впрочем, там и так почти ничего не было – девчонка на карусели да несколько малолеток в общественном душе. Невелика потеря.

Проделав все необходимые манипуляции, Глэдден пошел дальше вдоль волнолома. Вытащив из сумки сигареты, он сунул одну в рот, остановился и, слегка сутулясь, повернулся спиной вперед, якобы прикрывая от ветра огонек зажигалки. Закурив, он поднял взгляд и увидел, что оба полицейских подошли еще ближе. Очевидно, они считали, что преступник уже у них в руках, ибо Глэдден направлялся как раз в ту сторону, где мол заканчивался и начиналось море. Женщина догнала напарника, и они о чем-то беседовали. Глэдден подумал, что бездействие копов объясняется тем, что они дожидаются подмоги, и быстро зашагал дальше – к закусочной и административному зданию на самом дальнем конце длинного мола.

Он неплохо знал это место – за прошедшую неделю ему дважды приходилось незаметно сопровождать сюда родителей с детьми, идущих от карусели. С другой стороны закусочной имелась лестница, которая вела на крышу, на смотровую площадку.

Скрывшись за углом здания, Глэдден побежал вдоль стены к лестнице. Через считаные секунды он оказался наверху, откуда ему было видно все, что делается на молу. Полицейские остановились прямо под ним, продолжая переговариваться. Потом мужчина последовал за Глэдденом в обход здания, а женщина осталась стеречь фасад. Судя по всему, они были настроены ни в коем случае не упустить свою жертву.

«Но как они узнали? – неожиданно подумал Глэдден. – Как?»

Он еще ни разу не видел на пляже этого копа в галстуке. Полицейские появились на побережье не случайно, а наверняка пришли за ним. Но кто навел их на его след?

Ему потребовалось сделать над собой усилие, чтобы отделаться от панических мыслей и вернуться к более насущным проблемам. Необходимо было предпринять отвлекающий маневр. Коп скоро сообразит, что среди рыболовов, облепивших мол, преследуемого нет, и поднимется на смотровую площадку. Что же делать?

Внезапно ему попалась на глаза жестяная урна, стоявшая в углу возле ограждения. Глэдден бросился к ней и заглянул внутрь. Там почти ничего не было, и он скинул с плеча сумку, потом поднял урну над головой и, разбежавшись, метнул ее в море. Затормозив у перил, он увидел, как урна пролетела над головами двух рыбаков и с шумом плюхнулась в воду.

– Эй, смотрите! – раздался снизу мальчишеский голос.

– Человек тонет! – во всю силу легких закричал Глэдден. – Человек упал в воду!!!

Потом он подхватил сумку и, в два прыжка преодолев смотровую площадку, заглянул вниз, высматривая женщину. Та все еще загораживала ему путь к отступлению, однако было очевидно, что она слышала всплеск и крик. Двое подростков выбежали из закусочной, чтобы узнать, из-за чего поднялся шум, и сразу же скрылись за углом. Глэдден видел, что женщина колеблется; еще немного, и она, не выдержав, последовала за мальчишками.

Не теряя ни минуты, Глэдден надел сумку через плечо, перекинул ноги через перила, присел и прыгнул. Здесь было невысоко, всего футов пять. Приземлившись, он быстро побежал вдоль мола к берегу.

Примерно на полпути Глэдден встретил двух копов на велосипедах. Оба несли службу на пляже, а потому были одеты в шорты и голубые рубашки поло. Смешно! Он украдкой наблюдал за ними еще вчера, удивляясь, как эти лежебоки вообще могут считаться полицейскими. Теперь же Глэдден, размахивая руками, побежал прямо на них.

– Это вы едете на подмогу? – задыхаясь, крикнул он. – Ваши коллеги в самом конце, у закусочной. И им нужна лодка. Там педик упал в воду, то есть он сам туда прыгнул… Меня послали предупредить вас.

– Езжай вперед! – рявкнул один коп другому.

Тот нажал на педали, а второй полисмен снял с пояса передатчик и принялся вызывать спасательную станцию.

Глэдден взмахом руки поблагодарил блюстителей порядка за быструю реакцию и не торопясь пошел своей дорогой. Выждав несколько секунд, он обернулся и увидел, что и второй коп тоже мчит по дамбе в направлении закусочной. Тогда он снова побежал.

На самой середине горбатого моста, соединявшего побережье и Оушен-авеню, Глэдден позволил себе остановиться и отдышаться. Глядя назад, он рассмотрел небольшую толпу, собравшуюся на дальнем конце волнолома. Сняв солнечные очки, Глэдден закурил.

«Какие же эти копы тупые, – подумал он. – Вот и пусть теперь получают, что заслужили».

Он спустился с моста на городскую улицу, пересек Оушен-авеню и свернул на засаженную деревьями Третью улицу, слывшую одним из самых популярных в городе мест, где можно было сделать покупки и перекусить. Затеряться в здешней толпе раз плюнуть.

«Чтоб им пусто было, этим копам. Представился дуракам шанс, но они его профукали. Больше не дождутся…»

Пройдя по Третьей улице, Глэдден свернул на дорожку, которая вела к нескольким ресторанчикам быстрого обслуживания. От переживаний у него разыгрался зверский аппетит, и он зашел в один из них, чтобы купить пиццу и выпить лимонада. Ожидая, пока пиццу разогреют в духовке, Глэдден вспомнил девочку на карусели и пожалел о пропавшем снимке. Но, с другой стороны, разве мог он знать, что ему удастся так легко ускользнуть от полиции?

– А следовало бы знать, – сказал он громко и чуть сердито, и тут же со страхом оглянулся, надеясь, что девушка за прилавком не слышала его восклицания. Некоторое время Глэдден рассматривал ее, но в конце концов не нашел в ней ничего привлекательного.

«Слишком старая, – решил он. – У нее самой небось уже дети».

Наблюдая за официанткой, Глэдден не мог не заметить, как она выталкивает горячую пиццу на бумажную тарелку, осторожно действуя пальцами. Потом девица облизала их – все-таки обожглась! – и поставила заказ на прилавок. Глэдден перенес тарелочку на свой столик, но есть не стал. Ему не нравилось, когда другие люди трогали его еду.

В данный момент его интересовало, как долго придется ждать, прежде чем он сможет без опаски вернуться на побережье и забрать машину. Хорошо еще, что он на всякий случай оставил ее на ночной стоянке. Теперь, как бы ни развивались события, копы не доберутся до его авто. Если бы ему не повезло и это случилось, копы первым делом полезли бы в багажник, нашли компьютер, а уж тогда ему ни за что не отвертеться.

Чем больше Глэдден думал о недавнем инциденте, тем сильнее становился его гнев. Карусель была теперь потеряна. Возвращаться туда, во всяком случае в ближайшее время, нельзя ни под каким видом. К тому же необходимо отправить предупреждение другим членам их сети.

И все же он никак не мог взять в толк, как такое могло случиться. Его разум беспокойно перебирал самые различные варианты развития событий; Глэдден даже заподозрил, что утечка информации могла произойти из самой сети, однако в конечном итоге блестящий шарик его воображаемой рулетки остановился на девушке, проверявшей билеты. Должно быть, это она заявила в полицию. За всю неделю никто другой не мог видеть Глэддена изо дня в день. Да, это она, больше некому…

Он закрыл глаза и, откинувшись назад, прислонился затылком к прохладной стене. В своем воображении он вернулся к карусели и теперь приближался к билетерше. В руке у него был зажат нож. Он должен преподать ей урок и навсегда отучить совать нос не в свое дело. Маленькая сучка небось думала, что она…

Глэдден почувствовал, что кто-то стоит рядом. Стоит и смотрит прямо на него.

Он медленно открыл глаза. Полисмены с мола. Мужчина в галстуке, с лицом, блестящим от пота, махнул рукой, приказывая Глэддену встать:

– Идем, гнида…

По пути в участок копы не сообщили Глэддену ничего полезного. Разумеется, они забрали спортивную сумку и обыскали его самого, потом надели наручники и объявили, что он арестован, однако не сказали, за что. Сигареты, бумажник и сумка были в их руках, но Глэдден по-настоящему беспокоился только за свой фотоаппарат. К счастью, сегодня он не взял с собой книги.

Прикрыв веки, Глэдден вспоминал, что же лежало у него в бумажнике. Пожалуй, ничего такого, что могло бы ему повредить. Водительское удостоверение, выданное в штате Алабама, было выписано на имя Гарольда Брисбейна. Поддельный документ он достал через сеть, выменяв корочки на фото. В машине лежало еще одно фальшивое удостоверение личности, поэтому с Гарольдом Брисбейном можно будет навеки распрощаться, как только его отпустят.

Ключи от автомобиля копам не достались; Глэдден довольно предусмотрительно спрятал их на заднем правом колесе. Хорошо все-таки, что он подумал о возможном провале и подготовился. Главное, не подпускать копов к машине. Опыт подсказывал ему никогда не пренебрегать мерами предосторожности и всегда быть готовым к худшему. Именно этому Гораций учил его по ночам в Рейфорде все то время, что они провели вместе.

В полицейском участке Глэддена довольно грубо, но без лишних слов втолкнули в комнату для допросов размером шесть на шесть футов. Там его усадили на серый металлический стул, освободили одну руку и тут же пристегнули наручники к стальному кольцу, которое было привинчено к середине стола. Потом детективы ушли, оставив арестованного одного почти на час.

На стене, лицом к которой он сидел, было зеркальное окно, и Глэдден понял, что находится в комнате для опознания, однако ему никак не удавалось сообразить, кто может стоять с другой стороны. После того как он приехал в Лос-Анджелес, его личность никоим образом нельзя было связать с событиями в Финиксе и Денвере, так что в этом отношении он, пожалуй, мог не волноваться.

Один раз ему показалось, будто он слышит голоса, доносящиеся из смежной комнаты за стеклом. Определенно там кто-то был, какие-то люди рассматривали его и перешептывались.

Глэдден закрыл глаза и уперся подбородком в грудь, чтобы скрыть свое лицо. Потом он неожиданно вскинул голову и, растянув губы в злобном оскале, заорал:

– Ты еще пожалеешь об этом, сука!

Он рассчитывал, что его неожиданный угрожающий выпад создаст психологическое торможение в мозгах свидетеля, кого бы копы сюда ни приволокли.

«Наверняка это та сука-билетерша», – снова подумалось ему.

И Глэдден опять погрузился в грезы о том, как он отомстит ей.

Примерно через полтора часа дверь в комнату наконец-то распахнулась, и в нее вошли двое уже знакомых ему полицейских. Мужчина опустился на стул слева, а женщина села прямо напротив Глэддена и положила на стол его сумку и магнитофон.

«Ничего у них нет, – снова и снова, словно заклинание, твердил про себя Глэдден. – Меня отпустят еще до захода солнца».

– Простите, что заставили вас ждать, – вежливо сказала женщина.

– Ничего страшного, – откликнулся Глэдден. – Могу я получить обратно свои сигареты?

И он кивнул в сторону спортивной сумки. На самом деле курить ему не хотелось, но он рассчитывал узнать, на месте ли фотоаппарат. Копам нельзя доверять – эту истину Глэдден усвоил твердо, еще до того, как начал брать уроки у Горация. Не доверять, никогда и ни за что!

Женщина-детектив проигнорировала его просьбу и включила магнитофон. Потом она назвала свое имя – детектив Констанция Делпи, и представила напарника, которого звали Рон Свитцер. Оба оказались сотрудниками ОЗД – отдела по защите детей от преступных посягательств.

Глэддена удивило, что женщина, судя по всему, была здесь главной, хотя и выглядела лет на пять или даже восемь моложе Свитцера. Ее светлые волосы были подстрижены коротко, так, чтобы их можно было поддерживать в порядке, не тратя слишком много времени. Фигура Делпи не отличалась изяществом – у нее было по меньшей мере фунтов пятнадцать лишнего веса, главным образом на бедрах и на плечах. Глэдден предположил, что она, должно быть, пробивалась к своему теперешнему положению с самого низа. К тому же ему казалось, что Делпи – лесбиянка; он всегда мог определить подобные вещи благодаря какому-то особому чутью.

Свитцера отличали невыразительное лицо, немногословность и сдержанная манера поведения. Он был почти лысым, если не считать узкой полоски редких волос на затылке. В конце концов Глэдден решил сосредоточиться на женщине. Ему казалось, что именно она представляет главную опасность.

Делпи достала из кармана какую-то бумажку и зачитала Глэддену его конституционные права.

– Зачем мне это? – спросил Глэдден, когда она закончила. – Я не совершил ничего противозаконного.

– Вы поняли, что я только что вам прочитала?

– Да. Я только никак в толк не возьму, за что меня привезли сюда.

– Повторяю вопрос: мистер Брисбейн, поняли ли вы, что я вам…

– Да.

– Вот и хорошо. Кстати, ваше водительское удостоверение было выдано в Алабаме. С какой целью вы приехали в наш город?

– Это мое дело. А сейчас я хотел бы связаться с адвокатом. Ни на какие вопросы я пока отвечать не буду. Не зря же вы зачитали мне мои права.

Глэдден понимал, что сейчас полицию в первую очередь интересуют местонахождение его машины и адрес отеля, где он остановился. У них по-прежнему не было ничего серьезного против него, однако уже сам факт его бегства от патрульных мог оказаться вполне достаточным основанием, чтобы выдать ордер на обыск его комнаты и машины. Если только копы узнают, где находится либо то, либо другое. Допустить этого нельзя было ни в коем случае.

– Об адвокате мы поговорим чуть позже, – миролюбиво произнесла Делпи. – Я хочу дать вам возможность объясниться. Не исключено, что ваши доводы убедят нас и вы выйдете отсюда в ближайшие полчаса. В этом случае вам не придется тратить деньги на адвоката.

С этими словами она расстегнула лежащую на столе сумку и достала фотоаппарат и пакетик конфет «Старберст», которые так нравятся детям.

– Что это такое?

– Мне кажется, вы и сами знаете.

Делпи взвесила фотоаппарат на руке и воззрилась на него с таким видом, словно никогда в жизни не встречала ничего подобного.

– Для чего вы это использовали?

– Чтобы фотографировать.

– Детей?

– Я хочу увидеться с адвокатом.

– А конфеты для чего? Что вы с ними делали? Угощали детей?

– Мне нужен адвокат.

– Забодал ты уже со своим адвокатом! – неожиданно вступил в беседу Свитцер. – Не трепыхайся, Брисбейн, мы взяли тебя за задницу. Ты фотографировал детей в душе, маленьких голеньких ребятишек и их матерей. Меня тошнит от таких типов, как ты, Брисбейн!

Глэдден откашлялся и посмотрел на Делпи мертвыми, ничего не выражающими глазами.

– Я ничего об этом не знаю, однако мне хотелось бы уточнить: а в чем здесь преступление? Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду? Я не утверждаю, что занимался тем, о чем вы говорите, но даже если бы и так, то, скажите, разве противозаконно фотографировать детей на пляже? Лично я такого закона не знаю. – И Глэдден замотал головой, изображая недоумение.

Женщина так и передернулась от отвращения и негодования. Но он гнул свое:

– Уверяю вас, детектив Делпи, существует значительное количество вполне законных случаев, когда общество приемлет наготу и не связывает ее с эротикой или извращениями. В данном случае матери мыли своих маленьких детей на пляже, что же тут такого? И если фотограф, случайно сфотографировавший их, совершает преступление, тогда вам следовало бы задержать и этих женщин тоже – за то, что они сделали это возможным. Впрочем, это вы должны были бы знать и сами. Я уверен, что один из вас потратил как минимум полчаса на консультацию с городским прокурором.

Свитцер наклонился к нему через стол, и Глэдден почувствовал, как у него изо рта пахнет табаком и жареными картофельными чипсами. Должно быть, коп специально наелся их, чтобы во время допроса его дыхание стало труднопереносимым.

– А теперь послушай меня, умник, – сказал Свитцер. – Мы точно знаем, кто ты такой и чем занимался на берегу. Я работал в отделе по расследованию убийств и изнасилований, но ты… такие, как ты, – самая низшая форма жизни на планете. Ты не хочешь с нами говорить? Прекрасно. Все, что нам нужно сделать, это отвезти тебя в тюрьму Бискайлус и хотя бы на одну ночь запереть там в общей камере. Я знаю кое-кого в Бискайлусе, Брисбейн, и собираюсь шепнуть тамошним ребятам пару слов. Ты ведь в курсе, что случается с педофилами в тюрьмах?

Глэдден медленно повернул голову и впервые встретился взглядом со Свитцером.

– Не знаю, как насчет тюрем, детектив, однако даже запах, что исходит из вашего рта, представляется мне слишком жестоким и незаслуженным наказанием. Если я, по чистой случайности, буду осужден за то, что фотографировал на пляже, то я могу подать апелляцию и пожаловаться, что ко мне применяли недозволенные меры воздействия.

Свитцер взмахнул кулаком.

– Рон!

Детектив застыл на месте, потом посмотрел на Делпи и медленно опустил руку. Глэдден даже не поморщился. Пожалуй, он был бы не против, если бы Свитцер его ударил – это могло здорово помочь на суде.