Умереть впервые Бояндин Константин

— Потому что удачнее надо было монетку кидать, — пояснил тот, что пошире, и, кивнув, удалился прочь.

Высокий проводил его взглядом, вздохнул и направился к руинам. Странные предчувствия тяготили его.

Легкие мохнатые лапы провели по мозаике, и треугольные кусочки стекла ненадолго засветились и потухли.

«Узор почти что идеален», — так прозвучали бы слова, если бы им суждено было облечься в звуки.

«Мы видим. — И десятки других лапок провели по сложному геометрическому узору, — Сейчас же мы спросим совета у Незавершенного и сделаем, если удастся, последние шаги».

Беззвучны были молитвы, и лишь дыхание да едва слышная поступь множества мягких лап нарушали тишину.

Закончились последние ритуальные слова, и все мохнатые уши принялись жадно впитывать окружающие звуки в поисках знамения.

Глухо зарокотал в глубинах подземный огонь и трижды сотряс пол подземного храма.

«Мы начинаем, — прозвучали более глубокие, более властные мысли-слова. — Мы начинаем. Пусть случай сделает очередной выбор».

К огромному удивлению Таилега, возле входа в руины Двух Золотых Лун стоял стражник. При виде посетителя он заметно оживился. Впрочем, любой оживился бы, простой он под проливным дождем несколько часов подряд.

— В такую погоду — да в подземелье? — с сомнением окликнул он юношу. Стражник был тучен, но достаточно подвижен, и его блестящая алебарда недвусмысленно загораживала вход.

— Неужели руины теперь охраняются? — спросил Таилег самым невинным тоном, на который только был способен. Стражник повеселел. Судя по всему, вздохнул Таилег мысленно, неподкупных стражников почти не осталось. Куда только катится мир…

— Сами понимаете — стоит только уйти, как всякого сброду набежит полное подземелье. — Стражник был явно не дурак поболтать. — А к нам сюда очень приличные люди захаживают… Служба, сами видите, какая. Так что без сопровождающего из магистрата…

— Так ведь вот он, сопровождающий. — Таилег одной рукой указал куда-то в сторону, другой высыпая в ладонь стражнику три золотые монеты. — Да и задержимся ненадолго. Так что не беспокойтесь.

— Ваша правда, господа, — закивал стражник и отодвинулся от входа. — Вы уж там поосторожнее, пожалуйста…

При желании Таилег мог срезать с пояса этого недоумка все, что там висело. Да только посетителей сегодня слишком мало, замести следы не удастся. Посему он ограничился только тем, что сделал на его кошельке несколько аккуратных надрезов. Если он полезет за золотом не глядя, веселья будет на весь кабак…

Стражник смотрел на ладонь и не верил своему счастью. Никто его, конечно, не посылал охранять эти дурацкие пещеры. Но терпеливый всегда будет вознагражден. Почаще бы попадались эти приезжие богатей… Попробовав монеты на зуб, он спрятал оружие в чехол и отправился пропивать нежданно свалившиеся на него деньги.

Задержись он еще на пять минут, ничего более ему в этой жизни выпить уже бы не удалось.

— Тоже мне — особое поручение, — бормотал Таилег, с легкостью перепрыгивая через трещины в полу. Самое главное, повторял он вновь и вновь, не забыть о «хвосте». То, что за ним последуют и сюда, он не сомневался. Теперь хорошо бы спуститься на уровень вниз, где множество параллельных коридоров, и подождать там сопровождающего. Придется, вероятно, оглушить его — убивать Таилегу приходилось три раза, каждый раз — обороняясь, но пакостное чувство осквернения долго не оставляло его.

А ведь соглядатай наверняка захочет расправиться с ним.

Эта мысль, вполне очевидная, неприятно поразила начинающего вора. Действительно, соглядатай идет за ним до самого конца, и, как только он кладет булавку на место, тихонько оставляет его там же — и репутации герцога ничто не угрожает.

Мало ли случайных камней может упасть на голову беспечного искателя приключений.

У поворота на первую лестницу, откуда еще был различим более светлый контур входа, Таилег переобулся. Сложная, многослойная подошва была некогда изобретена ольтами. Позже многие мастера использовали упругий, бесшумный материал — особенно мастера ловких рук. Переобувшись, Таилег совершенно переменился. Он быстро прокрался к комнате с символом — где следовало оставить булавку, — спрятал там рюкзак и, сверяясь с планом лабиринта, бесшумно поднялся наверх.

Соглядатай уже спускался по дальней лестнице.

План лабиринта, судя по всему, у него тоже был. «Интересно, что стало со стражником?» — подумал Таилег и искренне пожалел его. По всем канонам убийца не оставит Б живых никого, кто мог бы поведать миру, что же случилось… В любом случае бедняге уже не помочь.

Что-то слабо скрипнуло, и Таилег заметил, что убийца извлек небольшой, но внушительный арбалет. Новейшей конструкции, заряжавшийся целой обоймой стрел. Зачастую отравленных. Спуск — поворот рукоятки — арбалет вновь взведен. Время перезарядки — полторы секунды.

Хорошо, если в него будут стрелять только из этого.

Один промах убийца-таки совершил. Он держал в руке крохотный светящийся шарик, чем выдавал себя за сотню шагов. То ли думал, что сам Таилег такой же неопытный, то ли надеялся на себя. Как бы то ни было, близко подходить не следует.

Случай подвернулся скоро.

Стоило убийце постоять несколько секунд у одного из перекрестков, как внимание его притупилось. Таилегу хватило нескольких секунд, чтобы метнуть камень.

Послышался глухой стук, камень отскочил от затылка, и верзила принялся медленно оседать.

Теперь быстро к диаграмме — положить булавку, — бегом к оглушенному и связать его. А там — назад, в гостиницу, и скорее предупредить Даала, что герцог вышел на тропу войны.

По-кошачьи мягко Таилег прыгнул почти в самый центр диаграммы, полу-инкрустированной в полу, полуначерченной светящимся мелком. И тут-то все пошло не так, как ожидалось.

Стоило ему извлечь булавку, как воздух вокруг сгустился, стал вязким и окружил юношу непроницаемым для звуков покровом. Отчаянно сопротивляясь, Таилег попытался быстро наклониться и положить булавку — острием на зеленый кирпичик, ушком на красный — и понял, что воздух сгущается, а дышать становится невероятно трудно.

Он заметил блик, когда стрела, неслышно пущенная ему в затылок, вошла в конус света, что испускала диаграмма вертикально вверх. Понимая, что не спасется, он изо всех сил оттолкнулся от пола. Стрела коснулась отточенным краем жала его щеки, заливая глаз кровавыми брызгами. Двигалась она медленно, но не потеряла своей убийственной силы…

Булавка выскочила из пальцев, но Таилегу было не до того. Надо было покинуть диаграмму, прежде чем верзила пошлет второй снаряд.

Он падал невероятно медленно, опираясь на сгустившийся до плотного киселя воздух, и неожиданно ощутил, что летит. Ощущение было неземным… но долго ли он будет им наслаждаться?

Камень мягко коснулся его головы. Ноги еще лежали внутри диаграммы, и та не собиралась отпускать их без борьбы.

Булавка продолжала падать.

Острие очередной стрелы глядело ему между глаз, и Таилег понял, что спасет его только чудо.

С музыкальным звоном булавка коснулась пола и, к величайшему изумлению юноши, вонзилась в самом центре, касаясь стержнем всех пяти сходившихся в центре кусочков цветного камня.

Весь центр диаграммы неожиданно посерел, а булавка вспыхнула ярко-синим пламенем. Скорее разумом, чем слухом, Таилег ощутил, как вторая стрела покидает свое отполированное ложе.

Закрыв глаза, он отчаянно оттолкнулся от переливавшейся мозаики. Что-то невероятно тяжелое встретилось с его головой, и мириады огненных брызг заполнили вселенную.

Потом был долгий, почти непереносимо долгий покой.

Очнулся он от неприятно пульсирующей боли.

Диаграмма совершенно потухла и почти не выступала на окружающем камне. Если бы не слегка выступающие вверх края, она ничем бы не выделялась на слабо светящемся, скрадывающем расстояния фоне.

Лежать было очень удобно и приятно, но кое-что оставалось неясным. Например, почему он жив. Осторожно потрогав лоб, Таилег не нашел в нем торчащего украшения и сел, охнув от боли, что пронизала его позвоночник.

Почему его не убили? Если убийцу кто-то спугнул, то почему его оставили здесь, никак не помогли?

Впрочем, последнее не было таким уж удивительным. Благородство и милосердие — качества скорее персонажей легенд, нежели обычных людей. Да еще в такое время, время всеобщего упадка.

Так что вознесем хвалу великому Палнору, что хранит всех почитателей своего ремесла, и двинемся отсюда подальше.

Рюкзак лежал неподалеку. Он был нетронут — и судя по тому, как он лежал, и по весу. Совершенно невероятно. Настолько честные обитатели пещер никогда не существовали в настоящей жизни. А преисподняя для воров вряд ли выглядит столь безобидно.

Таилег долго массировал руки и ноги, ощупывал всего себя, прежде чем осмелился встать.

Кроме рваной царапины через правую щеку он отделался только десятком синяков. Боги милостивы к тем, кто чтит их законы. Ухмыльнувшись, он потянулся к рюкзаку. Зажжем факел и осмотримся. Раз уж пришлось здесь задержаться, почему бы не осмотреть окрестности? Ни в каких диаграммах он больше искать не станет, ясное дело, но все остальное по-прежнему оставалось ничьей собственностью.

Да и булавка была уж очень красивой…

Рука Таилега уже нырнула в кармашек пояса, где хранились бруски для высекания огня, как новый звук, неожиданно коснувшийся его слуха, заставил его замереть неподвижно.

Едва слышный плеск, шорох, капель.

Вода?!

Неужели город затопило?

Таилега словно подстегнули кнутом. Он молниеносно накинул рюкзак, соображая, какая из лестниц более удобна в случае наводнения. Затем зажег факел — под ноги надо смотреть, когда бежишь, — и страх пронизал его всего.

Он находился в другом месте. Естественные колонны подпирали высоко вознесшийся потолок, создавая причудливый каменный лес. Диаграмма, точный двойник той, из Золотых Лун, лежала перед ним. Широкая подземная река лениво облизывала голый каменный берег в сотне шагов от него, и следы разрушения, битвы, смерти виднелись буквально на всем вокруг.

Ноги его подкосились. С размаху усевшись на колючее каменное крошево, Таилег закрыл глаза и огромным усилием воли сдержался, чтобы не разразиться воплем отчаяния.

Легкое прикосновение меховой лапы заставило мозаику вспыхнуть, но — о ужас! — весь рисунок ее совершенно изменился. Мысли зрителей были почти неслышны — все испытывали невероятный ужас. Что предпримет Незавершенный в ответ на подобное святотатство?

Но вот подземный гул качнул пол под ногами собравшихся, стены засветились ярче, и полосы цвета потекли по элементам мозаики, собираясь в то, что заменяло зрителям письменность.

«Незавершенный в восторге», — обрадовано пронеслась звучная мысль жреца. — «Тот, кто принес ему новую часть, остался жив. Готовьтесь к следующему испытанию, о дети Незавершенного. Осталось сделать два последних шага».

Зрители постепенно расходились, а жрец и его помощники сели медитировать. Остальные сообщества, что питались силой и мудростью Незавершенного, должны узнать радостную весть от них.

Ибо они сидят на оси, что движет вселенную, на линии, что соединяет древние места обитания первых рас. Отсюда, из центра их вселенной, мгновенным узором знания обратится радостная весть.

Незавершенный, что собирал самого себя из тысяч фрагментов, был уже совсем близок к совершенству.

Сонным светлячком двигался огонек факела меж причудливо возвышавшихся каменных колонн. Таилег потерял счет времени. Возможно, прошло несколько часов, а может быть — суток. Он устал и страшно хотел есть, но монотонный пейзаж и невообразимо обширная пещера не позволяли ему остановиться.

Ни брызги крови, ни обгоревшие останки, ни обломки костей уже не встречались каждые несколько шагов. Воздух по-прежнему пах застоем и распадом — только у самой реки он был приятно чист и свеж. Однако, поглядев на снующие под поверхностью фосфоресцирующей воды длинные стремительные тени, Таилег решил не искушать судьбу. Если уж погибать, то на суше.

Наконец колонны разошлись в стороны и новая диаграмма — очередной двойник той, в Золотых Лунах, — предстала его глазам. Как и первая, она была серой, безжизненной и не излучала интенсивной магической ауры.

Девять колонн стояли поодаль, равно отстоя одна от другой. Что-то почудилось юноше в очертаниях колонн… но толстый слой отвратительного жирного пепла покрывал в изобилии пол вокруг мозаики, и он не стал задерживаться.

Когда мозаика осталась позади, он увидел излучину реки. Узкая песчаная отмель была совсем близко, и пол поблизости изобиловал небольшими бугорками и лунками. Каменный лес продолжался далеко впереди; лишь шагах в пятидесяти от отмели стояла одна колонна, широкая и внушительная, словно вековой дуб.

Кто-то спал, свернувшись, в одной из лунок вдалеке от воды.

Наконец-то!

Кто бы это ни был, решил Таилег, на ходу сбрасывая рюкзак, я сумею с ним договориться. Только бы выбраться отсюда!

Однако с каждым шагом к лежавшему надежда на быстрое спасение таяла, и притихший было страх вновь впился в него, лишая последних сил. От лежавшего пахнуло тяжелой смесью запахов высохшей крови, грязи и чего-то на редкость отвратительного.

Это была рептилия, скрючившаяся кольцом. Широкая ножевая рана пересекала ее горло. Другая, не менее смертоносная, была нанесена в правый бок. Третья — насколько мог судить Таилег — была нанесена в спину.

Профессионально.

Глаза были открыты, но закрывавшая их мигательная перепонка придавала лицу жуткое выражение. Одежда — сложная система сплетенных широких полос кожи — была единственной защитой несчастного существа. Хитроумно сделанные сандалии должны были служить отличным средством бесшумного перемещения и заодно не мешали использовать дюймовой длины когти в качестве оружия.

Не помогли они владельцу…

Что-то источало слабый, едва различимый серебристый свет сквозь сжатые пальцы правой руки. Наклонившись, Таилег осторожно разогнул четыре пальца, обхватившие тонкой работы пузырек, и поднес добычу к глазам. В руках его содержимое пузырька — почти прозрачная опалесцирующая густая жидкость — стало светиться чуть ярче. Пузырек был небольшим, на один хороший глоток.

Что это? Лекарство? Яд? Взрывчатая смесь? Что хотело сделать существо, уже истекавшее кровью и захлебывавшееся ею?

Тошнота подступила к его горлу, но желудок был пуст. Спустя минуту-другую ему полегчало. Кое-как добравшись до каменного «дуба», Таилег воткнул догоравший факел — предпоследний — в расщелину рядом с собой и откинулся.

Запасов еды — на пять-шесть дней. Воды нет вовсе, только два меха (скорее, правда, складные фляги из тщательно обработанной кожи). Ни дров, ни средств освещения. Что ему делать? Питаться всем тем золотом, что составляло добрую треть его поклажи? Привязать рюкзак к горлу и сразу утопиться? Или подождать?

Нет уж, подумал Таилег с неожиданной для самого себя злостью. Уж лучше он будет питаться падалью (начиная с тех останков, что лежали поблизости), чем сдастся. Еще чего! Все только и ждут, что он сломается. Буду биться до последнего, подумал он, и дикая, неуправляемая ярость оставила его. Лишь слабый звон в ушах некоторое время звучал, исчезая.

Он извлек ломоть вяленого мяса и вздохнул. Скоро захочется пить. С другой стороны, рано или поздно он будет вынужден пить речную воду. Хорошо, если найдется дерево, — котелок у него есть, не забыл захватить, хвала всем богам.

Он отложил пузырек в сторону и жевал, размышляя. Желудок требовал большего, намного большего, но позволить себе этого он пока не мог. Сначала надо продумать стратегию. Что лучше делать — придумать способ плыть по реке вниз, пока пейзаж не изменится, или идти пешком, обыскивая все вокруг? Последнее могло занять буквально века. Хотя… есть тонкая прочная Веревка, найдется и крючок — можно ловить рыбу или что здесь водится. Рыба подземных рек славилась странным вкусом, но считалась съедобной.

«Ладно, — подумал он. — Сначала похороню этого несчастного, а там видно будет. Что бы там ни плел Даал, я не стану есть что бы то ни было, если при жизни оно было разумным».

Совершенно невообразимо, когда рядом есть река и рыба.

Покончив с ломтиком мяса, Таилег принялся разглядывать пузырек. Вряд ли это оружие:

уж больно тонкое стекло. Поломайся он случайно в кармане, и все — доигрался. Значит, какое-то лекарство. Или яд. Хотя зачем яд… раны и так были очень тяжелыми.

Он аккуратно свинтил крышку и осторожно повел носом. Очень приятный залах. Девять или десять травяных оттенков мог различить даже его человеческий нос. Было бы еще представление о том, как они называются… «Говорил же — учи!» — услышал он язвительный внутренний голос.

Таилег мысленно отмахнулся от наставника и осторожно коснулся кончиком указательного пальца вязкого состава.

Ничего. Едва заметный слабый холод, словно от мятного настоя во рту.

Он закрыл пузырек и положил рядом с собой. Серебристое свечение постепенно угасло. Таилег рассматривал светящийся кончик пальца и думал.

Наконец, решившись, он коснулся составом рваной царапины, что по-прежнему тупо ныла и чесалась. Жидкий огонь обрушился на поврежденную кожу, и юноша едва не вскрикнул от боли. Однако ощущения были сродни не яду, пожиравшему тело, но лекарству, уничтожавшему заразу.

Почти сразу кожа стала непереносимо чесаться. Заглянув в лужицу неподалеку, Таилег ахнул: там, где он помазал «сиропом» рану, она затянулась. Розовая, свежая кожа виднелась на месте бурого шрама.

Подождав еще пять минут, он решился помазать остаток раны. Зашипев от боли, он склонился над лужицей и увидел, как отпадает, осыпается серым порошком мертвая кожа и присохшая кровь и новая плоть, здоровая и живая, возникает прямо на глазах.

Чудодейственное средство! Как ему не хватало его прежде! Таилег вспомнил немилосердные прижигания — едкими травяными отварами, крепкими напитками, а то и просто раскаленным металлом. Да уж, воистину добрые маги создали подобное.

Потратив едва ли пять капель снадобья, он свел также все ушибы и синяки, доставшиеся ему от последних приключений.

Пока он сидел и наслаждался ясностью чувств и отсутствием боли, слабый шорох померещился ему. Скосив глаза, он увидел полупрозрачную удлиненную капельку, что вилась меж неровностей пола, направляясь к колонне. Вздрогнув и схватившись сначала за кинжал, он опустил его и рассмеялся. Слепая безногая подземная ящерица, стекляница, была его соседкой. Он понаблюдал, как она неторопливо льется из трещины в трещину, и кинул кусочек мяса. Стекляница тут же направилась к нему. Открылась и затворилась Крохотная пасть. Кусочек исчез во мгновение ока.

Стекляница равнодушно обтекла пузырек (который вновь разгорелся до слабо-серебристого свечения) и направилась прочь, в своих вечных, но крайне простых заботах.

Пузырек постепенно переставал светиться.

Таилег развлекался тем, что то придвигал к нему руку, то убирал ее. Свечение то нарастало, то пропадало. На что оно реагирует? На тепло? Да нет, стекляница-то холоднокровная. На живое?

Тут словно сместились кусочки головоломки у него в голове, и мысль, ранее не приходившая в голову, внезапно поразила его. Таилег вскочил на ноги и аккуратно, с бесконечной осторожностью, уложил пузырек в кармашек пояса.

Пузырек он нашел по свечению. Ничего не лежало в той ямке, кроме тела рептилии. Ничего более — ведь он подносил факел вплотную к телу.

Рептилия была еще жива.

Следующие полчаса были самыми отвратительными в его жизни. Таилег и раньше не мог понять, как могут люди годами работать в больницах, постоянно имея дело с грязью, гноем, испражнениями. Он, выросший среди отбросов и умиравший от черного мора, все же не смог преодолеть отвращения, когда попытался было наняться в лечебницу.

Теперь предстояла не менее неприятная задача. Вначале он осторожно оттащил рептилию к воде и изучил ее одежду. Застежка была мудреной, но Таилег не зря ел свой хлеб у Леглара Даала. Спустя всего лишь минуту он смог расстегнуть «сеть» и аккуратно снял ее, стараясь не прикасаться к ранам. Рептилия по-прежнему не подавала признаков жизни. Некоторое время он полюбовался «сетью» — к прочной и толстой коже не пристало ни крупицы грязи, не присохло ни капельки крови. Как это достигается? В кармашках и чехлах одежды что-то соблазнительно звенело и шуршало, но не грабить же едва живого!

Потом был черед сандалий. Время от времени Таилег отворачивался — сочетание запахов было почти непереносимым. Отрезав кусок от пледа, он принялся оттирать застывшую корку грязи. Проще всего, конечно, затащить целиком в воду… С другой стороны, что там постоянно мечется? Хищники? Рыбы? Ящеры? Нет уж, спасать так спасать. А то закусят сразу двумя…

Таилег произнес эти слова и поднялся, сжимая в руке грязную тряпку.

— Интересно, зачем я это делаю? — громко спросил он реку перед собой.

Река ничего ему не ответила.

…Наконец он рискнул капнуть светящегося состава на самую страшную рану — на горле.

Рана засветилась ядовито-зеленым свечением и заросла на глазах. Не веря своим глазам, Таилег коснулся шеи существа и поразился. Она была невредима. Он поднес ухо к чуть приоткрытой пасти, но не почувствовал дыхания.

Впрочем, раз уж начал, надо заканчивать.

Одежду и обувь рептилии Таилег аккуратно сложил в свободный мешок. Кто его знает, может, владельцу все это уже не понадобится.

…Спустя еще полчаса Таилег был совершенно измотан. Напоследок он приоткрыл кинжалом пасть рептилии и капнул внутрь несколько капель. Вряд ли это смертоносно, да и признаков жизни все равно не видно.

Он довольно долго сидел, прислонившись к телу рептилии (факел давно погас) и смотрел в зыбкую фосфоресцирующую воду перед собой. Прошло несколько минут, и он услышал редкое, хрипящее, но непрекращающееся дыхание.

Теперь дождемся, когда оно проснется… «И что тогда?» — шепнул внутренний голос. С чего он взял, что существо будет ему благодарно?

Таилегу стало как-то не по себе. Мелкие зубы, что не придавали скорчившемуся телу ни капли внушительности, теперь казались чуть ли не в милю длиной… И клыки в добрые полтора дюйма… что это за темная жидкость стекала по ним?

И массивный палец на стопе, отставленный назад, с прозрачным и острым как бритва когтем? Зачем, Таилег, ты лечил его? …Или ее? «Если ты встретишь их вне их города…» Он обернулся.

Все признаки совпадали. Перед ним была хансса, самка, и одному только мрачному богу-покровителю их расы было ведомо, как она оказалась здесь и как ей удалось выжить.

Вздохнув, Таилег вновь уставился в глубины реки. Суматошный сегодня день. Хорошо бы заснуть так, чтобы завтра проснуться.

Позади него послышался едва слышный голос, словно принесенный ветром с другого края света. Таилег, задремавший было, встрепенулся от этих шелестящих нечеловеческих звуков и обернулся.

Левая рука рептилии чуть шевельнулась. Слово, которое донеслось до него, было произнесено на Нижнем Тален и означало «холодно».

…Словно легендарный баран между двумя кормушками, Таилег стоял над рептилией и держал в руках плед.

Он не стал брать палатку, ограничившись пледом и небольшой непромокаемой кожаной подстилкой. А надо было взять! Уж лучше золота бы взял поменьше. Проклятая жадность!

Его самого бил озноб — сочетание голода, холода и усталости, но он не знал, как ему поступить. Плед был достаточно широк, чтобы укрыть двоих. Но все его существо возмущалось от одной только мысли — спать вместе с этим… вместе с ней под одним одеялом. Если ее оставить так, как есть (а на ощупь она была холоднее льда), до утра она может и не дожить.

Ощущая себя одержимым навязчивой идеей, Таилег осторожно уложил рептилию на подстилку, укрыл толстым пледом и устроился поблизости, подложив под голову рюкзак. Ему осталось немного места на подстилке, но ветерок над рекой становился с каждой минутой все более прохладным, и впивавшиеся в затылок какие-то угловатые предметы обещали тяжелую и незабываемую ночь.

Слабый запах, напоминавший запах полыни, коснулся его ноздрей. Однако Таилег ни за какие богатства мира не мог позволить себе раздумывать, что это означает и откуда он взялся.

У высочайшей вершины Юго-Западного хребта стоит небольшой монастырь. Неоднократно менял он хозяев, и многие священные знаки по очереди украшали его стены.

Без малого восемь тысяч лет стоит он совсем рядом с кратером давно потухшего вулкана, Мои-Валс (Удушающий Огонь). Никто не помнит о трех огромных городах, которые некогда были разрушены стихией, никто и не искал их останков — войны занимали умы первых поселенцев, а с тех пор прошло не так много времени, чтобы любопытные путешественники успели посетить все уголки света и передать рассказы об их чудесах всем остальным.

Последним обитателем монастыря был преклонных лет астролог Альри Данхор из Темера и многочисленные его ученики — их разношерстная компания отлично ладила друг с другом. Немногие отваживались провести восемь лет обучения на неприветливых склонах Мои-Валса, да и спрос на астрологов — подлинных, разумеется, исключая шарлатанов, которые встречаются на каждом углу, — не столь велик.

Многие опасаются спрашивать о будущем, предпочитая настоящее.

К 22 — му дню осени года 319 от пришествия Дайнера астролог, крепкий старик ста восемнадцати лет от роду, неожиданно понял, что больше не может ни учить последователей, ни заниматься астрологией сам.

Раз в год он делал особый расчет — по просьбе Совета Магов. Каждый год почтовый голубь доставлял в неприметное здание на окраине Оннда листок тонкой бумаги, испещренный разноцветными точками.

Немногие знали их смысл. Образно выражаясь, схемы позволяли определить крупнейшие события, что должны были вот-вот потрясти Ралион и ближайший к нему участок вселенной.

Откровенно говоря, с точки зрения простого человека высшие маги и знатоки точных наук показались бы безумцами. Ведь неурожаи, наводнения, пожары, эпидемии вовсе не считались из ряда вон выходящими событиями. Так, решаемая проблема — и что с того, что она в состоянии опустошить целые страны?

В этот раз схема была путаной, но отдельные расчеты Альри поручил лучшим своим ученикам, и те подтвердили его выводы, не вполне понимая, что они вычисляют.

Гадал и Альри, глядя на схему, которая предвещала ни много ни мало фундаментальные изменения в структуре мироздания. Впрочем, для обычных людей эти потрясения незаметны. Даже если их и удастся заметить, то как ничтожные и неопасные. Еще бы, ведь все крупнейшие сдвиги протекают очень медленно.

А утром, повторив расчеты и сверяясь со множеством таинственных приборов, Альри получил результат, который заставил его содрогнуться.

Точки сползались ко вполне определенному месту на карте Ралиона, и силы, которые производили сдвиг, были невообразимо велики. Что это должно было повлечь — он не понимал. Но понимал, что такого просто не может быть.

Спустя день расчеты повторились. Раз сдвинувшись, точки не совершили заметного перемещения. Тут-то Альри и уверовал в истощение собственного разума и в необходимость отставки. Хотя всегда знаешь, что все хорошее непременно прекратится, как больно бывает ощущать это каждый раз!

На четвертый день Альри повторил расчеты… и точки собрались в совсем небольшой и ничего не говорящей ему области на карте. Спокойно и неторопливо Альри перепроверил расчеты, вызвал гонцов и велел немедля разослать копии своих предсказаний в четыре крупнейших университета Ралиона.

Никогда еще гонцы не получали задания доставить сведения во что бы то ни стало в течение суток.

Спустя восемь часов все университеты уже получили предупреждение Альри Данхора и выслали экспедицию — проверить, что же творится в никому не ведомой точке Ралиона.

Экспедиция долетела до океана, не нашла там ничего и вернулась. Никому из ученых не было известно, лежит ли что-либо там, в глубине, под полуторамильной толщей воды.

Все маги и специалисты по внечувственным восприятиям перешли в состояние полной готовности к чрезвычайным ситуациям.

А Ралион готовился отмечать праздники урожая, что были древней традицией почти повсеместно.

Таилег проснулся от жуткого холода. Покосившись, он увидел мерно дышавшую рептилию и беззвучно выругался. То-то будет смеху, когда она утром очнется и увидит его окоченевшее тело… «Спасая население, пал спасатель такой-то…» Тьфу!

Намерение подняться и попрыгать вскоре оказалось совершенно невыполнимым. Суставы и мышцы настолько сильно болели в ответ, что доведенный до отчаяния Таилег решил сжечь последний факел и худо-бедно погреться. И шут с ним со всем! Все равно один факел — это не сто и не тысяча.

Тут он вспомнил, что так и не развернул сверток Даала. Кстати, именно этот сверток немилосердно втыкался ему в затылок, как ни поворачивай рюкзак.

В свертке была бухта очень тонкой, но прочной, веревки, две дюжины узких прямоугольных свертков и три — свертков покрупнее.

Ладно, начнем с маленьких. Скользкая на ощупь плотная бумага долго не поддавалась, пока неожиданно из нее не выскочил узкий предмет. Наподобие факела в ножнах. Конус на короткой тонкой рукоятке.

Таилег осторожно снял колпачок с отполированного тяжелого конуса, и тот… засветился. Выяснилось, что, нажимая на разные участки его рукоятки, можно регулировать яркость. Свет был белым, сильным… и холодным. Осознав последнее, Таилег не выдержал и разразился хриплым хохотом. Немного успокоившись, он закрыл конус колпачком, и тот немедленно потух. Отлично. Правда, не совсем то, что нужно.

Таилег оглянулся — рептилия не отреагировала на взрыв безумного смеха — и развернул второй сверток.

В прозрачной бумажной упаковке лежал тяжелый — фунта два — брусок размером с ладонь. А это что? Еда? Оружие? Надо же, хотел ведь спросить Леглара… Проклиная себя за глупость, Таилег осторожно разорвал обертку и повертел брусок в ладони.

Ничего особенного. Запах напоминает торф. Вряд ли это едят… Поверхность бруска была покрыта тонкой пленкой парафина, и Таилег счистил ее ладонью…

Зашипев от неожиданности, он выронил брусок себе под ноги. Брусок за несколько секунд раскалился докрасна и излучал теперь драгоценное, слабо пахнущее смолой тепло. Юноша пожелал Леглару тысячу лет жизни и растянулся около бруска Прямо на земле. Только в трех шагах можно было выдерживать этот жар.

Вскоре холод был побежден и остался голод. Ничего не попишешь. На еде экономить не получится. Леглар сжевал еще пару ломтей мяса, заел сушеными фруктами и страшно захотел пить.

Вскипятить воду в котелке? Да, но ведь замучаешься ждать, пока остынет.

Тут его осенило, и в котелок воды из реки он капнул из флакончика, содержимым которого вылечил себя и рептилию. Вода в котелке на миг засветилась, затем поднялась и осела легкая муть… и Таилег получил полный котелок вкусной, освежающей и прохладной воды. Просто божественно…

Пододвинув медленно сгорающий брусок поближе к рептилии (разумеется, так, чтобы ее не поджарить), Таилег вновь улегся спать. Солнца здесь не предвиделось, но хочется надеяться, что он его еще увидит.

Он очнулся от неприятного покалывания где-то в позвоночнике.

Брусок давно уже догорел, оставив после себя проплавленную лунку в камне и горсточку белого пепла. Доносился плеск воды и прежнее, чуть хрипловатое редкое дыхание из-за спины.

Что-то разбудило его. Но что?

Послышался слабый плеск, и белесая светящаяся тень скользнула совсем рядом с берегом. Странные здесь водятся рыбы, аж дрожь в коленях. Таилег наклонился к воде и зачерпнул в ладони воды. Холодное прикосновение быстро прогнало остатки сна. Уже утро? Вряд ли, по внутренним ощущениям прошло часа два.

Таилег вновь зачерпнул воды и энергично растер себе лицо.

Когда он отнял руки от лица, кожа, сошедшая с щек и лба, неровными окровавленными лоскутьями упала в ладони.

Таилег издал нечеловеческий крик и вскочил на ноги. Боли не ощущалось. Под кожей обнажилось мясо — оно сочилось вязкой черной жидкостью и издавало отвратительный запах.

Он прикоснулся дрожащим пальцем к правой щеке, и та отвалилась целиком. Таилег не смог издать ни звука: ужас сковал его горло, отнял силы и лишил дыхания. Он ощущал — уже неведомо чем, — как сходит кожа на всех остальных частях его тела.

Ноги не удержали его, и он упал, с размаху ударившись о камни лбом.

Почти немедленно он очнулся. Все с ним было в порядке. Таилег долго осторожно ощупывал свое лицо, руки и ноги, прежде чем убедился, что не рассыпается на куски.

Ну разве что болел лоб. Слава богам, легкая ссадина.

Он обернулся. Все оставалось по-прежнему. Окружающий мир не изменился. Откуда пришло это ужасное наваждение? Лицо его горело огнем, и сердце никак не могло успокоиться.

Совладав со страхом, Таилег вновь остудил лицо (на сей раз без последствий) и уселся у самой воды.

Он боялся засыпать.

Сон мог прерваться, и прерваться так же, как этот, пробуждением у ледяной воды, с криком, застрявшим в горле. Что-то неладное с его головой, ведь никогда прежде кошмаров не снилось!

От тишины звенело в ушах. Таилег затаил дыхание, и ничего, кроме плеска воды, не услышал. Умерла?

Он осторожно склонился над рептилией. Дыхание не исчезло, оно просто перестало быть хриплым. «Как быстро она излечивается!» — подумал Таилег с завистью и потрогал ее лоб.

Он был теплым! Невероятно! Всю жизнь его учили, что все, покрытое чешуей, холодно на ощупь, отвратительно пахнет… ладно, запахи пока оставим в покое. Сейчас от нее пахло полынью, что вообще ни в какие ворота не лезло. Но как ей удается быть теплой?

Усталость, которую так и не удалось сломить, вновь напомнила о себе. Таилег понял, что если немедленно не ляжет спать, то заработает что-нибудь похуже испорченных нервов.

— Да провались оно все, — произнес он вслух и после короткого раздумья забрался под плед. Когти рептилии упирались ему в спину и в лопатки… но это было лишь мелким недоразумением.

Ему наконец-то было тепло.

Сны не удостаивали его визитами вот уже несколько лет. Таилег отвык от них и недоуменно пожимал плечами, если кто-нибудь принимался рассказывать свой сон или, что еще хуже, толковать его. Кому-то они снятся, кому-то нет.

Сейчас же, затерянный где-то под землей, он вообще дремал, почти не засыпая глубоко. Журчание воды, редкая капель, от которой разносилось неожиданно гулкое эхо, глухое бурчание в животе, раздражавшее его больше всего, ощущались, несмотря на то, что на веках висел чудовищный груз, и только могучее колдовство помогло бы ему открыть глаза снова.

Постепенно звуки и ощущения уплывали вдаль… и новые, живые и яркие образы начали проявляться в его сознании.

Поздний вечер, молодой человек в накидке с вышитым знаком Шила осторожно пробирается по темным и узким улочкам. Почему Шило, понятно. Как еще изображать себя Гильдии воров? Только чужими символами могли украсить они свои одежды, только в маске могли безбоязненно расхаживать по городу. Семь веков все правители изживали Гильдию, бились с ней, подкупали ее — но рано или поздно талант ее мастеров становился позарез необходимым.

Не все же они обирают ротозеев, срезают у почтенных горожан кошельки или крадут фамильные драгоценности, заменяя их разной дрянью.

Впрочем, сейчас юношу интересует не его будущая профессия. Он крадется, выискивая некий знак, начертанный в условном месте и, обнаружив его, спускается по бесконечно глубокой винтовой лестнице куда-то под землю.

…Когда пришли люди, пришло и буйство чувств. Лишенные возможности жить долго, не наделенные магическим даром, вечно обиженные на все и вся, люди открыли, что органы чувств могут приносить наслаждение. Не одним людям, конечно. Всем двуногим и похожим на людей. Изысканные кушанья, благовония, театр, музыка… только гуманоиды изобрели способ наслаждаться всем этим.

Чем немало потрясли остальные расы.

Любовь телесная не была исключением.

Окутанная множеством запретов, бессильных управлять ею, порождающая хаос во внутреннем мире людей — как и прочие зыбкие изобретения их разума, — она оказалась мощным топливом, способным питать частицы божеств, разлитые в окружающем мире.

И появлялись постепенно у каждого божества странные, привлекательные и жуткие одновременно ипостаси, и все новые и новые культы соглашались даровать людям свое расположение.

…В Киншиаре также имелся запретный храм, где жизнь дневная и ночная разительно отличались. Днем храм был местом, где молились об излечении и плодородии (и не оставляло оно никогда окружающие пашни), где лечили раны телесные и душевные.

Ночью храм был другим.

На взгляд постороннего наблюдателя, это был обычный бордель. Однако ночной храм также отличался от лучшего борделя, как изысканный обед от ведра помоев.

Поскольку «низменная» ипостась божества всегда присутствовала со своими жрецами и жрицами, даровала ощущения, недоступные смертным иным путем, — и сжигала в ответ смертные жизни. Не одаривая клиентов, однако, ни старостью, ни болезнями. Как и всякий наркотик, наслаждения были доступны всем. Но не от всякого наркотика смерть была блаженной. Не всем дано было знать, как много берут боги с тех, чей разум подавлен страстями.