Выхода нет Хантер Кара
Я веду нудный разговор с супером, рассказывая ему о последних событиях, когда в дверях моего кабинета появляется отчаянно жестикулирующий Бакстер.
Извинившись перед Харрисоном, я встаю:
– Что случилось?
– Сэр, – говорит задыхающийся Бакстер, – мне кажется, вы должны это видеть.
Я иду за ним в ситуационную комнату и впервые замечаю, что Бакстер почти бежит, если он вообще умеет бегать. Я еще никогда не видел его таким возбужденным. Он приглашает меня к экрану. На нем я вижу очередную картинку с вокзала. Люди в шарфах и перчатках с рюкзаками, сумками и чемоданами. То тут, то там виднеются жалкие рождественские украшения…
– Минуточку, это же не Брайтон…
– Нет, босс, – Бакстер кивает. – Это Оксфорд. Вечером третьего января. А вот этот человек, – тут он показывает на мужчину на экране, – Майкл Эсмонд. В ту ночь он не остался в Лондоне, как все мы думали. По какой-то неизвестной нам причине он вернулся домой. И мне кажется, что это как-то связано с его визитом в Брайтон. Иначе и быть не может.
Я смотрю на время в углу экрана.
23:15.
Меньше чем через час его дом вспыхнул.
Отправлено: Ср 17/01/2018 в 14:35
Важность: высокая
Кому: [email protected], [email protected], [email protected]
Тема: Дело № 556432/12 Феликс-хаус, Саути-роуд, 23
Настоящим информирую, что мы добрались до входной двери дома. Четыре стеклянные панели в ней разбиты, но мы не нашли никаких признаков взлома – вопреки нашим ожиданиям, дерево не повреждено, и дверь оборудована высококачественным замком. Так что речь может идти только о стеклянных панелях и о том, не была ли одна из них разбита для того, чтобы облегчить проникновение в дом. Мы еще проведем необходимые тесты, но, на мой взгляд, панели были выбиты изнутри, а не снаружи (то есть их выдавило под напором огня). Добавьте сюда охранную систему и высокие ворота, и вы согласитесь со мной, что проникновение в дом чужих маловероятно. Тот, кто устроил пожар, имел возможность беспрепятственно войти в дом.
С Брайаном Гоу мы встречаемся в кафе за углом здания факультета физиологии. Он рассказывает мне, что готовит серию семинаров по личному профайлингу и психопатологии, хотя я сильно подозреваю, что единственный профиль, который его волнует, – это его собственный. Лично я считаю, что все эти его академические занятия лишь ступеньки на пути к достижению главной цели. По настоящему его привлекает только телевидение: он мечтает подводить итог очередной серии «По долгу службы»[78] или комментировать программу «Самые темные табу Великобритании»[79]. Все эти годы Гоу пытался работать с писателями, удаляя в их книгах различные несуразности, но настоящих денег это ему не принесло. Помню, как он однажды сказал, что не устает удивляться тому, что наиболее кровавые произведения пишутся обычно наименее агрессивными авторами. Какими-нибудь тихими как мышки дамами среднего возраста или аппетитного вида мамочками при деньгах, одевающихся в «Бодене»[80] и пребывающих в состоянии невротической декомпенсации. Тогда же я сказал ему, что этой теме посвящена серия семинаров, но Гоу решил, что я его разыгрываю.
– У меня мало времени, – с ходу заявляет он. – Слишком много его я в Рождество уделял семье, и теперь надо наверстывать. – Он придвигает к себе сахарницу. – Как Алекс?
Обычно он о ней не спрашивает. Более того, никогда ее в глаза не видел. Почувствовав заминку, Гоу поднимает глаза.
– У вас всё в порядке?
– Да, все хорошо. Просто я с этим делом немного измотался. Наверное, слышали…
– Про пожар? На Саути-роуд?
На улице за окном двое студентов идут в сторону Нового колледжа[81]. Закутанные в шарфы и пальто, они смеются, не обращая внимания на холод. На головах у них надеты вязаные шапочки с ушами и помпонами. Они подходят к уличному фонарю и останавливаются как по команде: молодой человек берет лицо девушки в свои руки и приподнимает его так, чтобы ее рот оказался напротив его. Красиво, как в балете.
Гоу следит за моим взглядом и приподнимает брови.
– Лично для меня нет ничего страшнее, чем вновь оказаться двадцатилетним… Но мы заговорили о пожаре – вы его хотите обсудить?
– Кое-что здесь упорно не бьется. – Кивнув, я рассказываю ему все, что нам удалось узнать – об Эсмонде, о семье, об обвинении, о деньгах. Или об их отсутствии.
– А мне казалось, что в тот вечер его видели в Лондоне…
– Нам тоже. Но когда мы еще раз поговорили со свидетельницей, она дала задний ход и теперь не может точно подтвердить, что это был действительно он.
– Понимаю. То есть все это время вы искали совсем не там…
Он говорит это совершенно индифферентно, но меня его слова задевают. Может быть, потому, что полчаса назад Супер сказал мне то же самое почти теми же словами.
– И это точно поджог… – продолжает размышлять Гоу.
– Мы все еще ждем окончательного вердикта, но считаем, что это вполне рабочая теория.
– И вы уверены, что все члены семьи были живы в момент начала пожара?
Вопрос звучит несколько странно, но, если я прав, он не настолько нелогичен, как это может показаться.
– Мать и старший мальчик – абсолютно точно. Но патологоанатом не был столь категоричен при вскрытии младшего.
Гоу откидывается на спинку кресла:
– Мне надо знать гораздо больше об этом Эсмонде, прежде чем я смог бы…
– И?..
– И я бы начал с гипотезы о деструктивной личности.
Именно это я и ожидал от него услышать. Все наконец встает на свои места. Это крутится у меня в голове вот уже несколько дней, но каждый раз, когда об этом задумываюсь, я не могу отбросить тот факт, что Эсмонд был в Лондоне. Телефон, свидетельница – все улики на его стороне. Правда, теперь мы знаем, что в Лондоне его не было.
– Теоретически он отвечает абсолютно всем критериям, – продолжает Гоу. – Даже слишком, если говорить начистоту. Высокообразован, успешен, очень неравнодушен к тому, как его воспринимают окружающие, – и вдруг совершенно неожиданно сталкивается с банкротством, или с обвинением, или еще с чем-то, что может повлечь за собой сильное понижение социального или профессионального уровня. А здесь еще и его сорокалетие… Вы не поверите, как эта цифра может повлиять на человека. Особенно на мужчину, чье самоуважение зависит от его статуса и успеха. Они начинают задаваться вопросом: «И что, это все, чего я достиг? Неужели все?» Побывал там-то, сделал то-то. Успел разочароваться в том-то… Самому факту убийства семьи обычно предшествуют серьезные изменения в поведении: человек в таком состоянии становится импульсивным, агрессивным, непредсказуемым, неразборчивым в сексуальных связях – именно то, что произошло с вашим клиентом…
– Хотя Эсмонд категорически отрицает это обвинение.
– Вот именно. Хотя он это и отрицает. Если послушать вас, то весь его мир на грани катастрофы.
– Его мир. Но не мир его семьи. И даже если ему захотелось покончить счеты с жизнью, совсем не обязательно было убивать их.
– Некоторые из этих людей убеждают себя, что таким образом оказывают своей семье услугу. – Гоу пожимает плечами. – Спасают ее от публичного позора или потери привычного уровня жизни.
– А другие?
– У них могут быть довольно темные мотивы. Некоторые встают на позицию «если не моя, то вовсе ничья». Именно поэтому многие поджигают именно семейный дом – это для них как символический, так и реальный акт разрушения. Некий способ вновь взять под контроль ситуацию, которая контролю уже не поддается.
– Но каким образом они умудряются оправдывать подобные действия?
– А они их не оправдывают – по крайней мере, не в том смысле, о котором думаете вы. После того как принимается решение о самоубийстве, обычные человеческие правила перестают действовать. Даже если речь идет о столь глубоко укоренившемся табу, как убийство собственных детей.
– Но Эсмонд не убил себя. Насколько нам это известно.
– А может быть, вы просто еще не успели найти тело? – Брови Гоу лезут вверх.
Такой вариант не исключен. Вокруг леса, где трупы могут лежать месяцами.
– Но если он хотел разом со всем покончить, – продолжаю я со своими вопросами, – тогда зачем было выбирать такой сложный вариант убийства семьи и при этом не убить и себя заодно?
– Дело в том, – Гоу подносит чашку к губам, – что только около семидесяти процентов деструктивных личностей убивают сами себя. Не многим это известно. Некоторые из них пытаются, но либо терпят неудачу, либо у них в последний момент сдают нервы. Поищите в Сети Жан-Клода Романа[82] – совершенно потрясающий случай; сейчас они собираются сделать о нем фильм…
– Но если они не умирают, то что же делают в дальнейшем?
– Убегают. – Гоу смотрит на меня сквозь очки. – Как правило. И если их ловят, то они заявляют о частичной невменяемости – каком-нибудь психологическом срыве или внезапном помрачении рассудка.
Я хорошо помню, что у Эсмонда в юности уже был один случай диссоциативного поведения. Неужели Сомер была права, когда спрашивала меня, не может ли он повториться? Когда я рассказываю этот эпизод Гоу, тот кивает.
– Не исключу. По крайней мере, до того, как сам с ним не поговорю. Вполне может возникнуть какая-то посттравматическая реакция. Естественно, после самого происшествия.
– А до него? Не мог ли у него приключиться нервный срыв или помрачение рассудка, о которых вы только что говорили?
Гоу мрачнеет.
– Джек Левин, один из ведущих экспертов в этой области, говорил: «Убивая, они совершают акт возмездия. Такие убийства не бывают спонтанными». – Он допивает свой кофе. – Именно поэтому я и спросил, были ли жена и дети живы в момент начала пожара. Деструктивная личность никогда не рискует тем, что кто-то может остаться в живых. Это же относится и к актам сожжения – некоторые из них даже баррикадируются, дабы быть абсолютно уверенными, что пожарные не смогут до них добраться. И обычно они используют очень много горючих веществ. Классическая ситуация, когда все ставится с ног на голову.
И в этом он тоже не ошибается – Пол Ригби ищет именно эти следы.
Гоу вынимает телефон и начинает прокручивать экран.
– Я послал вам сноску. Возможно, вы и помните этот случай, но освежить некоторые детали не помешает. – Он кладет телефон на стол. – А есть результаты токсикологии?
– Жена сидела на антидепрессантах и пила. Мы очень надеемся, что она ничего не подозревала. А еще она была беременна.
– Ну, вот вам и еще одна соломинка на спину верблюда[83]. – Гоу кивает. – Если, конечно, Эсмонд знал об этом. А эта история с Джордан и харрасментом могла сыграть роль спускового крючка. И после этого все покатилось в пропасть уже со скоростью курьерского поезда.
Какое-то время мы молчим. Молодежь за окном возобновляет свой путь. Белое облачко их дыхания летит вслед за ними.
– Надо еще не забывать, – говорит Гоу, отодвигая пустую чашку, – что такие убийства обычно очень тщательно планируются, иногда в течение многих месяцев. Особенно если преступник ищет способ выбраться из создавшейся ситуации, а не положить ей конец. – Он начинает собирать вещи. – На вашем месте я бы повнимательнее присмотрелся к его финансам – проверил бы, не снимал ли он значительные суммы. Если да, то для меня это стало бы красным флагом – если он подумывал о новой и ничем не омраченной жизни, то вполне мог заначить наличность, прежде чем остались одни головешки. – Он смотрит на меня. – Ну, вы понимаете, это просто к слову пришлось.
– Бакстер уже их изучил. Пару недель назад Эсмонд снял две тысячи наличными. Но их надолго не хватит…
– Не хватит на то, чтобы сделать себе новые документы и перегруппироваться? Только меня не спрашивайте – я простой психолог. А вот вы – детектив.
Туше[84].
– А что еще нам стоит поискать? Кроме него самого, конечно.
– Могут быть случаи домашнего насилия. Такого, что не бросается в глаза и о котором жена предпочла не заявлять. Но она могла поделиться с кем-то близким. С подругой, сестрой…
– Ее родители ничего об этом не говорили. Очевидно, что ее отец Эсмонда сильно недолюбливал, и я сомневаюсь, чтобы он молчал, если нечто подобное имело место быть.
– Тогда спросите мать. И в отсутствие отца.
Я мог бы и сам догадаться.
– Надо позвонить Эверетт. Она у нас на связи с семьей. Хотя, честно говоря, у меня такое впечатление, что Гиффорды хотят, чтобы мы держались от них подальше.
Гоу встает.
– Если что, я на связи.
Добравшись до дома, я сую замороженную еду в микроволновку, включаю компьютер на кухне и открываю ссылку, которую переслал мне Гоу. Это сюжет из «Преступлений, потрясших Британию»[85]. Я позволяю себе улыбнуться – неудивительно, что Гоу столь прилежно изучает подобные шоу. Но он прав в том, что касается этого дела: прошло уже десять лет, но я его помню. Кристофер Фостер, миллионер из Шропшира, с особняком и гаражом, полным спортивных машин, конюшнями беговых лошадей и отличной коллекцией охотничьих ружей. Их-то он и использовал. Сначала на животных, а потом на жене и дочери. Передо мной леденящая душу съемка с камер наружного наблюдения, на которой он в три часа утра убивает своих лошадей, а потом таскает канистры с бензином, начав с фургона для перевозки лошадей, чтобы заблокировать подъездную аллею. Спокойная, целеустремленная фигура с лицом, лишенным всех черт из-за низкого качества съемки. Через несколько минут дом и надворные постройки вспыхивают, а Фостер лежит в своей постели, все еще живой, и дожидается, когда пламя доберется до него.
Раздается сигнал таймера, и я вытаскиваю свою хилую лазанью. А потом вновь включаю видео. Интереснее всего смотреть на людей, которые знали Фостера лично. На его личного помощника, который характеризует его как человека, склонного к состязательности и полному контролю над окружающими. На его брата, рассказывающего о том, как Фостер издевался над ним в детстве. А потом в дело вступают психологи, которые начинают рассуждать, стал ли основной причиной произошедшего финансовый крах Фостера или во всем виновата его тайная жизнь, о которой не знала ни одна живая душа и которая вдруг оказалась под угрозой немедленного и полного разоблачения…
Потом звонят в дверь, и, открыв ее, я оказываюсь на мгновение ошарашенным: передо мной стоит человек в светоотражающем костюме, черных легинсах, велосипедной каске и с поясной сумкой. Выглядит он в точности как разносчик еды.
– Простите, но вы, по-видимому, ошиблись. Я ничего не заказывал.
– Инспектор Фаули? – обращается он ко мне. – Я Пол Ригби. Эксперт пожарно-спасательной службы.
– Черт… простите меня. Я вас не узнал.
– Надеюсь, вы не возражаете, что я явился без приглашения? Живу я всего в миле от вас, так что мне показалось, что так будет проще, чем по телефону.
– Ну конечно. – Я делаю шаг в сторону и открываю дверь. – Заходите.
Он переступает через порог и начинает вытирать ноги о коврик.
– Я ненадолго, – говорит Ригби. – Жены сегодня вечером нет дома, и мне надо возвращаться к детям. Но мы кое-что нашли, и я решил, что вы захотите это увидеть.
Я жестом приглашаю его на кухню и прохожу вслед за ним. Он отказывается от вина, но соглашается выпить безалкогольного пива, бутылка которого уже давно одиноко болтается в холодильнике.
Взглянув на экран лэптопа, Ригби видит изображение дома Фостера сразу же после пожара: провалившаяся крыша, само здание, продолжающее дымиться, и тент экспертов-криминалистов, натянутый над тем местом, где лежат тела погибших.
– Не похоже на Саути-роуд…
– Это дом Кристофера Фостера.
Очевидно, что в дальнейших объяснениях он не нуждается.
– Значит, мои люди не единственные, кто считает, что это дело рук кого-то из членов семьи, – Ригби кивает. – Вы тоже к этому пришли, правда?
– Мы только что узнали, что Эсмонд в тот вечер вернулся в Оксфорд, – я протягиваю ему открывалку, – и времени на то, чтобы все поджечь, у него было более чем достаточно.
– А жена и дети спали в доме. – Это не вопрос, а констатация факта – Ригби давно в профессии.
– Так о чем вы хотели со мной поговорить? – Я глубоко вздыхаю.
Он достает телефон из сумки и начинает что-то искать в альбоме.
– Мы нашли вот это.
Передо мной зажигалка. Почерневшая, как и всё в этом доме, но под слоем сажи видно, что она металлическая. Золотая.
– Если верить клейму, сделана в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году, – поясняет Ригби.
Я продолжаю вопросительно смотреть на него, и он кивает.
– Литое золото. Должно быть, стоит уйму денег.
– И где же вы ее нашли?
– В гостиной. Мы еще не расчистили все помещение, но я посчитал своим долгом сразу же сообщить вам об этой находке. Мы сами не знали, что это такое, пока не отчистили ее.
– Полагаю, что об отпечатках пальцев спрашивать глупо.
– Огонь об этом позаботился. – Он качает головой. – Но тут есть кое-что еще… – Ригби находит еще одно фото и протягивает мне телефон. На одной стороне зажигалки – гравировка:
Майклу в восемнадцатый день рождения. С любовью, от мамы и папы.
Я поднимаю глаза на Ригби, и он пожимает плечами.
– Естественно, что мы никогда не узнаем, где она находилась перед тем, как обрушился потолок. А могла она быть где угодно – на кофейном столике или в одной из верхних комнат…
– Но, будучи курильщиком, он должен был носить ее с собой, или нет?
– А вы как поступаете?
Конечно, ношу с собой. Это одна из тех вещей, которые я проверяю совершенно автоматически: ключи, телефон, зажигалка…
– Но ведь если он поджег дом, то не стал бы оставлять зажигалку, правильно? Он же должен был понимать, что рано или поздно мы ее найдем?
– Мне приходилось видеть нечто подобное. – Ригби качает головой. – Поджигатели всегда недооценивают, как неожиданно быстро вспыхивает горючее вещество. Похоже на внезапный удар – такой быстрый, что вы роняете все, что у вас в руках. А уж если что-то уронили, то шансов поднять нет никаких. – На лице у него появляется гримаса. – Даже если это семейная реликвия.
– Это что же получается, – говорит Бакстер, – он сжигает свою старую жизнь и спокойно переходит к новой, на другом месте? И все так просто?
Идет утренняя пятиминутка, и я только что потратил полчаса времени, чтобы рассказать всем о том, что мне поведал Гоу и что обнаружил Ригби.
– Как хотите, но я с этим никогда не соглашусь, – говорит Куинн. – Если Эсмонд хотел начать все сначала, то ему нужны были деньги. Много денег. Ладно, он снял две штуки наличными, но этого ему никак не хватило бы. Ни под каким видом. И зачем было затевать поджог именно в тот день, когда машина в сервисе?
– Он все равно не воспользовался бы своей машиной. – Эверетт качает головой. – Слишком легко обнаружить.
В последовавшей за этим тишине Гислингхэм берет маркер и подходит к доске, на которую записывает новые данные. Новые гипотезы и новые вопросы, на которые нам предстоит ответить. Когда он пишет слово «Бегство» и ставит возле него знак вопроса, в тишине раздается голос Сомер:
– Для того, чтобы начать все сначала, вовсе не нужно убивать свою семью.
– Не нужно. – Я смотрю прямо на нее. – Но у нас у всех перед глазами стоит человек, находящийся в состоянии тяжелого стресса. Не забывайте, один раз он уже убегал.
– Правда, тогда ему не пришлось сжигать собственных детей, – ледяным тоном негромко замечает Эверетт.
– Масса мужчин, которые думают, что хотят изменить жизнь, в действительности хотят поменять жену… – начинает Сомер.
– Это правда, – прерывает ее Гислингхэм. – Большинство парней не хотят жить сами по себе – они просто не знают, как это делается…
– А вы, сержант, уже поняли, как пользоваться стиральной машиной? – раздается голос из заднего ряда, и все смеются.
Гислингхэм ухмыляется и на мгновение становится похож на старого Гиса.
– Я даже знаю, для чего существует режим деликатной стирки. Так что не надо…
Я жду, пока все затихнут.
– У нас нет никаких данных, которые говорили бы о том, что у Эсмонда была подружка.
– А этот «Гарри»? – Эв выразительно смотрит на меня. – Это ведь мы сами решили, что он водопроводчик или что-то в этом роде…
– Не похоже, – подает голос Бакстер. – Слишком уж часто звонил ему Эсмонд.
– …Но он ведь мог быть и любовником. Что, если Эсмонд был голубым?
– И все это время играл на публике роль счастливого мужа? – Куинн складывает руки на груди. В его голосе я слышу сомнение.
– Это ведь нельзя исключить полностью, не так ли? – Эв пожимает плечами.
– Был же с ним этот случай в школе, – негромко говорит Сомер. – Его брат решил, что это были подростковые эксперименты, но вдруг он ошибся? Что, если это осталось у Эсмонда на всю жизнь? И только теперь оно наконец вырвалось наружу?
– А есть еще какие-то следы его общения с Гарри? – спрашиваю я. – В социальных сетях? По электронной почте?
– Я все еще жду доступа к его рабочему аккаунту, – говорит Бакстер, – но, мне кажется, там мы ничего не найдем. Особенно если то, что сказала Эв, имело место.
– А что с его личным аккаунтом?
– Я все еще не могу обойти пароль, босс. – Бакстер слегка краснеет. – Простите, но это не было в приоритете…
– Считай, что теперь стало.
– Уже делается, – Бакстер кивает.
Я поворачиваюсь к сидящим в комнате:
– Если Майкл Эсмонд все еще в Оксфорде – и неважно, с «Гарри» или без него, – то где он может быть? А если его здесь нет, то куда он мог уехать? Кредитками он не пользовался – значит, расплачивается наличными.
– То есть две штуки все-таки не помешали, – говорит Эв, мрачно кивая Куинну.
– Мы начнем искать на поездах и в автобусах, – говорит Гислингхэм. – То есть, я хотел сказать, начнет детектив-констебль Куинн.
Последний закатывает глаза, но я притворяюсь, что не замечаю этого.
– И еще, Эв, переговори с миссис Гиффорд еще раз, ладно? Надо проверить, прав ли был Гоу, когда говорил о домашнем насилии. Если Саманта кому-то и говорила об этом, то это вполне могла быть ее мать… О’кей, пока это все. – Я оглядываю комнату. – И пока все новости об Эсмонде должны остаться в пределах этой комнаты, договорились? Я не хочу, чтобы они утекли до того, как мы будем готовы сделать официальное заявление, – смотрю на Эверетт. – Гиффордов это тоже касается. По крайней мере, на сегодняшний день.
– Понятно, босс, – кивает она в ответ.
Раздается телефонный звонок – Асанти снимает трубку, а потом смотрит на меня.
– Сообщение для вас, сэр. Вас и детектива-сержанта ждут. На Саути-роуд.
Запись телефонного разговора с Лорой Гиффорд, 18 января 2018 г., 11:15.
Разговор провела детектив-констебль В. Эверетт.
В.Э.: Мне очень жаль, миссис Гиффорд, что приходится вновь вас беспокоить. Я понимаю, в каком состоянии вы сейчас находитесь…
Л.Г.: Не знаю, что бы я делала без Грега. Никак не могу все это осмыслить. К этому же невозможно подготовиться, правда? К тому, что будешь присутствовать на похоронах собственного ребенка. Я уже не говорю о внуках… Вы с Грегом хотите поговорить?
Э.В.: Знаете, честно сказать, я надеялась застать вас одну. Знаю, как вам сейчас тяжело говорить об этом, но большинство дочерей делятся своими секретами с мамами…
Л.Г.: Простите, я не понимаю, о чем вы.
Э.В.: Семейная жизнь вашей дочери была счастливой? Некоторые слова, ваши и вашего мужа, заставили меня задуматься, не было ли в ней сложностей…
Л.Г.: Не больше, чем в жизни других людей. Майкл был очень любящим супругом и отличным отцом. Понимаю, что, когда мы говорили с вами раньше, Грег был немного резок, но вы же знаете, как могут вести себя отцы, когда дело касается их «маленьких девочек»…
В.Э.: А Саманта никогда не упоминала ничего, что могло бы свидетельствовать о том, что Майкл… простите меня, мне тяжело спрашивать вас об этом…
Л.Г.: Оскорблял ее? Бил? Вы это имеете в виду? Ни словечка – а откуда у вас взялись подобные мысли?
В.Э.: Честное слово, миссис Эверетт, я не хотела вас расстраивать… Но домашнее насилие – это не единственное, что может указывать на проблемы в семье. Как вы считаете, может быть, Майкл был излишне деспотичным? Саманта не упоминала о том, что он диктует ей, как она должна себя вести?
Л.Г.: Конечно, нет. Вы, ребята, все одним миром мазаны – всюду суете свой нос в поисках несуществующих проблем.
В.Э.: Мистер Эсмонд все еще не объявился, миссис Гиффорд. Мы просто пытаемся исключить его из нашего списка подозревае-мых – уверена, что вы нас поймете…
Л.Г.: Нет, я вас не понимаю. Почему бы вам всерьез не заняться поисками того, кто все это совершил? Вот что я хотела бы знать. Моя дочь мертва, мои внуки мертвы – а вы все еще не знаете, кто за это в ответе…
В.Э.: Миссис Гиффорд…
Линия разъединяется
Когда Гис паркуется на Саути-роуд, вокруг никого нет, за исключением пожилого мужчины в твидовом пальто, идущего мимо, и женщины, толкающей перед собой коляску с крохотным блондинистым мальчиком. На нем бейсболка с надписью «Антигерой» на лбу. Должно быть, он одного возраста с Захарией Эсмондом. На улице моросит дождь, и я поднимаю воротник куртки, пока тащусь по щебенке вслед за Гислингхэмом. Дом выглядит еще хуже, чем в последний раз, когда я здесь был. Теперь все окна в темных потеках и похожи на глаза плачущего клоуна. В горле ощущается влажная сажа.
Через горы мусора к нам пробирается Ригби. Каждый его шаг сопровождается хрустом щебенки.
– Простите, что вытащил вас сюда, но, думаю, вы меня еще благодарить будете. – Он протягивает нам каски. – Без этого на площадку нельзя. – Ригби ждет, пока мы их наденем. – Прошу сюда…
Пройти в здание можно только через задний вход, и мы пробираемся в гостиную по полу, засыпанному пеплом, мусором и кусками штукатурки. То здесь, то там видны куски брезента, которыми они закрыли те последние секции, которые еще не успели разобрать. Ригби останавливается и нагибается, указывая на какието следы на обуглившихся досках.
– Видите? Эти пятна. Если знаешь, что искать, то их можно увидеть повсюду. Это место было просто залито им.
– Бензином? – уточняет Гислингхэм, делая пометки в блокноте.
– Почти наверняка. – Ригби кивает. – Мы послали образцы в лабораторию, чтобы проверить, не соответствует ли он тому, что в сенокосилке. Емкость мы тоже нашли. Сомневаюсь, чтобы на ней остались какие-нибудь следы, особенно принимая во внимание ее теперешнее состояние, но попробовать все равно стоит. – Пожарный выпрямляется. – Судя по пятнам, поджигатель сначала стоял в центре комнаты, а потом стал пятиться к двери, поливая бензином направо и налево. – Ригби пытается изобразить, как он это делал, и машет руками из стороны в сторону, отступая назад. – А вот здесь он остановился.
– А это откуда известно? – Гис хмурится.
Ригби рукой указывает на брезент у ног, а потом нагибается и поднимает его. Под ним видна тяжелая балка и то, что осталось от зеркала в викторианском стиле, стекло которого все еще поблескивает сквозь слой сажи. На меня смотрит мое изображение, разбитое на десятки фрагментов.
Но это не единственное лицо, которое я вижу.
Сайт газеты «Оксфорд мейл»
Четверг, 18 января 2018 г. Последнее обновление в 13:11
Срочные новости относительно пожара в Оксфорде: Эксперты находят четвертую жертву
Шокирующий поворот событий – предполагается, что пожарные эксперты на Саути-роуд нашли четвертую жертву в выгоревшем эдвардианском особняке. Соседи видели катафалк и мешок с телом, который переносили на носилках. Эксперты работают на месте пожара с 4 января, с того самого момента, как ранним утром пламя было погашено, и все это время они с величайшей осторожностью разбирали руины одной из обвалившихся частей дома в поисках улик, которые могли бы указать на возможную причину пожара. В огне погибла миссис Саманта Эсмонд и ее младший сын, Захария, 3 лет. Ее старший сын, Мэтти, 10 лет, позже скончался в реанимации детского отделения больницы Джона Рэдклиффа от полученных травм.
Сейчас настойчиво высказываются предположения, что четвертая найденная жертва – это Майкл Эсмонд, 40 лет, научный сотрудник факультета антропологии университета, которого последний раз видели еще до начала пожара и который не явился в полицию, несмотря на публичный призыв сделать это.
Те, кто знаком с процедурой проведения осмотра места пожара, предполагают, что, если судить по тому времени, которое потребовалось, чтобы обнаружить тело, оно было найдено на полу в гостиной на первом этаже.
Предполагается, что само возгорание тоже произошло в этой части дома.
Полиция долины Темзы до сих пор отказывается делать официальное заявление.
Представители университета на Веллингтон-сквер также отказались от комментариев.
Миллионные инвестиции в дороги Оксфордшира:
В течение следующих пяти лет правительство планирует инвестировать значительную сумму в дорожную структуру…/читать дальше.
Жительница Хедингтона отмечает свой 100-й день рождения.
Друзья и родственники собрались вместе, чтобы отпраздновать столетний юбилей Хестер Айнсворт, проживающей в Карберри-Клоуз в Хедингтоне…/ читать дальше
В местных школах начался сбор денег для «Спорт релиф»1.
Несколько местных школ и колледжей планируют проведение специальных мероприятий для сбора средств в пользу «Спорт релиф» …/читать дальше
670 комментариев
WittenhamWendy66
Я пропустила что-то совершенно очевидное, или они действительно считают, что это сделал отец – поджег собственный дом с детьми, спящими наверху? В это невозможно поверить – это каким надо быть монстром, чтобы сотворить подобное с собственными детьми?
Turner_Rolland
Таких называют «истребитель семьи»; если бы вы посмотрели по ящику столько же американской байды, сколько посмотрела моя жена, то вы бы всё о них знали
Metaxa88
Об этом есть хорошая статья на основе исследований, проведенных в Университете Бирмингема. Из нее следует, что существуют четыре типа: «фарисеи» – это те, кто проходит через развод, обвиняют во всех бедах мать и после развода звонят ей, чтобы рассказать, что они с ней сделают (очень мило); «разочарованные» – те, кто думает, что все их предали; «параноики» – те, кто считает, что им кто-то угрожает, и, наконец, «аномики» (я тоже не знаю, что это значит) – то есть те люди, которые рассматривают свою семью как символ успеха, а потом неожиданно все вокруг них начинает сыпаться, или они могут стать банкротами – вот ссылка http://www.wired. co.uk/article/family-killers