Выхода нет Хантер Кара
А потом она слышит, как хлопает входная дверь и муж зовет ее:
– Сэм, ты наверху?
– Сейчас спускаюсь, – отвечает она полупридушенным голосом. – Я сортирую белье для стирки.
И через несколько мгновений уже спускается по лестнице с бельевой корзиной в руках.
– Здравствуй, милый. Как прошло твое утро?
В понедельник с утра я трачу полчаса, разыскивая нужного нам человека в полицейском управлении Гемпшира и объясняя ему, что нам от него нужно. И слышу, как мой визави начинает потихоньку заки-пать.
– Послушайте, инспектор, мы здесь не совсем полные придурки.
Может быть, он сказал это и не такими словами, но смысл понятен.
Когда я кладу трубку, в окно ударяет порыв ветра. Небо имеет желтоватый оттенок – возможно, пойдет снег. Его количества, наверное, хватит, чтобы создать всеобщий хаос на дорогах, но не хватит на то, чтобы оправдать его. В Англии нет города, который смотрелся бы в сильный снегопад лучше, чем этот: Крайст-Чёрч-Мидоу, олений парк Магдалины, Рэдклифф-сквер… Но на нашей чертовой работе ты можешь думать только о том, что от снега количество трупов постоянно растет. Бездомные иногда умирают в снегу, и здесь это происходит так же часто, как и везде.
Запись телефонного разговора с детективом-инспектором Жилем Сумаресом, полиция Гемпшира, 8 января 2018 г., 11:26.
Разговор провел детектив-инспектор А. Фаули.
Ж.С.: Инспектор Фаули? Мы проверили этот пляжный домик, и в нем явно кто-то живет. Мужчина. По всей видимости, прибыл несколько дней назад, но мы не знаем, когда точно. Пара местных заметили костер на берегу и сообщили нам об этом. Мы показали им вашу фотографию, и они уверены, что это один и тот же человек.
А.Ф.: Ваши офицеры не пытались поговорить с ним?
Ж.С.: Нет. Сегодня с утра там не было никаких признаков жизни, но мы будем наблюдать за ним, пока не появятся ваши люди. Во-первых, это значительно облегчит нам всем бумажную волокиту…
А.Ф.: Ладно, мы будем у вас как можно скорее. И спасибо за все.
Ж.С.: Пустое. На тот случай, если он захочет смыться, мы разместили на дороге двух офицеров. А другой дороги у него, по-видимому, нет. Если только на лодке… Я сейчас пришлю вам ссылку на видеорегистратор, чтобы вы всё увидели сами.
А.Ф.: А что это вообще за место?
Ж.С.: Кэлшот? Честно говоря, это полная дыра. Летом Спит заполняется, но в это время года здесь как в пустыне. За последнюю неделю я четыре раза был на пляже в полном одиночестве.
А.Ф.: Гуляли?
Ж.С.: Плавал.
А.Ф.: Боже! Это в такую-то погоду?
Ж.С. (со смехом): Отлично прочищает мозги. Я плаваю почти каждое утро – живу всего в пяти милях от моря. Честное слово, смешно…
А.Ф.: Смешно?
Ж.С.: Место, в котором я живу, – оно называется Фаули.
Я возвращаюсь в ситуационную комнату, чтобы рассказать всем, что на этот раз мы, похоже, наконец-то обнаружили Эсмонда. Все на мгновение замолкают, а потом забрасывают меня вопросами.
– Кэлшот? А какого черта он там делает?
– То есть мерзавец убил всю семью и отправился развеяться на гребаное побережье?..
– Но он же должен был понимать, что рано или поздно мы его там найдем…
– Попомните мое слово – этот человек соскочил с катушек. Теперь все будет очень просто – вот увидите…
Но за всем этим раздражением ощущается почти физическое облегчение. И я не виню их за это. Мы уже стали задумываться, а не охотимся ли мы за призраком? Пара констеблей одобрительно похлопывают Сомер по спине, а она краснеет и старается не обращать на это внимания. И, конечно, напрасно – найти правильный баланс между «возможно» и «совершенно невероятно» в нашей работе бывает чертовски трудно. Особенно женщине. Не стоит и говорить о том, что я велю ей отправляться в Кэлшот вместе с Гислингхэмом. А после того, как они уезжают, возвращаюсь к себе в кабинет и какое-то время смотрю на изображение с камеры видеорегистратора, которое прислал мне Сумарес.
На экране передо мной плоский участок земли, поросший кустарником, ограниченный с одной стороны рядом пляжных домиков. Мусорный ящик. Пакет на голых ветвях дерева. И никакого движения – ни машин, ни людей, вообще ничего. И лишь кружащиеся чайки и качающийся в прибое мусор доказывают, что это не фотография.
В 14.30 Гислингхэм останавливается на дороге, ведущей на Кэлшот-Спит. Затянутое серыми облаками небо, запах соли и режущие порывы ветра с моря. В нескольких ярдах от них стоит ничем не примечательная полицейская машина и довольно потрепанный черный «Лендровер». Его водительская дверь распахивается, и из нее появляется мужчина в цивильном платье. Ему, наверное, лет сорок пять, но выглядит он значительно моложе. Стройный, атлетического телосложения, с круглогодичным загаром, который бывает только у людей, живущих возле моря. Гислингхэм замечает выражение лица Сомер и, смутившись, понимает, что, вылезая из машины, невольно втянул живот.
– Детектив-инспектор Сумарес, – представляется мужчина, подходя и пожимая им руки. – Это я разговаривал с Адамом Фаули.
– Детектив-сержант Гислингхэм. Детектив-констебль Сомер. Есть новости об Эсмонде?
– Ни единого движения с тех пор, как я здесь появился. Хотя ребята говорят, что слышали внутри какие-то звуки, так что он, вероятно, все еще там. – Сумарес поворачивается и показывает пальцем. – Красный домик в середине ряда. На этой стороне в нем нет окон, так что я сомневаюсь, что он знает о нашем присутствии.
Гислингхэм начинает движение в сторону домика, но неожиданно понимает, что Сумарес остается стоять на месте.
– Вы что, не с нами?
– Теперь это ваша проблема, как говорят американцы, – инспектор пожимает плечами.
Глаза Гислингхэма превращаются в щелочки, он размышляет, не стоит ли ему обидеться. По крайней мере, в том, что касается его собственного физического состояния, он уже оскорблен. Гис отводит плечи назад и медленно идет к лачуге. Дверь закрыта, но ее явно совсем недавно взломали: дерево расщеплено, а ручка держится на честном слове.
Гислингхэм стучит в дверь и замирает, прислонившись к ней ухом и стараясь расслышать звуки сквозь порывы ветра. Затем стучит еще раз. И на этот раз слышит внутри какое-то движение. Кто-то скребется, а потом дверь приоткрывается на несколько дюймов.
– Кто здесь?
– Мистер Эсмонд?
– Нет, боюсь, что вы ошиблись адресом. Я совсем другой человек.
Мужчина смеется смехом, похожим на смех сумасшедшего, а его язык заплетается. Гислингхэм ощущает запах алкоголя.
Он достает свое удостоверение и подносит его к щели:
– Детектив-сержант Крис Гислингхэм, полиция долины Темзы. Вы позволите войти?
– Валите отсюда – я же сказал, что я не этот, как его там…
Дверь начинает закрываться, но сержант просовывает в щель свой ботинок.
– Мы знаем, что это вы, мистер Эсмонд. Люди вас опознали.
Сомер оглядывается вокруг. Несмотря на свои слова, Сумарес подошел вслед за ними. А за ним виден полицейский в форме.
Гислингхэм чувствует, что дверь не поддается.
– Мистер Эсмонд, мне, право, не хочется открывать ее силой. – Он стучит еще раз. Теперь за дверью стоит тишина. Сержант поворачивается и делает знак Сомер – почему бы ей не попробовать? Она подходит к двери, ощущая спиной взгляд Сумареса.
– Мистер Эсмонд, я детектив-констебль Эрика Сомер. Не могли бы вы открыть дверь на минутку? Я уверена, что мы во всем разберемся.
Кажется, что на несколько мгновений все затаили дыхание. А потом дверь неожиданно распахивается.
Стол и два старых складных стула – на один из них тяжело опустился мужчина. На нем вельветовый пиджак и хлопчатобумажные брюки; все грязное и засаленное. В горлышко бутылки из-под «Кока-Колы» воткнута свеча, на столе обрывки бумаги и упаковки от сэндвичей, а на полу валяется пустая бутылка виски. В крохотной комнатке воняет птом, мочой и алкоголем.
Мужчина смотрит на них, пытаясь сконцентрировать взгляд на том, что видит.
– Я же сказал, проваливайте…
Сомер делает шаг вперед. Теперь ее глаза привыкли к полумраку, и она может получше рассмотреть сидящего. Возраст, цвет кожи, рост – все подходит. Но это не Майкл Эсмонд. Весь путь они проделали впустую, и все это из-за нее. Она прикусывает губу, судорожно соображая, как бы поделикатнее сообщить об этом Гислингхэму, но в этот момент мужчину неожиданно бросает вперед, и его тело переламывается.
– Твою мать! – восклицает Сомер, когда он начинает блевать прямо на нее.
12 мая 2017 года, 11:49
237 дней до пожара
Саути-роуд, 23, Оксфорд
Майкл Эсмонд ногой открывает входную дверь и бросает в холле два пакета с покупками, а потом возвращается к машине, выпускает Мэтти и, обойдя ее с другой стороны, вытаскивает из кресла Захарию. Малыш плакал всю дорогу из супермаркета домой.
– Мэтти, подойди, пожалуйста, и возьми один из этих пакетов, – говорит Майкл, поднимая на руки младшего сына. У него горячая на ощупь кожа.
Мэтти возвращается из дома, еле-еле волоча ноги.
– Мама проснулась? – спрашивает Майкл.
Тот отрицательно качает головой.
– Ладно, тогда возьми один из этих пакетов – зеленый, не очень тяжелый.
Спустя пять минут покупки уже разложены на полу кухни, и Майкл, держа Захарию на одной руке, пытается запихнуть в микроволновку макароны с сырным соусом для ланча.
Из холла появляется Мэтти.
– Папа, можно я погуляю с Молли?
– Ты же знаешь, что одному тебе нельзя. Она слишком большая. И может вытащить тебя на дорогу.
– Тогда пойдем вместе со мной.
– Я не могу, – отвечает Майкл в изнеможении. – Мне надо все это распаковать, потом приготовить ланч, а после него мне просто необходимо поработать.
– Па-а-а-почка, ну пожалуйста!
– Я сказал НЕТ, Мэтти, – рявкает Майкл. Он только что понял, что одна из упаковок с йогуртом порвалась в пакете. На пол сочится белая липкая жижа. Майкл с трудом сдерживается, чтобы не выругаться – он никогда не ругается, особенно при детях.
– Ты всегда так говоришь, – хнычет Мэтти. – Мне никогда ничего нельзя.
– Ты знаешь, что это неправда.
– Нет, правда. Сначала ты говоришь, что мы пойдем взоопарк, а потом Захария заболевает; потом ты говоришь, что поиграешь со мной в футбол, – и не играешь… Так нечестно. Тебя беспокоит только Захария. А обо мне никто вообще не беспокоится.
– Послушай. – Майкл краснеет, и голос его становится тише. – Мы же с тобой уже говорили об этом, правда? Я же говорил тебе, что наша мамочка нездорова и мы с тобой должны ухаживать за ней и заниматься хозяйством, пока ей не станет лучше. А это значит, что ты должен вести себя как Большой Мальчик и помогать мне: убирать свою комнату и не слишком шуметь, когда она спит.
Теперь Захария глухо и монотонно ноет, как будто у него уже нет сил кричать. Майкл поднимает его чуть выше.
– Послушай, почему бы тебе не поиграть в приставку, пока я не разберусь с малышом? А если ему станет получше, то мы, может быть, погуляем с собакой. Вдвоем.
– Обещаешь? – уточняет Мэтти с сомнением в голосе.
– Обещаю.
Майкл относит Захарию наверх в детскую, где снимает с него одежду и пытается отыскать его пижаму с Винни Пухом. На животике мальчика видно красное пятно, и ему это совсем не нравится. Захария свертывается калачиком под пуховым одеялом, и Майкл на минуту присаживается рядом, поглаживая его по волосам, а потом проходит по коридору, чтобы взглянуть на жену. Она в халате лежит поверх покрывала с закрытыми глазами. Ее волосы выглядят грязными, и Майкл задумывается, принимала ли она сегодня душ. Поворачивается, чтобы выйти, но она останавливает его.
– С мальчиками всё в порядке? – У нее севший голос, как будто она еще не проснулась.
– Все хорошо. Ты будешь есть?
– Я не голодна, – едва произносит она, поворачиваясь к нему спиной.
Майкл прикрывает за собой дверь и уже хочет спуститься по лестнице, как вдруг слышит что-то, что заставляет его остановиться. Шум доносится из детской. Нахмурившись, Майкл возвращается по коридору. Теперь он ясно слышит, что происходит. Мэтти раздраженным тоном разговаривает с братом, а малыш рыдает.
– Ты должен это выпить, потому что, если не сделаешь этого, я не смогу погулять с Молли.
Майкл влетает в комнату. На кровати сидит Мэтти. Одной рукой он держит брата за плечи, а другой пытается впихнуть ложку ему в рот. В ложке что-то розовое и липкое. Вся физиономия Захарии испачкана этой жидкостью, он визжит и пытается вывернуться, напрягая при этом все тело.
– Боже праведный! – кричит Майкл. – Какого черта ты здесь делаешь? – Он отталкивает Мэтти и хватает Захарию. – Сколько ты ему дал?
– Не много. – Мэтти прижимается к стене.
Майкл смотрит на старшего сына: мысленно он уже звонит в 999, вызывает «Скорую помощь» и везет ребенка на промывание желудка…
– И сколько это – «не много»?
Мэтти пожимает плечами.
Майкл бросается к нему и хватает мальчика за плечи.
– Сколько? Это очень важно – ты можешь это понять?
– Ты делаешь мне больно! – кричит Мэтти.
– И сделаю еще больнее, если ты не скажешь правду! – кричит в ответ Майкл, тряся сына.
– Всего одну ложку, – бормочет тот, надувшись.
– Ты в этом совершенно уверен?
Мальчик кивает. Он старается не смотреть на отца.
Майкл разжимает руки. Только сейчас он понимает, насколько крепко держал сына. Возвращается к Захарии и сажает малыша на колени. Малыш хнычет и трет глаза кулачками. От него пахнет сыростью.
– Что здесь за шум?
Майкл резко оборачивается. В дверях, держась рукой за притолоку, стоит Сэм.
– Так, ничего, – быстро отвечает он. – Просто разлил «Калпол»[61], вот и всё.
Сэм смотрит сначала на Мэтти, потом на мужа и слегка хмурится.
– Ты в этом уверен?
– Абсолютно, – отвечает Майкл с подбадривающей улыбкой. – Беспокоиться не о чем. У нас всё в порядке, правда, Мэтти?
Хорошо видно, что у мальчика далеко не все в порядке, но у его матери нет сил, чтобы спорить.
– Ладно, – говорит она и исчезает у себя в комнате.
Майкл кладет Захарию в постель и поворачивается к старшему сыну.
– Я не хотел на тебя кричать, но ты должен понимать, что «Калпол» – это не сок, а лекарство. И ты не можешь давать его брату – никогда. Это можем делать только мамочка и я. Это понятно?
Мэтти бросает на отца взгляд и быстро кивает. У него напряженное, замкнутое лицо.
И только гораздо позже, когда Майкл наконец садится за стол и принимается за черновик, который должен был представить своему издателю еще три месяца назад, он вдруг понимает… Во всем этом хаосе, крике и панике Мэтти так и не извинился. Ни разу.
Ни разу не сказал, что он сожалеет о том, что сделал.
Теперь на пляже собралась небольшая толпа. Патрульные машины стоят с включенными проблесковыми огнями. Двое полицейских пытаются запихнуть мужчину в одну из них, а Сомер стоит возле мусорного ящика и пытается счистить с себя его блевотину. Хотя это, как выразился Гислингхэм с присущей ему изысканностью, все равно что пытаться башкой пробить стену.
Сумарес подходит к ней от полицейской машины.
– Не уверен, что эти салфетки сильно помогают, – замечает он.
– Ну что ж, это хоть чему-то меня научит, – отвечает Сомер с гримасой.
Гислингхэм, закончив беседу с одним из офицеров, возвращается к ним.
– Похоже, что наш мужик – хорошо известный местный бродяга. И зовут его, по всей видимости, Тристрам.
– Да, бродяги у нас здесь знатные. – Сумарес улыбается.
– Ты готова? – спрашивает Гислингхэм у Сомер, не обращая внимания на инспектора, возможно, слишком демонстративно.
– Послушайте, – Сумарес поворачивается к Сомер, – почему бы вам не поехать со мной? Мы можем заехать ко мне домой – это все равно по пути, – и вы сможете хоть немного привести себя в порядок.
Сомер смотрит на Гислингхэма.
– Вы как, сержант? Честно говоря, сомневаюсь, чтобы вы хотели ехать до Оксфорда с вонючкой.
– Ладно, – нехотя соглашается Гислингхэм, потому что с этим не поспоришь; его мутит даже на расстоянии трех футов от констебля. – Я поеду за вами. Только давай не очень долго. Мы и так достаточно времени сегодня потратили впустую.
В отличие от экстерьера, интерьер «Лендровера» поражает своей чистотой. И это, по мнению Сомер, самое главное. И не только для офицера полиции, но и вообще для мужчины. А ведь мусор в машине можно найти даже у Фаули. Спустя десять минут они тормозят и сворачивают на дорогу, больше напоминающую сельскую колею. Невысокие деревья, вспаханное поле, проволочный забор. Вокруг нет и намека на жилье.
– Вот почему я езжу на этой машине, – говорит Сумарес, когда они задевают борозду. – Чтобы проехать здесь зимой, нужен внедорожник.
Крутая и неухоженная дорога продолжается первые сто ярдов, а потом деревья внезапно расступаются, и Сомер видит перед собой покрытую щебенкой площадку с несколькими белыми одноэтажными домами на краю. С одной стороны площадки заросший лесом склон спускается прямо к воде, а с другой стороны, которая гораздо ближе к ним, находится электростанция: громадные суровые железобетонные блоки и торчащая над ними труба. А где-то далеко за ней расположился нефтеперерабатывающий завод, по размерам напоминающий небольшой город. Металлические трубы с сигнальными огнями наверху. Низкие емкости для сжиженного газа, стоящие будто на гигантской шахматной доске. Шлейфы дыма на фоне неба цвета индиго.
Сумарес выбирается из машины и присоединяется к ней.
– Ну, и как вам все это?
– Никак не могу решить, красиво это или отвратительно.
– Я тоже. – Инспектор смеется. – И это одна из причин, почему я живу здесь. Излечивает меня от самоуспокоенности. Ну и, конечно, здесь очень дешево. Большинство людей считают все это недостойным видом.
Когда он открывает входную дверь и нагибает голову, чтобы войти, Сомер понимает: то, что показалось ей тремя или четырьмя отдельными коттеджами, в действительности является одним. Кто-то – может быть, сам Сумарес – соединил их все в одно открытое пространство. Камины из камня, необработанные полы, зашпунтованные стены. Белое и оттенки серого. Бледные пятна других цветов. Зеркала в рамах из леса-топляка.
– А мне здесь нравится, – говорит Сомер, неожиданно понимая, насколько она грязная.
Сумарес занят тем, что включает повсюду свет.
– Ванна там, сзади, – показывает он рукой. – Если захотите принять душ, то там есть полотенца, а я пока поищу что-нибудь, что вы сможете надеть.
Все это похоже на дежавю – в скольких романтических сериалах Эрика видела подобную сцену, – но когда она через десять минут осторожно открывает дверь, на пороге лежит футболка. И она точно не принадлежит Сумаресу. Сомер, как может, приводит в порядок волосы и выходит из ванной. В одном из окон она видит Гислингхэма, стоящего возле машины и разговаривающего по телефону. Наверное, докладывает Фаули, как она лажанулась и что 200 миль они проехали впустую.
– Закончили? – спрашивает Сумарес с другого конца комнаты.
– Спасибо за футболку.
– Она не моя, как вы, наверное, догадались.
– Тогда спасибо вашей девушке.
– Моей дочери. – Инспектор улыбается. – Если точно, то моей старшей дочери. Оливии всего десять, а вот Клаудиа почти такого же роста, как и вы. Или была такой, когда я видел ее в последний раз.
– Красивые имена.
– Выбор жены. – Он сардонически улыбается. – Она сказала, что я назвал бы их дочь А и дочь Б, будь на то моя воля.
– А они далеко живут? – задает вопрос констебль, запомнив слова «в последний раз».
– Ванкувер для вас достаточно далеко?
Что-то в его лице заставляет ее прикусить язык.
– Простите… я не хотела…
– Пустяки. По крайней мере, для меня. Я скучаю по ним, хотя для них это великолепный шанс. Сам я вырос на острове длиной в двенадцать миль. И хочу, чтобы перед моими девочками открывались широкие горизонты.
Он замечает, как Сомер переводит взгляд на окно и смеется.
– Со всеми так – считают, что я говорю об острове Уайт; но речь идет о Гернси. Он гораздо меньше и гораздо дальше.
– И как часто вы видите дочерей?
– По «Скайпу» мы общаемся каждую неделю, – Сумарес пожимает плечами, – а раз в год, когда они приезжают, я превращаюсь в их папу-героя. И это работает. Конечно, не об этом я мечтал, когда они родились, но это работает.
Раздается стук в дверь, и Сумарес открывает ее, чтобы впустить Гислингхэма, который демонстративно смотрит на часы.
– Может быть, уже поедем?
Он таращится на ее майку. На ней розовыми и синими блестками написано «Бейонсе». Эрика краснеет.
– Инспектор был так добр, что одолжил ее мне.
– Это майка одной из моих дочерей, – беззаботно поясняет Сумарес. И это мгновенно заставляет Гислингхэма насторожиться. Потому что всего час назад он проверил – инспектор не носит обручального кольца.
Возникает пауза, которая грозит превратиться в неловкость, а потом инспектор прочищает горло:
– Если я еще чем-то могу помочь, то вы знаете, где меня искать.
– Слишком много выпендривается, – замечает Гислингхэм, пока они идут к машине.
– Правда? – Сомер снова краснеет. – Не знаю… Мне он показался вполне нормальным.
Гислингхэма так и подмывает спросить, как Фаули отнесется к ее заигрываниям с чужим инспектором, но он вовремя останавливается. В конце концов, он же не знает наверняка, есть ли что-нибудь между ней и боссом. Да это и не его дело. И то, чем она занимается в частной жизни, – тоже. Без всяких вопросов. В то же время он никак не может избавиться от раздражения, а раздражает его то, что он раздражен, а еще больше раздражает то, что она видит, что он раздражен, и, наверное, думает, что это все потому, что она заставила его направиться на эти бесполезные поиски.
Назад они возвращаются в полном молчании.
Запись телефонного разговора со Стейси Ган, 9 января 2018 г., 09:11.
Разговор провела детектив-констебль Э. Сомер.
С.Г.: Алло! Кто это?
Э.С.: Меня зовут детектив-констебль Эрика Сомер. Вас переключили на меня, потому что я вхожу в группу, расследующую пожар на Саути-роуд.
С.Г.: Понятно. Хорошо. Я видела ваше обращение. В местных новостях. И поэтому звоню вам.
Э.С.: Вы знали Эсмондов, миссис Ган?
С.Г.: Только ее. Саманту. Мы вместе занимались пилатесом[62]. Я никогда не знала, где она живет, и поэтому не поняла, что этот кошмарный пожар случился у нее в доме. А его я видела лишь однажды – ее мужа. Он забирал ее после занятия. Поэтому я узнала его по телевизору.
Э.С.: А когда вы видели миссис Эсмонд в последний раз?
С.Г.: В последнее время она не часто ходила. Я имею в виду на занятия. Прекратила, когда была беременна, и после этого так и не вернулась к ним в полной мере.
Э.С.: Значит, вы не видели ее больше трех лет?
С.Г.: Простите, я, наверное, плохо объясняю… Я видела ее у врача, у того, что недалеко от Вудсток-роуд. И случилось это месяца два назад. С ней были оба ее сынишки. Честно сказать, я ее почти не узнала. Выглядела она ужасно. Торчащие во все стороны волосы, никакой косметики… А раньше всегда была так красиво подкрашена… Даже на пилатесе. Мне кажется, это нравилось ее мужу.
Э.С.: А почему вы так думаете?
С.Г.: В тот день, когда я его видела, он подал ей пальто, а потом отступил назад, посмотрел на нее и заправил выбившийся локон ей за ухо. Честно сказать, у меня мурашки по телу побежали.
Э.С.: А она когда-нибудь говорила с вами о своем муже?
С.Г.: В общем-то, нет. Так, всякие общие фразы. Но сейчас, когда я это все вспоминаю, у меня такое впечатление, что она говорила о нем с большой осторожностью. Как будто боялась сказать лишнее.
Э.С.: Я поняла. Вы сказали, что встретили миссис Эсмонд у врача. Она не сказала, что с ней такое?
С.Г.: Я знаю только, что это не было связано с детьми. Когда ее приглашали в кабинет, то назвали ее имя. Но если хотите знать мое мнение, то все было очевидно…
Э.С.: Я вас слушаю…
С.Г.: Послеродовая депрессия[63]. У моей двоюродной сестры было то же самое. И выглядела она точно так же. Как будто у нее глаза потухли.
Сомер кладет трубку и несколько мгновений сидит, не двигаясь. Потом быстро встает и выходит из комнаты. Пять минут спустя Эверетт открывает дверь дамской комнаты и находит ее тупо смотрящей в зеркало.
– С тобой всё в порядке?
– А что, так заметно? – Сомер вздыхает.
– Может быть, не для большинства парней. – Эверетт сухо улыбается. – Но если ты все еще не можешь успокоиться по поводу Кэлшота, то, послушай меня, заканчивай. Ты все сделала правильно. Только представь себе, что было бы, если бы он действительно там был, а мы не проверили бы этот вариант…
– Дело не в этом, – быстро отвечает Сомер. – Я только что говорила с одной из подруг Саманты Эсмонд. Ну, или с той, кто ближе всего подпадает под определение «подруга».
Эверетт подходит ближе и опирается на раковину.
– А ведь ты права. Я раньше об этом как-то не подумала… Но ведь нам не позвонил никто из тех, кто знал ее, правильно?
– У меня такое впечатление, что муж «не одобрял» ее друзей.
– И что рассказывает эта женщина?
– Она встретилась с ней у врача. – Сомер поворачивается к Верити лицом. – Саманта не сказала, что с ней такое, но ее подруга считает, что дело может быть в послеродовой депрессии. Она признала симптомы – видела их у кого-то из своих знакомых.
Две женщины стоят какое-то время молча. Сомер отворачивается, а Эверетт продолжает наблюдать за ней. Неожиданно несколько разрозненных фактов, которые она узнала об Эрике после того, как они подружились, встают на свои места.
– Ты тоже. Правильно? Тоже видела их у кого-то…
– У моей сестры. – Сомер поднимает глаза. – Она на три года старше.