Выхода нет Хантер Кара

– Ну, знаешь… – Эв краснеет.

– Вот тебе и «ну».

Я поворачиваюсь к Сомер.

– Когда вы говорили с Филиппом в первый раз?

– В четверг днем, сэр. Вскоре после пожара.

– Отлично. А вы можете еще раз проверить координаты этого спутникового телефона? Так, на всякий случай.

В этот момент у Эверетт открывается второе дыхание:

– В любом случае почему Филиппу надо было уничтожать это место? Ничто не говорит о том, что он нуждается в деньгах.

– Даже сто штук и даже при сложных процентах когда-нибудь заканчиваются, – замечает Асанти. – Особенно при его способностях тратить деньги.

В этом он прав – речь не только о новехонькой яхте, но и о его беззаботном образе жизни, и при этом без всяких видимых средств к существованию.

– Может быть, все и так, – мрачно заявляет Бакстер, – но это, черт возьми, дает мотив Майклу, не так ли?

И он тоже прав: поджог дома решил бы раз и навсегда все его финансовые проблемы. Но смог бы он на это решиться? Решиться на то, чтобы сжечь здание, столь тесно связанное с его чувством собственной идентичности и, образно говоря, с ощущением своего места под солнцем? По мне, так это очень непросто. Даже если бы внутри не было членов семьи. Даже если бы я был в это время на расстоянии пятидесяти миль.

– А почему бы мне не спросить об этом его самого? – предлагает наконец Сомер. – Я имею в виду Филиппа. Могу ему позвонить…

– Нет, – говорю я. – Надо встретиться с ним лично. Я хочу знать, как он на это среагирует. Но, прежде чем вы туда отправитесь, позвоните в «Ротерхэм Флеминг и Ко.». Я хочу знать все, что они готовы рассказать об Эсмондах.

– Скорее всего, они скажут, что это конфиденциальная информация… – У Сомер на лице написано сомнение.

– Знаю. Но за спрос денег не берут. – Я осматриваю сидящих в комнате. – У кого-нибудь еще есть что-то новое или полезное?

– Звонил Чаллоу, – сообщает Гислингхэм. – По поводу отпечатков пальцев на гаражной двери. Большинство из них принадлежат Майклу и совпадают с теми, что найдены в кабинете; но есть и другие. И, для вашего сведения, ни один из них даже отдаленно не напоминает отпечатки Йюрьена Кёйпера.

– Мне позвонил из Оксфорда друг Майкла, с которым мы пытались связаться, – сообщает Эверетт. – Он мог бы встретиться со мной сегодня днем, но, к счастью, будет на месте и завтра утром.

Она даже не удосуживается объяснить, почему вторая половина дня сегодня не подходит, потому что ответ нам всем хорошо известен. Надо будет поискать в ящике черный галстук.

– Могу я вам чем-то помочь? Вы хотите увидеть кого-то из резидентов?

Санитарка в приемном покое дома для престарелых улыбается аккуратной профессиональной улыбкой, которая совсем не затрагивает ее глаз.

Сомер достает удостоверение.

– Детектив-констебль Эрика Сомер из Управления полиции долины Темзы. Насколько я понимаю, мистер Эсмонд в настоящий момент встречается со своей матерью?

– Они в боковом холле. – Женщина кивает.

Она ведет детектива по коридору, и ее пластиковые туфли скрипят по деревянному настилу пола. Место напоминает чем-то сельскую гостиницу, которая знавала лучшие времена. Изгиб подъездной дорожки, засыпанной щебнем, слегка великоватая деревянная лестница, парчовые шторы с разукрашенными подхватами и тяжелая мебель, которая вполне подошла бы дому на Саути-роуд. Сомер приходит в голову мысль, что все это сделано специально – что Майкл Эсмонд намеренно выбирал для своей матери место, где она проведет свои последние дни, как можно больше похожее на ее собственный дом. Единственная разница состоит в том, что все стулья здесь закрыты пластиковыми накладками и в воздухе витает тяжелый запах искусственного освежителя воздуха, маскирущий еще более тяжелые запахи.

Эсмонды сидят в эркере, выходящем на сад. На наружной веранде, совсем близко к окнам, расставлены горшки с крокусами – так, чтобы их всем было видно, – а на столике перед ними стоит чайник и две чашки. С блюдцами. Филипп сидит спиной к ней, но Сомер уже видит, что он успел переодеться в костюм для похорон. Он явно рад ее видеть, несмотря на все обстоятельства. Мужчина встает.

– Констебль Сомер! Спасибо, что приехали.

– Никаких проблем, – улыбается она в ответ. – Я знаю, что у вас сейчас масса дел.

– Это моя мама, Алиса.

Миссис Эсмонд поднимает на нее глаза. Она, должно быть, одна из самых молодых резидентов этого дома. Ей не больше семидесяти, а может быть, слегка за шестьдесят пять. Но у нее совсем старые глаза.

– Здравствуйте, миссис Эсмонд, – произносит Сомер и протягивает руку.

– Это твоя девушка? – спрашивает миссис Эсмонд, игнорируя протянутую руку и всем телом поворачиваясь к сыну. – А она красотка…

– Нет, Ма, – быстро отвечает Филипп, краснея и глядя на Сомер. – Эта леди из полиции.

Миссис Эсмонд открывает рот и собирается что-то сказать, но в это время ее прерывает санитарка, которая спрашивает у Эрики, не хочет ли она чаю:

– В чайнике должно еще что-то остаться…

– А почему бы и нет? Спасибо.

Санитарка удаляется в поисках чистой посуды, а Филипп поворачивается лицом к констеблю.

– О чем вы хотели поговорить со мной, констебль Сомер? Должно быть, это что-то важное?

– Мы обнаружили в доме завещание вашего деда.

– Ах, вот в чем дело… – Плечи Эсмонда слегка опускаются.

– Вы нам о нем ничего не сказали. – Эрика старается говорить беззаботно, сохраняя улыбку на лице. – Была какая-то причина?

– Я не знал, что это имеет какое-то отношение к делу, – на его лице написано изумление. – Какая здесь связь?

– Так чтобы я правильно поняла: по этому завещанию выходит, что дом переходит к старшему сыну, то есть к вам, не так ли? Но вы в нем не живете?

– Я уже говорил вам, – Филипп вздыхает, – что редко сижу на месте. Так что бльшую часть времени дом стоял бы пустым. А Майклу он нужнее, чем мне. У него же дети…

Внезапно Эсмонд понимает смысл сказанных слов.

– Боже! – произносит он и опускает голову на руки. – Этот гребаный кошмар… Простите меня. Обычно я редко ругаюсь, но сейчас я пытаюсь все это как-то переварить.

– Не волнуйтесь за меня, я слыхала вещи и похуже. Раньше я преподавала в средней школе.

Он смотрит на нее с грустной и печальной улыбкой. До того Эрика не обращала внимание на то, какие у него яркие синие глаза.

– То есть вы согласились на то, чтобы ваш брат с семьей жили в этом доме?

– Неофициально. Но согласился. В этом был большой смысл, особенно когда Майкл начал работать в Оксфорде.

– А что насчет той статьи, в которой говорится об уничтожении дома?

– Знаю, что она выглядит немного странно, но завещание было составлено в шестидесятые годы. Как раз в то время, когда правительство планировало строительство окружной дороги. По одному из планов, она должна была пройти прямо по Саути-роуд – и дом подлежал обязательному выкупу. Вот юристы и сказали дедушке, что у него должен быть предусмотрен вариант на такой случай – когда ситуация выйдет из-под контроля. Послушайте, констебль, это всё? А то у меня еще похороны сегодня…

– Только один вопрос, сэр. Предположим, что пожар означает, что пятая статья вступила в силу. Дом придется разобрать, не так ли?

– Наверное. Я, честно сказать, об этом еще не задумывался.

– А это, в свою очередь, значит, что он будет продан, – не сдается Сомер. – Сейчас я говорю об участке. В этой части Оксфорда он будет стоить огромные деньги – под застройку таких размеров…

– Возможно. – Филипп пожимает плечами. – Я уже говорил, что сейчас это не входит в список моих приоритетов.

– А вы не говорили со страховой компанией? Претензия наверняка будет на кругленькую сумму. И они наверняка захотят направить своего корректиров-щика…

– Знаете, пока все, что я хочу, так это найти своего брата. Чем, если позволите, должна сейчас заниматься и полиция тоже.

– Полиция? – неожиданно подает голос миссис Эсмонд. – Вы что, из полиции?

– Я же уже говорил тебе, Ма, – терпеливо разъясняет ей сын.

– Это по поводу Майкла?

Эрика и Филипп обмениваются взглядами.

– Да, – тихо отвечает мужчина. – По поводу Майкла.

– А я думала, что твой отец уже со всем разобрался, – говорит женщина, хватая сына за руку.

– Простите, – говорит Филипп так, чтобы она его не слышала, – вот так всегда. Сначала все хорошо, а потом она начинает путать прошлое и настоящее. Или вообще окончательно запутывается… Точка.

– Он сказал, что говорил с врачом, – продолжает миссис Эсмонд чуть громче. – С этим мистером Тавернье. И тот переговорил с полицией и все уладил.

– А вот и я, – бодро вступает в разговор санитарка и наклоняется вперед, чтобы освободить место на подносе. – Я еще и бисквиты захватила – правда, только морковные, но беднякам выбирать не приходится, да, миссис Э.?

– Я говорила ему, доктору, что Майкл никогда ничего подобного раньше не делал, – продолжает говорить миссис Эсмонд. – Он всегда был таким честным мальчиком… И всегда откровенно признавался в своих поступках. Сама мысль о том, что он мог сделать что-то подобное, а потом убежать…

Сомер хмурится. Эта женщина вовсе ничего не путает – речь идет о чем-то определенном.

– Вы не знаете, о чем это она? – Эрика поворачивается к Филиппу.

– Если честно – то нет.

– Но это может быть важно.

Санитарка смотрит сперва на Филиппа, а потом на Сомер.

– Знаете, если это вам поможет, то я, кажется, знаю, о чем идет речь. Когда-то Алиса рассказала мне эту историю. – С этими словами она распрямляется. – Это произошло, когда ваш брат был еще в школе, так?

В воздухе повисает неловкая тишина. Филипп Эсмонд отворачивается.

Санитарка опять смотрит сначала на него, а потом на Сомер.

– Вот что происходит, когда ввязываешься в чужие дела, – говорит она со вздохом, прежде чем повернуться и быстро уйти.

Филипп старается не смотреть на Сомер.

– Мистер Эсмонд, вы все еще хотите уверить меня, что не знаете, о чем идет речь?

Он качает головой и тяжело вздыхает:

– Уже нет, но здесь мы это обсуждать не будем. Не тогда, когда нас слышит Ма.

Так как Фаули, Эверетт и Сомер – все отправились на похороны, то у Бакстера получается необычно спокойная вторая половина дня. Он пьет чай (нормальный, купленный в буфете) и доедает половину батончика. Это одна из тех протеиновых штучек, которая в его личном списке относится к здоровой пище, а не к шоколаду, а это значит, что о ней можно не рассказывать жене и не включать ее в этот гребаный журнал для худеющих, который она ведет за него. Он сидит на диете вот уже два месяца и видит, как его жена разочарована тем, что его вес совсем не меняется. Иногда даже спрашивает его, правильно ли он перечисляет все то, что ест в офисе. И он в ответ всегда смотрит ей прямо в глаза. Все эти годы допросов профессиональных лжецов не прошли впустую.

Бакстер допивает чай и возвращается к попыткам взломать пароль на компьютере, который они нашли в кабинете Майкла Эсмонда.

– Ну, так я вас слушаю.

В саду холодно, несмотря на то что ярко светит солнце. То тут, то там видны остатки снега, прячущиеся в тени живых изгородей. Кое-где появились подснежники и первые, еще робкие, ростки гиацинтов.

Филипп прячет руки в карманах. Сидеть слишком холодно, так что они, не останавливаясь, прогуливаются по саду. Сомер видит его мать, следящую за ними через окно. Ей приходит в голову, что женщина может все еще думать, что она – девушка ее сына.

– Когда я сказал вам, что ничего об этом не знаю, это была не совсем ложь.

– Не совсем? Это что значит?

– Это значит, что в то время я был в Австралии. У меня был годовой перерыв между окончанием школы и поступлением в университет. Правда, он так и остался перерывом, потому что в университет я поступать вообще не стал.

– И что же произошло?

– Ма и Па молчали об этом как убитые, но Майк в конце концов все мне рассказал. Не сразу – постепенно… – Он глубоко вздыхает. – Если кратко, то Па застукал его с другим мальчиком.

– С другим мальчиком? – Этого она никак не ожидала услышать.

– Они были в сарае. В том, который находится в конце сада. Мне кажется, что это не был… ну… настоящий секс. Послушайте, ему было семнадцать, и они, скорее всего, просто экспериментировали. Но Па слетел с катушек. Выбросил второго мальчишку к чертовой матери, стал орать, ругаться и говорить Майку, что не для того его растил, чтобы тот стал извращенцем, что он позор для всей семьи, и всякую подобную хрень. Уверен, что вы сами можете заполнить пропуски.

Это было легко. Так же, как представить себе, насколько сильно эти слова могли ранить.

– И что же дальше?

– Майк убежал в дом, схватил ключи от машины и уехал. Через пять минут после этого он сбил маленькую девочку, которая каталась на велосипеде по Банбери-роуд.

– О боже!

– Согласен. Не повезло.

– Но с ней ничего не случилось? С той девочкой?

– С ней все было в порядк. Просто несколько царапин. Но она на какое-то время потеряла сознание. А Майк решил, что убил ее. И запаниковал. Вернулся в машину и уехал. Они не могли найти его целых три дня. А когда нашли, то он ничего не мог вспомнить.

И неожиданно все встает на свои места.

– Он прятался в Кэлшот-Спит, так?

Покраснев, Филипп кивает.

– Так почему же вы сразу не рассказали мне, когда я спрашивала вас о лачуге?

– Простите меня, – у него подавленный вид. – Теперь я понимаю, что мне надо было быть с вами откровеннее. Но прошло больше двадцати лет, – и я не понимал, как эти раскопки могут кому-то помочь. И в последнюю очередь – Майклу. Я не подумал, что это может иметь хоть какое-то значение.

– Это будем решать мы, а не вы, мистер Эсмонд.

Филипп останавливается и поворачивается к ней лицом.

– Мне очень жаль. Правда. Я ведь по натуре не лгун. Если бы вы знали меня получше, то согласились бы с этим.

Сомер решает не обращать внимания на скрытый намек в его словах и продолжает:

– А что это за врач, о котором упомянула ваша мать?

– Родители были в панике от того, что произошедшее могло поставить крест на поступлении Майка в Оксфорд, так что послали его на Харли-стрит[70]. Так, чтобы это не попало в его медицинскую карту. И врач сказал, что в момент происшествия Майк находился в состоянии крайнего эмоционального перевозбуждения, в результате чего у него развилась посттравматическая амнезия. Кажется, это звучало как «диссоциативная реакция бегства». Врач написал письмо в полицию, и они его приняли. А так как маленькая девочка не получила практически никаких травм, моим родителям удалось замять это дело. – Он замечает ее взгляд. – Да, я думаю, что здесь не обошлось без чека на кругленькую сумму.

– А что было потом?

– Майка посадили под «домашний арест» до конца лета, а осенью он сдал вступительные экзамены. Остальное вы знаете.

– А тот, другой, мальчик?..

– Полностью исчез с радаров, – в смехе Филиппа слышится ирония. – Я даже имени этого бедняги не знаю. А то, как Майк вел себя после всего этого, полностью исключило все подозрения в гомосексуализме. До этого у него была всего одна девушка – Джейн или Дженни, что-то в этом роде. После же он стал менять их как перчатки. И речь, насколько я могу судить, шла не о романтических свиданиях – только секс, и ничего больше. – На лице у него появляется глуповатое выражение. – Если хотите знать, я ему тогда здорово завидовал.

– То есть к тому времени вы уже вернулись из Австралии?

Филипп кивает.

– И как вы нашли вашего брата?

– Таким же – и совсем другим. Но по его внешнему виду я никогда не догадался бы о том, что с ним произошло.

– Не понимаю.

– Ну, нечто похожее должно как-то ошеломить вас, что ли… С Майком все было в точности до наоборот. И речь не только о его беспорядочной половой жизни. Он стал более уверенным в себе, более агрессивным. Я бы сказал, «несдержанным».

«Как и в последние шесть месяцев», – думает Сомер. Совпадение? Или история повторяется?

Как бы по-разному мы ни проживали наши жизни, заканчиваются они достаточно одинаково. По крайней мере, в наши дни. Крематории стали похожи на «Макдоналдсы». Везде одинаковы. То же внутреннее расположение, те же стулья, те же, похожие на акриловые, шторы. И в большинстве случаев то же неприятное ощущение, что тебе в спину, пока ты проходишь через центральные двери, уже дышит следующая группа скорбящих. Правда, сегодня все по-другому. К завтрашнему утру отчет о похоронах Эсмондов будет во всех газетах, так что руководство крематория освободило для них всю вторую половину дня. Сам я приезжаю рано, еще до Эверетт и Сомер, но вестибюль уже заполнен, и я осматриваю толпу, не понимая, откуда взялись все эти люди. Вот эта группа аккуратно одетых женщин лет тридцати – наверное, родительницы из школы Мэтти, а остальные, скорее всего, журналюги, одетые в поношенные траурные одежды и с выражением профессиональной скорби на лицах.

Я стараюсь слиться с толпой, оставляя Эверетт и Сомер право официально представлять полицию на этих похоронах. И они это успешно делают – правда, каждая по-своему. Сомер легче сходится с людьми, и я вижу, как она вступает в разговоры, задает вопросы… Наблюдаю за тем, как смотрят на нее мужчины, потому что в своей форме она выглядит очень привлекательно, а Эрика пользуется этим в своих интересах. Эверетт, напротив, на первый взгляд более пассивна и в форме чувствует себя гораздо скованнее, одергивая ее каждую минуту. Она больше слушает, чем говорит, так что люди, с которыми общается Верити, уверены, что полностью контролируют ситуацию. Но при этом она тоже успешно собирает информацию.

Когда к зданию подъезжают три катафалка, в помещении начинается сумятица, потому что фотографы стараются занять наиболее выгодные места. Гроб Саманты укрыт розовыми лилиями и этими маленькими белыми цветочками, которые в народе называют «Дыхание младенца». Гроб Мэтти во второй машине покрыт флагом «Арсенала» с венком из красных роз, который, как мне сказали, прислал клуб. Кроме того, они собираются выйти на следующую игру в траурных повязках. Вот она – сила социальных сетей. И, наконец, крохотный гробик Захарии утопает в маргаритках, из которых сложено его имя.

Вот-вот должен начаться дождь, но облака на минуту расходятся, и солнечные лучи заливают ярким светом траву и съежившиеся от холода посадки. На краю покрытой гравием площадки сидит одинокий черный дрозд, который клювом быстро отделяет кору от упавших веток деревьев и превращает их в щепки. Я понимаю, что, не отрываясь, смотрю на него, в то время как несущие гробы уходят вперед, и скорее слышу, чем вижу, всплеск эмоций, когда Грегори Гиффорд подходит, чтобы взять в руки гроб своего младшего внука. Женщины рыдают по Захарии, а мое сердце разрывается при мыслях о Мэтти. Любой родитель, потерявший ребенка, скажет вам то же самое. Вдовы, вдовцы, сироты – так называют тех, кто потерял своих мужей, жен, родителей. Но нет названия родителям, потерявшим своих детей. Поэтому я стараюсь как можно реже посещать похороны, не говоря уже о похоронах детей. С трудом можно пережить, когда твоя жизнь практически рушится до основания, но когда ты вспоминаешь об этом, видя ничем не прикрытое горе других, – это совершенно непереносимо. Я не хочу вспоминать. Не хочу вновь видеть бледное лицо Алекс, на котором не видно слез, своих родителей, жмущихся друг к другу, и цветы, бесконечное множество венков, присланные людьми, которых мы попросили не приходить и не присылать цветов. Но они все равно их прислали, потому что должны были сделать хоть что-то. Потому что чувствовали себя такими же беспомощными, как и мы, перед лицом этой невыразимой боли.

Носильщики поправляют гробы на плечах, скорбящие формируют колонну, и вперед выходит священник. Я отступаю, позволяя последним оставшимся обогнать меня и стараясь не встречаться глазами с теми, кого узнал. Раздается классическая музыка. Я догадываюсь, что это Бах, но мне кажется, что мелодия богаче и менее аскетична, чем всё, что я слышал у него раньше. На похоронах Джейка звучал Гендель. Гендель и «Оазис»[71]. Генделя выбрала Алекс. Lascia ch’io pianga[72]. «Дай мне оплакать грустную долю…». Когда-то она мне очень нравилась, но с тех пор я больше не могу ее слышать. А «Оазис» выбрал я. «Чудесная стена». Джейк все время слушал ее. И мне всегда казалось, что он так часто ставил ее потому, что надеялся, что мы его спасем. Но мы не смогли. Я не смог. Я не стал для него той стеной, за которой он мог спрятаться. И, в конце концов, когда я был ему нужен, меня не оказалось рядом.

Я сажусь на последнем ряду. Со своего места вижу вход и площадку перед крематорием. Потому что это главная причина, почему я здесь оказался. Сегодня кремируют всю семью Майкла Эсмонда, и мы сделали все, что было в наших силах, чтобы он об этом узнал, где бы он ни был. Жена и двое сыновей – надо обладать поистине ледяной выдержкой, чтобы проигнорировать такое: даже самые закоренелые убийцы, которых мне приходилось знать, такого не сделали бы. Поэтому я и сажусь там, откуда мне видна длинная подъездная аллея и открытая всем ветрам парковка, которая отделяет это место скорби от остального, обычного, погруженного в себя мира. До меня доносятся обрывки погребальной службы: «Преданная мать и жена… Пользовался авторитетом среди товарищей… Ушел так трагически рано…» – но перед глазами у меня все время стоит черный дрозд. С глазами бусинками и крепким клювом.

Сайт газеты «Оксфорд мейл»

Пятница, 12 января 2018 г. Последнее обновление в 17:08

Похороны жертв Оксфордского пожара

Сегодня, во второй половине дня, в крематории г. Оксфорда состоялись похороны Саманты Эсмонд и ее двух сыновей: Мэтти, 10 лет, и Захарии, 3 лет.

Жители в полной тишине провожали кортеж на улицах города, а среди скорбящих присутствовали члены семьи, друзья и коллеги, а также представители школы Епископа Христофора, в которой учился Мэтти Эсмонд. Также присутствовали представители полиции, хотя это и не афишировалось. Но если полицейские надеялись увидеть Майкла Эсмонда, то они были разочарованы. Несмотря на все просьбы явиться в полицию, ученый Оксфордского университета нигде не появляется с 3 января, когда его последний раз видели на научной конференции в Лондоне.

Предполагается, что до этого он имел встречу со своим деканом. Информированные факультетские источники сообщают о том, что студентка обвинила доктора Эсмонда в сексуальном харрасменте, что могло привести к серьезному наказанию, если не увольнению.

Страхи о будущем крытого рынка

Торговцы на историческом рынке беспокоятся о его будущем после нескольких громких закрытий… /читать дальше

Футбол: Юношеская лига «Оксфорд мейл» Отчеты и результаты… / читать дальше

Мужчина задержан после обвинения в изнасиловании:

45-летний учитель был задержан после того, как одна из учениц обвинила его в изнасиловании. Девушка, имя которой не разглашается по причинам юридического характера… / читать дальше

92 комментария

CallydonianGal0099

Честное слово, прямо сердце разрывается. Бедные детки…

MedoraMelborne

Отец убил. Сначала их, а потом себя. Вот подождите – узнаете, что я права.

5656AcesHigh

Согласен. Уверен, что этот сукин сын всех порешил.

HillBilly_889

Чем дальше в лес, тем больше дров. А теперь он еще и половой террорист? Подумать только…

Я жду с сигаретой возле машины. Эверетт и Сомер провожают последних скорбящих, и парковка пустеет. Поднимается ветер, и я вижу, как Эрика придерживает свою фуражку, когда они огибают здание и приближаются ко мне.

– Что-нибудь видели, сэр? – спрашивает Верити, подходя. – Потому что мы, кажется, не видели ничего. – Она опять одергивает свой китель.

– Ничего конкретного. – Я качаю головой. – А вы, Сомер?

– Ничего, сэр.

– А с адвокатами говорили?

– Боюсь, что из этого ничего не получится. – Она мотает головой. – Они сказали, что не уполномочены раскрывать информацию о делах своих клиентов. Даже если бы и хотели.

Меня это не удивляет, однако попытаться все равно стоило.

– Но у меня состоялась очень интересная беседа с Филиппом Эсмондом. Не здесь, – быстро добавляет Эрика. – Утром, в доме для престарелых.

Это объясняет то, что я случайно заметил в последние час-полтора. То, как на нее смотрел Эсмонд и как она на него не смотрела.

Я быстро схватываю суть разговора. Случай с мальчиком, происшествие на Банбери-роуд и паническое бегство в Кэлшот, единственное место, где Майкл Эсмонд чувствовал себя в безопасности. И к концу ее рассказа мы с Эверетт тоже видим некую закономерность.

– Я знаю, что в этот раз он до Кэлшота не добрался, – заканчивает Сомер и слегка краснеет, вспоминая свою бесполезную поездку, – но если подумать – вдруг он увидел новости по телевизору и вновь впал в это свое состояние «диссоциативной реакции бегства»? Уверена, что такая возможность существует. Хотя, полагаю, надо на всякий случай проконсультироваться с психиатром…

– Я позвоню Брайану Гоу. Напомните-ка мне, когда, по словам Анабеллы Джордан, она заметила перемены в поведении Эсмонда?

– Прошлым летом, босс, – отвечает Эверетт со значением в голосе. – То есть именно тогда, когда учителя в школе Епископа Христофора заметили перемены в Мэтти.

Майкл, Мэтти – уверен, во всем этом есть нечто, хотя это «нечто» все время ускользает…

– Ладно, будем копать дальше. Прошлым летом в этом семействе что-то произошло, и я хочу знать, что это было…

Запись беседы с Джеймсом Бересфордом, состоявшаяся на Феверел-клоуз 12, Вулверкот, Оксфорд, 13 января 2018 г. в 11:16.

Беседу записала детектив-констебль В. Эверетт.

В.Э.: Спасибо, что нашли для меня время в субботу, мистер Бересдорф.

Дж. Б.: Нет проблем. Рад помочь. Хотя не уверен, что смогу оказаться полезным. Я редко вижу Майкла. То есть я хочу сказать, что мы вместе учились, но это было давным-давно. Мы никогда не были «друзьями».

В.Э.: А когда вы видели его в последний раз?

Дж. Б.: Я как раз пытаюсь вспомнить это с того самого момента, как увидел новости… Где-то месяца три назад. Он совершенно неожиданно прислал письмо по электронной почте. А до этого мы не общались четыре-пять лет.

Э.В.: И что, в этот раз у него была какая-то конкретная причина?

Дж. Б.: Вначале я так не подумал. Мы встретились в одном из баров на Саут-Пэрэйд. Пришлось присесть на улице, потому что Майкл хотел курить. Я думал, что он бросил много лет назад, но, в любом случае, мы просидели и проговорили около часа обо всем и ни о чем, прежде чем он перешел к сути вопроса. Сказал, что хочет воспользоваться моей головой. Я имею в виду, в профессиональном смысле.

В.Э.: Ему был нужен ваш совет?

Дж. Б.: Так прямо он, естественно, об этом не сказал. Майкл ни за что не признает ваше превосходство в какой-то области…

В.Э.: Но он хотел, чтобы вы ему помогли?

Дж. Б.: Если хотите знать, я был просто ошарашен. Он никогда не скрывал того, что считает, что я занимаюсь полной ерундой. Не настоящей «академической» наукой. Не такой, какой занимается он.

В.Э.: А чем вы занимаетесь?

Дж. Б.: Я психотерапевт.

В.Э.: Понимаю. И он хотел – чего? Чтобы вы ему кого-то порекомендовали?

Дж. Б.: В общих чертах – да. Хотя он все время подчеркивал, что нужно это не ему самому, а кому-то из членов семьи. Но он бы по-любому так сказал, правда?

В.Э.: Дело в том, что у нас есть доказательства того, что его жена страдала от постнатальной депрессии. Как вы думаете, могла речь идти о ней?

Дж. Б.: Ах вот как… Я не знал. В таком случае – да, он мог иметь в виду ее.

В.Э.: А вы не вспомните, кого порекомендовали ему?

Дж. Б.: Я дал ему целый список. Человек шесть-семь из местных. Могу продиктовать.

В.Э.: А вы не знаете, он с кем-то из них связывался?

Дж. Б.: Они бы мне не сказали, даже если бы это произошло. Конфиденциальность и все такое… И, как уже говорил, с тех пор я о нем ничего не слышал.

В.Э.: А как он вообще выглядел в тот вечер на Саут-Пэрэйд?

Дж. Б.: Просто кошмарно. Небритый, под мышками пятна пота… Ну, и все такое.

В.Э.: Это было на него не похоже?

Дж. Б. (с гримасой): Вот именно. Для Майкла всегда очень большую роль играла внешняя сторона. У него всегда должны были быть лучшие оценки на экзаменах, лучшая работа, самый красивый дом, самая красивая жена… Ну, вы меня понимаете. Знаете…

В.Э.: Я вас слушаю…

Дж. Б.: Первое, что мне пришло в голову, когда я увидел новости, – это то, что он сделал это сам. Знаете, такой последний и окончательный выход. Честно сказать, если бы я не знал, что в то время он был в Лондоне, я бы все еще так думал. Он всегда был немного фаталистом…

28 июля 2017 года, 10:45

160 дней до пожара

Саути-роуд, 23, Оксфорд

Майкл Эсмонд открывает дверь своего кабинета и несколько мгновений стоит, глядя на сад. Сегодня один из самых жарких дней в году, но, пока стригли траву, ему приходилось из-за шума закрывать дверь. А теперь, когда Гарри на четвереньках ровняет бордюры, можно впустить в комнату немного свежего воздуха. Гарри, без сомнения, отличный работник: сад выглядит так, как он не выглядел вот уже много лет. Хоть новую вечеринку для факультета устраивай. Но лучше не надо. Теперь он по опыту знает, что подобные мероприятия дают гораздо меньше, чем от них ожидаешь, да и Сэм, скорее всего, такого не выдержит. Не говоря уже о расходах. Майкл поворачивается, возвращается к столу и еще с час слышит только звук секаторов и редкий лай собаки на соседнем участке. Он настолько погружен в то, что делает, что не замечает, когда Гарри прекращает работу, и отрывается от стола, лишь когда на страницу перед ним падает тень. Майкл поднимает глаза.

– Подарок от Сэм.

Перед ним стоит Гарри с банкой пива в руке. И с бокалом. В другой он держит еще одну банку для себя.

– Спасибо, – благодарит Майкл, откидываясь в кресле. – Отличная работа – я имею в виду сад…

– Самое тяжелое уже позади. – Гарри улыбается. – Но в это время года расслабляться нельзя. – Он прикладывает холодную банку ко лбу, словно позирует для рекламы прохладительных напитков. Что ж, реклама могла бы стать для него неплохим вариантом, если бы он решил ею заняться. У него есть и внешний вид, и шесть кубиков пресса, и глубокий загар. Сейчас он стирает тыльной стороной руки капельки пота с верхней губы. Майкл быстро отворачивается, понимая, что смотрит на него слишком пристально. И чувствует, что краснеет.

– А я не знал, что у вас есть татушки, – говорит он, стараясь хоть чем-то заполнить паузу.