Пока едет «Скорая». Рассказы, которые могут спасти вашу жизнь Звонков Андрей

Голова – предмет темный…

История девятая, в которой Таня с доктором Сомовым встречают ишемический инсульт, а водитель не понимает, почему его заставляют таскать носилки.

День на день не приходится. Таня выходила на дневные дежурства через сутки, а фельдшер Ерофеев работал по какому-то странному графику: то сутки через двое, то вдруг в ночь. Она спросила: «Почему так?» Он ответил коротко: «Начальство попросило дырки прикрыть – пора отпусков». И бывали дни практики, когда Таня попадала в другие бригады, к другим медикам. Тут уже не спрашивать приходилось, а отвечать и все, чему научил Ерофеев, выдавать.

Ей не понравилось работать в бригаде реанимации, потому что они или сидели, ожидая «профильный» вызов полдня, или уезжали на несколько часов, а ей поручали только бумажки заполнять да шприцы набирать и не путаться под ногами.

Ходила «третьим лишним» фельдшером и стеснялась что-либо спросить, а сами БИТы[65] ничего не объясняли. Выполняла, что прикажут.

В этот день она, как обычно, приехала к восьми, переоделась, подошла к диспетчерской. Там ее застал старший врач подстанции Виктор Васильевич Сомов. Он посмотрел на стажерку и сказал:

– Э… девушка… – Он забыл ее имя. – Ты свободна? В смысле, еще ни с кем?

Видимо, по рассеянности он не осознавал всей двусмысленности своих вопросов. Но так как Сомов, с его лицом старого бассета и усталыми глазами, никакой пошлости никогда бы не сказал, Таня поняла его совершенно буквально:

– Нет, Виктор Васильевич, я еще ни к кому в бригаду не вписана. А вы что-то хотели?

– Нет… Да… В общем, поедете со мной? У меня вызов, а мой фельдшер если и выйдет, то только с девяти.

Он наклонил голову, чуть улыбнулся, отчего еще больше стал похож на старого бассет-хаунда с грустными глазами.

– Тут рядом.

– Давайте поедем. Вещи фельдшером в машине?

– Да…

Сомов отдал девушке карту, и она увидела повод – «головокружение, женщина, восемьдесят три года».

– А потом приедем и, если захотите, пересядете на другую бригаду.

– Мне кажется, вы очень устали, Виктор Васильевич? – Таня добавила чуточку вопросительной интонации в голос.

– Ну да… Сейчас отпуска, оставлять бригады незакрытыми не хочется. Вот в выходной и я подрабатываю. А ты-то чего вышла в субботу?

– Через день, все по-честному.

– Все бы всегда так – по-честному, – вздохнул Сомов.

Таня знала, что некоторые девчонки отлынивали от дежурств.

Водитель ворчал в машине. Терзал стартер. «Не успел прийти на смену – вызов! Нынче ж лето! Чего они, совсем оборзели?! Дергают и дергают!»

– Володя! – сказал Сомов, залезая в кабину на переднее сиденье.

– Чего? – спросил водитель, слушая мотор.

– Заткнись и поезжай по адресу. Раз вызвали, значит, надо ехать.

– А чего дали? – не унимался водитель. – Опять херню какую-нибудь? Пятки чешутся или голова кружится?

Сомов разозлился:

– Твое какое собачье дело? Езжай на вызов и оставь нам нашу работу. Свою выполняй, как положено.

– Да надоело по ерунде мотаться! Только и гоняем: то давление, то горло болит, то «ракушнику» врач забыл наркоту выписать. Это ж не наша работа.

Сомов повернулся к Тане:

– Э… девушка, вот запомните: никогда не обсуждайте больного и происходящее на вызове с водителем.

Таня криво улыбнулась. Ей не понравился разговор с водителем. Хорошенькое начало дежурства. Сидит пузырь за рулем и брызжет злобой. Ему самому-то не противно?

– А с кем им еще разговаривать? – гоготнул шофер Володя. – Неужели вам нравится делать не свою работу?

– У меня нет «не своей работы». – Таня услышала в голосе Сомова металлические ерофеевские нотки. – Кстати, у тебя тоже. Потому что твоя работа – это кратчайшим путем и максимально быстро доставить бригаду по адресу, а не рассуждать, к кому нужно, а к кому нет. И ты сейчас заткнешься и мнение свое засунешь себе сам знаешь куда, иначе я в понедельник напишу начальнику колонны докладную о твоей профпригодности в линейной бригаде. Уяснил?

– Злой вы, Виктор Васильевич!

Водитель замолчал.

– Спецсигналы! – сказал Сомов.

Водитель щелкнул переключателями, улицу наполнил звук сирены.

– У тебя семь минут, чтобы не опоздать. Ты меня злого еще не видел.

К подъезду Таня бежала вприпрыжку за врачом, который нес ящик.

– Он вас сильно разозлил?

Сомов обернулся и улыбнулся. Стажерка удивилась. Обычный флегматичный бассет. Как он мог так жестко отвечать?

– Нет худа без добра. Он мне сон разогнал. Небольшая адреналиновая стимуляция. Я не злюсь.

Таня до сих пор только один раз работала с Сомовым – это было в самом начале ее практики, – и сравнивать старшего врача было не с кем, разве что с Ерофеевым. Однако поводы фельдшерских и врачебных вызовов сильно отличались, и в то ее первое дежурство с Сомовым он взял подряд несколько детских вызовов, а потом отпустил стажерку домой.

На вызове Сомов будто включал скрытую внутри лампочку. Как бы ни были взволнованы или раздражены родственники, появление громадного врача со спокойным лицом, уверенными движениями и голосом диктора центрального телевидения рассеивало любой негатив.

Таня тоже ощутила эту ауру уверенности и спокойствия.

– Ну, – сказал Виктор Васильевич, осматривая неприбранную комнату. – Кто мне поведает, что произошло?

Он раскрыл ящик и первым делом натянул голубые латексные перчатки. Повернул голову к Тане:

– Заполни пока карту, потом померяй давление.

На диване лежал мужчина по виду лет пятидесяти, довольно упитанный и совершенно непохожий на женщину восьмидесяти трех лет (как было указано в карте вызова).

Таня нашла старушку на кухне и выяснила, что вызывала-то она скорую сыну, а назвала по привычке свои данные.

– Я встать не могу, – хрипло сказал лежащий на диване. – Все плывет. Хотел на дачу ехать, проснулся вот…

– Мама! – громко сказал он. – Мама! Дай докторам на что сесть.

Старушка принесла две табуретки. Сомов и Таня присели.

– Ну, не можете встать, и не надо, – согласился старший врач. – Осмотрим лежа. Поднимите руки и ноги повыше.

Он откинул одеяло, и мужчина послушно поднял конечности.

– Держите, сколько сможете. Пока силы есть или пока я не скажу опустить.

Сомов наблюдал, как левые рука и нога медленно опускались, тогда как правые конечности мужчина держал уверенно.

– Чудесно, – сказал врач, а Таня уловила в голосе интонации доктора Ливси из мультика «Остров сокровищ», – теперь оскальте зубы. Замечательно, – добавил он, увидев кривую ухмылку, – теперь высуньте язык, как можно дальше. Прелестно, – оценил он красную загогулину языка, прижавшуюся к правой щеке.

Потом Сомов посмотрел в зрачки больного, попросил глазами следить за пальцем и поводил им вправо-влево.

– М-да, – резюмировал он осмотр. – Анечка, радость моя, померяй ему давление и пульс, а я пока наберу разные полезные лекарства.

Сомов любил использовать такие малоосмысленные сочетания вроде «полезных лекарств» или «страждущих больных». А иногда на вызове спрашивал: «Где вы прячете больной организм»?

– Виктор Васильевич, я – Таня, – поправила стажерка старшего врача.

– Хорошо, – согласился тот, – однако от этого ты не перестала быть «моей радостью».

Он набирал шприцы.

– Ну, что там?

– Сто шестьдесят на сто, пульс – шестьдесят шесть.

– Это многоватенько… Что ж вы так, батенька? Давление давно повышается?

– А я его мерил? – хрипло ответил мужчина. – Ребята, тошнит – не могу, сделайте что-нибудь.

– Танюш, ты сделаешь? Надо – в венку.

– Катетер будем ставить?

Таня решительно полезла в ящик за перчатками.

– Ну, если тебе хочется – поставь, – не стал спорить Сомов. – Ты умеешь?

Таня гордо кивнула. Однажды Ерофеев пожертвовал свои толстенные вены и заставил ее перепортить несколько катетеров, но научил «ставить вену», а главное, избавил от страха перед этой манипуляцией.

Катетер она поставила с первой попытки, не замечая текущего по лбу пота.

– Готово! Можно вводить.

– Вот, держи.

Сомов положил набранные шприцы на живот мужчины.

– Вводишь церукал… Не спеши, тут немного, потом мексидол, дальше эуфиллин, а «на закуску» – медленно-медленно – магнезию. А как закончишь его «жарить на медленном огне», вот еще и лазикс.

Сомов разогнулся и позвал громко:

– Мамаша-а-а!

Явилась старушка.

– Баночку литровую приготовьте, пожалуйста.

– Это для чего же? – осведомилась она.

– Сыночек ваш сейчас много писать будет, а в туалет мы его не пустим. Вот в баночку и помочится. Танюш, катетер закроешь и померяй опять давление и пульс.

– Сто тридцать на шестьдесят! – радостно сообщила стажерка.

– Голова прошла, – доложил мужчина, – муть в глазах исчезла. Эй! Да я в порядке! Чудеса!

Он откинул одеяло и решил сесть на кровати.

– Ой! Ой! – сказал Сомов, бросившись к больному. – Не спешите! Давайте-ка пока полежим!

Таня отошла и уступила свое место врачу.

– Так, повторим осмотр. Лежим на спине, руки и ноги вверх! Держим, сколько сможете.

На этот раз левые рука и нога не опускались.

– Изумительно, – заключил Сомов. – Улыбнулись, язык вперед…

Ровный оскал и прямой язык убедили старшего врача, что неприятные симптомы прошли.

– Теперь сесть можно?

Мужчина очень хотел подняться.

– Сесть? Можно. Только осторожно. Ножки спускаем и сидим. Посмотрите на меня.

Сомов изучал зрачки.

– Чудесно, нистагм[66] ушел. Так. Теперь глаза закройте, руки – вперед и подержите.

Мужчина выполнил приказ. Левая рука чуть дрожала.

– Ага, теперь руки расставьте и указательным пальцем правой руки попадите в кончик носа.

Мужчина уверенно попал пальцем в нос.

– А теперь левой.

На этот раз палец уперся в щеку.

– Ага! – сказал Сомов. – Ну, понятно. А что вы вчера ели?

– Я вчера ел, – сказал мужчина.

– Не сомневаюсь, – произнес Сомов, – на голодающего вы не похожи. Так что же вы ели вчера? На обед? На ужин?

– Ну… я это заказал… Там варили, жарили… потом принесли. Я ел!

Сомов уставился на мужчину.

– Так, мужчина, что это?

Он показал обнаруженную на столе вилку, которой раньше пользовался для определения рефлексов.

– Чтобы есть, – сказал мужчина, – как обычно.

– Называется это как?

– Ну как называется… – Больной задумался. – Я же знал… Это такая железная штука, чтобы на нее накалывать мясо и класть в рот. Вот эта штука.

– Одним словом – штука?

Сомов не улыбался. Таня встревожилась. С мужчиной явно было что-то не то.

– Ну да.

Сомов подошел и показал на табурет.

– А это как называется?

– Это? Деревянная штука для того, чтобы сидеть.

– Я не спрашиваю, для чего она. Как она называется?

– Штука, – уверенно сказал мужчина. – Я хорошо себя чувствую. Мне надо ехать, это… чтобы собирать там…

Сомов повернулся к старушке.

– Ехать надо, только вот в другое место. Мамаша, соберите ему спортивный костюм, чтобы носить, зубную щетку, чтобы зубы чистить, и трусы, чтобы было на смену, еще тапочки и майку. В больницу поедем.

– Зачем? – спросил больной. – Голова совсем не кружится. И не тошнит.

Сомов усмехнулся.

– Хоть голову называете правильно. У вас, дорогой мой, инсульт. Понимаете? А, да, вы же названия не помните. В общем, парализовало вас. Мы немного полечили, но полностью мозг в норму не пришел. Это понятно? Вы забыли названия предметов. Это вот – вилка, а это – табурет, а вот это – банка, а совсем не штука, в которую наливают… Впрочем, налить ничего не хочется? Мочу, например?

– Хочу.

Больной рассматривал банку, которую перед ним держала Таня. Он, не вставая, наполнил посудину.

– А можно не ехать в больницу?

Старушка тоже с надеждой подскочила к Сомову, но только молча смотрела.

– Когда Гиппократа спросили, можно ли есть волчьи ягоды, он ответил: «Можно, только отравитесь!» Можно не ехать, только тогда парализует окончательно, а сейчас есть шанс выкарабкаться и вспомнить названия предметов, а не только их назначение, – спокойно, немного иронично объяснял Сомов. – Голубчик, инсульт – это когда в голове у вас кровь не питает некоторые участки мозга из-за тромба или сужения, и то, что после лекарств вам стало легче, дает надежду на восстановление функций, если старательно и правильно лечить. А делать это можно только в специальном отделении. Такая вот штука.

Госпитализация прошла не без приключений. Долго убеждали мужчину лежать на волокуше. Потом он хотел непременно сидеть на носилках, и водитель не соглашался ехать, пока тот не ляжет. В приемном невролог от восторга чуть не прыгал – довольно редкий случай, будет чем порадовать студентов. Потом водитель Володя, уже по пути из больницы, ворчал:

– Нахрен было этого кабана тащить, спину рвать? Сам бы отлично дошел до машины.

Сомов повернулся к Тане.

– Ты тоже так думаешь?

– Нет, – покачала она головкой. – Я думаю, почему его парализовало во сне? Ведь получается, что он уже проснулся с инсультом? А если бы он был один дома?

Ее передернуло.

– Жуть! Так вот лежишь, встать не можешь… и некого позвать на помощь. Он же мог умереть!

– Так обычно и бывает. Тебе объяснить?

Таня улыбнулась и кивнула.

– Ну, давай по порядку. Дядька, как сказал весьма метко наш водитель, – кабан. Избыточного веса в нем килограммов тридцать. Как он нам попытался объяснить, вчера он заказал, а ему варили и жарили… то есть он съел первое и второе. Не могу утверждать, но полагаю, что ему еще наливали и он пил… хотя сейчас алкоголем не пахло.

Дядька явно не дурак поесть и выпить, свининку любит… Давление у него скачет, но он на это внимания не обращал. Думаю, он и солонинку уважает, и пивко с воблой или чипсами. Так что в группе риска по гипертонической болезни и, вот как мы видели, по инсульту. За ночь все его жирненько-солененькое всосалось в кровь, отчего та загустела, соль притянула воду, и давление подскочило, да еще и почки отреагировали на вязкую кровь – подбросили ренин[67], поэтому сто шестьдесят на сто с утра. Так?

Таня опять кивнула, как китайский болванчик.

– Надо полагать, в правом полушарии у него уже имелись проблемы с кровообращением, но до поры себя не проявляли. И вот утречком он пытается встать, чтобы ехать на дачу. Но не тут-то было. Пока лежал, крови более-менее хватало мозгу, а как встал, так сразу и наступил дефицит.

Мышцы заработали, положение тела изменилось. Развилась острая ишемия в правом полушарии, а судя по тому, что он не мог подняться и его тошнило, задеты были область ствола и мозжечок. Что первым делом происходит при ишемии?

– Отек, – коротко ответила Таня.

– Правильно. Вся его вестибулярная симптоматика была вызвана не столько ишемией, сколько окружающим ее отеком. Причем отек этот, вероятнее всего, затронул височную зону или затылочную, около мозжечка. И как только мы начали его лечить: снизили давление, расширили сосуды, наладили питание в мозге, а мочегонными активно убрали лишнюю водичку, – так ему сразу полегчало. Но! – Сомов поднял вверх указательный палец, а Таня внимательно на него посмотрела, будто на пальце было что-то очень важное. – Кое-какие структуры в мозге, вероятно в коре, за то время, что развивалась ишемия, все-таки погибли или отключились. Именно те, где хранилась память названий предметов. Теперь ключевой вопрос нашего Володи: «Зачем мы его несли на волокуше, и почему я не дал ему идти своими собственными ногами?» Это не тавтология, Таня, это чтобы наш водитель понимал, что если человека накрыл инсульт при попытке сесть в кровати, то при попытке пешком дойти до машины он его, с огромной долей вероятности, накрыл бы снова. И мы привезли бы в больницу не сохранного дядьку со «штукой» в голове, а «растение» на искусственном дыхании со стволовым инсультом. Ясно? Тебе все понятно с осмотром?

Таня снова кивнула.

– Да, вы его не стали ставить в позу Ромберга[68] – он все равно не встал бы. Поэтому координацию проверяли лежа. А почему все симптомы стволового поражения не стали смотреть? На ногах? Не нужно? Или что?