Дерзкие забавы Лорен Кристина

Я начинаю было отвечать ему, что, мол, теперь мне становится любопытно и ему придется рассказать мне больше. Но он продолжает:

– И то, как ты обычно уходишь потом… Тебя не так-то просто понять.

– Господи, Финн. – Остановившись перед своей дверью, я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на него: – Мы же просто трахаемся, разве нет? Что там понимать?

Я хочу, чтобы это прозвучало легкомысленно, шутливо, но вместо этого моя пьяная речь звучит невнятно и замедленно. Он хмурится, забирает у меня ключи и сам открывает дверь в мою квартиру.

Войдя, Финн бросает ключи на маленький столик у дверей и оглядывается. В моей квартире две спальни и большая гостиная в стиле лофт с видом на пару жилых кварталов и океан.

– Ого, – произносит он тихо. – Неплохое вложение.

Смеясь, я подталкиваю его сзади в спину, и он проходит вперед, в гостиную.

– Я хочу задать один вопрос, но это, наверное, сделает меня в твоих глазах редкостным мудаком, – предупреждает он, глядя на меня через плечо.

– В кои-то веки.

С легким смешком он произносит:

– Каково это – расти, никогда не заботясь о деньгах?

Я улыбаюсь и отвечаю не сразу – пусть он еще побудет пару секунд в своем заблуждении. Потому что… серьезно?!

– А почему ты думаешь, что у нас всегда было много денег?

Он оглядывает квартиру и снова переводит взгляд на меня, многозначительно подняв брови.

– Когда моя мама впервые появилась на телевидении, я помню, родители вкалывали по-настоящему, – объясняю я. – Она моталась на съемки, папа работал здесь, делал маленькие ролики и кино на заднем дворе своего друга. Может быть, когда я была в средней школе, дела стали налаживаться. – Я пожимаю плечами, встретив его взгляд: – Когда папа получил «Оскара», вроде все уже было неплохо. Но это случилось только тогда, когда я поступила в колледж.

Он кивает, и молчание затягивается, становится неловким, пока он не произносит:

– Я собираюсь в туалет.

Он смотрит в глубь коридора, потом снова на меня, оглядывая меня с головы до ног.

– А ты наливаешь большой стакан воды, съедаешь тост и выпиваешь две таблетки ибупрофена или чего-то в этом роде. Я не буду трахать тебя, пока ты не придешь в себя.

Не дожидаясь моей реакции на его приказной тон, он разворачивается и уходит по коридору и, сначала сунув в дверь ванной голову, а потом и скользнув в нее сам, с тихим щелчком закрывает за собой дверь.

Только потому, что это действительно хорошая идея, а вовсе не потому, что это он мне приказал, я с трудом удерживаюсь, чтобы не крикнуть ему это через плечо, – я иду на кухню за водой, едой и двумя таблетками ибупрофена.

Я слышу, как включается кран, дверь ванной открывается, и Финн кричит через весь коридор:

– Где ты хранишь всякую хрень для спорта и серфа?

– Храню что? – спрашиваю я, жуя тост.

– Ну я явно не твой борд имею в виду.

Я слышу, как он открывает дверь шкафа в коридоре и бормочет:

– А, вот оно.

Я заглатываю воду, наблюдая, как он выходит из коридора. Сердце у меня замирает. Плечи у него почти закрывают дверной проем, и я вдруг чувствую легкий страх. Очень легкий, потому что мне даже нравится это. Мне нравится, что он непредсказуемый и неуправляемый. Мне нравится мысль о том, что он ворвался в мою жизнь и вытеснил из нее все остальное куда-то за рамки.

Он держит в руке катушку шпагата.

– И как я могла догадаться, что именно ты ищешь? – спрашиваю я.

– Ну может быть, вспомнив, что я спрашивал тебя про веревку чуть раньше. – Он берет меня за руку и ведет в гостиную.

Меня слегка пошатывает, и он внимательно смотрит на меня, сняв кепку и ероша волосы одной рукой:

– Ты вообще сможешь потом вспомнить все это?

Ужасно, как его голос действует на меня. Хрипловатый, он вызывает у меня ассоциации с хорошим дорогим виски: он так же обжигает мне горло и разливается теплом по моему телу. Думаю, что больше нельзя делать вид, что я не схожу с ума по Финну Робертсу.

– Наверное, – шепчу я, вставая на цыпочки, чтобы поцеловать его подбородок. – Не могу дождаться, когда ты будешь умолять меня кончить.

– А я не могу дождаться, когда ты будешь молить меня остановиться.

Я как будто даже трезвею, так сильно мое желание ощутить его внутри себя.

Кивнув на мою одежду, он бормочет:

– Снимай это все.

Я стягиваю футболку, скидываю туфли и джинсы. Он наблюдает за каждым моим движением, попутно разматывая шнур с катушки. Я купила его пару недель назад для перевозки серфа, потому что старый шнур начал рваться. Но черт, для этого он тоже сгодится.

– На этот раз так мягко не получится, – предупреждает Финн, показывая на шнур, но я в глубине души надеюсь, что это относится и к тому, как он собирается меня оттрахать.

Как только я раздеваюсь, он подходит ближе и наклоняется, чтобы поцеловать меня. Мне нравится его вкус – сегодня это легкий привкус пива с мятой, и он тихо произносит:

– Скажи, что ты этого хочешь.

– Я очень хочу этого.

Он осторожно оборачивает шнуром мою грудную клетку, над грудью, за спиной. Перекидывает шнур через плечо и спускает крест-накрест по груди, а затем обматывает вокруг ягодиц. Обрамив таким образом мои груди, он заводит мне руки за спину, так что я касаюсь ладонями локтей, и связывает мне руки, а потом протягивает шнур вдоль позвоночника и связывает оба конца шнура у меня под лопатками. Теперь моя грудь обвязана крест-накрест шнуром, а руки связаны за спиной. И то, как смотрит на меня Финн… Я чувствую себя просто богиней секса.

Он прижимает ладонь к моей груди, каждый палец по отдельности, и я только сейчас понимаю, какие большие у него руки. Я чувствую, как меня обжигает желание, я просто сгораю от страсти. Не думаю, что когда-либо я хотела чего-то так неистово, как сейчас я хочу, чтобы он был со мной. Он пробегает кончиком языка по моей нижней губе.

Как будто прочитав мои мысли, произносит:

– Тебе ведь нравится, когда я немножко груб, не так ли?

Я киваю. Мне так много всего нужно. Я страстно хочу дойти до края, до точки, когда я буду балансировать на краю приближающегося наслаждения и он даст моему телу все. Но я знаю, что он заставит меня этого ждать, и предвкушение заставляет меня дрожать.

– Ты хочешь, чтобы я был слегка грубым? – спрашивает он, беря дрожащими руками мое лицо. – Или ты хочешь, чтобы я трахнул тебя страстно?

– Страстно.

Он выдыхает, его ноздри трепещут, и это, и его аромат вызывают у меня желание, жгучее, как огонь.

Финн берется за футболку сзади и стягивает ее через голову, затем быстро расстегивает брюки, снимая их с трусами. Он смотрит на мое лицо, на мою грудь, следя за моей реакцией на то, как он раздевается передо мной. Сделав шаг назад, он медленно садится на мой диван и подзывает меня указательным пальцем: «Подойди и сядь мне на колени».

Я иду к нему, оседлываю его бедра, и он усаживает меня, придерживая руками за талию.

– Так хорошо? – спрашивает он, слегка задыхаясь.

Когда я киваю, его рука скользит вверх по моему телу и обхватывает мою грудь, он смотрит на меня и посасывает, и лижет ее, лаская движениями руки вверх-вниз. Язык у него мягкий, дразнящий. Руки у меня связаны. Он подтягивает меня вверх, а сам ложится на диван, положив одну руку под голову и согнув ноги у меня за спиной, чтобы поддерживать меня. Он располагает мои ноги и то, что между ними, прямо напротив своего рта, направляет меня туда и стонет, когда его губы касаются моей плоти. Он лижет меня, продолжая говорить, как ему это нравится, какая я сладкая на вкус. Он говорит, что мне нравится, что он готов поспорить, что я сейчас кончу. Я вспыхиваю, вся дрожу. Он почти не двигается, только шепчет, и целует, и лижет. И… одно его дыхание и его жар, прикосновение языка к клитору приводят меня в неистовство, я изнемогаю от этого и от усилий держать тело вертикально. Его глаза пылают, он берется свободной рукой за веревку у меня за спиной и таким образом держит меня прямо, направляя прямо над собой.

Я не могу вцепиться руками в кровать. Не могу вцепиться в него. Не могу держаться ни за что, совсем ни за что, и это так приятно – просто отдаться. Отдаться в его руки. Я вся извиваюсь от невыносимого наслаждения, разводя ноги как можно шире. Мое тело горит желанием, я так хочу его прикосновений, его влаги, хочу больше его. Я всем моим весом наваливаюсь на него, он держит меня на руках, и я кончаю так сильно, что ноги у меня трясутся, спина выгибается, как лук, и я громко кричу. Может быть, даже визжу – я не отдаю себе в этом отчета, потому что я чувствую, будто взрываюсь, таю, а потом снова становлюсь единым целым, и он все это время говорит, повторяя:

Хорошая девочка,

О, черт, как хорошо.

Тебе нравится?

Тебе нравится так?

Ты моя конфетка, долбаная конфетка для моего рта.

Такая мокрая, такая готовая.

А теперь ты хочешь потрахаться?

Каким-то образом последний вопрос проникает в мое сознание, и я со стоном произношу: «О да, пожалуйста… быстрее». Его руки обхватывают мои бедра, губы скользят по моему животу, груди, по шее, он садится и возвращает меня себе на колени.

– Подожди, подожди, подожди, – бормочет он, когда его член скользит между моих ног. Я хнычу, так сильно хочу, чтобы он был внутри, хочу, чтобы он вошел в меня и погружался все глубже.

Шепча «ш-ш-ш, ш-ш-ш, уже почти, почти готово», Финн тянется к презервативу, лежащему около его бедра, и быстро разрывает упаковку. Я задыхаюсь, чувствуя, как пот струится у меня по шее и между грудей. Чувствую, как прохладный воздух касается моего лба, живота. Я вся дрожу, пытаясь сосредоточиться на чем-то, но это невозможно. Финн великолепен, грудь у него широкая, каждый мускул сейчас напряжен, кожа лоснится от пота, пока он натягивает презерватив.

– О боже, – выдыхаю я, когда он целует мою грудь, беря в рот сосок и посасывая его.

Я никогда не чувствовала такой беспомощности. Я связана, он огромен, он может сделать со мной все что угодно. Но только посмотрите, как он нежен и как заботится обо мне. Посмотрите, как он доводит меня до оргазма и говорит со мной, и восхищается мной. Крошечная пульсирующая догадка появляется на краю моего сознания и заставляет меня думать, что эта страсть вовсе не способ убежать от реальности.

Все дело в нем.

– Быстрее, – хнычу я.

Он поддерживает меня, положив руку мне на бедро, а в другой руке держит член и шепчет: «Окей, ш-ш-ш, ш-ш-ш. Я готов, готов. Сюда. Иди сюда».

Я опускаюсь с его помощью, принимая его в себя – и, о боже… Целая вечность проходит, пока он оказывается во мне целиком. Я вся дрожу и схожу с ума, страстно желая скакать на нем верхом, но он удерживает меня на своих коленях, сжимая в одной руке веревку на моей спине, а другой схватив меня за волосы. Он так глубоко, так глубоко внутри меня, и я клянусь, я чувствую его пульс, ощущаю, как он оживает во мне.

Он стонет, слегка покачивая бедрами.

– Не издавай никаких звуков, – бормочет он мне в шею. – Твои стоны и крики могут заставить меня кончить раньше, чем я буду готов.

Мне приходится закусить губу, чтобы не шуметь, и он вознаграждает меня за это поцелуем. Руками он раздвигает мне бедра и ягодицы, приподнимает меня и опускает, и когда приподнимает снова, задерживает меня в таком положении, а потом начинает быстро и ритмично двигаться внутри меня. Он все время говорит, но я не разбираю слов, потому что нахожусь в почти бессознательном состоянии и даже не пытаюсь это делать. Мне достаточно просто звуков его голоса, его богатства, его уверенности. Слова вроде «приятно», «хорошо», «сильно» и «отдайся» – и, черт, я отдаюсь, отдаюсь, скользя по краю наслаждения: «Как хорошо. Как хорошо».

Это единственное, о чем я могу думать снова и снова. Он заставляет меня смотреть ему прямо в глаза. По крайней мере так получается, хотя я не думаю, что он напрямую велит мне сделать это. Но то, как он смотрит на меня… В его глазах страсть, и неистовость, и нежность, и восхищение. И я не могу отвести глаза, я не хочу отводить глаза.

Не помню, чтобы когда-нибудь я кончала так, как сейчас, когда я не могу локализовать ощущение, не могу определить, ни где оно начинается, ни даже как долго оно длится. Я стараюсь не кричать, так стараюсь. Но мой крик прорывается, даже несмотря на прокушенную до крови губу. Я отдаюсь, крича и натягивая свои путы, и от невыносимого блаженства разражаюсь слезами.

Финн рычит, двигаясь все сильнее и быстрее, а затем останавливается на мгновение, натягивает веревку у меня за спиной и извергается в меня с такой силой, что я как будто разрываюсь пополам.

Он замедляется, потом замирает совсем, обвив меня руками и постанывая мне в шею с каждым тихим вздохом «черт, черт, черт» довольно долго. Его руки, которыми он меня обнимает, дрожат от напряжения, они влажные от пота, а я никогда не чувствовала себя настолько опустошенной, как сейчас. Я понимаю, что сейчас начну плакать только за долю секунды до того, как слезы выкатываются у меня из глаз и текут по щекам.

Но он все еще утыкается лицом мне в шею, его дыхание постепенно успокаивается, выравнивается.

– Харлоу… не двигайся. Я не могу… Просто дай мне секунду.

Не думаю, что я могла бы двигаться, даже если бы захотела, но я и не хочу отрываться от него.

Его губы скользят по моему плечу, он начинает медленно гладить мои бедра, ягодицы, поясницу. Бережно приподняв меня, он тянется между нами и снимает кондом, быстро завязывает его и бросает куда-то в угол.

И затем начинает развязывать узел у меня на спине.

– Нет, – задыхаюсь я.

Он смотрит на меня, видит слезы на моем лице и, наверное, думает, что я плачу от того, что не хочу, чтобы он освобождал меня. А я и сама не понимаю, отчего плачу. Я просто без сил, и если он не может быть внутри меня, то я хочу по крайней мере оставаться связанной… А если мне нельзя больше быть связанной, то мне нужен еще какой-то способ знать, прямо сейчас, что я принадлежу ему и что он будет заботиться обо мне. Что он со всем справится и все исправит, потому что я не уверена, что смогу сделать это сама.

Финн гладит мое лицо большими пальцами:

– Надо, солнышко, больше нельзя быть связанной.

Для меня это как будто единственный способ оставаться целой, не развалиться на кусочки.

– Я понимаю, – произносит он.

О боже, я это произнесла вслух.

– Ш-ш-ш… ш-ш-ш… Иди сюда. – Он развязывает меня так, словно распаковывает подарок, нежно проводя кончиками пальцев по каждому следу от грубого шнура, оставшемуся на моей коже, и затем поднимает меня, словно я ничего не вешу – у меня нет костей, нет мускулов, только кожа, и похоть, и кровь, – и несет меня в мою спальню.

– Здесь? – спрашивает он в конце коридора.

Я киваю, и он кладет меня на кровать, одной рукой убирая покрывало, а другой бережно поддерживая меня под спину. Я пугаюсь, что он сейчас уйдет – но он не уходит. Он ложится сзади, обнимая меня, проводит рукой по моему боку, спускаясь к бедру, затем поднимаясь к животу, а потом добирается до следов от веревки на груди и гладит их очень нежно своей шершавой рукой, целуя мою шею.

– Мне нужно услышать, что с тобой все хорошо, – хрипло произносит он. – Скажи, что тебе не больно.

– Я в порядке. – Я делаю глубокий вдох, но он прерывается на половине. – Только не уходи.

– Не думаю, что я могу. Я… для меня это тоже было сильно. Я… забылся.

 ОБЫЧНО Я СПЛЮ ЧУТКО, но в эту ночь я не просыпаюсь ни разу. Ни попить, ни сходить в туалет, я даже не ворочаюсь во сне и не ищу ненагретого места на простыне. Когда я открываю глаза, солнце уже высоко, а мы с Финном лежим все в той же позе, в которой уснули. Финн еще не проснулся, а вот его тело – да. И мне приходится наобещать себе кучу всего – новые туфельки, мороженое на завтрак, обед и ужин, бассейн днем, чтобы все-таки встать с кровати, не перевернув его на спину, и не принять его снова в себя, чтобы только увидеть снова, как он смотрит на меня так, как смотрел этой ночью.

Я все-таки встаю, хотя теперь меня пугает то, что первой моей утренней мыслью была не мысль о маме, не о том, не нужно ли ей, чобы я отвезла ее сегодня на анализы, не о том, как она спала сегодня. А ведь должно было быть так! Пусть не навсегда – но, господи, по крайней мере первые несколько недель, пока моя семья – мой центр вселенной – нуждается во мне.

 Я завариваю кофе и расхаживаю по кухне, когда появляется Финн, одетый в боксеры, которые, видимо, поднял с пола в гостиной. Я не смотрю в ту сторону, но и так знаю, что там до сих пор валяется катушка от шнура, небрежно брошенная на ковер.

Он трет глаза, подходит ко мне и целует меня в шею.

Поскольку я очень стараюсь не растаять, я довольно сдержанна и чувствую на своей коже его улыбку.

– Мне тоже немного неловко, – признается он.

– Просто я как будто должна, – начинаю я объяснять, и он отстраняется и смотрит на меня, и в его глазах появляется непонятное мне выражение, по мере того как я говорю. – Одно дело – желание отвлечься, но я не хочу никакой зависимости.

Как-то очень уж в лоб, Харлоу.

Но он только кивает в ответ. И даже как будто испытывает облегчение.

– Это я уважаю, – говорит он, убирая руки с моих бедер и отступая. Это именно то, чего я хотела от нашего разговора, и в то же время это… немного больно. Финн смягчает эту боль, добавляя: – Я в той же лодке, как говорится. А прошлой ночью ты… Это перестало быть просто потрахушками.

Я разливаю кофе по чашкам и улыбаюсь, поднося чашку к лицу и делая глоток. Обманывая нас обоих, я произношу:

– У нас больше не будет проблем, связанных с нашими противоречивыми супружескими отношениями.

И он поводит бровью в ответ:

– Точно.