Грязная работа Мур Кристофер
Чарли попятился, озираясь: заметил ли кто-нибудь еще то, что заметил он, но никто ничего не заметил. Никто даже взглядом с ним не встретился. Мимо протрусил полицейский, и Чарли успел схватить его за рукав, но, когда полицейский развернулся, глаза у него распахнулись в смятении, которое тут же сменилось на достоподлинный ужас. Чарли его отпустил.
– Извините, – пробормотал он. – Простите. Я вижу, вам работать надо… простите.
Полицейский содрогнулся и стал проталкиваться сквозь толпу зевак к искалеченному телу Уильяма – Крика.
Чарли побежал – через Колумба, по Вальехо, пока сопение и бой сердца в ушах не заглушили собой уличный шум. До лавки оставался всего квартал, и тут его накрыла громадная тень, будто от низколетящего самолета или гигантской птицы, и позвоночник у Чарли завибрировал. Он опустил голову, заработал руками и свернул за угол Мейсон как раз в тот миг, когда мимо проезжал вагончик канатной дороги, набитый улыбчивыми туристами, смотревшими прямо сквозь него. Он поднял взгляд – лишь на секунду, – и ему помстилось, будто в вышине что-то исчезает прямо над шестиэтажным викторианским домом через дорогу; тут он и влетел к себе в лавку.
– Эй, босс, – сказала Лили. Ей было шестнадцать – бледная, тяжеловатая в корме: ее формы взрослой женщины еще не окончательно перетекли от детского жирка к деторождению. Сегодня волосам ее выпал лавандовый окрас и выглядели они как шлем домохозяйки пятидесятых в целлофановой пастели пасхальной корзинки.
Чарли согнулся, опершись на горку с антиквариатом у двери, и глубокими задышливыми глотками хватал затхлый дух старья.
– По – моему – я – сейчас – кого – то – убил, – рывками вытолкнул он из себя.
– Отлично, – ответила Лили, игнорируя как информацию, так и манеру ее преподнесения. – Нам нужна мелочь для кассы.
– Автобусом, – произнес Чарли.
– Звонил Рей, – сообщила Лили. Рей Мейси был вторым служащим Чарли – тридцатидевятилетний холостяк с нездоровым отсутствием границ между интернетом и реальностью. – Он летит в Манилу знакомиться с любовью всей его жизни. Некоей Мисс ДавноТебяЛюблю. Рей убежден, что им на роду написано быть вместе.
– В стоках что-то было, – сказал Чарли.
Лили осмотрела царапину на черном лаковом ногте.
– Поэтому я сачкую, чтоб его подменить. Я это во-обще делаю с тех пор, как ты… э-э… не с нами. Мне нужна записка.
Чарли выпрямился и добрался до стойки.
– Лили, ты слышала, что я сказал?
Он схватил ее за плечи, но она выкрутилась из его хватки.
– Ай! Блядь. Отвянь, Ашер, садист уродский, у меня там новая татуха. – Она двинула его в локоть – больно – и попятилась, растирая себе плечо. – Слышала, слышала. Хватит шизовать, сильвупле. – В последнее время Лили, после того как отрыла в стопке подержанных книг на складе “Цветы зла” Бодлера, обильно пересыпала свою речь французскими выражениями. “Франсэз лучше выражает глубинную нуарность моего экзистанса”, как она выразилась однажды.
Обеими руками – чтобы не тряслись – Чарли оперся о стойку, после чего заговорил медленно и подчерк-нуто. Будто беседовал с человеком, для которого английский – неродной:
– Лили, у меня как бы очень плохой месяц, и я ценю, что ты жертвуешь своим образованием ради того, чтобы приходить сюда и отчуждать от меня клиентов, но если ты не сядешь и не проявишь ко мне, блядь, немножко человеческого сочувствия, придется тебя уволить.
Лили села на хромово-виниловый табурет из закусочной, стоявший за кассой, и отвела от глаз лавандовую челку.
– Значит, ты хочешь, чтобы я внимательно выслушала твое признание в убийстве? Все записала, может, даже достала с полки старый кассетник и зафиксировала на пленке? Ты утверждаешь, будто, пытаясь не обращать внимания на твое очевидное расстройство от горя, о чем впоследствии я вынуждена буду сообщить полиции и таким образом понести личную ответственность за отправку тебя в газовую камеру, – я тем самым проявляю черствость?
Чарли содрогнулся.
– Господи, Лили. – Ее зловещие скорострельность и прицельность неизменно его изумляли. Во всем зловещем она была чем-то вроде вундеркинда. Но имелась и светлая сторона: крайняя мрачность ее мировосприятия подсказывала Чарли, что в газовую камеру он, вероятно, все-таки не отправится. – Это было не такое убийство. За мной что-то следило, и…
– Молчанье! – Лили простерла руку. – Мне лучше не являть корпоративный дух через посредство предания своей фотографической памяти всех подробностей твоего отвратительного преступления, дабы не пришлось вспоминать потом в суде. Давай я просто скажу, что видела тебя, но для человека, у которого шарики за ролики заехали, ты выглядел вполне нормально.
– У тебя нет фотографической памяти.
– А вот и есть, и это мое проклятье. Никак не могу забыть тщеты…
– За последний месяц ты минимум восемь раз забыла вынести мусор.
– Я не забыла.
Чарли поглубже вдохнул: привычность спора с Лили как-то даже успокаивала.
– Тогда ладно. Чур, не подглядывать – какая на тебе сегодня рубашка? – Он воздел бровь, словно тут-то Лили и поймал.
Девушка улыбнулась, и на какую-то секунду Чарли разглядел, что она просто мелкая пацанка, довольно хорошенькая и оттяжная под всем этим своим злобным гримом и прихватами.
– Черная.
– Удачное совпадение.
– Ты же знаешь, я ношу только черное. – Она ухмыльнулась. – Хорошо, что про цвет волос не спросил. Я только сегодня утром поменяла.
– Знаешь, это вредно. В краске токсины.
Лили приподняла на голове лавандовый парик, под которым обнажился коротко обрезанный свекольный ежик, затем опустила на место.
– Я вся натуральная. – Она встала и похлопала по сиденью табурета: – Сядь, Ашер. Исповедуйся. Наскучь мне.
Лили облокотилась на стойку и со всем – вниманием склонила голову набок, однако с темной подводкой глаз и лавандовой прической больше смахивала на марионетку с порванными нитями. Чарли обошел стойку и сел на табурет.
– В общем, стою просто в очереди за этим парнем, Уильямом Криком, и вижу, что зонтик у него рдеет…
И Чарли изложил ей всю историю – и про зонтик, и про автобус, и про руку в ливнестоке, и про бег домой наперегонки с темной тенью над крышами домов, – а когда закончил, Лили спросила:
– Так откуда ты знаешь, как его звали?
– А? – сказал Чарли. Столько ужасного произошло, столько неописуемо фантастического – и почему, почему нужно спрашивать именно об этом?
– Откуда ты знаешь, как его звали? – повторила Лили. – Ты же с ним даже словом не перебросился перед тем, как он кони двинул. Подсмотрел на чеке?
– Нет, я… – Он понятия не имел, откуда знает, как звали парня, только вот имя вдруг само написалось прямо у него в голове здоровенными печатными буквами. Он соскочил с табурета. – Мне надо идти, Лили.
И он ускакал на склад и запрыгал вверх по ступеням.
– Мне все равно записка для школы нужна, – крикнула ему вслед Лили, но Чарли уже несся по кухне, мимо обширной русской женщины, которая подкидывала на руках его малютку Софи, – прямо в спальню; а там схватил с тумбочки блокнот, который всегда лежал у телефона.
Его собственным угловатым почерком в блокноте значилось имя Уильяма Крика, а под ним – цифра 12. Чарли грузно опустился на кровать, держа блокнот в руке, словно пробирку со взрывчаткой.
У него за спиной раздалась тяжелая поступь миссис Корьевой – она зашла за ним следом в спальню.
– Мистер Ашер, что не такой? Вы бежил, как подпалённый медведь.
И Чарли – будучи бета-самцом, а за миллионы лет у них развился стандартный бета-ответ на все необъяснимое, – ответил:
– Они хотят моей смерти.
Когда в лавку вошел почтальон Стефан, Лили подправляла колер ногтей черным “Волшебным маркером”.
– Н’как-оно, Мгля? – спросил он, извлекая из сумки пачку корреспонденции. Сорокот, низенький, мускулистый и черный. Носил темные очки-обод, но почти неизменно сдвигал их к макушке, поверх волос, заплетенных в тугие початки. Лили к нему относилась неоднозначно. Он ей нравился, потому что называл ее Мгля – сокращение от Мглива Эльфокусс: под таким именем она получала в лавке всю почту; но поскольку Стефан был жизнерадостен, да и люди ему, похоже, нравились, Лили ему очень не доверяла. – Надо расписаться, – сказал он, протягивая электронный планшет, на котором она выцарапала “Шарль Бодлер” – с изысканным росчерком и даже не глянув.
Стефан шлепнул корреспонденцию на стойку.
– Опять одна работаешь? А где все?
– Рей на Филиппинах, у Чарли травма. – Она вздохнула. – Все бремя мира на моих плечах…
– Бедный Чарли, – сказал Стефан. – Говорят, хуже нет, чем вот так супружницу потерять.
– Ага, и это тоже. Сегодня у него травма, потому что он увидел, как на Колумбе парня задавило автобусом.
– Слыхал. Выкарабкается?
– Блядь, да откуда, Стефан, его же автобусом зада-вило. – Лили впервые оторвала взгляд от ногтей.
– Я в смысле – Чарли. – Стефан подмигнул, хотя посмотрели на него сурово.
– Ох, ну он же Чарли.
– Как мелкая?
– Очевидно, протекает вредоносными веществами. – Лили помахала у себя под носом “Волшебным маркером”, словно тот мог заглушить аромат дозревшего младенца.
– Значит, все хорошо, – улыбнулся Стефан. – На сегодня все. У тебя мне чего-нибудь есть?
– Вчера приняла красные виниловые платформы. Мужские, десятый размер[8].
Стефан коллекционировал винтажную одежду сутенеров семидесятых. И Лили полагалось отслеживать, что поступает в лавку.
– Высота?
– Четыре дюйма.
– Низковысотные, – произнес Стефан, как будто это все объясняло. – Ну бывай, Мгля.
Лили помахала ему на прощанье “Волшебным маркером” и принялась сортировать корреспонденцию. В основном счета, пара флаеров… а вот один толстый черный конверт – похоже, книга или каталог. Адресован Чарли Ашеру “попечением” магазина “Ашеровское старье”, а штемпель гласил, что отправлено это с Плутонова Брега Нощи[9], который, очевидно, располагался в каком-то штате на букву П. (Лили полагала географию не только смертельно скучной для ума, но и – в век интернета – совершенно излишней.)
Разве не вверено сие попечению “Ашеровского старья”? – рассуждала Лили. И разве она, Лили Мглива Эльфокусс, не сидит за стойкой, единственный работник – о нет, фактически управляющий вышеозначенным заведением, торгующим подержанным товаром? И разве не вправе она – нет-нет, разве не обязана она вскрыть конверт и избавить Чарли от раздражения при выполнении сей задачи? Вперед же, Эльфокусс! Судьба твоя предрешена, ну а если и не судьба, то уж наверняка отыщется благовидная отмазка, что на языке политики одно и то же.
Из-под прилавка она вытащила усыпанный драгоценностями кинжал (камни оценены в сумму, превышающую семьдесят три цента), взрезала конверт, вытащила книгу – и влюбилась.
Обложка была блестящей, как у детской книжки с картинками, а иллюстрация на ней изображала ухмыляющегося скелета с крохотными людишками, нанизанными ему на пальцы, – все они, похоже, веселились как никогда в жизни, будто наслаждались каким-нибудь аттракционом на карнавале, только в программу поездочки теперь входило пробитие зияющей дыры в груди. Праздник, а не картинка: много цветочков и леденцов, яркие краски, в духе мексиканских народных умельцев. Название – “Большущая-пребольшущая книга Смерти” – значилось поверху жизнерадостными буквами, сложенными из человеческих бедренных костей.
Лили открыла книгу на первой странице, к которой скрепкой была прицеплена записка:
Это должно все объяснить. Простите меня.
– МС
Лили отстегнула листик и раскрыла книгу на первой главе: “Итак, теперь вы Смерть: вот что вам потребуется”.
Ей же больше не потребовалось ничего. Это, весьма вероятно, наиклевейшая книжка, что вообще ей попадалась. И разумеется, боссу такое ни за что не оценить – особенно в его нынешнем состоянии обострившегося невроза. Лили сунула книжку в свой рюкзак, затем порвала записку и конверт на мелкие клочки и захоронила их на самом дне мусорной корзины.
4. Бета-самец в естественной среде обитания
– Джейн, – сказал Чарли, – события последних недель убеждают меня, что жизни в известном нам виде угрожают некие гнусные силы или люди – неопределимые, но оттого не менее подлинные. Не просто угрожают, а намерены расплести самую ткань нашего бытия.
– И поэтому я должна питаться белой горчицей?
Джейн сидела за стойкой в кухне у Чарли и ела коктейльные сосиски “Маленькие копчушки” из пачки, макая их в фирменный горшочек английской горчицы. Малютка Софи сидела на означенной стойке в этой своей штуковине – помеси детского автомобильного сиденья, плетеной колыбельки и шлема имперского штурмовика.
Чарли расхаживал по кухне, для вескости подчеркивая очевидные замечания взмахами сосиской.
– Во-первых, тот мужик в палате Рейчел, который таинственно исчез с пленок.
– Это потому, что его там и не было. Смотри, Софи нравится белая горчица, как тебе.
– Второе, – продолжал Чарли, невзирая на упорное равнодушие сестры, – все это барахло в лавке, что светилось, будто радиоактивное. Не суй это ей в рот.
– О боже мой, Чарли, Софи – натуралка. Смотри, как рвется к “Копчушке”.
– И третье – этот парень Крик, которого вчера сбило автобусом на Колумбе. Я знал, как его зовут, и зонтик у него светился красным.
– Сплошное расстройство, – сказала Джейн. – Я-то предвкушала, как буду растить ее в чисто девочковой команде – дам ей те преимущества, которых никогда не было у меня, а ты посмотри, как она сосиску обрабатывает. Этот ребенок – натурал.
– Вынь это у нее изо рта!
– Расслабься, все равно она ее съесть не сможет. У нее даже зубов нет. И никаких телепузиков к другому концу не приделано. Ух, чтоб выбросить эту картину из головы, мне потребуется здоровенная текила.
– Ей нельзя свинину, Джейн. Она еврей! Ты пытаешься превратить мою дочь в шиксу?
Джейн выдернула коктейльную сосиску изо рта Софи и осмотрела; оптоволокно слюней по-прежнему связывало продукт с крохотулей.
– По-моему, я такое больше не смогу есть, – произнесла Джейн. – У меня всегда теперь перед глазами будет стоять видение: моя племянница отсасывает у махровой куклы неопределенного пола.
– Джейн! – Чарли выхватил у нее сосиску и метнул в раковину.
– Что?!
– Ты меня вообще слушаешь?
– Да, да – ты сказал, что какого-то парня сшибло автобусом и у тебя поэтому теперь ткань расплетается. И?
– И значит, они теперь хотят моей смерти.
– А что здесь нового, Чарли? Ты с восьми лет убежден, что они хотят твоей смерти.
– Хотели. Вероятно. Только теперь все взаправду. – Может быть – взаправду.
– Эй, а эти “Маленькие копчушки” из говядины. Софи все-таки не фикса!
– Шикса!
– Как скажешь.
– Джейн, ты не помогаешь мне решить проблему.
– Какую проблему? У тебя проблема?
А проблема у Чарли была в том, что влачащийся хвост бета-самцового воображения изводил его хуже бамбуковых щепок под ногтями. Альфа-самцы зачастую одарены великолепными физическими свойствами – габаритами, силой, скоростью, симпатичностью, – которые эволюция отбирает за миллионы лет в сильнейших из выживших, поэтому, в сущности, им и достаются все девчонки, а вот ген бета-самцов уцелел не тем, что выступал вперед и преодолевал препятствия, но тем, что предвидел их, а также избегал. Иными словами, – когда альфа-самцы где-то гонялись за мастодонтами, бета-самцы, запросто вообразив, что кидаться с острой палкой на разозленный мохнатый, по сути, бульдозер – как-то опрометчиво, тусовались на стоянке и утешали горюющих вдов. Когда альфа-самцы отправлялись покорять соседние племена – считать жезлы храбрости и забирать головы, – бета-самцы заблаговременно видели, что из-за притока рабынь в случае победы дамы без партнеров неизбежно останутся в избытке: дам этих тут же бросят ради трофейных моделей помоложе – засаливать головы и досчитывать недосчитанные жезлы, – и некоторые найдут утешение в объятиях любого бета-самца, которому хватило тяму выжить. А в случае поражения – ну, тогда опять эта байда со вдовами. – Бета-самец – очень редко самый сильный или самый быстрый, но раз он способен предвидеть опасность, его бывает гораздо больше, нежели соперника – альфа-самца. Мир ведут за собой альфы, но машинерия этого мира зиждется на подшипниках бет.
Проблема (проблема, то есть, Чарли) заключалась в том, что воображение бета-самца перед лицом современного общества стало избыточно. Это как клыки саблезубого тигра или тестостерон альфа-самца – воображения у бета-самца попросту намного больше, нежели полезно для дела. Стало быть, многие бета-самцы превращаются в ипохондриков, невротиков, параноиков – либо у них развивается пристрастие к порнухе или видеоиграм.
Потому что, хотя воображение бета-самца выработалось для того, чтобы означенный самец избегал опасности, оно еще предоставляет ему – как побочный эффект, только не наяву – доступ к власти, – деньгам и ногастым феминам модели “модель”, которые в реальности побрезгуют даже пнуть его в почки, чтобы смахнуть червячка с туфельки. Богатая фантазийная жизнь бета-самца зачастую выплескивается в реальность по-чти гениальными самообманами. На самом деле многие – бета-самцы – вопреки любым эмпирическим – доказательствам – взаправду верят, что они альфа-самцы и Создатель наделил их тайной усовершенствованной харизмой, которая, по замыслу внушая благоговенье, тем не менее совершенно незасекаема феминами, сотворенными не из углеродного волокна. Всякий раз, когда супермодель разводится с рок-звездой, бета-самец втайне ликует (или, точнее, на него накатывают валы ничем не подкрепленной надежды), и всякий раз, когда выходит замуж прекрасная кинозвезда, бета-самец чувствует, что возможность упущена. Весь город Лас-Вегас – пластиковое изобилие, сокровищ бери не хочу, вульгарные башни и коктейльные официантки с невероятными сиськами – выстроен на самообмане бета-самца.
И в том, как Чарли познакомился с Рейчел, немалую роль сыграл самообман бета-самца. В тот февральский дождливый день пятью годами ранее, когда Чарли занырнул, спасаясь от ненастья, в “Там, где светло, чисто и книги”[10], а Рейчел одарила его робкой улыбкой поверх стопки Карсон Маккаллерз[11], которую раскладывала по полкам. Это потому, что он истекает мальчишеским обаянием, как быстро уверил себя Чарли, – хотя на самом деле улыбалась она скорее потому, что с него просто текло.
– С вас течет, – сказала она. У нее были голубые глаза, светлая кожа и темные привольные кудряшки, обрамлявшие лицо. Она глянула на него искоса – но в самый раз, чтобы подстегнуть его воображение бета-самца.
– Ага, спасибо, – произнес Чарли, делая к ней шаг.
– Принести вам полотенце или что-нибудь?
– Не, я привык.
– С вас течет на Кормака Маккарти.
– Извините. – Чарли вытер рукавом “Кони, кони…”[12], одновременно стараясь разглядеть, хорошенькая ли у нее фигурка под свободным свитером и грузчицкими штанами. – Вы тут часто бываете?
Ответила Рейчел только через секунду. На ней висела бирка с именем, девушка раскладывала товар из металлической тележки и была вполне уверена, что уже видела в книжном этого парня. Значит, он не глупости дает, а ума. Ну как бы. Она ничего не могла с собой поделать – и рассмеялась.
Чарли влажно пожал плечами и улыбнулся:
– Я Чарли Ашер.
– Рейчел, – сказала Рейчел. Они пожали друг другу руки.
– Рейчел, как вы смотрите, если мы как-нибудь выпьем какого-нибудь кофе?
– Это как посмотреть, Чарли. Лучше сначала ответьте на пару вопросов.
– Конечно, – сказал Чарли. – Если не возражаете, у меня тоже есть парочка. – Он соображал: “Какая вы голышом?” и “Скоро ли я смогу это узнать?”
– Ну прекрасно. – Рейчел отложила “Балладу о горестном кабачке” и отогнула первый палец. – У вас есть работа, машина и где жить? И два последних пункта – не одно и то же? – Ей было двадцать пять, и некоторое время у нее никого не было. Она уже научилась фильтровать претендентов.
– Э-э, да, да, да и нет.
– Отлично. Вы гей? – Некоторое время у нее никого не было в Сан-Франциско.
– Я же вас зову кофе пить.
– Это ничего не значит. У меня бывали парни, кото-рые осознавали, что они геи, только после нескольких свиданий. Выяснилось, что я специализируюсь на геях.
– Ух ты, да вы шутите. – Он оглядел ее с головы до пят и решил, что под мешковатой одеждой фигура у нее, должно быть, хороша. – Я бы решил, что все происходит наоборот, однако…
– Правильный ответ. Ладно, я выпью с вами кофе.
– Не так быстро – а как же мои вопросы?
Рейчел подбоченилась и закатила глаза; вздохнула:
– Хорошо, валяйте.
– На самом деле у меня их нет, мне просто не хотелось, чтобы вы думали, будто я – легкая добыча.
– Вы позвали меня пить кофе через тридцать секунд после знакомства.
– Я виноват? Вы там стояли такая, сплошь зубы и – глаза, – и волосы, причем сухие, – держали хорошие книжки…
– Спрашивайте!
– Как вы считаете, есть ли хоть малейшая вероятность, что после того, как мы узнаем друг друга получше, я вам понравлюсь? В смысле – вы можете такое вообразить?
Неважно, что он торопил коней – коварство ли то с его стороны или же неловкость: Рейчел была беззащитна перед его обаянием бета-самца минус харизма, и ответ у нее имелся.
– Ни малейшей, – соврала она.
– Мне ее не хватает, – сказал Чарли и отвел взгляд от сестры, как будто в кухонной раковине лежало такое, что очень и очень требовало пристального изучения. Плечи его сотряслись от всхлипа, и Джейн подошла и обхватила его руками, а он тяжко осел на ко-лени. – Мне очень ее не хватает.
– Да понятно.
– Ненавижу эту кухню.
– Тут я с тобой, братишка.
Хорошая она сестра – точно хорошая.
– Я вижу эту кухню и вижу ее лицо – и не могу.
– Можешь. Сможешь. Это пройдет.
– Может, мне переехать?
– Делай как знаешь, но боль тоже – путешествует очень запросто. – Джейн помассировала ему плечи и затылок, будто скорбь его была занемевшей мышцей, которую можно размять.
Через несколько минут он вернулся к жизни, начал функционировать – теперь он сидел за стойкой между Софи и Джейн, пил кофе.
– Ты, значит, считаешь, что я это все навоображал?
Джейн вздохнула:
– Чарли, Рейчел была центром твоей вселенной. Это знали все, кто вас, ребята, видел вместе. Твоя жизнь вращалась вокруг нее. Рейчел не стало, и у тебя как будто центр исчез, ничто не держит тебя на земле, ты весь колышешься и качаешься, оттого и какая-то нереальность. Вот только центр у тебя есть.
– Правда?
– Ты сам. У меня на горизонте нет ни Рейчел, ни кого подобного, но я же не иду юзом.
– То есть ты считаешь, что я должен зациклиться на себе, как ты?
– Наверное. Ты думаешь, я от этого стала хуже?
– А тебе не все равно?
– Это верно. Ты продержишься? Мне надо выскочить купить DVD по йоге. С завтрашнего дня занятия.
– Если у тебя занятия, зачем тебе DVD?
– Надо выглядеть так, будто я знаю, что делаю, или никто на меня не клюнет. Ты нормально?
– Нормально. Я просто не могу ни заходить в кухню, ни смотреть ни на что в квартире, ни слушать музыку, ни включать телевизор.
– Тогда порядок, веселись хорошенько. – И Джейн вышла из кухни, по дороге дернув младенца за нос.
Она ушла, а Чарли еще немного посидел за стойкой, глядя на малютку Софи. Странное дело – она одна во всей квартире не напоминала ему о Рейчел. Незнакомка. Она посмотрела на него – этими огромными голубыми глазами – как-то странно, стеклянно. Не с обожанием или изумлением, коих можно было ожидать, а скорее так, будто напилась и теперь сразу уйдет, вот только отыщет ключи от машины.
– Извини, – сказал Чарли, отвращая взгляд к стопке неоплаченных счетов у телефона. Ребенок явно за ним наблюдал, вроде как спрашивая себя, у скольких махровых кукол ей придется отсосать, чтобы вышел приличный папаша, а не такое вот. Но Чарли все равно проверил, надежно ли дочь пристегнута к креслицу, а затем отправился за нестираным бельем – потому что вообще-то намеревался быть очень хорошим папашей.
Из бета-самцов почти всегда получаются хорошие папаши. Они скорее уравновешенны и ответственны, такого парня девчонка (если она уже решила обойтись без семизначного жалованья или умения прыгать в высоту на тридцать шесть дюймов) захочет сделать отцом своего ребенка. Разумеется, она бы предпочла с ним для этого не спать, но когда вас выкидывают на обочину несколько альфа-самцов, одна эта мысль – вы просыпаетесь в объятиях того, кто будет вас обожать, пускай всего лишь в благодарность за секс, и останется рядом навеки, аж за тем рубежом, когда вы его рядом и терпеть уже не сможете, – даже эта мысль представляется вполне уютным компромиссом.
Поскольку бета-самец, каким бы он ни был, – верен. Из него получается великолепный муж, как и великолепный лучший друг. Он поможет вам переехать и будет приносить вам бульон, если заболеете. Всегда чуткий, бета-самец благодарит женщину после секса и часто бывает так же спор на извинения. На него прекрасно можно оставить дом, особенно если вы не особенно привязаны к своим домашним питомцам. Бета-самцу можно доверять: ваша подружка с бета-самцом, как правило, – в надежных руках, если, само собой, она не конченая прошмандовка. (Хотя именно конченые прошмандовки, как показывает история, быть может, и несут ответственность за выживание гена бета-самцов, ибо сколь бы ни был верен бета-самец, он беспомощен пред натиском невоображаемых бюстов.)
Но пусть у бета-самца немалый потенциал стать замечательным мужем и отцом, навыки эти все равно следует осваивать. Посему несколько недель после Чарли мало чем занимался – только сидел дома и заботился о крохотной незнакомке. На самом деле она была пришелицей, некоей кушающе-какающей машиной капризов, и он мало что понимал про ее биологический вид. Но, ухаживая за ней, разговаривая с ней, не спя из-за нее ночами, купая ее, глядя, как она засыпает, и попрекая ее за отвратительные вещества, коими она сочилась и бурлила, он начал влюбляться. Однажды утром, после особенно активной ночи маршировок с кормлением и переодеванием, он проснулся и обнаружил, что она лежит и балдежно пялится на мобильку над своей колыбелью; заметив его, малютка улыбнулась. Это все и решило. Как прежде ее мама, она проложила жизненный курс Чарли всего одной улыбкой. И, как и с Рейчел в то промозглое утро в книжном, душа его осветилась. Причудливость, зловещие обстоятельства смерти Рейчел, красное свечение предметов в лавке, темная крылатая дрянь над крышами – все это пересело на заднее сиденье, подальше от нового света его жизни.
Он не понимал, что она любит его безусловно, и потому, вставая среди ночи ее покормить, надевал рубашку, причесывался и проверял, не дурно ли пахнет изо рта. И в следующую же минуту после того, как его оглоушило нежностью к дочери, в нем зародился глубинный страх за ее безопасность, который через несколько дней расцвел целым садом паранойи.
– Тут какой-то мир “Нёрфа”[13], – заметила Джейн, принеся из лавки счета и чеки на подпись Чарли. Все острые углы квартиры тот оклеил пенорезиной, укрепив ее монтажной лентой, на все розетки поставил пластиковые заглушки, на все ящики повесил замки с защитой от детей, установил новые датчики дыма, угарного газа и радона и активировал в телевизоре микросхему родительского контроля, отчего сам теперь был вынужден смотреть лишь маленьких зверюшек или уроки азбуки.
– Несчастные случаи – причина детской смертности номер один в Америке, – сообщил Чарли.
– Но она еще даже не научилась переворачиваться на животик.
– Хочу быть готов. Я много читал, и везде говорится, что сегодня ты их кормишь грудью, назавтра просыпаешься – а их уже выгоняют из колледжа. – Он менял подгузник на кофейном столике: израсходовал целых десять подтирок, если Джейн не сбилась со счета.
– Сдается мне, это метафора. Знаешь, того, как быстро они растут.
– Ну все равно, поползет – и кирдык.
– А чего б тогда не сделать ей большой костюм из пенорезины – всяко проще, чем весь мир обивать. Чарли, тут страшно. Сюда ведь и женщину не приведешь – она решит, что ты чокнутый.
Чарли смотрел на сестру долгую секунду, ничего не – говоря, – просто замер с одноразовым подгузником. Ножки дочери остались скрещены у него в пальцах.
– В смысле – когда будешь готов, – поправилась Джейн. – То есть, я же не говорю, что ты непременно должен привести сюда женщину.
– Это хорошо, потому что я и не собираюсь.
– Нет, конечно. Я и не говорила. Но тебе надо выходить из квартиры. Во-первых, тебя ждет лавка. Рей превратил кассовый компьютер в службу знакомств, а школьная инспекторша уже заглядывала три раза – искала Лили. И я не могу вести там учет и всем управлять, Чарли, да еще и на работу ходить. Папа оставил тебе дело не просто так.
– Но за Софи некому присматривать.
– У тебя в этом же доме живут миссис Корьева и миссис Лин, пусть кто-нибудь из них присмотрит. Черт, да я сама буду с ней сидеть несколько часов вечером, если это поможет.
– Вечером я спускаться не буду. По вечерам там все радиоактивное.
Джейн шмякнула пачку бумаг на кофейный столик рядом с головкой Софи и, отступив на шаг, скрестила руки на груди.
– Воспроизведи в голове то, что ты сейчас сказал, будь добр.
Чарли воспроизвел, затем пожал плечами.
– Согласен, похоже, будто я спятил.
– Появись в лавке, Чарли. Всего на несколько минут – воду попробовать, приструнишь Лили и Рея, хорошо? А я ее допоменяю.
Джейн втиснулась между тахтой и кофейным столиком, вытеснив брата с дороги. По пути она смахнула грязный подгузник на пол, где тот и раскрылся.
– О боже мой! – Джейн затошнило, и она резко отвернулась.
– Еще одна причина не есть черную горчицу, правда? – сказал Чарли.
– Вот сволочь!
Брат попятился.
– Ладно, я пошел. Ты точно справишься?
– Иди! – Джейн услала его мановеньем одной руки – другой она зажимала нос.
5. Тьма нагличает
– Эй, Рей! – сказал Чарли, сходя по лестнице на склад. На ступеньках он всегда старался шуметь как можно больше и обычно выпаливал громкое и заблаговременное “эгей”, дабы предупредить работников, что он идет. Сам он успел сменить несколько мест, прежде чем занялся семейным бизнесом, и по опыту знал: крадучее начальство никто не любит.
– Эй, Чарли, – ответил Рей. Он прикрывал позиции – сидел на табурете за стойкой. Сильно под сорок, высокий, лысоватый; по миру он перемещался, не поворачивая головы. Не мог. Шестью годами ранее, служа в полиции Сан-Франциско, Рей шеей поймал пулю группового насильника – тогда-то и сумел в последний раз оглянуться через плечо без зеркала. Жил он на – щедрую городскую пенсию по нетрудоспособности, а на Чарли работал в обмен на бесплатное проживание в квартире на четвертом этаже; таким образом их финансовые отношения не попадали ни в какие бухгалтерские книги.
Он развернулся на табурете лицом к Чарли.
Читать бесплатно другие книги:
